Текст книги "Когда меня ты позовешь (СИ)"

Автор книги: Мюллера.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Коснувшись лбом лба девушки, он долго так стоял, прощаясь с ней, а затем направился к вагону. Теперь Жюли видела его только в вагоне, и казалось, что он все дальше и дальше удаляется от нее и уже навсегда. Она стояла на перроне, провожая глазами поезд. И даже когда он совсем скрылся из виду, она все ещё стояла.

Последующие дни и месяцы становились все хуже. 12 марта грянула революция. В Петрограде началась стрельба и пожары, а вся армия перешла на сторону революции. После долгих обсуждений с советами рабочих и солдатских депутатов образовали Временное правительство во главе с министром юстиции – Александром Керенским.

В этом же месяце Николай II отрекся от престола. Не желая покидать сына, царь передал престол брату, великому князю Михаилу. 16 марта великий князь Михаил отказался от восприятия верховной власти.

Временное правительство подчинилось советам, требовавшим ареста монарха. Солдатам предлагалось организовывать советы и самим назначать угодных им командиров. Это был конец русской армии. А три дня спустя Николаю II позволили уехать в Царское село к семье, а Феликса Юсупова в это время освободили из ссылки в Ракитном и он вернулся в Петроград. Весной 1917-го многие петербуржцы бежали в свои крымские и европейские поместья.

В Крым особенно много приезжало царственных особ, так как в ту пору революция ещё не докатилась до юга России, и в Крыму было относительно безопасно. В августе стало известно, что царя отправили в Тобольск.

Король Георг V предложил принять их, но Ллойд Джордж от лица английского правительства воспротивился. Король Испании предложил то же, но царская семья отвечала: «что бы ни случилось, России мы не покинем». Но обстановка становилась все хуже и хуже. В столице был хаос неописуемый. Банды солдат и матросов ломились в дома, грабили квартиры, сплошь и рядом убивали жильцов. Город отдан был на потребу разбушевавшейся кровожадной черни. Ночью становилось ещё страшнее.

Так в своих мемуарах, Феликс Юсупов пишет: «У себя под окнами я видел жуткую сцену: матросы вели старого генерала, подгоняя его пинками и ударами приклада по голове. Старик стонал и еле ворочил ноги. На залитом кровью лице зияли две дыры вместо глаз».

Появлялись все новые и новые банды. Так одна, в которую входила морская кавалерия, головорезы, которых боялись даже большевики. С собой они всегда носили красные флаги с лозунгами: «Смерть буржуазии!», «Смерть собственникам!» и «Смерть контрреволюционерам!».

А вскоре разнеслись слухи, что царь с семьёй убиты. В мемуарах Феликс Феликсович Юсупов детально описывает это событие: «До августа 1917-го Николая с женой и детьми продержали под арестом в Царском Селе. Затем временное правительство постановило сослать их – вопреки надеждам их не в Крым, а в Сибирь, в Тобольск.

С ними же поехали, решив разделить их участь преданные им люди: фрейлина графиня Гендрикова, гофлектриса м-ль Шнейдер, гофмаршал князь Долгоруков, генерал Татищев, доктора Боткин и Деревеньков, учителя швейцарец Жильяр и англичанин Гиббс и матрос Нагорный, дядька царевича, носивший мальчика на руках, когда тот не мог ходить, и несколько верных слуг. В Тобольске узников поселили в доме тамошнего губернатора.

Люди, проходя мимо, снимали шапки, крестились, стояли под окнами. Судьба узников была решена. Приближение белой армии, сформированной в Сибири под командованием адмирала Колчака, ускорило казнь.

Двадцать четыре часа спустя расстрела царя и его семьи другая трагедия совершилась в Алапаевске, в ста пятидесяти верстах от Екатеринбурга.

Арестованные весной 1918-го, великая княгиня Елизавета Федоровна, великий князь Сергей Михайлович, князь Иван, Константин и Игорь, сын великого князя Константина князь Владимир Палей, инокиня сестра Варвара и секретарь великого князя Сергея были привезены в Алапаевск и посажены под стражу в здании школы. В октябре 1918-го их тела обнаружили в разрушенной шахте, куда узников, избив прикладами, бросили ещё живыми.

