Текст книги "Берег и море (СИ)"
Автор книги: nastiel
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
Но она не встала, и грудь её не дёргалась, обозначая вдохи и выдохи.
Моя дочь, которую я только-только обрела… Я снова её потеряла.
– Реджина? – раздался голос Эммы Свон.
Я обернулась вполоборота. Эмма замерла в дверном проёме, видимо, ожидая приглашения пройти в гостиную. Кто пустил её в дом? Генри?
– Чего тебе, Свон? – я вложила в голос весь возможный металл.
– Прошло уже два дня, – ответила она.
Так мало? Для меня они растянулись в бесконечный поток часов, который, кажется, становится только длиннее с каждым моим провалом.
В комнате ощущался сильнейший запах химии и жжёных трав, которые я перемешивала во всевозможных комбинациях вот уже целую вечность. Но всё было бесполезно; не существует такого заклинания, которое возвращает людей из мира мёртвых.
Мне удалось лишь вылечить зияющую дыру у неё в груди, удалось растворить каждый шрам, будто бы его и не было, но заставить заново биться сердце, которое уже остановилось… Это не под силу даже магии.
– И?
– Нужно похоронить её.
Я почти подняла руку для того, чтобы вышвырнуть её прочь из моего дома сильнейшим потоком чистой энергии. Единственное, что меня удержало – это ощущение приближающегося обморока.
– Иди домой, Свон. Я сейчас слишком устала даже для того, чтобы с тобой препираться.
Но упрямая Эмма не слушала. Наоборот, она прошла вглубь комнаты и остановилась за моей спиной. Я попыталась всеми силами игнорировать её присутствие и взяла уже ледяную ладонь Лу, зажимая её между своими. Хотелось поверить в то, что тепло моего тела волшебным образом передастся и ей.
– Реджина, – снова начала Свон. – Ты не можешь держать её здесь вечно.
– Знаю, – из-за раздражения мой голос изменился до неузнаваемости. – Вот только сама мысль о том, чтобы закопать её в земле, приводит меня в ужас. Тем более после того, что случилось с матерью.
К слову, я сама толком не понимала, что именно с ней случилось. Я увидела, как стрела внезапно пронзает спину моей девочки и вмиг забыла обо всём на свете, кроме того момента, как впервые увидела её крохотное личико и маленькие ручки, тянущиеся ко мне. Я видела её первый вдох и тогда, в лесу, стала невольной свидетельницей последнего, и внутри меня будто бы всё оборвалось. Я взглянула на мать, которая стала всему виной, и просто взорвалась: поток чистейшей белой магией сорвался с кончиков моих пальцев огромным электрическим зарядом, нашедшем цель в груди женщины, которая когда-то сама подарила мне жизнь.
Кора упала, и по тому, с какой лёгкостью Крюк выхватил у неё кинжал, я поняла, что она мертва.
Я убила её.
– Послушай…
– Нет, это ты меня послушай, – я не кричала, не срывала голос ради того, чтобы Эмма наконец меня поняла. Вместо этого я тихо и спокойно сказала: – Не говори мне, что всё наладится, что жизнь на этом не заканчивается, и тому подобное. Лу – моя дочь, и я… – То, что собиралась сказать, у самой в голове не укладывалось, но всё же я решила продолжить, сделав глубокий вдох. – Генри – твой ребёнок. Всегда был, есть и будет твоим, Свон. Я не слепая, вижу, как он к тебе тянется и как смотрит на тебя… Когда в его жизни появилась ты, я ушла на задний план, и только сейчас я понимаю, что это… нормально. Потому что всё для меня обрело совершенно другой смысл, когда я вспомнила, что у меня самой есть ребёнок. Я всегда буду любить Генри как родного, но он твой сын. И моя дочь умерла ради того, чтобы он остался твоим, и чтобы другие в этом городе остались живы. Кроме Лу у меня больше никого нет… Я не могу позволить ей снова исчезнуть.
Я ждала, что Свон, как обычно, взорвётся шквалом вопросом и возмущений после моей неожиданно откровенной речи. Но она сказала:
– Я и не собиралась делать ничего подобного. – Шаги, а затем скрип ножек стула по полу за моей спиной. Я обернулась: Эмма опустила на него одно колено, принимая расслабленную позу, и теперь держала в руках мою книгу с заклинаниями. – Перемотаем наш разговор в самое начало и сделаем вид, что я сразу с порога предложила тебе помощь.
