Текст книги "Старик и ящер (СИ)"
Автор книги: Нуремхет
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
========== Как старик ящера искал ==========
Как старик с ящеркой беседовал
Солнце над небольшой озерной долиной стояло в зените. У поверхности воды вились стрекозы, на берегу озера сидел старик. Был он бел и худ, одет в зеленовато-серый плащ, на коленях держал дубовый посох. Рядом на пне поваленной лиственницы примостилась ящерка, подставляя спинку жарким лучам. Некоторое время оба, старик и ящерка, были заняты своим делом, затем старик вздохнул и проговорил:
– Хорошо тут у вас, душевно, вода что слеза, лес приветный. Сам бы не выбрался, так нужда заставила. Она кого хошь заставит, веришь ли?
Ящерка тупо смотрела на старика, изредка смачивая глаз мигательной перепонкой. Она не понимала ни слова, но была единственным собеседником пришельца, поэтому тот продолжал.
– Веришь, конечно. Вас, животин, только нужда и заставляет. Ищу здесь кой-кого, родича твоего, ящера. Трудно его найти: хитер, что лис, обличья меняет как захочет, только чешуи не сбросит, потому и оборачивается обычно змеями, ящерицами, драконами разными. Увертлив гад, так и я непрост. Как найду – ударю посохом в грудь – и станет предо мной как есть. Чую, близко он где-то, будто к озеру отдыхать ложился. Да ушел, поди.
Пока говорил старик, облака наползли на солнце. Чем гуще становились тучи, тем больше чудилась старику за ними крылатая тень. Распахнутая пасть чудища пыталась стащить солнце.
– Вон он, безобразник, – кивнул старик на призрак за облаками. – Не дивно, если и солнце стянет. Ну да ты не бойся, я ему проходу не дам.
Поигрывая посохом, старик весело глядел на морок. Ящерка молчаливо наблюдала за движениями резного навершия. Всякий раз, когда посох проносился у морды, очертания ее на миг расплывались и сквозь них можно было видеть треугольную голову с золотистым гребнем. Когда из сгустившихся туч закапал дождь, ящерка встрепенулась и поспешно сбежала в нору под рухнувшим стволом.
Как старик у колдуньи ночевал
Багровый закат пылал над стеною леса. Солнце катилось в ночь. Стая ворон поднялась из чащи и, громко крича, улетела на восток. Следов ящера нигде не было. Старик мог искать его и ночью, все лесные тропы были ему знакомы, все лесное зверье ведомо, не пропал бы в глуши. Так и пошел бы, не заметь близ лесной стены избушку. А ту легко было не заметить: приземистая и кривая, она жалась к ближайшим соснам, словно пыталась в них врасти. Крыша была так кособока, что казалась односкатной. Единственное обращенное в поле окно не горело.
Решив, что избушка давно заброшена, старик все же подошел к двери и постучал.
– Есть в доме кто? Отвори прохожему человеку!
Только произнес – чудесная перемена случилась с избушкой. Окно загорелось – да так ярко, что больно стало глазам. Из глубины дома раздались шаги, и вскоре дверь ему открыла высокая женщина, кутающаяся в шаль. Возраст ее нельзя было определить, вероятно, она была не стара, но и юной не казалась. Две смоляно-черные косы лежали на плечах, обрамляя худое лицо. Во всем ее облике виделась несоразмерность, изломанность, как в кособоком доме, и оттого женщина была некрасива.
– Привет тебе, странник, – учтиво поздоровалась она. – Издалёка ли идешь?
– Издалёка, – кивнул старик. – Ищу я, добрая госпожа, ящера – сам что золото, а спина железная. Видала такого?
– Не видала, добрый человек, да и не проходил он здесь. В мой лес кто же сунется?
– А что в лесу?
– Голоден лес, чары на нем старинные, только я и совладаю. И зверей там нет, кроме птиц, – птицы улететь могут, в небесах не достанет.
– Чудна земля, – покачал головой старик. – Сколько живу на свете, а мест таких не встречал. Широк лес, долго обходить, придется напрямик следовать. Скажи, добрая госпожа, сколько идти через него?
