Текст книги "Пятый угол (СИ)"

Автор книги: Раффлезия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

9 глава

POV Брайан

Питтсбург. Март 2008

– Блядь, Вик, какого хрена ты снова здесь? Если устал от райских кущ и решил понюхать земное дерьмо, выбери другого проводника.

– Я за тобой.

– Ни хуя, мне и тут неплохо.

– Придется пойти, ты должен кое-что увидеть.

– Слушай, мы же вроде мило попрощались после… сам знаешь чего, так что, извини, долги выплачены – ничем не обязан.

– Брайан, сопротивляться безполезно, идем.

– Только не говори, что твое амплуа в этой ролевой игре «спящая совесть Кинни».

– Пойдем.

– Ты ведь не отвяжешься?

– Нет.

– Черт с тобой, только быстро.

–

– И где мы?

– У ворот твоего персонального ада.

– Как банально. А если откажусь?

– Здесь твои желания не учитываются. Вперед.

Он показывает рукой на тяжелую, высокую, темную дверь, которая выглядит точь в точь как в фильмах ужасов или на картинах Босха, со всеми этими движущимися символами, мифическими головами и лапами, надписями на неизвестных языках. Вик открывает ее одним движением.

– Нахрена мне видеть свой ад?

– Его пока еще можно изменить.

Зал полутемный, – ого-го, да это же задние комнаты старого Вавилона, заполненные полуголыми возбужденными гейскими душами. Присматриваюсь и, блядь, несмотря на потрясение, отдаю должное фантазии падшего. У каждой стены и по центру, вплотную друг к другу стоят сотни разновозрастных Брайанов Кинни, меня, черт возьми. У кого-то на лице скука, у кого-то экстаз, злость, кайф, пустота… Половина Брайанов трахает парней, половине – отсасывают. Блондины, брюнеты, лысые, высокие, маленькие, худые, накаченные, все одинаковы отсутствием лиц. В зале тихо как в морге: ни стонов, ни вскриков, ни всхлипов, только размеренная работа.

– Охуеть. Сколько их тут? Меня, то есть.

– Сколько поместилось. Это вход в твой ад Брайан, представь, будешь стоять и смотреть со стороны, даже подрочить не сможешь.

– Какая честь! Чем заслужил?

– Не задавай вопросы, на которые не хочешь получить правдивый ответ.

Смотрю на шевелящихся Брайанов и ощущаю, как деревенеют руки, ноги, лицо, перед глазами всплывают и исчезают болезненные белые точки.

– Показ окончен? Можно, пропущу финальные титры?

Вик подталкивает.

– Дальше…

Следующий зал черен, пуст и гулок.

– Вик?

– Ответь на вопрос, ложь не прокатит, -сколько раз ты говорил «я люблю тебя» и врал «я не люблю тебя».

Хочу сказать, чтобы он шел на хуй со своими психоаналитическими примочками, но не могу открыть рот.

– Ответил? Хорошо. А вот это ты будешь испытывать здесь до тех пор, пока не повторишь «не люблю».

Ощущаю как лоб стягивает жесткий холодный металлический обруч, шею захлестывает яркий галстук-удавка. Перед тем, как прерывается поток воздуха, успеваю прохрипеть.

– Блядь, надеюсь это хотя бы Армани.

Зал прорезывается скользящими белыми вспышками, высвечивающими Джастина в крови, лежащего на цементном полу. Воспоминания разом прокалывают кожу по всему телу с такой болью, что «нюрбергская дева», по сравнению с ними – гидромассаж.

– Говори… Громко. «Не люблю тебя».

– Нет.

Обруч, удавка стягиваются, не могу шевельнуться, не могу закрыть глаза и отвернуться.

Новая вспышка «Я хочу, что бы ты был во мне…»/ «Ты уверен»? «Да». Как и тогда затапливает чувство нежности, желания укрыть, согреть, помочь.

– Скажи «не люблю»/

– Нет.

Обруч впивается в виски, жжет, жмет, галстук закручивается.

Вспышка. «Мой мальчик идет по улице…» Я на тротуаре с раскинутыми руками.

– Говори.

– Нет.

Боль от обруча вырывает безмолвный крик, боль от удавки вызывает немой кашель, но здесь никто меня не услышит.

