Текст книги "Шепотом (СИ)"

Автор книги: Nitka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Не возьмусь утверждать, насколько он прав.

Моя выдра высунула из спальни любопытную морду. Насупилась, вспоминая, а вспомнив, победно ткнула пальцем в гостя:

– Ты Илюша, да?

Откуда? Она ж совсем мелкой была, когда… а-а, всё ясно, наш бравый борец за справедливость решил поиграть в кэпа.

А у этого-то личико прямо просветлело. Решив пропустить банальную сцену знакомства, я отправляюсь на кухню, изобрести чего-нибудь съедобного.

В кастрюле ожидают своего часа недавно сваренные макароны. Достав вилку, наматываю несколько на нее и засовываю добычу в рот. Задумчиво пожевав, понимаю, что они то ли переварились, то ли недоварились, но это в любом случае жрать нельзя.

Нет, всё-таки он зря приехал.

Думаю, сейчас у меня на выбор ограниченное количество действий: изобразить насмешливость, холодность или безразличие. Может тогда он успокоится и прекратит попытки голыми руками вскрыть консервную банку моей души. Если она до сих пор обитает внутри. Тем более, разве не проще оставить всё как есть – не лезть и не пытаться докопаться до мерзкой жижи в нутре?

Это даже немного раздражает.

В кухню Илья заходит один, перед этим кивнув Соне. Та неуверенно поглядела на меня и умчалась шелестеть обёртками дальше.

Передёрнув плечами, я равнодушно спрашиваю:

– Чай, кофе?

Он неуверенно просит:

– Воды.

– Как скажешь.

Налив из фильтра в стеклянный стакан обычной воды, подаю его гостю. Тот, сделав несколько жадных глотков, ставит стакан на стол и будто собирается с мыслями. Заметавшись взглядом по комнате, словно пытаясь уцепиться за что-нибудь существенное, но, не найдя «точки опоры», отваживается поглядеть мне в глаза.

В ту секунду он до ужаса напоминает жалкого промокшего пса с грязной нечёсаной шерстью и потрёпанным ухом. Взгляд у него тоже как у больной собаки.

– Разреши мне остаться.

Определённо, это прозвучало бы как гром среди ясного неба, если бы где-то в глубине сознания я не ожидал подобного расклада.

Обычно я мало задумываюсь, если кто-то просит меня гмм… фактически предоставить им жильё, но здесь засомневался. Видя мою неуверенность, Илья барабанной дробью выпаливает:

– Я постараюсь не мешать. Спать буду, где скажешь, еду сам приносить, работу всю по дому сделаю.

Прерываю его нетерпеливым жестом, искренне желая заткнуть мальчишку. Некстати вспомнились слова Мира, произнесённые, по-моему, едва он навестил нас с Соней на новом месте жительства: «Ты – всё, что у него есть, родители не в счёт. Может ты ни в чём не виноват, но тем не менее ответственен. Знаешь же, что мы в ответе за тех, кого приручили. Так вот и будь… в ответе. А он, я уверен, за этот побег тебе ещё отомстит. Не зря же всё побросал: университет, приятелей. Плевать, сколько ты по квартирам прыгать будешь – всё равно найдёт».

Да, кажется, в этот раз придётся играть по правилам. Досадно.

Но всё же я не совсем бессердечная скотина – увы, некий удручающий своим стуком орган до сих пор равномерно бьётся у меня в груди.

– Хорошо, оставайся. Но с одним условием.

Его взгляд стал совсем отвратно-щенячьим, и возникло устойчивое ощущение, что Илья сейчас готов сделать всё, о чём бы я не попросил, вплоть до ограбления банка и требования перестрелять всех гражданских в радиусе нескольких миль из вручную собранной винтовки.

Как там: «Господи, избави от лукавого»?

– Каким? – он пытается сглотнуть накопившуюся слюну, а когда не выходит, судорожно хватается за полупустой стакан.

Дождавшись, покамест гость напьётся, скрещиваю руки на груди:

– Ты закончишь универ. Плевать, какую специальность, главное, чтобы закончил и не сидел на шее родителей. Пойдёшь на подготовительные, найдёшь репетиторов, часами над книжками сидеть будешь, но поступишь. Если не сможешь – выметайся сразу.

Он, видимо, не верит своим ушам:

– И… всё?

– Всё, – я фыркнул. – Тебе нужна ещё парочка условий? Я могу придумать.

