Текст книги "Пятый угол (СИ)"

Автор книги: Раффлезия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Пятый угол

https://ficbook.net/readfic/288834

Автор:

Раффлезия (https://ficbook.net/authors/81822)

Фэндом:

Близкие друзья

Пейринг или персонажи:

Брайан/Джастин; ОМС/Джастин; ОМС/Брайан; ОФС, Брайан; Джастин.

Рейтинг:

NC-17

Жанры:

Ангст, Драма, POV

Предупреждения:

Нецензурная лексика

Размер:

Макси, 105 страниц

Кол-во частей:

18

Статус:

закончен

Описание:

После отъезда Джастина в Нью-Йорк прошло два года. Все идет по плану. Каждому-свое. Прошлое – оставлять в прошлом. Дороги разошлись... Как просто – так сказать. Как сложно – в это поверить. Самообман? Подмена понятий? Или – круг должен наконец-то замкнуться? Путь, который проходит каждый из них – должен пересечься? Когда? Где? После каких переживаний?

Публикация на других ресурсах:

Не имею ничего против, но... пожалуйста, поставьте меня в известность ссылкой. Спасибо.

Примечания автора:

Критика: Пожалуйста. Спасибо. На непогрешимость фика не претендую. Он спорный Я обычная писака, которая может заблуждаться и видеть в образах «не совсем так».

Предупреждение: 1. Допускаю где-то как-то ООС и «нелогичный» обоснуй, – так как POV... «Торчит автор»:)порой в длиннотах внутренних монологов и в не свойственных канонному БКинни длинных «объяснительных»-"пояснительных" репликах в диалогах 2. В ряде глав местами утрированный ангст и мелодраматизм. 3. Есть пара банальных поворотов сюжета. 4. Присутствует акцент на снах, занималась сомнологией (наука, а не сонники), посему отношусь серьезно. 5. Вольное обращение с «богом».

Буду признательна за любой отзыв. Спасибо.

Содержание

Содержание

1 глава

2 глава

3 глава

4 глава

5 глава

6 глава

7 глава

8 глава

9 глава

10 глава

11 глава

12-13 главы

14 глава

15 глава

16-17 главы

18 глава

19 глава

20 глава

1 глава

Пятый угол – внутри нас. Это точка отсчета

душевного равновесия, которое надо найти.

Поиск пятого угла – поиски

собственного счастья для себя и тебя.

Найти пятый угол – найти внутреннюю гармонию.

POV Брайан.

Питтсбург. Киннетик. Февраль 2008.

В последнее время ухожу из Киннетика последним, разрешив подчиненным не дожидаться, когда босс отвалит. Час – только под настольной лампой, под Телониус Монк, бокал виски, косяк и звенящую пустоту в голове, – позволяет оторваться от реальности. Разрешаю расслабить мышцы и… занимаюсь непривычным самокопанием. Трансформируюсь в себя «другого». Да, я не тот, кем был в 29 и не тот, каким хотел бы видеть себя сейчас. Нечто среднее, искусственный гибрид под названием «Кинни, мать его… почти сентиментальный». С дырами в защите, скучающий, не очень веселый.

Что же, пришло время возрождать себя прежнего, – тик-тик-тик – «время X» для завязывания души в китайский узел. Полумаски, полумеры уже не катят. Ведь можно сто раз зло свистеть отражению в зеркале «Это не я…». Ни-фи-га. Оно мрачно констатирует «Ты, ты… И таким тоже стал».

Блядь, устал. Понять бы только конкретно от чего. От такой жизни или от жизни вообще. От вечной гонки за реальностью? Или за призраками? От постоянной ответственности, в том числе за годами отлакированную репутацию, от… покалывающего чувства неприкаянности. Растянут между небом и землей, между мирами, между трахами, между прошлым и настоящим. А будущее…Фиг его знает.

