Текст книги "Пятый угол (СИ)"

Автор книги: Раффлезия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

7 глава

POV Брайан

Питтсбург. Воспоминания. Ноябрь 2006-ноябрь 2007.

Первый год без Джастина был длиннее, чем вся моя жизнь. Я барахтался в яме не желающего застывать цемента, упуская опору из-под ног и теряя себя. Вылезать начал только три месяца назад.

…В этот год несколько раз собирался продать лофт – и не продал.

…В этот год каждый уикэнд летал в Торонто, вызывая ревность Мелани, недоумение Линдси и радость Гаса.

…В этот год сменил номера всех телефонов.

…В этот год ненавидел солнце.

…В этот год утроил прибыль Киннетика.

…В этот год никогда не ел джамбалайю.

…В этот год утро начиналось со слова «должен».

…В этот год раскрасил все джастиновские черно-белые наброски к Гневу, которыми был забит ящик стола.

…В этот год снова стал слушать Моби, иногда надевая черную рубашку, в которой он танцевал в тот день.

…В этот год боялся себя и решил стать хорошим для всех в семье. Они не преминули использовать возможность «объездить Кинни», но мне было все равно. Ровно как не трогали их советы, вопросы, поучения и визиты без предупреждения.

…В этот год хотелось задушить и перетрахать всех блондинов в Питтсбурге. Вавилоняне разнесли слух о предпочтениях хозяина, и почти каждый день в клубе появлялся либо новый блондин, либо перекрашенный брюнет. Было меньше хлопот.

…В этот год разошелся с Майклом, мы общались, но без прежнего доверия. Охлаждение инициировал я, потому как, слыша от него очередную сентенцию на тему «Ты и Джастин», был готов совершить другоубийство.

…В этот год был очень спокойным. Внешне.

…В этот год понял ощущения парализованных и оформил бумаги, что в случае моего тотального обездвижения, даже при сохраненном рассудке, подписываюсь под эвтаназией.

…В этот год был уязвим, сентиментален и тратил все силы, чтобы скрыть.

…В этот год сумел обмануть почти всех. Только Тед видел меня голым. Но молчал, спасибо.

…В этот год иногда часами набирал фразу «всеправильновсеправильновсеправильно...».

…В этот год научился поверхностно дышать.

... В этот год ни с кем не целовался.

…В этот год имя «Джастин», не важно, шла речь о нем или о ком-то еще, вызывало в желудке оргию взбесившихся ежей.

…В этот год каждый день ехал за ним и возвращал в Питтсбург.

…В этот год перестал быть собой.

Но генетически заложенное чувство самосохранения и время – не пустые слова. Острая стадия перешла в хроническую, а я принял решение вернуть доджастиновского Брайана Кинни, – эгоистичного засранца. В первый же день примерки старой-новой маски появился Гектор.

…И сейчас там, за дверью, среди ржавых пик и острых осколков нашего прошлого, в нашем душе, около нашей кровати – Джастин. Живой, теплый, красивый. Он изменился: отрасли волосы, светлее стали глаза, острее скулы, четче рот, прямая спина, вскинутая голова, чуть огрубевший подбородок и мужской кадык. Блядски хотелось прикоснуться к нему.

Спокойно. Это жизнь. Ему – его. Тебе – твоя. Все правильно. Боль – неотъемлемая часть любого бытия. Отказываясь от него в Нью-Йорке ты заглянул в бездну, – сейчас бездна смотрит на тебя.

Вспоминаю последние вчерашние слова Гектора в Киннетике: «У него скоро две крупные выставки: в Мадриде и Барселоне. Через месяц берут картины на вернисаж в Берлине, далее Бостон, Чикаго».

Все правильно!

Полчаса… Без сантиментов и драм.

Я вернулся в лофт…

POV Джастин

Нью-Йорк. Воспоминания. Ноябрь 2006.

…После ухода Брайана лег на пол. Ни мыслей, ни образов, ни чувств – ничего. Все краски студии смешались в серо-коричнево-зеленую массу, залепившую глаза, нос, рот. Было не плохо, не больно, не страшно. Никак. Я лежал. Не верил – и верил.

Потом позвонил Гектор, приехал, забрал к себе. Он все время был рядом: выслушивал молчание, помогал решать какие-то вопросы, следил, чтобы я ел. Когда накрыл приступ головной боли и снова начался сильный тремор в руке, он протащил меня по врачам. Гектор вливал лекарство и желание жить. Орал на Кэролайн, едва та предположила, что мое душевное состояние может помешать работе. Ни слова не говорил о Брайане… Но постоянно о том, как любит меня, ценит и хочет оберегать, понимать, слушать. Как верит в мой талант, мечтает поддерживать его. Я хотел ему верить – и верил.

