Текст книги "Старик и ящер (СИ)"
Автор книги: Нуремхет
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)
– Благодарю тебя, – мягко сказала Эйза. – По душе мне твой подарок. Но пойми и ты меня. Нынче мне не до твоих ухаживаний, с собою бы совладать. Оставь меня в покое, и, даю слово, я подумаю над твоим предложением.
– Разве я тебя тревожу? – проворковал ящер. – Ты вольна идти куда хочешь, дай только насмотреться на тебя.
Эйза милостиво надела ожерелье. В глазах ящера сверкнули кровавые рубины, оттенившие золотистую кожу ее плеч. Но крылатый змей не произнес ни слова, лишь вздохнул, и в этом вздохе Эйзе почудилась неутоленная тоска.
Она оставила его у ручья, озабоченная больше преследующими ее видениями, чем ухаживаниями дракона. Ожерелье продолжало холодить кожу, ничуть не согреваясь от ее тепла.
Эйза отправлялась к Атре, старой прислужнице отца. Трудно было сказать, кто из них старше. Атра служила островному богу с тех пор, как сам остров поднялся из глубин океана. Когда Эйза вошла в ее покой, Атра ткала бесконечное свое покрывало. Ходили слухи, будто Атру прокляла злая волшебница, позавидовав ее красоте, и с тех пор она должна была вечно ткать одно и то же, никак не заканчивающееся полотно. Однако Эйзе казалось, что узор на покрывале слишком сложен даже для такой умелой ткачихи, как Атра, потому его приходится постоянно распускать и переделывать наново. Подняв взгляд от бесконечного рукоделия, отцова прислужница в упор взглянула на Эйзу.
– Ты необычайно бледна, юная госпожа. И что за странное ожерелье на твоей шее?
– Подарил один поклонник, сраженный моей красотой, – отмахнулась Эйза.
– А я говорила: у тебя давно должен был появиться поклонник, – беззлобно ухмыльнулась Атра.
– Было бы мне до него дело! – горестно воскликнула Эйза.
И рассказала старой прислужнице о ящере, и о черном существе, проглотившем солнце, и о зеркале, которое взяла из отцовой сокровищницы, и о странных огоньках, мерцающих теперь не только в зеркале, но и в воде. Слушая о влюбленном драконе, Атра только посмеивалась, но, стоило Эйзе заговорить о волшебной вещице, как служанка бросила ткать и схватилась за голову.
– О, госпожа! – горько вскричала она. – Знаешь ли, как погибла твоя матушка?
– Отец не рассказывал об этом.
– Тогда слушай меня! Матушка твоя была женщиной красивой и гордой, многие хотели взять ее в жены, и князь Лурда был среди них. Выбрав князя из всех женихов, она принимала его ухаживания, и уже назначен был день свадьбы, как князю доложили, что его невеста предается любви с кузнецом из дворцовой оружейной. Быстрее ветра примчался князь в покои невесты, и там увидел подтверждение словам слуги. Но он ничего не сказал невесте, лишь затаил злобу глубоко в душе. Когда случай с кузнецом забылся, князь поднес ей зеркало как свадебный дар. Было оно не из золота, не из серебра, а из неведомого металла, что не искажал отражения. Любила твоя матушка то зеркало и всякий раз, уединяясь в своих покоях, подолгу любовалась собственным лицом. Ходили, правда, слухи, что не только лицо видела она на зеркальной глади. Мол, показывало ей зеркало видения далеких стран, и все, что происходит в небе и под водой. По душе пришелся твоей матушке подарок, только все чаще чудилось, будто кто-то смотрит на нее в ответ. Взгляд казался ей зловещим, однако невеста князя была смелая женщина, а может, то зеркало привязало ее к себе. Однажды она словно бы прозрела и сбежала из Лурда на остров, ища тут спасения и умоляя хозяина дать ей защиту. О зеркале же ничего не сказала и, запираясь в покое за тремя засовами, целыми днями смотрелась в него. Поняв, в чем корень ее бед, господин отнял зеркало и спрятал его. Но того было уже не нужно: зверь, смотрящий изнутри, стал являться в ее сны, и, просыпаясь, твоя матушка говорила, что видит большую собаку. Я не знаю, вышла та собака из зеркала или из сна, но однажды утром твоя матушка не спустилась из своих покоев. Мы с Радб вошли к ней и увидели, что она лежит мертвая на своей постели. Ты, верно, думаешь, что она умерла от ужаса, но нет: большое животное перегрызло ей горло. Хозяин долго искал это существо, но следов собаки нигде не нашлось. Тогда он спрятал зеркало и заключенное в нем создание за тремя засовами красного железа, которые мог поднять лишь он сам, да ты, дочь его. В тебе кровь могучего божества, и зеркалу трудно привязать тебя к себе. Избавься от него, пока можешь.
