Текст книги "Шепотом (СИ)"
Автор книги: Nitka
Жанр:
Слеш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
Время до вечера проходит незаметно: сначала детка, сгорая от любопытства, распаковала презент – стало сразу ясно, почему бандура оказалась лёгкой. В ней хранился громадный заяц. Пушистый, бело-жёлтый – чую, Шурик у меня ещё не раз приедет, чтоб его постирать – с громадными ушами и выражением лёгкой издёвки на морде. Заяц из преисподней, мля. Когда я сообщил об этом мелочи, девчонки на пару заявили, мол, я ничего не понимаю, Никита мужской солидарности не проявил и поддержал их, но молча.
В сумке лежала игрушечная собака и пара тонн отвратной детской косметики. Из последнего комплекта я, несмотря на все вопли, разрешил оставить только духи – остальное неизменно вызывало справедливые подозрения насчёт безопасности. Ну, испытывали их на собаках, и что? Гринписовцы, услышь это заявление, четвертовали бы меня с особой жестокостью, но, блин, сравнили, где – люди, мало того, дети, а где – псины.
Потом мы болтали о пустяках, смеялись до хрипоты, играли в твистер и откопанную в недрах одного из шкафов приставку.
Часов в шесть мальцу позвонили некие мифические приятели и он, извиняясь, слинял. Вау, а я думал, у мальчишки их совсем нет – вечно же рядом ошивается.
До пол одиннадцатого по заказу Шурика смотрели одну юмористическую мелодраму и отправили Соню баиньки – она заснула ближе к середине кино прямо на диване, и мне пришлось относить её в кровать.
– Останешься или пойдёшь со мной? – на непонимающий взгляд поясняю, что хочу поехать развеяться.
Колеблется, обняв руками согнутые в коленях ноги. При слабом освещении настольной лампы и выключающегося телевизора, она кажется ещё более растрёпанной, рассеянной и несчастной.
– С тобой, – решается. – Мы так и не поговорили.
– Тогда собирайся, поедем на байке, – поднимаюсь с дивана. – И надеюсь, ты не станешь накидываться на меня с воплями о самоубийстве.
– Не дождёшься, – фыркает.
А что-то во мне облегчённо «умывает руки».
Парковка работает допоздна, и мы успеваем забрать мою тарантайку до закрытия. Без приключений доезжаем до другого, ещё незнакомого мне клуба и когда слезаем, Шурик начинает рассказ.
– Помнишь, я говорила тебе, что устраиваюсь на работу? Мне дали два выходных, но завтра придётся возвращаться, а я, – зябко, будто от холода, передёргивает плечами, – не хочу. Понимаешь… – делая глубокий вдох, собирается с силами. – Я человека пристрелила.
Молчу, паркуя байк возле на вид недешёвых тачек здешних тусовщиков.
– И? – лаконично интересуюсь. – Совсем с концами или просто ранила?
– Ранила, но это была самооборона. Он на меня с ножом кинулся, знаешь, как я струсила. Зажал меня в углу, ты не представляешь, как страшно. Убежать некуда – ни окон, ни дверей, – ощутимо вздрагивает. – Потом смотрю, ствол чей-то на тумбочке – наверно, кто-то из его дружков забыл – мы-то в его хате сидели. Я за него, как за спасательный круг ухватилась, пригрозила, типа, если не отойдёшь – пристрелю. Он – ноль реакции.
– Так он бухой был или просто дурной? – спрашиваю, когда подходим к дверям.
Возле них стоит типичный мордоворот – сканирует нас придирчивым взглядом, но пропускает.
Здесь вход дорогой, но это меня мало заботит: плачу за себя и Шурика разом. В обычном случае она бы возразила, но сейчас задумчиво молчит.
– По-моему, он чего-то накурился или нанюхался. Может, даже вколол. Когда я пришла, он уже был под кайфом и, кажется, – снова нервное передёргивание плеч, – меня даже не узнал.
Отдавая вещи в гардероб, заходим в шумный и какой-то мутный зал, где нужно во всю глотку перекрикивать пульсирующую в барабанных перепонках музыку. Ди-джей отрывается вовсю.
Людей в клубе немного: наверное, мордоворот пропускает далеко не каждого, но народа хватает.