Он быстро мотает головой, мол, и так всё понятно, а я, развернувшись, собираюсь пойти досматривать десятый сон.

Однако не успеваю ступить и шагу, как Илья окликает:

– Подожди, я столько хотел…

Обернувшись, пожимаю плечами:

– Позже, успеется.

Хотя я бы предпочёл «никогда».

– Ладно, но… – Ну что ещё? Хватает мою руку, шерудит чем-то в кармане и кладёт это что-то в мою ладонь. – Я хотел вернуть.

В пальцах запуталась серебрящаяся цепочка. Охваченный чувством дежа-вю, подношу её к свету.

Такая же.

Вернее, та же.

Её подарок.

– Где ты её нашел?

– На полу валялась, – врёт, тушуясь под моим неприязненным взглядом, а затем признаётся: – Она под подушкой на диване лежала, случайно получилось.

Дослушивать дальше не стал, как и разбираться в том, что он делал на диване в моей прошлой квартире.

– Спасибо, – киваю, надеваю цепочку с крестиком обратно.

Чувствую себя немного странно – внутри разлилось тёплое щемящее ощущение. Наверняка поэтому благодарность выходит вполне искренней.

Задумчиво верчу в пальцах крестик – полузабытая привычка, которой временами так не хватало. Последний раз окидываю Илью туманным взглядом и молча ухожу.

Я разрешил остаться – остальное меня не касается.

Ближе к вечеру в недрах дивана долго надрывался мобильник. Я дремал, не желая поднимать трубку, но всё же сжалился над несчастным аппаратом и принял вызов.

– Да? Никита?

– Угу. Привет.

– Тебя опять забрать, что ли? – лениво шучу и широко зеваю.

– Я был бы не против, – нейтрально, безо всякого выражения.

Недовольно вздыхаю, устремив скептический взгляд в потолок – такими темпами я заделаюсь мелкому личным шофёром.

– А срочно?

– Э-э-э… в принципе, нет, но я бы не отказался побыстрее. Холодно.

– Хорошо, адрес назови.

Он называет и, попрощавшись, отключается.

На этот раз местность мне вполне знакома, поэтому ничего записывать не понадобилось. К тому же, я вполне не против прогуляться, хотя представляю, какая нынче на дворе холодрыга.

– Кто звонил? – любопытствует мелкая.

– Твой товарищ опять просит его забрать, – не слишком усердствуя, выпутываюсь из тёплого мехового одеяла. Вот же…

– Класc! Он к нам придёт, да? – радость ребёнка прямо-таки зашкаливала.

– Допустим, – пожимаю плечами, – но, может, он захочет домой. Кто ж его знает. А где наш гость?

С готовностью отвечает:

– Он поехал к маме с папой. Сказал, потом приедет с вещами. Он у нас поживёт, да?

Замираю, всматриваясь в ясные очи дитёнка:

– Да, но если ты против, мы его выгоним.

Соня плюхается рядом со мной на диван, лодочкой складывая на коленях ладони.

– Мир говорит, он хороший, но мы с Миром друзья, а с ним – нет, и я не знаю, хороший он или плохой. Но Мир же просто так не сказал бы мне этого, так что пусть Илюша поживёт.

Я внимательно выслушаиваю монолог дочери, вставая и накидывая на неё сохранившее тепло моего тела уютное одеяло.

– Как скажешь, – пожал плечами.

– А ты? – Сонька по-воробьиному кутается и высовывает из-под одеяла голову. – Он твой друг?

Усмехаюсь:

– Как тебе сказать… Обычно мои друзья не такие навязчивые.

Ребёнок удивляется:

– Он противный?

Натягивая валяющийся на полу шерстяной свитер, поправляю мою мелочь:

– Не противный, хотя что-то такое есть, а навязчивый. Привязался и не отстаёт.

Дочь фыркает:

– Значит, противный. Не путай меня. Но я думаю, он совсем не противный.

Не продолжая спор, позволяю ей остаться при своём мнении.

Одеваясь, плетусь в коридор, а оттуда – на улицу. Дальше – парковка и конечный пункт назначения.

Время не слишком позднее, поэтому открыты магазины и большинство развлекательных заведений.

Никиша ждёт меня, сидя на лавке, подсвечивая фонариком страницы внушительной книги на своих коленях. Он не замечает меня, пока я не встаю с байка и подхожу ближе, спросив:

– Ты ещё не замерз?

