Текст книги "Бастард (СИ)"

Автор книги: Nar Garcvorg

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Винтерфелл III

Юноша плелся по вымощенной желтым камнем улице, опираясь на стену. Перед глазами стояла пелена. Зад болел так, что приходилось выворачивать стопы, лишь бы не потревожить его, шагая. Слезы медленно стекали по щекам и падали на желтые плиты.

"Прошу вас, господин" – раздался в его голове собственный хриплый голос.

В этот момент стена закончилась, и юноша рухнул на землю, едва успев подставить руку, чтобы не разбить лицо. Лишь благодаря этому лицу им до сих пор было где жить и чем питаться.

Увы, защищая лицо, он забыл о ногах. Боль тут же прострелила его, поднимаясь вверх, почти доходя до пупка. Воспоминания снова ударили в голову, горло предательски напряглось, и юношу вырвало. Сдерживая желание плакать, он открыл глаза. Рвота была белой. Его скрутило еще раз.

Застонав, он поднялся и, пошатываясь, продолжил путь. До дома осталось немного. Он, наконец, сможет лечь в кровать и прижать к груди младшую сестру.

И все пройдет.

Все будет хорошо. Они все вернут. Нужно лишь набраться терпения.

Уже четыре года он твердил себе это. Когда умер их последний защитник и они с сестрой оказались на улице, не обладая ничем, кроме одежды, ему было лишь тринадцать лет. Он попытался воровать – но вор из него вышел плохой. Его избили и сбросили в море, но каким-то чудом он выплыл. Боги не дали ему умереть.

На поиски сестры ушла неделя. Назвать свое имя незнакомцу – глупость еще большая, чем воровство. На них охотились. Он знал это. Не зря их не выпускали из дома четыре года. Потому он сам шатался по улицам, выискивая знакомое лицо среди попрошаек.

Только он нашел сестренку, им пришлось покинуть Браавос. Едва ли не босиком. Хромая, он нес свою сестру на шее – та настолько ослабла от голода, что не могла идти. К счастью, зима тогда уже закончилась, и им не грозила смерть от холода.

Лишь боги знают, как они живыми добрались до Пентоса. Две луны он шел до богатейшего из Вольных городов, вымаливая кусок хлеба у каждого встречного и пряча девочку от чужих глаз. Юноша слишком хорошо помнил, как его сестра беззвучно плакала держась за живот каждый вечер. Сам он почти не мог есть, видя четырехлетнюю умирающую сестренку.

В Пентосе он даже хотел уйти в бордель, но это означало бы, что он выбрал свою судьбу и судьбу своей сестры. Мальчики-шлюхи не надевают шпоры, а девочки-шлюхи не становятся принцессами. Он не был готов сдаться. Он никогда не сдастся.

Последним, что он украл, была краска для волос. К счастью, в Пентосе ей разве что стены не красили.

Так на разноцветных улицах города появился Роберт, юноша для удовольствий.

С первым клиентом Роберту повезло, это был сын какого-то купца, немногим старше его самого. Он был нежен, робок и невелик. Но вот вторым был разжиревший ростовщик, от которого воняло духами и потом, а во рту прогнила половина зубов. Роберта едва не вырвало, когда эта свинья залезла языком ему в рот. Лишь исхудавшее лицо сестры, вечно стоящее перед глазами, не позволило ему сжать горло этого жирного ублюдка и давить, давить, давить, пока его огромное лицо не посинеет.

Он хотел перестать. Мечтал об этом. Но у Роберта не было ничего, кроме красивого тела и смазливого лица. Шанса податься в наемники или разбойники не было – драться он никогда не умел, а голодная жизнь быстро забрала те немногие силы, которые у него были.

Роберт был терпелив. Роберт был аккуратен. Каждый десятый день он подкрашивал волосы, чтобы никто из клиентов не видел их настоящий цвет; каждый день он ломал свою гордость, угождая самым низким желаниям, ведь разозленный клиент мог навредить ему, и тогда сестра останется одна; каждый день он откладывал деньги, молясь, чтобы момент, когда он наконец сможет сбросить ненавистную личину, настал быстрее.