В семье Романовых были они последними жертвами большевиков. Так, в крови и прахе, окончилось правление одной из самых могущественных династий мира, более трёх столетий ведшей Россию, и возвеличившей ее, и невольно ее же и погубившей».

========== ГЛАВА XVIII ==========

Тем временем Жюли вот-вот должна была родить. За неимением хороших и опытных врачей, которых почти не осталось в Петрограде после революции, девушка вынуждена была сидеть дома и слушать указания обычных медсестер. Но, тем не менее, повитуха все же была рядом с Жюли и именно она ставила примерный срок рождения ребёнка, а также следила за питанием и физическими нагрузками.

По прогнозам той же английской повитухи Элинор, Д’Эпинье должна была родить не раньше месяца и наша танцовщица скорее этого ждала. Она также жила в особняке, который подарил ей Дмитрий, и не собиралась никуда выезжать. Просидев дома все революционные события, Жюли со страхом ждала следующих дней. Прежде всего, боялась за ребёнка.

Все общество, с которым она общалась, давно выехало за границу, и контактов девушка с ними не имела. Даже Элиза Эттель покинула Петроград, хотя и уговаривала Жюли ехать с ней, но та упрямилась и отказывалась. Ведь она ждала князя, чтобы вместе с ним уехать из Петрограда.

Узнав, что императора больше нет, а страной правят Временное правительство во главе с Александром Керенским, Д’Эпинье не знала, что ей делать. С каждым днем становилось все труднее добывать еду и медикаменты. Денег также не хватало. Единственные с кем разговаривала теперь беременная девушка, были ее служанка, несколько лакеев и повитуха Элинор. В иной раз Жюли боялась отправлять их за продуктами.

В целом, наверное, девушке нечего было бояться. Сам особняк находился на окраине Петрограда и мало кто приезжал туда. Но все-таки риск был и все боялись.

Особенно девушка тяжело переживала расставание с великим князем. Безумно скучая по нему, она ждала хоть какого-то письма и оно пришло. В середине лета. С большим трепетом раскрыв его, Жюли прочитала:

«Душа моя, Жюли моя, не проходит и дня, чтобы я не думал о тебе и о нашем будущем ребенке. Тегеран душит меня, и я задыхаюсь, каждый раз ступая по этой земле и зная, что тебя рядом нет. Я схожу с ума. Где ты? Как ты? Я читаю новости, и они меня пугают, с каждым разом я обеспокоен за тебя еще больше. И как жаль, что сидя здесь я не могу ничем помочь тебе. Я связан по рукам и ногам. Лишь мои молитвы и мольбы за тебя каждый день я посылаю Богу, но раз обстановка становится все хуже и хуже, мои молитвы для него – пустой звук.

Не прошу более ни о чем я, как только бы уберечь тебя, моя родная. Мои сожаления тоже бессильны. Ими я не могу помочь тебе, мои переживания – лишь моя собственная боль за тебя. Мне страшно думать, что с тобой может случиться что-то страшное! Пожалуйста, если есть то, о чем я должен знать, напиши мне, я постараюсь все исправить.

Я очень хочу, чтобы ты как можно скорее покинула Петроград и Россию, мое золото и ждала меня, где нибудь в Европе. Ведь рано или поздно я выберусь отсюда и мы снова увидимся, я обниму тебя как можно крепче, поцелую тебя как можно горячее и мы никогда слышишь, Жюли, никогда больше вновь не испытаем такой разлуки, ибо моя душа и мое тело изнывает и томиться по тебе, моя Жюли.

Дмитрий».

Закончив читать, девушка заплакала. Ей так не хватало великого князя, что после прочтения она ещё долго теребила его письмо в руке. Д’Эпинье и сама подумывала уехать в Париж, к тому же у нее был дом, но там она была совсем одна и без средств, а живя в особняке который подарил ей Дмитрий, она невольно вспоминала его, и это грело ее душу.

Она немедленно написала ответ, в котором рассказала все о своём самочувствии и теперешнем состоянии:

«Не могу передать словами, как я счастлива получив от тебя такое долгожданное письмо! Мой милый Дмитрий, мой самый желанный и родной, я живу только мыслью о тебе и каждый новый день для меня еще одно испытание – ведь я боюсь, что могу потерять тебя.