– Сколько идти – того не знаю, никто лес до края не проходил, и ты не пройдешь. Утянет под землю – и с концами. Станешь потом призраком бродить да в окна мои стучаться.
– Не стану, – усмехнулся старик. – Силен лес, а я сильнее. Что ударю посохом, то сразу облик истинный принимает.
С этими словами он направил резное навершие посоха на ближайшую сосну и легонько тронул ствол. Тотчас дерево принялось рассеиваться, словно дым, и на месте его явилась отрубленная голова неизвестного чудища, похожая одновременно на человеческую и на овечью. Коснулся второго – старуха высотой с дерево, воздевшая руки к небу.
– Матушка моя, – пояснила хозяйка дома. – Придет время – и меня заточит в древесину. Ты, добрый человек, поди, устал с дороги. Так переночуй у меня. Тут тепло и спокойно, и лес мешаться не будет.
– Отчего не переночевать. Все одно змея моего не видно, – кротко согласился старик.
Ведьма не обманула. Внутри избушка оказалась небольшой, но куда более просторной, чем была снаружи. В четырех углах горели лучины из хорошего дерева, в окно летели последние брызги солнца, отчего покой казался погружен в таинственный полумрак. Посреди избы возвышался стол, рядом – узенькая скамья, хватит усесться двоим. Под самым окном расположилась кровать, а у противоположной стены, возле печи – широкая лавка.
– Ты присядь пока, я на стол соберу. – Ведьма занялась у печи, а старик присел на лавку и принялся оглядывать покой. С потолочной балки свисали пучки трав. Были тут базилик, укроп, кервель и петрушка – что в пищу идет, были и лекарственные – девясил, василистник, крапива. Где только брала в мертвом лесу? На двери тоже висел пучок травы – но такой старик раньше не видел и решил, что это местный оберег, призванный охранить жилище от злых чар.
Тем временем ведьма поставила на стол большую ковригу и миску с овощной похлебкой. Старик не сдержал любопытства:
– Где же ты, хозяйка, хлеб берешь и плоды? Ни огорода у тебя, ни поля, только лес под боком.
– В лесу и беру. Там и злаки дикие растут, и овощи. Нужна я лесу, кормит он меня. Да ты не бойся, не отрава это.
Сели вечерять. Солнце тем временем совсем закатилось, лишь лучины освещали избу. В их огнях изба неуловимо менялась. Чудилось, стоит отвернуться от стены – она идет рябью, открывая что-то, спрятанное за видимостью дома. Всякий раз, когда старик оборачивался и в упор смотрел на стены, потолок или печь, они принимали свой прежний облик, будто дурачили его. Ведьма словно не замечала творящегося вокруг безобразия. Она молча хлебала свое варево, изредка смачивая в нем кусок ковриги – хлеб тоже оказался с травами.
– Поздно уже, – внезапно сказала она. – Спать тебе пора, да и мне не худо будет. Ты на кровать иди, а я на лавке лягу.
Отказать гостеприимной хозяйке было неучтиво, потому старик поблагодарил ее и забрался в постель. Показалось ему, когда ложился, что за окном не поле, а пустошь каменистая расстелилась, но больно хотелось спать, не до чудес было.
Ведьма на лавке улеглась, пожелали друг другу доброй ночи, а там и сон подоспел.
Снилось старику, летит его ящер по небу, тучи крыльями закрывает. Изогнул лебединую шею, на солнце нацелился, распахнул пасть – и проглотил. Упало солнце ему в брюхо, засветило оттуда. И без того сверкал ящер золотой броней, а тут вовсе ослеплять начал, впору вместо солнца сиять. Множество лучей потянулось от него к земле, и засверкала земля, как золотом усыпанная. Закричал ящер не то в торжестве, не то в мучении, и крик его рассыпался серебряным звоном и грохотом далеких обвалов.