Каждую ночь он приходил в комнату, где жил с сестрой. Юноша плакал, глядя, как она с жадностью глотает еду, которую он сам в ее возрасте не считал даже помоями, и смотрит на него огромными глазами, полными благодарности. Роберт рассказывал ей истории, укладывая маленькую голову себе на колени – лишь в этих историях он мог дать волю своему гневу и горю. Иногда сестра засыпала у него на коленях, вжимаясь в него, прячась от всего мира – это были самые счастливые моменты в его жизни. Роберт старался защитить ее, как мог. Он запрещал ей выходить, ведь ее могли узнать, и тогда… тогда им конец.

Он уже почти скопил необходимую сумму, но два года назад сестра заболела. Роберт тогда едва не сошел с ума – он истратил на лекарей столько денег, что хватило бы на новую одежду, меч и нескольких слуг-рабов, он заставил ее тоже перекрасить волосы в черный, чтобы лекари не могли узнать о ее происхождении. Лишь ради того, чтобы узнать, что ей нужен солнечный свет.

Тогда ему пришлось найти место получше – и дороже. И еще два года торговать собой.

Но сегодня был последний день. Последняя капля. Его насиловали трое ублюдков-наемников, заставляя изображать из себя собаку. Старшего из них, самого громадного и самого жестокого, он запомнит на всю жизнь.

Лай! Я сказал – лай, шавка!

Меро. Титанов бастард. Мразь.

Роберт знал, что делать, когда сбросит эту личину. У него давно был план. Сотня планов. Золотые мечи Волантиса – самые честные из наемников, мечтающие вернуться домой. Безупречные Астапора – верные и послушные, непревзойденные воины без страха и жалости. И дорнийцы. Он знал их мстительные натуры, они присоединяться к нему, если будет хоть надежда на победу. Но ему необходима сила, необходима армия, с которой он пойдет на восток, чтобы потом вернуться на запад. Иначе никто его не заметит. А армию ему может дать только союзник.

Об одном из таких ходили слухи. Изгнанный десница, проигравший Эддарду Старку – как в бою, так и в любви. Бывший наемник собирался вернуться и отомстить, но для этого ему нужно исчезнуть – что-то подобное Роберт вызнал у других шлюх. Шлюхам говорили больше, чем женам и друзьям. Он был одним из Золотых мечей, но его изгнали – эту правду знали все. Но Роберт знал больше – изгнание было ложью.

Джон Коннингтон.

Коннигтоны были одним из сильнейших домов Штормовых земель. А Джон Коннигтон, глава дома, был верным другом принца Рейгара. Роберт помнил, что говорится о Коннигтонах. Лютые враги, верные друзья. К тому же, Джон был хорошим бойцом. Когда-то он выбил из седла легенду Вестероса – Барристана Смелого.

Ему нужен был такой друг. И его сестре. Этот человек хотел отомстить не меньше, чем Роберт.

И сейчас этот человек был в Тироше. Туда Роберт и направится.

Но сначала… сначала нужно перестать быть Робертом.

Боги, как же он сейчас вонял!

Покрытый собственной рвотой, со стекающей по бедру кровью, он открыл дверь, чтобы обнаружить внутри двух девочек.

У гостьи было острое, хищное лицо, но улыбка смягчала черты, делая его скорее благородным. В отличии от большинства жителей Пентоса, ее кожа была бледной. Волосы, белые, как весенние облака, были стянуты в высокий хвост. Она была чуть выше сестры и намного крепче.

– Брат! – сестренка подняла на него пылающие восторгом глаза, – Это Виликор! Она из Браавоса.

Виликор тоже перевела на него взгляд.

"Дочь наемника", – понял Визерис.

Его имя он не запомнил, но взгляд запал в память надолго – уж больно нравилось тому водному плясуну смотреть в глаза, трахаясь.

– Приятно познакомиться, – Роберт кивнул, сжав зубы до боли. – Жаль, но мне нужно поговорить с сестрой. Наедине.

Он никогда не умел смотреть грозно, как брат, но глаза Виликор испуганно расширились, и она поспешно вышла.

Передай отцу, что его член меньше моего пальца.

Сестра возмущенно посмотрела на него, сложив тонкие руки на груди.

– Зачем ты ее прогнал?! Она хорошая!

Он наклонил голову, пытаясь спрятать за черными волосами проступившие слезы.

