Текст книги "Шепотом (СИ)"

Автор книги: Nitka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

– Никита? Какой Никита? – хмурюсь.

– Ты его не знаешь… – начинает Сонька, я перебиваю:

– Сейчас узнаю. Дай ему трубку.

Секундная заминка – и неуверенное дочкино:

– Хорошо.

– Алло, здравствуйте… – решительно начинает некий мальчишка.

– Ты понимаешь, какую ответственность на себя берёшь? – грубо перебиваю.

Ни к чему сантименты.

– Понимаю, но…

– Вот поэтому не суйся. Передай Соне, пусть ждёт меня, я скоро приеду.

Отключаясь, захожу обратно.

– У нас к Вам ещё пара вопросов, – доброжелательно говорит приятной наружности женщина.

Сажусь на стул и снова готовлюсь отвечать.

Освобождаюсь примерно через полчаса. Понятия не имею, зачем они мариновали меня так долго. Проверяли выдержку или ждали, на каком моменте отсохнет язык?

В любом случае, они просили подождать: свой ответ я получу через несколько дней.

Забрав с парковки байк, еду в школу. Думаю извиниться перед дочкой, но её там не оказалось – персонал сказал, она совсем недавно ушла с каким-то мальчиком.

Звоню. Грустный ответ: стоим возле дома, кода не знаем, ключей нет. И она до сих пор с тем мальцом. Ну, сейчас оба получат втык.

Доезжая до нашего дома, вижу: стоят возле подъезда. Настроение у меня хуже некуда: злой как чёрт.

У обоих виноватые глаза, а я с трудом удерживаюсь, чтобы ни на кого не наорать.

– Софья, марш домой, – отдаю ключи и набираю код. – Обед в холодильнике, потом уроки. Вперёд.

Она стоит молча, не возражает, но и не уходит. Делает два шага и, уцепившись за край моей ветровки, пытается подавить всхлип.

Дочь, наверное, считала, что это обернётся шалостью, но я таких шуток не понимаю. У меня, пока ехал, чуть сердце не выскочило.

– Соня, – непререкаемо.

Кидает на меня неуверенный взгляд, но, поджав губы, всё-таки юркает в подъезд. Тогда я, крепко ухватив мальчишку за предплечье, отвожу данный субъект в сторону – он морщится, но не истерит и не отнимает руку.

Рядом с подъездом располагается небольшой палисадник с парочкой деревьев, клумб и прочей мурой, туда-то я и отволок этого провожатого-добровольца – не люблю выносить сор из дому.

– У тебя мозги есть? – почти шиплю, стараясь не говорить громко, чтобы не услышали соседи.

Мальчишка поджимает губы, гордо выпрямляя спину.

– Не думаю, что это настолько страшно, она ведь не маленькая.

– Она? Не маленькая? – у меня чуть брови на лоб не полезли. – Ей всего восемь. Приезжаю в школу – её нет. Соображаешь, что я мог подумать?

Он, сначала не веря, смотрит на меня, а затем хмуро кивает:

– Понимаю. Извините. Она сказала…

Закатываю глаза:

– Мало ли что она сказала. Эта хитрая пакость даже меня временами дурит, не то, что чужих людей.

– Но я же этого не знал! – мальчишка хмурится ещё больше, а я тяжело вздыхаю: дети…

Злость понемногу улетучивается. Так, вдох-выдох. Больше всех виновата моя ненаглядная дочурка, а этот пошёл у неё на поводу. Соучастник, но в какой-то мере неосознанно.

Решив закруглиться с обвинениями, я спокойно предлагаю:

– Хочешь кофе или чая?

– А? – он секунд пять глупо хлопает глазами, но быстро спохватывается: – Хочу, с радостью. Никита, – протягивает руку для пожатия.

– Саша. Можно на ты, – с хмыком её пожимаю.

Никита немного отступает, пропуская меня вперёд, и мы поднимаемся в нашу с Сонькой квартиру. Видно, что мальчишка здорово ошарашен поворотом событий.

Дверь не замыкаем, позволив свободно зайти внутрь.

– Разувайся, – киваю на полку для обуви. – Кухня там, – указываю в нужную сторону. – Чай сейчас сделаю.

Вспомнилось, что байк я опять оставил во дворе, и надо бы его хоть пристегнуть, поэтому обуваюсь обратно. Спускаюсь вниз, чтобы всё сделать.

