Текст книги "Старик и ящер (СИ)"
Автор книги: Нуремхет
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)
Они осторожно спустились в яму и вошли в широкий тоннель в скале. Света здесь почти не было, а солнечные лучи с поверхности вскоре пропали, и идти пришлось на ощупь. Дорога поднималась под небольшим наклоном и не имела ступеней. Их заменяли торчащие тут и там мелкие камешки, делающие подъем шершавым и пригодным для восхождения. Первые шаги путники проделали при тусклом свете солнца, но дальше поднимались вслепую. Эйза надеялась, что коридор внутри скалы не раздваивается, а идет прямо, иначе заплутать здесь было бы проще простого.
Однако то ли коридор действительно шел прямо, то ли они выбрали правильное ответвление, но вскоре впереди забрезжил золотистый свет, и путники, увидев его, прибавили шагу. Чем ближе подходили, тем явственнее доносились до них странные звуки, негромкие по отдельности, но вместе рождающие жутковатое разноголосие. Хриплое дыхание, шипение, свист, поскребывание когтей по камню – все это внушало Эйзе немало опасений, и, не будь рядом раненого ящера, она малодушно бежала бы из этого места. Но амулета было жаль, и Эйза продолжила подниматься.
Зрелище, открывшееся ей, Эйза не смогла бы забыть и через сотню лет. Большой круглый зал озарял золотистый свет, льющийся словно бы из самих стен. Но стен почти не было видно: вдоль них плотным кольцом стояли, лежали и сидели разнообразные существа. Были здесь гепарды величиной с буйвола, гивры и гигантские скорпионы, лошади с пустыми глазницами, казалось, видевшие дальше, чем их зрячие собратья. Были здесь зубры с рогами из чистой меди, трехглавые змеи, чьи головы постоянно норовили укусить друг друга, лунные ягуры и виверны, умеющие бегать на двух ногах.
Все они окружали середину зала, оставляя лишь небольшой проход из тоннеля, по которому поднималась Эйза. Потому она смогла увидеть, что в сердце ужасающего круга лежит женщина, в три раза больше человеческой, необыкновенно красивая. Золотистые волосы ее укрывали плечи сверкающей сетью. Лицо было белее самого дорогого мрамора, а руки ниже локтей светились так же, как стены зала. Женщина была беременна, и Эйзе казалось, будто сквозь кожу, плоть и жилы она видит нерожденное еще чудовище. Женщина спала, а твари, охраняющие ее сон, вовсе не выглядели дружелюбными. Но Эйза, сжав зубы, ступила в узкий просвет между ними, и пантера пошла за ней.
Тут же негромкая разноголосица превратилась в мешанину ужасных криков, режущих слух. Чудовища рычали, шипели, ворчали и лаяли, скалились и стучали ядовитыми жалами, но ни одно не приблизилось к Эйзе на расстояние, достаточное для удара.
Этот шум разбудил спящую женщину, и Эйза поспешно поклонилась, отступив и дав Матери чудовищ взглянуть на раненую виверну. Пантера подошла к богине и легла у ее ног, позволив снять ящера со спины.
– Злой человек хотел убить твое дитя, – сказала Эйза. – Я отрубила ему голову и отдала его тело Гаруде, а виверну выкупила у средней смерти. Но я не могу позаботиться о ней, ибо, если не поспешу, умрет другое чудовище на противоположном конце материка. Смерть сказала, ты можешь вылечить ее, и я вовек не забуду твоей доброты, если ты и вправду это сделаешь.
Богиня некоторое время смотрела на нее, словно силясь хотя бы отдаленно уловить смысл сказанного, затем произнесла несколько слов, непонятных Эйзе, улыбнулась и склонилась над виверной. Осмотрела ее раны, затем велела что-то своим детям, и несколько чудищ тут же исчезли в боковых переходах – видимо, исполнять повеление.
Гигантская цепколапая тварь, напоминающая тех лесных уродцев, на которых охотилась пантера, принесла богине нож и иглу, а ее сородич – большую бадью воды. Эйза была уверена, что Мать чудовищ станет мыть и зашивать раны, а ей больше не останется тут дела, но богиня внезапно улыбнулась и протянула руку к пантере. И – удивительно – чудище, живущее в отражениях предметов, подошло к ней и, словно отдыхая после долгой дороги, легло у ее ног.