Вспышка. Он уходит с Итаном. Вспышка. Его слова «Для меня это была любовь…». Вспышка. «Я убиваю тебя добротой». Вспышка. Мы сдираем друг с друга одежду в моем кабинете. Вспышка. «Этот танец ты не забудешь, клянусь». Вспышка. Джастин, я, Вавилон – «скрипач упал с крыши». Вспышка. Он расклеивает плакаты. Вспышка. Я узнаю, кто заставил Кипа забрать иск. Вспышка. Он приносит браслет. Вспышка. Джастин «юный хастлер». Вспышка. Блядь, где его носит с оружием? Вспышка. «Тащи свою задницу в кровать, сукин ты сын…» Я валяюсь около унитаза, он сидит рядом ночами. Вспышка. «… визуализировать свою цель…» Вспышка. Пробег Либерти, Джастин прыгает на обочине. Вспышка. «… не имел бы ничего против, если бы ты был тут…» Вспышка. Он не вернется из Голливуда. Вспышка. Он вернулся. Вспышка. Он ушел. Вспышка. Песня «Ты моё солнышко, моё единственное солнышко, ты приносишь мне счастье, когда небо серое, ты никогда не узнаешь, как сильно я люблю тебя, пожалуйста, не отнимай у меня моё солнышко». Вспышка. Трудно жить без него. Вспышка. Взрыв. Вспышка. «Я люблю тебя» – «Я люблю тебя». Вспышка. «…сделаю что угодно… буду кем угодно…» Вспышка. Черт, черт, черт, блядский Нью-Йорк, но так нужно. Вспышка. Вспышка. Вспышка. Поцелуи. Поцелуи. Поцелуи. Каскад вспышек. Мы вместе первые полгода в Нью-Йорке. Вспышка. Выставка Сары. Вспышка. Гектор обнимает его за плечи.

– Говори…

– Нет…

– Говори…

– Нет…

– Говори…

– Нет…

На последнем «нет» обруч вспарывает череп, двигается внутри, перемалывая мозги в труху. Удавка пилит гортань, не дышу, только сухие толчки «нет, нет, нет».

Вспышка до слепоты. И чернота-чернота-чернота. Мой голос со стороны на пределе громкости.

– Я не люблю тебя. Был эгоистом… Теперь, извини, не хочу.

Вик рядом.

– Ты еще можешь...

Напрягаю силы, выгребаю себя до пустоты. Сип-крик-стон.

– Нет. Люблю.

Обруч, удавка исчезают.

– Ты понял?

Могу только кивать.

– Прости за пафос, Брайан, нам, бескостным, можно. Но ты предал себя и его. Есть слова, которыми нельзя лгать без последствий, потому что они отпечатываются в вечности и рикошетят кошмарами. Почему ты лгал? Ответишь сам или я помогу.

– Говори.

– Не только желание дать ему свободу, но и страх, ведь так? Ты боялся, что он может уйти первым и решил подстраховаться благими мотивами.

– Он…

– Он увлекся, почувствовал успех, увидел реакцию на свое творчество, принял твои доводы о «рабочих трахах». Не этого ли хотел для него? Ты, насколько знаю, не меньше, а то и больше гнался за победой, выстраивая свою карьеру. Брайан, поселяя страх, ты одновременно выселял доверие и подменял понятия, перестал видеть, что именно в ваших отношениях основное, а что сопутствующее. Константой его мира был ты, а Нью-Йорк, карьера, Гектор, лишь точками. Важными, привлекательными, необходимыми, но не главными.

Джастин свою любовь к тебе перевел на уровень «сомнению не подлежит», уходя, прощаясь, уставая, расставаясь мысленно «навсегда», ставя условия, он все равно верил, что ты изменишься и ощутишь в нем такую же потребность, как и он в тебе. Его истерия с «хочу моногамного мужа»? А твоя истерия с Брендоном? Померялись хуями.

– Короче, ты вежливо объясняешь, какое я трусливое дерьмо? Босс обязал? Заебали оба. Можно мне уже покинуть небесный вертеп и спуститься в земной бордель?

– Брайан, ты знаешь, что я прав, попробуй признать это. Джастин смог убедить себя, что ты, не говоря вслух, любишь глазами, сердцем, душой, поступками, но он все равно ждал слов. Так долго ждал, что подсознательно расширил сказанное тобой «я люблю» до масштаба «мы всегда будем вместе», с ключевым словом «всегда». Не поженились? Без разницы, вы уже были вместе под одним куполом.

– Хорошо, ладно, черт с… Эй, Вик, тебе штраф не влепят, что подопечный призывает лукавого?

