Текст книги "Когда меня ты позовешь (СИ)"
Автор книги: Мюллера.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
– Вы давно здесь, Дмитрий? Я бы хотел предложить нам всем троим поскакать до лесополосы, если конечно дамы не будут против, ведь я убежден, что у них найдутся темы для обсуждения, – оглядывая всех, говорил Александр Львович.
Дмитрий Павлович собирался возразить, ведь он хотел до конца обучить Жюли верховой езде, но предпринимательница одобрила предложение Казем-Бека, уверяя, что еще будет время. И трое мужчин поднявшись в седло, поскакали к лесополосе.
Женщины в это время прошли в сад, расположившись на ближайшей лавочке и прячась от солнца.
– Жюли, так почему же вы оставили свою сценическую деятельность? – задала вопрос София, стоя рядом с княгиней.
– Это все статья, да? – вопрошала Леонида Георгиевна, хватаясь за шляпу и укрываясь от солнечных лучей. Но видя, как меняется выражение лица у Жюли, она воскликнула: – Право, княгиня, все мы знаем про эту статью, ничего уж не сделаешь!
– Нет дамы, статья здесь не причем. Я решила отказаться от этой деятельности, так как поняла, что одними выступлениями мне ничего не добиться.
Жюли попыталась как можно естественнее выговорить это. Ее лицо приняло серьезный вид.
– Наверное, вы очень хорошо танцевали, – продолжала София. – Моя мать бывала на вашем выступлении еще в России и говорила, что вы божественна на сцене! У вас было много поклонников? За вами ведь не один князь ухаживал, верно?
– Ну что вы, мадам…
– И из всех вы выбрали именно Дмитрия! – восклицала София, скрещивая руки на груди и закрывая глаза.
– София, не мучайте княгиню своими вопросами, – отрезала Леонида Георгиевна. – Лучше посмотрите, что наши красавцы-мужчины вытворяют возле лесополосы!
Взгляды женщин обратились к лесополосе. Дмитрий Павлович, Владимир Кириллович и Александр Львович неустанно направляли лошадей в разные стороны, делая повороты и ускоряя шаг. Затем, они заметили в руках князей мяч и заключили, что те принялись играть в поло.
– Ох, как жарко! – пролепетала Леонида Георгиевна, зайдя обратно в тень. – Жюли, расскажите мне, есть ли у вас дети? Князь сказал, что вам нужно поставить на ноги еще своих детей.
– Да, – улыбнулась Жюли, вспоминая детей. Она очень за ними скучала и с нетерпением ждала возвращения в Париж. – Моему старшему сыну Дмитрию сейчас двадцать один год и он учится в университете, а младшей дочери Мелани – двенадцать. Она ходит в местный лицей, очень любознательная и умная.
– А есть ли фотографии? – заглядывая в глаза Жюли, заинтересованно спросила София.
– О, сейчас поищу!
Жюли опустила руку в маленькую сумочку и вытянула оттуда миниатюрную фотографию Дмитрия.
– Как же он похож на князя! – изрекла Леонида Георгиевна, беря фотографию в руки.
– Фотографии Мелани у меня, к сожалению, нет, но она светловолосая, милая и красивая девочка. Думаю, она пошла в мать Дмитрия, Александру Георгиевну.
София и Леонида Георгиевна все рассматривали фотографию старшего сына Жюли и умилялись сходству с великим князем, когда в сад вбежал запыхавшийся Казем-Бек. Его лицо, на котором был написан ужас, все искривилось, а в глаза читался страх.
– Случилось несчастье! Дмитрий Павлович…
При упоминании мужа Жюли машинально встала и, выхватив фотографию у женщин, впилась глазами в Александра Львовича.
– Что случилось, Александр Львович? Что с моим мужем?
– Княгиня, Дмитрий упал с лошади и скорее всего, он повредил спину, нам нужно вызвать врачей.
– Где он сейчас? – судорожно спросила Жюли и выбежала на равнину, побежав к лесополосе. Казем-Бек рванулся за ней.
Добежав, увидев мужа лежащим на земле, она вскрикнула, наклоняясь к нему и хватая его за плечи.
– Как так получилось? Как так получилось? – повторяла она.
Владимир Кириллович молчал, наблюдая за Жюли и придерживая лошадей.
– О, мой Бог! – Жюли присела рядом с мужем, держа его за голову. – Мой милый Дмитрий, скажи мне, скажи, сильно больно?