– Нет более желанного удела для тех, кто устал в пути, – сказала Эйза. – Нынче я прощаюсь с тобой, дорогой друг. Отдохни и наберись сил, но не забывай выходить по утрам на пляж и ждать меня. Боюсь, когда буду возвращаться, не найду спрятанный лаз.
С этими словами она поклонилась Матери чудовищ и отступила в коридор, ведущий обратно к пляжу.
Пляж был пустынен: ни виверны, ни охотника, ни пантеры, ни средней смерти, ни даже птиц. Тишину нарушал лишь мерный плеск волн, набегающих на берег. Южный ветер Гаруда правил здесь безраздельно, но очень скоро Эйзе надлежало покинуть его владения, придя в место столь же горячее, сколь безжизненное. Нынче, когда следовало преодолеть последние версты, путь казался сложнее всей предыдущей дороги.
Не давая себе предаться унынию, Эйза сбросила одежду и осталась нага: ни оружия, ни украшений, ни амулетов, ничего, что она могла бы взять с собой. В страну огня и камня ей надлежало брать только саму себя.
Входя в воду, она кричала:
– Помни, я принесла тебе кровавый дар, господин юга! Охрани меня в пути и помоги добраться до огненного обруча невредимой!
Пространство глотало крик, и нельзя было понять, слышит ли Гаруда. Вскоре Эйза прекратила просить, уйдя с мелководья, и поверхность моря сомкнулась над ее головой.
Глава девятая. Очаг всех пожаров
Говорят, и не без основания, что, сочетаясь с кем-либо браком, можно уподобиться ему. Но мало кто говорит, что, будучи проглоченным, можно уподобиться тому, кто проглотил. Побывав в желудках у десятка гидр, Эйза полюбила воду. Ни волны, ни сильное течение больше не были ей страшны. Словно гидра, плыла она вдоль берегов Лаурадамана, изредка оглядываясь на сушу. Пару раз она даже пробовала выйти на берег и пройти по пляжу, но чем западнее плыла, тем больше палило солнце, и вскоре его лучи стало совершенно невозможно терпеть над водой. Тогда Эйза задерживала дыхание и ныряла: сердце редко отбивало меньше тысячи ударов прежде, чем она поднималась за глотком воздуха. Нынче она была водным хищником, змеей о девяти головах, и все морские чудища, словно видя в ней гидру, убирались с ее дороги.
Несколько раз Эйза видела огромных золотых рыб длиной с человека, проплывающих совсем неподалеку, но больше никого, кроме крошечных барбусов, не замечала. Мелководье, вдоль которого она плыла, боясь отдалиться от берега, не отличалось разнообразием жизни. Лишь моллюски да водоросли попадались на пути. Рассказы о богатых коралловых рифах, разноцветных, словно дом в большой праздник, не раз приходили ей на ум, и Эйза мысленно вопрошала Небесного Отца, где все это великолепие.
Но то ли великолепию не место было у берегов Западного Лаурадамана, то ли его вовсе не было на свете.
Берега Западного Лаурадамана начались неожиданно быстро, на второй день пути. И хотя на первый взгляд они мало отличались от берегов Срединного, гнетущее чувство безжизненности висело над всем краем. Потому Эйза редко прибивалась к суше, предпочитая видеть ростки жизни под водой. В первый день пути вдоль этих берегов она еще видела убогие поселения из глины и сухой травы, но вскоре исчезли и они. Чем ближе подходило море к огненному обручу, тем меньше жизни оставалось кругом.
Вскоре стали попадаться невысокие горные гряды – преддверие вулканического кольца. Здесь жизни почти не было, и, верно, можно было не бояться чудовищных червей, о которых рассказывала Радб, но солнце было страшнее всех червей вместе взятых, и Эйза продолжала плыть.
Она остановилась, лишь когда гряды стали высокими и сплошными и в сердце огненного обруча можно было пройти лишь по суше. Здесь обитал Сабхати, и здесь подошло к концу ее путешествие.