Все, ша, хватит. Следующий этап – сопли по щекам и жалость к себе? Нахуй, этого – не дождетесь. Я погрозил кулаком физиономии в мониторе и глубоко затянулся. Если выбрал такую жизнь, то переведу ее на уровень класса люкс: сделаю из Киннетика одно из лучших рекламных агентств в стране, наконец-то съезжу в Мексику погонять на джипах, может, куплю самолет, научусь управлять, обеспечу Гаса всем необходимым и буду чаще видеться с ним. Реставрирую свой прежний мир, свою разрушенную крепость, утыканную пиками под напряжением…

Изощренный парадокс: в промежуток от 20 до 30 лет жил по принципу «Я не буду таким, каким должен – я такой, как хочу». Сейчас, во второй половине четвертого десятка, создаю его зеркальное отображение, противоречащие логике, сущности и принципам Брайана Кинни, – «Я не буду, таким, каким хочу – я такой, как должен».

Однако, если не сошел с ума после рака и последней игры, значит, – буду жить. Без прошлого. Ни о чем не жалеть… не жалеть… Только так…

Саможалость – цикута, кислота, хуже рака. С детства чувство вызывало отвращение и ненависть. «Я отключаю жалость к себе, у меня от нее член падает». А вот этого нам – не надо. Десятки молодых и не очень «вьюношей» бьют копытом в ожидании как раз-таки члена Кинни в своей заднице или члена Кинни в своей пасти. Не могу их разочаровать.

Невольно переигрывающий трагик уходит с подмостков к великому разочарованию зрителей и ему плевать на все: жирные хлопки, возгласы сожаления или забрасывание тухлыми яйцами. То, что внутри продолжится смещение тектонических плит, никого больше, кроме меня не касается. Впрочем, так должно было быть с самого начала. Ничего, быстро восстановлюсь, – лучше позже, чем не суметь вообще. И вы, друзья, знакомые, коллеги, забудете, что узнали, сотрете, что увидели. Гибрид возрождается в конкретный вид, а о том, как скрывать эмоции, могу написать бестселлер, – практикуюсь с детства.

Завтра с утра Брайан А. Кинни выберет свою самую лучшую, самую дорогую, самую непроницаемую маску и приклеит на физиономию – намертво. Для всех. Даже для Майкла. Даже для… стоп, это имя – табу. Нет, это имя уже миф. Smoke On The Water (пер. Дым над водой). О, кстати, поставлю-ка Deep Purple. Напеваю: «But some stupid with a flare gun. Burned the place to the ground. Smoke on the water, And fire in the sky» (пер: Но глупец с ракетницей все сжег дотла. Дым над водой. И огонь в небесах)

Слова – сизые всполохи на фиолетовом небе. Ого, как загнул, хотя, с кем поживешь, от того и наберешь художественных аллегорий. Например, с людьми, мать его, гребанного искусства. Стоп. Табу.

Лучше подумаю о тех, кто завтра обнаружит маску и вознегодует, как Кинни искусно всех дурачил последний год. Упреков будет… Заебали, да я скорее сам себя трахну, чем позволю еще раз увидеть на лицах «семьи Дэбби и Ко» сочувствие и «понимаю, каково тебе».

Отвалите. Не понимаете. Как мне в какой момент знал только один человек. Стоп, заткнись. А, ладно, уже укурен, так что доведу этот нелепый внутренний монолог до конца.

Только его я допустил в себя… и в общепринятом душевном смысле. Только он увидел меня открытым: кобельком с мягким брюхом. Ни Майкл, ни Дэбби, – это блондинистое чудовище. Блядь, мыслю как лесби. Пофиг, расслаблюсь, перед надеванием забрала можно. Последний раз.

Он, натыкаясь на шипы и уворачиваясь от ударов, настойчиво отвоевывал себе пространство внутри меня. Он ошибался. Я ошибался. Он уходил. Я гнал его и ждал. Он требовал. Я желал. Он учился – я учился. Он манипулировал мной. Я – им. А больше всего хотелось сомкнуть руки в кольцо и не выпускать. Он пытался заставить принять свои правила. Я выставлял свои условия. Он возвращался. Я знал.

Пока взрыв в Вавилоне не разметал сомнения, страхи к чертям собачим, не порвал душу на ошметки, оставив биться в мозгу только одну мысль: «Все отдам. Все сделаю: сдохну, женюсь. Господи, я не верю в тебя, но ради тех, кто верит – сохрани. Люблю его».