– Тогда я разобью его! – воскликнула Эйза.
– Если разобьешь, зверь выйдет на свободу. Нет, милая госпожа, спрячь его где-нибудь или отдай мне, и я спрячу.
Так и поступили. Эйза вернулась в спальню и, стараясь не смотреться в зеркальную гладь, обернула волшебную вещицу тканью и отдала Атре. Та спешно унесла его в нижние помещения дома, и Эйза могла лишь гадать, куда. Впрочем, червь сомнения все же точил ее: не слишком ли поздно спохватилась? Если зверь глядел на нее из заводи, неужели не сможет пробраться в ее сны?
И он пробрался. Стоило Эйзе уснуть, как она очутилась на краю соснового леса. Черные стволы поднимались к темно-серому небу, ни звука не раздавалось поблизости. Лес, даже ночной, обычно полон шорохов и голосов, но здесь не шумел и ветер между деревьями. Эйза слышала лишь собственные частые вздохи. А между тем, на краю леса, за первым рядом стволов, горели огоньки. Были они тускло-желтые, мерцающие, совсем как глаза чудовища в зеркале. Замерев, Эйза старалась дышать как можно тише, хотя догадывалась, что на залитом лунным светом поле увидеть ее можно и человеку, что говорить о ночных хищниках, в десять раз более зорких.
Огоньки внезапно мигнули и стали удаляться, будто животное пятилось. Наконец, желтые точки скрылись во тьме леса, и вокруг воцарился прежний непроглядный мрак. На луну наползла туча, и, стой Эйза впрямь на опушке леса, ни за что не ступила бы под его своды. Но во сне это казалось самым верным из всего, что можно было сделать, и Эйза медленно приблизилась к соснам.
В руках у нее был кинжал из лунного железа – тот самый, что подарил отец. Раны, нанесенные этим оружием, не затягивались и вскоре воспалялись, ни одно живое существо не хотело бы к нему прикоснуться.
Вдруг в окружающем безмолвии раздался детский плач, настолько неуместный в этом диком краю, что Эйза содрогнулась от страха. Она снова застыла, но ребенок не прекратил плакать по левую руку от нее. Милосердие боролось в ней с опаской, и, как та ни была сильна, победило. Идя на плач, выставив перед собой кинжал, Эйза медленно ступала по холодной влажной земле. Словно стремясь помочь ей в пути, луна вышла из-за облака и осветила лес. У ближайшего ствола лежал ребенок, дергая в воздухе крохотными ножками и истошно крича. Тут уж Эйза отбросила осторожность, подошла к малышу и взяла его на руки.
Младенец был сплошь покрыт шерстью, сверкающей в лунном свете, будто она была из серебра. Глаза его не открылись даже когда Эйза подняла его, будто он находился в заколдованном сне. У нее на руках малыш перестал плакать и затих, будто эта нехитрая забота успокоила его. Откуда-то Эйза знала, что младенца нужно отнести в лес и там отдать матери, потому снова выставила впереди себя кинжал и ступила в узкий проход между стволами. Лунный свет скользил по лезвию, отчего казалось, будто острие горит белым пламенем. Пробираясь среди деревьев, Эйза отмечала, как тяжел младенец. Он словно бы тянул ее к земле своим непомерным весом, и очень скоро Эйза стала сомневаться, что дойдет до незадачливой матери.
Позади раздался и тут же стих негромкий шорох. Эйза обернулась с колотящимся сердцем, но не увидела никого, кто мог бы потревожить лесную тишь. Она ступала теперь в десять раз осторожнее, не издавая ни звука, даже дыхание ее сделалось почти неощутимо. В этой тишине снова послышался шорох, но уже сверху, будто то, что его издавало, сидело на дереве. Эйза вскинула голову и успела заметить шевеление в ветвях старой сосны. Но, что бы ни произвело его, это находилось от нее слишком высоко, дабы позволить себя разглядеть.