Выйдя из воды, она словно очутилась в сердце огромного костра, так жарко было кругом. Солнце палило нещадно, и даже спасительный песок встречался здесь лишь местами. Сухая, замершая в вечном предсмертии земля да раскаленная порода, составляющая вулканы, – вот чем был знаменитый огненный обруч, близ которого не ходил никто из живых. Она покинула царство Гаруды, где можно было просить защиты у моря, и явилась в вотчину Сабхати, царя засух, что купается в вулканах и спит у огненного сердца земли.
Неустанно держа в голове мысль о скором завершении путешествия, Эйза медленно шла вдоль горной гряды. Все эти горы были вулканами, ни одна из них не засыпала надолго, и оставалось лишь гадать, где найдет она логово Сабхати: здесь или через несколько дней пути, когда ни капли воды не останется в ее теле. Как она будет идти, если усохнет, как труп, выброшенный на солнце? Некоторое время Эйза крутила в голове эту мысль, затем отбросила ее. Пылающая кругом жара норовила растворить все мысли, даже ту, которая вела ее сюда. Временами Эйзе казалось, что она не одна: память тут же услужливо подсовывала рассказы прислужниц о страшных червях, что обитают в песке и утаскивают добычу, если та неосторожно ходит. Но тут было так жарко, что даже черви, живущие в бесплодной пустыне, не осмелились бы селиться на этих предгорьях.
Тогда Эйза останавливалась, поднимала голову к ближайшему вулкану и кричала так, что сотрясалось подножие горы:
– Сабхати, господин запада, царь засух, явись мне и говори со мной!
Но то ли Сабхати был далеко, то ли не слышал ее, то ли вовсе не хотел слушать. Ни единого жаркого дуновения не ощущалось кругом, и ветер западный словно бы погрузился в глубокую спячку.
Эйза устала идти, но присесть было невозможно: голая земля обжигала ноги, словно печь, и единственным способом избежать ожога было непрестанно двигаться вперед, не удерживая стопу на одном месте. В конце концов, Эйза потеряла надежду дозваться до Сабхати и надеялась лишь на ночь, которая уймет солнце и принесет долгожданное облегчение. Страшные видения рождались в ее мозгу, питаемые горестными мыслями, но она гнала их прочь, твердо вознамерившись потерять здесь лишь воду, но не рассудок.
Солнце клонилось к закату, и сумерки, поначалу незаметные, все быстрее вступали в свои права. Здесь, на далеком юге, темнело скоро, и, пускай земля еще не успела отдать воздуху накопленный за день жар, солнце больше не палило с неба. Эйза прошла еще полверсты, плетясь, как черепаха, пока земля не сделалась прохладной настолько, что на нее можно было лечь. Тогда она рухнула как подкошенная и не двигалась много часов, пока белый от жара диск вновь не начал вставать над миром.
Эйза шла день, а за ним ночь, непрестанно выкрикивая имя Сабхати и не слыша в ответ ни слова, ни завывания ветра. В полдень она пряталась в тени вулканов, но тень постоянно двигалась, и Эйзе приходилось двигаться вслед за ней. Несмотря на то, что она почти все время скрывалась от солнца, второй день пути выпил из нее больше сил, чем первый, и, рухнув во второй раз на землю, Эйза не была уверена, что поднимется. Так ли чувствовал себя ящер, блуждающий в поисках Синей звезды? О нет, тут же поправила себя Эйза, он блуждал лишь в благословенной Герне, и если и грозила ему смерть, то в жаркой схватке, в крови и пыли, а не под безжалостным солнцем, без единого глотка воды.
Болезненный сон быстро окутывал изнеможенное тело, и не было в нем ни звука, ни цвета, ни единого видения, которое обычно является спящим.
Эйза проснулась от мерзкой удушающей вони, пробравшейся в ноздри и встревожившей все ее существо. Распахнув глаза, она попыталась вскочить, но все ее члены словно были размолоты гигантскими жерновами. Казалось, во всем теле не осталось ни единой целой кости, ни одной мышцы, которая не была бы разорвана. Эйза знала, что это обман чувств, порожденный жарой, но с трудом держалась на ногах, пытаясь сосредоточить взгляд на окружающем пространстве.