Почему его все предают? Почему даже родная сестра мешает ему? Почему его брат должен был проиграть?

Волосы воняли потом, семенем и рвотой.

– Я говорил тебе не выходить на улицу, – дрожащим низким голосом заговорил он. – Я говорил никого не звать.

Сестра будто и не замечала, что ему плохо, что он зол.

Как, во имя богов, можно это не замечать? У него подгибаются ноги, у него трясутся руки, от него воняет, будто он искупался в отхожем месте. Ему плохо. Ему больно!

– Но мне скучно! – возмущенно кричала она, – Я всегда одна! Ты же выходишь!

И чудесно провожу время.

На дрожащих ногах он дошел до кровати – садиться на стул сейчас было бы сродни пытке. Аккуратно присев, он посмотрел на сестру. У той на лице не было ничего, кроме упрямства и обиды. Она его не любит. Ей плевать. Но она – все, что у него было.

– Мы уезжаем, – Роберт старался, чтобы голос оставался спокоен. Он знал – стоит сорваться, и он уже не остановится. – Завтра.

– Нет! Я хочу играть с Вили!

Проклятье.

Руки вдруг перестали трястись. Стыд, унижение, слабость, нежность – все это больше не имело значения. Только гнев. Только огонь.

Роберта больше нет.

Я отдал все, что у меня было, не для того, чтобы ты «играла с Вили».

Сестра взвизгнула и грохнулась на пол.

Она смотрела на него со страхом и обидой, накрыв покрасневшую щеку ладошкой. Он закрыл глаза. Она не понимает. Никогда не поймет.

– Ты разбудила дракона.

* * *

Три дня прошло, как он не разговаривал с матерью. Узнав про его разговор с Сансой, она разозлилась гораздо сильнее, чем когда он попал снежком в лицо лорда Мандерли. За всю жизнь Робба пороли лишь дважды, и этот раз чуть не стал третьим.

Его мать обычно была ласковой и доброй. Когда речь шла не о Джоне.

Она отчитывала его почти полчаса: за то, что он предпочитает бастарда родной сестре, ставит бастарда вровень с собой, беспокоится за бастарда больше, чем за отца. Бастарда, бастарда, бастарда! Она столько раз повторяла это слово! Можно подумать, назови она его хоть раз по имени, и Робб об этом забудет.

В конце концов он не выдержал.

– Джону не нравится, когда его называют бастардом. И мне тоже.

– А мне не нравится, когда ты называешь его братом. Он не мой сын.

Отчего-то эти слова разозлили Робба еще сильнее. Он даже почувствовал, как кровь отливает от лица. "Обычно люди краснеют, когда злятся, – сказала как-то старая Нэн, – но Старки не обычные люди. Когда гневаются Старки, их лица не загораются, а леденеют".

– Он об этом знает, не сомневайся, – сказал Робб изменившимся голосом перед тем, как уйти.

Похоже, этот разговор еще сильнее разгневал его мать – Арья сбежала вечером того же дня.

Она пряталась от матери и убегала от служанок, в своих покоях не показывалась. Как, во имя богов, можно два дня прятаться в Винтерфелле? Она что, спала в Крипте?

Но в Крипте ее не было, как не было и в Винтертауне. Слуги часто видели ее, по большей части – убегающей. Для четырехлетки она была удивительно проворной.

Робб первым догадался, где она. Утром он нашел Арью спящей в комнате Джона, немытой, лохматой и одетой в старые штаны и рубаху Джона. Оказалось, она таскала еду с кухни, где ее принимали за мальчишку из Винтертауна.

С чумазым и хмурым лицом она настолько походила на Джона, что Робб почувствовал тоску. Теперь только Арья напоминала ему, как должны выглядеть Старки.

Лишь сейчас он понял, что эти три дня Винтерфелл не был похож на Винтерфелл.

Здесь всегда должен быть Старк.

Это отец говорил ему, уезжая. И что бы ни говорила мать, сейчас Робб не чувствовал себя Старком. Он мог назвать свою родословную вплоть до прихода андалов, наизусть знал гербы и девизы всех домов Севера, отлично ездил на лошади, умел обращаться с оружием и носил герб с лютоволком, но Старком себя не чувствовал.