Его как током шандарахает, заставив отпрыгнуть почти на другой конец лавочки. При тусклом свете фонарей и лампочек из окон, замечаю, как его взгляд понемногу проясняется. До этого, судя по всему, бедный мальчик витал где-то вне пространства нашего бренного мира.

– Привет, – коротко кивает, закрывая книгу.

На обложке золотом сверкнула надпись «Хроники Амбера». Милое название.

– Привет. Так зачем ты заставил меня сюда переться?

Малец смущённо чешет репу:

– Честно говоря, я не ожидал, что ты приедешь.

– Тебе повезло, мне захотелось прогуляться.

Плюс пустой холодильник радости не внушает, и в магазин идти всё равно когда-нибудь надо.

– Извини, что так спонтанно, – прячет книгу в свой безразмерный рюкзак, а мой взгляд невольно падает на его всегдашние нелепые, довольно изношенные гриндерсы.

С какого-то момента я перестал обращать на них особое внимание, но в этот раз не могу не заметить, что даже в такую холодрыгу под тёплую куртку, с коей нынешняя обувка не вязалась совершенно, но всё равно их надел.

Не понимаю зачем, ведь обувь летняя, а погода уже такая, что впору надевать сапоги и зимние ботинки.

– Я переживу, – хмыкает.

– Тогда ты не против опять меня выслушать?

Во вроде бы невинном вопросе ощущаю некий подвох, но не вижу причины отказываться.

– Хорошо, – соглашаюсь, – но, может, сначала зайдём в какое-нибудь помещение? Замёрзнешь.

– Ничего, – сдержанная, будто кукольная улыбка. – Я люблю зиму. Давай просто пройдёмся.

– Как скажешь, – осматриваю местность на предмет, куда приторочить байк.

В итоге пришвартовываю его цепью к некой на вид крепкой трубе и ухожу, оставляя надежду, что любителям халявы не удастся чего-нибудь отпилить.

По освещаемой улице идут занятые своими делами пешеходы, рядом на дороге стоят в пробке машины, автобусы, маршрутки. Разноцветные огни венчают витрины магазинов, где-то недалеко раздаются приглушенные взрывы хохота, и сверкает зазывающая вывеска «Бильярд».

Мы неспешно проходим мимо.

Никиша топает рядом со мной на пол шага впереди, двигаясь резче и быстрее. Я даже не пытаюсь за ним поспеть, поэтому он сам старается приноровиться к моему шагу, однако временами забывается, вырываясь вперёд. Даже дурак мог бы заметить: его что-то беспокоило.

И когда на приличном от байка расстоянии он останавливается, я не удивляюсь.

Придержав меня за рукав куртки, Никиша отходит немного в сторону, чтобы не мешать остальным прохожим.

Я – вместе с ним. С этой стороны улицы нас отчасти скрывает тень какого-то дерева.

Хочу спросить, что случилось, но мальчишка заговорил первым:

– Прости, я так старался удержать это в себе, но не получается, – он всё ещё держит в пальцах мой рукав и старательно разглядывает собственную обувку. Затем поднимает взгляд, и мне становится немного не по себе от такой глубинной серьёзности не семнадцатилетнего мальчишки. Впрочем, полагаю, это мираж – отблеск фонарей и включенных фар проезжающих машин. – Ты нравишься мне. Серьёзно.

Гмм, дежа-вю.

«Ты нравишься мне…»

Осторожно уточняю:

– У тебя всё в порядке?

– С головой? – иронично усмехается. – Нет, как ты вроде уже должен был заметить.

– Ники…

– Нет, послушай, пожалуйста, – перебивает, засовывая руки в карманы. – Ты ведь умеешь слушать. Я думал об этом, долго думал. В себе разбираться трудно и неприятно, но ты нравишься мне до потери пульса. Знаю, громкие слова, но не могу выразить это по-другому. Это знаешь… ну, будто торкнуло, шандарахнуло током, вернув сознание вместе с навязчивыми мыслями о тебе.

Качаю головой:

– Никиш, ещё раз спрошу: всё в порядке?

– Да, – кривит рот в нервной усмешке.

– Тогда как я по-твоему должен отреагировать на твои слова?

Думает, но, по-видимому, заранее знает ответ:

– Послать. И запретить на километр подходить к Соне, тебе и твоей квартире.

Фыркаю:

– Как вариант. Выговорился? Пошли обратно.

– Нет.

Едва сделав первый шаг, замираю, переспрашивая:

– Нет?