События в Петрограде ужасны. К сожалению, я не покинула столицу и я знаю, что ты будешь огорчен, ведь я обещала тебе, что позабочусь о себе и теперь не только о себе, но и о нашем будущем ребенке. Сейчас я нахожусь в особняке, при мне служанка, повитуха и несколько лакеев. Любимый мой, ты совсем скоро станешь отцом, но я так опечалена, ведь я не вижу тебя, не касаюсь тебя, я не знаю что с тобой, как ты там?

Я неустанно буду повторять, как я люблю тебя и молю Бога, чтобы наша разлука поскорее закончилась, как и вся революция. И когда мы, наконец, преодолевая все несчастья, встретимся, я покрою все твоё тело тысячью поцелуями, мой родной и заключу тебя в объятия, и мы снова станем неразлучны.

Жюли».

Вечером, запечатав письмо и поужинав, девушка готовилась ко сну. Она все чаще чувствовала толчки ребёнка и по-детски этому радовалась.

В двадцать пять минут первого ночи служанка, находившаяся рядом с Жюли, проснулась, услыхав шум возле окон особняка. Она осторожно спустилась вниз по лестнице в надежде разбудить двух лакеев и повитуху, но удивилась, когда обнаружила, что лакеи и повитуха также смотрят в окна с удивлением и страхом. Наконец в одном из окон им удалось рассмотреть двух мужчин крупного телосложения, с грубыми чертами лица и неопрятно одетых.

– Заходь! Сюда, тут вход! – прокричал один из мужчин.

Все замерли. Повитуха сразу же приказала служанке немедленно разбудить госпожу и отвести ее в подвал, и испуганная служанка побежала в спальню к Жюли. Крики стали ещё громче.

Лакеи заметили, что у мужчин в руках были зажженные факелы и теперь они стояли возле двери.

Тем временем служанка прибежала к Д’Эпинье и разбудив ее, невнятно стала объяснять, что происходит. Они услышали шум и стук. Далее послышались голоса.

– Кто это, Мари? – проговорила Жюли и попыталась встать с кровати.

– Мадам, прошу, пойдемте со мной, нам нужно скрыться от этих людей!

Затем послышались борьба, грохот посуды и мебели. А через минуту Жюли и Мари услышали выстрел и шаги в спальню девушки.

– О Боже, Мари, ты не закрыла дверь на ключ?

– Простите госпожа, простите мою глупость, я думала… – она заплакала, упав на колени, а Жюли присела на кровать, в страхе слушая приближающиеся шаги.

Дверь отворилась, и в комнату вошли несколько здоровых мужчин с факелами, оглядываясь. При виде дорогих и позолоченных вещей, незнакомцы окликнули ещё нескольких мужчин, и теперь их было вдвое больше.

– Эй, ты! – один из незнакомцев подошёл к Жюли, и грубо взяв ее за руку, попытался толкнуть, но тут вмешалась служанка, прося не трогать девушку и забрав все, что они хотят. Незнакомец оттолкнул Мари, и она упала, когда как трое остальных мужчин начали перерывать всевозможные тумбочки и шкафы.

Все ещё держа мёртвой хваткой неопрятными руками белые, нежные руки Д’Эпинье, грабитель попытался откинуть ее на кровать но она, сопротивляясь, отчаянно пыталась кричать, моля его не трогать ее. Неожиданно мужчина остановился. Увидев, как она держится за живот, он грубо столкнул ее и начал собирать все, что лежало на тумбочке возле кровати.

Жюли тем временем добралась до угла комнаты, прижимая к себе служанку и не веря своим глазам: перед ней была банда, перерывающая дом вверх дном. Она вдруг вспомнила лакеев и повитуху, но подумала, что их, скорее всего, убили, и издала крик. Служанка Мари непрестанно плакала и Д’Эпинье как могла заглушала ее плач.

– Ещё один звук! – закричал первый из мужчин, подходя с факелом и махая им перед лицами девушек.

– За народ! Смерть собственникам! – закричал второй.

– Смерть буржуазии! – закричал третий и выстрелил в окно, осколки которого упали на пол, поранив служанку.

– Кто ты такая? – грубым голосом спросил первый, подходя к Жюли, – видно же, что царская… дочь? Племянница?