– Нет, мы пока на его территории. Продолжай, от того, что и как ты сейчас сможешь понять и сказать, зависит будущее.

– Тогда постараюсь без конспекта. Да, блядь, я испугался, что теряю его. Но был искренен, когда говорил, будущее Джастина не со мной. Знал, мои возможности помочь нулевые по сравнению с тем, что предоставит Гектор. Не хотел мешать, становясь «обязательным звонком», отягощающим партнером, был уверен, что переживу, как переживал всё раньше. И он переживет: новые возможности, места, друзья, любовник заполнят пустоты. Что молодость, успех, амбициозность, сила характера позволят ему перевернуть страницу и двигаться вперед. Но я не предавал Джастина.

– Нет? Ты спросил, что он хочет, прежде чем решать за обоих? Ты задал вопрос, с кем он хочет? Ты не лгал ему? Нет. Нет. Нет. Ты выбрал за него, назвав это истиной. Но не ты ли перед этим повторял – «его жизнь», «его выбор». И где, в чем же был его выбор, когда ты написал сценарий, раздал роли, не забыв о себе, отыграл финальную сцену, задернул занавес, бросив его одного. Нет, Кинни, не с Гектором, испанец не имел отношения к вашей истории, как бы ты и не изображал из себя сводника. Ты ушел, закрыв дверь, оправдываясь пустой фразой «все правильно». Боясь быть оставленным – ты оставил сам. Кинни, когда успел проебать свои принципы и стать «трусливым педиком»?

– Иди на хуй Вик, заткнись. Ты ничего не понимаешь, так было лучше для него, все сложилось как должно было. Джастин растет, сказал, любит Гектора, тот сдувает пыль с него, все прекрасно.

– Ты любишь его?

– Без комментариев.

-Придется, иначе, прости за угрозу, но остаток жизни будешь существовать в ожидании персонального ада.

– Блядь, да, люблю. И что?

– Можешь еще все исправить.

– Как? Поехать, признаться, раскаяться. Черт, Вик, ты же мертвый, я сам с собой разговариваю.

– Раздвоение иногда полезно. Как? Решай сам, большое начинается с малого. Ты можешь оставаться здесь, думать о нем или забыть, скучать или найти замену, но только перестань врать себе. Кончай заваливать правду плоскими слабыми словами «все правильно», «он переживет», «я переживу», «так было нужно».

Вик растаял. Я проснулся. Помня все: блеск, боль, разговор, слова о предательстве и трусости, злость от того, что он в чем-то прав, отчаяние и порыв попробовать все исправить. Да, блядь, я облажался, и, сколько бы ни зомбировал себя отрицанием, все было бесполезно. Потому что:

– Джастин, я люблю тебя.

Сказал вслух, будто выдохнул, естественно и спокойно. Потому что – это правда, с которой надо пытаться как-то жить.

Ты не сможешь простить.

А я не смогу просить тебя простить.

POV Джастин.

Малага. Ночь. Март 2008.

Гектор даже во сне не выпускает меня из рук, приятно, но хочется свободы. Осторожно высвобождаюсь, он поднимает голову:

– Ты куда?

– Все нормально, покурить.

– Опять? Джастин, ты же бросил.

– И снова начал… Гектор, можно, могу я сам решить?

– Хорошо-хорошо. Если пойдешь на улицу, накинь что-нибудь, ветер прохладный.

– Да, конечно. Спи.

Ночное небо над Малагой непроглядно – черное, без звезд, без сизого. Смотреть в него то же самое, что смотреть сейчас внутрь себя. И тянет – и страшно. Закуриваю…

С детства вопрос «почему» был для меня важнее остальных, – не «что», «зачем», «как», «куда» – только «почему» доводил родных до умопомрачения. Всегда хотел знать причину и никогда не боялся задавать «почему» себе.

Пора разобраться. Сказал, что не люблю его… Почему? Услышал его «не люблю» в Нью-Йорке и ушел. Почему? Не тряс Брайана в поисках причины, не лез в душу, не бросил нафиг все, а просто смирился. Почему? Вот… Это ключевое. Почему я, Джастин Тейлор, добивавшийся его не один год, наделавший кучу ошибок, после которых всегда было только одно желание, вернуться в лофт, тогда сломался, поверил ему. Почему?

