Текст книги "Берег и море (СИ)"
Автор книги: nastiel
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)
Спасибо, Эмма.
Кровать прогибается под телом человека, который присаживается на самый его край. Скрип кожи и присущий только одному человеку запах-коктейль из рома и морской воды ударяет в нос даже через ладони.
Киллиан хватает меня за запястье и убирает одну руку от лица. Вторую я убираю сама. Пират бледен, а в его глазах читается странное выражение – словно он только что увидел призрака.
– Мне очень жаль, – тихо произносит он.
– Не надо, Киллиан.
Мой голос хриплый. Я откашливаюсь.
– Я должен был что-то сделать …
– Ты знал, да? – я задаю вопрос с отсутствием даже крохотной доли удивления. Если он пытался меня предупредить, то наверняка знал. – Зачем вы приехали? Зачем нужен был Таран? Что значит: «Сердце жертвы. Сердце, отданное добровольно. Сердце, отнятое в бою»?
Вопросы сыплются из меня непрерывным потоком. Я замолкаю и впериваю взгляд в Киллиана в ожидании объяснений, но он лишь смотрит на меня так виновато, словно это он убил Тарана, а не Кора.
Не знаю, сколько времени мы проводим в тишине, просто уставившись друг на друга, всё равно для меня время больше не имеет прежней ценности. Не выдержав, я выпаливаю:
– Если ты пришёл, чтобы молчать – уходи.
Киллиан суёт руку под плащ, словно хочет что-то достать из нагрудного кармана.
– Не прогоняй меня, красавица.
– Тогда говори, – требую я.
На мгновение мне удаётся забыть о Таране, но затем в голову кинофильмом возвращаются последние секунды его жизни, увиденные мною через щель между дверью и косяком. Я крепко сжимаю челюсть. Во рту образуется лёгкий металлический привкус.
– Я не могу. Клянусь тебе, если …
– Хватит. Ты пытался предупредить меня, говорил не верить. Я так понимаю, это касалось Коры, да? – Киллиан кивает в подтверждении моих слов, и я продолжаю: – Ты знал, что она собирается делать, но не остановил её. Всё ради мести Голду?
Киллиан слегка отклоняется назад. На мгновение его лицо накрывает едва уловимая тень.
– Сначала – да. Но потом … Это сложно объяснить, но, я уверен, ты сама почувствовала это, красавица. Нас почему-то притягивает к друг другу, словно магнитом. Необъяснимо. Меня к людям в жизни так не тянуло … даже к Миле. Как бы глупо не звучало, но только на своём корабле я чувствую тоже самое. Это словно, – пират морщится, как от боли, – попасть домой после сотен лет блуждания по чужой местности.
Киллиан продолжает держать руку на сердце. Только теперь он зажимает ткань рубашки с такой силой, будто она душит его. Шея мужчины напряжена, но я списываю это на стыд. Ведь ему наверняка стыдно за то, что он упустил возможность помочь Тарану.
Хотя бы ради меня.
– Уходи, Крюк, – сквозь зубы произношу я. Предпочитая в обычных ситуациях называть его Киллианом, использую пиратское прозвище, чтобы подчеркнуть наличие огромной пропасти между нами.
Нет никакой связи. По крайней мере, теперь я сделаю всё, чтобы её не было.
– Красавица …
– Если ты не уйдёшь, я убью тебя. Мне терять нечего.
Я не блефую. И, что самое странное, Киллиан это понимает. Я замечаю, как его взгляд скользит по моему лицу к шее, груди и ниже к рукам, сжатым в кулаки.
– Ты не такая, как она. Ты не убийца, – твёрдо произносит он.
Она. Кора.
– Знаешь, что мне удалось почерпнуть из сказок Генри? Злым человек не рождается, он им становится, чтобы скрыть боль от потери и слёзы, навечно поселившиеся в уголках глаз. И я готова, – не узнаю свой голос. Кто вложил в него столько жестокости и металла? – С сегодняшнего дня я готова носить свою маску.
***
Кора знает, что дочь ждёт её, хоть и сильно злится за всё, что было в прошлом. Поэтому, когда она появляется у неё в кабинете, женщину совершенно не удивляет то, что Реджина резко вскакивает со стула, словно готовясь кинуться в бой.
– Мама?