Дмитрий Павлович беспомощно лежал на земле и не мог пошевелиться. Он пытался что – то сказать, но от болевого шока не мог ничего внятного выговорить.
– Все будет хорошо, я рядом, я здесь, – говорила Жюли, гладя мужа по голове. – Александр Львович, – обратилась она к Казем-Беку пришедшим следом за ней, – врачей! Срочно! Врачей!
– Да, да, миледи, дамы уже побежали за врачами, сейчас они будут!
– Нельзя его так оставлять, нельзя! Нужно куда – то его переместить! – восклицала Жюли.
– Княгиня, если Дмитрий повредил позвоночник, то любое действие доставит ему боль, лучше оставить все так, как есть до прихода врачей, – взял слово Владимир Кириллович.
– Вы хотите оставить его на сырой земле? – негодующе закричала Жюли и, посмотрев на Дмитрия, заплакала.
– Моя Жюли не плачь, – с трудом пробормотал Дмитрий, – не плачь.
Он попытался коснуться ладонью ее лица, но острая и щемящая боль помешала и он застонал. Минут через пятнадцать – двадцать появились врачи. Положив Дмитрия Павловича на носилки, они увезли его в ближайший госпиталь Салоников, не говоря ничего о том, насколько опасно его падение и угрожает ли оно жизни великому князю.
Вскоре выяснилось, что падение не угрожает жизни князю и это всего лишь небольшой ушиб, однако требовалось лечение и постоянный отдых. В такой ситуации оставаться в Греции больше не было смысла, да и Жюли сильно переживая за мужа, решила немедленно возвращаться в Париж к детям и ожидавшей их тетушке Женевьев.
В начале декабря супруги вернулись в Париж, и Жюли неотрывно была рядом с Дмитрием, отмечая его явные улучшения. С помощью мадам Дэглуа, а в особенности детей, которые непрерывно находились рядом с отцом, князю действительно стало лучше, и он пообещал, что больше никогда не будет играть в поло, сидя верхом на лошади.
Но как только Дмитрий Павлович восстановился и вернулся к прежней жизни, в Европе грянула Вторая мировая война. 1 сентября 1939 года Германия напала на Польшу и французы, обеспокоенные, массово покидали города. Дмитрий и Жюли не менее встревоженные острой политической обстановкой также решили уехать. Вследствие падения у великого князя обострился туберкулез, зачатки которого он имел еще с детства. И в начале 1940 года Дмитрий вновь почувствовал себя хуже.
Понимая, что с отъездом медлить больше нельзя и в любой момент может случиться что – то ужасное с мужем, Жюли на время закрыла свой антикварный магазин в надежде вернуться туда. Младшему Дмитрию и Мелани пришлось покинуть учебные заведения. Дома на улицах Риволи и Сент-Оноре вынуждены были продать, а вместе с тем Дмитрий Павлович также продал свой замок Бомениль некоему финансисту и библиофилу Жану Фюрстенбергу. На полученные деньги супруги уехали вместе с мадам Дэглуа в нейтральную Швейцарию, положив Дмитрия Павловича в горный санаторий «Шацальп» в Давосе.
В этом восточном городке на реке Ландвассер они сняли небольшой домик, укрываясь от начавшейся войны и желая поскорее поправить здоровье великого князя.
Между тем как говорил Владимир Кириллович и Александр Львович, беспокоиться все – таки следовало и особенно партии младороссов. Начавшаяся война практически парализовала их работу, которая теперь уже обходилась без денег Дмитрия Павловича и главного деятеля Казем-Бека. Партия, находившаяся тогда во Франции, в сущности, оказалась в двояком положении: с одной стороны, они были против нацистов, но с другой, являлись весьма подозрительными для французских властей, ведь именовали себя «советской партией».
В конце концов после того как Франция и Великобритания объявили войну Германии, младороссы предложили себя в полное распоряжение французских властей, однако власти отказались и заключили, что лучше всего будет распустить Союз молодой России. Тем не менее, перестраховавшись, французская полиция начала аресты младороссов и схваченных, их отправляли в концлагерь Берне д Арьеж.
Вскоре большинство из них было освобождено под игом немецких оккупантов. И опасаясь преследования со стороны немцев, Александр Казем-Бек эмигрировал в Испанию, а затем в США попытавшись начать там новую жизнь. Но, несмотря на запреты и недоверие французских властей многие младороссы приняли участие в освобождении Европы от нашествия нацистской заразы.