Снова смотрю в черноту неба – ответ отражается в душе. Потому что его «я люблю…» возле разрушенного Вавилона ты, Джастин, понял и как «я всегда буду с тобой, чтобы не случилось, где-бы мы не были». Ты долго их ждал, уже не рассчитывая услышать, хотя знал о чувствах Брайана и без них. Но именно эти слова стали для тебя окончанием поиска, ты решил, что можешь перестать добиваться. Его «…кем угодно…» подогрели «победу», закрепили «статус» и ты забыл, Брайана нельзя ставить в рамки, нельзя отодвинуть, нельзя провоцировать. Ты успокоился, он же сказал, он любит, был готов измениться. Да, предсвадебная подготовка напоминала гротеск, зато первые семь нью-йоркских месяцев были доверительными, органичными, легкими. И, чем сильнее Брайан успокаивался, тем выше ты взбирался по лестнице самомнения, упустив, что он никогда не будет «за тобой». Тщеславие несло тебя потоком в «светлое будущее», он же был все время рядом, и тормозить для взгляда глаза в глаза времени оставалось все меньше. Ты нацепил на него ярлык «постоянная величина», уверился, Брайан априори должен понимать, ведь ты делаешь то, что он советовал, как он учил. Ты думал, что повязал его…

Именно поэтому слова-расставание стали для тебя сродни предательству, как так – «не люблю», «эгоист», «не хочу». Только он ничего не обещал, ты сам дорисовал картину. Имей теперь смелость признать, в случившемся твоей вины не меньше, чем его.

Брайан всегда отпускал меня, отпустил и тогда, поняв все, перестав нуждаться. Он ведь гордый, Брайан и не выясняет отношений. Наверное, не сразу перестал любить, сначала убедил: все прошло, жизни разошлись, время сдохло. Он же ничего не делает наполовину, отправляет «за дверь» сразу все прошлое.

Но, черт возьми, все равно он не имел права расставаться тремя словами, без объяснения. Я живой человек и, если он видел, мой тумблер замкнуло при переключении, блядь, подойди, стукни, щелкни, переведи рельсы. Он же мог…

А, если все проще? Мог, но не хотел? Тяготился? Искал причины?

Моя поездка в Питтсбург была верхом идиотизма, что, в самом деле, думал, Брайан попросит остаться? Или что я, выброшенный за ворота, скажу ему, «на хуй Гектора, карьеру, возвращаюсь»? Его «нет» на мое «нет» стало равно «никогда больше».

Бессмысленно страдать, бессмысленно ждать, бессмысленно верить–не верить. Все кончено, стук в его пространство стал не громче удара ветошью в бумажную дверь. Все кончено…

Гектор… Я не врал, когда сказал «люблю его». О Гекторе. Не врал, произнося «Прощай, Брайан». Выйдя из лофта – двинулся вперед.

Буду двигаться. Какая разница, кто перед кем виноват больше, кто кого не допонял, предал или оттолкнул, кто кого любит или не любит. Пусть прошлое остается в прошлом. Как он говорил, «иногда лучше оставлять поломанным…»

POV Брайан.

Питтсбург. Киннетик. Март 2008.

«Дамаск»… Что это и где это? Интересные клиенты, – бывшие рок-звезды, ныне отошедшие от творчества и ворочающие большой бизнес. Но прошлый драйв, понятно, не пропьешь. «Дамаск» в Питтсбурге?

– Синтия, ты уже вернулась из Сирии?

– Ага, только приземлилась. Значит так, Брайан, это закрытый клуб, где собираются любители…

Звонок телефона. Прерываю ее.

– Син, оставь меня пожалуйста, на пять минут.

Отвечаю.

– Да Бен, что -то случилось?

– Брайан, не совсем телефонный разговор, но мне так проще.

– Как удобно, думаешь, я забыл как ты выглядишь?

– Брайан, я хочу, чтобы ты мне пообещал одну вещь. Когда Майкл будет без меня…

– Снова собрался в Тибет?

– Я туда уже год собираюсь. Брайан, в последнее время падают показатели, все идет к черту. Боюсь, Тибет сам придет ко мне, раньше, чем я планировал.

– Ангел сообщил? Бен, я не буду говорить, что все чепуха, да ты и сам знаешь. Но, может, лучше начать что-то делать: искать другие варианты, менять лекарство, блядь, да я откуда знаю. Но не ныть. Не твой уровень…

– Ищу, делаю. Сложность в том, что Майкл всегда рядом, а я не хочу его пока пугать.

– Бен, Майкл любит тебя. Именно в тебе он нашел дом, полную семью, ты дал ему уверенность и стер многие комплексы. Не скрывайся, он все равно узнает, не делай ему больно недоверием. Если нужна помощь, скажи.