То ночные птицы, сказала себе Эйза. Совы, скорей всего. Им дела нет до нее и ее ноши, они ищут себе мышей и ящериц.
Стоило ей так подумать, как с другой сосны раздался мерзкий скрежет, вовсе не похожий на совиное уханье. Определенно это был голос другого животного, и, содрогаясь от ужаса, Эйза стала отступать в тень.
Как только прозвучал этот леденящий душу голос, лес словно бы ожил. Тысячи шорохов и шепотов слышались в нем, и, не помня себя от ужаса, не разбирая дороги, Эйза бросилась бежать. Луна будто в насмешку освещала ее путь, а за ней, гогоча и ухая, неслась толпа призраков, населявших это место. Сосновый ствол выскочил из-под земли прямо перед ней, и Эйза, ударившись о него плечом, оступилась и упала. Дитя она по-прежнему прижимала к себе, и от падения и шума голосов позади оно так и не проснулось. Прижавшись спиной к стволу, смотрела Эйза на причудливых и страшных тварей, появляющихся на поляне.
Это были чудища из старого сна, потомки того безглазого кошмара, что в видении, насланном зеркалом, пожирал солнце. Словно изуродованные человеческие младенцы, они ползли к Эйзе на четырех ногах, изредка становясь на две, и клекотали, шипели, визжали, создавая безумное и ужасное разноголосие. Положив дитя на колени, выставив перед собой кинжал, угрожающе блестевший в лунном свете, Эйза призвала на помощь все силы своей души, чтобы дать отпор преследователям.
Вдруг напротив нее, во тьме за стволами, загорелись два тусклых желтых огонька. Мигнули пару раз и зажглись снова. Кто бы ни зажигал их, он не издавал ни звука и не двигался с места, но маленькие уродцы, словно почуяв чужака, как один обернулись к нему. Ненадолго чудища застыли друг напротив друга, а затем безглазые твари бросились на стоящего за деревьями, совсем позабыв об Эйзе.
Чудовища сцепились в яростной схватке. Огоньки то возносились кверху, то опускались почти до земли, могучая сила расшвыривала уродцев как камни, и, падая, те больше не вставали. Но их было слишком много даже для самого неустрашимого противника. Вскоре они почти погребли врага под собой, и, опомнившись от страха, пользуясь тем, что оба чудища отвлеклись друг на друга, Эйза вскочила и бросилась бежать. Звуки битвы еще долго разносились ей вослед, и, даже покинув лес, она продолжала их слышать. Дитя у нее на руках открыло глаза…
Эйза проснулась в своей постели. Липкий холодный пот покрывал ее лоб и спину, кинжал, который с недавних пор она держала у изголовья, был зажат в руке. Но не это казалось всего страшней. Куда больший ужас вселяло в Эйзу то, что она по-прежнему слышала звуки битвы: яростное рычание зверя из зеркала, вовсе не похожее на собачье, и душераздирающий визг безглазых младенцев. Лес подступал почти вплотную к ее дому, и, хоть был лиственным, а не хвойным, ужас сковывал Эйзу еще долго.
Справившись, наконец, с леденящим кошмаром, она поднялась и, отдернув тяжелую занавесь, выглянула в окно. Луна освещала вершины кленов и все пространство у опушки, но ни единой подвижной тени не было там заметно. Вопли постепенно утихали.
– Ночные хищники подрались, – громко сказала себе Эйза. – Волки загнали оленя и не могут поделить.
В воцарившемся молчании голос ее прозвучал неуместно, однако успокоил Эйзу. Отойдя, она легла на постель и уставилась неподвижным взглядом в окно. Крохотные золотые огоньки, глаза неведомого зверя, глядели на нее со звезд, и трудно было понять, высматривают ли они добычу или следят, дабы с ней ничего не случилось.
Наутро страх прошел, но ночное происшествие не забылось. Расчесав косы и одевшись, Эйза вышла из дома. Как будто мало было тревог от златоглазой твари, у порога лежал давешний ящер. В пасти его виднелся предмет, похожий на загнутый бычий рог.