А здесь было на что посмотреть. Громадная тень укрывала ее от солнца, и кусок белесого неба над головой выглядел недосягаемым и безобидным. Вокруг нее вверх тянулись мрачные стены из остывшего базальта. Сама она лежала на широком уступе на высоте сосны от земли. Все стены и пол странного зала покрывали отвратительно пахнущие желтые наслоения. С ужасом Эйза поняла, что находится внутри спящего вулкана. Она зажала себе рот, чтобы не закричать и не разбудить тем самым царящий здесь злобный дух. Когда первый ужас стал отпускать ее сердце, Эйза смогла рассудить здраво и понять, что положение ее, пускай и незавидно, не так кошмарно. Очевидно, кто-то перенес ее сюда, либо чтобы защитить от солнца, либо чтобы убить в каменном мешке. Но если бы ее хотели убить, она лежала бы на дне жерла, а не на выступе, с которого до поверхности, конечно, не добраться, но куда ближе, чем со дна. Но кто же царит здесь, кроме сил неживой природы и слабосильных духов, подчиняющихся им беспрекословно?
Осторожно, будто боясь потревожить покой вулкана, Эйза позвала:
– Господин мой Сабхати.
Ее голос несколько раз отразился от стен и погас, как огонек, запаленный в безвидной ночи. Казалось, он ушел вниз и родил там гул, подобного которому Эйза не слышала в короткой своей жизни. Гул, между тем, становился сильнее и громче, будто разрастаясь, заполняя собой все пространство жерла, и с горькой обреченностью Эйза поняла, что вулкан сейчас взорвется. Сколько мучений придется испытать ей прежде, чем жизнь согласится оставить ее? Или дочери бога суждено страдать вечно, будучи погребенной в остывшей лаве, пока ее остров не скроется под водой?
Оглушительный удар раздался внизу, и Эйза зажала уши, падая на колени. Но не зажмурилась и смотрела, смотрела во все глаза, ибо до того, как огонь ослепит ее, желала знать, что с ней происходит. Столб горячего воздуха вырвался со дна, разбросав вокруг себя мерзкое желтое вещество. Он был так силен, что сорвал выступ Эйзы, будто лист с дерева, и поднял выше самых высоких гор так, что солнце показалось на расстоянии вытянутой руки. Эйза закричала в ужасе, чувствуя, как слепнут глаза, и съежилась, подобрав колени к груди и закрыв лицо.
Какая-то сила вертела и качала выступ и Эйзу вместе с ним, словно необычную игрушку. Солнце уже привычно палило с высоты, и Эйза осмелилась глянуть, куда занесло ее взрывом.
Выступ висел над вулканом, качаясь в объятиях горячей воздушной воронки. Поднятое со дна мерзкое вещество кружилось, как безумное, в страшном вихре и рассыпалось в пыль. Но каменную глыбу ветер держал довольно ровно, словно видел на ней живое существо, которому не хотел повредить.
То был Сабхати.
Грубый, безоглядный Сабхати, выше всех преимуществ ценящий силу, неожиданно пощадил обожженную девицу, нелепо застывшую на уступе. Эйза подумала, что нынче как никогда понадобился бы ей передаренный амулет.
– Господин мой Сабхати, владыка запада, царь засух, не знаю, как и благодарить тебя за мое спасение! – закричала она, потому что в шуме ветра голос ее терялся. – Но я не из праздного любопытства пришла на твою землю! Ходит слух, что ты унес Синюю звезду с моего острова и забрал себе, и я проделала долгий путь от лаорской пустыни к твоей земле, чтобы просить тебя вернуть ее. Ты велик и могуществен, ни одно дурное колдовство не повредит тебе…
Она хотела сказать: “а я заплачу за нее чем захочешь”, но пыль попала ей в горло, и Эйза закашлялась, так и не предложив Сабхати сделку. Теперь слова ее звучали как вымогательство, и Эйза боялась, что владыка запада рассердится. Но вместо этого Сабхати расхохотался оглушительно и жутко, так что Эйза вновь пала на плиту и закрыла голову руками. Горячий воздух жег ее, словно огненный смерч, пепел, осевший на дне вулкана и теперь поднятый в воздух, душил ее, и сами волосы, казалось, начали тлеть.