– Спасибо Брайан. Ты прав. Но, тем не менее, вернусь к просьбе. Если вдруг что-то, позаботься пожалуйста о них. Не бросай Майки. Он не всегда прав, но любит тебя.

– Я знаю. Можешь рассчитывать.

– Спасибо.

Звонок, вторая линия.

– Брайан, я на минутку.

– Эм, минута…

– Мы с Дрю через неделю делаем вечеринку в честь помолвки.

– О, голубки, рад за вас. Розы и торт за мной.

– Лучше просто приходи. Зная, что босс Кинни часто отправляет нераспечатанные приглашения в мусорную корзину, – оповещаю лично. Придешь?

– Эммет, я…

– Брай, чтобы ты там себе не надумал, мы вот такая странная семья. И ты – в ней. Все любят тебя. Можешь напиться, накуриться, танцевать голым, посылать кого куда хочешь, но мы вместе. Пожалуйста…

– Хорошо, Эммет. Растрогал. Рыдаю. Спасибо. Постараюсь.

Семья… Устал от них за этот год, но куда денусь, это тоже моя жизнь.

– Син, так что там с Сирией…

POV Тед.

Питтсбург. Киннетик. Март 2008.

– Брайан, с учетом прибылей за последний квартал, ты вполне можешь позволить себе…

– …купить остров…

– Зачем тебе остров?

– …или танк…

– Брайан, покупай что хочешь, я только твой бухгалтер.

– Ну да, ну да… длинноносый Пиноккио. Спасибо Теодор.

Подаю ему бумаги и вижу, что на столе, рядом с фотографией Гаса, появилась еще одна, – Брайан и Джастин, обнявшиеся, счастливые. Он перехватывает мой взгляд.

– Да, Теодор…

– Он… ты…

– Нет, мы не вместе. Еще вопросы есть? Вопросов нет. Давай свои гребанные бумаги.

10 глава

POV Сара.

Питтсбург. Март 2008.

Город неожиданно понравился, сумасшедший неровный ритм последних десяти лет – туктуктук-тууууук-тууууууууук-т-тук – т-тук – тт-тук – тт-тук, тутук-тутук – туктук – тукитуки – туууууууууук – быстро сменился монотонным тук-тук-тук-так-так. Здесь все вовремя. И цвет города: желтовато–серо–синий не раздражал. И люди вокруг обычные, без претензий на необоснованную оригинальность и наигранное великомученичество. Всё работает, всё крутится, всё течет, всё тикает.

Питтсбург – место временного вынужденного пребывания. Отсюда я должна, после обязательных ответов, стартовать. Куда? Фиг его знает… Может, в преисподнюю, а может в космос. Место зависит от утверждения «Я смогла попробовать простить» – «Я не смогла попробовать простить». Да или нет. Боюсь… Не пробовать, прощать.

Звонила ей, снова нарвалась на «Ты сломала ему жизнь. Из-за тебя он умирает. Лучше бы тебя не было.» Не задело, когда годами питаешься ядом, он становится привычной пищей. Пофиг.

Но занозы все равно воспаляются, вызывая желание перевоплотиться в Нашмирон, демона в женском обличье, коварного, эмоционально-убивающего. Чтобы, разговаривая с ней следующий раз, напугать, раздавить, проклясть. Увы, увы… Попытка попробовать простить плохо сочетается с призывом падших ангелов. В момент, когда буду проклинать ее, за мной, с учетом всех прошлых грехов, явится сам черный Самаэль, наполненный глазами и с кровавым зазубренным ножом. Нафиг, нафиг. Нифиг. В принципе, абсолютно все равно, куда меня потащат после смерти, в рай, ад, джунгли, под воду, в прошлое, в будущее, пофиг реинкарнация: хоть петухом, хоть президентом. Но пока-то хочется пожить… (Нашмирон в еврейской (иногда упоминают в каббалистической) демонологии один из двенадцати помощников сатаны. Принимает форму «злых женщин» (от слова «нашим» ивр. – женщины). Считается, что он может вредить больше всех остальных, а в чем-то даже равен господину. Самаэль оттуда же, переводится с ивр. как «сам шель эль», яд Бога. У Самаэля три основные функции: он является «йецер а-ра», злым началом, провоцирующим человека на совершение грехов; ангелом-обвинителем – «категором», – представляющим грехи человека перед высшим судом; ангелом смерти для грешников – «малах а-мавет». В последней ипостаси появляется в виде черной фигуры, полной глаз, с зазубренным ножом, с которого стекают три капли яда.)