Когда начинаю подниматься, навстречу спускается один мужик – сосед с первого этажа.

– Твой мотоцикл? – спрашивает, наверняка заранее зная ответ.

– Мой. Извините, он, наверно, мешает?

Мужик засовывает руки в карманы драных потёртых треников и со знанием дела тянет:

– Хоро-оший. Видел такой на витрине. Ты его, что ли, нигде пристроить не можешь?

Дядька косит под приличные сорок-сорок пять, с «пивным» пузом, небольшой лысоватостью и желтеющими то ли от кофе, то ли от сигарет, то ли от всего вместе зубами. Чтоб мне до таких годков, если стану похож, не дожить. Тем не менее, мужик оказывается дельным: когда я рассказываю ему, что действительно не могу нигде пристроить свою тарантайку, он подсказывает одну платную парковку.

– Буквально в двух шагах. Дерут прилично, но охрана неплохая. Сколько я там работал – ничего свистнуть не успели.

– Так вы рекламируете? – смеюсь.

– Нет, Боже упаси, – дядька тоже улыбается, – место правда хорошее, я много где прозябал, поэтому знаю.

– Посмотрим, – как раз вспомнилось: у меня ж там дети, поэтому наскоро попрощавшись, я поднимаюсь к себе.

Дети пили чай. Кто его приготовил – неизвестно. Но факт – справились без меня. Сонька о чём-то увлечённо рассказывала Никите, а тот поддакивал и задавал наводящие вопросы.

Никем не замеченный, я тихо затворяю за собой дверь. Зеркало в коридоре висит так, чтобы показывать отражение сидящих в кухне людей. Они, в свою очередь, могут увидеть меня, но, во-первых, в комнате царит темнота, а во-вторых, вряд ли кто-то додумается повернуть в сторону голову.

Малец умудрился меня заинтересовать.

До этого момента я не особо рассматривал мальчишку, но теперь, прислонившись к стене, с лихвой навёрстываю упущенное.

Когда я увидел его в первый раз, неплохое шестое чувство, не раз помогавшее при откровенно хреновых знаниях на отлично сдавать университетские тесты, подсказало единственно верную характеристику: «Слишком гордый, чтобы сдохнуть». Именно так, без лишних слов и запятых.

Теперь удалось заметить штрихи, доказывающие верность моего предположения.

Тёмно-русые, скорее каштановые волосы, до безобразия взъерошенные в чёрти-какой причёске, немного курносый нос, отчасти пухлая – детская линия губ, едва выпирающий кадык. Ростом пониже меня, но я в принципе тоже не особо высокий.

Говорят, одежда – способ человека что-то сказать миру. Мальчишка надел «уютный» вязаный свитер кофейного цвета и простые светлые джинсы с неброской пряжкой ремня. Зеркало могло немного исказить отражение, поэтому, чтобы закрепить общее впечатление, я, не скрываясь, зашёл в кухню.

Улыбка вежливая, до тошноты приятная, ногти не обгрызенные, а правильно обстриженные и ухоженные.

Домашний мальчик – сказал бы, несмотря на вышеприведённую характеристику, если бы не… В коридоре Никита оставил две вещи: по виду набитый кирпичами рюкзак и высокие гриндерсы.

Дети, видимо, слишком увлеклись разговором, поэтому ни шума, ни промелькнувшего света не заметили, а я ещё тогда, когда закрывал за собой дверь, успел мельком разглядеть странную обувку.

Эти гриндерсы явно выбиваются из образа ботаника – будто установленное на стройке ярко-красное объявление: «Осторожно, опасность! Ближе не подходить!»

Кислотно-оранжево-зелёные с разными шнурками они никак не вязались с обманчиво чопорным видом.

Эдакий протест против серости мира. Они лучше транспаранта и надписи на лбу заявляют, что хозяину обуви наплевать на общественность и чьё-то мнение в целом.

Однако я всё равно не могу воспринять мальчишку всерьёз – он подросток, а я по себе знаю, сколько в этом возрасте бывает заморочек.

Завидев меня, дети прекращают беседу.

– Соня, два дня. Вперёд, – сразу предупреждаю дочь, кивая головой в сторону спальни.