– Что тебе нужно? – нелюбезно осведомилась Эйза.
Ящер положил рог на землю и отступил на шаг.
– Ты необычайно бледна, милая Эйза, – мягко произнес он. – Хочешь, я подниму тебя над островом и перенесу на материк, где ты сможешь развеять свою печаль?
– Мне приятна твоя забота и нисколько не хочется тебя обижать, но я вовсе не желаю покидать остров, – как можно ласковее отвечала Эйза.
Ящер, похоже, не смутился отказом.
– Тогда возьми рог рыбы-стрелы, – предложил он. – Если класть его у изголовья, он защитит тебя от дурных снов.
Лучше было Эйзе отказаться от подарка, но нынче, когда дурные сны измучили ее едва не больше, чем видения, насланные зеркалом, она не стала отвергать рог. Поблагодарив ящера, она подняла подарок, и, тепло распрощавшись с дарителем, пошла к Атре.
Сны о чудовищах и вправду перестали ее беспокоить. Стоило ли благодарить за это чудодейственный рог или снадобья Атры, Эйза не знала. Но тревоги и зловещие видения вовсе не покинули ее, переместившись из сна в явь. В любой поверхности, способной хоть немного отражать свет, видела она знакомые огоньки. Умывалась ли над чашей, гляделась ли в зеркало, гуляла ли по берегу озера, рассматривала ли лунный кинжал – всегда справа от нее мерцали желтые точки. Однажды, сидя на берегу заводи, где впервые увидела огоньки, Эйза протянула руку назад, чтобы дотронуться до незримого спутника. Она ожидала, что рука не найдет ничего, кроме воздуха, а огни останутся на месте, но те внезапно подались назад, будто животное, в глазах которого они сияли, не хотело, чтобы его трогали. Это движение было мимолетно, почти неразличимо, но Эйза успела увидеть, как вместе с огнями отшатнулась и едва заметная тень, да так и застыла, ничего не предприняв.
Теперь она была почти уверена, что ее сопровождает повсюду призрачное существо. Только и ждет, пока проклятие напитает его силой, чтобы явиться во плоти и загрызть Эйзу, как загрызло ее матушку. Или, может быть, оно ждет чего-то другого?
Дабы успокоить свои сомнения, Эйза выпросила у Атры зеркало обратно.
– Иди со мной и возьми еще трех прислужниц. Мы отправимся к сосновому бору, что лежит у кровавого водопада, именно он являлся мне в видениях, и я знаю, что зверь обитает там.
Ночью отправились. Атра и трое ее сестер кольцом окружили Эйзу, сама она, идя между ними, пятилась спиной к лесу, разглядывая его в зеркале. Ибо тварь должна была показаться лишь в отражении, недостаточно сильная, дабы войти в явь. В окружении прислужниц, с кинжалом в руке, Эйза чувствовала себя спокойнее и потому говорила громко:
– Вот она я, зверь, живущий во тьме! Или ты думал, я не узнаю лес, где ты мне явился! Встань предо мною, и, клянусь отцом моим, островным богом, я не причиню тебе вреда!
Только сказала – в зеркале зажглись два желтых огонька. Нынче они были не по правую руку от нее, а вверху, словно животное взобралось на вершину бурелома, оставленного тут давнишней бурей. Теперь огоньки горели так четко, словно и вправду существовали в яви, и Эйза, не удержавшись, обернулась.
Зверь был там. Он стоял на поваленных деревьях, взирая на Эйзу сверху вниз, и, будь ночь хоть немного светлее, ей удалось бы разглядеть его очертания.
– Держите его! – закричала Эйза, указывая на вершину бурелома.
Тотчас Атра обернулась львицей, а ее сестры – волчицами. В один прыжок достигнув сваленных стволов, четыре хищницы бросились на зверя, застывшего наверху. Спасаясь от погони, тварь спрыгнула на землю и помчалась прочь. Прислужницы Эйзы устремились следом, но их госпожа уже не видела, что происходит. Звери скрылись за стеной бурелома, и только звуки яростной гонки могли поведать о них. Эйза осталась одна на опушке леса с бесполезным теперь зеркалом в руке.
Некоторое время она стояла неподвижно, прислушиваясь к погоне: визг и рычание преследователей, треск ветвей, попавших под лапы, громкий вой – и вот все стихло.