Забавляюсь, читая прессу и интернет «Сара Ллойд в клинике для наркозависимых», «Сара сказала, что собирается искать просветления в Индии», «Мисс Ллойд заперлась в Питтсурге и отказывается контактировать с прессой». Вот это правда. Нам нечего друг другу сказать.

Хватит… Никуда не спешу, все ровно: тук-тук-тук-тук… поэтому могу думать вкруговую, бесконечно, оттягивая момент, когда вопрос «Почему я хочу попробовать его простить?» уже невозможно будет игнорировать.

В Питтсбурге наслаждаюсь одиночеством. Для меня, оголтелой индивидуалистки, быть вне групп – это релаксация. Обобществление Сары Ллойд с иными фотографами по каким-либо параметрам вызывало отторжение сродни рвотному. Сравнение в прессе Сары Ллойд с прошлыми мастерами заносило издание, журналиста в «личный черный список». Я не шедевр, не пуп фотографии, не гений веков, не образец для подражания. Но у меня есть свое имя, свой почерк, свой взгляд. Понимаю, максимализм, незрело, агрессивно, не для 32 лет. Но это мои принципы, не нравится, идите лесом. Никого не трогаю, не задеваю, не критикую, не учу жизни, не даю мастер-классов, будьте любезны, не трогайте и меня.

Публичность обнажает жизнь, но для публики ее, «ваши творческие планы», «какая серия для вас самая любимая», «где вы учились…» и т.д. – можно мастерски имитировать. Говорить не десять слов, а два, показывать не глаза, а очки, демонстрировать «я вся такая таинственная ненормальная». Прокатывает. Моё нутро – только моё, мои уроды – только мои. Заблуждения, страхи, прокаженные мысли, непотребные желания, безумные поступки – в моем бункере. В Питтсе гораздо легче быть самой собой, ограничив общение агентом, милая девочка и Брайаном.

…Джастин и Брайан на нью – йоркской выставке были магнитным центром в центре зала. Их, общая на двоих, вибрация – как наглядная иллюстрация курса «Практика Йоги. Закон вибрации», когда две волны двигаются рядом друг с другом, не пересекаясь, но создавая единое поле. Первый раз в жизни видела такую безупречную парную гармонию, что завораживало, требовало увековечения, искушало. Оба, чувствую подобное с полувзгляда, яркие индивидуальности, которые никогда не растворятся один в другом. Им суждено двигаться около, очень-очень-очень близко, но каждому по своей линии, не перекрывая друг друга, слыша, слушая себя и партнера. Любить предписанной любовью, дышать одним воздухом. Да, они будут спорить, соревноваться и меряться, ибо – личности, в каждом «свое – его» спаяны слоями, но не перемешаны. Даже если их разведет жизнь, эта связь останется, они могут быть с кем угодно, где угодно – все равно вместе. И любя, и ненавидя, и радуясь, и страдая, потому что друг для друга – желаемое, доказанное, осознанное.

Я предполагаю, почему они разошлись. Хотя, что значит разошлись. Они вместе. Как бы упорно Брайан не игнорировал прошлое, свидетельницей которому я была, это прошлое диктует всё его будущее. Для них любое расстояние – не длиннее вытянутой руки, а вселенское пространство – под общей плащ-палаткой.

Джастина отметила сразу и все, что говорила о нем Брайану, абсолютная правда. Очень хотелось сделать совместный проект, но пришло мое время. Конечно, он расстроился, узнав об отсрочке. Вчера звонила еще раз, попросила начать рисовать для проекта, Джастин поинтересовался, что я забыла в Питтсе, спокойно удовлетворился ответом «личные дела». Ни одного дополнительного вопроса...

Но голос сдавал его лучше доносчика, Тейлор перестал творчески вибрировать, стал видеть цвета такими, какие они и есть, не сопротивлялся обыденности и почти разучился мечтать. Голос был мелкий, рваный и серый, а Джастин, будто насильно прикованный за одну руку к новому образу жизни, Гектору, только за одну, – на другой кандалы Брайана.

Он терялся в мире и терял мир в себе… Хорошим подобное не заканчивается…

Не в моих правилах вмешиваться, но эти двое так сильно-одинаково страдали от расставания и так заблуждались на счет друг друга, что вызывали жгучее желание нарушить принципы.