Но то не было расправой, ибо Сабхати не злился на нее.
– До чего же смелое дитя, – проревел ветер, и в голосе его слышался вой того огня, что лижет изнанку земного шара. – Забирай ее, мне она не нужна.
Не в силах поверить странной удаче, Эйза боялась переспросить. На какое-то время они зависли друг напротив друга: она не знала, что сказать, а Сабхати не хотел говорить, видимо, одним из бесчисленных вихрей разыскивая Синюю звезду. Наконец, драгоценный камень упал Эйзе под ноги, и она тут же схватила его, боясь потерять, и прижала к груди. Теперь, верно, нужно было попрощаться, но удача первой просьбы заставила Эйзу думать, что она может попросить еще об одной услуге.
– Господин мой, владыка запада, не прогневайся на меня, но сроку мне дано было до новой луны, чтобы принести звезду в Лаор, иначе мой друг погибнет. Ты быстрее всех существ на земле: ни гепард, ни ястреб, падающий на добычу, ни горная река, низвергающая свои потоки в водопад, ни одно создание Творца, живое или неживое, не может равняться с тобой и твоими братьями. Если я еще не надоела тебе, отнеси меня в пустыню на границе Ласса и Лаора, там лежит мой ящер, пораженный страшным недугом. Если я не принесу Звезду в срок, болезнь сожжет его, как сухое полено, и все мое путешествие окажется напрасным.
– Твои слова тронули мое сердце, – проревел в ответ Сабхати. – Покажи дорогу к твоему ящеру, и я домчу тебя туда меньше, чем за три дня.
Эйза давно заметила этот странный обычай: силы неживой природы больше всего любили рассуждать о сердце, коего не имели, как будто подобные разговоры доставляли им неизъяснимое удовольствие. Она поклонилась как могла на своем уступе и прижала ладонь к груди. Затем, пока Сабхати еще не начал яростного своего движения, смазала Синюю звезду слюной и вложила между бедер: руки ее будут заняты, а камень, лежащий во рту, легко проглотить. Эйза не сомневалась, что в этом случае старуха-смерть не преминет рассечь ей утробу, дабы достать Синюю звезду. Скользкие стенки сжали камень, словно в нежном объятии, и Эйза вытянулась на уступе, вцепившись в обломанные края как могла крепко.
Тут же Сабхати тряхнул каменную плиту так легко, словно она была тростниковой, и, стремительно набрав скорость, понес ее на восток. Эйза взвизгнула от неожиданности: ей показалось, что руки ее соскользнут с камня и она полетит вниз. Но страх быстро прошел, и Эйза уткнулась лбом в горячий камень, по-детски надеясь, что дорога пройдет быстрее, если на нее не смотреть.
Вскоре, однако, Эйза приноровилась к скорости и осмелилась подтянуться на локтях, дабы рассмотреть землю, над которой они летели. Но с высоты она мало что могла разглядеть. Вспомнив, что оставила пантеру на побережье Срединного Лаурадамана, она закричала Сабхати, надеясь, что за собственным ревом он ее услышит.
– Стой! Стой! Я оставила чудище на берегу, большую черную кошку, остановись у нее, я пересяду ей на спину!
Она не знала, услышал ли Сабхати, но к полудню он действительно остановился и довольно грубо бросил плиту наземь. Эйза скатилась с нее, ударившись головой, и первое время пыталась сообразить, что за местность лежит вокруг и куда подевался ветер. Шершавый язык облизывал ее плечи, и, подняв глаза, Эйза увидела над собой морду старого друга. Увидев, что она поднялась, кошка деловито облизала ей лицо, словно неразумному котенку, который не мог самостоятельно умыться. Не желая заставлять Сабхати ждать, Эйза взобралась пантере на спину и обхватила руками шею чудовища.
– Сейчас ты помчишься как ветер, – пробормотала она, – не найдется в мире кошки стремительнее тебя.