И тогда мелкий, подойдя ко мне практически вплотную, взрывается:

– Объяснись со мной. Ты ненормальный! Своей чертовой лояльностью ты будто даёшь мне шанс, но никакого шанса нет. И не было. Я-то знаю… – на выдохе.

Мне хочется потрепать его по шевелюре и посоветовать не забивать себе голову, но не прокатит. Какое тут “объясниться”? Скорее уж объяснить, что это проходящее, подростковое и не имеющее ничего общего с нормальной жизнью. Однако сейчас он вряд ли поймёт такие слова, поэтому как ни кстати интересуюсь:

– Меня вот что интересует, ты за мной следишь?

Мальчишка дёргается и отводит взгляд.

Он выглядит растерянным и даже немного смущённым, а это и есть ответ.

Значит, следил.

В свете фонарей его черты лица будто заострились, и тот уютный мальчишка-на-показ не оставил от себя ни следа. Пытаясь дождаться внятного ответа, я неожиданно, следуя инстинктивному порыву, поднимаю голову вверх.

На землю медленно опускается первый в этом году снег. Я усмехаюсь, высунув язык, чтобы на него упала снежинка. Приятное знакомое ощущение, когда прямо на губах тает хрупкий кристаллик тонкого льда.

Потом достаю из кармана телефон и звоню своему ребёнку. Ответ моментальный:

– Да-а.

– Ребёнок, ты там не спишь?

– Нет, а что?

– В окно посмотри, – хитро улыбаюсь.

Мелкая догадалась сразу:

– Снег! Снег пошел, да? Ура-а! – вопли Соньки заставили меня отвести телефон от уха. – Спасибо, пап.

– Не за что. Не скучай там, я скоро буду.

– Ага-а, – пропел дитёныш, отключаясь.

Закончив разговор, снова обращаю внимание на Никишу.

Он стоит, задумчиво скрестив руки на груди, и смотрит на меня холодным изучающим взглядом. Разительная перемена. Его рот почти искривляется в язвительной ядовитой усмешке, но мальчишка, кажется, вовремя берёт себя в руки.

Снег ему удивительно идёт. Эта полузимняя-полуосенняя погода делает его каким-то целостным, словно признаёт за своего, признаёт своим. Я не могу этого не заметить и где-то в глубине жалкой душонки не позавидовать – люблю снег, но он никогда не делает меня настолько сильным и холодным ко всему остальному.

– Ты похож на Кая, – чуть усмехается. – Ну, знаешь, из сказки про Снежную королеву. Такой же ледяной и равнодушный.

Странное сравнение, никогда о себе так не думал.

Пожимаю плечами, мол, считай как знаешь, и повторяю вопрос:

– Ты следишь за мной?

Теперь уже не смущаясь… или, разыгрывая смущение, открыто отвечает:

– Немного. Большую часть всего о тебе мне рассказывает Соня.

Киваю. Некоторые события начинают проясняться: и когда Шурик приехала, и когда Никиша попросил забрать его в первый раз. Правда, не совсем понятны мотивы. Прерываюсь:

– Пошли к байку.

Сначала хочет что-то сказать, но затем спешно закрывает рот и топает первым – снова на шаг впереди.

Отвожу его домой – по его же указаниям, так как до сего момента не интересовался чужим местом жительства, а Никиша, отдав мне шлем, коротко просит:

– Подумай о сегодняшнем. Пожалуйста.

Я соглашаюсь, но, уезжая в супермаркет, попросту выбрасываю это из головы.

Не сегодня.

Хочу курить и чего-нибудь к чаю.

========== Глава 15: Недоговорённости ==========

– Ладно, хорошо, если ты так настаиваешь, мы поговорим, – я несу ребёнка на спине, а он сонно куняет, обнимая меня за шею.

Светофоры на перекрестке зауныло мигают желтым, но люди непостижимым образом знают, когда идти или переходить дорогу.

Разговаривать по телефону я покамест могу – спасибо наушникам – если Соньку в таком состоянии опустить на ноги, она покачнётся, плавно съедет на землю и там заснёт.

Сегодня мы гуляли в парке: снег же пошел. Да такой, что всё вокруг белым бело. Он и сейчас отчасти падает, но уже не так сильно как пару дней назад.

