Текст книги "Старик и ящер (СИ)"
Автор книги: Нуремхет
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
В сосуде были зубы. Бесчисленное множество клыков, резцов, бивней и похожих на пластины зубов гигантских травоядных, жала ядовитых змей – все выбеленные солнцем или пожелтевшие от времени. Уж не хранит ли богиня в другом сосуде хребты, а в третьем – черепа?
– Видно, здесь кладовая хозяйки, – сказал старик змеихе. – Ох и запаслива госпожа богиня. Идем дальше, поищем ее саму.
Им пришлось обойти почти весь зал прежде, чем они заметили вход в новый коридор. У входа лежал странный предмет, сверкающий, будто золотой слиток. Старик склонился и поднял находку. К его изумлению, то оказался вовсе не слиток. Старик держал в руках окровавленный кусок плоти, покрытый золотой чешуей, все еще сверкающей в неверном свете огонька на конце посоха. Повертев нежданный подарок, старик принял его за кончик ящериного хвоста, сорванный или скушенный чьими-то острыми зубами. Кровь давно засохла и почернела, очевидно, хозяин хвоста расстался с его куском уже давно. Старик понадеялся, что незадачливый путник, искавший здесь укрытия, и был его ящер. Хотя тварей с золотой чешуей несчетно жило в подлунном мире, соленый сок вербной ветки оставил здесь едва заметный след. Может статься, ящер миновал дом богини и полетел дальше на восток, но не выяснить этого у хозяйки жилища старик не мог.
Кусок хвоста он забрал с собой, и они со змеихой миновали еще один коридор прежде, чем выйти в полупустое, скромных размеров помещение. Здесь свет лился, казалось, из самых стен, и старик погасил огонь в навершии посоха. Помещение было пусто. Гранитный выступ образовывал у южной стены нечто вроде грубой скамьи. За скамьей открывался проход в новый зал.
Оглядев покой и не обнаружив ничего занимательного, старик и змеиха ступили в смежное помещение.
Она была там. Гранитный постамент образовывал незамкнутую окружность, пустую внутри, чем-то напоминающую подкову. На этой окружности, широко расставив ноги, сидела на коленях богиня. Полностью обнаженная, она состояла наполовину из белого мрамора, наполовину – из красного, из каждого плеча ее выходило по три руки, необыкновенной красоты лицо, казалось, было выточено лучшим из земных ваятелей.
Старик слышал, что богиня состоит вся из серого булыжника, и был весьма удивлен, увидев белую и красную ее половины. Впрочем, обманутое ожидание нисколько не смутило его. Поклонившись в пояс, старик произнес учтиво:
– Долгих лет тебе и твоему дому, добрая госпожа. Я пришел издалека, ибо много слышал о тебе и твоем милосердии. Я отдарюсь чем пожелаешь, если окажешь мне милость. Со мной идет увечная змеиха, что спаслась от лесного бога: в ее правом крыле не осталось ни одной целой кости. Я слышал, ты никому не отказываешь в приюте и исцелении, не откажи и мне, скромному просителю из дальней земли.
Только произнес – поднялись каменные веки, и глаза чернее ночного неба взглянули на старика.
– Я никому не отказываю в приюте и никого не исцеляю. Сад с целебными травами по правую руку от меня: там ты найдешь все, что нужно.
– Благодарю тебя, добрая госпожа. Это все, чего я прошу.
Отвесив очередной поклон, старик покинул покой с постаментом и миновал просторный тоннель. Чем дальше шел по нему, тем явственнее долетали до его носа чарующие ароматы волшебного сада. Яркий солнечный свет вскоре показался вдалеке, и старик прибавил шагу, так не терпелось ему увидеть чудесный сад посреди зловещего жилища.
Но, пройдя коридор до конца, старик столкнулся с неожиданным препятствием. Решетка тончайшего плетения закрывала вход. Не было на свете металла прекраснее и узоров изящнее, чем эти. На сверкающих белых воротах пели длинношеие птицы, цветы клонили венчики к земле, ручьи низвергались с холмов, превращаясь в шумящие водопады ртути, и словно бы целый сад существовал на воротах, закрывавших вход в сад настоящий.