Он с первого раза не поверил, но я убедил, заставил, ведь в самом деле этого хотел. Потом было «это только время», наш Нью-Йорк в первые семь месяцев…

Все, хватит душевного стриптиза. Дешево и сопливо, не мой формат. Кинни, отключи мозги и эмоции. Ты умеешь. Полуулыбку на физиономию, тело вытянуть, встать, собраться, домой переодеться и в Вавилон, где горячие задницы дрочат о всемогущем хозяине клуба.

Шорох за спиной заставил вздрогнуть. Блядь, я же вроде один.

– Брай…

Черт, Тед, думал, все уже ушли…

– Теодор Шмидт… Если ты решил похитить мой член, то остынь, твои яйца не выдержат его размера.

Но пробить Теда подобными остротами невозможно, – он неплохо меня знает и немало выслушал колкостей на грани оскорбления.

– Рекламу принесли днем, ты видел?

– Что? У нас валяется мало бумажной хуйни?

– Это выставка Сары Ллойд. Через два дня открытие, она собрала все лучшее, что наснимала за последние пять лет: и рекламное, и художественное, и сумасшедший креатив. Выставляет все в Питтсе.

– Сара? Здесь?

Рассматриваю рекламу, да, все так «Поле чудес Сары Ллойд». Фотография. Черно-белый прямоугольник, нарочито примитивный. Но ей и не надо быть яркой. В мире современных фотографов Сара почти что прима-номер вот уже несколько лет. Она из тех единичных мастеров, которые виртуозны и в рекламной съемке, и в художественной фотографии, да, черт возьми, Сара Ллойд хороша в любом фотожанре…

Но что она забыла в Питтсбурге? После всевозможных выставок в Штатах, Европе, даже России… После престижных наград и премий, контрактов с ведущими рекламными агентствами, печатных альбомов и фан-сайтов?

Да, Тед прав, на это стоит обратить внимание. Хотя бы затем, чтобы получить ответ.

– Спасибо Теодор, иди спать со спокойной совестью. Или не иди, – с мягкой задницей и твоим членом в ней.

– Да ну тебя, Брайан. После недели валюсь с ног, ты заездишь кого угодно.

– Да, я такой… но справедливый босс и…

Хочу добавить «неплохой друг», – слова застревают в горле. Решил – маска. Исключений ни для кого… Я должен быть самодовольным гадом, которому наплевать на всех и вся, кроме себя, без привязанностей, без друзей, без… любви.

Тед понимающе улыбается, обещает попробовать сегодня вытащить Эммета и Дрю в Вавилон, прощается.

А я разглядываю рекламу Сары и вспоминаю, как пересекался с ней в Нью-Йорке после первой персональной выставки Джастина… и того ебаного благотворительного приема, с которого все и началось.

POV Джастин.

Малага. Февраль 2008. В этот же вечер.

Ночное небо над Малагой темно-фиолетовое, а если прищурить один глаз, кажется, по нему идут сизые всполохи. Тихо. Последний глоток виски, последняя затяжка и… Что и? Да ничего. И пойду в дом. Снова смотрю в небо, вижу его фоном картины, на котором сизое – тонкий дым от его сигареты, а линия всполоха – размытый профиль лица. Или тела.

Все, Джастин, не увлекайся. Там, – все кончено. Он сказал – ты услышал. Он объяснил – ты понял. Он хотел – ты сделал. Я поежился, – нахуй воспоминания. Ничего, ничего, все проходит и это пройдет. Надо только переждать. Время ведь залижет, правда?

– Джастин, ты идешь?

Хриплый, полный желания голос Гектора. Мой бойфренд. Он хороший человек, Гектор, с ним спокойно. Испанская страсть и эмоции дополнены умом, образованностью. Он добивался меня… И мы, кажется, подошли друг другу.

– Джастин, иду похищать…

Резко встаю. Неба больше нет…

– Я здесь…

Руки Гектора перехватывают, обнимают, прижимают, губы беспорядочно теребят мои: то нежно, то больно, он стонет и стягивает майку. А я вижу фиолетовое… с сизыми всполохами…

2 глава

POV Брайан.

Нью – Йорк. Май 2006. Воспоминания.

Сначала был благотворительный прием.

– Брайан, она – нечто невообразимое. Ты должен обязательно познакомиться, завтра открывается ее выставка, мы делим галерею, – и я, черт возьми, так горд. Сара дала приглашения, жалко, ко мне не смогла прийти. Вот, посмотри каталог. Она фотограф или фотохудожник, ни одно слово не подходит.