Темнеет рано, но тем не менее, едва я вернулся домой с работы, дитё раскатало губу и громогласно заявило, мол, её надо выгулять. Спутник в виде Ильи прынцессу категорически не устроил, поэтому роль сопровождающего слуги Её Величества с великими почестями осталась мне.

А вообще, красиво. В парке много фонарей с чередующимися белыми и желтыми лампочками. По виду они напоминают раскрытые книги или «галочки» птиц – вроде нечетких их изображений, волей кисти художника застывших на полотне, чуть выше горизонта.

Раньше я не особенно замечал подобные мелочи, но сейчас, когда выпавший снег отражает этот необыкновенный свет, пропустить такую красоту мимо внимания невозможно.

Соня со мной полностью согласна. Сначала мы пробовали играть в снежки, но увы, расходный материал лепиться не пожелал – температура, зараза, колючая. Единственным вариантом оказалось набирать полные пригоршни практически живого хрусталя в ладони и обсыпать им друг друга. В итоге я оказался с энтузиазмом превращён в снегомэна и начал замерзать, так как снег обнаружился в ботинках, рукавах и за шиворотом. Но дитё по-прежнему жаждало приключений на мягкое место, поэтому я забил, и мы пошли на площадку с качелями.

А теперь наконец-то топаем домой.

– Не «я настаиваю», а «нам надо», – отчасти спокойно замечает Никиша. – Я же просил тебя об этом подумать.

Ах да-а…

– Я думал, – усмехаясь, вру не краснея.

– И к каким выводам ты пришел? – скептически.

– Ни к каким, – хмыкаю. – Это ж всё дурь, Никиш, вырастешь – забудешь.

– Да не дурь это, – будто наяву вижу, как он кривит губы и недовольно хмурится. – Я загляну к вам сегодня, хорошо?

– Конечно. Только ты ж в курсе – у нас теперь Илья живёт.

Ребёнок на моих плечах пошевелился и согласно угукнул.

– Да, Соня рассказывала. Он твой родственник?

– Нет, скорее, знакомый, – мы приближаемся к дому, и, так или иначе, мне нужны свободные руки. – Дитё, слезай, – шепчу дочери.

Оно снова невнятно соглашается, но слезать не спешит. Приходится её поторопить. Одновременно слушаю мальчишку, обещающего прийти к восьми.

– А сейчас сколько? – интересуюсь.

Достать часы нет никакой возможности.

– Почти половина.

Ух ничего себе, погуляли, называется.

– Окей, буду ждать. Отключишься сам, хорошо?

– Хорошо, – негромкий ответ.

Наконец Соня, повздыхав, слезает. Я поднимаюсь с колена и ввожу код.

Обычно двери открыты, но как мне сказали соседи, на зиму их часто закрывают даже днём.

Поднимаю моё дитё на руки а-ля принцессу и захожу в подъезд. Сразу становится теплее, по крайней мере не дует ветер, и я мгновенно начинаю чувствовать насколько продрог.

Мда, доигрался.

Хотя, думаю, заболеть мне не светит – столько раз в детстве в снегу часами валялся и ничего.

Когда мы подходим практически к входной двери, изнутри её открывают и распахивают настежь. Илья на пороге немного неуверенно улыбается краем губ, а на мой невысказанный вопрос негромко, будто стесняясь самого себя, отвечает:

– Случайно услышал шаги.

В миг что-то во мне щёлкнуло, дрогнуло, забилось, выпало из уравновешенного астрала и за долю секунды снова встало на своё место.

Неприятное ощущение.

Надеюсь, Илья ничего не заметил, а впрочем, плевать.

Просто… это очень похоже на то, как меня выходила встречать Анька – вот уж у кого было удивительное чувство времени и интуитивного, даже какого-то тайного знания, когда я должен прийти домой.

Поставив Соньку на ноги, на дорожку в коридоре, развязываю бант на её шапке, и принимаюсь за пуговицы и молнию на куртке, пока Илья закрывает дверь.

– Я приготовлю чего-нибудь горячего, будете? – предлагает, отступая обратно внутрь квартиры.

– Давай, – соглашаюсь. – В холодильнике, вроде, молоко стоит. Если дитё не завалится баиньки сразу же, определённо его захочет.

– А ты?

– Мне бы чего-нибудь спиртного, но тут к нам гость обещал пожаловать, а дышать на него перегаром – моветон.

– Тогда я сделаю только молоко, – и отчаливает на кухню.

Мы с Сонькой плетёмся в спальню.