Мы сразу заказываем по бокалу странной синей шипящей жидкости, и пока её готовят, Шурик для лучшей слышимости наклоняется к моему уху:
– Я не знала, что там пуля и что он вообще рабочий. Просто когда он шаг сделал – сердце так стучало, думала, выскочит – это от нервов я выстрелила. Пальцы дрогнули, – и всё это лихорадочным полушёпотом. – Я сама, когда выстрелила – испугалась и сбежала. Как попала домой – не помню. Только в зеркало посмотрела – лицо белое, как простыня, и ствол в руках. Ты не представляешь, как я потом вспоминала, не увидел ли меня кто-то из легавых или, мля, добропорядочных граждан. Это сейчас понимаю, что даже если бы увидели, подумали бы, что игрушка, а тогда…
Нам принесли по коктейлю, и она сделала большой глоток. На секунду оторопело замерла: напиток-то, по-видимому, ядрёный, но затем снова наклонилась:
– Думала, скорую вызвать, но хватило мозгов додуматься, что ничего хорошего не выйдет: медики ж обязательно в ментовку доложат, типа у нас окоселый нарк с огнестрелом в ногу. Неизвестно, кому из нас от этого хуже бы вышло. У меня телефон был одного из его дружков – я ему позвонила. Он, конечно, матерился, но пообещал разобраться. А я струсила, поменялась с девчонками сменой…
– И рванула ко мне, – доканчиваю. Кивает, делая ещё один, более осторожный глоток. После некоторого осмысления сложившейся ситуации, всё же спрашиваю: – Так в чём трабл?
Она скосила на меня тускло-синие глаза и тяжело вздохнула.
Музыка продолжала громыхать, но это совсем не раздражало. Для завсегдатаев ночных клубов она постепенно становится обычным звуковым фоном.
– Тебе не понять. Я без него жить не хочу.
Ну вот, я так и знал.
Шурик вечно влюбляется не в тех: то в алкоголика, то в нарка, то в дилера, то в какого-нибудь типа, так или иначе связанного с криминалом. И каждый раз она твердит, что вот он – единственный и неповторимый, вот он – её мечта, её идеал и так далее по списку. А потом спрашиваешь её через пару недель: «Ну и где он, твой хвалёный хахаль?» и получаешь в ответ что-то типа: «Любовь прошла – завяли помидоры. Он оказался не таким, как я думала».
Правда, застрелить она ещё никого не пыталась.
– Да ну? И это повод для самоубийства? Если бы знал, что всё обойдётся так легко, не стал бы нервничать.
Впрочем, если у неё очередной залёт, не стоит удивляться.
– Нервничать? – Шурик фырчит, скептически усмехаясь. – Да ты спокоен, как удав.
– Увы, – в притворном сожалении развожу руками.
– Ладно, – ещё глоток той синей пакости и неожиданное бесшабашное предложение. – Пошли, потанцуем.
Лучшего способа снять её стресс нам сейчас не найти, поэтому соглашаюсь и позволяю утянуть себя на танцпол.
Музыка обычная – не быстрая, не медленная, слегка зазывающая и манящая, а эти мигалки – в смысле светоэффекты – добавляют остроты ощущениям. Не знаю, есть ли тут мальчики или девочки, торгующие «сладким», но Шурику сейчас что-нибудь из лёгких не помешало бы. Да, она делает вид, что произошедшее трогает её не слишком сильно, но я-то вижу: на лице опять игривая маска «всё зашибись».
А я бесчувственный кретин, и ничего не могу поделать со своей прагматичностью и малодушием.
Рыжая бестия отрывается по полной: что-что, а танцевать она умеет. Плавное движение в такт – от плеча до бедра, взмах рыжей шевелюрой, томный, почти похотливый взгляд из-под длинных ресниц – и меня пробирает. Хотя, кажется, не только меня.
Шурик снова прогибается, когда сзади на её талию ложатся крепкие руки бритоголового мужика лет тридцати. Она ничуть не удивлена и уж тем более не против, но вопросительно смотрит на меня. Едва заметно киваю, отстраняясь подальше.
Хочет трахаться? А я что, запрещаю?
Судя по всему, ей сегодня совершенно всё равно, с кем – оборачивается она только после негласного согласия, когда заканчивается очередной трек. Для рыжей секс никогда не был символом любви, нежных чувств и прочей розовой ерунды – она могла изменять бой-френду по тридцать раз на дню, не испытывая угрызений совести. Уж мне ли не знать: некоторые люди способны заниматься сексом в угоду своим фантазиям, чтобы забыться и даже из жалости, но никак не потому, что секс и любовь иногда представляют синонимами.
Теперь дело за малым: даже если мужик хотел простого флирта и пары танцев, Шурик возьмёт несчастного в оборот. Правда, несчастье его весьма относительно.
Ненадолго смешиваюсь с танцующей массой, но желание дрыгать конечностями пропало, поэтому решаю банально надраться. Завтра выходной – мне можно. Поэтому сажусь на высокий барный стул и методично поглощаю абсент, джин, скотч, виски – в животе постепенно образуется взрывоопасная смесь.
Краем глаза замечаю Шурика и её хахаля. Они продираются сквозь толпу, останавливаются возле гардеробной, чтобы в очередной раз присосаться друг к другу, и, прихватив манатки, сматываются.
Шурик, очаровательная залётная пташка. Что ж тебе так постоянно не везёт? А мужики, они ж такие скоты: любят тебя, восхищаются тобой, а женятся на других. Я б и сам тебя в жены взял, но, чую, тебе со мной ещё хреновей будет.
Моя бедная рыжая девчонка.
Ближе к закрытию клуба ощущаю удушающую тошноту. С трудом, почти на карачках дошатываюсь до толчка, склоняюсь над умывальником и дарю ему всё содержимое моего бренного желудка.
Широким жестом стираю со рта вязкую нитку слюны, но понимаю, что ещё не всё, и снова наклоняюсь над чёртовым умывальником.
М-да, мерзость, конечно. Да и я, видать, переборщил.
Поднимаю взгляд на большое мутноватое зеркало и при виде своей физиономии с отвращением кривлюсь – так мне и надо, знал же о последствиях.
Сзади, в ближней к стене кабинке слышится смех. Женский.
И не уверен, что не словил глюк, но всё же иронично усмехаюсь: в конечном счёте, куда ни пойди, везде одно и то же.
Нет, трезвее я определённо не стал.
Шатаясь, расплачиваюсь за выпивку и еле-еле выбираюсь из клуба. Доползаю до байка – это меня так колышет или земля шатается? Но дохожу, седлаю своего, мать его, коня и, прежде чем завести движок, надолго обессилено роняю на руль голову.
Жу-уть, как всё колышется-то.
А голова пустая – думать не хочется.
Беспричинно смеюсь – сам не врубаюсь, почему, и пытаюсь найти ключи. Когда нахожу, сосредотачиваюсь, но попасть в милипиздрическую щёлку не-по-лу-ча-ет-ся.
Эх, снять бы девочку.
Минуты три безуспешно тыкаю ключом в щель, пока не понимаю, что щель не та. Фыркаю, однако после нескольких новых попыток завожу байк. В состоянии «дрова» я ездил, и не единожды, но попадаться нашим славным представителям дорожного патруля не приходилось. Ага, я натуральный счастливчик.
В этот раз тоже свезло. Доехал прямиком до подъезда, по старинке с горем пополам цепью пристегнул к чему-то – сам не помню, к чему, байк.
А грохнулся я, кажется, на второй ступеньке третьего этажа. Ноги заплетаются, заразы. Спас многочисленный опыт похожих попоек – и по зубам не получил, и поднялся быстро.
Секунду постоял, вздыхая.
Во-о, вот теперь я протрезвел. Трезвее некуда. Наверное…
Заодно вспомнил, что куртку так в клубе и оставил. Придётся потом забрать.
Потом поднимаюсь к нужному этажу – уже с осознанием, куда иду. Доплетаюсь до последнего лестничного пролёта, когда вижу: у моих дверей сидит нечто.
Свет в подъезде горит почти на всех этажах – вернее, не горит только на пятом, поэтому я постепенно узнаю в «нечто» Никиту. И некоторое время бревном зависаю в ступоре. Очухавшись, подхожу, чтобы разбудить пацана. Он, скрючившись, заснул прямо здесь. Сидит, мелочь, на цементе, подтянув к себе ноги и положив голову на скрещённые на коленях руки. Без шапки, без тёплой куртки – в одном тонком вязаном свитере не пойми какого цвета и зауженных джинсах. На ногах те самые «экзотические» гриндерсы.
С моей неоценимой помощью Никита постепенно просыпается. Разлепляет глаза, часто моргает, всматриваясь в моё лицо. Нетрезво фиксирую, что он сейчас на ежа похож, и без предрассудков сообщаю это мальцу. Он фыркает – ну точно ёж, а до меня доходит, что надо бы спросить о причине визита. Содержательно вопрошаю:
– Ты чего здесь забыл?
Не обижается, поднимаясь с холодного пола. Отряхивает несуществующую пыль с джинсов. Потом поджимает губы, а взгляд такой решительный, что даже меня – пьяного, в угаре – слегка пробирает. На одном глубоком выдохе чётко произносит:
– Ты мне нравишься. Не только как человек, а и как мужчина.
Эм-м, да. Ясно.
Перезагрузку системы, пожалуйста.
========== Глава 8: Гости ==========
После длительной паузы почти осмыслено киваю:
– Классная шутка. Я почти купился, – полностью уверовав в эту версию, продолжаю: – Хрена себе ты меня прождал, чтобы так подколоть.
Никиша досадно хмурится.
– Я не шучу, – выдаёт, а у самого в сжатых кулаках костяшки побелели.
И осанка ровная, напряжённая, будто кол через задницу вставили – этого грешно не заметить.
– Конечно, – серьёзно киваю. Серьёзно – в меру своих возможностей. – Ты это… ну… заходить будешь?
– Нет, – растеряно качает головой. – Я когда к дому подходил, соседи сказали, что ты ушёл. А Соню я будить не захотел, думал, ты ненадолго – Шуру проводить… Подожди… Саш, ты что, нетрезвый?
О-о, а ты только заметил?
– Нет, – с гордостью отвечаю. – Естессно, я трезвый.
Он всматривается в мои ясны очи и со стоном выдаёт:
– Твою-у ж… Выбрал момент.
Я его не особо слушаю – обшариваю карманы в поисках ключей – облом будет, если они в куртке.
Ан нет, не в куртке.
Я спасён.
Достаю заветную отмычку и пытаюсь втыкнуть её в щель замка. Увы, замок меня ненавидит.
Никиша какое-то время смотрит на мои мучения, затем отбирает ключи и сам одолевает препятствие.
Я спасён вдвойне.
Открывая дверь, малец обречённо резюмирует:
– Я идиот.
Как самокритично.
С горем пополам разуваюсь. Никиша долгим взглядом сопровождает эту клоунаду, а я догадываюсь спросить:
– Так ты… как его… заходить будешь? – мне даже удаётся внятно произнести целое предложение.
Можно сказать, высший пилотаж.
– Нет, – качает головой. – Сейчас прослежу, чтобы ты не убился по дороге к кровати, и пойду домой.
Голос у него отстранённо-задумчивый, но меня это не особо волнует – если честно, то не волнует вообще.
Едва голова касается подушки – отрубаюсь. Лицо Никиши – последнее изображение в кадре.
*
Первая мысль утром: я больше никогда не буду пить.
В горле Сахара, в голове надрывно тарахтящая часовая бомба. Ещё и мелкая прыгает на мне, как на батуте, мол, вставай, хватит дрыхнуть.
Вот же выдра.
Переворачиваюсь на бок, пряча физиономию под подушкой, и только тогда соображаю, что вокруг меня витает отвратительный приторный запах чего-то сладкого. И что самое главное – знакомый запах – такой же, как у вчера подаренных Шуриком духов.
Тяжко вздыхая, откладываю подушку в сторону и сажусь на кровати. Хмуро гляжу на сияющее улыбкой дитё. Ребёнок тут же подскакивает и куда-то сматывается.
Запах остаётся. В громадном подозрении я принюхиваюсь к наволочке, одеялу, своей одежде и телу.
Твою ж…
Соня, радость моя.
А Соня возвращается: одной рукой демонстративно зажимая нос, во второй вытянутой руке протягивает зубную щётку и пасту.
– Ты на меня всё утро своей вонью дышал, – заявляет.
О-ох, не так громко же.
Пытаюсь ответить, но из глотки вылетает только неразборчивое:
– Мин..ралки.
Ребёнок оценивающе склоняет голову к плечу, мол, идти или не идти, но тут я натурально изображаю скорую кончину, и Соня уносится уже за бутылкой спасительной жидкости.
Найти бы ещё пару таблеток какого-нибудь обезболивающего, чтобы не так трещала голова.
Ох, как паршиво-то. Всё, на этот раз точно завязываю.
Ребёнок притащил целую баклажку – приволок её по полу, и я благодарно присосался к горлышку.
Напившись, поставил минералку на пол. Пока пытался подняться, Соня неожиданно спросила:
– Пап, а Лёля уже уехала? – я красноречиво зыркнул на дочь, но она фыркнула и затянула: – Па-ап, ну па-ап. А, пап?
Господи, дай мне сил не заткнуть ей рот скотчем.
– Она скоро придёт, – прихватываю брошенные зубные щётку и пасту и смываюсь от греха подальше в ванную.
Там привожу себя в порядок. Пока бреюсь, отстранённо размышляю о чём-то левом, но, охваченный внезапным прояснением мозгов, дёргаю рукой и режусь вроде бы безопасной бритвой.
Шиплю из-за неприятных ощущений, затем быстро заканчиваю процесс.
Так, решаем сразу: глюк или не глюк?
«Ты нравишься мне…»
Выглядело весьма и весьма реалистично.
Может, он и вправду пошутил? Ага, просидел столько, чтобы сказать пару фраз, уложить баиньки и поспешно смыться. Классная шутка, а главное, какая масштабная.
Ладно, сейчас думать об этом нет смысла: Никита придёт – разберёмся.
Глядя в зеркало, рассеянно провожу пальцами по ране. В последний раз умываюсь и выхожу, выключая за собой свет.
Жуя орехи, Сонька смотрела по телевизору в кухне мультики. Я обратил внимание на время в правом углу экрана: всего-то без пяти десять утра.
Выхватив из-под носа детки пачку фисташек, на немое возмущение непреклонно возразил:
– Сначала завтрак.
Печальный вздох в ответ.
Выбирая между макаронами и рисом, Соня согласилась на последнее плюс яичница с помидорами и сосиской.
Позже, когда, попивая кофе, я задумчиво смотрел, как она ест, в дверь постучались.
Дитё подорвалось, но под моим строгим взглядом уселось обратно и продолжило доедать.
Посмотрев в глазок, я недоуменно нахмурился: напротив, раздражённо засунув руки в карманы широких рэперских штанов, переминаясь с ноги на ногу, стоял некий смутно знакомый мне тип.
Со смешком представляю реакцию соседей.
Тип, в придачу, имел длинный ирокез цвета ядовитой зелени, пару серёжек на правой брови и широкие тоннельки в ушах. Кстати, именно по ним я субъекта и припомнил – но припомнил, уже открывая дверь.
– Она здесь? – без предисловий с гонором начал тип.
Видимо, это до него дозвонилась-таки Шурик. Насколько я знаю, он работает в тату-салоне – помнится, мы туда с приятелями пару раз заглядывали. Я не очень люблю такие штучки – в смысле, на других – да, класс, но не на мне, а вот мои знакомые по такому пёрлись. Один себе волка на лопатке сделал, второй – замысловатую геометрическую фигуру на плече. И всё у этого чудаковатого парня.
– Без понятия, – беспечно пожимаю плечами. – Уехала, наверное.
– Значит, приезжала, – морщится.
Губы у него пересохшие, потрескавшиеся, и я догадываюсь, из-за чего он нервничает больше положенного. Никотиновая ломка.
У некоторых она очень острая, и без никотина ни сосредоточиться, ни успокоиться невозможно – знаем, видели.
– Может, сигаретку? – предлагаю. – Выйдем на балкон, перекурим, перетрём пару новостей.
Без раздумий кивает:
– Давай.
С потрясающей скоростью расшнуровывает массивные, наверняка тяжёлые шузы и следует за мной на балкон.
Нервный тип прикуривает первым, чуть не выхватывая у меня сигарету с зажигалкой и, явно наслаждаясь, затягивается. С хмыком забираю жигу, подпаливая свою сигарету. Облокачиваюсь на подоконник.
– А ты чего приехал и как меня нашёл?
Тип отчасти успел успокоиться, поэтому, не поворачивая головы, ответил:
– Насчёт заварушки. Ты, походу, в курсах. Всё пока тихо, но эта баба натворила дел. Свезло, что целилась она хреново, но дока всё равно вызывать пришлось. Не, у нас полно тех, кто без этой ихней лицензии, а бабло нужно, но хрен найдёшь нормального: у одного руки из жопы, второй запрашивает столько, что можно дачу в Крыму купить. Я пока с одним базарил, чуть сам ушлёпка не пристрелил. А тебя я не искал, я даже не знал, что вы контачите, хотя у нас перс известный. Но у неё там, в хате, чей-то адрес на стикере начирикан – к холодильнику приторочен, так там всё вплоть до номера хаты. Я по нему и поехал – на авось. Надо ж было попытаться найти чёртову сучку. Кто-нибудь другой хрен бы от меня помощи дождался, но эта…
Несмотря на тон, говорил он размеренно, прерываясь только на затяжки.
– Ты тут не матерись, – стряхиваю на подоконник пепел. – У меня тут, между прочим, где-то бродит любопытное дитё.
– О как, – неподдельно удивляется. – И давно?
– С дитём? – уточняю. – Лет восемь как.
Присвистывает:
– Я и не знал.
Флегматично пожимаю плечами:
– А я и не распространялся. Кто на хату заглядывал – Соню видели, но, кажись, думали, что она моя младшая. Шурик знает, потому что она когда-то прямо спросила, а я прямо ответил.
Докурив, снова засовывает руки в карманы:
– Ясно.
– Кстати, к её приезду всё норм будет?
– Да, только от меня выхватит. Я её когда-нибудь всё-таки куда-нибудь удачно уроню.
Мы наконец-то встретились взглядами, а затем крепко пожали друг другу руки. Вышли. Рассевшись на диване, Сонька сосредоточено, даже с каким-то остервенением клацала телефон.
Я усмехнулся – дитё это заметило и демонстративно от нас отвернулось.
Любопытная мелочь.
– Ты доела? – интересуюсь, провожая гостя.
– Там чуть-чуть осталось, – скривилась. – Я больше не хочу.
Закатываю глаза к потолку: вечно одно и то же. А доедать всё, естессно, мне.
– Марш на кухню, – выхожу в коридор. – Или останешься дома.
Нервный тип, обуваясь, чему-то улыбнулся. Я включаю свет, чтобы в помещении стало посветлее, и тут в дверь стучат.
Не глядя в глазок, – было бы неудобно перегибаться через гостя – открываю дверь.
Если бы знал, кто за ней, попробовал бы азбукой Морзе выстучать «Вали, пока цела». Но, увы, даже если так, ни я, ни Шурик азбуки Морзе не знали. Печально.
Нервный тип оборачивается и застывает, а открывшая рот Шурик мгновенно его захлопывает. Осторожно, не веря своим глазам, отходит назад.
– Э-э-э… – зависает. – Лёша?
Вот, точно, никак не мог вспомнить его имя.
Улыбка Лёши больше похожа на кровожадный оскал:
– Свиделись, дорогая.
Она сделала пару шагов назад, оступилась, схватилась за перила и так рванула вниз, что одни пятки засверкали.
– Стой, инфантильная сучка! – гаркнул вслед Лёха и, запихивая незавязанные шнурки внутрь шуз, умчался следом.
Дела-а. Что тут вообще творится?
Я переглянулся с высунувшей нос из кухни Соней и вместе с ней вышел на балкон. Внизу он застеклённый, поэтому дочери не пришлось доставать табуретку, чтобы увидеть любопытное зрелище.
Шурик на ходу скинула мешающие босоножки, куртку и со всех ног уматывала в сторону парка. Впрочем, далеко убежать не успела – её преследователь оказался в разы быстрее: он схватил свою жертву у самой дороги, бесцеремонно закинул на плечо и на радость поразевавшим рты соседям поволок обратно.
Впрочем, Шура, не стесняясь посторонних, ему задачу не облегчала: она брыкалась, орала благим матом и пиналась, как могла, а их переругивания, по-моему, слышала вся улица.
– Лахудра истеричная, придём – я тебя так взгрею – неделю на зад не сядешь.
– Да пошёл ты, мразь, – немедленно следовал ответ. – Ты мне не батя, чтобы клешни загребущие к моей заднице с воспитательными работами протягивать.
Ну, в таком духе, причём ближе к подъезду из цензурных слов у них остались только предлоги и междометия.
Спохватившись, я увидел, что дочь, нахмурившись, о чём-то сосредоточенно размышляет. Повернувшись ко мне, она спросила:
– Он её любит, да?
Аналогично нахмурившись, я пришёл к выводу:
– Похоже на то.
– А она? – следующий вопрос.
Пожимаю плечами:
– Без понятия.
Соня, соглашаясь с моими словами, кивает:
– Она нам совсем ничего о нём не рассказывала. А мне Лёля всегда о своих парнях рассказывает.
Вот те на. Провести, что ли, с Лёлей нравоучительную беседу на тему детского сексуального воспитания?
– Ладно, разберёмся, пошли встретим наших гостей. Они, кажется, должны меня насчёт кое-чего просветить.
Хихикнув, дитё умчалось в коридор, оставив меня озадаченно чесать затылок.
Ясно одно – что ничего не ясно.
И что всё-таки произошло на самом деле?
========== Глава 9: О детях ==========
– Детей баловать нельзя! – категорично заявила пожилая тётенька.
По-моему, она преподавала английский, и Сонька при одном упоминании её имени-отчества смешно морщила нос.
– Как это «нельзя»?! – возразил увесистый дяденька, скрещивая руки на груди. – А что с ними тогда делать? Скоро повырастают – оглянуться не успеем, а уже с нас ростом будут. Кого я тогда буду баловать – им-то это не нужно будет.
Мы, аки примерные родители, битый час сидели на собрании. Лидия Батьковна сначала рассказала об основном вроде куда уйдут сдаваемые деньги и какая у детей успеваемость, дальше дала высказаться учителям, пошло-поехало. Учителей в принципе было немного – большинство предметов вела классрук, но каждый «оратор» стремился высказаться на полную: кого-то выделить, кого-то пристыдить, кого-то поощрить. А мы сидели: гордились, стыдились и прочее по списку, совершенно ясно осознавая, что нашим дорогим чадам на это совершенно наплевать. Лично моё сейчас, облокотившись на меня, загадочным взглядом пилило плафон на потолке.
Кстати, ребёнка с собой взял не только я: тот калорийный, посмевший возразить англичанке дяденька сидел рядом с тощим веснушчатым пареньком. Мелкий откровенно скучал, пытаясь не заснуть прямо за партой. Группа из шести мамашек объединилась и что-то тихо, но бурно обсуждала, делая на бумажках пометки. Причём они не забывали время от времени поддакивать ораторам, поэтому те не возникали.
Потом в класс робко заглянула замдиректорша, чтобы передать приказ сверху насчёт школьной формы. Мол, теперь в школе должен быть дресс-код. Как организованно возмущался хор мамочек – надо видеть. Папочкам оставалось растерянно переглядываться.
Впрочем, «против» высказались не все: некоторые ворчали, что тогда хоть разврата станет поменьше, но их быстро задавили количеством. В общем, со всеми заморочками домой мы попали только к четырём.
Лёха и Шурик уехали, оставив нас в гордом одиночестве. Но, наверное, оно к лучшему, всё-таки я не переношу, когда близкие мне люди начинают врать. А Шурик… Она мастерица перекручивать историю на свой лад. Её послушать, так она мне не врала, а просто утаила парочку событий.
Оказалось, тот нарк её не по глупости «поцарапать» хотел и даже не от поехавшей крыши, а с вполне определёнными целями.
Беременная она – от него.
Так и представляю себе ситуейшн: бухие, под экстази, чердак срывает. Нет кондомов? Да ну его, пронесёт.
Не пронесло.
Шурик, когда проверилась, ему сказала, он ответил, что отцом быть не собирается, не готов и не хочет – предложил аборт. Она упёрлась: «Лучше рожу». Ссора. И когда Шурик в следующий раз пришла оповещать нарка, мол, вырастит ребёнка сама, тот решил избавиться от проблемы здесь и сейчас. Это мне уже Лёха рассказывал, а ему – Шурик, только не лично, а по телефону, когда после выстрела рыжая идиотка решила спрыгнуть с крыши родной девятиэтажки. Благо они рядом жили: Лёха её заболтал, выспросил местонахождение и успел не дать убиться.
Естественно, они переспали, а утром он проснулся в пустой квартире с трогательным стикером на подушке: «Нам лучше больше не видеться. Это моя ошибка».
Насколько я понял, Лёха никакой не друг нарка, а эксбойфренд Шурика – школьный. Факт в том, что когда-то он её бросил, а сейчас она не хочет начинать отношения, хотя, когда попадает в переделку, если меня нет рядом, обязательно звонит ему, и тянет их друг к другу, как на буксире.
Не понимаю, в чём, собственно, проблема, но Шурик сказала, что всё сложно. Сонька, выгнать которую не представлялось возможным, согласно покачала головой.
Я оставил парочку вдвоём с требованием ничего не разбивать, особенно о чужую голову, и отправился с Сонькой на собрание.
А когда мы пришли, их уже и след простыл.
Сонька разулась, ставя кеды на полку. Я тоже начал расшнуровывать «стары».
– Извини, опять не получилось куда-то сходить. Я совсем забыл, что у нас сегодня собрание, слава Богу, твоя классная напомнила.
Качает головой:
– Я не обижаюсь. Классно, если Лёля с Лёшей помирятся. Они хорошие.
Теряюсь:
– Не думаю, что они в такой уж ссоре. Лёша же согласился помочь Шурику.
– Ты ничего не понимаешь, – подаёт мне кофту, чтобы повесить её на вешалку. – Они дружат, но уже долго-долго не могут помириться, – растерянно пожимает плечами. – Не знаю, что им мешает, но, наверно, что-то очень неприятное.
– Ясно, – усмехаясь, подхватываю дитё на руки а-ля принцессу. – А поехали всё-таки на пристань. Пока ветер хороший, запустим воздушного змея. Ещё неделька – и совсем темно станет, так мы вечером больше погулять не сможем.
– Давай, – живо соглашается, обнимая меня за шею.
Знаю, какой получу ответ, но всё равно спрашиваю:
– Может, сначала поедим?
Укоризненный взгляд:
– Ни за что! Мы покушаем, а потом опять кто-нибудь приедет или позвонит, и у тебя опять будут дела.
– Ну хорошо, хорошо, – смеюсь, – тогда забираем змея, байк – и едем.
– Ура-а! – дитё запищало, вскинув руки.
Лихо развернувшись, мы потопали искать змея.
А потом действительно здорово отдохнули.
Воздушного змея мы покупали давно, но упорно таскали его везде за собой. Продавщица и Соня дружно вторили, что змей на самом деле «скат», но, по-моему, он больше напоминал пингвина. Впрочем, какая разница, главное, оно летает, и летает при нормальном ветре достаточно хорошо.
Облокотившись на байк, я с улыбкой наблюдал, как дочь носится со «змеем».
Пристань – очень красивое место, особенно в свете заходящего солнца. А асфальтовая дорога у воды ближе к вечеру заполнилась людьми, хотя я бы не сказал, что было слишком людно. Народ рассаживался по лавочкам, бродил поодиночке, парами, компаниями. Они иногда оборачивались на нас, а некая парочка даже подошла к Соне, чтобы что-то у неё спросить.
Я не слышал – характерный шум воды довольно сильный. Однако дитё посмотрело на них практически иронично, поджало губы и что-то односложно выдало. Насколько я различил, это было слово «Нет».
Когда солнце почти скрылось за горизонтом, мы поехали домой. Воздушный змей с лёгкой руки чада вяло болтался сзади байка. Тот я оставил на парковке и вовремя догнал ребёнка, пока ему не надоело без дела стоять на месте. Не спеша, за руку мы дошли до подъезда. «До подъезда» потому, что у него и остановились.
Соня с улыбкой до ушей помахала стоящему у дверей Никите, и тот немного вымученно улыбнулся ей в ответ.
– Давно ждёшь? – усмехаюсь.
Настроение после настолько хорошо проведённого времени всегда отличное.
– Нет, только пришёл, – засовывает руки в карманы толстовки.
Мне почему-то кажется, что он врёт.
Ловлю его взгляд.
Хмм, вот как. Значит, мне не показалось.
Я уж думал, это всё-таки пьяный бред.
– Ты помнишь, что я вчера сказал? – выдаёт, почти не разжимая губ.
Мгновение соображаю и притворяюсь удивлённым:
– Ты о чём?
Прищуривается, а руки, кажется, сжаты в кулаки. Затем спустя какую-то долю секунды всё понимает, улыбается спокойно, вежливо – той самой раздражающей меня улыбкой. В глаза совершенно неожиданно бросаются кислотно-нелепые гриндерсы.
– Ни о чём, просто вспомнилось…
С наигранным извинением пожимает плечами. Улыбка на лице, как приклеенная.
Молодец, мелочь, понял правила игры.
Это твоя глупость – ошибка по молодости, поэтому лучше поиграем в слепых и глухих дураков. Вот встретишь хорошую девчонку, и весь бред у тебя из головы на раз-два вылетит.