Только сказала – как Сабхати подхватил обоих, зверя и человека, и понес над землей – уже не так высоко, как каменную плиту. На такой скорости, прячась за могучей шеей от бьющих в лицо потоков воздуха, Эйза смогла открыть глаза и рассмотреть проносящуюся под ней землю. Пантера летела, едва касаясь ее лапами, иногда взмывая ввысь, к чему относилась на удивление сдержанно. Но вот ветка гигантской сосны ударила Эйзу по лицу, едва не выбив глаз, и она снова спряталась за шеей пантеры. Сабхати просил ее показывать дорогу, но теперь сам выбирал, куда лететь, и Эйза, изредка свешиваясь с пушистой спины, следила только, чтобы он не миновал Лаор.
Так минул день, а за ним другой. Эйза видела мост и проклятый лес, видела странной постройки дом богини со сваленными у входа телами: на большой скорости они смазались в одно черно-красное месиво. Увидев знакомую тихую речку и платановые заросли на ее берегах, Эйза хотела велеть Сабхати остановиться, но тот остановился сам – так резко, будто невидимая стена отделила его от пустыни. Возможно, так оно и было, потому что, опустив пантеру на землю, он сказал:
– Вот твоя пустыня, дитя: это владения брата моего Хинвали, и, если захочешь другой помощи, зови его.
С этими словами он дохнул ей в лицо обжигающим пламенем и развеялся, будто и не был здесь. Некоторое время Эйза всерьез раздумывала, пасть ли на колени, предавшись благодарности Творцу и безмерному изумлению оттого, что безжалостный царь засух был с ней любезен, или продолжить путь и найти ящера вместе со старухой-смертью. В конце концов, она решила подумать о любезности Сабхати позже. Сойдя со спины пантеры, Эйза вынула камень из лона и сказала чудовищу:
– Здесь есть вода и тень и все, что нужно для отдыха. Останься здесь и отдыхай сколько хочешь, я же пойду в пустыню и найду смерть.
Некоторое время кошка смотрела на нее ничего не выражающим взглядом, затем побрела к реке. Эйза успела заметить, как чудище остановилось на берегу, вглядываясь в воду, затем шагнуло в реку и исчезло, растворившись в собственном отражении, будто, наконец, отыскало зеркало по душе.
Эйза уходила в пустыню, держа в ладони Синюю звезду, но ни радости, ни облегчения не было в ее сердце. С того дня, как она была здесь в последний раз, прошло почти полторы луны, и казалось невероятным, чтобы старуха-смерть ждала так долго. С трудом переставляя ноги, словно бредя на собственную казнь, Эйза удалилась от оазиса и углубилась в пустыню, где лишь давним чутьем помнила дорогу да все время оглядывалась по сторонам.
Ветер поднимал с земли клубы пыли, дуя все сильнее, пока совсем не испортил видимость. Очевидно, Хинвали, хозяин здешних мест, не желал, чтобы Эйза нашла ящера. Ну, или же просто резвился, не имея о них никакой печали.
Когда пыль поднялась так густо, что Эйза хотела остановиться и переждать, она углядела в желто-серой круговерти знакомую тень. Идя сквозь вихри пыли, закрывая лицо руками, она искоса посматривала на ящера – не шевельнется ли. Но замершее, словно вросшее в землю очертание казалось неподвижным.
Наконец, пыль немного улеглась, и Эйза сумела отнять руки от лица и взглянуть на свою безрадостную находку.
Это был ее ящер, застывший в вечном предсмертии. Он стоял, опираясь на сгибы крыльев, вытянув длинную шею, словно выглядывая что-то вдали. Чешуя его поблекла, и свет в глазах померк. Казалось, на пороге смерти он почувствовал в себе силы встретить ее на ногах и поднялся, да так и умер, ожидая неизвестно чего. Старухи нигде не было.
Эйза подошла к ящеру и взглянула в пустые погасшие глаза.
– Я принесла Синюю звезду, – сказала она.
Голос ее утонул в царящей кругом тишине, лишь негромкие завывания ветра вторили ему.
– Я принесла Звезду, пускай смерть покажется! – крикнула Эйза. – Ты ведь ее хотела, неужели полмесяца отбили желание!