Она слабо отбрыкивается на мои попытки её переодеть, вяло цепляясь лаптями за подушку. Но вскоре сдаётся, обессиленно уткнувшись своим светлым ликом в тёплую простыню – консенсус достигнут.

Никиша приходит, как обещал, ближе к восьми. По уши закутавшийся в шарф, в сером кашемировом пальто и тех самых гриндерсах он напоминает пингвина или заблудшего снегиря.

– Привет, – здоровается, кивает выглянувшему из зала Илье и гипнотизирующе глядит на меня.

Я успел переодеться, немного отогреться, однако всё равно, вытянув рукава тонкого свитера, зябко прячу в них руки.

– И? – без интереса спрашиваю, заодно отстранённо вспоминая неоприходованное молоко.

Надо же кому-нибудь его выпить: так как дитё беспечно пребывает в сонном царстве, горячий напиток по наследству принадлежит мне. А то, чувствую, я поспешил петь оды своему иммунитету, и одним холодным вечером ко мне пожалует счастье в виде соплей, температуры и прочих радостей типичного больного.

– Пойдём прогуляемся, – коротко.

Закатываю глаза:

– Мы с Соней только пришли и жутко замёрзли. Лучше сам скидывай шмотки и не морочь мне голову.

Мальчишка мнётся, но, согласившись, снимает верхнюю одежду. В глаза снова бросается его обувка – прямо бельмо на глазу.

Обосновавшись в кухне, с некоторой благодарностью опустошаю чашку. Выжидающе смотрю на Никишу:

– Ну?

– Что «ну»? Ты обещал подумать.

– Обещал, – легко соглашаюсь.

Но, как говорят: «Обещанного три года ждут».

Глядя на мою непокаянную рожу, Никиша кривится, что-то для себя решает и просит:

– Принеси ноутбук, пожалуйста.

Пожав плечами, притаскиваю технику в кухню.

Подключив блок питания к ноуту и розетке, малец залазит в браузер и вводит «Дети-404». Пока загружается страница, бросает на меня короткий острый взгляд:

– Может, так ты поймёшь лучше.

Гугл тупит, правда, подозреваю, по вине ноута, и я откидываюсь на спинку стула.

Мы сидим боком друг к другу, причём мне досталось место напротив незашторенного окна. И только я собираюсь по-тихому задремать, Никиша подсовывает мне мазилу.

– Читай про себя. Только до конца, – заставляет меня посмотреть в его глаза. – Пожалуйста.

– Как скажешь, – пожимаю плечами.

Читаю нечто вроде заголовка «ДЕТИ-404. МЫ ЕСТЬ». Непонимающе гляжу на мальчишку – он кисло морщится и кивает, мол, читай давай, ты ж обещал.

Эх…

«Мне 16 лет, и я… Такой же человек…»

«…ощущаю себя отвратительной, неправильной…»

«Я боюсь признаться… Я не хочу прятаться… Я хочу любить людей…»

«Мне без нескольких дней 17, и я очень хочу жить. Но, по мнению общества, я неизлечимо болен…»

«Они говорят, меня не существует.

Они говорят, я второсортен.

Они говорят, у меня нет будущего.

Они доводят всё до абсурда».

«Я – ребенок-404. Дефект в слаженном механизме, ущербный винтик. Я хочу перестать прятаться и врать…»

«Мне всего 14, и я лесбиянка… «Принятие себя» проходило очень тяжело, была попытка самоубийства, и не одна …Я ребенок-404, меня официально не существует. Ошибочка вышла: я есть…»

«Через месяц мне стукнет 15 лет. Я би. Биологически я девушка, морально скорее парень… боюсь признаться, что я не такая. Боюсь сказать: «Пожалуйста, хватит считать меня слабым полом». Мне страшно сказать родственникам… это ведь «неправильно»…»

«…я трезво понимаю, что рассказывать им не нужно. Не те взгляды. Не примут, а в семье и без того не самая хорошая обстановка…»

«Они меня убьют. Хоть и любят. Но для них я выродок, как и для многих из нашей страны…»

«Мама узнала. Орала, плакала и выгоняла из дома… Мы не отличаемся… Мы – дети-404. Мы просто хотим быть услышаны…»

Таких полуанонимных писем около сотни.

Наверно, больше всего меня удивляет, что некоторым детям меньше четырнадцати.

Даже не знаю, что думать.

Не похоже на шутку или прикол Никиши. Слишком… грандиозно что ли. И совершенно бессмысленно.