Старик уже понял, что не доберется до заветного края, но из упрямства все равно осмотрел замок и попробовал открыть его простеньким заклятием. Замок ожидаемо не поддался, и старику пришлось ни с чем воротиться к богине.
– Добрая госпожа, – начал он снова. – Я пошел куда ты сказала, но наткнулся на ворота из белого металла, похожего одновременно на ртуть и на золото. Ничего чудеснее этих ворот я не видел в подлунном мире, но сад, лежащий за ними, закрыт для меня. Как же я могу воспользоваться травами, что там растут, если не миную ворота?
Богиня протянула к нему одну из шести рук, и старик увидел тонкий, изящной работы ключ из того же металла, что и ворота. Но не приблизился и не попытался взять, ибо даже глупцу было понятно, что богиня не отдает его, а лишь показывает.
– Ворота открываются этим ключом. Окажи мне услугу – и я отдам его. Ты говорил, что отдаришься чем пожелаю, так слушай мое желание. Много людей приходит сюда, прослышав о моей красоте и несметных богатствах, которые я охраняю. Они охвачены похотью, вожделением, страхом и жаждой наживы. Они говорят со мной о золоте и белой ртути, о волшебных цветах моего сада и о том, как прекрасны мои руки. Я даю им что они хотят, а затем пожираю зубами всех живых существ, которые собрала. – Богиня оскалилась, и старик увидел, что верхний ряд ее зубов являет собой сплошную режущую кромку, а нижний – частокол ящериных клыков. – Они говорят о себе и обо мне, – продолжала хозяйка дома, – но никто не говорит о любви или милосердии. Расскажи мне о милосердии, и, если твой рассказ тронет меня, я отдам тебе ключ.
– Что ж, изволь, – поклонился старик. Усевшись на полу напротив богини, так, что пришлось смотреть на нее снизу вверх, он начал свой рассказ.
… То было много лет назад, так давно, что и не упомнишь точно. Еще не родилась третья дочь, душа моя Эйза, когда бродил я по южной Герне в поисках солнечной кошки. Говорили, кошка жила на знаменитом Медном берегу, в колыбели чудовищ, а солнечной звалась оттого, что пожирала отражения солнца в воде и потому каждая ее шерстинка сияла как золотая нить. Так я забрел в одну пустынную местность, где лишь глина и песок царили безраздельно. А надо сказать, что Медный берег и самая Герна – край богатый и плодородный, и пустынь там никогда не бывало. Я немало удивился этому и оттого решил исследовать странное место и задержаться дольше, чем собирался вначале.
Днем солнце палило так нещадно, что, не знай я, где нахожусь, решил бы, что забрел в степи Западного Лаурадамана, к самому огненному поясу, где вся вода, что есть в человеке, может высохнуть за десять ударов сердца. Однако ночью пустыня сделалась еще более зловещей. Не успела погаснуть заря, как вокруг воцарился страшный холод, такой, что, не знай я, где нахожусь, решил бы, что злой рок занес меня на крайний север, в ледяные пустоши. Поднялся сильный ветер, и я решил найти укрытие, чтобы переждать бурю. Так я долго шел по однообразной равнине, пока передо мной не выросла стена. Была она выше самой высокой сосны на моем острове, вся черная, будто уголь, и я сел под ней и стал ждать, когда ветер утихнет. На камне я заметил трещины, какие создает на скальных породах резкая смена тепла и холода. Эти трещины, словно порезы, тянулись вдоль всей стены, и я подумал, что несчастлива скала, оказавшаяся в этом гиблом месте.
Наутро сделалось жарко, будто в печи, и я решил обойти стену и узнать, насколько она велика. Я шел так долго, что солнце миновало зенит, а стена все тянулась и изгибалась, и не было видно ей конца, и до границы земли и неба доходил потрескавшийся гранит и терялся в мареве. Тогда, моя госпожа, я обернулся соколом, ибо могу принимать облик любого существа на земле, и поднялся так высоко, что смог перелететь через стену. И вот, госпожа, я увидел лабиринт, такой огромный, что твой дом мог бы поместиться в нем сто раз и потеряться. Лабиринт тянулся насколько хватало глаз, и даже зрение хищной птицы, острее которого нет на земле, не могло увидеть противоположную стену. Внутри лабиринт был черен как ночь, и я понял тогда, что ничто живое не сможет выйти, если вдруг окажется внутри.