У ближайшей сосны зажглись два золотых огонька. Эйза вздрогнула. Пальцы ее ослабли, и зеркало с тихим стуком упало на землю. Тварь, очевидно, оторвалась от погони и вернулась, и Эйза ждала с замиранием сердца, когда зверь бросится на нее.
Казалось, прошло полночи, пока они молча смотрели друг на друга, затем златоглазое животное отвернулось и исчезло между деревьями.
Прислужницы вернулись ни с чем, и вновь, умываясь, Эйза видела злосчастные огоньки. Только теперь ей стало казаться, будто не одни глаза, но очертания звериной морды видятся ей в воде. Животное, кем бы ни было, становилось все плотнее, все больше входило в мир, куда позвали его Эйза да ее неосторожность. Кто знает, успеет ли отец спасти ее до того, как однажды ночью чудище окрепнет, выйдет из зеркала и перегрызет ей горло. Потому через несколько дней после встречи в лесу, в голове Эйзы родился новый замысел.
Всю ночь до того над островом ярилась буря. После полудня налетели тучи, завыл ветер, зашумел океан. Слышно было, как бьются волны о прибрежные скалы, с какой яростью набегают на отмель. К вечеру разразился свирепый шторм, но Эйзе не было до него дела. Она сидела у окна, вперив застывший взгляд в стену дождя, и размышляла о незавидной своей судьбе и о том, как вернуть прежние беззаботные времена. Сон сморил ее глубокой ночью, а к утру мысль о спасении сделалась ясна как небо в солнечный день.
Выйдя на широкое поле перед домом, она запрокинула голову к небу и закричала:
– Господин мой крылатый, золотой змей, вот она я и никуда от тебя не денусь. Приди и слушай, что я тебе скажу!
Сердце не отбило и сотни ударов, как в небе появилась золотистая тень. С земли ящер походил на чудовищную птицу, и, не знай Эйза, что он питает к ней самые добрые чувства, испугалась бы, что змей хочет ее сожрать.
– Милый ящер, – сладко заговорила Эйза, не дав поприветствовать ее, – я знаю, что ты не потерял надежды взять меня в жены, и, как всякая невеста, хочу испытать твою силу и смекалку. Вот мое задание: найди Синюю звезду, что лежит на дне океана и избавляет своего обладателя от злых чар. Найди и принеси мне – тогда я буду твоей женой.
– Милая Эйза, – отвечал ящер, – ты получишь Звезду, не успеет смениться луна на небе.
С этими словами он взвился в воздух и полетел на восток, в сторону океанского побережья. Эйза смотрела ему вслед. Она не собиралась обманывать ящера и действительно согласилась бы принадлежать ему, если бы он принес ей волшебный амулет. Сердце ее было свободно, а крылатый змей, даром, что казался свиреп и страшен, готов был пылинки с нее сдувать. Проводив ящера взглядом, Эйза собиралась вернуться в дом, как вдруг увидела Радб, бегущую навстречу.
– Госпожа! – вскричала Радб, остановившись. – Госпожа, на берегу лежит человек!
– Кто лежит? – переспросила Эйза. На острове не бывало людей, и корабли никогда не подходили к его берегам. Кроме одного судна, которое появлялось каждые шесть месяцев, чтобы привезти ткани, украшения, оружие, драгоценные камни и все дары, которыми славится материк. Однако до его прибытия оставалось почти полмесяца, и Эйза не ждала купца раньше, чем вернется отец.
Она сбежала на берег и посмотрела, куда показывала Радб. В прибрежном песке торчал нос ладьи, вырезанный в виде змеиной головы. Вместо глаз у змеи были вставлены два куска янтаря, и не оставалось сомнений, что ладья принадлежит Ормасу. Сам Ормас лежал под невысокой скалой выше по берегу. Волны едва достигали скалы, соленая вода лизала его ноги, в бороде запутались водоросли и щепки. Видимо, Атурови, средняя дочь, помнила старого отцова друга и не стремилась его убить. Опустившись на корточки рядом с купцом, Эйза с усилием подняла его и положила животом себе на колено. Изо рта Ормаса хлынула вода, он закашлялся и яростно заморгал, пытаясь сосредоточить взгляд. Казалось, постепенно до купца дошло, куда занес шторм его корабль, и странная смесь радости и досады появилась на его лице.
