Текст книги "Шепотом (СИ)"

Автор книги: Nitka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

На втором этаже кто-то до упора врубил колонки с Линкин Парком. Через открытое окно до нас доносилась вся полнота звука.

– Чего встали? – Сонька своим возмущением разрушила всю, можно сказать, торжественность атмосферы. – Пошлите домой, там какао и конфеты.

Фыркнув, я с ней согласился и, кивнув Никите, сделал пару шагов вперёд. Видя, что мальчишка стоит в нерешительности, продолжая отвратно-вежливо улыбаться, оборачиваюсь и непринуждённо ерошу его шевелюру.

– Пошли, – мягко произношу.

Моё любопытное дитё, скорчив недовольную морду, поторопило парнишку подняться. А тот почему-то низко опустил голову, не давая заглянуть в глаза.

Передёрнул плечами и первым забежал в подъезд.

Мальчишка, самый настоящий мальчишка.

Сонька с писком «Нечестно!» умотала следом.

Хороший день: редко когда удаётся за ограниченное количество часов и избавиться от стольких проблем, и приятно провести время.

А ещё я когда-то слышал, что глаза говорят больше, чем слова.

Поэтому, когда больно, мы отворачиваемся.

Дома я варганю детям обещанное какао, Соня восторженно рассказывает о поездке на пристань. Немного позже я занялся своими делами, а Никиша помог ребёнку доделать на вторник математику.

На пару минут, пока загружается браузер, снова задумываюсь над недавним ммм… инцидентом.

Я сделал что-то не то? Вернее не так, что я сделал, чтобы мальчишка заявился ко мне явно всполошённый, без видимой причины и выдал такое?

Прокручивая в голове события прошедших дней, не вижу ничего особенного. Я вёл себя так же, как и всегда.

Всё как обычно.

А если всё, как обычно, значит, это точно подростковые глупости: надумал себе всякого и мучается теперь.

Глупый мальчишка.

Никита просидел у нас до половины десятого. Провожая его, я опёрся плечом о стену.

Повисла немного напряжённая тишина, и, чтобы разрядить атмосферу, я ненавязчиво спросил:

– Завтра в школу, ты сам-то уроки сделал?

– Конечно, – завязывает шнурки. – Я хорошо учусь.

– Заметно, не зря же кирпичи в рюкзаке таскаешь – ты, можно сказать, будущий прораб. Не передумал ещё гонщиком становиться?

Не отвечая, поднимается и… не пойму, то ли для себя что-то решает, то ли всё уже решил и просто ждал подходящего момента, но я заранее совершенно точно не хочу знать то, что малец сейчас собирается сказать.

А он вновь, засовывая руки в карманы толстовки, поднимает взгляд к потолку и, глядя туда, – не на меня, впервые за время нашего знакомства – сухим, безэмоциональным голосом произносит:

– Может, ты знаешь или где-нибудь слышал о Детях-404?

И, не дожидаясь ответа, скрывается за входной дверью.

Я же, не понимая, что Никита имел в виду, недоуменно склоняю голову к плечу, рассеянно гляжу на дверную ручку и иду ораторствовать, так как моя мелочь уже буйствует в спальне, требуя зачитать ей очередную сказку.

========== Глава 10: Обстоятельства ==========

Следующую рабочую неделю я был слишком занят, чтобы думать о словах Никиты и вообще замечать кого-либо, кроме Сони. Пару раз звонила тёща, пару раз – мама. Шурик бодро отчиталась, что жива и всё в порядке – Алексей, отобрав трубку, всё сердечно подтвердил.

Обещанный начальством аврал пока занимал все мои помыслы – для выполнения недельного плана даже приходилось пару раз оставаться сверхурочно. Вот когда я радовался, что Никита согласился отводить Соньку: домой я приходил вечером, варганил что-нибудь съестное, кормил дитё, давал ей указания на завтра и заваливался спать. Ел через раз.

Половину выходных тоже просыпал и от понедельника до пятницы снова пахал как проклятый.

Хотя, мне не привыкать.

В принципе, можно сказать, всё сложилось весьма удачно: с Никишей напрямую мы почти не пересекались. «Привет», «Пока», «Всё в порядке?», «Нормально» – по-моему, единственное, чем мы обменивались.

Ну и замечательно, глядишь, за две недели у него вся дурь из головы выветрится.