Лишь силы неживой природы не боялись его могущества. Молнии разбивали камень, смена холода и жара крошила и резала его, ветры выдалбливали в нем глубокие трещины, и я удивился, что земные пласты еще не расходятся под ним. Я не знал, за что небесное семейство невзлюбило лабиринт, но сердце мое тронула жалость, и я спросил у ветра восточного, за что он и его братья крошат камень и почему бросают с неба молнии и громы. И господин востока, жестокосердный Хинвали, отвечал мне, что в лабиринт носят кровавые жертвы и вымазывают его стены кровью и жиром умерщвленных созданий, а им, небесному семейству, крови не достается, и оттого стремятся они уничтожить лабиринт, дабы показать, кто воистину хозяин здешних мест. Тогда я сказал ему, что заберу лабиринт с собой и унесу на свой остров, где нет людей и никто не будет приносить ему кровавых даров в обход небесного семейства.
Так я призвал все создания, что служили мне, и минуло сорок лун, прежде чем они выкопали лабиринт. Я перенес его в пустынную часть острова и обещал ему богатые дары, которыми он насытится до того, что дитя сможет без опаски играть под его стенами. С тех пор минуло много лет, и слово мое твердо.
Сказав так, он замолчал. Молчала и богиня, глядя на старика неподвижным, ничего не выражающим взглядом. Затем губы ее дрогнули, искривились и вытолкнули слова:
– Этим рассказом ты собирался тронуть меня, старик? Даже глупцу понятно, что не милосердие двигало тобой, а жалость. Она же всегда исходит из собственной выгоды: жалостливому неприятно видеть чужое страдание. Он оказывает милость из своекорыстия. Я слышала об острове и о лабиринте: кто ни приплывал к твоим берегам за богатством или рукой твоей дочери, даже тех, кого прибивало волнами, ты отдавал лабиринту, избавляясь от нежеланных гостей. Никогда дитя не будет играть под его стенами, ибо каждый камень и каждая трещина в этих стенах залиты кровью гуще, чем мое жилище. Ты не добрее меня, старик, и тебе не тронуть моего сердца.
– Так я расскажу тебе о любви, – раздался внезапно голос. Был он глух и низок, словно рокот дальнего обвала – то говорила змеиха. Старик не мог не заметить, как похожа она на ящера. Но, если речь того разливалась трелью, слова его матери были тяжелы и грубы, будто камни. Потому, видать, и не открывала рта, что ей трудно было говорить. Змеиха тем временем продолжала: – Много лет назад я отяжелела и покинула дом в пустошах далекого востока, чтобы искать поживы в земле Ласса. Там поймал меня лесной бог, сломал крыло, выбил зубы и посадил на цепь. Луна, верно, сменилась в небесах сотни раз, пока я сидела в подземелье. Вскоре я разрешилась от бремени и принесла одиннадцать яиц. К тому дню я уже знала, что лесной бог пожирает собственное потомство, и хотела сожрать яйца первой, если он только подойдет ко мне. Ибо я была голодна и ни разу за все время, что сидела на цепи, не проглотила ни куска мяса. Но он не обращал внимания на мое потомство, и мне подумалось, он оставит ящерят в живых.
Минуло еще несколько лун, и они стали разбивать скорлупы. Тогда лесной бог схватил их и сожрал сразу десяток. Не тронул лишь золотого, с железной полосой на хребте. Я спрятала его у себя под брюхом и укрывала все время, когда лесной бог приходил ко мне. Но, как всякое дитя, мой отпрыск был непоседлив. Однажды он выбрался из укрытия, и царь леса нашел его. Удача целовала моего сына при рождении и даровала ему волшебную силу. Он меняет облик как захочет, лишь чешуи не сбросит. Так он сбежал от лесного бога, и с той поры я лишь раз видела его.
Богиня кивнула.