Такого не было, когда рядом был Джон. Вместе они ничего не боялись. Или это бесстрашие передавалось ему от Джона? Раньше Робб не боялся. Теперь, когда он смотрел вниз, стоя на Сломанной башне, что-то сжималось в животе. Волчий лес казался темным и незнакомым, а вода Желудевой реки – слишком холодной. А Джон всегда был настоящим северянином. Джон спокойно бегал по Волчьему лесу, словно вырос там, а не в замке. Казалось, Джон не чувствовал холода. Он не боялся ни высоты, ни воды.

Даже после того, как упал.

Арья была такой же.

А Робб – не был. Неудивительно, что она больше любила Джона.

Но вслух он сказал другое.

– Я тоже по нему скучаю.

Этого хватило, чтобы Арья вцепилась в него.

– Когда он вернется? Я молилась, чтобы он вернулся! А он не вернулся! Боги злые!

«Уж точно ты говоришь не про отца».

– Ты молилась у чардрева? – спросил вместо этого Робб.

Арья всхлипнула.

– Угу.

– Тогда они вернутся, – хотелось бы ему чувствовать уверенность, с которой он говорил. – Всех победят и вернуться. Помолимся вместе?

Сейчас, когда мать не только управляла замком, но и принимала прошения, у нее было гораздо меньше времени для детей. Санса вряд ли это замечала, на нее-то мать всегда находила время, а если нет – с ней почти всегда была септа, Бран был слишком мал, но Робб был предоставлен сам себе. А сейчас и Арья.

Если быть честным, наверное, Робб скучал по маме.

Чардрево было таким же, как и четыре года назад, когда отец сказал, что Робб станет следующим лордом Винтерфелла.

«Да, это случится, когда я умру».

Робб обнял Арью за плечи. Он не хотел даже думать об этом. Он бывал в богороще сотни раз с тех пор. Играл, дрался, плакал, думал. Но именно сейчас он вспомнил тот разговор.

– А Джон? – спросил Робб тогда. – Что будет с ним, если я стану лордом?

– Он будет вернейшем из твоих знаменосцев. И советником, если вы сохраните вашу дружбу.

"Как ее сохранить, отец, если ты его забрал, а меня оставил? Почему лордом стану я, если он лучше меня во всем? Что мне делать, если ты не вернешься? Что мне делать, если не вернется он?"

Когда Джон только уехал, Робб стал втрое усерднее на тренировках, надеясь превзойти брата, когда он вернется. Но усердие быстро закончилось. Без Джона на тренировках было не с кем соперничать. Робб был лучшим из немногих сверстников. А на занятиях с мейстером он слишком часто отвлекался, предаваясь воспоминаниям. С Джоном было интереснее. Он однажды зарычал на подсвечник, подсказывая Роббу девиз Ланнистеров – в тот раз даже Лювин усмехнулся.

Без отца Робб чувствовал, что лишился дома. Без Джона – будто у него отобрали руку.

Чардрево смотрело на него кровавыми глазами.

Ты станешь лордом Винтерфелла.

"Верни мне их живыми, – сказал про себя Робб, – Верни, иначе я срублю тебя и положу в Крипту вместе с ними".

Дерево не ответило.

Роббу очень хотелось взять настоящий меч и оставить шрам на смеющемся чардреве, но отец говорил, что в нем живут предки. Те, что похоронены в Крипте. Говорил, что и он сам, когда умрет, окажется здесь. Робб тогда плохо слушал, но одно понял – дерево нужно беречь.

– Пойдем отсюда, Арья.

– Куда? – сестра уставилась на него любопытными глазами.

Робб задумался. Был один путь, которым он мог бы помирить Арью с Сансой. И матерью.

– Сначала за голубикой, – задумчиво начал Робб. И выдохнул. – Потом к нашей матери.

На лице Арьи был написан страх. Робб ждал злости.

– Пойдем уже, – буркнула она спустя вдох.

Удивительно, но никто не узнал Арью, когда они выходили из замка.

Поляна, которую ему показал Джон, была за Желудевой рекой. Мокнуть Робб не хотел – да и мать разозлится, если он приведет Арью мокрой, поэтому пришлось перелезать по деревьям. Оказывается, Арья еще и очень ловкая. Он ни за что не смог бы так лазать в четыре года.