А через месяц стал жить. Назло. На злости. Брайана больше нет, он не любит и не хочет. Но я выживу. Не буду страдать как маленький хныкающий педик. Докажу… Что? Всё! Что Джастин Тейлор не игрушка, надоела – выбросил. Что Джастина Тейлора по праву называют одним из самых прогрессивных молодых художников-авангардистов. Что Джастина Тейлора любят и желают, а Гектор – не хуже мистера трах Кинни.

Прошло полгода. Успешные полгода. Потом Испания, Европа, снова Испания. Виллу в Малаге Гектор предложил назвать моей мастерской. И… там я сломался. В один момент. Рисуя, не помню уже что, машинально водя кистью, увидел его лицо, проступающее сквозь размытый фон. Брайан был как в тот день, когда смотрел из Корвета на меня, расклеивающего листовки. Рука продолжала рисовать: лицо становилось ближе, глаза ярче. Они затягивали, прижимали, раздевали.

Блокированное подсознание заорало, завопило. Правду. Я не переставал любить его. Я не перестал любить его. Я не могу перестать любить его. И с этим надо как-то пытаться жить: с Брайаном в воображении и Гектором в реальности. Не сойти с ума, не обижать моего бойфренда, он ведь ни в чем не виноват.

POV Джастин.

Питтсбург. Лофт. Март 2008.

В душе концентрация его запаха как после разлития литрового флакона афродизиака в подсобке кафе Либерти. Проникает через поры, обволакивает волосы, щекочет нос, заставляет слезиться глаза и, в конце концов, трансформируется в такую мощную сексуальную волну, что я кончаю, едва прикоснувшись к себе.

Но следующая мысль, – в наших отношениях уже все суета сует, – вытягивает вены из-под кожи.

Как, зачем я прилетел? Автоматически, отбрасывая до посадки в самолет любые вопросы на тему «Я и Брайан». Знал, если задумаюсь, Мадрид не покину.

Где-то в середине Атлантики барьер разума рухнул и в дыру хлынули мысли, сомнения, страхи, сопротивляться их шквалу было бесполезно, оставалось или принять или уснуть. Приняв снотворное, провалился в сон, в котором тоже был Брайан. Он иронически приподнимал брови и шипел из угла лофта «Какого хуя ты здесь делаешь»? Ответа – ни там, ни здесь. Надо было, однако, попробовать хоть как-то сконцентрироваться, ибо нарастающая паника толкала на безумство: ворваться в кабину пилотов, потребовать развернуть самолет.

Начал самоустановку. Я лечу:

– не к нему, а за Гектором, потому что Гектор мой бойфренд и я переживаю за его авантюру.

– не к нему, а за Гектором, потому что Гектор не имеет права так вмешиваться в мою жизнь.

– не к нему, а за Гектором, потому что Гектор…

Больше «потому что» не было, как не было смысла во фразе «не к нему, а за Гектором». Оставалось только положиться на «будь, что будет», хотя уверенности в «делай, что должен» тоже не было.

Есть еще извращенный способ собрать себя, называется «сунь руки в кипяток, вспомнив диалог нью-йоркского расставания». Помогло. Надо постараться, чтобы в голове во время встречи звучала только одна мантра: «Это моя жизнь. Я собрал ее из паззлов разных наборов, и, несмотря на эклектику картинки, она мне нравится. Сломать не позволю. Мы оба помним, что было и чем закончилось».

Отлично. Только так. И – я лечу за Гектором…

…Или падаю во временную дыру. А может, это гребанное tempus edax rerum. (пер. с лат «всепожирающее время) дает микронный шанс снова свести в одной точке две планеты, разведенные по Галактикам на сто миллионов световых лет. Нет! Нет! Я! Лечу! За Гектором!

Сначала полчаса сидел под дверью лофта, потом стал ломиться внутрь, как преследуемый в укрытие. Голый Брайан, это мгновенное помрачение рассудка. Блядь, не помню, что он говорил, когда открыл дверь, не помню, что бормотал сам, выставляя слова как защиту, чтобы не наброситься, не целовать, не нюхать, не пробовать.

Душ – бегство от самого себя.

Бесполезно.