Задумчиво откидываюсь на спинку стула и только тогда понимаю, что малец очень внимательно следит за выражением моего лица. Он, предугадывая развитие событий, вскидывает вперёд руку с поднятым указательным пальцем, «смыкая» им мои губы.

– Это не всё. Сейчас, – забирает ноут, и что-то недолго ищет в поисковике.

Дальше – отдаёт технику обратно.

Криво усмехнувшись, снова начинаю читать.

На этот раз – статьи: «Государство извращенец», «Дети-«404»», «Откуда берутся подростки-геи?»

Читаю медленно, давая себе время подумать или хотя бы просто оттянуть момент, когда придётся говорить об этом с Никишей. После третьей статьи недолго сижу в некоторой вакуумной прострации, но всё же предлагаю:

– Пошли, выйдем на балкон.

Не то чтобы я переживаю, мол, Илья услышит наш разговор и в нём сразу проснутся гомофобные наклонности, однако какая-то доля толерантности во мне имеется.

Пока мальчишка заходит первым, я явственно слышу, как судорожно дёргаются и скрипят шестерёнки в моей голове.

Это… необычно. Да, определённо.

Закрывая за собой дверь, не нахожу вопроса умнее:

– Ты считаешь себя одним из них?

Зябко пожимает плечами. Я тяну носом воздух – не такой уж холодный, так с чего бы?

– Дай, что ли, закурить, – просит.

Удивляюсь, но выполняю просьбу.

Никиша неловко, озадаченно крутит сигарету в пальцах, будто примеривается или попросту не знает с какой стороны затягиваться.

– И?

– Сначала скажи, что думаешь?

– Ничего, – фыркаю, отвечая честно. – У меня сейчас котелок не варит. Слишком много букв, – постно поджимаю губы. – На мою долю и за неделю редко выпадает такое количество.

Ну да, а если уж не врать самому себе – не то чтобы это шокирует, не то чтобы меня посетило озарение и похожее чувство, но на удивление, не могу не посмотреть на ситуэйшн с другой точки зрения.

– Ясно, – при тусклом свете видно, как он кривится, а затем с наигранно удивлённой физиономией «роняет» сигарету вниз с лоджии. Поясняет: – Я передумал, – вот же… некурящий. Потом продолжает: – Я говорил об этом с отцом, вроде, чистосердечно признался. Попросил не говорить маме.

– А он? – типичный вопрос.

Ироническая, скрыто-горькая ухмылка:

– Сказал то же, что и ты: это подростковое, перебесишься. И согласился не говорить маме, если я полгода похожу к психологу.

– И ты ходил? – мне даже интересно.

– Угу. Ходил не полгода, а два.

– Вылечился?

Вскидывает голову, дословно цитируя:

– «Гомосексуальность ни у кого не болит, не чешется, не зудит, не ноет, не разрастается, не опухает, не передается никаким путем и не угрожает ничьей жизни или здоровью». Это не лечится, Саш. Это вообще не болезнь.

Мы молчим. Он не продолжает, я не задаю вопросов. Открываю окно полностью, закуривая и опираясь локтем на подоконник. Сразу становится холоднее.

Никотин способствует спокойствию. Наверное, сегодня отчалю в какой-нибудь клуб, а то лезет в голову всякое…

Глядя на меня, Никиша кусает губы.

Треплю его по волосам, а он словно под действием наваждения, отклоняет голову и прижимается ко мне, крепко обняв за талию. На секунду опешив, свободной рукой обнимаю мальчишку в ответ.

Он, сжимая объятия сильнее, произносит, точно маленький ребёнок:

– Нечестно, Саш… Ты поступаешь нечестно.

Не отвечаю – да и что здесь можно ответить?

Мы так и стоим, пока Никиша, встрепенувшись, не отступает на пару шагов.

– Извини, – поспешно отворачивается. Пожимаю плечами, мол, не за что извиняться, он же выходит из лоджии: – Мне пора. Встретимся ещё.

Я не успеваю остановить его – на языке вертится одна непроизнесённая фраза. Но очевидно она – лишняя. И сейчас, и потом.

«Сочувствую».

На этот раз я бы произнёс её не для фикции.

Не до конца понимаю, почему чувствую то, что чувствую сейчас и не знаю, хорошо это или плохо, но мне жаль его. Уж я-то насмотрелся, что общество творит с «не-такими». А если бы Соня… Ну уж нет.