– Это отсюда Джон голубику носил? – спросила Арья, едва они дошли.

На несколько сотен ярдов суровый лес превращался в мягкий подлесок – не было дубов и железностволов, лишь молодые березы да невесть откуда взявшийся здесь вереск. И голубика. По словам Джона, где-то неподалеку можно даже найти дикую вишню.

– Да. Сейчас наша очередь. Добудем для дома Старков пропитание?

Арье игра пришлась по душе. Они искали ягоды, разили невидимых чудищ, что их охраняли, и собирали "пропитание" в мешок, сделанный из платка. Роббу тоже нравилось. Почему он так редко играл с ней?

Путь назад был немного дольше – они устроили шутливую драку за ягоды. Проклятье, Арья пиналась так, будто у нее железные ноги! Робб охромел на добрые полчаса и потерял часть добычи.

Из-за этого он едва не опоздал на урок к сиру Родрику. Робб хотел было отправить Арью в комнату или к матери, но она заявила, что будет смотреть.

А с ней лучше не спорить. Ну, если ты не Джон Сноу.

Со двора раздавался звон мечей. Кто мог здесь упражняться? Солдат в Винтерфелле почти не осталось.

Шлемов на них не было, потому одного из соперников Робб узнал сразу – огромные бакенбарды сира Родрика, даже под шлемом, можно было бы разглядеть со Стены. Вторым был, видимо, один из братьев Ночного Дозора – по крайней мере, он носил их плащ. Он был ниже мастера над оружием и гораздо стройнее. И быстрее. И искуснее. Возможно, этот дозорный был лучшим бойцом, которого Робб когда-либо видел. Разумеется, после отца.

Но отец всегда сражался по-другому. И он не сражался левой рукой.

Волосы, заплетенные в косу, сияли серебром, а двигался дозорный так, будто не дрался, а танцевал. Ноги, голова, ноги, отбив, укол в грудь, голова, блок, укол в живот – удары сыпались так быстро, что Робб не успевал их замечать, а ноги дозорного будто скользили в дюйме над землей.

Сталь, сверкающая багрянцем вокруг воина в черном, делала его похожим на дракона, солнце заставляло волосы сиять. Не прошло и минуты, как меч вылетел из рук сира Родрика.

– Робб! Робб! – восторженные крики Арьи заставили его оторвать взгляд он незнакомца. – Это Корен Однорукий! Про него Джон рассказывал! А почему у него две руки?

Арья разве что из штанов не выпрыгнула от восторга. Робб снова взглянул на дозорного – тот неотрывно смотрел на Арью, и этот взгляд Роббу не нравился.

– Мое имя Куорен, маленькая леди, – он поднял правую руку, на которой не было трех пальцев. – И меня прозвали Полуруким.

Робб еще раз посмотрел на сестру. Щеки измазаны голубикой, руки – грязью, штаны порваны на коленках. Как этот дозорный узнал в ней благородную леди?

Но долго думать над этим Роббу не дал сир Родрик. Этот урок был посвящен стрельбе, ведь у Робба уже было достаточно сил, чтобы натянуть тетиву взрослого лука. Увы, меткости у него было меньше, чем сил – лишь каждая десятая стрела попадала в мишень. Робб едва не швырнул лук на землю, когда они заканчивали, но Арья, почему-то, была в восторге и хотела посмотреть еще.

Вот только урчащий от голода живот не был с ней согласен. Уже было время обеда, а Арья наверняка даже не завтракала – десяток ягод не в счет.

Семья уже сидела в чертоге. Санса была необычно задумчивой, а мама – невероятно осунувшейся. Роббу вдруг стало очень стыдно, однако он все равно наградил мать самым грозным взглядом из тех, на какие способен девятилетний мальчик.

И та, кажется, поняла – Арье она не сказала ни слова.

Ночью Роббу снилась мать, обнимающая подросшего Джона посреди огромной светлой богорощи – куда больше той, что в Винтерфелле. Её красно-синее платье трепетало от снежного ветра, окружая его брата цветами Талли – Джон на их фоне казался зимним призраком. Сначала его матери приходилось наклоняться, чтобы обнять Джона, но чем дольше они стояли, тем выше он становился. Когда она наконец отпустила его, Джон был выше ее на голову – и лишь тогда Робб заметил, что тот не поднимал рук, чтобы ответить на объятья, а его кулаки были гневно сжаты. Он заметил и кое-что другое – черный блестящий нож, торчащий у брата из груди.