Любовь… Не любила. Спала, вернее, совокуплялась, с мужчинами, женщинами, девственность пала в 17 лет на какой-то вечеринке, где один из обдолбанных юнцов, не помню ни его имени, ни лица, быстро трахнул в ванной. Мне нравится секс. Но под соусом «встретились-переспали-разошлись».

…А еще, оказалось, что и в Питтсбурге есть «мое» место…

POVБрайан.

Питтсбург. «Дамаск» Март 2008.

Хорошо иметь среди бывших трахов полезных знакомых, попасть в «Дамаск» без рекомендаций не удалось бы даже мне. А вкусный клиент, бывший рокер, дрожал от нетерпения увидеть и обязательно с моим сопровождением. Да на здоровье, каким образом Сирию занесло в Питтсбург я тоже не против узнать.

Как оказалось, в «Дамаске» каждую среду и субботу собираются любители пометать ножи, в том числе, в живую мишень и желающие пощекотать себе нервы, наблюдая за зрелищем.

На первый взгляд ничего необычного: пространство, бар, диваны, столы, общее приглушенное освещение. В противоположных концах зала большие белые экраны, рядом с ними крутящийся светлый диск в рост человека. Разные мишени, стандартный дартс, чучела, мелкие отверстия.

Людей немного, негромко, узнаю нескольких: клиент, еще один бывший трах, питтсбургский «Рокфеллер». Пьют, перекусывают, кто-то метает ножи в чучела, кто-то просто подбрасывает. В основном мужчины, кроме них замечаю только двух дайков. Рок-клиент бросает меня сразу же по приходу, устремляясь к большому дартсу.

Кого-то ждут… Прислушиваюсь к разговору.

– Нечто невообразимое. Сам бы не видел, решил, врут, вставляет круче, чем в фильме «Девушка на мосту».

– Да. У меня член взрывался от бросков.

Ухмыляюсь, вспоминая, как с Джастином смотрели этот фильм. Когда Даниэль Отой метал ножи в Паради, оба начали непроизвольно дрочить. Понимаю, понимаю…

– Кстати, а кто мишени?

– Вон…

Оборачиваюсь, за столом сидят три парня, одетые только в плавки. В десять раздается удар гонга и из-за диска выходит тощая фигурка: черные джинсы, черная водолазка, черная жилетка, черная бандана. Сара… Сара?

– Сара!

Видит меня, подходит, вот кремень, на лице ни грамма удивления.

– Привет Брайан. Ты смотришь или участвуешь?

– Сопровождаю. Сара, черт, а ты-то тут как?

– Я сенсация клуба. Но, вообще-то, это хобби. Удовольствие. Игра. Адреналин. Экстаз. Сейчас почти везде есть такие, Питтсбург не исключение.

– Первый раз слышу.

– Не там слушал. Да, тут я просто Сара, без фамилии.

На нас оглядываются, стараются подойти поближе, что-то спрашивают. Сара кивает.

-Пора начинать шоу. Господа и некоторые дамы. Я не цирковая, хлопать не нужно. Это первое. Второе, я не развлекаю вас, а удовлетворяю себя. И третье, без рук и задних мыслей. Не забывайте, метаю лучше. Спасибо. У меня все.

Неровная барабанная дробь, все расступаются, освобождая Саре проход, она поворачивается спиной к чучелам, бросает из-за плеча, не глядя, натянутая, звонкая как струна. Раз, два, три, четыре, пять – все в цель. Бросает в карты, кредитки, монеты. Не могу избавиться от ощущения, что ненормальная Ллойд открыто провоцирует всех, возбуждая, изумляя, заставляя отбросить лоск и сдержанность. Толпа спрессовывается, нервно дышит в одном ритме с ее бросками, зрелище, в самом деле фантастическое. На вид, – ребенок, который мощью, размахом, страстью заставляет трепетать взрослых мужиков.

Перерыв. Сара кивает мне, подзывая к бару. Я молчу.

– Понравилось?

– Черт, Сара, где ты научилась?

– Нигде. Сначала мечтала убить одного человека, представляя, как всаживаю ему нож попеременно в легкие, желудок, сердце, шею, задницу. Бросала где можно, во что попадется. Убивать передумала, а навык и привычка остались. Привычка перешла в натуру, натура в характер…

Продолжаю.

– характер в судьбу. Знаю…

– Знаешь про себя?

– Давай без сеансов психотерапии. А по этим, – киваю на парней, – будешь метать?

– Через пять минут, потом уйду. Надо и другим дать возможность разрядиться.