Одевается мальчишка лихорадочно, стараясь сохранить хотя бы часть лживого псевдо-спокойствия.

Илья оборачивается на мальца, смотрит на меня, и, нахмурившись чему-то своему, возвращается к просмотру киношки.

Никиша хочет уйти, не попрощавшись, передумывает – разворачиваясь лицом ко мне, хочет что-то сказать, но в последнюю секунду отворачивается, выдавая стандартное «пока».

Закрываю за ним дверь. Подперев плечом стену, скрещиваю руки на груди и некоторое время гляжу в никуда.

В какой-то момент меня окликает Илья, мол, жрать будешь? Вопрос отрезвляет и помогает отвлечься.

После ужина перечитываю отдельные моменты и недолго лазаю в Нете, находя вполне реалистически подтверждения тех статей и материала сайта.

Что ж, как говорят: «Я подумаю об этом завтра».

Следующие дни проходят обыденно. Я уже не удивляюсь, когда Никиша растворяется в неизвестности, и даже подумываю, стоит ли мне просить Илью тоже приглядывать за моим дитём. Но не успеваю подойти к вопросу серьёзно, как за час до окончания рабочего дня слышу мелодию входящего звонка своего телефона.

Никиша.

Недоуменно принимаю вызов:

– Да?

– Привет, есть пара минут?

– Ага, – параллельно буднично открываю на компе пару нужных программ с графиками и чертежами.

– В общем, ничего особенного, – его голос хрипнет и прерывается. Вдобавок чувствуется некая то ли дрожь, то ли нечто вроде того. – Я… – выпаливает на одном дыхании: – Я хочу попрощаться.

___

Материалы и вырезки реальны. Прошу прощения, если оскорбила кого-либо их цитированием.

http://outloudmag.eu/events/item/85-deti-404-mi-est – Дети-404. Мы есть.

http://www.rosbalt.ru/generation/2013/02/13/1093554.html – Государство-извращенец. Там же можно найти остальные статьи Елены Климовой.

========== Глава 16: Драма? ==========

– В смысле? – непонимающе застываю с наведённой на очередную программу мышкой на экране.

– Я подумал… – сам себя перебивает: – Мне кажется, это бессмысленно. Извини, что приставал к тебе. Я поступал неправильно и безответственно.

Решительно понимаю – что-то здесь не так. Сообразить бы что.

– У тебя что-то стряслось? – спрашиваю не в тему.

Долго молчит, когда отвечает, голос такой… не могу точно описать, но по ощущениям, будто прикосновение к битому стеклу.

– Нет, ничего. Просто подумал. Неважно.

Но я почему-то ему не верю.

Обычно я не докапываюсь, но здесь есть нечто настораживающее. Словно где-то далеко непрерывно звучит пожарная сирена. Поэтому не отвязываюсь:

– И всё-таки? Насколько мне помнится, из-за пустяков ты не звонил ни разу.

– Нет, не пойми меня неправильно. Я хочу попрощаться – ничего особенного.

– Ты куда-то уезжаешь?

– Нет. Я… ну, понимаешь, так как это всё бессмысленно, я хочу это закончить.

Что за ахинея? Мальчишка выражается слишком путано, что совершенно не в его стиле.

– Каким образом?

Фыркает, но как-то неестественно:

– Понимаешь… Чёрт, так много лишних слов. Не знаю, как правильно сказать… В общем, я хочу закончить это для себя – чтобы р-раз, и никто во мне больше не корчился, не мучился.

Ко мне подошла коллега, и я кивнул ей, подтверждая, что скоро закончу разговор и выполню-таки её просьбу.

– Никиш, не тяни. Выкладывай всё как есть – я на работе.

Снова молчание. Я уж думаю, не дождусь ответа, когда…

– Я хочу спрыгнуть с окна. Закончить всё. Умереть.

Всё во мне замерло.

– Ты смеёшься? – первая реакция.

Ту-дух… ту-дух… Моё сердце редко бьётся в столь замедленном ритме.

– Нет, – теперь его голос спокойный.

Убийственно спокойный.

Кончики пальцев начинает неприятно покалывать.

Сглатываю.

Пока ещё не верю. Стараюсь не верить.

– Это неудачная шутка.

– Это такая же шутка, как и моё признание тебе, а… ладно, неважно. Думай как знаешь… Пока.

– Стоять! – замораживаю голосом пространство, одновременно бесшумно поднимаясь с кресла.