Робб перевел взгляд на чардрево.

Белые губы разомкнулись, и в богороще раздался низкий, рокочущий голос, чуждый всему живому.

– Так умирают короли.

Наутро прилетел ворон. Король, отец и Джон осаждали Пайк.

* * *

Винтерфелл был меньше, чем он представлял. За свою жизнь разведчик видел десятки великих замков. Слушая истории об оплоте Старков, он представлял себе нечто грандиозно-великое. Высокий, словно Хайтауэр, неприступный, как Орлиное гнездо, крепкий, как Утес Кастерли и могучий, будто Харренхолл. Таким он представлял себе замок Старков.

Винтерфелл же… Да, пожалуй, Винтерфелл его разочаровал. Хотя после Сумеречной башни гостевые комнаты здесь казались роскошными, а теплые стены придавали этому мрачному маленькому замку какой-то необычный уют.

Таинственные крипты, о которых он столько слышал, где были похоронены сестра и брат хранителя Севера, оказались запретным местом.

"Туда заходят лишь Старки", – так сказала ему леди Винтерфелла, когда Куорен только прибыл.

По глупой случайности, он мог – и должен был – жить в этом замке до конца войны. Джиор приказал ему встретить молодого Уэймара Ройса, пожелавшего вступить в Дозор, и Полурукий подчинился. Уэймар должен был прибыть в Винтерфелл, но отправился вместе с отцом на Железные острова. И теперь один из лучших разведчиков и лучший боец Ночного Дозора вынужден был сидеть в пяти сотнях миль к югу от Стены, в то время как его брат бился с людоедами на Воющем перевале.

К счастью, местом, где он должен оставаться, был замок Старков, а лорда Старка здесь не было – и никто больше не смог бы узнать его лицо.

У него было полгода, а может, и больше, чтобы найти мальчика – даже про себя Куорен не мог называть его иначе – которого он должен был защищать и учить.

Но вот как его найти, Куорен не представлял. Какая у него внешность? Какого цвета глаза? Волосы? Какого он роста? Следовало ли искать его в Винтерфелле? В Винтертауне? Или Старк отправил мальчика с кем-то в другой замок? Не навлечет ли Куорен беду, разыскивая его?

Боги, как было все просто последние семь лет! Друзья носили черные плащи, враги – шкуры, друзей надо было защищать, врагов – убивать. Никаких интриг, которые нужно распутывать, никаких убийц, крадущихся в тенях. Никаких заговоров. Он привык к этому, и теперь даже Нед Старк был коварнее Куорена.

– Сир! Сир!

Полурукий замер. Никто не обращался к нему, как к рыцарю, уже много лет. Никто не знал, что когда-то он носил шпоры.

– Сир Куорен!

Наконец обернувшись, он увидел мальчишку лет двенадцати в перепачканном землей акетоне. Восхищенный взгляд светлых глаз, дрожащие от сдерживаемой улыбки уголки губ, смущенно спрятанные за спину руки и выпяченная грудь – точь в точь, как когда он участвовал в турнирах, а доспех блестел серебром.

– Молодой лорд ищет вас, сир!

Робб не был похож на отца. Совсем. Куорен мельком видел Эддарда Старка в Орлином гнезде – еще до того, как получил шпоры. Тот был хмурым мальчишкой, половину жизни прожившим в тени старшего брата, а другую – в тени Роберта Баратеона, а Робб, рыжий сорванец с открытой улыбкой и чистыми глазами, смеялся так же легко, как и злился: иногда делал и то, и то одновременно. Впрочем, следовало признать, мальчик был обучен неплохо. Не чета самому Куорену в детстве, но то, что он уже мог сражаться сталью, впечатляло. Конечно, вес меча заставлял его сильнее сгибать ноги – и зачем-то горбить спину, о чем Куорен уже не раз говорил.

– Выпрямись. С чем ты собираешься драться: с его мечом или с его сапогами?

Робб зло тряхнул мокрыми от пота кудрями, но выпрямился и поднял голову.

– Настоящий бой начинается лишь тогда, когда ты устаешь.

Тот что-то согласно промычал и снова взмахнул мечом. Неловко – чем дальше отводишь клинок, тем тяжелее он становится – но удар получился сильным. Упрямый. Это хорошо. Робб, несомненно, станет бойцом, однако едва ли хорошим мечником. Он бил сильно, но в половине ударов лезвие было повернуто не в том направлении, в котором наносился удар, и, кажется, мальчик вовсе забыл, что мечом можно еще и колоть. Ему могла бы подойти булава…

– Я с вами!

Девчачий голос едва не заставил его схватиться за меч – Куорен не слышал, как она подошла. Малышка Арья, вторая дочь Эддарда Старка – она была единственной в этом замке, кто был похож на Старка. Серые глаза – волчьи, как он их называл – были отражением глаз ее тетки, темные волосы были неумело собраны в хвост и перетянуты какой-то веревкой, а на лице застыло выражение непроходимого упрямства – такого у ее тетки он не видел никогда.

Девочка скрестила руки на груди и широко расставила ноги, будто готовилась, что ее толкнут. Левой рукой она сжимала рукоять деревянного меча.

– Я не учу прекрасных леди фехтованию, – покачал головой Родрик Кассель.

И Куорен был с ним согласен – в прошлый раз, когда он пытался, все закончилось плохо.

Арья удивленно осмотрелась, а потом со странным непониманием заявила:

– Но мамы здесь нет.

– Тогда найди, где она есть, – отрезал ее брат.

Куорен ожидал слез, но вместо этого ее ноздри гневно раздулись.

– Он вернется и побьет тебя!

Она развернулась на пятках и побежала к воротам, но, прежде чем выбежать со двора, остановилась и обвела их грозным детским взглядом.

– Мой брат всех вас побьет, так и знайте!

Проводив ее взглядом, Куорен вопросительно посмотрел на Робба. Тот уже не выглядел раздраженным, скорее грустным.

– Она про Джона…

Мужчина знал этот голос. Смесь тоски, злости и чего-то еще, что Куорен не испытывал сам и не мог описать, но это звучало в голосе всех мечников, когда те говорили про него.

– Бастард твоего отца? – уточнил Куорен.

– Хватит повторять это слово! – взорвался Робб.

Видимо, он уже устал слышать о своем незаконнорожденном брате. Это легко понять – кому понравилось бы ходячее, говорящее и неоспоримое напоминание о том, что твой отец предал твою мать?

Дальше слова лились рекой. Джон Сноу – будущий первый меч Вестероса. Джон Сноу – самый молодой наездник в Винтерфелле. Джон Сноу – любимый брат Арьи. Джон Сноу – храбрейший сын Эддарда Старка…

Робб говорил почти полчаса – ни о каком уроке уже и речи ни шло – говорил со злостью, с грустью, с завистью и с болезненной гордостью. Когда он закончил говорить, Куорен готов был поклясться, что знает, чей Джон Сноу сын.

Чего Куорен не мог понять – так это какого Иного восьмилетний мальчишка делал на Железных островах посреди войны. Неужели Старк настолько ненавидел его кровь? Тогда зачем, во имя богов, он забрал мальчика из Звездопада, где тот должен был расти? И почему Робб считал себя старшим братом?

Кроме Неда Старка – и Хоулента Рида, которого найти было сложнее, чем драконьи яйца – был лишь один человек в Семи королевствах, способный дать ответы хоть на часть этих вопросов.

Кейтлин Талли… она была Талли. Если в лицах ее детей еще проглядывали жесткие и прямые северные черты, то она была воплощением верховного рода Речных земель. Рыжие волосы были заплетены в толстую косу – которая должна была быть северной, но даже взгляду казалось невероятно мягкой – узкие плечи, небесного цвета глаза – в месте, где тысячу лет сидели короли зимы, она казалась потерявшимся ребенком. Пока он с ней не заговорил.

– Миледи, простите, что отнимаю время, которое вы могли бы потратить на своих подданных…

Он ожидал увидеть удивление – на Севере мало кто помнил манеры, здесь уважение выражали действиями, и Куорену это нравилось, но первые годы было слишком… дико, – однако на лице леди Старк проступило легкое раздражение, и он сразу перешел к делу:

– Я хотел бы поговорить о вашем муже и его сыне.

Стоило ему лишь упомянуть бастарда, и лицо леди Винтерфелла превратилось в ледяную маску – таким становилось лицо Лианны Старк, если с ней заговорить о Роберте Баратеоне. Будь у женщин на поясе меч, их руки сжимали бы рукояти.

– Говорите, – коротко приказала жена хранителя Севера.

– Миледи, до того, как облачится в черное, я приносил другие клятвы. Некоторые я смог выполнить, для других я оказался слишком слаб, но одну клятву у меня не было шанса ни сдержать, ни нарушить. Я обещал защитить своего племянника, миледи.

Леди Старк замерла, удивленная и недовольная, но пришла в себя быстрее, чем он решился говорить.

– Вы ведь не единокровный брат моего мужа, верно? – Куорен молча кивнул. – Вы уверены, что мальчик – ваш племянник? Вы хорошо знали его мать?

– Я отвечу вам, миледи, если увижу его, – он поднял руки, – это не условие. Я лишь надеюсь найти в нем знакомые черты.

Она задумалась. Неужели Старк ей действительно не сказал, чей это ребенок? Или же… или она прекрасно знала это, уже поняла, кто такой Куорен, и думала, что делать?

Куорен быстро вспомнил путь в этот чертог. Нет, если она прикажет его схватить, выбраться не получится. Будь его правая рука цела, был бы шанс, но столкнуться на незнакомых узких лестницах с гвардейцами Старков, которые, в отличие от него, будут в доспехах – можно было бы и просто спрыгнуть со Стены.

И все же, как много она знает? Действительно ли Джон Сноу – тот, кто ему нужен?

– Кем бы ни была его мать, знакомых черт вы в нем не увидите. Если он действительно ваш племянник, то странно, что вы не слышали. Джон Сноу – копия моего мужа.

Тон леди Кейтлин был безразлично-холоден, и это настораживало. Если она ничего не знает, что почему не интересуется? А если знает, то чего хочет? Поймать его на лжи?

– Я не был рядом, когда он появился на свет. Я никогда его не видел. Все, что мне известно – что его забрал лорд Старк, – ходить по грани лжи было сложно. Он столько лет носил этот долг, столько лет он нарушал клятву, и сейчас гнев и стыд кипели в груди, жгли горло. – Я даже не знаю, родился ли мальчик или девочка! Возможно, ребенок родился мертвым, а Джон Сноу – вовсе…

– Вы хотите сказать, что мой муж предал меня дважды?

В едва поднятых бровях было больше угрозы, чем во всех криках Безумного короля.

– Нет, миледи. Нет. Просто… моя сестра мертва, и, возможно, если повезет, Джон Сноу – последний, кто у меня есть в этом мире.

Куорен замолчал. Наверное, со стороны это казалось скорбным. Так оно и было, но обманывать, прикрываясь трагедией, было тошно. Он ненавидел ложь, наверное, даже сильнее, чем Старк. Когда он попытался снова говорить, вышел странный хрип. Спустя несколько вдохов Куорен глухим голосом закончил:

– Позволите посетить богорощу Винтерфелла?

Кейтлин Талли с сочувствием кивнула.

Проклятые интриги.

Иногда Куорен сожалел, что не родился кем-то другим. Что толку от величия, если оно шло под руку с несчастьем? Он мог бы быть землепашцем, у него сильные руки. Был бы женат на смешливой дорнийке, воспитывал бы двоих детей, выращивал пшеницу и кланялся каждый раз, как видел человека в доспехах. Простая жизнь. Хорошая жизнь. Чужая.

Он слишком сильно любил носить на поясе сталь, был слишком хорош в бою, слишком любил сражение. И он знал свой долг. Он не променял бы это на женщину, даже на ту единственную, с которой был, ради которой расстался с честью.

Богороща встретила его прохладным ветром. Переплетение ветвей над головой вместо неба, переплетение корней под ногами вместо травы и запах, которого не было ни в одной другой богороще. Сладковатый запах гниения мешался с запахом влажной, будто сразу после дождя, земли. Даже Зачарованный лес был больше затронут людьми, чем эти три акра, окруженные каменными стенами.