Этот крик и разбудил старика. Некоторое время он лежал, вслушиваясь в отголоски вопля, гаснущие в тишине, затем приподнялся и огляделся. Ведьмы на лавке не было, как не было самой лавки. На ее месте увидал старик мертвую птицу с изломанными крыльями. Клюв ее был стянут истлевшей веревкой. Вместо печи – огромная пасть, вросшая в стену. Треугольные зубы служили печной заслонкой. Стены были выложены не бревнами – костями огромных животных, вместо пучков трав с потолочной балки спускались связки высушенных трупиков мышей и белок. То, что он вечером принял за оберег от нечистой силы, было отрубленной головой карлицы, скалящейся в лунном свете.
Бледная луна заглядывала в окно, да не поле простиралось за ним, а уже виденная мельком каменистая пустошь, усеянная костями мертвых животных. Где-то на границе земли и неба старик увидел остов огромного чудовища.
– Хорошо местечко! – воскликнул он весело. – Так и поседел бы, не будь сед!
Кровать, впрочем, мало изменилась – разве только рассохлась и покрылась плесенью, простыни превратились в рваные тряпки. Не слишком напуганный преображением дома, старик собирался снова улечься, как вдруг услыхал со двора знакомый голос.
Голос рассыпался серебряным звоном, грохотал океанскими валами, выл ветром в узком ущелье. Старик не разбирал слов, но того и не нужно было: он узнал бы ящера, даже не видя его. Змею отвечал второй голос – то говорила ведьма. Судя по всему, беседовали уже давно. Старик взял посох и, стараясь не шуметь, подобрался к двери. Та была закрыта, но не заперта. Приоткрыв ее, старик выглянул во двор. Первым в глаза бросился полуразвалившийся колодец, из которого ведьма тянула ведро воды. Ящер был там. В золотой броне, серебрящейся под мертвенным лунным светом, он держал в пасти вербную ветку – бережно, чтобы не перекусить ненароком. Ветка сочилась соленой водой, когда ящер передавал ее колдунье. Сам опустил морду к ведру и принялся жадно пить.
Того уж не вынес старик: хотел выскочить во двор да ящера по спине посохом вытянуть. Только толкнул дверь – она тут же захлопнулась. Голова карлицы, сминаясь и кривясь, шипела:
– Не ходи-ходи-ходи, смерть-смерть-смерть там-там…
Из окна над его кроватью падал луч лунного света. Ширясь и удлиняясь, раскрывался, как дверной проем, и в проеме этом росла на полу длинная тень с двумя косами – как у хозяйки дома. В руках у пришельца был серп, и, хоть действо разворачивалось в тенях, лезвие блестело в лунном свете, как настоящее. Всякий человек испугался бы этого чудища, пускай оно и было лишь уродливым подражанием смерти. Но старик схватил посох, сорвал с него навершие – и не посох оказался это, а копье. Белый свет скользнул по острию, озарив на мгновение знаки, испещрявшие наконечник. Тень, растущая из окна, сжалась и спешно уползала в свою пустошь, пока старик надвигался на нее с копьем наперевес.
Только исчез серпоносец – старик выскочил во двор, стремясь врасплох застать крылатого врага. Но было поздно – змея простыл и след, лишь ведьма, стоя у колодца, тянула наполненное ведро.
– Не спится? – спросила она безразлично.
– Спится как в колыбели, хозяйка, – ответствовал старик. – Да только слышится отлично, вот и проснулся оттого, что вы с ящером беседовали.
– Здесь всякое чудится, старик. Вот и тебе почудилось.
– Говори что хочешь, добрая госпожа, а я своим ушам и глазам верю. Куда он пошел?
– Кто?
– Ящер мой. Куда направился?
– Не было тут ящера, путник, а и будь он здесь – не сказала бы. Вижу, враг ты ему злейший, не для добра преследуешь, убить хочешь.
– Это он тебе рассказал? Так ты ему не верь! Он лгать будет – глазом не моргнет. Должок у него ко мне, боится, что стребую, вот и бегает как от огня.
– Может, и так, а только никого я не видала, – упрямо сказала ведьма. – То морок был. Иди спать.
Старик не послушал совета. Следов ящера и вправду нигде не было, словно их умело замели. Но в том месте, где капал сок с вербной ветки, едва светящаяся лунка осталась. Потому как не сок то был.