Два шага до кровати, – он недавно с нее встал. А вчера кого-то трахал. Оглядываю пространство лофта, видимое из спальни, Брайана нет. Хорошо, мне нужно немного времени.

Кровать как отдельный мир, – сколько на ней было для меня впервые. «…И чтобы не случилось…» – слова, которые он, скорее всего, забыл, но меня ими повязал. Кровать – место «точки сборки» и «возврата в эмбриональное состояние». Место борьбы и добровольной сдачи в плен, откровений и споров, ожиданий, сюрпризов, прощения. И прощания.

Кровать расцвечена… Там где он впервые вошел в меня, обведено красным, где я впервые вошел в него, – стальным. Много, много разноцветных кругов, овалов, ромбов переходят друг в друга, нахлестываются, разбегаются. По линиям фигур можно читать нашу историю, а по цветам вспоминать интонацию слов-слов и слов-трахов «я люблю тебя», «я хочу тебя», «я нуждаюсь в тебе», «я буду», «я здесь».

Он не сменил кровать…

Провожу рукой по поверхности, вижу, сегодня он спал на животе, обнимая подушку, а вчера на спине, долго куря. Как в тот вечер, когда я вернулся, чтобы уйти. Он знал об Итане… И ждал меня, малолетнего кретина.

Картинка перед глазами – снова прошлое…

Оранжевый – новый голубой. Его рука всей ладонью движется от затылка, спускается к пояснице, еще ниже, пальцы дразнят легкими прикосновения. «Брайан, я хочу» «Как?» «Везде… всем…». Острое наслаждение от языка и острая боль от хлестких шлепков по ягодицам током пробегает по всем чувствительным точкам. Как первая строка в стихотворении Уолта Уитмена «О теле электрическом я пою…» (Уолт Уитмен, великий американский поэт, классик, 1819-1892 гг.) Я электрическое тело, он – певец. Плавно перекатывает на спину, поцелуй снизу вверх к шее, поцелуй от губ до гортани, поцелуи-взмахи по груди, поцелуй-вдох ниже живота.

Стоп! Не думать!

Переключить канал помогает ледяная вода из-под крана в лицо, на волосы. Пытаюсь уговорить свое отражение в зеркале отпустить меня из питтсбургского периода «до Нью-Йорка», обещая больше не поддаваться.

Мантра. Вдохвыдох. «Я прилетел за Гектором». Вдохвыдох. «С ним ничего нет». Вдохвыдох. «Он говорил правду». Вдохвыдохвдохвыдох… «Я не… я его не люблю». Ни вдоха – ни выдоха.

Бесполезно. Остатки силы воли рассекаются очередной молнией-воспоминанием: как он входил в меня впервые после травмы, вон в том светло-зеленом овале. Эмоциональный пузырь лопается и из него гнойным фонтаном бьет ложь. «Я – обманываю – себя. Я – обманываю – себя. Я – обманываю – Гектора».

Вдруг вижу фотографию, наши спины, снятые Сарой. Блядь! Зачем они ему?

Опускаюсь на колени, зарываюсь лицом в мягкую ткань покрывала, когда-то в детстве так плакал в колени матери. И сейчас почти плачу. Стыдно, дико стыдно раскисать, стыдно чувствовать себя гребанной лесбиянкой, стыдно от откровенных желаний, стыдно от стыда.

Брайан материализуется в дверях спальни. В голосе, – мне не кажется? – волнение.

– Ты в порядке?

Не отрывая лица, киваю. Бормочу.

– Голова закружилась. Перелет, перепад давления.

– Болит? Посмотри на меня, Джастин.

Я пожимаю плечами.

– Нет, я же сказал, мелочи.

– Хорошо. Тогда вылезай, давай все выясним и разойдемся по континентам. У тебя полчаса на объяснение чем я обязан вторжению. Спешу – спешу…

Я мог позволить ему увидеть мокрые глаза? Нет. Не мог. Позволить увидеть тоску? Нет. Не мог.

Хочу броню… Отрываю лицо, поднимаюсь и, глядя в сторону, двигаюсь снова к душу.

– Пять минут. Я… забыл почистить зубы.

– Ты зубную щетку в кармане носишь? На случай ночевок вне дома? Эй, засранец, не вздумай брать мою.

«Засранец» звучит снисходительно, как прежде. «Застранец» врезается в череп и делает в нем дыру. Но я не могу больше позволить себе плавиться, – на его «полчаса» нужно ответить достойно.

Затылком на стену.

Глаза сжать до болезненной черноты, растворить в ней все видения...