Он болтает без умолку.

– Джастин… Джастин, стоп. Спокойно. Черт, сам закроешь рот или помочь? Сара Ллойд, безусловно, заслуживает пристального интереса хотя бы потому, что ты так возбужден. Эмоционально возбужден… Да, кстати, знаю, кто она. Какой рекламщик не мечтает о Ллойд.

Джастин хмыкает:

– Эмоционально? И только? Фи, Брайан, какое изощренное оскорбление. Скууучный миииистер Кинни… Когда мое эмоциональное возбуждение не было прелюдией или продолжением физиологического? Особенно…

Он зарывает руку мне в волосы…

– …когда ты…

Второй рукой начинает медленно обводить по контуру лицо, чуть царапая кожу и одновременно скользя по бедру возбужденном членом.

– …разыгрываешь из себя…

Резко прижимается, – мы вместе, как сплавы в доменной печи.

– …этакого серьезного…

Поцелуй как выброс кобры. Жадный, сильный. Я ловлю его язык, прикусываю, глубже, еще глубже… ближе, еще ближе… Снизу поднимается цунами. О, блядь, дайте мне сил остановиться! Отрываюсь, откидываясь назад. Черт, это почти невозможно, особенно, когда мозг вспыхивает зарницей, показывая картины последующей сексуальной феерии. Джастин рядом как сжатая пружина, только прикоснись, взорвется и… Стоп, никаких и…

Мы в костюмах, опаздываем на этот, мать его, необходимый для паблисити Джастина, прием в чью-то там пользу. Не идти нельзя. Опоздать нельзя. Ибо его организатор: миллионерша миссис–открытая лесбиянка Кэролайн Груббер-Мастор, с официальным супругом миллионером мистером открытым геем Генри Груббером. Сия миссис была страстно очарована картинами Джастина на его выставке, скупив почти все. И публично заявила, берет юное дарование под свое меценатское крыло, которое обещает быть широким, Груббер-Мастор – известнейшая в Нью-Йорке первооткрывательница талантов, помогающая пробиться наверх молодым гениям. Но только тем, кто зацепил ее трепетную душу и кто, несомненно, стопроцентно, однозначно талантлив. Джастин – зацепил. Как я выяснил, собирая о ней сведения, Кэролайн не проталкивает бездарей, вроде как… не просит платы, даже не диктует условий, не навязывает концепций «своего видения» – просто помогает. Прямо-таки мечта.

Вначале идея синдиката «Тейлор-Груббер-Мастор» не показалась замечательной – слоган про бесплатный сыр никто не опроверг. Но, с другой стороны, у меня нужных связей не было, а талант Джастина в них нуждался.

Хорошо он без помощи миссис лесби достиг персональной выставки в довольно-таки пафосной галерее, но и здесь сыграл роль его величество случай. Увы, подача была не с моей стороны. Отчим парня-музыканта, с которым Джастин делит квартиру, оказался лучшим другом директора этой самой галереи. Но конкретно Джастина там не ждали, так как в одной половине должна была открыться выставка Сары Ллойд, в другой – фотографа-натуралиста из Сингапура. Тот свалился с простудой, и, помня истерию со свиным гриппом… В общем, фотограф Сингапур не покинул. Образовалась свободная площадь, требующая срочно-быстрого заполнения. Желательно было найти молодого пока еще аутсайдера, благодарного за подвернувшуюся возможность, но талантливого и небанального, соответствующего статусу галереи, да еще и с достаточным количеством больших и малых картин.

Сосед Джастина услышал «о вакансии» от отчима, выступил сватом: тот цокнул языком, работы-то Солнышка в самом деле хороши, оповестил директора галереи, который поставил Джастину «пять с плюсом» и допустил в свое святилище. Там его «раскопала» миссис лесби Груббер-Мастор… дальше известно.

Мы все-таки опаздываем. Уже на подъезде Джастин, всю дорогу молчавший и нервно трущий переносицу, обращается к водителю с просьбой остановиться и поднять перегородку. Придвигается ближе:

– Брайан, хочу кое-что обсудить прежде чем приедем.

Он кусает губы, сжимает-разжимает руку и мне это совершенно не нравится, зная его, понимаю, пришел к какому-то непростому решению.