Поблагодарив ведьму за гостеприимство, старик вскинул на плечо посох и двинулся по границе леса на восток.
Как старик гидру одолел
Подлесок был негустой. В широкие прогалины лился солнечный свет, и все вокруг дышало молодостью и покоем. Пожалуй, в этой части леса оказалось даже слишком спокойно. Не пели птицы, не шуршало в траве зверье, даже насекомых почти не было слышно. Единственным звуком, который доносился отчетливо, был шум реки, идущий с северо-запада. Как выжил этот лес без животных и насекомых, оставалось загадкой. Вероятно, семена разносило ветром – деревья стояли для того достаточно редко. Удовольствовавшись этим объяснением, старик направился к реке. Именно туда вел невидимый след ящера, по которому он шел. Легкий ветерок обдувал лицо, и все кругом казалось приветливым и теплым. Поначалу старик думал, что лес необитаем, и удивился, увидев большое животное, склонившееся над зарослями земляники. Приближаясь и вглядываясь в лесного гостя, старик понял, что то был вовсе не зверь, а женщина в платье из серой шерсти. Она собирала ягоды и складывала в широкую корзину рядом. Корзина была явно велика, если только женщина не собиралась найти целую прорву ягод. Ее появление обрадовало старика: хоть одна живая душа в этом лесу.
– Здравствуй! – приветствовал он женщину.
– И ты здравствуй, добрый человек. – Та подняла лицо. Оно оказалось нестарым, но изможденным, словно на нее в одночасье свалилось больше бед, чем многие терпят за жизнь.
– Славно земляника уродилась, – начал беседу старик. Ему подумалось, что женщина может жить у реки и выведет его из лесу быстрее, чем он доберется сам.
– И слава Небу, что так, – закивала женщина. – Только ею, родимой, и пробавляемся.
– Что так?
– Чудище в реке поселилось, будь оно неладно. Гидра восьмиголовая. Весь скот пожрала, а какой остался – так дохлый, зимы не переживет. Рыбы не ловим, к реке подойти боимся, а как без рыбы? Вот собираем что можем, а толку чуть!
– А где живет твоя гидра? – осведомился старик. Догадка уже зрела в его голове, но он решил пока не торопиться.
– Откуда ж она моя! – горько вскричала женщина. – А живет в овраге, у берега. Там ее логово. Да только не видел его никто, все больше в воде прячется. Житья от нее нет! Воду брать боимся, скотина не поена, да и сами скоро вымрем. Многих наших пожрала, кто к реке спускался. Так и ты, добрый человек, не ходи туда. Мимо реки иди. Это нетрудно – ступай поверху оврага – и выйдешь к ничейной воде. Скоро ли – не знаю, а выйти должен.
– Что ж вы сами не переселитесь?
– А как переселишься! Пороги по обе стороны, река что зверь остервенелый, только здесь и спокойно. Не можем мы уйти.
– Так и я не могу, матушка, – повинился старик. – Путь мой через реку лег, да и гидра эта – вовсе не гидра. Знаю я ее. Проверить хочу, так ли. А проверю – помогу одолеть.
– Да в уме ли ты! Наших было пятеро, с гарпунами, всех тварь проклятая порешила. Ты в возрасте, без оружия, без защиты, где тебе на гидру идти! Съест она тебя и костей не оставит.
– Страшна восьмиглавая, да и я непрост, – усмехнулся старик.
Он поднял посох и начертал им в воздухе треугольник. Тотчас грани треугольника загорелись ярким пламенем – и горели, пока старик не взмахнул рукой, стирая рисунок. Некоторое время женщина сидела неподвижно, затем выпрямилась. На лице ее показалась робкая радость.
– Может статься, тебя и ждали, – проговорила она. – Идем со мной! Село покажу, укрытие дам, накормлю чем соберется, а ты гидру помоги убить.
Она подхватила его под руку и потащила за собой, западнее речного рева. Старик подумал, что звук издавала вода, обивающая те самые пороги, о которых говорила женщина. В таком случае ему и вправду следовало идти за ней.