– Ну па-ап, – жалостливо тянет она, однако я, не поддавшись на уловку, добавляю:

– Три. И если я через пять секунд увижу тебя где-нибудь, кроме спальни, будет четыре. Считаю до трёх. Ра-аз.

Дитё шустро исчезает, а Никита со смешком спрашивает:

– Что это за шифры такие?

– Дни без техники. Без компа, телевизора и телефона. Может погулять на улице, но только со мной, когда у меня будет время и желание.

– Вау, – мальчишка, кажется, удивляется. – А в школе?

– Телефон заблокирую так, чтобы можно было только звонить. Насчёт остального претензий не имею, школа это школа.

– Кстати, – он отпивает немного чая, «обнимая» чашку обеими руками и полностью игнорируя ручку. – Почему она в четвёртом классе?

Разворачиваюсь к столу спиной, чтобы пошарить по полкам и сделать себе кофе.

– Мы с женой её рано отдали. В принципе, по дню рождения она подходит, поэтому в садике посоветовали отдать пораньше.

– И администрация дала разрешение? – слышу стук от столкновения его чашки со столом.

– А почему нет? – пожимаю плечами и проверяю температуру воды в электрочайнике.

Горячая.

Хотя… с отправлением в школу всё было не так гладко… Но посторонним это знать незачем.

Мы молчали, пока я сыпал себе растворимый кофе и лил в кружку воду.

– Ты не злишься? – нерешительный вопрос.

Закончив с приготовлением, поворачиваюсь. Наблюдаю за его неловким положением и чувствую себя немного отомщённым за сегодняшний стресс.

Медлю, с кружкой в руке садясь за стол.

– Немного, – отвечаю после затяжной паузы.

Мельком отмечаю: эта кухня действительно уютная – будто бы в тон общей атмосфере города. Здесь приятно проводить время, будь то семейный обед или ужин в одиночестве.

Никита смотрит виновато, становясь похожим на побитую собаку, но одновременно не теряет странного обаяния и этой… гордости, что ли.

В недолгом молчании допиваем содержимое чашек. Рядом на столе лежит нераспечатанный пакет слоёного печенья и вскрытое абрикосовое варенье – тоже нетронутое. Соня, хозяюшка, блин.

– Хочешь, выйдем на балкон, перекурим? – предлагаю, поднимаясь.

Насчёт подросткового курения я предрассудков не имею. Каждый решает сам для себя.

– Не курю, – отвечает твёрдо.

Вау, даже так.

– Как хочешь.

Лично я очень не против выйти на перекур. Плюс сегодня с утра, кроме пары бутербродов, во рту и крошки не было. А китайской стряпнёй, подозреваю, сыт не будешь.

Мальчишка немного помялся:

– Тогда я пойду.

Он явно не знает, как вести себя в такой ситуации.

– Вперёд, – не возражаю.

Малец снова не знает, что сказать, поэтому поднимается со стула и идёт в коридор. Я следом.

Никита недолго клацает выключатели, а находя тот, который даёт свет в коридоре, закидывает на плечи рюкзак. Присаживается, пытаясь обуть гриндерсы.

Видимо, пытается убраться отсюда как можно быстрее.

Со смешком подхожу, придерживая рюкзак за верхнюю ручку – он сильно тянет в бок, если наклониться.

– Так и думал, что там кирпичи, – заключаю, когда Никита поднимается.

– Книжки, – поправляет, дожидаясь пока я открою дверь.

Едва замок поворачивается, мальчишка вежливо прощается и уходит.

Так заканчивается наша первая встреча.

Минутой позже захожу в спальню. Сидя на большой кровати, дочь пытается читать сказку с картинками и старательно не обращает на меня внимания.

– Радость моя, ты постоянно выбираешь себе странных друзей, – присаживаюсь рядом, сгребая своё дитя в медвежьи объятия. Не получив ответа, кладу подбородок на её макушку. – Ребёнок, ты со мной не разговариваешь?

– Немножко, – буркает.

– Я волновался сильнее тебя, поэтому без претензий.

Закрывая книжку, она тяжко вздыхает.

– Пойдём, покормим уточек в парке, – великодушно предлагает.

Кажется, Её Величество больше не дуется. Иногда я совсем её не понимаю: по-моему, единственный, кто должен злиться, – это я.

========== Глава 4: Странности ==========

Следующая встреча с мальчишкой произошла не по моей инициативе. Он сам заявился к нам с Сонькой домой в пятницу, часам к шести вечера, с завязанным целлофановым пакетом апельсинов под мышкой. От его былой растерянности – ни следа, одна спокойная вежливая улыбка.

Я тогда получил ответ работодателей и размышлял, как очаровать молоденькую домохозяйку из соседней квартиры, чтобы она согласилась забирать Соню из школы. Мои рабочие часы складывались отвратно: отводить её я мог, а забирать – увы.

Поглядев в глазок и открыв дверь, флегматично позвал дочь:

– Ребёнок, к тебе пришли.

Дитё отбывало последние сроки заключения и с радостью выбежало встречать гостя. А ещё «Не хочу дружить, не хочу дружить».

– Я вообще-то к вам обоим, – он с непонятным лукавством глянул на меня и тут же поспешно отвёл взгляд якобы для того, чтобы отдать Соньке пакет.

Выходные у меня, как назло, суббота-воскресенье, лучше бы дали будние дни.

Первая неделя неоплачиваемая – это стандартно. А вот следующие – уже за деньги.

Разуваясь, Никита предоставил время подумать, чего бы съедобного предложить неожиданному гостю. Ситуация решилась после дочкиного предложения:

– Хочешь попробовать рисовые колобки? У нас остались. Папа не очень хорошо готовит, но они съедобные, – для уверенности искренне добавила: – Правда-правда.

Спасибо, обласкала.

Будущая жертва моих кулинарных способностей согласилась, и мы втроём отправились на кухню.

Думаю, это помещение можно с уверенностью назвать комнатой для посиделок. Еда рядом, телевизор – тоже, ноут при необходимости можно поставить на стол – а что ещё нужно?

Сонька, едва мы зашли, хотела монополизировать пульт, но под моим иронично-вопросительным взглядом сдулась и полезла в холодильник за обещанной едой. Кроме того, достала всевозможные соусы, пасты и прочую ерунду, в которой я не разбираюсь и, откровенно говоря, мало отличаю друг от друга.

Пока дети жевали, я помыл и нарезал апельсины – нечего фруктам пропадать, хотя, думаю, с рисом оно сочетается так себе.

Управляясь с ножом, до локтей закатал рукава тонкого свитера и краем глаза проследил, как Сонька сбегала за альбомом для рисования.

Вернувшись, она открыла один из своих шедевров, и они на пару с Никитой начали дебаты о силе искусства. Дочь вдохновенно расписывала важность тех корявых палок возле кривого домика, почему-то наименованных «забором», а Никита утверждал, мол, деревья нужны больше. Где он разглядел деревья, я в упор не видел – разве что возле домика обильно прорастали то ли ядовитые грибы времён Чернобыля, то ли продолговатые радужные ёршики для туалета.

Решив не вмешиваться, отставил стул немного назад и включил телевизор – наказание Сони не значит мой отказ от благ цивилизации. Будто назло, ничего интересного не показывали: одни душещипательные дамские сериальчики, новости и программы типа «В мире животных». Отчаявшись найти что-то съедобное, нашёл музыкальный канал.

Минут через двадцать мне надоело рассматривать в основном голые задницы, помноженные на сверкающие улыбки, и взгляд опустился на детей. Они рисовали.

Упираясь локтём в стол и положив щёку на ладонь, я прикинул разницу возрастов: около семи-девяти. Обычно это целая пропасть – да что там, в подростковом и детском возрасте год – уже «малолетка», «шпендель», «коротышка», а Никита с Соней мгновенно поладили. Не сомневаюсь, они и на переменах болтают.

Если сравнивать меня с мальчишкой – та же ерунда. Это для Соньки я «родитель» – у родителей обычно возраста нет, а мальцу наверняка кажусь стариком. Ему до моих лет – жить и жить.

Неожиданно Никита, словно почуяв мой взгляд, перехватил его и тут же снова отвёл глаза, принимаясь за малевание.

Меня дети не втягивали, но и не гнали, поэтому, вполуха слушая и их щебетание, и музыку из ящика, я рисковал задремать. И задремал-таки: в неудобной позе, в неудобном положении – почти заснул.

Около половины десятого почувствовал осторожное касание к плечу. Потянул носом запах ароматного горячего кофе и открыл веки. Надо мной склонился чему-то улыбающийся мальчишка, он же придержал за руку, когда я от неожиданности чуть не сверзился набок.

– Спасибо, – зевнул, потирая поясницу: мышцы здорово затекли. Сонно посмотрел по сторонам: – А где Соня?

– Спать пошла, – вежливая улыбка. Она скоро начнёт меня бесить. – Не хотела, но я сказал, что разбужу тебя, и ты отправишь её сам.

– Мм-м, ты нашёл к ней подход, – подавил желание потянуться.

Никита по-птичьи склонил голову, что-то оценивая, и, придя к какому-то результату, обернулся посмотреть время на настенных часах.

– Я, наверное, пойду. Засиделся.

– Да не, не парься. Если твои не хватятся, можем ещё посидеть.

Гостей я никогда не стеснялся и не выгонял, лишь бы Соньке не мешали.

Мальчишка колебался секунд десять, но занял стул напротив. Тогда на глаза попалась предназначенная явно мне чашка кофе.

– Твоя работа? – спросил, прежде чем сделать глоток.

Последнее, между прочим, зря. Кофе оказался жгуче-горячим и немного ожёг язык. Про себя выругавшись, я чуть не подавился и насилу удержал чёртову жижу во рту. Тут же её проглотил и, словно ошпаренный, влил в себя по меньшей мере литр холодной воды из графина. Закашлялся.

Следивший за моими метаниями Никита, с досадой приподнял правый уголок губ: эта кривая усмешка шла ему гораздо больше вежливой гримасы «на каждый день». Хотя, может, я делаю поспешные выводы.

– Самоуправство для второго визита, – весело прокашливаюсь.

Он ни капли не смущается:

– Прости. Не думал, что он получится таким горячим.

– Ничего страшного. Кстати, ты до сих пор не куришь? – с любопытством кладу кисти рук на стол.

– Нет. Три дня прошло, – скептически фыркает, уплетая оставшиеся апельсиновые дольки.

– Жаль, – в театральной скорби поджимаю губы.

Он смеётся, чисто мальчишеским жестом откидывая назад волосы с глаз, и на какую-то секунду, пока они опять не улеглись, я замечаю небольшую родинку возле правого глаза – ближе к веку, чем к уху. Это смотрится почти трогательно и по-детски мило. А Никита, похоже, старательно прячет её за занавесью волос.

– Нет, всё-таки пошли на балкон, – решаю, поднимаясь. Он хочет возразить, но я перебиваю: – Ты не куришь, слышал. Но постоять-то можешь. Хочешь, марлю дам – противогазов, к сожалению, не держим.

Прыскает от смеха, однако соглашается. Мы заходим на лоджию, где я пару раз чиркаю зажигалкой и подношу огонёк к заранее вытащенной сигарете.

Не то, чтобы у меня зависимость – обычный способ расслабиться.

Открываю два соседних окна – слева пристраивается Никита. На улице довольно темно, но я вижу, как он морщится от запаха никотина. Неужели так противно?

– Предки точно не хватятся? – интересуюсь между затяжками.

– Нет, – с любопытством осматривается. – Я обычно гуляю допоздна.

– Понятно.

– А тебе не пора? Я, кажется, навязываюсь…

– Забей, – перебиваю.

Внизу во дворе дети возраста постарше Сонькиного играют в салки. Темень их не смущает совершенно, а громкие звонкие голоса, готов поспорить, слышно чёрт знает где.

Вспоминаю, о чём хотел спросить сразу:

– В каком ты классе?

– Выпускник, – Никита тоже разглядывал ребятню.

Освещение в лоджии я не включал – хватало света, падающего из соседней комнаты и улицы. Где-то недалеко надрывно загудела сигнализация.

– А кем мечтаешь стать? – честно говоря, это не слишком меня интересовало, но не хотелось прерывать разговор.

Мальчишка ненадолго задумался и, поставив локти на подоконник, ответил:

– Гонщиком – типа того.

Едва не давлюсь дымом: на гонщика малец не похож совершенно – вот ни на грамм. В итоге выдаю:

– Какая-то приземлённая у тебя мечта.

– Мне не нужны мечты, мне нужны цели, – заявляет и резко переводит взгляд с асфальта внизу на моё лицо. Будто цепляется за него, что-то прощупывает, и у меня не получается отвести взгляд. В темноте его глаза кажутся почти чёрными, точно вырезанными из чистейшего обсидиана. – Я мог бы сказать, что в детстве хотел стать музыкантом, продавцом или адвокатом, но это глупо. Я знаю, чего хочу.

Качаю головой, словно потешаюсь, но на самом деле пытаюсь разорвать эту дьявольскую магию взглядов. Не получается: я даже забываю сделать затяжку, и сигарета вяло тлеет в пальцах.

– А что родители?

Сам легко разрывает контакт. Надеюсь, он не услышал моего тихого облегчённого выдоха.

– Они не понимают, чего я добиваюсь, хотят сдать в мед. Говорят, за этим будущее, а гонки – слишком рискованно. К тому же, в своё время папа хотел поступать, но не прошёл.

Пытаюсь казаться невозмутимым, однако судорожно раздумываю: что это, чёрт возьми, только что было. Тем не менее, продолжаю неторопливый разговор:

– Хах, мои меня так не напрягали.

Они терпеть не могли тех, кто пытается реализовать себя в детях.

Но насчёт этого я умолчу.

Дальше – тишина. Если за неё можно посчитать посторонние звуки снаружи.

Докуривая сигарету, спрашиваю:

– Ты, кстати, зачем-то пришёл или просто так?

Кивает, скорее самому себе:

– Хотел кое-что сказать.

– О как, – без энтузиазма отзываюсь.

Может, он эмоциональный вампир, или как их там называют?

– Да, – снова внимательный взгляд. – Но, думаю, в следующий раз. Я всё-таки пойду.

– Топай, дверь прикроешь, – пожимаю плечами.

– Как скажешь, – на секунду замирает и тут же выходит, скрываясь в дверях.

Странный. Никак не могу понять, что он за человек… Но сейчас о чём-то разглагольствовать бесполезно.

Спать охота.

Порыв ветра остервенело колышет деревья и гонит невидимой плёткой белых пушистых небесных овец. Они почти не различимы из-за отсутствия солнца, но умудряются закрывать звёзды и бледные отзвуки серебристо-золотой луны.

Выходной, ага…

Не мудрствуя лукаво, достаю из кармана следующую на очереди сигарету.

========== Глава 5: За живое ==========

Я не хотел заводить животное. Совсем. Зато хотела Соня. А когда Соня чего-то хочет, к ней из любимых сказок прилетает добрая фея и ради Сонькиного же блага превращает её из принцессы в чертёнка. На некоторое время.

В итоге фея с чистой совестью дезертирует обратно на книжные страницы, а я остаюсь разгребать неприятности.

Ребёнок очень хотел попугайчика. Или собачку. Или кошечку. Или рыбок. Или морскую свинку… Короче, ей очень хотелось, чтобы в доме жил кто-то третий.

Не знаю, что стукнуло дитю в голову, но выходные я провёл очень весело. А вечером воскресенья перед сном дочь объявила голодуху. Можно сказать, басту тотального масштаба: или дома будет живность, или Соня перестанет меня кормить. Дочитывая ей «Холодное сердце», я проникся и пообещал, что в знак уважения к протесту обязательно пропущу пару завтраков и обедов.

Она не поверила и обиделась.

В понедельник выяснилось наличие ещё одной проблемы.

– Я не хочу, чтобы она меня забирала, – категорически заявило дитё, пока я, присев на одно колено, застёгивал пуговицы на её терракотовой рубашке.

– А что ты предлагаешь? – спокойно спросил, приканчивая последнюю пуговицу. Оставался галстук. – Одну не пущу, – заранее предупредил, едва Соня открыла рот.

Она тут же его закрыла и насупилась.

– Никита может. Вы же теперь знакомы, – наконец выдала, приподнимая подбородок, чтобы дать мне возможность прилично завязать хитроумный узел.

– Никита, радость моя, тоже школьник, – напомнил. – У него своих забот хватает.

– Всё равно, – заупрямилась дочь. – Тут идти пять минут, а ему от нас – четыре. Он недалеко живёт. Пожалуйста, пап.

Наши глаза находились на одном уровне – смотря в дочкины, не проникнуться невозможно.

Заканчивая с галстуком, ответил:

– Я подумаю, если Никита точно не против. Но эту неделю ты ходишь домой со Светой. Ясно, дитё? – она сначала просияла, однако затем наморщила нос. Со вздохом я поцеловал дочь в лоб и поднялся. – Не серди меня на этот счёт. Ты знаешь, злиться я умею.

Мы встретились взглядами, и она понятливо кивнула. Иногда чувство меры в ней всё-таки просыпалось вместе с ощущением самосохранения. До рукоприкладства у нас дело никогда не доходило, но Соня имела представление, что это такое и с чем его едят.

Я отвёл её в школу и уехал на работу. Мой первый день прошёл неплохо, но был немного омрачён волнением за Соню. Зная дочь, я отдал ключи Свете, чтобы та вручила их ребёнку у дверей подъезда. На случай же, если Света окажется не очень честной женщиной, в доме, на моё мнение, воровать нечего – девяносто процентов денег на кредитке, а сходить за дочкой я упрашивал её при свидетелях.

И всё-таки… да, в таких делах я довольно доверчивый. А разве есть другой выход?

Ах да, мне удалось пристроить байк: цену запросили сносную, взамен избавив меня от множества волнений за свою драгоценную тарантайку. Честный взаимообмен.

Проще говоря, понедельник прошёл относительно хорошо, чего не скажешь об остальной части недели: проклятие доброй феи не спало, оставив Соню порождением преисподней.

Идею завести живность она не оставила и, пока меня не было, настырно бегала в парк, таская оттуда всё, что можно: ручных голубей, кошек, собак, ёжиков. Никита забежал в среду, а после начал заходить каждый день, хохоча насчёт бесплатного цирка.

Проказнице повезло, что парк находится совсем рядом – через дорогу по зебре и дальше по тротуару, иначе больше она бы этот фокус не провернула.

В субботу, когда я выпроводил всех незаконных арендаторов и уложил дочь спать, мальчишка поведал мне, как она пыталась утащить утку, но утка оказалась проворнее. Сегодня она, кстати, чтобы заиметь постороннего жильца, под благовидным предлогом сослала меня в магазин.

– Ты очень терпеливый человек, – посмеиваясь, заявил Никита.

Настенные часы на манер кукушки ознаменовали десять часов вечера.

Мы вдвоём сидели в полутёмной комнате на диване и смотрели кино. Не помню, чья это была инициатива: просто малец снова остался, а я и не думал его прогонять.

– На самом деле наоборот, – я стащил с соседнего кресла два тонких одеяла. Одно предложил соседу, вторым укрылся сам. – Я терпеливый только с Сонькой, а на остальных мне наплевать. Она – исключение из всех правил. Была и будет.

Что-то меня потянуло на откровения, лучше бы замолчать, пока не сболтнул лишнего.

Общаясь с Никитой, я, что удивительно, тоже не ощущал дискомфорта, хотя у нас разница в возрасте тоже – ого-го. Это отличало его от многих моих знакомых подростков, но у меня по-прежнему не получалось вычислить, в чём секрет.

Настоящая загадка.

– Угу, я уже понял, – Никита перевёл разговор на другую тему. – Соня говорила о моём согласии?

– Нянчить её? – не отрывая взгляда от экрана.

Помнится, первый раз включая плазму, я пообещал себе не удивляться, если изображение будет монохромным – вроде как в тон стилю залы. Слава Богу, до такого Анькины предки не додумались.

– Провожать, – мягко поправили.

Не отвечая, я критически оценивал разворачивающуюся в фильме битву. Выглядело эффектно, но один из главных героев периодически по-крупному лажал. Видимо, умеет хорошо торговать харизмой, раз из шоу-бизнеса ещё не выперли.

– Переигрывает, – сообщил я.

– А? – Никита потерял нить разговора, но сообразил, что к чему, и согласился: – Да, и не только в этом фильме. По-моему, ему никогда не удавались роли положительных персов.

Какое-то время в комнате раздавались одни реплики из кино – мы притихли.

– Лады, – решился я, заваливаясь на диван так, чтобы закинуть ноги на широкую спинку, а голову разместить вплотную к коленям Никиты, – с понедельника Соню забираешь ты. Не нравится мне Светочка – хоть тресни. Если мелкая будет жаловаться, мол, у неё раньше заканчиваются уроки, а ждать лень – пригрози мной. А если надоест с ней возиться – обращайся.

Он вежливо улыбнулся и кивнул:

– Обязательно.

Не-ет, эта улыбка меня здорово раздражает: смотрится будто покер-фейс или плотно прилепленная к роже табличка «У меня всё классно!»

Я встал, намереваясь совершить набег на холодильник, а когда вернулся вместе с холодной бутылкой пепси и прочей снедью, фильм уже заканчивался. После титров Никита смылся мгновенно, заставив меня впервые серьёзно задуматься о причине этих визитов. Он нас с Соней почти не знает, но с завидным упорством навещает вместо того, чтобы, как прочая местная молодёжь, шататься по закоулкам с алкоголем в руках и желудке.

Да не был он «правильным»! Не та… манера держаться или что-то вроде того.

По крайней мере, я так считаю. Крайняя вежливость, мягкость движений и эта улыбочка – удобное прикрытие. Но зачем тогда…

Я не параноик, скорее скептик, однако найти адекватные ответы на свои вопросы не получается. Плюнув на неблагодарное дело, я достал ноутбук и до полтретьего копошился во всемирной сети.

А в воскресенье около десяти утра Никита пожаловал не один. Он принёс живность.

– Такса, – известил нас кеп. – Мой друг пытался её продать, но покупателей не нашлось. Его мама хотела усыпить собаку, а я предложил выход.

Псина покорно висела на руках мальчишки, глядя на окружающих грустными чёрными глазами. Нелепый пёс: особенно эти длинные уши, недолапы и странный хвост…

– Вы что, заодно? – хмуро поинтересовался и протёр глаза.

Я встал совсем недавно – проснулся, можно сказать, от стука в дверь и не блистал благожелательным настроем.

– Его зовут Альберт, – проигнорировал вопрос Никита.

– Хоть Жучка, – парировал. – Забудьте, никаких животных.

– Но пап. Папочка, пожалуйста, – захныкала Соня.

– Нет, – бескомпромиссно. – Для особо глухих повторяю: никакой живности в доме.

Я стоял на пороге квартиры, а мальчишка – в подъезде на лестничной площадке. Не сказать, чтобы он был серьёзно настроен, скорее… насмехался. Или получал удовольствие от удачной игры во что-то. Так сразу не определить, но если приглядеться… А Никита поймал мой взгляд и на секунду улыбнулся кончиком губ: легко и лукаво. Однако всучить собаку он попытался ещё раз:

– Тогда её усыпят.

– Пусть найдут питомник.

Надоело.

Хотел закрыть дверь, но не дали: Соня удержала ручку, а малец вставил ногу в проход.

Да мать твою – я понимаю, восьмилетка, но в семнадцать мозги должны присутствовать. Не знаю, как у меня хватило терпения и нервов не заорать и гнать всех под хвост поганой метлой.

– Так, – вместо этого начал вкрадчиво. – Никита, с псиной можешь возвращаться туда, где её взял.

И, пинком откинув чужую ногу с прохода, захлопнул перед мальчишкой дверь.

– Пап, – пискнула мелочь.

– Ещё одна такая выходка, – засовывая руки в карманы спальных штанов, предупредил дочь, – и я передумаю насчёт Никиты. Решай: или он, или ничего.

Теперь ультиматумы ставил я.

А затем, оставив за собой последнее слово, ушёл досыпать.

В следующий раз меня разбудил негромкий разговор в соседней комнате. Судя по голосам: Никита и Соня.

Сначала думал забить, но минуты через три поднялся и открыл дверь в залу.

Дети играли в шахматы. Вернее, Никита учил моё дитё: расставлял по доске фигуры, расписывал их названия и возможные ходы.

Сонька понятливо кивала – видно, очень нравились шахматы. Я неплохо в них соображаю, но её научить не додумался – мы больше убивали время картами или игрой в кости.

– Справа получились ладья, тура и ферзь. Если пешка… – Никита, заметив меня, не договорил и приветственно махнул рукой: – Доброе утро.

– Пис, – зевая, сонно показал ему знак «мира».

Дочь, и думать забыв о предполагаемом зверинце, обернулась и подарила мне солнечную улыбку:

– Никита пришёл. Мы решили в шахматы поиграть.

– Ммм, – покивав, я облокотился на дверной косяк. Скрестил руки на груди. – Где такой раритет откопали?

Шахматы действительно выглядели очень красиво: резные фигурки из болотно-зелёного полупрозрачного минерала, играющие роль «белых», и гладкие черные пешки, офицеры, слоны вместе с прочими штатскими в полном комплекте.