– Джастин, смелей, какая тревожная мысль гнетет твой светлый разум?

– Я подумал, давай вернемся назад и забьем на все. Не хочу… Не хочу ставить свою карьеру в зависимость от того, приму или нет участие в этом дурацком вечере, не хочу быть собачкой Павлова. Такое чувство, что меня имеют… противно.

Я молчу. Во многом он прав, потому что мое воспитание, ну, по крайней мере, наполовину, мои мысли и мои чувства. Но сейчас… сейчас не тот случай. Нельзя проебывать возможность, позволяющую развернуться. И потом, ему пока никто не ставит условий, хотя… Пока, именно пока. Усмехаюсь, они будут. Вопрос цены.

– Все не так просто. Можешь послать на хуй, встать в позу и заявить о тотальной самостоятельности. Но, как бы ты не хотел верить в обратное, самому пробиться в мире искусства, тем более тут, – практически нереально. Ты в Нью – Йорке семь месяцев и все время потратил на то, чтобы хоть кто-то посмотрел твои работы. Мало рисовал из-за недостатка времени, уставал от выживания, отказываясь, кстати, принять мою помощь. Бесился от неудовлетворенных амбиций и мучился от мысли, что теряешь вдохновение. Это – реальность. И она может не измениться еще год, два... А твои картины стоят большего, гораздо большего, чем стоять на полу дешевой студии. И ты стоишь большего, поверь матерому рекламщику.

Если бы не случай, не было бы твоей выставки. Если бы не выставка, не было бы предложения Груббер-Мастор. Это звенья одной цепи и речь о прогибе или продаже не идет. («Сейчас», – добавляю про себя… Но дальше все зависит от тонкости игры кто – кого.) На этом этапе, – ты не теряешь себя, а приобретаешь возможности.

– Ага, значит, только от этих возможностей зависит моя самореализация, только при них стану лучшим художником? На каких условиях? А, Брайан?

– Другие увидят, какой ты художник, они будут принимать твои работы. Любому творческому человеку нужна ответная реакция, возврат эмоций: ты вкладываешь свои, когда рисуешь, они – когда видят. Неважно, одобрение это или критика. А что касается условий... Джастин, мир не черно–белый, кому, как не тебе это знать. Если ты хочешь большего, нужно уметь приспосабливаться к нему не теряя себя, цеплять свои принципы к принципам других.

– Уж кто бы говорил, мистер самая гордая задница в мире. Ты же не принимаешь условий и ненужных принципов.

– Хм… Нет, но я могу нагнуть так, что получу желаемое. Причем нагнутые будут считать свою позу наивысшим кайфом. Подобное приходит с опытом.

Хочу развеселить его, но Джастин серьезен.

-То есть, я должен трахать кого потребуется, чтобы ворваться на белом коне в мир искусства?

– Слушай меня… Внимательно. Постарайся понять правильно. Ты слушаешь?

– Да, да, да, слушаю.

– Трах тоже может быть частью контракта. Механический рутинный трах – рабочий момент. И, поверь, он как средство, – то же самое, что посиделки в ресторане с клиентом, заливающим тебя испражнениями о пизде. Только трахаешь ты молча, сверху. Ты – управляешь, а за ужином вынужден поддакивать, изображая натурала. Чувствуешь разницу? Рабочий трах это честнее. Но – не тебя…

Джастин, гладить по шерстке не буду, ты не маленький мальчик, никто просто так не получает Большого Шанса. Рассчитывать, что Груббер-Мастор влюбилась честно–бескорыстно в твое искусство – опрометчиво и опасно. Да, пока всё, что мы узнали о ней, характеризует лизунью как, самую что ни на есть, идеальную меценатку. Но Кэролайн – не идеал. Она преследует свои цели, совершая то или иное действие, предлагая услуги. Но, пойми, цель-то может быть вполне адекватной, не унижающей тебя. Может, она получает эстетический оргазм от помощи молодым дарованиям? Это ее цель. Пока ты не знаешь истинных мотивов – не стоит спрыгивать. Не доверяйся, не принимай все на веру, дели на десять и избавься от мысли «мною хотят управлять». Может случиться все… но сначала смотри и делай выводы.