Ладонями сжать виски...

Вдохвыдохвдохвыдох...

Считать...

Раз, – я приехал за Гектором.

Два, – я приехал не к нему.

Три, – он не сможет задеть меня словами.

Четыре, – мы не вместе.

Пять, – он не любит меня.

Шесть, – я смогу жить без него.

Семь, – у меня Гектор.

Восемь, – у него своя жизнь.

Девять, – это последняя встреча.

Десять, – о Господи, блядь, дай мне силы.

Из душа выхожу как воин на поединок…

8 глава

POV Джастин.

Питтсбург. Лофт. Март 2008

Брайан щелкает по циферблату часов.

– Тик-тик-тик. Время пошло. Первый вопрос: «Какого хуя ты здесь делаешь»?

Я не отвечаю, медленно обхожу лофт, провожу рукой по стойке, дивану, лампам, – ничего не изменилось, разве какие-то детали. Беру бутылку, наливаю, выпиваю практически залпом. Брайан молчит, но провожает взглядом каждое движение.

Вдохвыдохвдохвыдохвдохвыдох.

– Я прилетел за…

Брайан усмехается

– …Гектором? Можешь поискать в пыточной.

– Где?

– Джастин, а откуда же, блядь, ты его приехал спасать как не из рук питтсбургского маньяка?! Не бойся, голубая испанская кровь меня не возбудила.

– Что он сказал, зачем приезжал?

– О, дорогой, я дал клятву о неразглашении. Спроси у него.

Молчание. Звон бокалов и брони. Журчание виски. Шорох, он набивает джойнт. Вот то синее пятно на спинке дивана, от моей какой-то особенно ядовитой краски, так и не вывелось. Смешно. Шторы заменены на жалюзи. Понятно.

– Джастин, сказал же спешу – спешу. У тебя всё?

– Нет. Ответь мне, пожалуйста, только честно, на пять, всего на пять вопросов. Потом уйду.

Ожидал сарказма, шуток, усмешек, но он кивает.

– Почему ты сказал, что не любишь меня?

Брайан отвечает глазами и голосом одновременно.

Глаза:

– Так было нужно.

Голос:

– Потому что это так.

– Из-за Нью-Йорка, выставок, Гектора, моего будущего?

Глаза:

– Я не мог дать тебе то, что ты заслуживаешь.

Голос:

– Нет. Из-за себя самого.

– Значит наша с тобой жизнь, все слова, поступки, всё-всё только память?

Глаза:

– То прошлое всегда со мной. Было и будет.

Голос:

– Все закончилось, Джастин, вынесено за дверь. Память? Да, только память.

– Ты счастлив?

Глаза:

– Нет.

Голос:

– Да.

– Почему ты мне врешь, Брайан…

Глаза закрыты.

Голос:

– Ты не детектор лжи, Джастин…

Он отворачивается, проводит рукой по лбу, предлагает выпить и разойтись.

Я подхожу, – близко.

Замыкаю взгляды цепью. Сила – только притяжения. Руки вскидываются навстречу, его – ко мне, мои – к нему. Вспышка от соприкосновения ладоней поджигает лофт. Прыжок-смерч друг в друга настолько силен, что падаем на пол, сдирая одежду ногтями, зубами, не размыкая взгляда, молча хватаемся за лица, рты. Кто-то кому-то что-то прокусывает и запах, вкус, цвет крови размазывается по его и моим губам. Битва не на жизнь, а за жизнь.

Брайан запрокидывает голову, а я пытаюсь добраться до его сонной артерии, перекусить поцелуем. Господи, дай мне его! Сейчас!

– Джастин…

– Брайан…

Кладет руки мне на плечи, опрокидывает навзничь, проводит губами, языком от виска к шее. Хочу его, только одна мысль, – хочухочухочухочухочу…

… Мой телефон в кармане джинсов поет голосом Сезарии Эвора «Besame, besame mucho…» (пер. исп. не литературный, условный «целуй меня, целуй меня очень…») Блядь, Гектор. Мысли проносятся за секунду. Я же сказал, что не хочу этот звонок. Он уговаривал, классика, мол, я возражал. Все-таки поставил, когда успел? Наверняка перед своим отлетом в Питтсбург, как напоминание. А почему первый раз слышу звонок? А, точно, сказал ему, что работаю и попросил сутки не беспокоить.