Вскоре показался крутой берег. Он обрывался неровно, словно огромные челюсти вырвали земной пласт, оставив в этом месте вогнутую дугу. За дугой и разместилась деревня в полтора-два десятка дворов. Полей старик не увидел, зато заметил ульи на окраине села и несколько худых коров, пасшихся на некотором отдалении («Раньше на тот берег гоняли, да гидра повадилась красть»). Над рекой нависал естественный мост: треугольный пласт земли тянулся от западного берега к восточному, пропуская русло под собой. Очевидно, село не знало земледелия и жило охотой и рыбной ловлей, собирало мед и пасло скотину. Двое мужчин, оправдывая догадку старика, мастерили во дворе гарпуны. Пожилая женщина развешивала белье. Две девочки и подросток лет тринадцати следили за стадом.
Женщина, приведшая старика, остановилась на краю села и громко проговорила, вытолкнув спутника вперед:
– Радуйтесь, радуйтесь, я привела могущественного чародея! Он поможет одолеть гидру, и прежние времена вернутся!
Кто был на улице, воззрились на старика с недоверием и надеждой. Страшное соседство так измучило этих людей, что они готовы были рассчитывать даже на захожего колдуна.
– Покажи им. – Женщина толкнула его под руку. Старик тотчас ударил посохом оземь, и земля расступилась – глубокая трещина легла между стариком и селением. Он махнул рукой – и трещина стянулась, как затягивается рана на теле живого существа.
Тут уж подозрения окончательно развеялись. Все, кто был на улице, побросали дела и обступили старика, приветствуя его радостными криками. Из домов выглядывали все новые лица, и вскоре вокруг нежданного избавителя образовалась толпа. С трудом пробиваясь через гомон, старик говорил:
– Знаю гидру, знакомец то давний, все бегает от меня. Давно чудище у вас поселилось?
– Скоро луна сменится.
– И мой ящер луну назад удрал. А где логово?
Несколько рук показали на западный склон оврага. Пробившись из толпы, старик подошел к обрывистому краю и глянул вниз. Гидры он не увидел, равно как не увидел никакого углубления в земле, могущего служить входом. Может, тварь убралась дальше по течению? Или охотится под водой?
– Она не каждый день появляется, – словно отвечая на его вопрос, сказал кто-то. – Две-три ночи минет, а то и все восемь, как ее нет.
– А давно видели?
– Да третьего дня!
– Добро. Тогда здесь ждать буду, – согласился старик.
Но до вечера чудище не явилось, пришлось остаться на ночлег. Старик поселился у Ноды – женщины, что привела его в село. Она недавно овдовела: ее муж был одним из тех храбрецов, что пытались прогнать гидру гарпунами. «Как жить будем!» – постоянно причитала вдова. Она растила двух сыновей, и, если бы односельчане не помогали чем могли, семья давно голодала бы. Вечером Нода выставила на стол горшок со скудной похлебкой из остатков рыбы и оленины. Старик достал из котомки хлеб и разделил поровну между едоками. Как он ожидал, хлеба в этих краях не знали. Мальчишки сперва настороженно нюхали новое лакомство, но, убедившись, что оно съедобно, тут же проглотили свои доли. Нода отнеслась к хлебу куда более недоверчиво, но, в конце концов, и она не отказалась от угощения. В трудные времена каждый кусок становился ценен.
Когда насытились, Нода убрала и вымыла горшок. Воду было трудно достать, поэтому она использовала столько, сколько смогла за раз унести в горсти. Мальчишки устроились на лежанке и засопели, а Нода, разобравшись с делами, принялась стелить гостю постель.
– А что, знаешь ты гидру? – словно бы невзначай спросила она.
– Как не знать. Друг это мой добрый, прячется от меня повсюду, боится, что отыщу. А ты скажи, матушка, не было ли в пасти у гидры вербной ветки?
– Не видела ничего.
– Ну да ладно. Как найду озорника – ударю посохом в грудь, тогда все увидим.
Гость ночевал на хозяйской лежанке вместе с Нодой и детьми. Женщина смогла выдать ему лишь изъеденное молью покрывало из колючей шерсти, да набитую жухлой травой котомку, которую надлежало класть под голову. Только улеглись, как закричали с улицы:
– Плывет! Плывет!