– Госпожа Эйза! – воскликнул он и тут же снова закашлялся. – Хвала небесам, что течение вынесло меня на твой берег! Я как раз плыл к твоему отцу, и видела бы ты, какие прекрасные камни я вез для него, о, какие прекрасные камни!
– Батюшка отплыл на материк, тоже ищет там камень – лалеит зовется. Может, и вернулся бы до твоего прибытия, если бы не шторм. Ну, да ты не печалься. Если что прибило к берегу, мои слуги разыщут это. Если твой товар утонул близ острова, сестрица Атурови позволит нырнуть за ним. Если же все, что ты вез, смыло в большой океан, все равно не печалься – госпожа воды и соли в обмен сохранила тебе жизнь. Пойдем, я отведу тебя в дом и приму как дорогого гостя.
Она подхватила Ормаса под локоть, а Радб велела распорядиться, чтобы разыскали содержимое ладьи. Купец шел прихрамывая, но видно было, что он рад чудесному спасению. Его провели в гостевой покой, двое слуг принесли ему воду, сандалии и чистую одежду, а к полудню Эйза пригласила его на террасу, где уже накрыли стол из самых лучших яств, что мог подарить остров.
– Благодарю за гостеприимство, молодая госпожа, – непрестанно повторял Ормас. – Даже твой отец не принимал меня лучше. Как тебе живется без него?
– Нетрудно, – отвечала Эйза. – Остров он оставил старшей сестрице, а мне велено себя блюсти.
– Блюдешь?
– Как видишь, – отвечала Эйза, слабо усмехнувшись.
– Ты бледна, молодая госпожа. Неужто заболела?
– Утомилась. – Эйза почти не солгала. Под вопросительным взглядом Ормаса (как можно утомиться, если у тебя все есть?) пришлось добавить: – Солнца долго не было, тоскую по нему, вот и побледнела.
Некоторое время они молчали, затем Ормас сказал:
– Я был в Лурде, госпожа, в прежнем доме твоей матушки. Оттуда я забрал одну вещицу, отцу твоему не сказался, держал ее при себе, потому не потерял в море. Возьми. – Он вынул из-за пазухи небольшой браслет из круглых камешков и протянул Эйзе. – Когда твоя матушка надевала браслет, неизменно радовалась его красоте, и ты порадуйся, ибо прелестью превосходишь все сокровища мира.
Эйза взяла браслет и принялась рассматривать. Зловещее предчувствие овладело ею: камни были гладкие и по виду походили на чудесный металл, из которого отлили поверхность зеркала, принесшего столько тревог. Эйза боялась глянуть на свое отражение в круглых бусинах: не покажется ли зверь, не зажгутся ли огни его глаз. Но зверь не показывался, а само отражение словно было залито золотым светом.
– Благодарю тебя, – искренне сказала она. – Что это за камень?
– То камень лалеит. – В голосе Ормаса послышалась некоторая горделивость. – Весьма редкая вещь.
– Так вот он каков! – воскликнула Эйза. – Прав был отец: ярче солнца сияет. Не обидится ли, что ты нашел его раньше?
– А ты ему не показывай, – рассмеялся Ормас, и Эйза рассмеялась вслед за ним.
– По нраву мне твой подарок, – призналась она. – Отныне, если ты будешь в чем-нибудь испытывать нужду, я дам тебе все, что ни попросишь. Мой дом – твой дом, и все, что здесь находится, принадлежит тебе так же, как и мне.
Растроганный Ормас поднялся из-за стола и поклонился.
– Благодарю тебя, молодая госпожа, век не забуду твоей доброты.
Когда закончили трапезу и разошлись, Эйза велела передать Ормасу наборный пояс с золотыми накладками – в благодарность за браслет. Присутствие гостя ободрило ее дух, но, чем ближе подступала ночь, тем яростнее делалась тревога. Зеркало все еще оставалось в лесу, где уронила его Эйза, и вряд ли опушку можно было счесть надежным местом для укрытия сокровища. Потому, как только луна поднялась над островом, Эйза набросила плащ и выскользнула из дома, не сказавшись слугам. Ей не хотелось, чтобы гость прознал о творящемся на острове колдовстве и с тем утратил бы к ней всякое доверие.