Ты умный мальчик и порой читаешь людей лучше меня. Да-да, убери эту улыбочку с лица, засранец. Разберешься правильно. А если почувствуешь, что тиски сжимаются, к заднице приставляют кол – уходи.

– Ого, Брайан, по-моему, это была самая длинная речь, которую я когда-либо слышал. Мистер Кинни, в вас умер Цицерон.

– Засранец, – щелкаю его по носу, – я переживаю за тебя.

Джастин усмехается:

– Да, ты, наверное, прав. Я понимаю, но, черт, Брайан, как же все это… дергает.

– Это жизнь. Самая обычная жизнь, когда приходится лавировать, чтобы чего-то достичь. Тебе нужна помощь – это факт. Тебе нужно выставляться – это факт. Тебе нужно получать за свой талант деньги – это факт. Тебе нужен резонанс – это факт. Она, судя по тому, что знаем, может помочь.

Джастин кивает и хмыкает:

– Интересно, когда мне будет под сорок, тоже буду настолько умным?

– Под сорок? Ты что себе позволяешь, мелочь? ОК, оскорбление к сведению принято, наказание выбираю по своему усмотрению. И не проси пощады.

Джастин хохочет.

– Когда это просил? Брайан, да под твоими наказаниями я как Гай Муций Сцевола, стерплю все. Черт, тема закрыта, а то первое, что увидит миссис – мой стояк.

Поглаживаю его по волосам.

– Уверен, у них комфортные сортиры. Крепись, малыш, где твое самообладание? А если серьезно, ты и сейчас не дурак. И именно потому, что умный, совершишь много ошибок: часть из которых исправишь, часть захочешь исправить, но не сможешь, часть не захочешь исправлять, а оставшиеся будут доставлять тебе удовольствие. Это жизнь… Дуракам проще…

Поцелуй Джастина молниеносный, страстный и отдает каким-то отчаянием. Будто он решился… Прыгнуть с обрыва, стартовать вверх – неважно. Одной рукой сжимает плечо, другой хватает за затылок, сухой, опаляющий выдох в губы.

– Брайан, спасибо. Я люблю тебя.

Целую в ответ, обнимаю до хруста.

– Ты справишься. И я… люблю.

Миссис «первооткрывательница талантов» Груббер-Мастор приняла нас с распростертыми объятиями – новый подопечный с сопровождением прибыл. После обмена любезностями и пустыми фразами мы с Джастином расходимся в разные углы зала.

Что всегда удивляло, он моментально вписывается в любую среду. И не имеет значения, какие мысли одолевали его чуть раньше, сейчас Солнышко – олицетворение развратной скромности, так идущей начинающему талантливому художнику.

Ого, половина приятелей гей-мужа сделали стойку на Джастина: раздевают и прикусывают глазами. Блядь, что-то я не готов к подобному стремительному повороту, вопреки спичу в машине. Ум – умом, логика – логикой, правда – правдой, а… ревность – ревностью. Последнее эмоциональное с легкостью перекрывает любое рациональное. Не нравится мне все это… Совершенно не нравится. И неважно, что вторая половина гей-гостей готова «обменяться мнением» с мистером Кинни. Пофиг, что достаточно облизать губы, сделать фирменную «волну» телом, – не с целью наживы, а исключительно ради искусства, – как две трети от половины Джастина тут же «залезают в штаны» ко мне.

Черт, дело оказывается серьезнее, чем я представлял: охренительно сексуальный Джастин, если бы захотел, то прямо в оазисе благотворительности смог бы огрести себе парочку-троечку небедных папиков. И, судя по всему, они готовы обеспечить юное дарование любой помощью. Тьфу, чувство, будто Атлант на голову наступил, на долю, только на долю секунды, представил, мой Джастин оказывается похожим на молодых голубых, мечтающих о щедром папочке. И уходит под более перспективный член.

Выпить… Быстро… До дна… Отлично, виски в такие моменты помогает протрезветь. Но «камушек в ботинке» остался и трет.