Кто-то ворвался в избу. Старик, спешно подхватившись, набросил плащ и выскочил во двор. Нода и дети – за ним. У края оврага собралась целая толпа, но старика пропустили тотчас. Глянув вниз с обрывистого берега, он увидел, наконец, гидру. Восемь драконьих голов на длинных змеиных шеях глядели вверх, прямо на собравшихся людей, из пастей вырывалось злобное шипение, алые глаза, лишенные зрачка, тускло поблескивали в свете факелов. Раньше старик видел гидр с длинным змеевидным туловищем, лишенным конечностей. Он знал, что где-то на земле обитают и другие чудища, но впервые встретился с одним из них. Эта гидра опиралась на четыре лапы, вывернутые под углом, как у ящерицы. Между пальцев старик заметил кожистые перепонки, помогавшие твари плавать. Очевидно, она была неповоротлива на суше, но сейчас с упорством, достойным лучшего применения, разрывала берег, пытаясь добраться до стоящих наверху. Земляной край начинал осыпаться. Сельчане благоразумно отошли назад, не спеша, впрочем, расходиться. Скорее всего, гидра не добралась бы до них, но люди оставались настороже.
Старик схватил крупный булыжник и бросил в чудище, чтобы отвлечь. Камень угодил гидре в голову. Тварь прекратила рыть землю и обернулась к старику, единственному оставшемуся на краю обрыва. Она уже поняла, что до него не добраться, а кроме того, утомилась. Склон осыпался под ней, и гидра оставила попытки залезть наверх. Кто-то передал старику факел, и тот, не дожидаясь, пока чудище найдет более пологий склон, спрыгнул гидре на спину. Толпа охнула. Замерев, люди ждали исхода схватки между колдуном и чудовищем, но старик не собирался колдовать. Он снял с посоха навершие и копьем колол гидре спину. Факелом же размахивал перед ее головами. Как только драконья морда приближалась к нему, старик жег ее огнем, и голова, злобно шипя, отпрядывала прочь. Старик хотел измотать гидру, чтобы беспрепятственно проверить свои догадки и вернуть ящеру истинный облик. Чудище действительно уставало, вот только повело себя не как его давний знакомец, а как настоящая гидра. Утомившись, оно бросилось в реку, где чувствовало себя в безопасности, и нырнуло как можно глубже, пытаясь стряхнуть старика. Обескураженный отступлением гидры, старик не стал ее преследовать. Отпустив чудовище, он всплыл и услышал с берега приветственные крики.
– Так ей!
– Будет знать, как соваться!
– Туда ей и дорога!
– Пусть разобьется в стремнине!
Никто не заметил, что старик совсем не колдовал. Люди были так напуганы, что сам его бой с гидрой уже восприняли как волшебство. Разве смог бы обычный человек прогнать чудовище и остаться жив?
Уже высушивая одежду у очага Ноды, старик сказал ей:
– Хитер змей, не удержать его. Да в другой раз достану, долг стребую.
Нода и все остальные в селе не обращали на его слова никакого внимания. Им было довольно того, что гидра ушла без поживы, пораженная и разбитая. Им казалось, будто теперь все пойдет на лад.
Несколько мужчин впервые за луну вышли рыбачить, но оказалось, гидра распугала почти всю рыбу, поэтому храбрецам удалось выловить лишь пару мелких окуней. Этот скудный улов сельчане приняли за добрый знак и в ту же ночь устроили праздник. Нодины мальчишки по пятам следовали за стариком с горящими глазами и восторженными возгласами.
– Здорово ты ей задал!
– Будет знать, как батю есть!
Старик, напротив, был погружен в глубокую задумчивость. «Выходит, ты не просто спрятался в новом облике, но и людей губишь почем зря, – мысленно обращался к ящеру. – Нешто думал, не выслежу?» Ящер по понятным причинам не отвечал.