Оглядываюсь, человек десять заняты картами и ножами. Парень-мишень уже у белого экрана, к нему подходит охранник, укрепляет разведенные руки и ноги специальными ремнями. Кивает Саре.

Она бросает так же спокойно, как в карты, ножи падают около шеи, между ног, под руками, над головой. Парень дергается, закрывает глаза, тишина рассекается только звуком от летящих ножей и дыханием посетителей. Страшно и завораживающе. Есть в этом что-то фанатичное, подобное взмаху руки «нового мессии», превращающего обычных людей в послушную толпу.

Маленькая Сара легко нагибает всех… Может, это месть? Чью смерть она так кровожадно планировала, кто переехал ее?

Привязывают второго парня, Сара надевает на глаза повязку. Твою мать, собирается бросать вслепую?

– В прошлый раз она вызвала Скотта и предложила ему себя как мишень.

– И что?

– А ты бы отказался? Но он дергался, по-моему, слегка задел ей плечо, а она даже не вскрикнула. Киборг.

– Да уж. Не знаешь, сегодня будет? А то вызовусь.

– Тебе оно надо? А промажешь?

– Блядь, да кто она такая. Приезжая девчонка, наши парни не хуже.

– Кто бы ни была, но ее привели Дэвид и Грегори. И, черт, она вправду хороша. В мире всего несколько женщин, но то Брунгильды, а не пигалицы.

Черт, эта больная еще и сама под ножи лезет. А, пусть делает что хочет, не мое дело. Ее жизнь – ее риски.

Сара виртуозно укладывает семь ножей вокруг тела мишени, снимает повязку, поворачивается к диску, с нескрываемой иронией обращается к залу.

– Господа и дамы. По завершению программы предлагаю одному из вас испытать себя в роли мишени, хотите на экране, хотите на диске. Обещаю ни с чем несравнимые ощущения. Бояться не нужно, я не промахиваюсь, если только специально.

Мне кажется, или Сара действительно смотрит на меня пристальнее других, приглашающее кивая.

Ну уж нет.

Третьего парня привязывают к диску, максимально разведя руки и ноги, прикрепляют за талию. Белый круг начинает вращаться, сначала медленно, потом быстрее, быстрее, Сара бросает, ножи почти задевают его, но в последний миг круг успевает на микрон сдвинуться и сталь ложится около уха, в паху, у плеча. Интересно, мишени идут на риск, потому что идиоты, авантюристы или исключительно ради денег?

К Саре подходят три амбала, предлагая себя, но она отстраняет их, перекрещивает взгляд со мной.

По губам читаю вопрос.

– Ты?

Пожимаю плечами.

– Не бойся…

Делает приглашающий жест. А, блядь, почему бы и нет? Подхожу.

– Если зарежешь, мои невыполненные дела будет преследовать тебя до самой смерти.

– Не зарежу, поверь. Сконцентрируйся и представь свой самый большой страх в виде карты, монеты, яблока. Тот страх, которого не должно быть в твоей жизни. Я зарежу его.

– Сара, у меня скулы немеют от подобных метафор. Давай без поэтики, бросай и все. Только один нож и только не на этом колесе, ненавижу подобные аттракционы.

– ОК. Иди к экрану. Привязывать?

– Не надо…

– И все-таки попробуй представить…

Мой самый большой страх… Блядь, мой самый большой страх, что у нее дрогнет рука и я лишусь второго яйца. Встаю, руки в стороны, ноги… ноги не буду раздвигать. Страх. Она смотрит на меня, ждет. Чего ждет? Шепчет одними губами «Джастин». Сара, иди на хуй, черт бы тебя побрал, не лезь не в свое дело, метай ножи, снимай картинки, убивай, ищи ответы на вопросы – моё не трогай. Но мозг уже повторяет «Джастин». Страх не нужно вспоминать, страх не нужно придумывать. Лицо перед глазами: Джастин смеется, искренне, открыто, так, как умеет только он. Мой самый большой страх – никогда этого больше не увидеть. Картинка сжимается, округляется, приобретая форму яблока. Зеленое яблоко со смеющимся Джастином внутри. Киваю. Сара размахивается, и, блядь, как же медленно летит этот нож. Я вижу его кончик, направленный в лицо и осознаю фразу «ожидание конца». Треск разрываемой ткани около виска. Звон разлетевшегося вдребезги страха. Покой. Я не помню, когда мне было так спокойно. И уверенно.