Следующую субботу провожу дома, валяясь на диване и лениво клацая пультом каналы на телевизоре.

В прошлые выходные малец не появлялся, в эти – тоже. Но, в принципе, я не удивлён – должны же у него быть какие-то дела.

На землю плавно опускалась темень, моя мелочь возилась в спальне с куклами и прочими игрушками, а я остановился на древней киношке «Бросок кобры».

Тишина, мир и спокойствие.

Начальство обещало, что во вторник мы, наконец, вернёмся в обычный режим.

Звенит закинутый под диван телефон. Звенит секунд пять, и, пока я без энтузиазма шарю рукой по полу, мелодия стихает. Затем звучит ещё раз, но через пару секунд снова глохнет.

Какой нерешительный абонент.

Вылавливая свой орех, смотрю на экран.

Хмм, Никита.

Что-то случилось?

Незамедлительно перезваниваю.

– Алло, привет, – отвечают.

– Привет, ты чего-то хотел?

Медлит.

– Нет, телефон в кармане лежал, кнопка вызова сама случайно нажалась.

Не особенно верю кое-как сваянному оправданию: пацан не мог звонить мне последнему – два дня назад. А в принципе, чего это я такой подозрительный?

– Ясно. Тогда бывай.

– Пока… – отрывисто, и едва я собираюсь отключиться, Никита скороговоркой произносит: – Можешь, пожалуйста, приехать?

О как. Шестое чувство в который раз не подвело.

– Не проблема. Говори куда.

Попутно выключаю телик и взглядом подыскиваю какой-нибудь годный листок с ручкой.

Мелкий адреса не знает, но называет мне примерные общеизвестные ориентиры. Отчаявшись разыскать лист, прошу повторить дорогу и записываю схему на первой попавшейся обложке Сонькиной сказки. Дитё соколиным взглядом это засекает и уже заранее начинает обижаться.

Топает ко мне, заглядывая под руку, и я, записывая, прикладываю палец к губам.

– Хорошо, понял, – заканчиваю разговор, – сейчас приеду.

– Соню не бери, – просит, прежде чем отключиться.

Ребёнок последние слова слышит, сначала думает обидеться ещё сильнее, но потом соображает:

– С ним случилось что-то плохое?

– Не знаю, – честно отвечаю, – но твой деликатный дружок ни за что не позвал бы меня просто так.

Понятливо кивает и не хнычет, когда я ухожу – разве что состраивает на прощание обеспокоенную мордашку.

Указанное мальцом место находится довольно далеко, поэтому приходится ехать на байке. Сверяясь по памяти с указаниями, нахожу-таки «контрольную точку». Свет фары помогает обнаружить в надвигающейся темени Никишу. Он сидит на перилах полузаброшенного здания больницы и отстранённо, с некоторым выражением обречённости глядит в сторону. Ну прям эпическая картина «Издыхающий в тоске дней школьник». Художник: Айвазовский-Малевич.

Впрочем, увидев, а точнее, услышав меня, мальчишка спрыгивает с перил и пытается сотворить на своей физиономии подобие оживлённости. Получается из рук вон плохо.

Подойдя ближе, вижу у него на скуле внушительный синяк.

– Привет, – тормозя, машу рукой. – С кем-то подрался?

Кривится, но отвечает:

– Не совсем. С другом.

– Понятно. А звал зачем?

– Ты… – сначала хмурится, не решаясь, но всё же поднимает на меня взгляд: – Разреши мне у тебя переночевать.

Опираясь на байк, немного удивлённо отвечаю:

– Не проблема. Но разве случилось что-то необычное? Подрался, с кем не бывает – твои разве из-за этого будут промывать тебе мозги?

– Как сказать, – подходит ближе, скрывая волосы под капюшоном мягкой коричневой толстовки. Лёгкий спортивный рюкзак у него за плечами точно такого же цвета. – Родители, особенно мама, спросят, что случилось, а я сейчас в таком настроении, что всё им как на духу выложу. Не хочу, чтобы они волновались.

– Ясно. Понимаю, – киваю в сторону байка и отдаю мальчишке второй шлем. – Бери тогда и садись сзади.

Спустя десять секунд мы уже в дороге.

Никита крепко сцепляет руки на моей талии, плотно прижимаясь к спине. Немного необычно: как правило, так со мной едут именно девушки, а Сонька усаживается спереди – но ситуация совершенно не напрягает.

Ставлю байк обратно и вместе с мелким топаем домой. Моё дитё не спит: какой там, ещё ж нет десяти, и встречает нас радостным воплем: «Никита пришёл!»

Тот немного смущённо «даёт пять» по её протянутой руке.

Чувствуя себя выполнившим гражданский долг, я разуваюсь, снимаю верхнюю одежду и заваливаюсь обратно на диван.

– Предкам позвонил? – вспоминаю спросить.

– Ага. Когда ты мотоцикл ставил.

– Замечательно. Тогда будь паинькой и займи себя чем-нибудь сам. На крайняк, попроси Соню тебя чем-нибудь занять – она умеет.

– А я хочу ночевать с Никитой! – заявляет дитё.

– Ночуй, – пофигистически пожимаю плечами.

Дочь, уперев руки в бока, подходит, чтобы заслонить от меня экран телевизора. Не глядя на неё, переключаю канал.

– Я тебе не даю? – флегматично вопрошаю.

По музыкальному опять крутят какую-то ересь, но не мультики же Сонины смотреть.

Заглянуть, что ли, в Нэт? Там тоже ничего путного кроме соцсетей нет, но и то хлеб. Хотя… не, не то настроение, чтобы вести многочасовые мозговыносящие переговоры с виртуальными и реальными знакомыми.

– Я хочу с ним вместе спать! – категорично.

Собравшийся было что-то сказать Никиша подавился воздухом. Я смеюсь почти незаметно.

– Да пожалуйста, – сдерживая улыбку.

– Тогда ты спишь на диване, хорошо? – с неубиваемым энтузиазмом.

– Хорошо, – запросто соглашаюсь. – Можете там хоть гнездо свить. Никит, когда соберёшься ложиться, скажешь – я найду тебе чего-нибудь из своей домашней одежды по размеру.

– Угу, – успевает ответить, прежде чем его эксплуатирует моё дитё.

Лениво одним глазом проследив процесс уволакивания, признаюсь себе, что по-прежнему не могу понять, где сходятся круги их интересов. Точно не на куклах и произведениях Диккенса.

В процессе то ли клацанья, то ли просмотра неизбежно засыпаю и просыпаюсь лишь тогда, когда меня осторожно трясут за плечо.

– Ты обещал дать мне одежду.

Не желая просыпаться, наугад тыкаю куда-то пальцем:

– Поищи там.

Я уж подумал, что меня оставят в покое, как услышал чёткое, со смешинками в голосе:

– Там вообще-то потолок.

Вот блин.

Я грустно вдохнул.

Открыл один глаз.

Надо мной склонился Никита. Свет в комнате выключен, поэтому только телевизор отчасти освещает его лицо.

Он, кажись, улыбается.

– Ладно, – с трудом отказываюсь от эгоистичной просьбы отвязаться. – Щас. Ван момент.

Поднимаюсь с постели и плетусь к шкафам. Пока ищу свободные штаны и мало-мальски подходящий по размеру свитер, к сожалению, просыпаюсь.

– На, – вручаю.

Он оглядывается, видимо, в поисках места, где можно переодеться, но перехватывая мой отчасти ироничный взгляд, независимо хмыкает и стягивает с себя одежду здесь.

Не понимаю причину стеснения: суповой набор, как ни крути, у всех одинаковый.

Одевшись, немного подкатывает рукава и штанины, а так, в принципе, одежда ему почти в пору – широковата разве что. Садится рядом со мной на диван, прижимая к себе колени.

Некоторое время увлечённо наблюдаем за очередными достижениями доктора Хауса.

– Ты не спросишь, из-за чего случилась драка? – смотрит на экран.

Полулёжа на спине, зеваю:

– А тебе этого хочется?

После некоторой паузы задумчиво отзывается:

– Не знаю. Наверное, хочется. Особенно потому, что ты никогда не задаёшь лишних вопросов.

– Может, потому, что мне лениво их задавать?

Снова хмыкает. Хаус на данный промежуток времени отчаянно язвит:

«– Почему ты всё всегда драматизируешь?

– Потому что я очень нервная карманная собачка».

– А может, потому, что ты умеешь слушать.

Не смотрю на мелкого:

– Может быть.

За окном темнота – пора бы задвинуть шторы. И вообще, который час?

– Саш, – Никита вздыхает, подвигаясь ближе и прижимаясь к моему боку. Такое ощущение, что ему очень холодно – наверно, так и есть. – Спроси меня. Спроси меня, пожалуйста, и я всё тебе расскажу.

Непонятная интонация. Немного несвойственная тому Никите, которого я знаю. А, впрочем, могу ли я утверждать, что хорошо его знаю, если мы познакомились сравнительно недавно?

Но в том вопросе мне почему-то чудится подтекст: будто смысла гораздо больше, чем кажется.

Ерунда какая.

Нащупываю сзади одеяло, укрываю им нас обоих. Нечаянно задеваю лапу мальчишки – холодная, как у жабы. Ещё бы он не пытался согреться.

В комнате темно и уютно, за окном видны отблески горящих фонарей, а где-то в парке играет классическая музыка.

– Может, тебе чаю? – предлагаю.

Отрицательно мотает головой. Задаю обещанный вопрос:

– Ну, выкладывай, из-за чего подрался.

Поджимает губы.

– Это я виноват. Я его обидел – специально наговорил гадостей, чтобы он отстал. Кирилл – спокойный, как индеец, его словами вряд ли заденешь, но он не особенно лезет в чужие проблемы, а вот Митька очень вспыльчивый, и вечно ему надо всё знать – не отделаешься.

– Кирилл и Митя – твои школьные друзья? – начало меня немного заинтересовало.

Может, мистические друзья Никиты не совсем мистические?

– Почти, – кивает, обнимая себя руками, и осторожно, очень осторожно ещё больше на меня облокачивается. Не пойму к чему такая нерешительность. – Приятели по картингу. Мы давно вместе гоняем. Митька никогда не остаётся в стороне, особенно если дело касается нас с Кириллом. Не знаю, как он понимает, что меня что-то беспокоит, но как-то это чувствует. Сегодня тоже спрашивал… неважно, о чём. Просто задавал вопросы…

«…на которые не хотелось отвечать», – наверняка прозвучало про себя.

Вроде за тебя волнуются, должно быть приятно, должен быть благодарен, что, мол, ты кому-то не безразличен, однако всему есть предел. Кому-то достаточно искреннего или не очень «Со мной всё в порядке», а кто-то лезет в самое нутро – ворошит там то, о чём не хочется думать, и после разговора тошно и от самого себя, и от всего на свете.

– А ты? – спохватываюсь, понимая, что малец ждёт реакции.

– Наговорил ему всякого. Я умею бить по больным местам.

Хах, в точку, особенно вспоминая то: «У меня не получается понять, почему ты себя так презираешь?».

– И он тебе врезал?

– Ага, – легко слетает с его губ. – Ударил и минут пять добивался, чтобы я дал ему сдачи.

– Дал? – с усмешкой представляю себе сцену.

– Послал, – коротко. Потом с некоторым сожалением: – Мама не любит, когда я с Митей или Кириллом ссорюсь. Если бы она увидела синяк, обязательно поинтересовалась, откуда он. А я бы ответил.

– Не любишь врать?

– Не особенно.

Все мы «не особенно», но, увы.

Видел где-то цитату: «Говоря человеку неправду – теряешь доверие. Говоря правду – теряешь человека». Наверно, существуют где-то абсолютно честные люди, но, мне кажется, им скорее не повезло, да и теряются такие в общей человеческой массе.

М-да, по ночам меня, бывает, тянет пофилософствовать.

Дурная привычка.

– Так ты не слышал, да? И не знаешь о детях 404? – голос вырывает из вороха мыслей и неоконченных фраз.

– А должен? – осторожно спрашиваю.

Надо было всё-таки выделить минутку и заглянуть в Яндекс или Гугл. Чего мне стоило?

– Нет, – осмысленный ответ. – Тогда и не узнавай о них ничего, окей?

– Окей, – не задумываясь, вру.

Он меня заинтересовал, правда, не знаю, нарочно ли.

Зябко передёргивается, а я, возведя очи к потолку, сгребаю его в охапку, обнимая за плечи, и сильнее укутываю нас обоих одеялом. Замёрз, дурень, так чего упрямо молчать?

А Никиша поднимает голову, смотрит на меня и на секунду – буквально на секунду – из смущённого, потерянного мальчишки становится тем Никитой, которого я никак не мог понять, чтобы произнести:

– Это не подростковая дурость. Просто так сложилось.

Не вижу связи между нашим диалогом и его словами, поэтому не понимаю их смысла, однако додумываюсь до неопределённого:

– Может быть. Может быть.

Мальчишка кивает и под Хауса в виде колыбельной постепенно засыпает, уронив голову на моё плечо. Не досмотрев серию, я устраиваюсь поудобнее и тоже прикрываю веки.

========== Глава 11: Небольшое недоразумение ==========

Утром Соня партизански подсунула нам под ухо свой милейший будильник с убойным зубодробительным звонком. Я понимаю, большинство будильников и так не блистают особенно приятными мелодиями, но этот – адская вещица. Не знаю, чем руководствовалось моё дитятко, но мы когда-то зашли в супермаркет, и, увидав его, она упёрлась как бульдозер: «Хочу». Я противиться не стал. А зря.

Завела его на семь – не знаю, во сколько она подскочила, и поставила бомбу замедленного действия так, чтобы до неё не получалось дотянуться, не слезая с дивана, но на достаточном расстоянии, чтобы ощутить всю прелесть неутихающей какофонии гавканья, свиста и ещё бог знает каких звуков.

В полудрёме я различил, как подскакивает Никита у меня под боком – диван-то мы не разложили и спали буквально вплотную друг к другу.

Он поднялся – сразу стало холоднее – и выключил будильник. Едва шум прекратился, я без проблем заснул снова – такие вещи никогда не поднимали меня с постели окончательно.

В итоге моё «доброе» утро состоялось часа в полдевятого, когда дитятку приспичило позавтракать.

Удивительно: обычно на мои предложения поесть утром она отвечает отказом, а сейчас прямо до категоричного: «Если ты меня не покормишь, я упаду в обморок и умру от голода!»

Мелкая пакость.

Пообещав покормить нуждавшуюся с ложки, встаю и бреду в туалет. Наскоро привожу себя в порядок.

Придирчиво осмотрев себя в зеркале, ощупываю собственные лицо, живот и бока, явственно понимая, что в последнее время явно переборщил с вынужденной диетой.

Немногим позже, памятуя об обещании, достаю из холодильника гречку, ставлю её на одну из двух газовых конфорок. На вторую – сковородку с подсолнечным маслом.

Сидя за столом, дети лениво переговариваются. Никита, по-прежнему одетый в мои вещи, положив подбородок на стол, сонно наблюдает за происходящим. Не знаю, во сколько мы вчера легли, но, похоже, он совершенно не выспался.

Тяжко вздохнул, отозвавшись таким же тяжким «Ммм» на Сонькин тычок и попытку привлечь к себе внимание.

Жаря омлет и подогревая кашу, я одновременно нарезаю хлеб.

Дочь, расположившись у окна, кого-то рассматривает, не забывая время от времени тормошить Никишу. Когда омлет почти приготовился, дитё всё же решила прояснить ситуацию.

– Ники-и-та, ну посмотри! Тебе что, жалко?! Там к кому-то целая милицейская машина приехала!

Подумать только, «целая» машина…

– Никогда не любил милицейских, – вяло буркнул тот, не отрывая подбородка от стола.

Заинтересовавшись, я обернулся:

– Почему это?

Мне-то их «недолюбливать» есть за что, а наш Никиша вроде мальчик порядочный.

– Не зна-а-аю, – подавляет зевок. – Это чувство само появляется, особенно когда им от меня что-то нужно.

– Значит, в душе ты отъявленный хулиган, – преувеличенно серьёзно подвожу итог.

Сервируя стол, ненадолго заглядываю в окно. Утро сегодня особенно приятное, тем более дома тепло и, как я уже говорил, кухня невероятно уютная.

Фараонская укатайка стоит у соседнего подъезда. Рядом старый хрыч в форме объясняется с суровой тётенькой за пятьдесят: она, экспрессивно размахивая руками, чем-то возмущалась, а он понимающе кивал и, как нашкодивший третьеклашка перед директором, извиняясь, разводил руками, мол, я не при чём.

Ничего необычного, в общем-то.

Неведомо какой марки дряхлая тарантайка жутко барахлила, заглушая остальные звуки вокруг.

– Пап, я тут вспомнила, – позвало дитё, и я отвернулся, успев краем глаза заметить, как из того же подъезда выходят ещё двое типов в форме.

– Ау? – отзываюсь, отставляя сковородку.

– Ты маме стихи писал? – с неподдельным любопытством.

Никиша, до этого, кажись, окончательно решившись уснуть за столом, приоткрыл один глаз.

– Гмм… – замялся. Я вообще-то думал, что она начнёт о таком расспрашивать не раньше десяти лет. – Писал. Пару раз.

– А покажешь? У нас девочке тоже стих написали. Я его даже сфотографировала. Показать?

– Давай, – усмехаюсь.

Малец заметно оживляется и отдирает морду от поверхности стола.

Достав из кармана халата мобильник, ребёнок снимает с экрана блокировку и недолго что-то клацает. Каша уже готова, поэтому я раскладываю еду по тарелкам.

Пахнет одуряюще, похоже, на сей раз в борьбе с яйцами победа осталась за мной.

– Молоко будешь? – спрашиваю мелкого.

– У-у, – отрицательно машет головой.

Дочь находит нужную фотографию и показывает её нам. На скомканном бумажном листе в линию коряво написано:

«Я тибя люблю

Всё тибе падарю

Тока папраси

С неба звизду дастану».

Как мы с Никишей хохотали – надо видеть. Сонькину самодовольную улыбку – тоже.

– Кха-кха, а мальчик с какого класса? – от смеха малец закашливается.

– С пятого. Он математику хорошо знает, а русский – не очень.

Вспоминаю:

– Кстати, радость моя, а как у тебя с русским? Помнится, у тебя в дневнике я наблюдал трояк.

– Не трояк, а восьмёрку, – возмущённо. – Это потому, что Лина у меня книжку на перемене попросила, а отдала только после урока, – видя, что я хочу допытаться, эта лисья морда быстро переводит тему: – Ты говорил – стихи покажешь.

Фыркаю:

– Не было такого. Но, в принципе, можно посмотреть: тёща говорила, здесь остались коробки с фотографиями, записками и прочей мелодраматичной чушью. Анька их никогда не выкидывала. Но не раньше, чем мы поедим.

Итого: ели дети со скоростью аллигаторов, не забывая поторапливать меня.

Коробки мы нашли схороненными глубоко в диване и перепотрошили их все. Никиша тщательно вглядывался в фотографии, особенно школьные, посматривая то на них, то на меня. Поискусывал все губы, то чему-то хмурясь, то, наоборот, улыбаясь – тоже непонятно отчего. По-моему, на тех фотках нет ничего особенного.

Соня с любопытством глазела на саму себя, вслух читала переписки: Ани с подругами, Ани со мной, Ани с самой собой или ещё с кем-то. На непонятных словах запиналась, толкала Никишу, чтобы тот пояснил ей или прочитал, если попадалось что-то сложное.

Что касается меня, то, предоставленный самому себе, я сидел рядом на полу, у разложенного дивана, и просто наблюдал. Живописная из нас получалась картинка, и это, я даже не знаю, как передать, ощущение спокойствия, что ли – будто кто-то зимой укутал тёплым покрывалом, невероятно умиротворяло. Хотелось прикрыть глаза и ненадолго уснуть.

Стих мы нашли – один, к тому же самый нелепый из всех мною когда-либо написанных. Лист в клетку был аккуратно приклеен к обороту нашей с Анькой свадебной фотографии. Моим небрежным мелким почерком слова, её – изящным, ровным – внизу – примерная дата.

Печаль меня одолевают и тоска,

И как бы ни была ты далека,

Я жду тебя всегда, как верный пёс,

Который много горя перенёс.

В простые строки сложатся слова,

И какова бы ни была молва,

И как бы ты меня не отвергала вновь,

Моя, собачья, преданна любовь.

Не было никакой печали, тоски, ожиданий, отвержений и прочего. Был только пафос в холщовой рубахе и громадное желание, подобно мартовскому котяре, петь серенады. Однако голос мой оставлял желать лучшего, и, сознавая это, приходилось писать стихи. О чём – неважно, лишь бы в рифму, тем более Аньке нравилось, и мы оба оставались довольны.

Удивительно, как она так искренне приходила в восторг от очередной демонстрации порождений моего скудоумия.

– Это серьёзно ты писал? – удивляется Никиша, перечитывая строчки.

– А не похоже? – патетически вскидываю бровь.

– Ну-у… – у него скептически приподнят уголок губ. – Тут всё так эмоционально, а ты больше похож на…

Затрудняется в определении, поэтому подсказываю:

– Пофигиста?

– Угу.

– Бабушка говорила, что он всегда такой, если мамы или меня рядом нет, – влезает мелкая.

– Увы, – в театральной скорби покаянно киваю. Затем уточняю: – Бабушка, которая Валя?

– Ага?

– А новую маму поискать она тебя не агитировала? – подозрительно осведомляюсь.

Я даже не удивлюсь, если Соня скажет «да».

– Не-а, она только попросила, если мне понравится какая-нибудь твоя подружка, обязательно тебе сказать.

– Гмм… А ты?

– Я сказала, что знаю только Лёлю, но у Лёли уже есть парень.

– Охр… м-да, конечно.

Сонька – сама невозмутимость.

Никиша не отрывает взгляда от той свадебной фотки со стихом на обороте. На ней мы стоим вдвоём с Аней у дверей загса, при всём параде, с отчасти вымученными улыбками, хотя бракосочетание едва началось – рознь той фотографии, где мы в одном из турпоходов: в полной тяжёлой экипировке, перемазанные, грязные и до невозможности счастливые.

Как сейчас помню: годовалую Соню мы сплавили родителям, а сами махнули куда глаза глядят – в качестве медового месяца, а то раньше никак не получалось: то роды, то пелёнки-распашонки, то ещё что-то.

Оторвав на секунду взгляд, Никиша выдохнул:

– Ты правда… – запнулся, продолжив ещё тише – почти шёпотом, – женат?

Не придавая этому значения, легкомысленно пожимаю плечами:

– Можно так сказать.

Переглядываемся с Соней: она немного грустнеет и отводит глаза.

– Понятно, – рассеянно произносит мальчишка.

– А ты чего думал? – склоняю голову к плечу.

Молчит, но, решительно откладывая фотку в общую кучу, отвечает:

– Что вы в разводе, и она тебя не любит. Поэтому твоя мама хочет найти тебе новую жену.

– О, так ты слышал. Ясненько. Ты, наверно, понял, мы с Соней не очень любим говорить на эту тему. Понимаешь ли…

Меня перебивает моя мелочь: вздёргивает нос до потолка и глядит на мальчишку вызывающе, почти зло. Да уж, нам обоим эта тема осточертела.

– Мама с нами. Ты её не видел, но она хорошая. Не говори, что её нет.

Глядя на неё сейчас, я отчасти чувствую себя виноватым – точно не могу сказать, в чём: скорее всего потому, что не смог уберечь, сохранить для неё её единственную замечательную маму.

Никита растерян побольше моего. Сцепляет руки в замок, пытаясь рационально объясниться:

– Я не говорил, что её нет… Я думал, что вы… что она далеко.

Она и вправду далеко. Дальше, чем ты можешь себе представить.

Довольно болезненная тема. Пора закругляться.

Мы ещё недолго сидим в тишине, после чего я поднимаюсь:

– Ладно, пойду я по делам схожу. Когда наиграетесь, сложите всё, как было. Я вернусь где-то через час.

И, не обращая внимания на укоризненный взгляд ребёнка, сматываюсь.

Можно сказать, дезертирую.

На самом деле, никаких дел у меня нет.

Да-да, я всего лишь сбегаю от проблемы. Снова.

Прихватив ключи от байка, убиваю время перегонками с ветром. Он весьма занятный соперник.

Недалеко за городом есть длинные скоростные трассы и асфальтовые площадки неопределённого назначения – вот там можно прокатиться вволю и заодно поглазеть на ещё нескольких любителей риска и скоростной езды – если не на байках, то на машинах и прочих двух-, трёх-и четырёхколёсных табуретках.

Когда в следующий раз я поднимаю взгляд на часы – оказывается, прошло три часа. Приходится возвращаться.

По пути заезжаю в супермаркет и на пути к колбасным изделиям принимаю вызов от дочки.

– Он приехал! – радостно.

– Кто? – непонимающе спрашиваю и останавливаюсь, чтобы выбрать стиральный порошок.

– Мир.

– Он разве должен был приехать?

Лишний, на самом деле, вопрос. Когда это Его Высочество предупреждали простых смертных о своём визите. Другое дело, что в последний раз мы виделись чёрти-когда, и его приезда стоило ожидать в ближайшее время.

– Так он уже дома?

– Ага.

– А Никита?

– Ушёл. Он сказал, ему надо Альберта выгулять.

Вывод: тоже сбежал.

– Хмм, тогда ждите, сейчас приеду.

– Ага, – отключается.

Вот и новые гости. Раз Мирослав приехал, нужно купить чего-то к чаю – только вспоминая, что любит шурин, мне на ум приходит одно персиковое варенье.

Гости, гости… Надеюсь, если у него новости и имеются, то непременно добрые.

========== Глава 12: Некоторое негласное ==========

Мирослав моё дитё обожает. Может слушать её бесконечно, выполнять все прихоти и чуть ли не тапочки в зубах приносить.

Такое прямо-таки поклонение ребёнку на пользу не идёт, ибо зазвездится, поэтому я определённо радуюсь, что видятся они нечасто.

Кто бы мог подумать, что атомная бомба Мир, с детства мелких представителей человечества не терпящий, станет так возиться с племянницей.

О да, одно из лучших воспоминаний моей жизни: его испуганная потерянная физиономия, когда он в первый раз увидел Соню. Моя рожа, впрочем, тоже мало чем отличалась.

Сегодня я застал их в спальне на кровати, разыгрывающими сценку: принцесса и лошадь – транспорт, правда, двуногий, но обеспечивающий мне ещё пару минут здорового смеха. А смеяться есть с чего: кто бы из знакомых Мира его ни увидел – ни за что не поверил бы своим глазам. Мирослав же у нас весь из себя строгий и представительный, эдакий современный мафиози. Хотя, ему идёт.

В отличие от сестры Мир может похвастаться медно-рыжим оттенком волос. Цвет настолько тёмный, что некоторые принимают его за красный – то есть принимали, когда Мир отращивал волосы, а не сбривал, как сейчас – почти под ноль.

А ещё у шурина наличествует страсть к туфлям и рубашкам всех видов. Ну и временами к полуспущенным галстукам. Причём всё это он старается надевать в меру развратно, чтобы не только ходячий мафиози, а и ходячий секс. Это при структуре его тела не слишком тяжело, особенно из-за почти ежедневных походов в качалку.

Правда, не знаю насчёт качалки сейчас, но сдаётся мне, своё любимое занятие Мирослав не бросил.

– О, пап, – дитё заметило меня первой, радостно помахав лаптей. – Мы играем в пони.

– Я вижу, – фыркаю.

Мирослав тут же метает убийственный взгляд, мол, попробуешь заржать – и ты труп, но к тому моменту я уже успеваю отсмеяться, поэтому сейчас только улыбаюсь.

Мир к великому неудовольствию Сони опускает её на пол и идёт ко мне, чтобы подать руку для крепкого рукопожатия.

Секундный калейдоскоп: похороны и такая же тёплая, надёжная его ладонь – надеюсь, он ничего не замечает, разъединяя контакт.

– По делам или в гости?

– По делам, – коротко. – Думал здесь переночевать, а завтра уехать, а оказалось, вы сюда переехали. Мне повезло, – хмыкает, усмехаясь краем губ. – Ты не против моего присутствия?

– Нет, естессно. Диван в твоём распоряжении.

Кивает.

К нам подлетает Сонька, но больше внимания она обращает на просвечивающий сквозь полупрозрачный кулёк шоколадный рулет. Подхватывает его и мчит вскрывать на кухню.

Бросаю ей вдогонку:

– Если надумаешь его резать, не забудь сначала положить пальцы на полку.

Мелочь, оборачиваясь, противно показывает мне язык.

Мы с шурином недолго разговариваем на пороге, можно сказать, обмениваемся новостями: он рассказывает, как проходят его относительно спокойные студенческие годы, я – как скучнейше течёт наша. Оговариваюсь о мальце, и Мир, вспоминая о чём-то своём, серьёзнеет. Хочет что-то сказать, однако я успеваю прервать:

– Давай перед тем, как ты скажешь что-то отвратное, мы перекусим.

Театрально умоляюще складываю руки, и шурин, сдавшись, кивает в сторону кухни, где Сонька требует порезать «торт» и сделать «приличным людям» чаю.

Запросто выполняю обе процедуры, слушая рассказ дочери о своих школьных буднях.

Когда всё заварено, порезано и почти съедено, Мир без предисловий говорит:

– Он всё ещё следует за тобой.

Сначала хочу спросить «Кто?», но затем вспоминаю.