Д’Эпинье молчала. Ее сердце безумно стучало от страха.

– Отвечай, царская шлюха!

– Я… Я не принадлежу к царской фамилии, – дрожа, выпалила Жюли.

– Еда у тебя есть? Где она?

– У нее куча еды! Ты только посмотри, какие хоромы!

– Где выпивка? – закричал второй мужчина и схватил служанку за волосы.

– Там… На первом этаже, только не трогайте, пожалуйста! Я все покажу! – заливаясь слезами, Мари повела троих мужчин на первый этаж.

Оставшийся четвёртый мужчина наполнял сумки вещами, которые нашёл в спальне девушки. Ещё раз, припугнув ее, он скрылся за дверью.

В комнате совсем стало темно. С первого этажа иногда слышались крики, смех и грохот тяжёлых предметов. Тяжело дыша, заливаясь слезами, Жюли сидела в углу спальни и не могла пошевелиться. Что стало с остальными? Когда они уйдут? Или… они не уйдут? Но возле комнаты стояла мёртвая тишина и девушка надеялась, что в спальню они больше не войдут. С такими мыслями она погрузилась в сон.

Первый луч солнца осветил лицо Жюли. Ощутив тепло, девушка проснулась. Солнце светило ярко и игралось по стенам солнечными лучами. Дул ветер. Все ещё приходя в себя, Д’Эпинье могла при свете дня рассмотреть спальню. Чувство страха не покидало, и она боялась, что они не ушли, а где-то находятся вблизи.

Поначалу Жюли все ещё сидела в углу, боясь издать лишний шум. В спальне царил беспорядок: открыты шкафы, тумбочки, разбросаны вещи. Постельное бельё разорвано, а окно выбито. Кроме всего этого на полу лежали осколки стекла и если внимательно к ним присмотреться, можно увидеть, как на некоторых осколках остались капельки крови.

Солнце уже высоко поднялось в небе. Стояла та же тишина. Но нужно было что-то делать, да к тому же голод давал о себе знать. Осторожно открыв дверь, Жюли осмотрела коридор. Упавшие картины валялись на полу, а в лампадах нельзя было больше зажечь свет.

Девушка стала осторожно и тихо спускаться на первый этаж. Неописуемый ужас! Везде разбросаны вещи, осколки, рваные вещи, перевёрнутая мебель. Возле входной двери она увидела двух лакеев. Один из них лежал с распростёртыми руками в окровавленной рубашке на груди и поднятыми вверх глазами. Он был мёртв. Другой же находился в углу комнаты с запекшейся кровью на виске, но он был жив, его грудь время от времени слабо поднималась.

Стараясь не шуметь, Жюли стала идти на кухню, увидев на пути повитуху. Бедная женщина лежала возле комода, обхватив его как можно руками и прижавшись к нему, прерывисто дышала. Д’Эпинье прошла далее: на столе валялись бутылки, еда, а рядом с окном сидела Мари. Ее платье было разорвано, на лице виднелись синяки и ссадины. Но девушка была жива.

– Мари! Мари! – Жюли закричала как можно тише, держа за руки служанку.

– Госпожа! Простите… я… – Мари начала плакать. Девушки ещё сильнее прижались друг к другу, а Жюли попыталась ее успокоить.

– В доме никого?

– Нет, они ушли…

Неожиданно Жюли почувствовала острую боль внизу живота. Ухватившись за него, она упала на пол пытаясь заглушить собственные крики.

– Госпожа! Что с вами? – перепуганная служанка не знала что делать.

Боли стремительно продолжались, причиняя танцовщице страдания.

– Я… я… рожаю… – выдохнула девушка.

Уже час Д’Эпинье лежала на простынях в своей спальне. В открытое окно поступал свежий воздух. Служанка и повитуха неустанно следили за состоянием девушки. Жюли, мёртвенно-бледная, изможденная, худая, с каждым разом чувствовала себя все слабее и слабее. Боли усиливалась. Наконец прошло сорок минут, и повитуха сказала:

– Приготовьтесь милочка, сейчас начнется! Тужьтесь!

Роды проходили трудно. После пяти часов мучения, Д’Эпинье родила.