Брайан моментально отстраняется, быстро встает, усмехается. Трубка продолжает «…como si fuera esta noche la ultima vez…» (пер. исп. не литературный, условный «…как если бы эта ночь была последней…») Он кивает на телефон.

– Не возьмешь?

Эвора поет «Besame, besame mucho…»

– Нет.

«…que tengo miedo tenerte…» («…как я боюсь обладать тобой…»)

– Ответь Джастин. Не будь маленьким педиком.

Голос Гектора подскакивает от волнения.

– Джастин, ты где? Я день не беспокоил тебя, думал, работаешь. А потом позвонил Хосе, он сказал, что ты уехал. В Мадрид?

– Нет. Все нормально. Я перезвоню.

– Подожди. Где ты, если не в Мадриде? Джастин, я волнуюсь.

– Гектор, ты не моя мать, а мне не 10 лет. Сказал же – все нормально.

– Не ври, я чувствую, ты что-то задумал. Что? Узнал, да? Ты узнал, куда я летал? Отвечай, Джастин. Ты в Питтсбурге? С ним? Он не любит тебя, Джастин. Не верь ни единому слову.

– Гектор, успокойся. Это не то, что ты думаешь. Я перезвоню.

– Точно? Джастин, буду ждать на вилле, я буду тебя ждать. Люблю. И, поклянись, что вернешься.

Брайан открыто забавляется, слушая мои ответы и прекрасно представляя вопросы Гектора.

– Я перезвоню…

Отключаюсь. Он раскуривает косяк, предлагает жестом. Глубоко затягиваюсь. Аут.

– Мне пора Джастин. Хоть и не уловил до конца цель твоего приезда, но приятно было увидеться.

– И это все?

– А что еще? Я сразу сказал, полчаса.

Он внешне спокоен, даже медлителен, потому что внутри, знаю, напряжен как атомная станция. Чертов Гектор, чертов Гектор. Хотя при чем тут он, дело в Брайане. Если бы захотел, то кто бы его остановил? Прошло около полутора лет, я приобрел какое-то имя, оброс контактами, частично реализовался, что-то заработал. В его жертвенности, если она даже и была, смысла уже нет. А я здесь. И могу остаться. Но он молчит. Значит? Значит? Значит все сказанное тогда действительно правда. Он не хочет. Значит, все сказанное тогда было его окончательным и бесповоротным решением, которое мне нужно принять. Без вариантов. Он не любит. Он не хочет. Он не станет удерживать. Он тяготится встречей. Все-таки не выдерживаю.

– Уйти? Ты меня не остановишь?

– Да. Нет. Мы не вместе. У каждого своё и не пытайся реанимировать прошлое. Иди.

– Хорошо. Дай только допить.

Не больно. Никак. Пустота. Не дергает. Не щиплет. Не жжет. Не выворачивает.

POV Брайан.

Питтсбург. Лофт. Март 2008.

Джастин допивает виски, берет воду. Ёжусь, блядь, как же здесь холодно. В голову лезут куски каких-то фраз, что-то из прошлого, хватаюсь за попытку вспомнить как за соломинку. Что же там про холодное? А, вот: «Если б холодное тело могло говорить…». Черт, откуда? И какое имеет отношение к… Вспомнил. В колледже на курсе по истории не помню, какой литературы читали строки, не помню, какого автора. Всплывают обрывки:

...Если б холодное тело могло говорить

Руки, сжимая тебя, прокричали б «Останься»

Что за блядкий лесбийский бред?! Смотрю, как Джастин подходит к сумке, что-то ищет в ней, волосы падают на лицо, он то встряхивает головой, то убирает их руками и эти движения вызывают спазмы в горле, не позволяя протолкнуть воздух в легкие. Пока он смотрит в сторону, прижимаю ладонь ребром ко рту, прикусываю так сильно, что сводит челюсть. Но боль хотя бы дает возможность вздохнуть. Холодно, черт, почему так холодно.

…Если б холодное тело могло говорить

Я холодное немое тело, Солнышко.

Звучит голос Гектора: «Он все время думает о тебе». Блядь, так заставь забыть, ты же обещал. Звучит мой голос: «Я могу передумать. Все еще могу». Хочу передумать, но уже не могу. Поздно. Его будущее там, приезд в Питтсбург – случайность, наша встреча – ненужная ирония. Не важно, зачем он здесь, – сковырнуть корку с прошлого, узнать о Гекторе, пощекотать нервы, трахнуться... Его будущее – за пределами. Я сделал то, что должен был сделать и, кажется, не ошибся.