Пыль проглотила ее слова. Безжизненная пустошь вокруг не отозвалась. Словно разом утратив силы, Эйза опустилась на землю.
– Что же мне делать? – спросила она не то ящера, не то ветер. – Неужели мой путь был напрасен? Неужели ты не мог подождать лишний десяток дней?
– О, я мог, – раздалось над головой. От неожиданности Эйза икнула и поспешила отползти в сторону. – Я мог бы ждать тебя много лет, если бы знал, что ты вернешься.
Этот голос, ослабленный болезнью, заглушенный хрипами, все же был ей знаком. Это он некогда лился серебряным звоном, грохотал океанскими валами, выл ветром в узком ущелье, Эйза не могла не узнать его.
– Ты что же, жив? – хрипло спросила она.
Ящер, словно сбрасывая многолетнее оцепенение, потряс головой, выгнул шею и распахнул крылья.
– Отчего мне не жить, милая Эйза, – сказал он. – Ты сама говорила: полежу несколько дней и встану, не будь ты дочь островного бога. Я молод и крепок: если яд лесного царя не смог меня убить, разве убьет копье, пускай и волшебное? Я висел между жизнью и смертью много дней, но наступило утро, когда я понял, что окончательно выбрал между ними, и почувствовал себя лучше. Я сказал старухе: «Уходи» – и она ушла и больше не вернулась. Тогда я понял, что болезнь стала обратима и стоит мне позаботиться об ее изгнании, как вернутся прежние силы. Но я был слишком слаб, чтобы добраться до тех, кому моя судьба была небезразлична. Я лежал несколько дней, пока ко мне не пришли люди, ведомые бородатым человеком в плаще из волчьей шкуры. Он сказал, что торгует неподалеку и что бывшая невеста просила его присмотреть за мной. Он принес флягу с отвратительной жидкостью и заставил меня пить, говоря, что это вернет мне силы. Я не верил ему, потому как не чувствовал изменений. Но, когда он покинул меня, я почуял, что силы возвращаются и я могу улететь на далекий восток, однако остался здесь, чтобы тебя дождаться. И я погрузился в сон, и оцепенел, и стоял так двадцать дней и двадцать одну ночь.
– Я принесла Синюю звезду, – глупо улыбаясь, сказала Эйза. – Но она тебе, наверное, не нужна.
– Забери себе, – хрипло каркнул ящер. – Она будет достойной наградой за твои труды.
Несколько мгновений потребовалось Эйзе, дабы понять, что он смеется над ней. В иное время ее бы обидели собственные слова в его устах, но нынче замечание ящера показалось ей до крайности забавным. Выронив камень, Эйза расхохоталась до слез, катаясь по земле, и смеялась так долго, что ящер, видимо, испугался за ее рассудок.
– Хватит, Эйза, хватит, – он мягко толкнул ее головой. Высохший язык облизал ей лицо, и Эйза замолчала так же резко, как начала смеяться. – Ты смелая женщина и заслуживаешь награды. Пускай этот камень никогда не посеет раздор между нами и станет мне от тебя свадебным подарком.
Эпилог
Выше самых высоких деревьев вырастала гранитная стена. Казалось, ни птица, ни крылатый змей, никакое животное не сумеет над ней подняться. Трещины в граните увивал ядовитый плющ, и весь лабиринт, сложенный из глыб высотой в человеческий рост, являл собой до крайности мрачное зрелище.
Но не так думали юные драконы, что, радостно пища, поднимались едва не к середине стены, восторженно ударялись о нее головой и с тем же радостным писком падали обратно. Очевидно, игра немало забавляла их, а поражения ничуть не смущали. Двое из юнцов были золотые, по хребту одного из них тянулась железная полоса. Он задумчиво грыз ядовитый плющ, словно размышляя о судьбах мира, тогда как его брат продолжал увлеченно таранить стену.
Трое других были черны как смоль, но двое усыпаны золотыми и серебряными искрами, будто каплями янтаря. Они непрестанно дрались и грызлись, больше играя, чем по-настоящему состязаясь, долетали до середины стены и сцеплялись снова.