Луна заливала опушку белым светом. Выглядывая место, где уронила зеркало, Эйза заметила в стороне бурелома какое-то шевеление. Между вывороченных стволов промелькнула тень.
– Эй! Эй, это ты? – позвала и не получила ответа.
Она направилась было к бурелому, но наступила на нечто гладкое и холодное и поняла, что разыскала зеркало. Стараясь не глядеть в темную гладь, Эйза завернула волшебную вещицу в полу плаща и собиралась уйти, как вдруг со стороны бурелома послышались возня и писк, словно хищник душил там жертву. Замерев, до боли в глазах всматриваясь в громаду сваленных деревьев, Эйза ждала, когда ночной гость явит себя. Но шло время, сердце отбивало вторую тысячу ударов, на опушке царило полное безмолвие.
Не оборачиваясь, Эйза поспешила вернуться в дом.
Наутро она снова велела накрыть для них с Ормасом стол на террасе. Перед тем, как покинуть спальню, взглянула в зеркало из полированного золота, лежавшее в изголовье кровати. Утомленное лицо все же оставалось красиво, и глаза зверя из отражения – о, теперь Эйза не сомневалась в том, что это именно глаза, – светились тускло и слабо. Ему понадобится много времени, чтобы обрести плоть и явиться в мир, и Эйза не будет ждать его, лежа беззащитной в своей постели. О, зверя встретит лунный клинок, и еще неизвестно, кто выйдет живым из их схватки. В этом относительно неплохом расположении духа Эйза вышла к Ормасу. Завидев ее, купец тут же встал и поклонился, она ответила таким же поклоном и лучезарной улыбкой.
– Доброго дня тебе, Ормас. Как спалось, все ли было спокойно, всем ли ты доволен?
Купец заверил ее, что в этом доме его все устраивает, и некоторое время ели в полном молчании. Затем, желая ободрить гостя, Эйза сообщила:
– Радб сказала, слуги нашли две бочки с серебряными обручами. Твои ли?
– Мои, спасибо, молодая госпожа, я уж не чаял вернуть свой товар, – отозвался Ормас, но непохоже было, что он рад.
– В чем дело? – спросила чуткая Эйза. – Мы не нашли все, но скоро разыщем, и потери твои не будут стоить даже меры пшеницы.
– Дело не в том, – покачал головой Ормас. Некоторое время на его лице можно было наблюдать борьбу двух противоположных стремлений, затем он сказал: – Пойдем, госпожа, я покажу тебе.
Они покинули террасу и направились в гостевой покой. Сперва Эйза не понимала, что такого особенного хочет показать ей Ормас: все в помещении было на своих местах. Купец подошел к накрытому шерстяным покрывалом сундуку и сдернул ткань. Оказалось, у сундука не было крышки – лишь три доски, приколоченные поперек, с широкими отверстиями между ними. Когда Ормас снял покрывало, из сундука раздалось ворчание, заставившее Эйзу содрогнуться. На миг ей показалось, что Ормас поймал и заточил в сундук зверя из зеркала, но это было полной бессмыслицей. Наклонившись, Эйза взглянула на содержимое сундука и побледнела. Там лежали три маленьких уродца, похожие на тех, что преследовали ее во сне. Все трое были покрыты бурой кровью с ног до головы, их бесчисленные раны испускали невыносимое зловоние. Двое не шевелились – очевидно, они были мертвы. Третий вяло ворочался на телах товарищей, но ясно было, что дни его сочтены. Воцарившееся молчание нарушил Ормас:
– Прошлым вечером я пошел в лес, думал присмотреть деревья, что подойдут для моего корабля. Я так увлекся, что задержался до темноты, тогда и нашел этих малышей. Я знаю этих тварей, молодая госпожа, они рождаются в сырых и темных местах, в оврагах и пещерах, но превосходно чувствуют себя даже на самом жарком солнцепеке. Они ловки как обезьяны и голодны как волки, а кроме того обладают неизмеримой силой. Мало найдется существ, способных ранить такую тварь, не говоря уж о том, чтобы убить ее. Когда я вспомнил об этом, то спросил себя: кто на острове мог растерзать эту троицу, и решил, что это был зверь, живущий в отражениях предметов, ибо здесь лишь у него хватило бы сил уйти от них живым. Разуверь меня, если я неправ.