========== ГЛАВА XIV ==========
Еще с середины XIX века Давос славился своим полезным микроклиматом для больных легочными заболеваниями, а в середине XX века обрел популярность как горнолыжный курорт. В этом доброжелательном и гостеприимном городке много проводилось мировых чемпионатов и турниров.
Однако в годы Второй мировой войны Швейцария стала убежищем для многих эмигрантов спасающихся от нацистских захватчиков. В то же время свою масштабную деятельность развернули санатории.
В одном из таких горных санаториев в пятиэтажном здании с большим задним двором для прогулок и зимним садом пристроенным около фасада, находился на лечении Дмитрий Павлович. Зимний сад представлял собою застекленное помещение средних размеров из деревянного каркаса, и всякий кто хотел отдохнуть, мог прийти туда.
Равномерный прогрев помещения и нормальная влажность воздуха доставляла не только комфорт растениям, находившимся там, но и больным, все чаще и чаще посещая его. Специально для больных в саду обустроили плетеные кресла и стулья, а по углам – столы на которых можно было играть в настольные игры наподобие шахмат, шашек, нард и так далее. Через огромные окна поступало достаточно света и, в общем, сад был действительно хорошим местом отдыха, предоставляя большое удовольствие лечащимся, чем их собственные палаты.
В саду прекрасно росли алоэ, бугенвиллии, всевозможные виды папоротников, японский рододендрон, миниатюрные розы группы патио, фуксии, финиковые пальмы и цитрусовые молодые деревья. На одном из таких плетеных кресел вокруг которого обвились фуксии с миниатюрными розами и пальмами сидел великий князь Дмитрий Павлович, разговаривая со своим доктором.
Дмитрий, постаревший, с усталыми глазами и бледным лицом одетый в белые штаны и голубенькую кофточку держал в руках стакан с водой, а его плечи покрывал шерстяной пиджак. Доктор стоявший возле него, пристально вчитывался в бумаги находившиеся в папке которую крепко сжимал в своих руках.
Ханс Шатлер – выходец из Норвегии, приехавший в Швейцарию пять лет назад и обосновавшийся в Давосе уже как три года, занимал должность одного из главных и квалифицированных специалистов в горном санатории, куда положили великого князя. Среднего роста, хорошо сложенный, с темно-зелеными глазами и темными волосами, щетиной, продолговатым лицом. На его лбу и около глаз выступили морщинки, хотя, в ту пору ему исполнилось только сорок, но напряженная работа давала о себе знать. Ханс все время носил с собою очки, так как без них ничего почти не видел.
Работники всегда ценили его как ответственного, умного доктора, а пациенты просто обожали. С ними он всегда был добродушным, внимательным, терпеливым и искренне желал всем помочь и вылечить, и на счету у Шатлера не было ни одного случая, когда пациент умирал, а его лечение не помогло. С таким воодушевлением Шатлер взялся за князя намереваясь вылечить его окончательно.
И – чудо! Под пытливым руководством доктора состояние Дмитрия поистине преобразилось, и Романов выздоравливал на глазах. На бледность, худобу, мешки под глазами практически никто не обращал внимания, ведь все считали, что это всего лишь побочные симптомы из-за слабости князя. По сути, так оно и было. И вот сейчас сидя в кресле и держа стакан воды князь улыбался, слушая доктора.
– Доктор Шатлер, раз я чувствую себя совершенно здоровым, позволите ли вы спуститься мне в город? О, не волнуйтесь, я не один это сделаю! Я жду сестру и жену, – восклицал Дмитрий.
– Ну что же князь, я и вправду вижу, что вы здоровы. Раз так, то конечно! Воздух города пойдет вам на пользу! – расплываясь в улыбке, говорил доктор Шатлер. – Единственное, что я порекомендовал бы вам, не гулять слишком долго. Каждый день понемногу бывать на воздухе и увеличивать при этом физические нагрузки.
– Да, конечно, вы правы. Теперь я буду особенно следить за своим здоровьем, – отвечал Романов.
– Но несмотря ни на что князь, покой и отдых вам прописан, и я настаиваю, чтобы вы также проходили процедуры которые я вам ранее назначил.
Между ними на минуту повисла тишина.
– Куда собираетесь после выздоровления? Останетесь ли вы здесь или куда – то отправитесь? – спросил Ханс.
– Я еще не знаю, – ответил задумчиво Дмитрий. – В Европе война, думаю, лучшим решением будет остаться здесь до ее окончания, а там посмотрим. Нашим домом был Париж, а сейчас и его нет.
– Понимаю вас, – проговорил доктор и вздохнул.