Их родители сидели у подножия каменной громады и, казалось, вовсе не заботились о том, чем заняты отпрыски. Голова ящера лежала на коленях Эйзы, и та нежно ласкала его морду. На лице ее лежала печать той внутренней тишины, что приходит к женщине, когда наступает время прислушаться к творящемуся в утробе. Ящер не говорил ни слова, лишь вздыхал, жмуря глаза под ее руками.
Старик, сидящий поодаль, склонился над посохом, вырезая сложный узор у навершия. Время от времени он поднимал голову, чтобы глянуть на ящерят, и восклицал весело:
– Мои-то, мои что творят, ну чисто орлы!
Резец замер у пасти нарисованного ящера, и старик искоса глянул на зятя.
– Много видал я вашего брата, – сказал он, – а никогда такого не видел, чтобы тварь вроде тебя огнем не дышала. Вот скажи мне, милый ящер, нету в тебе огня?
– Огня нет, – согласился тот. – Мой огонь давно превратился в воду, но ты и сам увидишь, господин, что он жжет ничуть не хуже.
С этими словами ящер неуклюже поднялся, оперся о крылья и выплюнул перед собой бесцветную жидкость, настолько ядовитую, что трава под ней стала чернеть и свертываться, будто от страшного жара. Не в силах побороть любопытство, хотя едкая слюна до боли напоминала то вещество, что уничтожило лесного бога, старик протянул посох и дотронулся кончиком до еще не впитавшейся в землю лужи. Тотчас кончик посоха почернел и стал на глазах исчезать, словно его пожирали невидимые челюсти.
– Ай, затейник, – пробормотал старик, отнимая посох. – Ты тогда гляди, не плюй где попало, земля родить не будет.
– Будь спокоен, господин, – кротко ответил ящер, снова укладывая голову Эйзе на колени. Та, ничуть не опасаясь отравленной слюны, обняла его морду.
Старик задумчиво поскреб затылок и вырезал не огненный вал, а капли ядовитой жидкости. Падая на несуществующую землю, они жгли и растворяли ее, отчего в месте падения капли оставалась маленькая черная воронка, курившаяся легким дымком.
– Мой господин, – внезапно шепнула Эйза, – давай полетим к реке. Я хочу спросить тебя об одной вещи.
– Как пожелаешь. – Ящер поднялся и простер крыло, чтобы Эйзе легко было взобраться ему на спину. Старик окинул их ехидным взглядом, но ничего не сказал, вернувшись к посоху.
Ящер оттолкнулся от земли и взмыл в небо, и Эйза рассмеялась, когда он, словно рисуясь, раскинул крылья и сделал широкий круг над берегом. Кровавые стены лабиринта словно щерились в предзакатный час, и ящер не осмелился приблизиться к нему. Вместо этого он мягко опустился на берег реки и тряхнул головой так, что Эйза, хохоча, свалилась в воду. Там крылатый змей улегся на брюхо и склонил к ней длинную шею, внимательно глядя в лицо.
– О чем же ты хотела спросить?
Усевшись на колени, Эйза обхватила морду ящера руками.
– Скажи мне, милый друг, – ласково начала она, – отчего ты взял меня в жены? Ведь я ни словом, ни делом не дала понять, что хочу быть за тобой.
Ящер вздрогнул.
– Разве ты несчастлива со мной, милая Эйза?
– О, я счастлива, – горячо возразила она. – Но один вопрос не дает мне покоя: отчего ты тогда, в лаорской пустыне, решил, что мы можем быть супругами? Неужели ты думал, будто я смогу полюбить похитителя лишь оттого, что его чары спали?
– О, я не думал, что ты сможешь полюбить меня, – сказал ящер. – Когда у меня не стало сил удержать заклятие, я не сомневался, что ты, едва освободившись, улетишь от меня, как птица. Не сомневался в этом и твой отец, иначе бы точно отправился в погоню. Не сомневалась и старуха-смерть: за луну, что она тебе дала, невозможно было достичь огненного обруча. Не нашлось бы ни одного свидетеля нашего раздора, кто не был бы уверен, что ты сбежишь, оставив меня умирать.
Ты одна усомнилась в этом.