– Ты заботливая мать, и заслуга твоя велика, – отвечала она. – Но напрасно ты думаешь, что твой рассказ меня тронет. Всякая мать, сколько их ни есть на земле, поступила бы так же. Не сердце вело тебя, а утроба, и нет в том любви.
Воцарилось молчание. Решив не обострять разногласие, старик поклонился в пояс и произнес учтиво:
– Что же, добрая госпожа, мы достаточно отняли у тебя времени. Пора, как говорится, и честь знать. Твой дом был весьма гостеприимен, но не стоит злоупотреблять твоим радушием, да продлятся твои годы до скончания мира.
Он попятился было к выходу, продолжая кланяться, как вдруг услыхал:
– Стойте! Я расскажу ей о любви.
Голос рассыпался серебряным звоном, грохотал океанскими валами, выл ветром в узком ущелье. Он заполнил собой весь зал, и старик со змеихой обернулись.
Ящер стоял позади. Прежде золотая чешуя его поблекла и облупилась, глаза погасли и запали, сквозь кожу проглядывали ребра. Казалось, голод или тяжкая болезнь точат его силы. Улегшись на брюхо, как то любило его племя, ящер начал рассказ и говорил так:
– Покинув мать, я долго скитался по свету, ища себе место по душе. Но на всем материке так и не нашел подходящего дома. Где не было людей, была плохая земля, и животные редко селились там. Где земля давала плоды и ходили сотенные стада – там жили люди, и нигде я не мог найти для себя места. Тогда я решил, что должны быть земли за пределами материка, и покинул его, и полетел на запад. Люди говорили, на западе кончается земля и море обрывается в пустоту, но я не верил их россказням, ведь всем известно, что люди глупы. Я не отлетел от материка и на сотню верст, как увидел остров, встающий из океана. Тогда я спустился и обследовал его, и – о чудо! – не увидел там ни одного человека. Разумеется, на острове были другие хищники, но я нашел себе щедрое угодье между лесом и кровавым водопадом и жил там сыто. Однажды я увидал кабана – такого громадного, что он вырывал с корнями молодые дубы. Соблазнившись столь лакомой добычей, я стал преследовать его и погнал далеко от моих владений. Там я, наконец, прикончил вепря и направился к озеру, чтобы утолить жажду. И надо же было такому случиться, что в озере увидал я девицу необычайной красоты, и позабыл о жажде, и умолял о супружестве. Девица назвала свое имя: то была Эйза, младшая дочь островного бога. Она отказала мне, но я был настойчив, и, в конце концов, она обещала, что станет моей женой, если я принесу ей Синюю звезду, которая защищает от чар любого рода.
О, ни разу в жизни я не был так счастлив, как когда услышал ее слова. Многие месяцы скитался я по материку, спрашивал у всех живых тварей, кто покрыт чешуей, перьями, шерстью или голой кожей, знают ли они о Синей звезде. Я служил купцу из Алабрески, я водил корабль в гернском приморье, я бился с морскими змеями, и яд их жуткой матери отравлял меня. Но ни яд, ни стрела, ни голод, никакая сила не могла убить меня, ибо я видел свою победу и Синяя звезда была со мной.
В ту же ночь я принес ее Эйзе, но не услышал в ответ ни слова благодарности. Она обещалась другому и не приняла моего дара. Тогда я обратил ее вербной веткой и унес на материк. Я хотел вернуться на родину моих предков, далекий восток, где лишь Хинвали властвует безраздельно. Вскоре я понял, что островной бог идет по моему следу, ибо Эйза – любимейшая из его дочерей. О, я знал, что, догони он меня, мне не будет пощады и судьба моя станет примером всякому, кто покусится на любое из его богатств. Но и Эйзу я не мог отдать и потому скрывался, и путал следы, и пересек полматерика, пока не оказался в доме своего рождения.
Я уже не помнил ни матери моей, ни лесного бога и, увидев грот посреди леса, вошел туда отдохнуть. Каково же было мое изумление, когда я узнал эти стены, и узнал дыхание матери, и понял, что она все еще в заточении. Когда лесной бог ушел на охоту, я пробрался к ней и пытался перегрызть цепи. Но зубы мои стачивались и ломались, а на цепи не появлялось ни царапины. Я успел скрыться прежде, чем лесной бог поймал меня, но далеко не ушел. Я приходил снова и снова и грыз цепи, и вскоре хозяин леса догадался о наших свиданиях. Он вымазал цепь ядом, и я слизал его, и с тех пор ноздри мои не чуют запаха, глаза туманятся и будто острые зубы грызут меня изнутри.