Он вспомнил свое прошлое и то, из-за чего ему пришлось покинуть свою родину. Ханс хотел рассказать об этом князю, все-таки месяцы лечения сблизили их и Дмитрий не мог не расположить к себе Ханса, а тем более доктор восхищался великим князем, ведь перед ним стоял сам двоюродный брат покойного русского императора Николая II!
Решившись все же поведать Дмитрию об этом, он собрался заговорить, но Романов отвернувшись от доктора Шатлера, увидел вдалеке свою сестру и жену с дочерью, и резко вскочив с кресла, подбежал к ним.
– Дмитрий! Я так рада тебя видеть! Как ты? Я слышала, что тебе лучше с каждым днем!
Мария Павловна с завитыми волосами, одетая в темное бархатное платье, держа в левой руке сумочку, обняла брата и долго не выпускала его из объятий, расспрашивая о том, как проходит лечение и хорошо ли ему живется в санатории.
Узнав про то, что ее брат болен Мария немедленно поехала в Швейцарию, привезя с собою кое – какие теплые вещи для Дмитрия, а Жюли вместе с детьми ее встретили. И вот теперь, наконец, приехав, волнение за брата отступило, и Мария Павловна радовалась, видя, что здоровье князя в хорошем состоянии.
Жюли же стояла позади княгини и улыбалась встречи мужа с сестрой. Около нее пристроилась пятнадцатилетняя Мелани, приобретавшая все более взрослые черты фигуры и превратившаяся в настоящую красавицу с миловидным лицом.
– Доктор, скажите, какого состояние моего мужа? – обратилась громко Жюли к Хансу Шатлеру, чтобы Дмитрий с Марией услышали ее вопрос.
– Моя Жюли, – улыбаясь, проговорил Дмитрий, подходя к ней и обнимая. – Как видишь, я прекрасно себя чувствую!
– Да княгиня, князь говорит правду, – произнес доктор Шатлер. – Его состояние действительно сейчас стабильно. И если так пойдет дальше, то совсем скоро он полностью будет здоров.
– Это замечательно! – заметила Мария Павловна и посмотрела на брата.
– Папа! – воскликнула Мелани и, подойдя к отцу, обняла его.
– А где Дмитрий с мадам Дэглуа? – спросил князь, обнимая дочь.
– Дмитрий остался с тетушкой Женевьев, – сказала Жюли. – Последнее время у нее скачет давление и она сейчас больше отдыхает, а Дмитрий присматривает за ней.
Через четверть часа, находясь в зимнем саду, Дмитрий Павлович поведал всем домашним, что хотел бы прогуляться по городу, но не все поддержали его идею. Мелани с Марией Павловной охотно согласились, уверяя, что это пойдет князю на пользу, но Жюли же отнеслась к этому отрицательно. Она считала, что январский холодный воздух никак не поможет мужу, даже если он и горный, а наоборот, сделает только хуже.
Но так как Мелани очень хотела увидеть Давос, и на этом настаивал Дмитрий, то Жюли согласилась, хотя и в душе опасалась самого худшего.
Вечерело. Покрытые снегом ели величественно стояли на склонах, небо, полностью затянутое серыми тучами не давало пробиться последним лучам солнца, скрывая их. Под толстым слоем снега угадывались очертания кустов, камней, упавших деревьев и впадин. Городские дома окутали сказочные огоньки, повсюду излучая свет, и внутри Давоса жизнь только началась. Дети скатывались с гор, и везде слышался их звонкий смех, а взрослые сидели по ресторанам, греясь и шумя.
На улице было довольно холодно и ледяной, стальной воздух заставлял людей еще больше закутываться в меховые шапки и шарфы. Дмитрий Павлович с сестрой и Жюли под руку с дочерью не спеша прогуливался по одной из заснеженных, безлюдных улиц Давоса, когда навстречу им попался уютный ресторан, из которого ароматно пахло корицей.
Конечно же, Дмитрий не мог упустить такой шанс и сразу же повел всех своих спутниц внутрь ресторана, угощая вкусностями и вином. Князю хотелось почувствовать тот вкус жизни, от которого он так отвык, проведя много месяцев в санатории и не имея возможности лакомиться более изысканными блюдами. Пробыв час в ресторане, и утолив голод, они направились к горам.
Альпы гордо раскинулись по всему Давосу, и в ночной темноте казалось, будто это были не горы, а сами великие титаны снизошли на землю и смотрели на горожан своими пристальными взглядами.
