Текст книги "Язык цветов (СИ)"

Автор книги: Pyrargyrite

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

========== I. Ветка бузины и колокольчики. ==========

Обычные серые будни. Казалось, ничто не в силах их скрасить. Темноволосый юноша по обыкновению шел на порядком надоевшие пары в университете. Вновь пять пар, вновь алгоритмизация и программирование, снова дискретная математика, численные методы, программная инженерия… Как же все это достало. И без того зрение плохое, еще и приходится дополнительно портить его постоянным сидением за компьютером в попытках написать прогу или сделать лабу. Ну что поделаешь, сам пошел учиться на программиста. По крайней мере, несмотря на всю однообразность и занудность процесса обучения, ему нравилась выбранная им специальность. Как никак, а к ней у парня всегда была предрасположенность. К ней, но не к преподавателям и их заморочкам.

Он в принципе довольно нелюдимый. Старается избегать лишних контактов, считая их бесполезными и ненужными. До посинения боится чужих прикосновений и взглядов. И чье-либо внимание со стороны вводит его в некий ступор, заставляя холодный пот стекать по вискам, а зрачки сужаться из-за нападающей паники. Ему тяжело даже выдавить из себя слово на устных зачетах, которые он всей душой ненавидит. Но что поделаешь, приходится перебарывать свои фобии и отвечать на вопросы. Нервно, напряженно, с заметной дрожью, отводя взгляд в сторону и бубня ответы себе под нос, но приходится. Иначе отчислят и плакало тогда все потраченное время.

Однако, несмотря на всю свою социофобию и нежелание выходить с кем бы то ни было на контакт, у него есть один человек, с которым он время от времени пытается переговорить. Пытается, но у него это не получается.

Когда в голове раздаются волшебные звуки флейты, а на отдельных частях тела появляются незамысловатые рисунки и надписи, просыпается любопытство. Впервые услышав чарующую мелодию, юноша и не заострил на этом внимание. Ну мало ли кому неподалеку пришло в голову поиграть на сие музыкальном инструменте? У каждого свое хобби, что поделаешь. Он и сам увлекается рукоделием, а, в частности, любит вышивать разнообразные игрушки. Процесс создания чего-то подобного расслабляет его и погружает в сладкую негу. Но когда флейта зазвучала в голове в четыре часа утра перед экзаменом, его удивлению не было предела. В голову уже начали лезть мысли о том, что крыша едет и пора бы обратиться к психиатру. Плюсом к этому он заметил, как на руках начали появляться надписи-напоминалки, которые к нему самому не имели абсолютно никакого отношения. У него ведь нет друзей, чтобы писать на себе о встречах с ними в кафе или галерее, у него нет дедлайнов по живописи или, например, по перспективе.

Брюнет слышал о соулмейтах, но не задумывался о них до той самой ноты под утро и до первого белого георгина под ребрами. Он даже не был уверен в реальности такого явления, но аргументы в подтверждение существования меток и родственных душ появились сами. Неожиданно, спонтанно и резко. Долгое время это не укладывалось у него в голове, но наблюдая за ежедневно появляющимися на теле цветами, он выучил их язык, сопоставляя те с напоминаниями. Лишь один цветок – и юноша понимал, что сейчас чувствует его соулмейт-художник.

Белые цветы птицемлечника предвещали приближающуюся сессию и надежду на ее успешное закрытие, разлетающийся по ветру одуванчик, в совокупности с напоминанием о встрече с друзьями, означал хорошо проведенное время с ними, розовые или белые цветы шиповника говорили о нужде восстановиться после каких-то трудностей в жизни, красный клевер предвещал усердное выполнение работы и предсказывал, что этой ночью юноша точно не будет спать. Ведь когда на плече появлялся этот цветок – под утро в голове разливалась упоительная мелодия. Что удивительно, она нисколько не смущала брюнета. Скорее, она стала чем-то необходимым ему, более нужным, чем сон.

В одну из таких ночей программисту пришло в голову попытаться как-то связаться со своей родственной душой. Проведя некоторое время в раздумьях о том, как это сделать, параллельно наслаждаясь расслабляющими звуками флейты в голове, он пришел к выводу, что художник должен получать такие же послания на собственном теле, как это происходит с брюнетом. Спешно найдя ручку в стопке бумаг, юноша поднес ее к своей кисти и заступорил. Он не знал, что написать, с чего начать разговор, ведь ранее никогда ни с кем не связывался просто так, просто чтобы поговорить. Да и получит ли вообще эта творческая личность его послание? Как отреагирует на него?

Так и не решившись что-то написать, юноша отложил ручку в сторону и начал собираться на пару. День предстоял трудный. Сессия все-таки. Да и мелодия стихла. Интересно, а этот соулмейт тоже собирается на учебу или же спит себе спокойно после бессонной ночи? Размышляя об этом, программист и не заметил, как день подошел к концу. Мысли о связи с художником не покидали его ни на минуту. Слишком велико желание что-то написать ему, и чрезвычайно велик страх завязать с ним беседу или, еще хуже, не получить в ответ ничего.

Подобным образом юноша проводил недели и даже месяцы, изучая метки и узнавая о своем соулмейте что-то новое. Он изо дня в день ждал новых надписей, новых рисунков. Это стало каким-то наваждением, будоражащим мысли и душу. Бывали дни, когда от художника не было никаких «посланий», что заставляло парня сильно переживать за его судьбу. В такие дни он не мог спокойно сосредоточиться на учебе, карандаши и ручки в его руках от нервов ломались пополам, а в прописанных кодах одна за другой всплывали ошибки, что делало программу нерабочей, еще больше заставляя нервничать брюнета. Но когда на запястье появлялся подснежник – он с облегчением выдыхал и говорил про себя: «Все в порядке. С ним все в порядке». Но в то же время его не покидали мысли о том, от чего ищет утешение эта родственная душа? Какую надежду она пытается найти?

Вновь попытка что-то написать. Вновь провальная. Ну почему так сложно собраться с мыслями, и взять себя в руки? Вернее, ему было сложно, пока однажды он не увидел на левой части своей груди два бархатца. Больших, изящных, детально прорисованных. Надо же так умело и старательно рисовать на собственном теле… Ранее он не видел этих цветов на себе, поэтому сразу принялся искать информацию о том, что они могут значить. То, что цветка было два, его сильно насторожило. Он уже давно заметил, что художник в своем языке учитывает все детали – цвет, вид цветка и их количество. А два бутона не предвещали ничего хорошего. Опасения подтвердились расплывчатой информацией из интернета. Бархатцы – символ отчаяния.

До дрожи перепугавшись за соулмейта, брюнет соскочил и, взяв в руки последнюю уцелевшую ручку, вывел на запястье несколько цветочков бузины. Сочувствие и поддержка. Пусть у него и не было таланта в рисовании, но сейчас ему не было до этого дела. Главное, чтобы бархатцы превратились, например, в чистотел. Да во что угодно, говорящее о спокойствии и хорошем расположении духа. Юноше даже показалось, что он почувствовал то самое отчаяние, вероятно, мучающее художника.

Ответ не заставил себя долго ждать. По всему предплечью распространились белые колокольчики. Он благодарен. Обрадовавшись полученному ответу, брюнет, забыв про все свои страхи, написал немного кривыми, полупечатными буквами:

«Никогда не теряй надежды. Все образуется.»

Под этими словами в тот же миг начали появляться аккуратные, вырисованные каллиграфическим почерком слова:

«Спасибо.

Соулмейт, да? Я уже и не думал, что у меня он есть.

Как давно ты узнал обо мне?»

Он с кем-то общается. Весьма необычным способом, но общается. От этого его сердце забилось быстрее, а руки задрожали.

«Около года назад.»

«А почему не выходил на связь? Странно, наверное, было видеть на себе непонятно откуда берущиеся рисунки. Прости за это.»

Немного подумав, юноша решил, что раз уж говорит со своей родственной душой, то ему можно рассказать о своих проблемах с социальной коммуникацией.

«Не мог. Я раньше ни с кем не говорил о чем-то, не касающемся учебы или бытовых проблем. Признаться, мне было страшно выходить с тобой на контакт, хотя я много раз пытался.

Ты замечательно рисуешь, мне нравятся цветы в твоем исполнении. И на флейте ты играешь чудесно, так что не за что извиняться.»

«Так ты еще и флейту слышишь? Боже, я, наверное, очень мешал тебе по ночам. Спасибо за приятные слова. А насчет проблем с общением – могу я помочь тебе?»

«Наигрываемые тобой мелодии куда приятнее давящей тишины. Да не за что. Вряд ли тут можно чем-то помочь.»

«Но ты же сейчас говоришь со мной, значит можно. Меня, кстати, Инк зовут. А тебя?»

«Эррор.»

«Приятно познакомиться, Эррор.»

«Взаимно.»

На руке уже не осталось места, а на лице застыла улыбка. Такая чистая и искренняя, полная радости и надежды. Может, выходить с кем-то на контакт и правда не так уж плохо и страшно? Нужно лишь перебороть свои страхи и не сломать еще одну ручку, пытаясь нарисовать синие цветы колокольчика, которые скажут этому художнику о том, что Эррор думает о нем.

Комментарий к I. Ветка бузины и колокольчики.

Бечено.

========== I. Амарант – безнадежность или надежда? ==========

Сегодня весьма дождливый день. Его можно ассоциировать с амарантом. Безнадежность. Хотя, если посмотреть на этот цветок в пасмурный день, то он скрасит окружающую серость и станет ярким пятном на общем фоне, разбавляя всю эту тусклость. Так что можно ли его называть символом безнадежности? Или в этом символе есть скрытый подтекст, указывающий на то, что надежда есть и должна быть всегда, какими бы тяжелыми или грустными не были времена?

Размышляя об этом, светловолосый молодой человек смотрел в большое панорамное окно в аудитории и пытался найти вдохновение для выполнения контрольного задания по живописи. Надо же, в кои-то веки не поставили ограничения на то, что нужно изображать. Однако, это нисколько не помогло художнику.

Инк всегда был одним из лучших на факультете искусств благодаря своему прекрасному дару. Его картины вызывали у окружающих восхищение, и те твердили ему, что: «У тебя талант, ты станешь великим художником, войдешь в историю». Кто-то даже пытался проводить анализ его картин. Глупые, неужели они думали, что в картине «по требованию» может быть скрыт весь тот глубокий смысл, который он вкладывал в другие, никому неизвестные работы? В те, что стоят у него дома, повернутые изображением к стене, так как их никто не должен видеть. В те, которые были выполнены под порывом эмоций, в которые была вложена вся душа, все чувства, все до последней капли. В этих жалких работах для сдачи зачета нет и грамма того же, что есть в тех – его картинах. Именно в его, ведь они были созданы исключительно по его желанию.

Но почему его настоящие работы никто не должен видеть? Почему он их скрывает? Все достаточно просто – он не хочет открывать свою душу посторонним. Его картины – это его собственный маленький мир. Компактный, но безграничный. Никто же не открывает свой внутренний мир, например, деканату или участникам профбюро. Или даже первому встречному. Вот и он не желает показывать свои настоящие переживания и чувства другим людям. Что интересно, эти картины не видели даже самые близкие и дорогие ему друзья. Не то чтобы он им не доверял, просто они вряд ли поняли бы все то, что заложено в эти самые работы. А слышать одни и те же высказывания о том, что это прекрасно или великолепно ему порядком надоело. Раньше такие слова действительно было приятно получать в свой адрес, но не сейчас. Не после нескольких лет принуждений и загонов в рамки шаблонов, чтобы оценивать было проще. Забавно, факультет для художников и творческих личностей, а в полет фантазии не отпускают. В общем-то, все это в совокупности и стало причиной того, что Инк сейчас не знал, что изображать на холсте.

Бегая глазами по открывающемуся из окна виду на студенческий городок, художник заострял внимание на каждой детали. Вот капли дождя создают резонансное колебание на поверхности лужи, что с каждым мгновением становится все шире и шире, в последствии перетекая через маленький бугорок в асфальте и сливаясь с другой, такой же, образуя одну – новую и большую. Вот другие студенты, пытающиеся закрыться от небесных осадков, спешащие куда-то, не обращающие внимание на, например, идеально ровный ряд из елей на границе университетского ботанического сада, который придавал студгородку определенную изюминку. Вот сборище курильщиков, которым все равно на погодные условия, и они даже при пожаре в университете бегут к западному входу, дабы перекурить, пока время есть. А вот Дрим, стоит и машет в окно, привлекая внимание погрузившегося в свои думы художника.

Заметив лучшего друга и обратив внимание на его опечаленный вид, Инк подорвался с места и вышел из аудитории. Благо, во время таких вот занятий можно было спокойно выходить в любое время куда угодно. Запах дождя и мокрого асфальта ударил в нос сразу, как только светловолосый открыл дверь, ведущую на улицу. Этот запах прояснял мысли, освежал и бодрил, но плохое предчувствие никак не отпускало юношу. Что-то с самого утра терзает его душу и не дает покоя.

– Подготовка к просмотру? – Пожав руку в знак приветствия, спросил блондин. Он пытался выглядеть как обычно – расслабленным и мечтательным, но в голосе чувствовалась какая-то дрожь.

– Да. Что с тобой сегодня? Как-то неважно выглядишь. – Инк наклонил голову в бок, чтобы лучше было видно эмоции на лице Дрима. После заданного вопроса он весьма погрустнел, отвел взгляд в сторону и, едва заметно задрожав, проговорил, срываясь на шепот:

– Блу… В реанимации.

По всему телу пробежали мурашки, а душу охватила какая-то тяжесть. В глазах все поплыло и появилось ощущение отрешенности от окружающего мира. Блу – еще один лучший друг Инка. Они вместе с Дримом – неразлучная троица всегда улыбающихся добрячков-волонтеров, готовых прийти на помощь любому живому существу. Но что происходит, когда им самим нужна эта самая помощь? В таком случае, они просто есть друг у друга. Но сейчас… Сейчас с ними нет главного звена в механизме вечного позитива. Это звено попало в аварию и лежит, подключенное к множеству аппаратов жизнеобеспечения в больнице, а два его друга не могут найти себе места уже около месяца.

На все вопросы врачи лишь пожимают плечами и дают расплывчатые ответы, лишенные какой-либо конкретики и не предполагающие, чем все закончится. В этот месяц художник был слишком подавлен, чтобы рисовать что-то к показу. Он перестал записывать себе напоминания о чем-то, ведь в данной ситуации ему хотелось просто забыться. Но и тут забывчивость сыграла с ним злую шутку – он не забывал ничего. Лишь вспоминал. Вспоминал все то время, что они втроем провели вместе. То время, когда дверь в его дом вышибалась низкорослым голубоглазым другом, после чего на несколько кварталов раздавалось его воодушевленное «В такой великолепный день, великолепный я просто обязан потревожить покой лучшего художника во всей вселенной!», а за ним следовали виноватые возгласы желтоглазого блондина с извинениями и вполне обычные приглашения прогуляться по скверу около набережной. То время, когда это маленькое чудо, оставаясь вместе с Дримом на ночь у Инка, чтобы посмотреть какой-нибудь фильм, прямо посреди просмотра кидалось подушками и упрекало старших в том, что они зря переживают за героев, ведь «Это просто игра актеров, с ними же все в порядке. Так что нечего разводить нюни!». То время, когда походы к детям-инвалидам в качестве волонтерской акции вытаскивались лишь за счет особого дара Блу – воодушевлять всех окружающих его людей. Ему каким-то чудесным образом удавалось помогать тем, с кем жизнь играла злую шутку. Но помогать не материально, а морально, вызывая на их лицах улыбки, а в глазах лучик надежды. Пожалуй, если кто спросил бы, «Что такое надежда?», можно было бы с уверенностью сказать – это Блу.

Каждый день Инк садился за холст, но тот так и оставался белым. Каждый день художник брал в руки флейту, но из нее так и не звучала мелодия. Каждый день он приходил в больницу, так и не получая никаких ответов. Каждый раз, в моменты затухания надежды, он рисовал на своем запястье подснежники, означающие поиски утешения и надежды, так и не находя их.

Казалось, вот оно отчаяние. Когда ты сидишь у окна пасмурным вечером, смотришь куда-то вдаль и ни о чем не думаешь. Лишь пред глазами всплывают картины из прошлого, а душу что-то болезненно сжимает и тянет вниз. Свет выключен, солнца нет, дождя тоже. Мир будто застыл, время остановилось, а течение жизни прекратилось. Весьма угнетающая атмосфера.

Тяжело выдохнув, белесый юноша взял в руки кисти и задрал футболку, принявшись выводить на левой груди большие бархатцы, там, где находится сердце. Руки дрожали, а из-за отсутствия освещения глаза начинали болеть и даже слезиться. Да и не только из-за отсутствия освещения.

Закончив с рисованием, он встал с пола и медленно направился к телефону, дабы позвонить Дриму. Весьма странно звонить кому-то и молчать в трубку, но после аварии и той встречи на улице в дождливый день они не проронили ни слова друг другу. Мысленно поддерживали, брали друг друга за плечи, как бы говоря: «Я с тобой. И он с нами. Скоро он к нам вернется и все будет как раньше», но вслух – ничего. Лишь душераздирающая тишина. Им было слишком сложно говорить – нервы были на грани разрыва.

Инк уже протянул руку к телефонной трубке, как заметил на запястье появляющиеся цветочки бузины. Внутри что-то перевернулось и сжалось, сердцебиение участилось, а все тело охватила дрожь. Он слишком долго держал все эмоции в себе, слишком долго не находил поддержки ни у кого, кроме Дрима, которому она тоже была нужна как никогда, из-за чего их взаимное немое убеждение друг друга в том, что все будет хорошо, с каждым днем становилось все более безнадежным. Все чувства выплеснулись наружу, по щекам стекли две тонкие соленые капли. Он упал на колени и прижал руку к груди, мысленно благодаря того, кто нарисовал эти цветы. Но его тут же осенило, что поблагодарить, наверное, нужно не только мысленно. Вернувшись к окну, около которого по полу были раскиданы баночки с красками, он принялся вырисовывать на дрожащей руке белые колокольчики, рядом с которыми чуть позже появились те слова, в которых он так нуждался все это время.

«Не теряй надежды. Все образуется.»

Отвлекшись от тягостных мыслей, Инк завязал беседу с так вовремя объявившимся соулмейтом. Она была недолгой, так как места на руке было не так уж много, но именно благодаря этому неожиданному знакомству с родственной душой, именно благодаря внезапно возникшей поддержке со стороны он смог, вновь сев за холст, изобразить на нем цветущие амаранты на фоне пасмурного неба.

И все-таки, амаранты, даже будучи символом безнадежности, одним своим видом говорят о том, что надежда все равно должна быть всегда. Какой бы ни была ситуация, нужно верить в лучшее, ведь еще неизвестно, чем все закончится. А если думать о плохом и грузить себя нехорошими мыслями, то так и вправду недолго дойти до состояния абсолютного отчаяния.

Комментарий к I. Амарант – безнадежность или надежда?

Не продвигающая сюжет глава, да. Но все-таки оба персонажа нуждаются в раскрытии.

[Л-Л:Отбечено]

========== I. Гербера. ==========

Комментарий к I. Гербера.

Берем контакт, заходим в аудио, вбиваем “флейта – романс”, слушаем первое аудио (ну, у меня оно первое в поиске) и наслаждаемся. Лучше поставить на репит.

Держите фонтанчик: https://s.properm.ru/localStorage/collection/24/46/3f/67/24463f67.jpg

Сад: https://static.panoramio.com.storage.googleapis.com/photos/large/6834601.jpg

[Л-Л:Отбечено]

Лучи солнца, преломляясь на поверхности оконного стекла, падают на глаза темноволосого юноши, заставляя того жмуриться. За окном напевают какую-то свою мелодию воробьи, а через приоткрытую форточку в комнату серо-бежевых тонов просачивается легкий весенний ветерок, тревожа покой белого тюля и светло-серых занавесок, которые прошлым вечером забыл зашторить обитатель комнаты.

Немного понежившись в объятиях сна, являющихся отнюдь не частым явлением в жизни Эррора, он разлепил свои янтарные глаза и сразу же бросил взгляд на левую руку, которая еще несколько часов назад была изрисована колокольчиками и исписана посланиями двух соулмейтов. Сейчас на ней уже не было и следа от вчерашнего короткого диалога, но по всему запястью расцвели лавандово-розовые цветы абецедария. Пожалуй, любование завораживающими пушистыми бутонами – это лучшее начало дня. И все-таки, этот художник прекрасно рисует.

Не отрываясь от изумительных нательных изображений, брюнет протянул руку к прикроватной тумбочке и начал наощупь искать на ней ручку, которая, как на зло, сперва не попадалась под руку, а потом и вовсе упала на пол и закатилась под кровать. Нехотя поднявшись с уютного ложа, юноша все-таки добрался до злополучного предмета общения. Эта ручка, к слову, была единственной уцелевшей из всего арсенала канцелярии молодого человека. За этот месяц, когда Инк часто пропадал и объявлялся крайне редко, при этом не нанося на свое тело никаких напоминалок, все карандаши и ручки распрощались с их хозяином, оказываясь переломанными на части.

Обрадовавшись тому, что цель наконец достигнута, он сел на пол, оперся спиной об край кровати, подогнул колени, положив на одно из них левую руку, на которой сразу же принялся старательно выводить немного неаккуратные буквы. Предвкушение приятной беседы с соулмейтом дарило чувство некой окрыленности и отрешенности от внешнего мира. Вот, вроде бы, он – социофоб, не умеющий говорить с людьми, даже побаивающийся их, но сейчас все это уходит на задний план, представляя вниманию чрезмерно сильную увлеченность самим процессом такой формы общения. Ему так нравится наблюдать за тем, как на его руке проявляются изящно выведенные слова, он просто обожает любоваться эстетично и утонченно прорисованными цветами, и, черт побери, предчувствие взаимопонимания, которого у него никогда не было, будоражит и пробуждает желание достичь его.

«Доброе утро, Инк. Как настроение?»

«Доброе, Эрри. Гораздо лучше, чем было вчера. Сам как?»

Эрри? Впервые его так называют, да еще и таким способом. На скулах темноволосого, казалось, выступил легкий румянец, а внутри родилось приятное чувство, греющее душу. Но ему было интересно, что так тревожило его нового старого знакомого, к чему были все эти подснежники и бархатцы.

«Все в порядке. Позволь узнать, что у тебя случилось?»

Прежде чем ответ начал появляться прошло около пяти минут. Создавалось впечатление, что они длились вечность. Тягостное ожидание.

«Ну…

Очень важного для меня человека сбила машина, и теперь он в реанимации.

Уже месяц прошел, а улучшений никаких не наблюдается.»

Получив такой ответ на вопрос, Эррор почувствовал себя виноватым перед художником, посчитав, что зря поднял эту тему.

«Ох, сочувствую. Но не волнуйся, все образуется.

Прости, тебе, наверное, тяжело говорить об этом.»

«Да ничего. Ты, я думаю, имеешь право знать.

Спасибо тебе за поддержку, она очень нужна мне.»

«Да не за что, это скорее я должен говорить тебе спасибо.»

«Нет-нет, меня пока не за что благодарить.

А вот ты помог мне найти надежду на лучшее.»

Наступило давящее молчание, из-за чего брюнет начал перебирать в голове всевозможные идеи, на которые можно было бы перевести тему. В процессе поиска он вспомнил о том, что уже давно не слышал, как Инк играет на флейте. Где-то внутри появилось непреодолимое желание вновь насладиться чарующими мелодиями, создаваемыми художником.

«Будешь сегодня играть на флейте? Я бы с удовольствием послушал.»

«Если ты этого хочешь, то конечно сыграю, в какое время тебе будет удобно?»

«А у тебя сейчас который час? Вдруг у нас разные часовые пояса.»

«Пол девятого.»

«О, и у меня тоже девятый час. Тогда, может, в районе четырех-пяти вечера?»

«Давай, я как раз свободен в это время.»

В завершение утреннего диалога Эррор принялся выводить на неисписанной части руки цветы эпигеи, таким образом говоря Инку о своих наилучших пожеланиях. С большим трудом и старанием он нарисовал три цветка, расположив их треугольником. Один – на вершине и еще два – в основании.

Не успев закончить с последним цветком, он заметил, как у них начала появляться белая окраска, а после – изумрудно-зеленые листочки. Буквально пару мгновений спустя все это превратилось в единую весьма живописную картину, вызывающую приятные чувства, разливающиеся внутри. Создавалось впечатление, что солнце светит не на улице, а в душе, согревая своим теплом каждый миллиметр тела брюнета. Подобный совместный труд оказался приятным опытом. Он так сближает, даже без лишних слов, на которые у них просто не хватило бы места.

Весь день темноволосый юноша провел в предвкушении вечернего музыкального часа, ежеминутно любуясь результатом их совместной работы. Она будто показывала единство, являлась олицетворением родства их душ. Его ни на минуту не покидали мысли о художнике, в голове то и дело всплывал вчерашний вечер, когда они завязали беседу. Вроде бы ее причиной стало отнюдь не хорошее событие, но она была такой желанной и долгожданной, что мысли о плохом меркли на фоне будоражащих разум чувств.

А ведь Инк весьма разносторонняя личность. За весь этот год наблюдений Эррор подметил, что тот не только превосходный художник, умеющий играть на флейте. Иногда брюнет замечал небольшие четверостишия на руках, которые, судя по всему, где-то на ходу приходили в голову Инку, и он, чтобы не забыть, таким образом фиксировал их. Творческая личность на то и творческая, что ее вдохновение способно выливаться не только лишь в одно направление искусства. И Инк как раз представился и художником, и музыкантом, и поэтом. При том весьма отличным поэтом. Эррора очень восхищала такая многогранность Инка, в нем то и дело бушевало желание увидеть все работы художника вживую. А уж каково было хотение прочесть его стихи целиком – словами не описать, ведь это можно только почувствовать.

«И много лет пройдет прежде

Чем одиночество уйдет.

Лишь птицеплечник мне дарит надежду

Увидеть, как незабудка цветет.»

Почему-то именно эти строки очень прочно въелись в память, довольно часто всплывая в голове брюнета. Уже давно Эррор заметил за Инком страх одиночества. Очень большой страх. Сперва он не понимал, как можно желать каждый день с кем-то видеться и общаться, почти не оставляя времени на уединение с собой, но потом, проанализировав изредка появляющиеся на руках строки и проникнувшись ими, он понял этот страх. Он понял, что они очень похожи – оба страдают фобиями, пусть и абсолютно противоположными друг другу. Это разжигало еще большее желание сблизиться со своим соулмейтом, ведь ему казалось, что они найдут друг в друге то, что ищут – банальное взаимопонимание, в котором нуждается каждый человек, но, увы, не каждый его находит.

В очередной раз прокручивая в голове последние две строчки недавно всплывшего в памяти четверостишия, Эррор и не заметил, как день подошел к концу. Пятый час, последняя пара закончилась. Наконец-то. В предвкушении, он вышел из корпуса своего факультета и направился к фонтану-одуванчику в центре кампуса. По пути он заметил, что сегодня весьма безлюдно. Ах, точно, суббота же, у многих выходные. Да и мало у кого из учащихся по субботам пары до вечера.

В это же время из другого корпуса в студгородке того же университета вышел белесый юноша. Его белоснежные волосы развевались по ветру, а глаза разных цветов щурились из-за яркого солнечного света. Плюсом ко всему, бессонная ночь сильно сказалась на излишней чувствительности глаз. Этой ночью он, воодушевившись новым знакомством, нарисовал картину к показу, закончив ее чуть ли не за пару часов до него. Откуда-то взявшееся ощущение бодрости не позволило Инку сомкнуть глаза даже на пару минут. Так и не найдя покоя, он вновь взял в руки кисти и принялся выводить на запястье цветы абецедария, проявляя тем самым желание поговорить с Эррором. Ответ пришлось ждать минут двадцать. Эти минуты буквально прожигали изнутри, ведь сейчас Инку просто необходимо было с кем-то переговорить. И даже не с кем-то, а именно со своим соулмейтом. Художник был очень благодарен Эррору за то, что тот его поддержал, а как выразить свою благодарность – он не знал. Но вот ответ сам появился в ходе недолгого диалога – он хочет, чтобы Инк сыграл на флейте. Это трудно назвать благодарностью, ведь это слишком низкая цена за то, что сделал для него Эррор, но все-таки, даже так, раз его родственная душа этого хочет, то он с удовольствием выполнит его просьбу.

Показ прошел успешно, Инк защитил свою картину, тем самым закрыв сессию. Но его сильно задержали на защите, из-за чего он в спешке буквально вылетел из аудитории и помчался к месту, в котором очень любил находиться, наигрывать разные мелодии и рисовать, вдохновляясь прекрасными пейзажами вокруг. Время уже поджимало, а заставлять соулмейта ждать совсем не хотелось. По пути к ботаническому саду Инк краем глаза заметил высокого темноволосого парня, стремительно идущего к фонтану напротив сада. Он такой необычный, отличающийся от всех остальных. На его щеках с обеих сторон выделяются симметричные шрамы. Но не противные, как это обычно бывает, а весьма симпатичные. Они придают его образу какую-то изюминку, особенно в совокупности с покраснениями под янтарными глазами. Ему бы спать почаще, а то вид какой-то нездоровый. Удивляясь своему хорошему зрению, художник уже завернул к воротам сада, а тот самый брюнет, развернувшись, чтобы сесть на лавочку, заметил края светло-бежевого шарфа, обладатель которого скрылся в листве за большим металлическим забором, отделяющим ботаничку от территории университета. Юноша даже не понял, из-за чего завис, когда увидел улетающий за своим хозяином шарф, но, немного потупив взор, он все-таки сел на лавочку, окруженную различными кустарниками, и посмотрел на небо.

Сегодня определенно хорошая погода. Солнце мечется между редкими облаками, роняя то тень, то свет на окружающее пространство и согревая замерзшую после холодной зимы почву. Не только ее, но и руки Эррора, которые на ощупь были просто ледяными из-за плохого кровообращения. Приятное тепло окутало их, тем самым расслабив брюнета и позволив ему насладиться другими прелестями природы. Легкий теплый ветерок колышет только распустившиеся листья деревьев и кустарников, создавая упоительную мелодию. Ее дополняют пение птиц и шум бьющихся о поверхность фонтанной чаши капель воды, что в совокупности делает звуки природы неописуемо чарующими. Некоторые капли даже попадают на темноволосого юношу, пробуждая того и не позволяя ему с концами уйти в нирвану.