– Здравствуй, доченька, – ласково произносит Кора.
Реджина одаривает её хмурым взглядом.
– Что тебе нужно?
Их последний разговор закончился тем, что женщины в пух и прах разругались на фоне прошлых обид, поэтому сейчас у Реджины нет совершенно никакого желания видеть мать. К тому же, именно из-за неё Лу вот уже второй день не выходит из комнаты.
– Я соскучилась, – Кора проходит вглубь кабинета и садится на диван. – И пришла просить прощения у вас, мои девочки.
– Ты серьёзно? – Реджина издаёт нервный смешок. Она бросает взгляд на часы, затем на дверь, словно кого-то ждёт, а после снова переводит на мать. – После всего, что ты сделала, после стольких лет, что ты управляла мной, словно марионеткой, думаешь, я прощу тебя от одного только «Я соскучилась»? А Лу! Ты убила дорогого ей человека … Ты поступила с ней так же, как со мной и Дэниелом. Снова на те же грабли, мама!
– Я буду просить у вас обеих прощения столько, сколько нужно.
– Тебе придётся делать это не одну жизнь, – сухо отвечает Реджина. – Однажды я уже совершила ошибку, простив тебя. Больше этого не повториться. Ты подставила меня перед Лу – она так долго считала меня предателем! Зачем, мама? Зачем?
В голосе Реджины слышится отчаяние, но оно едва ли действует на Кору. Та клонит голову на бок, опускает подбородок и тяжело вздыхает, словно действительно чувствует вину.
– Я пыталась защитить её, Реджина … Это был единственный способ – Луиза должна была безоговорочно мне верить.
– Её зовут Лу, – исправляет Реджина.
– Ты права, – соглашается Кора. – Лу. Послушай, милая, я люблю тебя и люблю внучку. Моя проблема лишь в том, что доказываю я это не теми способами. Напрасно я заставила тебя выйти за короля, и напрасно забрала у тебя Лу. Напрасно убила и этого милого мальчика из Придейна, но он был вынужденной жертвой. Однако … – Кора тяжело вздыхает. – Мне стоило дать вам возможность решать самим, и теперь …
– Теперь ты всё также продолжаешь манипулировать нами.
Реджина непреклонна. Она прекрасно знает, что права, хоть это и чертовски больно – ненавидеть родную мать.
– Лишь для того, чтобы помочь … Чтобы заново построить всё то, что я у вас отняла. – Кора встаёт и делает шаг навстречу дочери. – Пойми, родная, все люди, окружающие тебя сейчас, ничего не значат. И Голд …
– Что Голд?
– Если удастся заполучить силу Тёмного себе, только представь, какие нам откроются перспективы!
– Мне не нужны никакие перспективы, – отрезает Реджина. – Мне нужна моя дочь. И мой сын.
Сын. Вот она – ещё одна ниточка, за которую Кора может дёрнуть.
– Генри, – кивает Кора. – Но пока есть Эмма, он не будет твоим. И Луиза … Сейчас, когда жители знают, на что она способна, они не дадут ей спокойно жить. Ты сама прекрасно знаешь, как люди обычно реагируют на тех, кто сильнее: презирают, боятся и даже ненавидят. Но если Тёмный станет нашим … Если нашей станет его сила, то мы сможем устранить сразу все проблемы. Мы очистим твой город от недоброжелателей – окончательно и бесповоротно. И Лу с Генри … будут твоими.
Кора знает, куда стрелять, чтобы попасть в десятку. Она тут же улавливает перемену в лице дочери: то, как мышцы на лице расслабляются, подбородок заостряется, глаза больше не щурятся так, словно смотрят на солнце.
Кора всегда считала свою дочь мудрым человеком, единственной её проблемой было то, что её было слишком легко заставить поверить в нужные другому слова.
***
– Пора начинать, Крюк, – произносит Кора.
Мужчина и женщина стоят напротив центральной башни с часами. Именно там, за циферблатом, Румпельштильцхен спрятал кинжал, и сегодня Кора настроена получить его, а вместе с этим – и повиновение самого Тёмного.
– После того, что ты сделала, Лу не станет тебе помогать, – подаёт голос Киллиан.
Он знает, о чём говорит. Лу прогнала его, теперь она навряд ли когда-нибудь захочет его увидеть после всего, что случилось, и это приносит Киллиану ещё больше боли, чем отсутствие сердца в грудной клетке.
Кора поворачивается и одаривает спутника заинтересованным взглядом.
– Меня даже немного задевает то, насколько ты меня недооцениваешь, Крюк.
Комментарий к 9
как обычно, я в самых дебрях повествования без фонаря и карты.
главное, не заблудиться.
https://vk.com/ughnastiel <3
========== 10 ==========
Первые полдня и ночь мне кажется, жизни не хватит на то, чтобы успокоиться, прийти в себя и забыть обо всём, что случилось с Тараном. Это время я провожу в бессознательном состоянии, лёжа на кровати и уставившись в противоположную стену, лишь иногда напоминая себе о том, что нужно дышать.
Следующие полдня у меня уходит на то, чтобы понять, почему вдруг кончились слёзы, и им на смену пришёл дикий и неумолимый гнев, расходящийся под кожей попеременными разрядами тока. Я случайно поджигаю фиолетовые занавески из нежной шёлковой ткани. Смотрю, как они догорают, а затем провожу ладонью над тлеющими обрывками, и всё потухает.
Самая середина второй ночи служит мне помощником. Она подталкивает на то, чтобы выскользнуть из комнаты и наконец принять душ. Обернувшись в мягкое махровое полотенце, я прохожу по коридору до самой дальней комнаты и проверяю, спит ли Генри – не знаю, зачем, просто внезапно хочется почувствовать хоть что-то, хотя бы заботу о другом. Мальчишка мирно посапывает, запутавшись в собственном одеяле, и я не могу сдержать скупую улыбку.
Потом на цыпочках проникаю в спальню Реджины. Она спит на шёлковых простынях и с беспокойством на лице.
Но мне нужен её гардероб. В полумраке комнаты плохо видны цвета и фактуры, да и не уверена я, что размер у нас один, но всё равно хватаю обычную на вид блузку чёрного цвета и юбку-карандаш с небольшим разрезом внизу. Собираясь вернуться обратно в комнату, я на мгновение замираю в дверях и оборачиваюсь на Реджину.
Во сне она совсем не похожа на Злую Королеву. Я с лёгкостью представляю себя десятилетнюю, врывающуюся в её спальню с плачем и криками о новом кошмаре и новых монстрах. И она тут же просыпается, поднимает край одеяла и освобождает мне место рядом, чтобы остаток ночи я сопела в её плечо, а она приглаживала мои разметавшиеся по подушке волосы.
Картинки в голове такие яркие и живые, что я в них почти верю. Почти.
Уже в комнате, в которой меня на время поселили, я снимаю с себя махровый халат и, прежде чем надеть новую одежду, расправляюсь со старой: со злостью и остервенением рву её против швов, будто бы это футболка во всём виновата. Затем, успокоившись, я борюсь с блузкой, пуговицы которой не хотят подчиняться дрожащим от гнева пальцам. Она немного висит в груди, но когда я заправляю её край за пояс юбки, подошедшей по размеру чуть ли не идеально, то все лишние складки разглаживаются.
Я стою напротив зеркала во весь рост и долго смотрю на себя в новой одежде. Теперь я похожа на Реджину практически один в один, только мои волосы струятся ниже лопаток, а губы бледные и почему-то отливают серым. И вместо туфель на высоком каблуке – кеды.
Возможно, мне удастся исправить это с помощью магии?
Я присаживаюсь на край кровати, осторожно расправляя под собой юбку, чтобы не помять, наклоняюсь к ногам и провожу ладонью над кедами. Я не жду чуда, но искренне верю, что может получиться – и оно происходит.
Теперь на моих ногах красуются мягкие бархатные туфли на высоком каблуке. Красные, как кровь, оглушительно стучащая в висках из-за внезапной радости и возбуждения.
Оставшуюся часть ночи я тренируюсь на том, что превращаю различные вещи в комнате в совершенно другие. Это захватывает меня, как Генри сейчас захватывают комиксы. Раньше он часто приносил их в кафе, заставляя меня читать вместе с ним. Было странно, что я соглашалась.
А ещё страннее было то, что сама Реджина приводила своего сына в кафе и оставляла под моим присмотром. Словно знала, что мне можно доверять.
Словно чувствовала, что я и Генри сводные брат и сестра.
Трясу головой и, уставшая от колдовства, подхожу к окну, посмотреть на восход. Солнце уже практически добралось вершины, раскрашивая небо в такие оттенки оранжевого, от которых у меня захватывает дух. Странно, насколько оно отличается от неба над Придейном. Там оно обычно складывалось из длинных полос платиновых облаков и бархатного голубого, словно искусственно созданного, неба с редкими бледно-розовыми пятнами.
В Придейне всё было проще. Сейчас бы туда вернуться … Да вот только Тарана там больше нет.
– Мама?
Неожиданно высокий голос Генри заставляет меня подскочить на месте. Оборачиваюсь. На лице мальчика удивление смешивается с чем-то ещё … испугом?
– Сюрприз, – я развожу руками.
– Я подумал, это мама.
– Её спальня дальше по коридору.
– Знаю, ведь я вообще-то шёл проверить тебя, поэтому и удивился.
На Генри тёмно-синяя пижама в белую горизонтальную полоску. Его волосы торчат во все стороны, а челюсть кривится, сдерживая зевок. Кажется, он только встал с постели.
И сразу направился ко мне?
– У меня уже всё хорошо, – отвечаю я, мягко улыбаясь.
Генри входит в комнату, закрывает за собой дверь и направляется к кровати, которую я так и не соизволила заправить. Плюхается на смятое в комок одеяло, переворачивается на живот, подпирает кулаками подбородок и смотрит на меня, словно ждёт, что я ему что-нибудь расскажу.
– Ты уверена, что в порядке? – осторожно спрашивает он.
– Да, – слишком быстро и слишком уверенно. – Люди умирают каждый день.
И как вообще это могло слететь с моего языка?
Я улыбаюсь, а сама завожу руки за спину и шиплю себя за нежную кожу между большим и указательным пальцами, чтобы заменить физическую боль моральной. Кажется, помогает.
– Сегодня похороны, – напоминает мальчик.
Я коротко киваю и теперь впиваюсь в кожицу ногтями. Будто бы я не знаю! Будто бы только ради этого и не заставила себя собраться по частям!
– Ты пойдёшь? – спрашиваю я.
– Конечно, – отвечает Генри без напускной заботы.
Он говорит так, словно если это важно для меня – важно и для него. Странно, что у женщины с таким тёмным прошлом вырос такой светлый ребёнок. Наверное, всё дело в генах Эммы, Белоснежки и Прекрасного.
Именно поэтому сама я далеко не положительный герой.
– Тогда тебе лучше поторопиться.
Генри кивает и скатывается с кровати. Перед тем, как уйти, он подходит и крепко меня обнимает.
– Ты очень красивая, – подмечает он, отстранившись. – И очень похожа на нашу маму.
Нашу. Это слово не режет слух, но с непривычки застревает в голове ещё на какое-то время.
Когда Генри исчезает в коридоре, оставляя дверь приоткрытой, я слышу голос Реджины. Она кричит, чтобы мальчишка не забыл почистить зубы и перед тем, как надел приготовленный костюм, спустился на завтрак, чтобы его не испачкать. Слышу, как скрипят половицы, и стук каблуков, а затем Реджина осторожно приоткрывает дверь.
И замирает.
Смотрит на меня долго, да так, что мне на мгновение кажется, не поплохело ли ей. А потом она выходит, даже не заметив того, что я превратила светильник на прикроватном столике в кофемашину.
И возвращается спустя какое-то время с губной помадой в одной руке и расчёской в другой.
– Ты позволишь? – тихо, практически беззвучно спрашивает она.
Я киваю. Реджина перекладывает помаду в другую руку и хватает меня за запястье. Тянет к зеркалу. Останавливаемся, и она отдаёт мне помаду, а сама берёт расчёску и принимается гладить деревянными зубчиками мои спутанные волосы.
На каблуках она чуть выше меня ростом.
Я снимаю колпачок с помады. Она цвета спелой клубники. Раньше я ограничивалась лишь бальзамом, но и чёрных блузок и прямых юбок тоже не носила – просто сегодня такой день.
Предельно аккуратно обвожу губы, оставляя на них следы, уже напоминающие кровь, а не клубнику.
Реджина заканчивает с волосами и теперь смотрит на меня через отражение в зеркале. Уверена, это будет худший день в моей жизни, но почему-то рядом с матерью чувствую себя… легче. Словно до этого таскала на плечах огромные мешки с зерном.
А ведь было дело, таскала. Там, в Придейне. А здесь, в Сторибруке, я крашу губы яркой помадой и ем блинчики со взбитыми сливками и яблочным джемом вместо вчерашнего хлеба.
Зато там Таран был жив.
– Я обещала больше не врать тебе, и потому скажу честно: легче не станет. Никогда, – произносит Реджина.
Я поворачиваюсь к ней лицом. Она смотрит на меня так, как может смотреть только человек, когда-то переживший собственную трагедию.
Ответ приходит сам собой: отец. Точнее, Дэниел.
– Что с ним произошло? – спрашиваю я.
– С кем? – Реджина недоумевающе хмурит брови.
– С отцом.
На секунду женщина меняется в лице. От моего взгляда не ускользает, что она чуть сильнее сжимает расчёску в руках.
– Ты правда хочешь знать? – уточняет она предостерегающим тоном.
Словно новость может сделать мне ещё больнее, чем есть сейчас.
– Хочу.
– Дэниел умер, когда я только забеременела. К счастью, он знал, что у него будет ребёнок, – Реджина борется с чувствами. Уголки губ дёргаются на вымученной улыбке, а подбородок предательски дрожит. – Он был так счастлив!
От того, чтобы поджать губы, меня отделяет аккуратно выведенная на них помада.
– Как именно он умер? – не унимаюсь я.
Не знаю, почему, но мне нужно знать.
– Лу … – начинает Реджина, но я обрываю её:
– Ты обещала, – напоминаю твёрдым голосом. – Никаких секретов.
Я забираю из её рук расчёску, кидаю её на кровать вместе с помадой и беру обе ладони Реджины в свои, слегка сжимая. Это должно помочь.
– Ты права, – взгляд Реджины скользит к нашим сцепленным рукам. – Ты имеешь полное право знать, особенно после того, что случилось с, – она делает паузу, – Тараном. – И снова замолкает, словно проверяя, в порядке ли я. Едва заметно киваю, и тогда она продолжает, снова поднимая взгляд на меня: – Его убила Кора.
Тело совершенно на её слова не реагирует. Не дёргается ни одна, даже самая крохотная, мышца.
Зато внутри всё взрывается, несмотря на то, что я, в какой-то степени, догадывалась. Отец был конюхом – Кора рассказывала. Да и мать в итоге-то вышла замуж за короля. Не нужно быть гением, чтобы догадаться – Реджина не бросила бы Дэниела просто так. Лишь смерть стала единственным достойным поводом.
– Лу? – зовёт Реджина и слегка трясёт наши руки.
Оказывается, я какое-то время смотрела мимо неё, в окно. Перевожу взгляд обратно и останавливаю его на карих глазах матери, которые оттенком темнее моих.
– Да, – бросаю я, качая головой. – Спасибо, что рассказала.
Реджина слабо улыбается уголками вниз и прижимает к себе, обнимая.
Да, спасибо, что рассказала, ведь это совершенно ничего не меняет, и лишь наоборот придаёт уверенности в правильности того, что я собираюсь сделать.
Кора умрёт. Сегодня. Любой ценой.
***
Похороны как в тумане. Кто-то что-то говорит, но я не вслушиваюсь, не спуская взгляда с деревянного ящика. Мне предлагают сказать пару слов об усопшем, но я демонстрирую отказ еле заметным качанием головы и выставленной ладонью.
Больше меня никто не трогает.
Коры нет, что не удивительно. Киллиана тоже.
Да и вообще, народу среди пустынного похоронного поля на фоне лесного массива совсем немного: семейство Прекрасных, Генри, Реджина, Руби, да Белль.
Я смотрю на крышку гроба, представляя безмятежное лицо Тарана под ней, без улыбки, с закрытыми глазами и расслабленными мышцами на лице.
Он прекрасен. Я говорила ему об этом ещё в Придейне, на что он назвал меня чудачкой, а я сказала, что сам дурак.
Генри, стоящий рядом, берёт меня за руку, и я крепко сжимаю её как спасательный трос, соединяющий меня с долгожданной сушей.
– Я с тобой, – шёпотом произносит он.
Как так вышло, что двенадцатилетний мальчик понимает больше, чем двадцати трёхлетняя девушка?
Я киваю, не отрывая взгляда от опускающегося в земельную яму гроба. Внутри словно всё сворачивается в огромный ком, кубарем катится вниз и исчезает в земле вместе с другом.
Наступает момент, когда каждый должен бросить немного земли на крышку гроба. По очереди подходят Руби, Прекрасные, Реджина, Белль, даже Генри. Потом повисает тишина – такая, что можно подумать, будто всё вокруг умерло.
Но нет, просто все ждут моего хода.
Я не двигаюсь с места – ни на сантиметр – лишь приподнимаю правую руку и выворачиваю кисть, словно кручу невидимую дверную ручку. Клочок земли тут же приподнимается в воздух. Затем резко опускаю кисть, и он падает в яму, ударяясь о крышку гроба.
Все молчат. Я тоже. Генри всё ещё сжимает мою левую руку, и я в какой-то мере благодарна ему за это.
– Ты точно ничего не хочешь сказать? – спрашивает Реджина.
– Нет, – однозначно отвечаю я.
На большее не хватает сил.
Закрываю глаза. А когда открываю, то уже оказываюсь одна напротив свежей могилы Тарана. Сколько я так простояла? Пять минут? Десять? Больше? Когда упустила момент, что все, попрощавшись с Тараном и со мной, разошлись по домам?
– Всегда думала, что умру первой, – рассуждаю вслух, подходя ближе к свежей могиле. – Случайно прострелю себе жизненно важный орган стрелой, или что-то вроде того … Кто же знал, что ты пойдёшь за мной, когда я уйду.
Где-то чуть дальше в лесу птицы заводят свою песню. Я вдыхаю воздух на весь объём лёгких и делаю ещё один шаг.
– Я любила тебя. Всё то время, пока ты смотрел на Айлонви, как на произведение искусства, я мечтала, чтобы ты хотя бы раз посмотрел на меня точно так же.
Замолкаю. Провожу пальцами по надгробной плите, а затем падаю на колени.
– Но знаешь, теперь … Мне больше ничего не надо. Просто вернись. Просто будь рядом. Или даже в другом мире. Главное, чтобы живой.
Но в ответ лишь тишина.
Я прислоняюсь лбом к холодному мрамору с именем Тарана и закрываю глаза. Давление и кровь пульсируют в висках, а сердце готово выпрыгнуть из груди.
Вдох.
– Я обязательно за тебя отомщу, мой друг. Слышишь?
Выдох.
Я упираю ладони в землю. Незнание того, насколько может быть мощной моя магия, открывает мне безграничные перспективы. Земля под ногами ходит ходуном, но в этот раз я всё держу под контролем. Где-то рядом трещат надгробные плиты, левая рука тонет в грунте от того, что под ней проваливается почва. Паутины глубоких трещин покрывают километры вокруг, и я – их эпицентр.
Когда чувствую, что силы начинают меня покидать, вскидываю руки, словно земля вдруг накалилась до предела. Встаю с колен, отряхиваю впечатавшиеся в кожу мелкие камешки и прилипшие ветки, расправляю юбку и иду в сторону города, пошатываясь из-за вязнущих в почве каблуков. Иду точно вдоль самой крупной трещины, потому что она должна привести меня к Коре.
Только нужно сделать ещё одну остановку – захватить свой лук.
Дверь лофта открываю одним взмахом руки. Я не знаю, как это работает, и почему так легко и обыденно получается, как запустить пальцы в волосы или почесать локоть.
Эмма тут же вскакивает с табуретки, как только видит меня. Дэвид замирает с двумя чашками чего-то дымящегося, так и не донеся их до стола.
– Лу? Всё в порядке? – спрашивает Эмма.
Я прохожу внутрь и молча иду за луком. Вместе с ним забираю и колчан Мэри Маргарет.
– Лу? – к дочери присоединяется Дэвид.
Я старательно игнорирую из взгляды и оклики. Задерживаюсь перед зеркалом, чтобы удостовериться, не осталось ли на мне грязи или земли, и собираюсь уже было покинуть лофт, когда кто-то хватает меня за запястье.
– Что ты собираешься делать? – обеспокоенно спрашивает Эмма.
– Пусти, – я прищуриваюсь. – Мне не хочется причинять тебе боль.
Но женщина хватку не ослабляет.
– Я понимаю, тебе плохо, но не делай того, о чём потом будешь жалеть.
Повисает молчание. Вышедшая из ванной комнаты Мэри Маргарет перестаёт вытирать руки полотенцем и замирает с немым удивлением на лице.
– Простите меня, – тихо говорю я и взмахиваю свободной рукой.
Кружки в руках Дэвида превращаются в кандалы на запястьях, а их содержимое оказывается на полу. То же происходит и с полотенцем и руками Мэри Маргарет. С Эммой справляется её собственный ремень, покидающий шлёвки джинсов и опоясывающий её кисти, туго стягивая.
Пошевелиться они тоже не могут – ступни приклеены к полу.
– Я должна это сделать, – бросаю я прежде чем развернуться и уйти, оставив дверь незакрытой.
Как только я отойду на достаточное расстояние, магия исчезнет, но вот что будет с виной, терзающей меня?
Быстрым шагом подхожу к ведущей трещине и возобновляю прежний маршрут. Прямо за моей спиной трещина снова срастается, чтобы не оставлять следов.
Люди, проходящие мимо, сначала с удивлением смотрят на асфальт, а потом, когда замечают меня, реагируют по разному: кто-то приносит соболезнования, кто-то отскакивает прочь как от огня, кто-то просто опускает глаза и делает вид, будто меня не существует.
Поправляю лук на плече и заставляю себя приподнять подбородок выше. Всё это: сила, показушная власть и наигранная уверенность – мне в новинку. Какая-то часть меня жаждет этого и наслаждается процессом, она ждёт, чтобы все начали уважать меня или бояться – ей неважно. Но другая кричит о том, что это плохо. А я не плохой человек.
Что я хорошая.
И я не знаю, какую из них послушаться.
Спустя пару минут я уже на месте. Трещина в земле приводит меня к лавке мистера Голда.
***
Сердце у Киллиана бьётся очень быстро. Мужчина ловит момент и прижимает к груди ладонь, убеждаясь в том, что оно правда на месте. Кора вернула его сразу же, как наконец заполучила кинжал Тёмного. Она посчитала, что после того, как Лу его прогнала, ему всё равно некуда идти.
Киллиан хотел прийти на похороны парня, которого он едва ли знал, но Кора не позволила. А ему лишь просто хотелось узнать, как там Лу: пришла ли девушка в себя или до сих пор затворничает.
– Эй! Ты уснул что ли?
Голос у Коры скрипучий, словно остриём крюка по стеклу, и Киллиан едва заметно ёжится.
– Я ищу, ищу. У меня просто только половина пары… рук, – горько замечает мужчина. – Почему бы тебе не попросить Крокодила этим заняться, всё-таки это…
Но не успевает Киллиан договорить, как невидимая волна толкает его в спину. Мужчина налетает лбом на полку с книгами.
– Не перечь мне, Крюк. В любой момент я могу забрать твоё сердце обратно.
Киллиан, не оборачиваясь, корчит недовольную рожу и трёт место ушиба тыльной стороной ладони. Надо было раньше обо всём рассказать Лу! Найти любой способ, но дать ей знать, что действительно нужно её маниакальной бабушке!
И плевать на Крокодила. Плевать на месть и на прочую ерунду. К тому же, Кора всё равно не даст Киллиану его убить до тех пор, пока не сотворит заклинание для передачи сил Тёмного.
Киллиан прислушивается к разговору, который ведут Голд и Кора, но едва понимает, о чём речь. Кажется, решили вспомнить старые времена, а это Киллиану совершенно не интересно. Когда он находит нужную вещь – глубокое медное блюдо с какими-то символами на дне – он тут же поворачивается и протягивает её Коре. Женщина, вальяжно сидящая на небольшой кушетке, кивает в сторону Голда. Тот, повинуясь, принимает блюдо из рук пирата.
– Ты знаешь, как это работает? – спрашивает Голд, и что-то в тоне его голоса настораживает Киллиана.
Обычно, так разговаривают те, кому известно чуть больше, чем другим присутствующим.
– Ну разумеется. Три сердца, кровь проводника, твоя и моя. И магия, как активирующее звено, – будничным тоном отвечает Кора.
– А последствия?
– Что-то вроде того, где ты остаёшься ни с чем, а я с силой Тёмного, дочерью и внучкой?
Тонкие губы Коры растягиваются в улыбке, образуя пучки морщин в уголках глаз. Голд вопросительно приподнимает брови, глядя на неё, потом вдруг переводит взгляд на Киллиана и лишь тогда произносит то, от чего у пирата пробегает дрожь по всему телу, словно разряд тока:
– Если проводник недостаточно силён, он умирает. – Теперь Голд переводит взгляд на Кору. – Ты не знаешь, насколько сильна Лу, а потому есть шанс, что живой ей не выйти.
– Нет! – лицо Киллиана вспыхивает.
Он непроизвольно дёргается в сторону Коры. Женщина лениво взмахивает левой рукой (правой она крепко вцепилась в кинжал Тёмного с выгравированным именем Румпельштильцхена на лезвии), и Крюка отбрасывает назад. Теперь он бьётся об стену спиной. От поясницы разливается боль, перед глазами звёзды от удара, приходящегося на затылок.
– Ты не посмеешь, – цедит пират сквозь зубы. – Это же твоя внучка!
– Красная Королева никогда не была склонна к сантиментам, – отмечает Голд.
– Молчать! – вскрикивает Кора, и Голд тут же послушно смыкает губы. Она встаёт с места и принимается мерить комнату шагами. – Это осложняет ситуацию, – произносит она себе под нос.
Киллиан нервно смеётся.
– Осложняет ситуацию? Мы говорим о смерти твоей внучки!
– И что? – Кора останавливается на месте и складывает руки на груди. – Моё счастье и счастье моей дочери против одной жизни, пусть даже и Луизы… Мне кажется, выбор очевиден.
– Но Реджина, – не унимается Крюк. – Ты думаешь, она захочет снова потерять родную дочь, которую только что приобрела?
Кора смотрит на Крюка из-под опущенных ресниц и тяжело вздыхает.
– Она сама не знает, чего хочет. И так всегда было! Уверена, что если с ней останется Генри, со смертью Лу она сможет смириться, как смирилась и с кончиной Дэниела.
Крюк не знает, что на это ответить. Слова Коры кажутся ему дикостью, небылицей. Разве так можно? Неужели, человек может настолько сильно чего-то хотеть, что пойдёт даже на убийство родного человека?
Повисшую тишину прерывает хлопок входной двери и звон колокольчика, оповещающего о том, что в лавке Голда незваные гости. А ещё спустя мгновение появляется Лу. Одета она не как обычно: сейчас на ней чёрная блузка, открывающая ключицы, юбка до колена и каблуки. Крюк сказал бы, что выглядит она невероятно, если бы не лук в её руках с натянутой тетивой и размещённой на ней стрелой, и чистейшая ненависть, горящая в глазах.
Мысли у Крюка путаются. Он совершенно не узнаёт ту, к которой умудрился привязаться даже без сердца, бьющегося в груди.
***
Передо мной удивлённая Кора, уставший Голд и потерянный Киллиан. На лбу последнего горит красная полоса, как от удара. Я ни секунды не теряюсь, ещё сильнее оттягивая тетиву.
– Милая! – с улыбкой восклицает Кора и делает шаг ближе ко мне.
– Даже не думай, – цежу сквозь зубы. – Ещё шаг, и я выстрелю тебе в голову.
Кора приподнимает брови и недовольно качает головой, словно я её разочаровала.
– Ну что за глупости, Луиза, – снисходительно произносит она.
Терпеть не могу, когда меня принимают за дурочку.
– Я видела тебя в палате Тарана. Видела, как ты притворялась Реджиной, а потом убила его … Я всё поняла – ты держала его в плену, не она. Ты и, – я поворачиваюсь на Киллиана, и теперь он под моим прицелом, – твой ручной пират.
Я смотрю в глаза Крюка, и мне становится нехорошо, будто съела что-то испорченное. Я уверена в сказанном, но почему-то просто не могу поверит в то, что Киллиан способен предать меня.
Да и он сам выглядит так, будто его в угол загнали.
– Всё было сделано для твоего же блага, родная, – мягко произносит Кора.
Но я не могу отвести взгляда от Киллиана. Его лицо бледнее морской пены, рука сжата в кулак, словно готовится к бою. Но по глазам вижу – не со мной.