На следующее утро старший Нодин сын – Арлок – спросил старика, как добывать хлеб. Арлок был смышленым подростком с не по годам задумчивым лицом. Виновата ли была в том гибель отца, старик не знал. Мальчик нравился ему, поэтому он охотно принялся объяснять:
– Видел когда дикие злаки? Так вот это самый хлеб. Возьми семян из колоса – и зарой в землю. Следи за ними, от сорняков охраняй, если дождей не станет – сам воду тащи – к концу лета колос и проклюнется. В этих колосьях семян больше, чем ты бросил в землю, – вот и урожай. Часть для пищи собери, часть – на весну оставь. Что в пищу взял, очисти, изотри в муку, смешай с водой и выпеки на огне. Хлеб выйдет – не хуже моего. Травы можешь добавить, коренья разные. Только вам для того лес придется жечь и на пепле сеять. Как к тому лесные господа отнесутся – того не ведаю. Потому без нужды не жги, вы и так хорошо живете, вот гидру прогоню – еще лучше жить станете.
– Без нужды не пожгу, – задумчиво ответил паренек. – Только прогони ее поскорее.
– Как снова явится – так я ей спуску не дам, – лукаво улыбнулся старик.
Он надеялся, что гидра, как ни была обескуражена, вскоре забудет ночное происшествие и явится вновь. Днем, когда мальчишки угнали стадо вверх по берегу, а Нода занялась по хозяйству, старик нашел пологий скат и спустился на дно оврага. Если здесь было логово гидры, он хотел отыскать его. Старик обошел западный берег понизу и поверху, вернулся на восточный и обследовал его, но ничего, похожего на логово, не обнаружил. Неужели тварь и впрямь постоянно сидит в воде? Это приводило старика в глубокую задумчивость, и впервые с того дня, как увидел Ноду, он стал сомневаться, что встретит здесь своего знакомца. Но надежда не полностью оставила его, и проверить догадки все равно следовало. Старик обернулся к реке и два раза ударил посохом по кромке воды. Наблюдай за ним кто из деревенских, ахнул бы в голос: вода расступилась, обнажая речное дно. Старик пошел вдоль русла, разводя воду в стороны, пока не наткнулся на зловещий знак, подтвердивший его сомнения.
Глубоко в русле реки нашлись несколько тел. Вернее, телами они были раньше, нынче сохранились лишь остовы. Судя по костякам, все погибшие в реке были мужчинами. Рядом с одним обнаружилось топорище без топора, а меж ребер другого застрял гарпун. Разглядывая кости, старик подумал, что гидра, вероятно, не ела этих людей: она утащила их на речное дно, где мертвые тела до косточек обглодали рыбы. В раздумьях старик переворачивал остовы концом посоха, чтобы посмотреть на следы ранений, как позади раздался надрывный крик:
– Олис!
Старик обернулся и отступил. Не сделай он этого, Нода сбила бы его с ног и не заметила. Она бросилась на колени перед остовом с застрявшим гарпуном и принялась рыдать так неистово и страшно, что даже привычный ко всему старик смутился.
– Олис! Олис! – постоянно восклицала она, и можно было догадаться, что она зовет умершего мужа. Такое горе странно было видеть у женщины, смирившейся с гибелью супруга. Возможно, Нода лелеяла надежду, что Олис выжил, и лишь сейчас, увидев его оружие, поняла правду.
На ее вопли сбежалось полсела. Кто смотрел с обрыва, кто спустился в овраг. Вода, расступающаяся по мановению старикова жезла, совсем не занимала их, словно волшебство не имело и половины той силы, с которой действовало на людей мрачное зрелище. Они видели лишь кости в речном русле и женщину, убивающуюся над ними. Больше никто не кричал и не плакал: похоже, остальные не питали счастливых надежд. Но на всех без исключения лицах читалась угрюмая досада, а кроме того – решимость. Уж не прикончат ли эти молодцы ящера прежде, чем старик заберет у него вербную ветку?
Вскоре разошлись. Страшная находка, пускай была ожидаема, погрузила все село в мрачное молчание. Нода больше не беседовала ни с гостем, ни с детьми, подавленная горем. Ели молча, спать ложились в тревожной тишине. Уже ночью, слыша мерное посапывание детей и тихие всхлипы Ноды, старик думал о том, сколько бед может принести человеку надежда. Нода надеялась увидеть мужа живым, а старик надеялся увидеть в гидре ящера. Что, если и его чаяния напрасны?