Завидев неподалеку горнолыжную трассу, Мелани захотела скатиться с нее и, согласившись с дочерью, Романов также с удовольствием решил сам прокатиться.
Стало интересно и Жюли, и ни разу в своей жизни не скатываясь, теперь она съехала вместе с дочерью и мужем, а потом к ним присоединилась и Мария Павловна. Довольные, веселые, весь остаток вечера они провели в дружном семейном кругу, а особенно обрадовались когда, наконец, сын князя Дмитрий смог отлучиться от тетушки Женевьев.
Дмитрий мужественный, окрепший физически, став выносливее и породистее, как и его отец был настоящим красавцем. В нем сочетались благородные черты Романовых вместе с изяществом и точеностью фигуры своей матери. Но сегодня он был огорчен и озабочен и его черты лица приобрели не свойственную ему флегматичность, рассказывая о состоянии мадам Дэглуа.
– Она очень плоха, у нее низкое давление и сухой кашель. Совсем ничего не ест, постоянно лежит. Я думаю, нет, мне даже страшно думать, что утром она может не проснуться! – подходя к Жюли, он спросил: – Мама, почему мадам Стилл совсем не интересуется своей тетушкой?
– Дмитрий, она ничего не знает о болезни мадам Дэглуа. Мы с ней давно не общались, и Элизу она потеряла из виду, – ответила княгиня.
– Тогда нужно оповестить ее, – заявил Дмитрий. – Сейчас тетушка Женевьев уснула и надеюсь, за ночь с ней ничего не случиться. За всеми этими хлопотами я забыл о тебе, отец. Как ты? Мама говорит, что тебе лучше и я этому рад! Жалко, что я не смог с вами прогуляться по городу!
– Да сынок, – улыбчиво подтвердил князь, – мне намного лучше. С окончанием войны мы вернемся в Париж, и вы с Мелани продолжите обучение.
Далее они поделились планами на будущее и уже представляли, как всей семьей поедут летом в солнечную Италию на Адриатическое море.
Рано утром, когда все еще спали, а новая волна снега завалила город, раздался телефонный звонок. Звонили настойчиво и Жюли, проснувшись, в душе негодовала, почему до сих пор никто не подошел к телефону. Неохотно поднявшись из теплой постели все еще сонная, она поползла в гостиную к телефону, накинув на себя один лишь халат.
– Я вас слушаю, – полусонная пролепетала Жюли.
– Княгиня? Это вы? Приезжайте в санаторий немедленно, вашему мужу вновь стало хуже! – женщина узнала голос доктора Шатлера.
– Что? – выпалила она, но тут же все поняла, и ее сон сняло как рукой. – О боже! Я еду! – бросила она и побежала в комнату за своими вещами.
Напряжение которое Жюли испытывала сидя на лавочке около палаты мужа, неизменно росло. Она уже не могла ждать, и ей думалось, что еще минута, и она ворвется в двери палаты, чтобы, наконец, увидеть Дмитрия. Доктор Шатлер войдя в палату мужа, находился там всего минут пятнадцать, а женщине представлялось, что целую вечность.
Вдруг Жюли услышала тревожные шаги в конце коридора и увидела Марию Павловну, идущую к ней.
– Жюли, ты так неожиданно подорвалась, мы все перепугались, – начала княгиня. – Я оставила детей дома и примчалась сюда. Есть какие – то поводы для беспокойства?
Но Жюли молчала, будто проглотив язык, и лишь печально смотрела на сестру мужа.
– Что – то с Дмитрием? – и присев рядом с княгиней, Мария посмотрела на Жюли. – Что с братом?
– Мне толком ничего еще неизвестно. Я прибежала сюда, доктор Шатлер вошел в палату Дмитрия, но меня не пустил. Сейчас я его жду, чтобы он ответил на все мои вопросы касательно состояния мужа.
– Что же, подождем вместе, – проронила Мария Павловна и сжала руки Жюли. – Успокойся, не надумывай себе ничего лишнего.
Спустя тех же пятнадцати минут из палаты великого князя вышел доктор Ханс Шатлер и угрюмый, он подошел к княгиням.
– Ну что? – поднявшись, нетерпеливо задала вопрос Жюли.
– Княгиня, ваш муж в плохом состоянии. К сожалению, туберкулез находится на последней стадии и осложнен плевритом с начинающейся уремией, а также прогрессирующей горловой чахоткой и мне очень жаль, но я делаю все возможное, но боюсь, что впервые в моей практике я ничем не смогу ему помочь.