***
Дэвид ушёл, сославшись на то, что обещал дать Эмме урок танца перед сегодняшний балом, и теперь Робин ведёт меня на выход из замка в сторону густого леса.
Я молчу, он тоже, однако если я просто не знаю, о чём говорить с незнакомым человеком, Робина, кажется, совершенно не тяготит тишина. Он лишь иногда приподнимает голову, когда над нами пролетает какая-нибудь птица, а всё остальное время просто идёт чуть впереди и придерживает ветки деревьев, норовящие ударить по лицу.
– Ты сегодня какая-то молчаливая, – сообщает Робин.
Сегодня. То есть, мы действительно знакомы не первый день?
– Это… всё бал, – оправдываюсь я словами Дэвида. – Нервничаю.
Робин резко останавливается на месте и поворачивается. Только на таком близком расстоянии замечаю, что он не просто крепкий – он невероятно широкоплеч и, как мне кажется, способен запросто завалить лошадь, если представится случай.
– Не волнуйся, – его мягкий голос совсем не вяжется с телосложением, но зато прекрасно подходит добродушному лицу. – Мы с мамой очень гордимся тобой.
Странное волнение разливается в груди.
«Мы с мамой», – он произнёс это так, будто является моим отцом.
– Кстати, где она? – как бы невзначай интересуюсь я.
– Уехала в город с самого раннего утра, – отвечает Робин. Он обнимает меня за плечи и возобновляет движение. – У неё для тебя сюрприз! Она, конечно, просила меня не выдавать эту тайну, но если ты сможешь попасть в летучку с первого раза, то я, так и быть, приоткрою эту завесу!
Робин смотрит на меня сверху и чуть сбоку и улыбается. Несмотря на новые вопросы, родившиеся в голове, я отвечаю ему тем же, хоть и моя улыбка, как мне кажется, получается скупой и немного грустной.
Мы останавливаемся, когда перед нами открывается небольшой участок леса, где почти нет деревьев. Но те, которые растут вокруг этого места полностью покрыты сидящими на ветках птицами: красивыми и белогрудыми, с длинными вытянутыми крыльями и маленькими тёмными клювиками. У меня складывается впечатление, будто бы эти птицы ждут чего-то.
Робин снимает с пояса несколько небольших мешочков. По тому, как он мнёт их в ладонях, и по характерному щёлкающему звуку я понимаю, что внутри что-то рассыпчатое, может мелкий гравий или, например, бусины.
– Я бросаю – ты стреляешь, – произносит Робин, катая мешочек между ладонями.
Я нервничаю. Нельзя себя выдавать до тех пор, пока я не встречусь с Реджиной, поэтому киваю. Робин считает до трёх, слегка приседает и мощным взмахом руки подкидывает мешочек невероятно высоко. Я тут же выхватываю стрелу из колчана на спине, размещаю её на дуге лука, определяю приблизительное место, где движущийся объект и моя стрела смогут встретиться и стреляю.
На какое-то мгновение мне кажется, что дикая боль сейчас снова вернётся вместе с наконечником, торчащим из моей груди. Но вместо этого стрела точной и ровной линией сбивает мешочек, отчего он лопается, будто воздушный шар, и на землю вокруг нас падает что-то мелкое и белое.
Робин смеётся. Я вытаскиваю это из волос и зажимаю между двумя пальцами.
Рис.
Мы всего лишь пришли покормить птиц.
И когда они порхают с веток на землю и принимаются клевать угощение, я вдруг тоже заливаюсь смехом.
– Я знал, что тебе это пойдёт на пользу, – произносит Робин. – Реджина настаивала на том, чтобы сегодня ты полностью погрузилась в подготовку к предстоящему вечеру, но я подумал, что так будет лучше.
– Ты хорошо меня знаешь, видимо, – подмечаю я.
Робин ведёт плечом, мол, всё может быть.
Следующую летучку – оказывается, так называются эти самые мешочки с различным зерном – в воздух бросаю я.
***
– Это не сработает, – Голд сразу же отмёл очередную мою идею.
К слову, уже, наверное, пятнадцатую. Я обессиленно выдохнула и накрыла ладонями лицо. Не может быть, что у Тёмного мага, его подопечной и дочери Прекрасного Принца и Белоснежки не получилось вернуть к жизни всего лишь одного человека!
– Вся эта ваша магия, – донёсся до меня мурлыкающий голос Капитана Крюка. Язык у него заплетался, а комната из-за него пропахла ромом, – бред собачий.
– Следи за выражениями, пират, – буркнула в ответ Эмма.
Я опустила руки по швам и внимательно осмотрела людей, которые вызвались мне помогать. Голд, он же Румпельштильцхен, был здесь лишь потому, что чувствовал вину во всей сложившейся ситуации – это факт. Я видела это по тому, как бегали его маленькие глазки, как он раз за разом то совал ладонь в карманы отглаженных брюк, то слова вынимал её и принимался барабанить пальцами по столу. Было приятно видеть его таким… взволнованным и осознавать, что в этой комнате я не единственная, кто винит себя.
Эмма Свон была здесь потому, что ей, видимо, нравится всех спасать. Я больше не испытывала к ней ярой ненависти, и всё же её излишний энтузиазм и незатухающий огонь в глазах иногда выводил меня из себя. Её голос всё время звучал так, будто бы она действительно верила в то, что нам удастся найти способ вернуть Лу из мира мёртвых до того момента, как она начнёт разлагаться прямо на диване.
Я поморщилась и передёрнула плечами, а затем обратила взгляд на Капитана Крюка. Он выглядел хуже всех: под глазами огромные синяки от недосыпа и алкоголя, а ещё, кажется, под правым у него алел фингал. Когда он коснулся подушечками пальцев синеющих губ Лу с такой нескрываемой нежностью, что внутри меня все внутренние органы свернулись в один огромный тошнотворный клубок, я заметила его сбитые в кровь костяшки.
Он был на грани, как и я. В этой комнате мы были единственными, кто действительно не переживёт, если ничего не удастся сделать.
– Он прав, – неожиданно для самой себя произнесла я. – А иначе мы бы уже нашли хоть что-то.
Теперь все взгляды были направлены на меня.
– Реджина, мы что-нибудь придумаем, – тихо сказала Эмма.
– Что? – взорвалась я. – Тебе удастся убедить меня только в том случае, если у тебя есть заклинание, которое позволит мне отправиться в прошлое и никому не отдавать мою дочку!
Зеркало на стене разлетелось на мелкие осколки, но вздрогнула только Эмма; точнее, вздрогнула и ругнулась. Голд даже бровью не повёл, а Крюк лишь лениво перевёл взгляд на разбившийся предмет, достал из кармана плаща фляжку и сделал глоток.
– Если говорить начистоту, то в этом есть смысл, – вдруг сообщил Голд.
Он, прихрамывая, подошёл ко мне. Я отметила на вороте его пиджака серые следы книжной пыли.
– О чём ты? – уточнила я.
– Мы искали заклинание, способное вернуть человека к жизни, но ведь можно пойти и другим способом – просто закинуть её обратно в Зачарованный лес в тот день, когда она появилась на свет. Её и тебя, разумеется, – добавил он после небольшой паузы. – Чтобы твоя память сохранилась, и ты не совершила ошибку, последствия которой сейчас мы все расхлёбываем.
Нагло, жестоко, но справедливо. Поэтому я ничего не ответила и лишь поджала губы.
– Рассказывай, что знаешь, Крокодил, – вместо меня произнёс Крюк, вставая с дивана.
***
Сюрпризом, за которым Реджина отправилась в город, оказалась пара туфель, о которых, со слов Робина, я – в смысле, Ханна – уже давно мечтаю. Когда я сказала, что не понимаю, о каких именно туфлях он говорит, Робин попытался в красках (что для мужчины, должно быть, довольно сложно) описать мне их внешний вид:
– Чёрные, – начал Робин. – На высоком каблуке, украшенном серебряными линиями по всей длине… Сами туфли из очень мягкой ткани. У них круглый нос, и ещё, кажется, сбоку есть россыпь блестящих камней…
Робин хмурил лоб и кусал губу, пытаясь вспомнить. Я рассмеялась.
– Не мучайся ты так, – произнесла я. – Кажется, я вспомнила.
Разумеется, враньё. Но по описанию туфли понравились бы даже мне нынешней.
Я не сразу вернулась в комнату. Робин решил, что нам можно немного перекусить, но так как кухня сегодня работала только для бала, пришлось тайком пробраться туда и стащить несколько начинённых сырным кремом булочек и пирожков с вишней, а потом отправиться к пристани (размеры которой настолько огромны, что называть её пристанью просто незаконно!) и устроить там небольшой пикник.
– Красиво, не правда ли? – спросила я, не сводя взгляда с водной глади, в чьей прозрачной поверхности отражались солнечные лучи.
– Да, – кивнул Робин.
И хотя я не помнила совершенно ничего, что происходило со мной до сегодняшнего утра, в глубине души мне почему-то казалось, что между нами уже не раз заводился подобный диалог.
– Ты с самого детства влюблена в море, – вдруг добавил Робин, откусив немного сырной булочки. – Мы всегда знали, что если Ханны нет в комнате, значит она точно здесь, сидит и смотрит на горизонт. Иногда нам с матерью казалось, будто бы ты ждала кого-то.
Робин ещё много чего мне сказал, пока мы перекусывали, но именно эти его слова не переставая прокручивал мой мозг. Было бы очень глупо предполагать, что я смотрела на море в ожидании увидеть на горизонте знакомый нос «Весёлого Роджера», но… Кто знает? Возможно, моё подсознание чувствовало, что сердцу не хватает чего-то очень важного?
Сейчас я сижу на кровати рядом с аккуратно положенным красным шёлковым платьем, но не трогаю его, а лишь бросаю косые взгляды, будто оно, словно дикий зверь, может на меня напасть.
Это платье не принадлежит мне. Раньше, ещё в Сторибруке, я открывала шкаф в своём номере в гостинице миссис Лукас, где висели джинсы, фланелевые рубашки, удобные свитера с растянутыми рукавами, майки на длинных тонких лямках и понимала, что эта одежда только моя; я знала, как её носить.
А это платье с вышитыми на рукавах кружевами и глубоким декольте… Оно принадлежит другому человеку.
Лёгкий стук в дверь заставляет меня вздрогнуть. Я сжимаюсь в комок.
– Войдите, – произношу тихо, но всё же кто-то снаружи дёргает дверь на себя.
У меня перехватывает дыхание. Реджина словно сошла со страниц книги Генри, разве что наряд у неё не в чёрных, а в синих тонах, а волосы распущены и волной падают на открытые плечи. Она улыбается мне и входит в комнату.
– Привет, принцесса, – весело здоровается Реджина. В её руках та самая пара чёрных туфель, о которых рассказывал Робин. Они ещё красивее, чем я думала. И эти туфли точно мои. – Смотри, что я тебе принесла!
Она подходит ближе и ставит туфли у изножья кровати. Выпрямляясь, она протягивает мне руку, и я хватаюсь за неё, словно за спасительный трос. На таком близком расстоянии вижу, что она старше, чем я её помню. На вид ей лет сорок пять, не больше, но и не меньше. Я различаю лапки мелких морщин в уголках её глаз.
Значит, в этом мире время не стоит на месте.
– Мама, – наконец произношу я.
Реджина хмурит брови, будто пытается что-то понять. Она приседает на корточки у меня в ногах, хватает мою вторую ладонь и внимательно осматривает моё лицо.
– Всё хорошо?
– Не знаю, – я качаю головой. Глубоко вдыхаю и выдыхаю, выдерживая паузу, потому что чувствую, ещё чуть-чуть – и я расплачусь. – Почему… почему я жива?
Глаза Реджины расширяются, но затем улыбка появляется на её лице.
– Господи, – она опускает голову и выдыхает. – Как же ты меня напугала! – Она снова поднимает на меня взгляд. – Лу, да? Это ты?
– Да! – киваю я с неожиданным энтузиазмом и, опускаясь на колени на пол напротив Реджины, бросаюсь ей на шею.
Я обнимаю её так, словно не видела десятки лет.
– Я уже и не думала, что услышу тебя, – произносит Реджина мне за спину.
Я понимаю, что она имеет в виду. Всё это время её дочерью была принцесса Ханна – девчонка, которая любит платья с глубоким декольте, обращается ко всем на «вы» и стреляет из именного лука с мужчиной по имени Робин, который, кажется, является ей отчимом.
Я, Лу Миллс, совершенно на неё не похожа.
– Что произошло? – отстраняясь, спрашиваю я.
– А что ты помнишь? – вопросом на вопрос отвечает Реджина.
Вспоминаю утреннее пробуждение. До него – пустота, а после – абсолютно новый мир.
– Ничего, – честно произношу я. – Будто память стёрли. – Может, так и есть? – Это снова Кора? Её заклинание?
Реджина отрицательно мотает головой.
– Это Голд сделал. Был лишь один способ тебя спасти, и нам пришлось им воспользоваться. – Реджина поджимает губы и на мгновение отводит глаза. – Ты злишься?
– Конечно, нет! – тут же выпаливаю я и только потом задумываюсь. – То есть… Я даже не знаю, есть ли у меня на это повод. Вы спасли мне жизнь, но… какова цена?
Лицо Реджины принимает отсутствующее выражение, будто бы женщина мысленно перенеслась в прошлое. А потом она вдруг произносит то, от чего внутри закрадывается подозрение:
– Прежде, чем я расскажу тебе, ты должна понять – у меня не было другого выбора.
***
Голд вернулся спустя некоторое время и принёс с собой катушку тёмно-фиолетовых шерстяных ниток.
– Вот, – сказал он, опустив их на стол.
– Что это? – спросила Эмма. Она протянула руку, чтобы потрогать катушку, но Голд успел раньше и слегка ударил её тростью по ладони. – Эй, сдурели что ли? – воскликнула Эмма и затрясла рукой.
– Мисс Свон, я попрошу вас не трогать эту вещь, – сухо произнёс Голд. Он перевёл взгляд на меня, его лицо не говорило ни о чём хорошем. – Нужно поговорить. Наедине.
Я кивнула, зато вот Крюк остался недоволен. Он, стоящий всё это время в дальнем углу со сложенными на груди руками и разглядывающий всех присутствующих исподлобья, в два огромных шага пересёк комнату и остановился с центре.
– Я не собираюсь сидеть здесь и ждать, пока вы оба будете обсуждать планы насчёт спасения Лу без моего участия.
– Это ещё почему? – я спросила не из-за интереса, скорее, чтобы просто дать пирату время взвесить все «за» и «против», прежде чем он решил бы наделать глупостей.
– Потому что я ни одному из вас не верю, – отчеканил Крюк. Его взгляд скользнул от меня к Голду. – Особенно тебе, Крокодил. Так что говори при всех.
Эмма согласно кивнула. На лице у Голда появилась тень недовольства, а прищуренный взгляд выдал явное раздражение.
– Дело в том, что есть небольшая проблема, – Голд специально выделил моё имя, чтобы подчеркнуть – эта информация должна была предназначаться только мне. – Там, где есть смерть, всегда будет смерть. С помощью этих ниток, капли крови и магического отвара нам удастся перенести Лу и, скажем, вас, в день, когда она родилась, но через двадцать три года она всё равно погибнет. Её сердце просто остановится в ту же секунду, как часы пробьют нынешнее время смерти.
У меня затряслись руки. Неужели, выхода совсем нет?
– Есть другой способ? – терпеливо уточнил Крюк. По тону его голоса казалось, что пират сразу же протрезвел, как разговор зашёл о реальной возможности спасти Лу.
Я вспомнила слова Голда о том, что моя мать, сама того не подозревая, привезла в Сторибрук истинную любовь Лу, но этот эксцентричный любитель выпивки и подводки для глаз, как ни крути, совершенно не вязался у меня с образом достойного кандидата на руку и сердце моей дочери.
Разве этот тип, который ворует, обманывает и соблазняет женщин уже, похоже, не один десяток лет, вообще мог любить?
– Есть, – подтвердил Голд. – И мисс мэр, которая, в своё время, любила поиграть с чужими сердцами, наверняка знает, какой.
Я была уверена, что он имеет в виду обмен сердцами. Если тому, что сейчас медленно превращается в прах у Лу в груди, теперь в любом времени и любом мире отведено лишь двадцать три года со дня рождения, то нужно просто заменить его на другое.
– Это не сработает, – единственное, что я смогла произнести вслух.
– Всё возможно, если иметь качественные ресурсы, – ответил Голд.
Некоторое время мы просто смотрели друг другу в глаза, будто бы пытаясь вести немой диалог.
«Неужели, ты не шутишь?», – как бы спрашивала я, на что в ответ получила лишь приподнятое плечо.
– Можно поинтересоваться, о чём вы двое так активно молчите? – подала голос Эмма.
Она скрестила руки на груди, демонстрируя всем видом, что не отступит, пока не получит ответа.
– Когда умер Дэвид, – издалека начала я. – Помнишь, что я сделала, Свон?
Эмма кивнула.
– Да. И мы с Мэри Маргарет будет тебе вечность за это благодарны.
– Такие фокусы срабатывают только с определёнными людьми, – продолжила я, не обращая внимание на слова Эммы. – Например, если бы умерла ты, то своим сердцем бы я делиться не стала, потому что, в противном случае, мы бы обе отправились на тот свет.
Крюк за моей спиной прыснул. Эмма закатила глаза.
– Мисс мэр хочет сказать, – встрял Голд, – что только истинная любовь способна на подобные метаморфозы.
– Ну, в прочем, что и требовалось ожидать, – кивнула Эмма. – То есть, если нам каким-то невероятным чудом удастся отыскать истинную любовь Лу и уговорить его поменяться сердцами, мы спасём её? Это единственный способ?
– Похоже на то, – на выдохе произнесла я.
– Значит, дело за малым, – Крюк вышел вперёд. – Найти этого бедолагу и постараться доступно объяснить ему, что жизнь Лу гораздо ценнее его. – Губы пирата скривились, вот только я знала, что это не улыбка, а, скорее, отвращение к собственным словам.
– Уже нашли, – прошелестел голос Голда.
– И кто же он? – спросила Эмма.
В комнате повисла секундная пауза, тянущаяся целую бесконечность. Я успела подумать, что ничего не сработает, потому что никто в здравом уме не подпишет себе смертный приговор ради абсолютно чужого человека, когда Голд наконец произнёс:
– Лейтенант Киллиан Джонс.
***
– Нет, – отрезаю я, как только Реджина замолкает.
Это невозможно. Киллиан не настолько глуп, чтобы пожертвовать собственным сердцем ради… истинной любви? Ко мне?
Бред. Ведь бред, верно? … Да, нас всё время тянуло друг к другу, но, скорее, из-за обоюдного одиночества, ежели по какой-то другой причине.
Возможно, я скучаю по Киллиану сильнее, чем по кому-то ещё.
Возможно, когда он рядом, я наконец чувствую себя живой.
Возможно, целовать и обнимать его – моё самое любимое занятие.
Возможно, рядом с ним даже в самых тёмных уголках моей души выглядывает солнце.
Но истинная любовь?
– Глупости какие-то, – я качаю головой. – Мам, ты же обещала мне никогда не врать!
– Я и не вру, милая.
Реджина дёргает рукой, словно хочет до меня дотронуться, но я вскакиваю с кровати, на которой мы сидели бок о бок всё время, пока она говорила, и ищу взглядом хоть что-нибудь, что можно пнуть или разбить. В итоге, мне в голову не приходит ничего умнее, чем стукнуть ладонью по деревянной перекладине, поддерживающей балдахин.
Кожа горит огнём, но я ударяю снова и снова, пока Реджина не подходит и неожиданно сильной хваткой не останавливает меня, схватив за запястье.
– Ты не должна была позволить ему согласиться на это! – кричу я, задыхаясь.
Реджина поджимает губы. Их уголки опускаются вниз.
– Это было его решение, – тихо, будто бы боясь ещё сильнее меня разозлить, говорит она. – Я знала, что ты бы этого не захотела, и пыталась объяснить всем им, что не хочу, видя твоё счастливое лицо каждое утро, чувствовать вину, съедающую изнутри.
Я прижимаю саднящую ладонь к груди.
– Сколько мне сейчас лет?
– Двадцать пять.
Будто ножом в живот. Я сгибаюсь пополам и обессиленно опускаюсь на колени, прижимаясь спиной к кровати.
Киллиан мёртв. Сердце, которое он получил взамен на своё здоровое, остановилось около двух лет назад.
– Ты в порядке? – голос Реджины доносится до меня будто из трубы.
– Нет, – я качаю головой. – Нет, я не в порядке.
Сердце колотится словно бешеное, а ведь оно и не моё вовсе.
Я закрываю глаза. В какой-то момент мне кажется, будто мир вокруг исчезает, превращаясь в бездну, и я падаю в темноту запредельно долго, пока руки и ноги не начинают неметь от холода и продолжительной невесомости.
Мне требуется некоторое время, чтобы наконец прийти в себя, и ещё чуть больше, чтобы осознать: Киллиан не единственная жертва.
Генри. Её сын, хоть и неродной, в этом мире даже не родится.
– Зачем? – открыв глаза, спрашиваю я.
Реджина, оказывается, сидит рядом. В её руках одна из подушек, прежде лежавших на диване. Она ярко-красная и шёлковая, как и всё вокруг.
– Я видела твою первую улыбку и твои первые шаги, – произносит Реджина, сжимая пальцами края подушки. Её голос эхом разносится по помещению, которое теперь кажется таким маленьким, что стены со всех сторон давят на меня с нечеловеческой силой. – Мы спали в одной постели, когда тебя мучили кошмары. Я обрабатывала тебе рану на подбородке, когда ты упала с лошади. – Так вот откуда этот шрам! – За всё время мы ни разу не врали друг другу, и в этот раз я тоже не буду, потому что догадываюсь, о чём ты думаешь; по Генри я очень скучаю. Но я уже и не помню даже звука его голоса. А тебя я люблю так сильно, что ты себе даже представить не можешь. Мы вместе прошли через всё возможное и невозможное. Я сделала это, потому что ты была единственным дорогим мне человеком, моим спасением, моей надеждой… И я не могла тебя потерять.
Меня сковывают такие разные чувства: благодарность, страх, непонимание, горечь потери. Я кладу голову на плечо Реджины и снова закрываю глаза. В голове вихрем проносятся какие-то образы, но, как ни стараюсь, не могу сконцентрироваться ни на одном из них.
– Расскажи мне о жизни здесь, – прошу я наконец, когда удаётся снова взять эмоции под контроль.
Реджина тихо выдыхает. Кажется, с облегчением.
– Здесь мы, вроде как, не последние люди, – смеясь, сообщает она.
А потом рассказывает мне историю длинною в мою собственную жизнь. Оказывается, я один из тех детей, который не создаёт проблем своим родителям. А ещё я очень люблю животных. И море. Как и Робин, Реджина упоминает, что меня всё время можно было найти у берега. Правда, в отличие от мужчины, она, кажется, понимает, в чём причина, и поэтому делает небольшую паузу, прежде чем продолжить… Она рассказывает мне о том, что именно я познакомила её с Робином (который сейчас является её законным мужем), когда тому удалось спасти меня от волка в лесу. И именно он научил меня стрелять из лука.
В этом мире Кора мертва. Реджина не уточняет, как именно, быстро переводя тему на магию, которой, несмотря на смену обстоятельств, нам всё же удалось постичь. Правда, в этот раз, белую.
Ещё я узнаю, что Белоснежка моя сводная сестра, а Эмма – племянница. Последней только недавно исполнилось одиннадцать, и иногда она доставляет родителям хлопоты из-за своего довольно буйного характера, но всё же Прекрасные в ней души не чают.
Рассказ Реджины длится довольно долго, хотя женщине всё же удаётся обойти стороной самые глубокие подробности, вроде цвета моей колыбельки или любимого блюда. Самое главное, что я черпаю для себя из её рассказа – это то, что она счастлива.
И все другие тоже.
Странно; они хотели спасти меня, а вышло так, что спасли сами себя.
***
– Это безумие, – заключила Свон.
– Это спасение моей дочери, – запротестовала я.
Голд стоял у края стола, словно тень, и лишь молча смотрел на нас, перенеся вес тела на свою трость. Крюк, то есть Киллиан Джонс, выглядел как-то странно: его прищуренный взгляд, кажется, выражал абсолютную уверенность и необходимость сделать всё так, как ему сказали, но в противовес этому шли поджатые в тонкую полоску губы, которые, скорее, говорили о внутренней борьбе.
– Ты же не собираешься позволить ему пожертвовать собственной жизнью? Ты правда думаешь, что это то, чего бы хотела Лу? Что же, тогда спешу тебе сообщить, Реджина – ты плохо знала свою дочь.
Правильнее было бы сказать, что я вообще её не знала. Но и в словах Эммы, всё-таки, была правда. В отличие от меня, Лу никогда бы не совершила подобный поступок специально, ради своей выгоды.
Я присела на стул и принялась массировать виски указательными пальцами. Перед тем, как навсегда закрыть глаза, Лу сказала, что верит в меня и в то, что мне удастся что-нибудь придумать. Только вот я с трудом видела разницу между «чем-нибудь» и «чем угодно».
– Ладно, – выдохнула я. – У меня есть ещё немного времени перед похоронами. Ещё раз просмотрю свою книгу и пороюсь в библиотеке, может…
– Вы же не всерьёз, да? – Я вздрогнула от голоса Крюка, перебившего меня.
– О чём ты? – я мотнула головой, будто выпав из реальности на некоторое мгновение.
– О том, что я даже думать не собираюсь, – пират подцепил крюком край своей рубашки, ещё больше оголяя грудь с левой стороны. – Нужно сердце – забирайте.
Это было не то, чтобы предложение, скорее даже констатация факта, мол, не заберёте вы – я сам его достану.
Я встала со стула. Теперь моё лицо было напротив лица Крюка. Мы изучали друг друга некоторое время, пока я не сказала:
– Никогда не думала, что пираты преследуют благородные цели.
– Я готов рискнуть жизнью только лишь в двух случаях: любовь или месть. Последнее, – Крюк перевёл взгляд на Голда, всё это время не проронившего ни слова, – для меня уже не имеет значения именно благодаря Лу.
Я не знала, что собираюсь ему на это ответить и собираюсь ли вообще что-то говорить. Передо мной стоял человек, уверенный в своём решении, и, возможно, я могла бы его переубедить, но мне просто не хотелось.
– Что ж, – медленно заговорил Голд. – Раз уж мы всё решили, тогда, думаю, нет смысла терять драгоценное время. Мне нужен ваш волос.
Я непонимающе на него уставилась.
– Чего?
Голд тихо вздохнул, словно мы – маленькие дети, а ему чертовски надоело тратить на нас своё драгоценное время. Его рука быстро взметнулась вверх, и я тут же почувствовала колкую боль у виска, которая прошла так же быстро, как и наступила.
– Что ты себе позволяешь? – гаркнула я.
Но тут же поджала губы, когда увидела собственный длинный чёрный волос, зажатый его указательным и большим пальцами.
– Ваш тоже, – небрежно бросил Голд Крюку.
– Ладно, только я сам справлюсь, – ответил пират.
Я, не отрывая взгляд, следила за тем, как Голд наматывал на отрезанный кусок шерстяной нитки сначала мой волос, потом волос Крюка, а затем и свой собственный, седой и гибкий, как проволока.
– Зачем это? – Эмма с любопытством заглянула Голду через плечо.
– Чтобы ни я, ни Реджина, ни пират, вернувшись назад в Зачарованный лес, память не потеряли.
Голд тоже хотел всё помнить. Видимо, не мне одной нужно было исправить ошибки прошлого.
– И как это работает? – Крюк почесал затылок, не сводя задумчивого взгляда с кусочка нитки.
– Каждый окажется там, где он находился в день рождения Лу. В нашем случае, я и Реджина в Зачарованном лесу, а ты …
– У чёрта на куличиках, – прыснул Крюк.
Голд вздохнул.
– Я и не сомневался. – Тут он резко сорвался с места (настолько, насколько ему позволяла больная нога и трость) и засеменил к лежащей на диване Лу. – Она не будет помнить совершенно ничего, будто бы жизни здесь, в Сторибруке, никогда и не было. Однако, когда её родное, то есть настоящее, сердце, заточённое в груди Киллиана, окажется на достаточно близком к ней расстоянии, есть возможность, что она всё вспомнит, при этом, независимо от возраста, ей будет казаться, будто бы она и не умирала вовсе, и сейчас ей двадцать три года. В таком случае, обратить заклинание можно будет лишь вернув сердца на места.