– Ваше счастье госпожа, мальчик, – улыбаясь, проговорила повитуха.

Услышав это и упавши на подушки, Жюли провалилась в сон. Когда она очнулась, возле ее кровати горели свечи.

– Где ребёнок? Мари!

– Здесь госпожа, здесь, – служанка протянула младенца в руки девушки. – Мы не хотели вас будить, вы очень устали. Он голодный, покормите его.

Появилась повитуха.

– Он здоров, с ним все хорошо?

– Да, он полностью здоров, – отвечала женщина.

– Вы выбрали для него имя, госпожа? – спросила служанка.

С минуту подумав и глядя на ребёнка, улыбаясь, Жюли произнесла:

– Дмитрий. Его будут звать Дмитрием, ведь он так похож на своего отца!

Казалось, вся опасность уже миновала и через несколько дней Жюли должна была оправиться после родов. Однако ей стало хуже. Повысилась температура, начало знобить. Боли продолжались. Девушка была очень слаба. Повитуха как могла, лечила ее, но что она могла сделать одна, когда кроме нее не было больше никого?

– Это родильная горячка, мэм… – говорила повитуха служанке, – я бессильна… у нас нет средств, чтобы спасти ее.

– Но вы должны! – плача, говорила служанка.

Вскоре Жюли впала в бред. Она неустанно говорила бессвязные слова, звала своего сына, великого князя Дмитрия Павловича и… Николая Юсупова. Около десяти часов вечера в двери особняка постучались. Один из выживших лакеев приготовился давать отпор, но что он мог сделать против всей банды, которая вновь пришла? Но какого же его было удивление, когда мужской голос за дверью прокричал:

– Откройте ради Бога, мы пожаловали от мадам Эттель! У нас приказ немедленно забрать вашу госпожу и увезти ее в Париж!

И не дожидаясь ответа двое мужчин, среди которых была служанка, выломав двери, появились в особняке.

– Где ваша госпожа? – повторяли они.

– Госпожа умирает! – воскликнула Мари и плача, провела пришедших в спальню, где находилась Жюли.

Жюли была жива, но очень слаба и бледна. Она совершенно не понимала, что происходило, когда ее собирали в дорогу.

– Как вы можете увозить больную мать, не спрашивая ее разрешения? – негодовала повитуха.

– Вы все поедете с нами мадам, и за ребенком будете ухаживать вы, пока вашу госпожу будут лечить, – ответил на это один из мужчин.

Собрав все, что необходимо было взять в дорогу, они покинули злосчастный особняк. К счастью, добравшись до перрона и не встретив на своем пути ни одного красного предателя, они сели в вагон поезда и теперь их путь пролегал прямиком в Париж.

========== ГЛАВА XIX ==========

Положение Дмитрия Павловича было неоднозначным. Находясь, весь этот период в Тегеране он скрупулёзно следил за всеми событиями революции. Оставшись практически без крыши над головой, он понимал, что назад дороги в Петроград больше нет. Английское посольство, находившееся в то время в Тегеране, приняло его, предоставив ему дом под покровительством посла Марлигна. И пока он оставался в Персии, князь был в безопасности и пользовался большим гостеприимством.

Все это время он находился в офицерской армии, и все это время думал о Жюли, Петрограде и родных. Связи практически не было. Письма с трудом доходили до Феликса Юсупова, отца, с которыми он переписывался и до Д’Эпинье. Дмитрий ужасно хотел домой. Он грезил как бы скорее уехать обратно к Жюли, или в Париж, или в Лондон, но понимая, что Россия уже для него не та страна и что ехать туда никак нельзя, он надеялся, что Жюли уже где – то в Европе. Вестей от девушки все не было, и он начинал нервничать.

В середине обыкновенного, ничем не примечательного дня, в то время как Дмитрий Павлович сидел за своим столом и писал очередные письма знакомым, в дверь вошел английский посол Марлигн. Разумеется, он и ранее так заходил, однако в этот раз он был встревожен и нервозен.

Дмитрию сразу передалось его настроение: и он, думая, что же такого натворил, вопросительно посмотрел на Марлигна.

– Дмитрий, – сказал Марлигн, – к тебе тут один офицер, но он никак не связан с нами. Скорее всего, он из России. Просит, чтобы ты его немедленно принял, у него к тебе какое-то важное известие.