В следующие два дня казалось, что гидре лучше вовсе не приплывать. Сам воздух над деревней сгустился, словно злые чары. Любое животное должно было чувствовать эту ненависть и держаться от села как можно дальше. Даже коровы, которых подростки гоняли пастись, тревожились, хирели и с большой радостью удалялись от хлевов.
Но гидра приплыла. Не получив добычи, она оголодала и, наплевав на предчувствия, явилась вновь. Старик никогда не видел, чтобы пресмыкающиеся насыщались так ненадолго. Сколько ни знал он змей, драконов, гидр, даже своего ящера – тем хватало большой добычи на месяц, а то и несколько. В трудные времена они могли обходиться без пищи целый год. А гидра идет в самое неприветливое место на земле спустя пару дней! Что-то во всем этом беспокоило старика, но времени думать у него не оставалось.
Бросив дела, сельчане смотрели с обрыва на реку, где изгибалась под водой блестящая спина. Старик стоял с ними, раздумывая, как подобраться к чудищу. В этот раз ему надлежало изгнать гидру насовсем, а то и убить ее, если упрямая тварь не последует через пороги. Гидра, словно не замечая зреющей над ее головами тучи, ныряла за рыбой. Иногда ей удавалось ухватить какую-нибудь мелочь, но все в деревне понимали, что парой окуней тварь не насытится.
И оказались правы: оголодавшее чудище полезло на берег. На этот раз гидра выбрала пологий склон на западе, по которому вполне могла забраться. Медлить было нельзя. Пробежав по мосту, старик встал неподалеку от того места, куда должна была вылезти тварь. Увидев его, гидра на миг замешкалась. Память о юрком создании, бесконечно жалящем и жгущем ее, была свежа в памяти твари. Но память ее не остановила. Уставив на старика шестнадцать алых глаз и злобно шипя, гидра продолжила подниматься.
Старик не двигался с места. Если бы он сейчас побежал, то окончательно распределил бы роли между ними. Но, стоя неподвижно на пути гидры, он вынуждал чудище самостоятельно решить, чего стоит ждать. Они смотрели друг на друга, и в алых глазах твари ничего нельзя было разглядеть, но старик знал, что она обескуражена. Когда все четыре лапы нашли твердую опору, старик увидел бледно-серое брюхо, отвисшее к земле. Гидра была в тягости. Но что же это такое? Либо ящер как мог дурачил преследователя, либо это был не он. Неужели старик напрасно потратил несколько дней, гоняясь за восьмиглавой самкой!
Но оставалась одна, последняя проверка.
– Сильна ты, да я сильнее! – крикнул он гидре и пошел на нее, поднимая посох.
Тварь отпрянула. Она еще не согласилась принять роль жертвы, но и хищником больше не была. Отступая по скату обратно в реку, гидра скалилась и шипела, но больше по привычке, чем надеясь устрашить противника. Пора было заканчивать игру. Скоро тварь уберется в свою реку, и нового появления придется ждать очень долго. Старик взмахнул посохом – могучие древесные корни вырвались из-под земли и оплели лапы гидры. Взмахнул еще раз – корни сжали восемь шей у восьми голов, из восьми глоток вырвался крик, полный тоски и злобы. Протянув к гидре ладонь, свободную от посоха, старик начал медленно сжимать пальцы. Повинуясь движениям его руки, сжимались корни, удушая гидру. Если бы старик быстро стиснул кулак, то переломал бы все шеи, но он был здесь не затем, чтобы убивать тварь. Ему только нужно знать…
Злоба в глазах гидры сменилась страхом. Она пыталась вырваться из смертельных объятий, но с каждым ее рывком хватка на горлах сжималась теснее. Старику жаль сделалось несчастное животное. Все же он был миролюбив и не радовался насилию, особенно над тварью, приносящей беды не по злобе, а лишь из желания напитать потомство.
– Ты прости меня, – повинился он перед гидрой. – Да не могу тебя выпустить, пока не узнаю.