Так, спокойно. Я! Ему! Доверяю! Я! В него! Верю! Я, черт возьми, да, сказал, что люблю его и это правда. Не сомневаюсь, он тоже. Но ведь отлично знаю, как может поломать жизнь, когда ради большего жертвуешь меньшим. Пусть цинично, зато справедливо. Потому что, несмотря на «верю и люблю», по-прежнему считаю, большее для него – это искусство: реализация, свой путь, имя в каталоге лучших американских художников начала 21 века. А я… Любимый бойфренд, партнер, несостоявшийся муж, – привычный Брайан из Питтсбурга. Это грубо, но это честно.

Пока Джастин вежливо беседует со своей патронессой, подходит ее муж. Безошибочный гей-радар тут же засекает мечты о моем члене в его подтянутой 55-летней заднице. Нет-нет, мистер не жеманничает, не дергается, не делает ни одного лишнего жеста, но он… жмет на меня. Мы вежливо обсуждаем обед, выставку, Джастина, других художников, шутим о политике, проходимся по моему и его бизнесу, он рассказывает об истории семьи Груббер-Мастор.

– Мистер Кинни…

Его голос становится низким и глухим.

– …не хотите ли осмотреть дом, пока моя супруга высасывает энергию из вашего… эээээээ

Я усмехаюсь.

– …моего партнера. Спасибо, мистер Груббер, крайне признателен за приглашение, но мы с Джастином планируем пораньше уйти.

– Жаль, очень жаль, мистер Кинни. Может, тогда, хорошую сигару в библиотеке? Есть уникальный кубинский экземпляр – для знатоков. Заодно похвастаюсь альбомом с оригинальными эскизами Обри Бердслея. Мы с супругой до последнего бились за него на аукционе. Уверен, вы оцените откровенность, смелость.

– Еще раз прошу меня извинить мистер Груббер. С огромным удовольствием воспользовался бы вашим предложением, однако, увы…

Развожу руками. Гейский взгляд Груббера становится жестким и, черт, злым… очень злым…

– Что ж, мистер Кинни, я понимаю и сожалею, что вы ограничены во времени. Хотя, признаться, учитывая, что ваш…эээ… партнер очень заинтересовал мою супругу, а она готова помогать ему в силу своих организаторских способностей и финансовых возможностей, – вы могли бы и задержаться. Все равно, до тех пор, пока миссис Груббер-Мастор не закончит разговор с мистером Тейлором вы обречены оставаться здесь. Однако не смею больше навязывать свое общество.

Склоняю голову, блядь, мало того, что пенсионер меня откровенно клеит, он еще и диктует правила поведения, уверенный, я обязан трахнуть его в благодарность за труды женушки.

Груббер оборачивается.

– Мистер Кинни, я очень разочарован, что вы не согласились составить компанию, знаете ли, не привык к отказам.

Трежды блядь! То есть, расплатиться за Джастина? Внезапно пробивает холодный пот: а если миссис лесби подобным образом поставляет молодые зеленые задницы своему супругу и его клике? Вся игра «в меценатство и покровительство» ради этого? И я, как всегда считал, проницательный Кинни, сам толкнул Солнышко в омут? Вспоминаю, что вещал в машине о принципах и возможностях, кто кого имеет и…, черт, натурально тошнит. Единственное желание – схватить в охапку и тащить в Питтсбург.

Стоп, Кинни. Джастин не игрушка, не ребенок и это его жизнь, правила которой он создает сам, пути движения выбирает сам. Семь месяцев назад вы решили, пришли к соглашению. Ему надо сделать себя, показать. А семья Груббер-Мастор… Я застонал. Семья Груббер-Мастор за определенные заслуги этому очень и очень поспособствует. Был уверен, если Джастин пойдет на договор, они, со своей стороны, тоже будут придерживаться правил. И он выиграет.

Потом станет успешным, известным, на его выставки станут ломиться покупатели, критики. И кого тогда будут ебать условия договора! Если бы он был посредственностью, прокладывающей путь наверх только с помощью задницы, отсосов и интриг, – первый бы не стал тратить время. Но он всегда был талантливым упрямцем и принципиальным засранцем. К сожалению, талантливым засранцам тоже нужна помощь. А тут я бессилен…

Вот и вернулись в рамки той же окружности, той же реальности, о которой говорили в машине. Только более натуралистично, конкретно. Если ему придется делать выбор, то это будет – его выбор, его жизнь. Не моя. Мы вместе, но не парочка, «слитая в организм, двигающийся в одном направлении», у каждого поиск пути. Джастин особенно, – молод, все впереди.