– Проси, – живо ответил князь и приготовился к посетителю.

Через секунду на пороге появился молодой офицер. Красивый, светловолосый, опрятно одетый, улыбаясь, он подошел к Дмитрию и обнял его, восклицая:

– Дмитрий! Как же я рад тебя видеть!

– Костя! Мой друг! – расплываясь также в улыбке, восклицал Романов.

Константин Александрович – юный офицер был хорошо знаком с Дмитрием Павловичем по службе и являлся его хорошим приятелем и другом.

– Костя, что привело тебя сюда? – наконец, после долгого обнимания спросил князь.

– Я бы хотел рассказать тебе все наедине мой друг, если это возможно.

Марлигн подчинился и вышел.

– Садись Дмитрий, так будет проще тебе все воспринимать, – посоветовал Костя.

– Костя, что ты мне хочешь сказать такое, от чего я буду встревожен? Это связано с кем – то из моих родных?

– Это связано с Жюли, Дмитрий.

– Я слушаю.

– Ты же знаешь, я пока в России, а месяц назад я караулил перроны, дожидаясь наших врагов. И я видел, как двое мужчин в сопровождении трех женщин посадили Жюли на поезд. Я не знаю, куда он направлялся, но она была очень слаба, и как мне показалось, не понимала, что с ней, собственно, происходит. Но я видел на руках женщин ребенка. Объясни мне, Дмитрий, что это все значит? Кто этот ребенок? Он – твой? Конечно, я могу ошибаться, и это может быть вовсе не она…

Князь закрыл лицо руками и минуты три безмолвно сидел.

– Митя, послушай меня как старого друга. Расскажи мне всю правду! Эта танцовщица была беременна от тебя?

–Да, – еле слышно пролепетал Дмитрий. – Да! – встав, воскликнул князь. – Но меня больше интересует иное: куда они могли забрать ее и кто они?

– Я не знаю, Митя. Но как же ты теперь будешь смотреть в глаза императору, когда он узнает, что у тебя есть незаконный ребенок от какой – то танцовщицы? Ведь рано или поздно мы прогоним этих бесов, а наш император снова будет царствовать.

– Костя, что за вздор ты говоришь! Прежнюю жизнь уже не вернуть. Ты ничего не знаешь, ничего не знаешь! Она не какая – то танцовщица, она вся моя жизнь!

От негодования и злобы Дмитрий не знал, куда себя деть. Гнев его был настолько велик, что Константин Александрович впервые испугался и на минуту замолчал, наблюдая за действиями Романова.

– Не знал я, – наконец проговорил он, – что судьба, какой – то танцовщицы волнует тебя больше, чем судьба империи. Я всегда был уверен, что эта позорная связь лишь связь, а теперь…

– Замолчи! – закричал князь и, ударив кулаком по столу, продолжил: – твою империю уже не спасти, хочешь быть живым – спасайся сам!

– Да ты просто трус, Митя! Неужели страсть к этой танцовщице затмила твой рассудок? – негодовал Константин.

– Ты сказал все что хотел, Костя? Толку от тебя никакого, а я еще хотел просить тебя помочь мне! Теперь же я желаю одного – выйди вон и на этом наша дружба с тобой заканчивается! – прогремел Дмитрий и, указав на дверь, отвернулся от бывшего друга.

– Что же, благодари меня хотя бы за то, что я имел храбрость и смелость рассказать тебе об этом! Я дурак, приехал сюда ради тебя, а ты… и я не ты – скрываться здесь я не собираюсь в отличие от тебя! За веру, за Царя, за Отечество! – выкрикнул он и, хлопнув дверью, скрылся.

– Сам все узнаю! – проворчал недовольно князь, наблюдая в окно за тем, как его друг садиться в автомобиль.

Позвав Марлигна, Дмитрий Павлович сказал:

– Хочу оформить сделку на продажу моего дома в Петрограде.

– Конечно князь, думаю, это возможно, я все узнаю, подготовлю и сразу же вам все сообщу.

Немного придя в себя и отвлекшись, Дмитрий уже все рассчитал в уме и, обдумав все свои дальнейшие действия, мысленно приготовился поскорее покинуть Персию.

========== ЧАСТЬ II. В ЭМИГРАЦИИ. ГЛАВА I ==========

В июне 1919 года города Франции, Англии, Испании были заполнены русскими эмигрантами, бежавшими из России от гнета большевистской власти. На парижской улице Риволи самой протяженной, одной из знаменитых в Париже в конце площади Согласия и мэрии находился дом.

Дом – высокий и трехэтажный завершал улицу Риволи. Облицованный кирпичной светлой кладкой, дом имел террасу и небольшой балкончик. Терраса вела прямо к искусственному ландшафту, в котором цвели всевозможные цветы, а сзади дома находился небольшой пруд с рыбками и лавочками по бокам. Высокие кусты и кипарисы завершали ландшафт.

Терраса, в которой расположились стулья и столики, служила для отдыха, а балкон на третьем этаже позволял оглядеть всю улицу Риволи. На террасе показалась женщина, она вышла с подносом еды и села на стульчик, но ничего не успела съесть, ибо обернулась на голос девушки, высунувшейся из двери:

– Тетушка, что же вы там, в одиночестве то завтракаете! Идите к нам, тетушка!

– Иду, иду, родная, иду, – проговорила женщина, взяв не спеша поднос и направившись обратно в дом.

Мадам Женевьев Дэглуа была дамой почтенного возраста, не утратившей своей красоты. В меру полная с величавой осанкой, добрыми голубыми глазами, светлыми волосами, широким лбом и тонкими губами она воплощала в себе все качества благородства, как душевного, так и физического.

Ее одежда всегда была чиста и аккуратна, и сегодня на ней было черное укороченное до колен бархатное платье, с лентами на рукавах.

– Элизочка, дорогая моя, где же Жюли? Почему она не завтракает с нами? – спросила, наконец, женщина, садясь подле девушки за стол.

– Вы знаете тетушка Женевьев, Жюли сама не своя последние месяцы.

– Конечно, сама не своя! Она пережила горячку и, слава Богу, мы ее вылечили, да еще и осталась одна на руках с ребенком! А ты Элизочка, так и не сказала, от кого же ее сын?

Обернувшись на шум возле лестницы, они увидели Жюли с ребенком на руках. За этот год с половиной девушка очень сильно изменилась. Она стала еще красивее и расцвела с новой силой. Теперь это была уже не хрупкая, не маленькая девушка – подросток, перед Элизой и мадам Женевьев стояла красивая девушка, ставшая матерью. Ее глаза особенно блестели, но в них была грусть и, оглянув кухню, Жюли подошла с ребенком к плите.

– Доброе утро, – слабо улыбнулась она, – я пришла покормить ребенка.

– Тебе помочь, деточка? – живо спросила мадам Женевьев, хватая ребенка за ручки и улыбаясь ему. – Как поживает наш Дмитрий? – говорила она, гладя ребенка.

– Ты сама будешь есть, Жюли? – задала вопрос Элиза.

– Да, но сначала я покормлю маленького Дмитрия, – отвечала равнодушно Д’Эпинье.

Когда смесь была приготовлена танцовщица, безмолвная, поднялась по лестнице наверх и прошла в детскую.

– Совсем она мне не нравится, – сказала вдруг мадам Женевьев. – Что же с ней все – таки произошло?

Закончив завтрак, мадам Женевьев ушла на террасу читать, а Элиза решила поговорить с Жюли. Войдя в ее комнату и не обнаружив девушку там, Эттель отправилась в детскую. Танцовщица только что уложила ребенка, и пока он спал, она смотрела в окно.

– Жюли, что с тобой происходит?

– Лучше бы я умерла там, – проговорила девушка оборачиваясь к Элизе так, что теперь ее подруга могла увидеть мокрые от слез глаза Д’Эпинье. – Что теперь со мной будет? Я не смогу вернуть к себе тот же интерес публики, который был одиннадцать лет назад!

– Да, то, что произошло чудовищно, но нужно жить дальше, – ответила Элиза и уже собралась обнять подругу, но та оттолкнула ее и сказала:

– Ты не знаешь, что такое любить и ждать, ждать… я умираю изнутри, – уже рыдая, говорила Жюли.

Элиза возмутилась, ведь подруга прекрасно знала о том, что и она любила князя Феликса Юсупова, но решила опустить это.

– Ты должна хотя бы благодарить меня за то, что я спасла тебе жизнь, и ты не лежишь где – то на окраине Петербурга!

– Я благодарю, Элиза всем сердцем благодарю, но осталось ли оно у меня? Мое сердце кровоточит и болит, ведь я … – вся в слезах, она подошла к спящему ребенку. – Этот ребенок – все, что у меня осталось от него!

– Я разгоню твою меланхолию и докажу, что помимо князя в мире есть другие мужчины! Я найду для тебя импресарио, и ты снова заблестишь на сцене!

– Благодарю Элиза, благодарю, но нужно ли мне все это?

– Ты еще спрашиваешь? Мы завтра же поедем в центр Парижа и выберем себе самые прекрасные платья и шляпки, а маленького Дмитрия оставим на Мари и тетушку Женевьев.

На следующий день около девяти утра, Жюли в сопровождении Элизы Эттель поехала в центр Парижа. С развалом Российской империи во многих парижских округах, магазинах и заведениях работали русские эмигранты, что существенно облегчало покупку продуктов, продовольствия и одежды.

Подруги побывали в ресторане, выбрали себе пару шляпок и в сущности Элиза, а Жюли купила себе лишь платье и пару погремушек для маленького Дмитрия. Затем они задержались на экскурсии в саду Тюильри, таким образом, немного повеселев и забыв о своих трудностях, Жюли провела первую половину дня.

– Моя дорогая, мне так стыдно, но я вынуждена тебя покинуть! – проговорила Элиза, обнимая Жюли.

– Что такое? Почему? – спросила Жюли, обнимая мадам Эттель в ответ.

– Месяц назад я познакомилась здесь с парижским миллионером, – начала Элиза. – Он молод, красив, а главное свободен и явно очарован мной! И сегодня у нас с ним встреча, – улыбаясь, закончила она.

– Так значит, мне ехать домой без тебя? – улыбаясь, проговорила Жюли.

– Да, прошу, и…. захвати еще мои шляпки! А тетушке скажи, что я… ну, придумай что-нибудь, я доверяю тебе! – вся светящаяся от предстоящей встречи, говорила Элиза.

– Хорошо, хорошо, все так и сделаю, – отвечала Жюли.

Оставив Элизу одну за столиком в ресторане, танцовщица села в автомобиль, и он покатил прямо на улицу Риволи. Сидя на заднем сидении, Жюли разглядывала прохожих не спеша шагающих в разные направления. Вдруг ей показалось, что она видит знакомую фигуру и как в наваждении, крикнула шоферу:

– Останови! Останови! Ради Бога, останови автомобиль!

Шофер повиновался и сразу же попытался остановить, но автомобиль не среагировал на такие быстрые команды и проехал еще немного. Наконец остановившись, Жюли вырвалась из автомобиля и перебежала на противоположную улицу. Фигура, которая вдруг ей показалась знакомой, обернулась на голоса прохожих, и какого же было огорчение девушки, когда вместо ожидаемого человека она увидела совершенно другого, невзрачного мужчину, лишь отдаленно напоминающего со спины Дмитрия Павловича.

Поникшая, она перешла улицу и села обратно в автомобиль.

– Поехали домой, я поскорее должна увидеть своего ребенка.

– Кого вы увидели, госпожа? – спросил шофер явно настроенный на беседу.

Но собравшись ответить, Жюли посмотрела на окно автомобиля и на минуту, ее глаза встретились с глазами мужчины, в котором она узнала Дмитрия Павловича, остановившимся возле автомобиля. Да, это был он! Теперь девушка точно не могла ошибиться! И словно безумная, она вылетела из автомобиля.

– О боже, Дмитрий, это ты! Это ты! – она подбежала к нему, обнимая его. – Боже мой, я думала, что никогда тебя больше не увижу! Как же ты изменился! Боже мой! Это ты, ты! Жизнь моя, любовь моя! Как ты нашел меня?

Перед ней действительно стоял князь, и он действительно изменился. Он больше не походил на юношу – подростка. Теперь перед танцовщицей стоял возмужавший, взрослый, уверенный в себе мужчина в смокинге, без офицерской формы.