Я сбежал от лесного бога и пришел в твой дом просить приюта. Я приносил тебе людей, чтобы ты могла выесть им сердце и желудок, я отгрыз себе кончик хвоста, чтобы заплатить за укрытие, и, видят небеса, я не ждал, что хозяин острова разыщет меня здесь. Только услыхав его голос, я понял, что должен бежать и скрыться, и страх объял все мое существо. Но затем я услышал, что он привел с собой увечную змеиху, спасшуюся от лесного бога, и понял, что то моя мать. Тогда я остался, потому как она могла нуждаться в моей помощи. И, если ты не отдашь мне ключ, я расскажу по всему Лассу об истинной твоей сути, и ни один искатель приключений больше не забредет сюда.
– Довольно! – крикнула богиня. – Забирай и провались под землю!
Шесть ее рук взвились над головой, будто щупальца гигантского осьминога, она в ярости швырнула ключ ящеру в голову.
– Благодарю, госпожа, – снова поклонился старик. – Ты воистину милосердна, и помощь твоя неоценима.
Он поднял ключ и обернулся к крылатым змеям:
– Идите оба за мной. Не каждый день вас будут приглашать в волшебный сад.
Они миновали тоннель и вышли к воротам. Полюбовавшись еще раз на чудесное плетение тоньше самой тонкой проволоки, старик вставил ключ в замок и повернул три раза.
Ворота распахнулись, и ароматы сада окутали путников, стоило им ступить внутрь. Ни одного привычного растения не было здесь, половина деревьев и трав не росла нигде на материке. Едва слышный сладкозвучный напев разливался в воздухе, и оттого хотелось лечь на душистый зеленый ковер и забыться сном. Они не дошли и до середины сада, как змеиха задремала, убаюканная волшебной песней, и ящер лег с ней и положил голову ей на спину.
Он выглядел умиротворенным и ослабшим, но старик все равно не спускал с него глаз, разыскивая травы, могущие быть полезными в отваре. Он нашел также дерево, ветви и ствол которого были словно сделаны из железа и не гнулись, сколько бы старик ни пытался их ломать. В конце концов, ему удалось срезать толстую ветвь лезвием лунного железа, и старик решил, что не найдется лучшего предмета, дабы скрепить сломанную кость.
Ему предстояло провести не один день, собирая осколки, ломая и заново составляя неправильно сросшиеся кости, и прежде, чем полностью посвятить себя врачеванию, старик хотел вернуть Эйзу. Потому, изучив сад, он немилосердно растолкал ящера.
– Вставай, друг сердешный, поговорить надо бы.
Трудно было понять, какие мысли владеют ящером, но во всей повадке его чувствовалось обреченное отчаяние, и старик был настороже, не понаслышке зная, на что способен загнанный в угол зверь.
Но ящер не противился ему. Они миновали коридор и вышли в небольшой сумрачный зал. Здесь старик остановился, и ящер замер следом.
– Ты напрасно боишься меня, – сказал старик. – Я не причиню тебе вреда. Ты отважный воин и почтительный сын, отчего мне убивать тебя? Ты слышал, должно быть: хочу жениться на твоей матери, а как женюсь – будешь мне любимым пасынком. Не обделю, не обижу, как сына буду любить, только верни мне Эйзу в целости и добром здравии – и будем друзья навеки.
– О, добрый господин, – простонал ящер. – Я бы отдал тебе и Эйзу, и Синюю звезду, и все сокровища земли, чтобы заслужить твою дружбу. Но обещай, что ты отдашь ее мне в жены! Ей не найти супруга лучше меня: что угодно для нее сделаю, все желанья буду исполнять, почту тебя за отца, только отдай ее мне!
– Больно ты ретив, – усмехнулся старик. – Отдай да отдай. Сперва послушаем, что Эйза скажет: мил ты ей или противен. Как противен – так не взыщи, придется искать другую жену. А как мил – отчего не отдать.
– Да разве захочет она жить за похитителем! – вскричал ящер. – Дай мне луну, дай мне половину луны – я заслужу ее прощение, и она сама назовет меня супругом.
– Что же ты просишь отдать дочку, если лучше меня знаешь ее сердце? Откажется быть с тобой – так не увидишь ее больше. Девиц много на земле, и змеих крылатых и бескрылых, найдешь себе другую. Не доводи до боя, сними с нее чары.
С этими словами старик обнажил копье из лунного железа – больше для устрашения, чем действительно стремясь ударить ящера. Вид сверкающего лезвия, сила которого была такова, что не позволяла зажить никакой ране, и впрямь устрашил дракона. Он припал к земле, закрывая брюхо и грудь от удара, зашипел зло и страшно, отступил на несколько шагов.
– Сжалься надо мной, господин! – крикнул он в отчаянии. – Как поразишь меня копьем, я не выживу, но и без Эйзы жить не смогу! Отдай ее мне, о, умоляю, отдай ее мне!
– Я не ударю тебя, если снимешь чары, – упрямо сказал старик. – Не для того я шел через полмира, чтобы отдать дочь против ее воли. Сними заклятье – и пускай сама скажет, с кем хочет быть.
– Тогда иди за мной, господин, и сам сними с нее чары, – внезапно согласился ящер.
Подобная сговорчивость была подозрительна, и старик не стал убирать копье. Они прошли зал богини и помещение, заставленное сосудами, миновали очередной тоннель и оказались в маленькой пустующей каморке. Потолок ее был наполовину разрушен, и в провал лился солнечный свет. Между покрывших пол обломков воткнута была вербная ветка. Она тянулась к солнцу, словно настоящее растение, и любому оказавшемуся здесь легко было обмануться, приняв за ветку зачарованную дочь старика.
Только увидев разрушенный потолок, старик понял замысел ящера.
– Стой, шельмец! – крикнул он, когда тот схватил ветку и распахнул крылья, собираясь взлететь. Старик ударил его копьем в незащищенное брюхо и глубоко вонзил в плоть лезвие лунного железа.
Но ящер уже поднялся над обломками, унося в пасти вербную ветку и щедро орошая землю кровью. Издав вопль, полный тоски и боли, он вырвался из каменного мешка и, взлетая выше, направился на восток.
Старик не преследовал его. Рана, нанесенная копьем, была смертельна, и ящер не мог улететь далеко. Вскоре силы оставят похитителя, и чары его ослабнут, вернув Эйзе человеческий облик. А тем временем стоит воспользоваться дарами чудного сада и поднести змеихе брачный дар.
========== Как девица материк исходила ==========
Глава первая. Выкуп
Далеко на восток, в безжизненную пустошь, лежащую за Лаором, летел ящер. Пути бы ему было не больше пяти дней, если бы не рана, раскрывающаяся с каждым часом все шире и лишавшая его без того невеликих сил. Вскоре он пал в степи, выгоревшей на солнце и покрытой коркой сухой земли. Трава, выбивавшаяся здесь из-под пыли, была бледна и хила и не смогла бы прокормить ни одно, даже самое маленькое создание. В этом сумрачном краю и предстояло ящеру встретить свой конец.
Смерть подступала неумолимо, каждый день отвоевывая часть его сил, и все слабее становились чары, наложенные на Эйзу. Наступил миг, когда ящер не мог более поддерживать собственное колдовство, и кора слезла с ветки, словно износившаяся кожа, и девица прекраснее всех женщин мира явилась перед ним.
Только поднявшись, почуяв, что нет над ней больше власти, Эйза бросилась бежать. Волосы ее отросли до пят, и она укрывалась ими, как одеждой, от палящего солнца. Ни одна из хищных кошек не угналась бы за ней: стремясь как можно дальше оставить своего пленителя, Эйза летела над землей, едва касаясь стопами выгоревшей корки. Сердце отчаянно билось, но она не чувствовала усталости, пока не достигла края широкого поля, заросшего травой.
Граница, отделяющая мир живой от мира мертвого, словно успокоила Эйзу. В мире безжизненном оставался ящер, еще не мертвый, уже не живой. В мире, лежащем по ту сторону поля, ждал ее отец и стоял посреди волн родной остров. Ступив на прохладный ковер травы, остудив горящие стопы, Эйза ощутила, как стучит в голове кровь, и поискала взглядом дерево, чтобы скрыться в его тени.
Ей пришлось пройти еще полверсты, прежде чем высокий платан раскинул над ней узорную крону. Небольшая рощица, в которой оказалась Эйза, теснилась на берегу узкой речки. Добравшись до нее, Эйза легла на живот и опустила голову в воду.
Течение здесь было куда ощутимей, чем в спокойных широких реках ее родины, и оттого казалось, будто лицо лижет ласковый зверь. Напившись и успокоившись, Эйза опустилась под платан у самого края берега и задремала.
Негромкое пение речки погрузило ее в странное оцепенение, листья дерева колыхались под едва заметным ветром, отчего на веках плясали узорчатые тени. Казалось, что в этом мельтешении теней лишь одна остается неподвижной: длинная и высокая, напоминающая человеческую. С отстраненным любопытством, которое свойственно людям, находящимся на границе сна и яви, следила Эйза за необычной тенью. Та росла и ширилась, словно ее обладатель приближался к берегу, и Эйза мимолетно удивилась: как может он ходить по воде.
Вот тень стала черна и огромна, будто выросла прямо перед ней, и Эйза открыла глаза. Сон не привиделся: рядом действительно стояла старуха. Одетая в изорванный черный плащ и черную же тунику, она протягивала к Эйзе увенчанную дорогими кольцами руку, словно прося о милости. Золотые украшения и лохмотья так плохо сочетались друг с другом, что от неожиданности Эйза подскочила и вжалась в дерево.
– Не бойся меня, дитя, – произнесла старуха. Голос ее скрипел, будто плохо смазанное тележное колесо. – Позволь отдохнуть под твоим деревом: я проделала долгий путь, чтобы сюда добраться.
– Конечно, – разрешила Эйза, хотя вокруг было много деревьев.
Старуха уселась чуть поодаль и уставилась на реку неподвижным взглядом. Затем произнесла:
– Что ты делаешь здесь совсем одна?
– Иду домой.
– Далеко ли твой дом?
– О, на далеком западе. Я живу на острове, что стоит посреди океана недалеко от берегов Приморской Герны.
– Как же занесло тебя в эти края? – спросила старуха безразлично.
– Коварный ящер похитил меня из родного дома и унес на восток. Нынче он ранен и слаб, и я смогла сбежать.
– Что же поразило твоего ящера?
– Отец рассек ему брюхо копьем лунного железа. Я слышала, раны от лунного железа никогда не затягиваются.
– Я тоже это слышала, – медленно произнесла старуха. – Считай себя счастливицей, дитя, раны твоего ящера смертельны, не пройдет и половины луны, как он сгорит что полено в костре.
– С чего ему умереть, – вздрогнула Эйза. – Рана неглубока, и черная кровь не истекает из нее. Копье не задело ни печени, ни желудка.
Старуха пожала плечами, словно разговор прекратил ее занимать, и поднялась. Эйза молча наблюдала, как она уходит – зачем-то старой женщине понадобилось пешком пересекать пустыню? Не сразу бросилась в глаза странная легкость, с которой ступала старуха. Она шла медленно, словно боясь за свои ветхие кости, но ни травинки не приминала стопой, ни пылинки не поднимала в воздух. Верно, и по воде ходить могла как по суше.
– Стой! – крикнула Эйза. – Ответь, права ли я, если назову тебя старшей из смертей? Куда ты идешь? Зачем ты приходила ко мне?
Старуха обернулась.
– Верно, – медленно произнесла она. – Мои сестры – смерть от насилия и смерть самоубийц. Я же целую тех, кто гибнет от болезней и старости. Ящера, что лежит в этой пустыне, вскоре охватит лихорадка. Я поцелую его, и отторгну душу от тела, и провожу в чертог Небесного Отца, где владыка мира решит его судьбу.
– Какую судьбу! Он полежит несколько дней и встанет, не будь я дочь островного бога! Яд лесного царя не смог его убить, отчего убьет копье, пусть даже волшебное!
– Поди со мной, – сказала старуха. – Поди со мной и посмотри, что сталось с твоим ящером.
Эйза подчинилась безмолвно, будто силы разом оставили ее. Они миновали зеленое поле и вышли в пустыню. Солнце катилось к полудню, воздух дрожал от жара, но старуха, казалось, вовсе не ощущала обжигающих лучей в своем тяжелом черном одеянии. Эйза вновь пересекла границу миров живого и мертвого, но на сей раз не обратила на это внимания. Она двигалась за смертью в немом оцепенении, будто не в силах поверить, что происшествие, до сей поры казавшееся ей досадным недоразумением, может обернуться смертью. Видят небеса, она хотела сбежать от ящера и никогда не иметь с ним дел, но гибели его не желала и в страшном сне не могла представить более печального исхода.
Вскоре пришли. В дрожащем воздухе потускневшая от пыли чешуя казалась кучей сваленных друг на друга камней. Бурая кровь засыхала на горячем ветру, и, хотя они находились в сердце Лаора, одной из самых щедрых и плодородных областей материка, казалось, вокруг простираются бескрайние пустыни Суари и на много верст окрест не найдется ничего, кроме глины.
Ящер лежал неподвижно.
– Он еще дышит, – произнесла старуха. – Лихорадка еще не подобралась к нему, но близок ее приход, и стоит ящеру пустить меня к себе, как я поцелую его и прекращу страдания.
– Отчего же он не пускает? – пробормотала Эйза.
– У него еще достаточно сил, чтобы желать жить. Но в любом смертельном недуге рано или поздно наступает миг, когда жизнь становится агонией и умирающий жаждет облегчения. Ящер умрет, как только пожелает его.
– Но его можно выкупить! Отец говорил, что можно. Позволь мне выкупить его, я отдам все, что попросишь, все сокровища, что хранятся в моих кладовых, всех рабов, что прислуживают мне, только оставь его!
Смерть посмотрела на нее долгим взглядом, в котором читались одновременно задумчивость и безразличие.
– Пожалуй, есть услуга, которую ты могла бы оказать мне, – наконец, произнесла она. – Слышала ли ты о Синей звезде, амулете настолько могучем, что любое злое колдовство исчезает рядом с ним? Я слышала, он покинул свою колыбель в сердце моря и затерялся на одном из островов, откуда унес его западный ветер Сабхати, ибо он берет все, что приглянется ему в его владении. Нынче камень лежит в одной из гор огненного обруча на краю мира. Ступай туда и возьми у Сабхати Звезду, но помни: он свиреп и легкомыслен и расстанется со Звездой только если она не нужна ему. Будь почтительна и спроси, чего он хочет, как только что спросила у меня. Небесное семейство кровожадно: если принесешь ему богатые дары и зарежешь лучших из своих рабов, Сабхати будет ласков с тобой. Видит небо, я забрала бы у него камень, ибо ни жар, ни огонь не страшны мне, но я не властна над тем, что никогда не жило, и Сабхати смеется надо мной. Я дам тебе времени до следующей луны, чтоб доставить камень.
– Милостивая госпожа! – воскликнула Эйза. – Синяя звезда будет у тебя, не успеет смениться луна на небе.
– Так ступай, – велела смерть, – и да будет путь твой удачлив.
Глава вторая. Зверь из отражения
Замысел Эйзы был прост, и оттого она еще больше боялась за его воплощение. Она рассчитывала добраться до жилища каменной богини, разыскать там отца и просить его о помощи. Как ни суров был островной бог, а все же не сумел бы отказать любимой дочери в горячей просьбе.
Змей летел едва половину дня, и пешком Эйза могла покрыть это расстояние за двое суток. Но ни еды, ни одежды не было у нее, а впереди лежали пустынные земли, в которые нет-нет, да и забредали люди. Эйзе не хотелось попасться работорговцам Ласса или того хуже – Лаора, поэтому она остановилась у реки и сплела себе нелепый наряд из травы и листьев платана, чтобы издалека тот походил на платье.