Тогда он услышал и уехал в Нью – Йорк. Теперь имеет полное право решать, как ему распоряжаться своим членом и своим талантом.

Выпить… Еще… Быстро…

Все, хватит гонять мысль по кругу. Выводы сделаны. Он умный и разберется. Мое дело – не мешать. Не лезть. Не сбивать. Ну, и конечно, не трахаться с Груббер, – стошнит. Не моя территория. И я не художник.

Джастин все болтал и болтал, к нему и благотворительнице подходили разные люди, лесби трепала его по плечу, затылку. Очередной престарелый гей чуть не схватил юный талант за задницу, но, напоровшись, на мой взгляд в упор, – спешно ретировался.

Я же получил не менее десятка завуалированных и не очень приглашений «посмотреть, увидеть, насладиться, поговорить», познакомился с тремя потенциальными клиентами, двое из которых, – очень привлекательные для Киннетика, выразили желание провести деловые встречи через несколько дней. Их намерения относительно «постпереговорных» мероприятий были более чем прозрачны. Что ж, это бизнес, рабочий момент. На время Нью – Йорка от моногамии отписались.

…Но чем больше было движения, тем больше я зверел, представляя, как он расплачивается за свое искусство, а я обрабатываю клиентов. Ирония. И где грань?

Наконец его отпустили. И Джастин был настолько воодушевлен, возбужден и доволен, что, кажется, напрочь забыл о сомнениях.

Весь обратный путь он говорит… и говорит… и говорит… Что через пару месяцев новая выставка, что ему заказали работы друзья Груббер-Мастор для личных коллекций, а миссис ни словом не намекнула о какой-то плате и долге. Да, он помнит мои слова, доверять нельзя, но что с него сейчас взять? Крепче обнимаю, заталкивая в горло циничные ремарки, способные затемнить солнечно-щебечущий свет. Молчу. Буду молчать. Его жизнь. Его решения. Его победы и разочарования. Его выбор. А если мне и придется, вдруг, совершать выбор за него – то только один раз – дать свободу любым способом, когда почувствую, что мешаю. Вариантов вечеринок–сюрприз много…

Ночью обнимаю затраханное счастливое Солнышко как в последний раз и не могу заснуть. Тревога, мать ее… Внутри натянулась струна.

На следующий день мы пошли на открытие выставки Сары Ллойд.

POV Брайан

Питтсбург. Лофт. Февраль 2008.

Вколачиваю этого латиноамериканца в кровать, он извивается и стонет, умоляя еще, жестко, резко, больно. С каждым входом-выходом чувствую, как исчезает тот Брайан Кинни, которым стал за последние годы с Джастином и за год-три месяца без него. Не будет больше солнышкиного Брайана – пьедестал занял бесчувственный эгоистичный хрен. Моя маска будет равна моей сущности. Только перед Гасом стану выдергивать себя «хорошего», ибо он сейчас все, что осталось.

Последний удар размазывает кончившего латиноса на постели. А я гипнотизирую фотографию: две обнаженные мужские спины.

И улыбаюсь… Все было и есть правильно, Кинни.

POV Джастин.

Малага. Февраль 2008.

Еще минута и кончу. Гектор методично бьется в меня, мозг плавится от его рыков, моих стонов и энергетики, превратившей спальню чуть ли не в корриду.

– Даааааа, – он не выдерживает первым, – Джастин…

Дергаюсь, падаю на кровать, раскаленная волна удовольствия сменяется ледяным штормом. Черт, Гектор знает, как довести до экстаза: руками, губами, языком, членом. Он хороший, – второй в моей жизни после… Стоп. Стоп. Стоп. Первого – нет. Первый… любимый… лучший… нужный – его нет. Всё сказал – и ушел. А раз место свободно, его займет Гектор. Блядь, чертов первый… что б тебя… что б ты… Иди на хуй. На хуй. На хуй. Поворачиваюсь к Гектору, обнимаю, целую.

– Было здорово…

– Джастин, ты даешь мне столько, что я готов на все. Люблю тебя, ангел.

– Гектор, не я, – ты меня держишь.

Черт, нет, не могу произнести. Он много, много для меня, но не любовь.

Я ведь знаю, что такое, на самом деле любить и как это – любить: