Текст книги "Шепотом (СИ)"
Автор книги: Nitka
Жанр:
Слеш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)
– Когда я это я успел стать «твоим человеком»?
Раздражённо подергивает плечами:
– Ты знаешь, о чём я.
Гляжу на него и вдруг понимаю, как ему хреново. Хех, подумать только, этот негодяй и чёртов эгоист, всю свою жизнь положивший на добывание денег – сначала для матери, потом, кажется, по привычке, – беспокоится за чужую шкуру. Ну да, он меня фактически подставил, ведь теперь, чтобы грохнуть его, нужно сначала наступить на мой труп, но и я ж понимаю – других вариантов просто не существует: любого из его лю… людоедов запросто могли подкупить. И одно дело, что в открытую они не полезут, а другое – отойдут на шаг в сторону, чтобы чужая остроконечная финка полоснула как-нибудь несовместимо с жизнью.
Оторвавшись от размышлений, слышу, как злобно скрипнули зубы Джеки.
Хах, совсем как тогда.
Flashback.
Первым из мальчишек о случившемся узнал Илья. Стиснув серый заюзанный нокиа, он вскочил и рванулся ко входным дверям Андрюхиной хаты. Быстро натянул грязные запылённо-красные стары и метнулся вниз по ступенькам. На предпоследней споткнулся и чуть не проехался носом по бетону. Вовремя восстановил равновесие, чертыхнулся, перебирая ногами, перескочил через порог и снова едва не запнулся – на этот раз уже о собственные шнурки. Витиевато выругался и на секунду замер, прежде чем с досадой сесть на одно колено – завязать шнурки покрепче.
– Куда это ты так?
Обернулся на чуть насмешливый голос:
– Не твоё дело, – огрызнулся.
Субъект даже не подумал разозлиться, обидеться или свалить курить в сторонку. Спросил:
– Что-то с Сашкой? – и по встретившему его угрюмому молчанию, убедился: – Что-то с Сашей.
Илья раздраженно поморщился, встал, побежал в нужную ему сторону. По шагам позади вскоре убедился, что «хвост» отвязаться и не подумал, и тогда рванул со всей силы, петляя и сворачивая в переулках. Однако когда субъект таки выдержал марафон – перешел на шаг и зло сплюнул:
– Валил бы к своим.
Джеки поравнялся с Ильёй и фыркнул:
– Не хочу. Давай выкладывай.
Илья покосился на него из-под чёлки и неохотно выложил:
– В больнице он. Его родители звонили, сказали: машина сбила.
– Ясно. Так мы сейчас в больницу? – сказал Джеки и попытался скрыть усмешку, глядя, как мальчишку перекосило от этого «мы».
Больше не переговариваясь, они добрались до больницы и не без указаний подвернувшейся медсестрички нашли убогую, скорее грязно-серую, чем белую, палату, в которой разместили Сашкину тушу.
Вышеупомянутая туша с гипсом на руке и внушительной повязкой на голове сидела, скрестив ноги, и уцелевшей рукой заполняла судоку.
Рядом валялась стопка газет с различными кроссвордами. На соседней койке разлёгся какой-то совсем безнадёжно больной с подвешенными загипсованными ногами, ещё две постели – пустовали.
Атмосфера самой палаты подействовала на гостей так угнетающе, что они даже забыли постучать.
Заслышав шаги, Саша поднял голову. Безнадёга попытался сделать то же самое, но безуспешно.
– Привет, – первым уверенно поздоровался Джеки и уселся на единственный стул: – Это как ты умудрился?
– Вот так, – легкомысленное пожатие плеч.
– Он легко отделался, – завистливо подал голос безнадёга. – Всего-то перелом и сотрясение.
Джеки покивал, глядя, как Илья мостится на неудобной спинке кровати:
– И всё-таки. Не верю, чтобы ты так легко угодил под тачку. У тебя ж чуйка, как у натренированной гончей. Или, может, это водила…
– Меня толкнули, – без интонации перебил Саша, ища глазами следующее судоку.
Джеки запнулся и переспросил:
– Толкнули?
– Да, – простой ответ. – Я как раз загрузил одну игрушку на телефон и остановился у перекрёстка подождать. Взгляд учуял, но подумал – фигня, а потом – толчок и машина, как прокаженная, из-за угла на скорости. Я, уже падая, пробовал сгруппироваться, но всё равно досталось.
– И ты видел?..
– Нет.
Джеки молчал долго – как понял Илья – перебирал варианты. Под муторное затишье безнадёги и расслабленное Сашино чирканье ручкой по бумаге. Потом, кажется, до чего-то додумался и глянул на Сашу:
– Ты же знаешь, кто это был, да?
Тот медленно оторвался от кроссворда и спокойно встретил недовольство в глазах Джеки.
– Ну, допустим.
Илья молча наблюдал за ними и, кажется, в первый раз видел Джеки таким хмурым:
– А если он ещё раз?
– Даже виноватого второй раз не вешают, – хмыкнул Саша.
Джеки мрачно скрипнул зубами:
– Ну да, его поджигают.
Саша глянул на него иронически, на что Джеки поднялся и широкими шагами с раздражением вышел. Илья остался и, без раздумий стянув стары, уселся на кровать. Где-то откопал ручку, потянулся за лежащим на подушке кроссвордом с пляшущими человечками. Спросил:
– Тебя скоро выпишут?
– Завтра сам уйду.
На этом разговор закончился.
Илья остался в палате до вечера, пока его не выгнали медсестры на пару с появившимися вместе с тормозком Сашкиными родителями.
А следующим утром возмущенные работники больницы не обнаружили травмированного на месте. До сих пор остававшийся в прострации безнадёга в ответ на все вопросы пробормотал, что пациент уполз через окно – и это на третьем этаже.
Ещё через пару дней одна сердобольная тетёнька чуть не упала в обморок, услышав жалобную мяукающую просьбу о помощи из дыры каменного уличного женского туалета.
Беднягу вытаскивала служба спасения. Он был избит, в синяках, порезах, а на руке приводила всех в ужас на живую сделанная чем-то острым надпись: «Я больше так не буду». Говорить, кто причина всех его несчастий, парнишка напрочь отказался, несмотря на все увещевания милиционеров и родителей.
В общем, «взрослые» ещё долго не могли прийти в себя после подобной жестокости.
А Илья задумчиво разглядывал хлещущих пиво парней и пытался догадаться, кто участвовал в том побоище – Джеки или он же, только вместе с Сашей.
Саша на взгляд Ильи повернулся, но, не уловив в нём вопроса, уткнулся в телефон. Кажется, он запускал ту самую игрушку.
End the flashback.
– Не парься из-за этого так, – говорю Джеки, когда мы уже выходим из машины. – Я ж понимаю, что, сдохнув, ты подведёшь под монастырь слишком многих, да и гипсом много не подерёшься.
Фыркает, видимо представляя, как будет смотреться. Дергает, словно на прочность пробует повязку, прижимающую его правую руку к груди, и достаёт из кармана ножик-бабочку. Тот с несколькими щелчками в его руке на лету раскрывается и складывается обратно.
«Спортивка» закрывает за Джеки дверцу и выдвигается первым к похожему на склад зданию. Внутри темно и холодно, но мы здесь не единственные гости. Ещё… примерно человек семь-восемь глядят волчьими глазами.
Кто-то включает свет.
Мельком оглядываю присутствующих. Видок практически у всех, мягко говоря, не слишком честный.
Стараюсь сосредоточиться на предстоящей свалке и выкинуть из головы мысли, достающие меня с самого утра, мол, не слишком ли я трус?
Нет уж, оставлю это на потом.
Рука на автомате лезет в карман, достать на этот раз мой, изрядно постаревший нож.
*
Не скажу, что начало выдалось особенно оригинальным. В «темном переулке» собрались две кучки индивидуалистов, щерящихся друг на друга, но никак не решающихся напасть первыми– будто две армейки кавалеристов на пустом невспаханном поле. Рядом о чём-то разговаривали двое: Джеки и тип заправляющий второй шайкой.
Отчасти это всё напомнило мне малобюджетный мафиозный боевик, отчасти я понимал, что это – реальность.
Тогда Джеки по-акульи усмехнулся, издевательски прищурил глазищи и негромко сказал что-то, от чего тип пошел красными пятнами и, с размахом открыв складной ножик, попытался его воткнуть прямо в акулий глаз.
Джеки рассмеялся, легко уклонившись, и по-змеиному скрылся за спинами своих людоедов.
Так что едва Джеки оказывается близ меня, хватаю его за локоть и, пряча за своей спиной, утаскиваю в сторону – немного, так, чтобы казалось, будто мы ещё в центре заварухи.
Глядя на всё, в который раз убеждаюсь что в реальных побоищах – пусть и на два десятка придурков, спасают всего два фактора: удача и холодная голова.
Джеки, на секунду прислонившись к моему плечу, трясётся от смеха. Я бы, может, спросил его о причине, но сейчас это чревато.
Оскорбившийся тип, отбиваясь от людоедов, как от надоевших родственников, подбирается к нам, в тыл. Его бы на раз прихлопнули, если бы не его товарищи из группы поддержки.
Не выпускаю его из виду, наверно поэтому в последнюю секунду замечаю выглядывающего из окна соседнего здания «снайпера». Он бросает быстрый взгляд на меня, затем на Джеки и, как в замедленной съёмке, поднимает ствол.
Выругавшись, толкаю Джеки на асфальт – подальше от «линии огня» и тут же чувствую что-то горячее, больное – сначала в руке, потом, после второго выстрела, – где-то в ноге… не могу понять где.
Грохот третьего, будто во сне.
Кажется, пару секунд нахожусь в глухом обмороке.
От боли меня подкашивает, и прежде чем окончательно грохнуться на колени, чертыхаюсь. Делаю усилие, чтобы заставить себя обернуться – Джеки всё-таки досталось.
А потом кто-то, надрывая глотку, орёт: «Менты!»
И за считанные секунды, прерывая все конфликты, толпа редеет.
Твою мать.
Всё происходит слишком быстро. Не успеваю.
Из горла невольно вырывается смешок – а не для того ли было задумало это всё – эта стрелка?
Джеки… втянул меня в непонятно что.
– Джеки, – окликаю его.
Не знаю, что там с его раной – на боку по ткани расплывается пятно.
– Да? – откликается, не спуская глаз с окна.
«Снайпер», кажись, хочет сделать ещё выстрел, но его окликает кто-то невидимый, и фигура скрывается внутри.
– Пора валить, – боль усиливается с каждой секундой.
– Да.
Прижимая целой рукой рану, поднимается, пытается поднять меня.
От боли цежу сквозь зубы:
– Ну и где твои… людоеды?
Как в ответ, к нам подбегают двое, один из которых – спортивка. Дело идёт на лад, но, когда мы заворачиваем за угол гаража, кто-то сзади разбивает что-то о мою голову.
Реальность милосердно испаряется.
*
Открывая глаза, первым делом нахожу взглядом Джеки:
– И как прикажешь это понимать?
Моя неповреждённая рука накрепко привязана к какой-то трубе. Тело ноет, хотя раны перемотаны бинтами, а голова всё ещё в мутном полудурмане.
Невесело гляжу на Джеки – ему тоже досталось: правый бок даже через бинты кровит, рука тоже привязана, ноги – связаны между собой.
– Поиграли в лихие девяностые, – фыркаю, из оставшихся сил пытаясь иронизировать.
Болезненно морщится, молчит. У меня же, наоборот, несмотря на дискомфорт, возникает злорадная охота поболтать:
– А убийца – садовник?
Сначала снова морщится – но уже от досады:
– Нет, тот, что подхватил тебя. Садовника, если не ошибаюсь, послали за выкупом.
– Понятно, тогда, если не хочешь разыграть беспомощную барышню, нужно что-то делать.
– Что? – глазеет с укором. – Я избит и связан, ты вообще, как сито. Еле выпросил перевязку.
– О, так ты знаешь, где мы?
– Примерно. Но снаружи охрана, а у них не одни ножики.
Не могу не усмехнуться:
– Надо же, прямо экшн.
Отвлекаясь от Джеки, оглядываюсь: помещение похоже на типичный затхлый склад с тусклой колыхающейся лампочкой. Везде ящики, коробки, трубы, снова ящики. И мы.
Сцепляю зубы – боль мешает думать.
– У тебя одна сквозная, а одна так и осталась, – будто замечая, обрывает ход мыслей Джеки.
– Где?
– В ноге.
Джеки не улыбается – привычно, а устало глядит прямо в глаза. Кажется, это всё его задрало, да и дело принимает серьёзный оборот.
– Тебя перемудрили, – констатирую. – Не расскажешь?
Отворачивается. Но он пришнурован недалеко от меня, слева, поэтому всё равно вижу часть его лица. На нём – подумать только – сожаление.
Наконец, снова зыркает на меня:
– Приманкой был ты. Мы с тем типом, ну, ты видел, нехреново погрызлись, вроде он положил глаз на кусок моей территории, а я хуй положил на все его сглазы. И тут я такой заявляю, вроде ухожу на срок от дел и собираюсь передать всё одному доверенному. И сверху почти согласны. Сказал тока своим, знал же – кто-то из них – крысёныш. Тот гондон ещё раньше стрелку забил, а тогда так и вообще пожарку забил – неизвестно, как с тобой, спиногрызом, дела делать и всё такое – уж лучше старого сразу грохнуть. Ну и получилось, что кто-то из верхов его молча подстраховал. А я ж никуда не собираюсь, а тебя никто в городе не знает… Кто ж думал, что ты меня прикроешь, когда у них планы…
Слушаю молча. Джеки говорит неохотно, хмуро, как на исповеди.
Припечатываю:
– Мудак. Ага, стал бы я стоять как истукан, щас.
Неловко пожимает плечами:
– Мы столько не виделись.
– А почему раньше не сказал?
– А ты б согласился?
Не отвечаю, Джеки тоже молчит. Это его, наверно, самый крупный провал. По роже вижу – пытается придумать, как извернуться, отхватив от ублюдка кусок побольше.
Мои же мысли – далеко отсюда.
Да уж, прошла очередная гроза. Прямо как с Шуриком – налетела, закружила, наврала, потребовала, заставила расхлёбывать последствия и долго извинялась впоследствии. Почему-то некоторые думают, что мне проще сначала соврать. Нет, конечно, проще, но… Эх.
Скорее всего Сонька и Илья уже по потолку бегают. Моё дитё наверняка пособирало все шмотки и готово отчалить.
Эх… соскучился.
А ещё, хоть и дня не прошло, соскучился по одному настырному, упёртому созданию. И это чувство – как глоток воздуха на последнем издыхании.
И опять вопрос: откуда ж ты такой взялся?
…больно, чёрт побери.
Я так далеко гнал от себя эту мысль – что дорог – не стал же б я пинать всякого за его подростковые причуды.
И злиться не стал бы.
– Эй, ты там не дух испускаешь? – беспокоится вдруг Джеки.
Фыркаю, тут же морщась:
– А нас скоро, случайно, не прибьют? Просто чтобы не мешались.
Пауза. Неуверенный ответ:
– Не знаю. Не я главный. Если кое-кто уладит этот вопрос – не пристрелят.
– А если нет?
– Не знаю.
– Тогда почему такой спокойный?
– А ты?
Молчу, а Джеки вдруг в несвойственной ему мрачной, что ли, – не знаю, как её по-другому назвать, – убеждённости негромко говорит – почти шепчет:
– Я без тебя не уйду.
Смеюсь, хоть от этого боль увеличивается.
Вот такой он – неодинаковый. Глянешь раз – акула, аллигатор – дашь жвачку, руки не досчитаешься, глянешь два – прежний мистер подлость, а на третий раз рассеянно глаза скосишь: «Я без тебя не уйду». Вот придурок.
Хах.
Хоть я и тугодум – но то, что нас могут грохнуть в любой момент, – понимаю ясно. Правда, нет колющего, ноющего беспокойного чувства – страха, только назойливая мыслишка: отвратный из меня отец… да и «бойфренд», или как их называют, – тоже.
Пересохшие губы невольно расползаются в кривой ухмылке.
Джеки с подозрением хмурится:
– У тебя температура?
Но дотянуться, даже если захочет, – не сможет.
Смешно смотреть, два калеки: загипсованный раненый и раненый в квадрате.
Не знаю, сколько мы здесь сидим – у меня как рассудок помутился и перед глазами иногда испуганной истерзанной киноплёнкой – пара родных кадров.
И ещё реже, замеченный, тяжелый горячий выдох.
Так… нелепо.
*
– Мам, не волнуйся, я всё взял, – ты, не оборачиваясь, ответил на не успевший слететь с губ вопрос.
Худенькая женщина присела на корточки рядом и рассеянно погладила корешок одной из всё ещё лежащих в беспорядке книг. Большая часть уже была разобрана и поделена на две стопки, возвышающиеся огромными, готовыми вот-вот рухнуть башнями.
Нельзя сказать, что ты нашел свою точку равновесия – без Его присутствия, с Его исчезновением эта точка сначала совсем раскачалась, стала незаметнее, прозрачнее, но это лишь заставило тебя ещё упорнее наслепую нащупывать её, коля руки о шипы веток крыжовника, становясь на неё сначала одной ногой, затем второй, примериваясь, как начинающий атлет, и только после этого пытаться оторвать взгляд от собственных израненных ступней.
Но ты не лишился своей второй страсти – ведь именно она теперь влечёт тебя дальше, и именно из-за неё твоя мать сейчас обеспокоенно смотрит на твою красную дорожную сумку, кажется ещё не веря, что ты покидаешь родное гнездо.
Она так и не узнала.
Ты переглядываешься со стоящим на пороге отцом – и не узнает.
– Мам, мне бы поесть перед дорогой, насыплешь?
– Да, милый, – нежно поправляет начавшую лезть в глаза чёлку, торопливо поднимается, уходит.
Она в своих смешных оранжевых тапочках и тонком летнем платьице в цветочек кажется такой худенькой, лёгкой и хрупкой, что ты не в первый раз задаёшься вопросом – и как она смогла родить такую здоровую детину?
Отец замечает с порога:
– Ты ж даже не знаешь, где будешь жить?
– Тренер обещал пристроить, а на английском я худо-бедно болтаю.
– Но ты уверен, что у них всё законно? Эти твои гонки. Соревнования.
– Пап, – со смешливой укоризной вздыхаешь.
Хмыкает и скрывается в коридоре.
Не глядишь вслед, запечатлевая где-то внутри этот момент. Ты не помнишь времени, когда бы любил своих родителей больше. Таких… несовершенных, по-своему капризных, но умных, добрых – лучших.
Продолжаешь собирать вещи – почти не берёшь книг, еды, так – немного одежды, вещи первой необходимости.
Недалеко от сумки на газете сложена вся твоя обувь. Мыла её мама и жутко ругалась на изношенные поблёкшие гриндерсы. Берешь их в руки, будто не веря. Замечаешь рваную дыру на одном.
Как давно это было – подумать только. Затянувшаяся осенне-весенняя гроза. Безразличное ко всему, эгоистичное полудетское время.
Теперь даже образина беспокоит тебя куда меньше.
И вдруг на секунду тебе становится почти жаль, что ты так и не рассказал Ему о них. Но у тайн, кроме одного всем известного свойства, есть ещё одно – иногда быть не раскрытыми.
Поэтому – неважно.
Ведь если бы Он хотя бы раз спросил:
– Чего ты хочешь от меня?
Ты бы не раздумывая ответил:
– Тепла.
…и уверенность.
Тебе каждый раз так дорого доставалась уверенность…
Пришло время выбрасывать старые вещи.
Комментарий к Глава 26: Гроза
Советую не судить сразу и превратно. Остался только эпилог.
========== Эпилог ==========
Портретный очерк и пара строчек – о нём.
Тебе хватало, а остальное – гори огнём.
И… шепотом. Искать себе оправдание,
Если нет – подавлять желание.
Это было бы как нельзя кстати, но,
Задержав дыхание, опускаешься. На дно.
Там, где ты – неисправный брак.
Не жалея: и что же?
Пусть будет – так.
– …Господи, умереть так глупо… как и она. Сначала всё ничего, а потом раз – и новость из ниоткуда. Кто давал вам такое право? Почему ни у кого не получилось вправить вам мозги?! А Сонька? По родственникам? Да, примут, да, всё отдадут, чтобы воспитать, но разве ж этого хватит? Хреновые родители, таким детей рожать нельзя! – Мирослав выдохся и, глядя исподлобья, перевёл дыхание.
Он распекал меня не первый час и, кажется, не собирался останавливаться на достигнутом ещё ближайшие два часа.
Мне оставалось только выслушивать всё и притворяться глухим, глядя в потолок. Вот бы куда-нибудь смыться – с детства не люблю больницы.
– Ты меня слушаешь? – грозный оклик.
– Угу, – рассеянно.
По выбеленному потолку от одного из углов расползлась целая паутина трещин.
Не сказать, что эта больница вся из себя такая легальная, да и у всех «белых» ещё цела лицензия, зато никто не интересуется, откуда в туше данного гражданина несколько лишних отверстий. Ясно же, гражданин – никак не герой войны.
Шурик выполнила обещание и позвонила Мирославу, передав моё «послание» и поручение: если не отзвонюсь – труби тревогу.
– Я останусь, – приподнимаясь на локте, перебиваю Мира, пока он не высказал внеочередную глупость.
– Где? – сбивается с мысли.
Неловко, непривычно усмехаясь, перевожу взгляд на окно. Непогода, как-то я сбился с графика. Уже… осень?
Не знаю точно, сколько пробыл здесь.
– В том городе. Уже договорился насчёт работы – примет. Я и сейчас пару часов на неё трачу.
– Тебе же…
– Нельзя, я в курсе, – фыркаю. – Но раз одна рука у меня целая, второй надо себя кормить.
– Прав родительских тебя лишить надо – вот что, – недовольно скрещивает руки. Затем недоверчиво качает головой: – И ты уверен? Что останешься там?
Нарочито легкомысленно пожимаю плечами:
– Скорее всего. Ходить-то я теперь буду не так резво.
– Слабо сказано, – морщится. – Мне вообще непонятно, что их удержало от ампутации. Там же всё ясно было. Я б тогда посмотрел, как ты забегал бы после выписки.
Криво усмехаюсь:
– Не каркай. А как там мои? Устроились?
– Да. Мы нашли небольшую недорогую квартирку тут, рядом, и они сразу переехали. Сказали – завтра придут.
– Она плакала?
Медлит:
– Иногда. Наверное, она уже привыкла.
И я вижу, что он врёт. Опускаю взгляд, чувствуя себя последним уродом.
Зачем… почему меня тогда втянуло в эту грозу? Сейчас и не упомню. Хотя… нет. Одну из причин из меня никакими лекарскими зельями не вытравишь.
Вспоминает:
– А Илья хотел передать тебе кое-что. Думаю, он собирался сказать лично, но не утерпел. Правда, я не понял, о чём он. Сказал, ты должен знать, мол, он нашел то самое. Место, или как-то так.
– Ясно…
Откидываюсь назад, а рука против воли тянется к до сих пор согревающему грудь крестику.
Вот значит как.
Неожиданно Мир разворачивается и неловко мнётся у дверей. Говорит, не оборачиваясь:
– Долго ты здесь провалялся. Так что давай… вставай побыстрее.
А я и без этого представляю, какое у него в эту минуту лицо.
Недолго смотрю на закрытую дверь. Стараюсь не думать о происходящем – после незапланированной «облавы» людоедов Джеки – те почему-то очень не захотели терять босса – мы уцелели чудом. Что касается меня, «чудом» – вовсе не метафора.
Я тогда находился в отключке, но, едва пришел в себя, ко мне, как последний мальчишка, через окно верхнего этажа спустился лишенный гипса Джеки. Он, заухмылявшись, поведал, что голову крысёныша ему принесли на блюдце.
Ходить поначалу мне вообще вряд ли удастся – я не поверил, а потом действие обезболивающих прошло и нога начала болеть. Рука – тоже, но не так сильно, нижняя же конечность ныла и ныла. Товарищи подпольные как всё поняли, так и сказали – может, пройдёт, а может, и нет. И если не пройдёт, перспектива отфигачить мне ногу не так далека.
Я сначала злился, затем понемногу – смирился.
Сказал Миру никого из родных не пускать, даже Соньку – если б они мою физиономию тогда увидели – злую и перекошенную от постоянных болей – было бы хуже. А так как шурин до поры до времени стал жить с Ильёй и Сонькой – под шумок попробовал подсунуть ему пару своих кредиток. В ответ же получил такой ор и нагоняй, что ради сохранности моей жизни подпольные и людоеды Джеки выпроводили нашего правильного мальчика насильно.
Забавно, что сам Джеки при своем гипсе и ранении отделался в целом легко. Как обычно отделывался я. Будто вся моя удача в тот момент передалась ему и наложилась на его собственную – тоже весьма неслабую.
Глупости, конечно.
Перевожу взгляд снова на потолок. Паутина трещин в некоторых местах переползает на стены. Старое здание, но чистое и более-менее надёжное. Будто богом забытая больница.
Хах, стоило проваляться здесь пару месяцев, чтобы хоть немного понять, что со мной не так.
Я даже пытался читать книги.
Да уж, Джеки книги любит, и когда очередной раз его ноги торчали у меня в окне, пытаясь нащупать подоконник, мне пришло в голову одолжить его ноут. Ну, он и отдал. Я же не поленился порыться в его складах и откопал интересное название. Спросил – что за ерунда, на что получил глубокомысленное «почитай – узнаешь».
Сейчас я даже название не вспомню, не то что содержание. Мелькают в памяти разве что какие-то убийства и злые бабушки. Но тогда я добросовестно прочитал почти половину, закрыл файл, равно как и глаза. Потом не выдержал и, чуть не выронив ноут, расхохотался.
Нет уж – не моё. Я не настолько «прозрел».
Каким я был, каким стал?.. Не знаю.
Я не заметил.
Ну, может, – парадоксально – чуть более живым.
Тогда я не думал об этом – только теперь – всё-таки было бы жаль, если б я сдох раньше времени. Столько всего не случилось – просто не успело бы.
Так что, Ань… нет, правда, я понимаю, что глупо обращаться к тебе сейчас, когда я так старался забыть – но помнил, а сейчас наоборот – стараюсь вспомнить, но забываю. Но если Миру можно, значит, мне… тоже? И, в общем… Мы поговорим позже. Тогда, когда вырастет Сонька, – когда она найдёт того, кому я смогу её отдать, и сам отыщу того, кого смогу взять себе. За Илью, думаю, можно не беспокоиться – раз он сказал…
И, нет, правда, не знаю, что точно во мне поменялось, а что – осталось скрипеть на месте. Но я до сих пор чувствую, как что-то внутри треснуло, надломилось, хрустнуло и отвалилось по частям, грохнувшись на дно одной из моих бездн.
И это что-то – было лишним.
Может быть, даже моим беличьим колесом обозрения.
Смешно: так много и одновременно мало понадобилось, чтобы я, точно Кай, сложил из своих льдин – нет, не то ненужное слово – а всего лишь чьё-то чужое имя.
Сколько там?.. три года и… Ах да, я ведь сбился со счёта.
Поворачиваю голову в сторону открытого деревянного окна. Принюхиваюсь.
Ан нет, осень ещё не наступила.
*
Двое сидели на лавочке в парке – у тротуара. Таких лавочек там – куда ни глянь: одни скамейки, заваленные, будто снегом, хлопьями из красно-оранжево-желтых листьев. Они продолжали и продолжали падать.
Одна из сидящих – девочка с каким-то непонятным животным на коленях, ловила их и складировала поверх питомца.
Рядом сидел мужчина в сером пальто и откровенно зевал. Его трость небрежно, словно устало, облокачивалась на лавку чуть поодаль.
Сзади, за их спинами, стояла парочка. Они не делали ничего такого, что бы выдавало их привязанность – всего лишь спорили. Девушка – яркая, живая, бурно жестикулируя, пыталась отстоять свою точку зрения. Молодой человек хмыкал и короткими фразами опровергал все доводы… хотя и смотрел полными какого-то малопонятного чувства глазами.
Откинув назад голову, мужчина в пальто сказал пару фраз, отчего девица возликовала и потащила обречённо вздохнувшего парня в другую сторону – к месту, где предположительно находились качели.
– Не укачайтесь там, – фыркнул им вслед мужчина. Затем добавил: – Кстати, Илья…
Но не стал продолжать – его бы не услышали.
Девочка с животным – то ли енотом, то ли небольшой собачонкой, поглядела им вслед, но не вскочила за ними, а понимающе склонила голову к плечу. Заметив этот, такой недетский, жест её притянули и крепко приобняли.
– Завтра в школу, да? – понимающе засмеялись.
– Угу, и тебе даже не придётся переводить меня через дорогу.
– Ясно дело…
Они ещё сидели, и мужчина не заметил, как задремал. Однако проснулся – от звуков чужих голосов – кто-то смеялся и громко переговаривался.
Слышимость – полная. Неудивительно: лавка находилась совсем рядом с тротуаром, на котором часто кто-то появлялся. Дело было не в этом.
Мужчина знал этот голос. И знал, что рано или поздно его услышит – особенно находясь здесь.
Поэтому поднял взгляд почти рассеянно, почти сонно, будто так оно и должно быть.
Поэтому глядел на болтающего с приятелями молодого человека не с жадностью, не с жаждой, а просто тихо и почти незаметно.
Не искать было нетрудно – это стоило всего лишь какого-то титанического усилия воли.
Кому-то проще оставить всё, как есть, кому-то – цепляться за кости и останки. А ведь Он всегда причислял себя к первым.
Мужчина, не отводя взгляда, чуя, как удаляется чужой шаг, чужой смех, про себя усмехнулся.
Не горько и не то чтобы понимающе. Скорее… удовлетворённо.
Но именно в тот момент один из прохожих – тот, что посередине, – вздрогнул, остановился.
Замер в секундном ошеломлении – и только тогда: медленно, будто во сне… Обернулся.
«Разве в одиночестве не скучно ходить на пустую пристань?»
Июль 2013 – Июнь 2014