Джастин вынимает из сумки лист бумаги, кладет на стол.

– Это тебе. Пока, Брайан…

– Удачи!

На пороге оборачивается.

– Да, кстати. Я... люблю Гектора. По-другому, но люблю. Он мне нужен. Тебя больше не хочу любить. Веришь?

Киваю. Открывает дверь. Смотрит. Закрывает.

Тишина…………

На листе, оставленном Джастином, рисунок: фиолетовый фон различных оттенков светлый по краям, к середине собирается в тревожный почти черный. На границе цветов серо-сизым, как дымка, мой профиль. Внизу отдельно руку, моя рука с сигаретой, – от кончика вверх тонкая струйка закручивается в спираль, уходя за край. На обороте надпись от руки.

«В одном мгновенье – видеть вечность… („мгновенье“ зачеркнуто, сверху написано – „лице“) (строка из стихотворения У. Блейка, пер. С. Маршака)

Ложусь на пол, кладу на лицо рисунок. Неужели, если бы я попросил, он бы остался? Усмехаюсь, не простил бы себе, что он остался. Джастин – это не Питтсбург. Джастин – это движение вперед. Джастин – это искусство. И не Брайан Кинни билет в будущее. Все было и есть правильно. Больно? Да. Переживу. Завтра – работа. Работа. Работа. Демонстрация нового Кинни Майклу, Бену, Дэбби, Эммету. Вавилон. Уикэнд в Торонто. Старый новый Брайан для Линдси, Мелани. Гас… Заберу-ка его на все выходные куда-нибудь за город, надо посмотреть варианты. Похуй, если мамочки будут возражать, я перестал быть хорошим. Работа. Работа. Работа.

Он сказал, больше не хочет любить. Значит? У меня сегодня был шанс? Нет. Не было. Каждому своё. Он сказал не хочет любить. Все правильно. Верю ему? Буду верить.

POV Джастин.

Питтсбург-Малага. Март 2008.

Такси. Аэропорт. Ближайший рейс до Нью-Йорка. Ближайший рейс до Мадрида. Бегом-бегом-бегом. Не останавливаясь: поесть, курить, кофе, туалет. Звонок Гектору «Скоро буду и, обязательно, обязательно, пожалуйста, найди мне самый сильный растворитель. Термоядерный. Который оставит дыры даже в железе. Можешь – кислоту. Очень нужно».

Нью-Йорк-Мадрид. Ночь… Вакуум… Я не хочу помнить его. Я не хочу любить его. Я не хочу слышать его имя. Больно? Да. Переживу. Моя жизнь – мой выбор.

Гектор ждет. Усталый, осунувшийся, встревоженный, любящий.

– Я думал, ты не вернешься.

– Я вернулся, Гектор. К тебе, к себе. Там – прошлое за закрытой дверью.

– Зачем ты летал?

– Убедиться в этом.

– Ты уверен, что он не…

– Да, уверен.

– А ты?

– Гектор, зачем тебе эта правда? Я не люблю его настолько, чтобы возвращаться. Я люблю его за то, что было. И буду помнить. Но мы в разных галактиках.

– Джастин, ты нужен мне. Ты дорог мне как никто никогда раньше. Пусть пока твои порезы болят, но время все залечит, прости за банальность. И тогда ты сможешь полюбить меня.

– Я люблю тебя по-другому. Любовь не имеет общих законов, единых знаменателей или обобщающих слов. Для каждого в разные моменты она со своим вкусом, запахом, цветом, текстурой.

– Да ты поэт, Джастин.

– Нет, Гектор, я идиот…

В мастерской стоит большая бутыль растворителя, спасибо, то, что нужно. Расставляю вдоль стены десять картин: Брайан, Брайан, Брайан, Брайан… Три – самые любимые.

…Его тень среди черных готических домов. Синее солнце и голубая бесплотная фигура, черные крыши, черно-серая брусчатка.

…Небо – оранжевое, желтое, красное. По диагонали его обнаженная фигура, нога согнута в колене, руки раскинуты в стороны, глаза закрыты, волосы переходят в небо. Тени-ветки невидимого дерева прикасаются к груди, плечам, лицу.

… Лофт. Предметы цветными пятнами: мебель, техника, одежда. Все вместе и все отдельно – пространство заполнено и пусто. Гармония по-брайановски.

Лью растворитель попеременно на все десять: цвета смешиваются, от жидкости на поверхности остаются светлые дорожки, чистые как от слез.

Это – Рубикон. Прощай, Брайан.