Он замолчал, и Эйза понимала, что купец хочет услышать опровержение собственных слов. Но вместо этого она сказала:
– Ты во всем прав, милый Ормас. Когда отец отбыл на материк, я открыла покой за тремя засовами красного железа. Там ничего не было, только шкатулка с зеркалом и надписи на стенах, я быстро забыла о нем. Но вскоре меня стало преследовать существо из ночных кошмаров. Я пыталась скрыться и перехитрить его, но оно настигало меня, где бы я ни пряталась. Мы пытались поймать его, но все без толку, я даже не сумела его разглядеть. Оно сильно как тысяча быков и быстро как тысяча кобр. До сей поры мне казалось, что оно живет лишь в отражении и явь пропускает его в себя лишь отчасти. Но вот я вижу израненных обитателей пещер, и в моем сне зверь из зеркала сражался с ними. Эти трое – не первые его жертвы и не последние, ибо мой преследователь не отступится и не оставит меня в покое, пока я жива.
Снова замолчали. Наконец, Ормас проговорил:
– Тяжела твоя беда, госпожа, но не верю, что непоправима. Ты меня спасла и приютила, и я постараюсь помочь тебе. Ходила ли ты в лабиринт на западном берегу?
– На берегу была, – подтвердила Эйза, – но в лабиринт не ступала. Отец не велел приближаться к нему – лабиринт похуже зверя будет.
– Будет, – согласился Ормас. – Но, в отличие от зверя, у него к твоему батюшке есть долг, закрепленный клятвой. Твой отец рассказывал мне о нем, когда тебя еще не было на свете. Стоял этот лабиринт на материке – не то в Лурде, не то в Герне, плохо помню. Кто его выстроил – уж доподлинно не узнать, может, боги, но, когда первые люди поселились в этих местах, лабиринт уже был построен. Никто не выходил из него живым. Люди быстро прониклись к нему почтением, приносили кровавые жертвы, отдавали захваченных врагов. По всему югу материка лабиринт обрел зловещую славу, а слава – стрела о двух наконечниках. То ли Небесному Отцу не по нраву пришлась его жестокость, то ли небесная матушка осерчала, что кровавые дары достаются не ей, только обрушились на лабиринт молнии, громы и ветры. Как ни крепок был заколдованный камень, а все же медленно разрушался под яростью небес. Случилось твоему отцу бывать в тех местах, увидел он лабиринт, да и пожалел. Он вообще жалостливый мужик, жалостливый и добродушный. Я уж не знаю, как, но выкопал он его и перенес к себе на остров. Здесь нет людей, и даров никто не приносит, вот и владыки неба не трогают лабиринт. С тех пор он поклялся твоему отцу, что станет служить ему. Думаю, и тебе не откажет.
– Что же мне делать?
– Я слышал, твой отец – единственный, кто может войти в лабиринт и выйти. Полагаю, и ты сможешь, ведь в тебе его кровь. Войди и брось зеркало – пусть зверь выберется и пойдет следом. Уверяю тебя, если я хоть немного знаю это сооружение, он не дойдет. А чтобы лабиринт точно исполнил просьбу, принесем ему кровавый дар, как в старину.
– Кого же?
Ормас кивнул на сундук. Безглазый уродец, словно понимая, что речь идет о нем, заворчал беспокойнее. В душе Эйзы шевельнулось сострадание, но она не сказала ни слова.
Вышли ранним вечером, когда спала жара. Ормас нес сундук, закрепленный на плечах кожаными ремнями. Атра и Радб сопровождали Эйзу. Зеркало, завернутое в грубое полотно, лежало у нее на коленях. На узкой ладье переплыли речку, отделявшую западную часть острова от остальной громады. Чем ближе подходила лодка, тем больше нависали над путниками гранитные глыбы лабиринта. Стены его поглощал ядовитый плющ, но черный камень проглядывал сквозь побеги, источенный ветрами и временем, но все-таки нерушимый. Какое могло быть дело этому древнему сооружению до нее, Эйзы? Лабиринт поглотит ее, как и всех, кто был прежде и будет после.