Вскрикнув, Мария Павловна прижала ладонь к губам и посмотрела на доктора, а Жюли обернулась и ее застывшие глаза устремились на великую княгиню.
– Я могу его увидеть? – спросила Мария Павловна.
– Нет. Сейчас князь отдыхает, и я прошу не беспокоить его. Я оповещу вам, когда его можно будет навестить.
– Пообещайте мне, доктор Шатлер, что вы спасете его! Пообещайте мне, что с ним все будет хорошо! Обещайте мне, обещайте! – закричала Жюли, умоляюще смотря на Ханса.
– Княгиня, я сделаю все возможное, но не могу вам этого обещать в связи с осложнениями, про которые я только что сказал. Идите домой, и отдохните, а я позже вам позвоню, – спокойно сказал доктор Шатлер и направился вглубь коридора.
– Жюли, дорогая моя, пойдем. Мы все переживаем, но так ты только изведешь себя. Да поможет нам Бог!
Мария Павловна обняла женщину, и они не спеша побрели к выходу из санатория. Но Жюли не могла успокоиться. Она все время мысленно возвращалась к палате мужа, представляя его, и от этого ее волнение и нервозность только возрастали, а глаза наполнялись слезами.
Весь февраль прогнозы были неутешительными. Дмитрию Павловичу становилось хуже с каждым днем и весь месяц все были как на иголках. К нему никого не пускали ввиду лечения, которое все равно никакого результата не давало. Промучавшись весь февраль, было понятно, что великому князю уже более не жить и когда это случиться, оставалось лишь вопросом времени.
В первых числах марта в Давосе особенно была прекрасная погода. Несмотря на огромные завалы снега, потеплело, и солнце все чаще выходило из-за серых туч, освещая маленькие кристаллики льда на ветках и спящих растениях. Жюли с детьми и Марией Павловной неустанно дежурили у палаты Дмитрия Павловича, когда из нее вновь вышел доктор Шатлер и, подойдя к ним полушепотом, проговорил:
– Сожалею, что я больше ничем не могу помочь великому князю. Лечение и препараты – все бессмысленно и не сегодня, так завтра, он покинет нас. Поэтому я думаю, вам пора с ним попрощаться, прежде чем его мучения закончатся. Сейчас он в сознании и надеюсь, что сможет говорить. Только заходите по очереди, не громко и будьте мужественны.
С этими словами он поцеловал руки княгиням, как бы прося у них прощение за то, что он не смог спасти великого князя.
Первыми в палату вошли дети – Дмитрий и Мелани. Их долго не было и, выйдя, молчаливые, они держались вместе и вытирали слезы. На все расспросы Жюли о муже они молчали, начиная еще больше плакать и даже Дмитрий, всегда стойкий во всех ситуациях не мог удерживать слезы.
Следующей в палату вошла Мария Павловна. Жюли слышала тихие голоса и всхлипывания княгини, но затем вернулась и она – потрясенная, остолбеневшая, держа около лица платочек которым вытирала от слез глаза, она сказала:
– Жюли, он хочет тебя видеть. Непременно хочет. Скорее иди.
Открыв дверь, Жюли за месяц неведенья наконец-то вошла в палату мужа. В палате было темно и душно, задернутые занавески не пропускали света и окна, не открывающиеся, не могли впустить свежий воздух. Стоя все еще около двери Жюли рассмотрела мужа: он лежал на спине, мертвенно-бледный, с желтоватым оттенком лица, лежал неподвижно, и его слабые руки растянулись вдоль туловища. Княгиня сделала несколько шагов.
– Я скоро умру… – женщина услышала тихий голос Дмитрия и затрепетала. – Жюли, подойди ближе, я хочу в последний раз насмотреться на тебя.
Бывшая танцовщица подошла к кровати и присела на ее край. Перед ней лежал князь: такой родной и все также горячо любим ее сердцем и, взяв его руки, она упала к нему на грудь.
– Дмитрий, я хочу поблагодарить тебя за то, что ты дал мне все, чего я желала.
Князь улыбнулся, а она плача, целовала его руки.
– Я люблю тебя, моя Жюли. Чтобы там ни было в нашем прошлом, сколько бы я не причинил тебе боли, но я всегда любил только тебя одну. Помнишь нашу самую первую встречу в Юсуповском домашнем театре? Тогда я еще и не мыслил, что моя жизнь измениться, как только я встречу тебя.
Говоря эти слова, Дмитрий Павлович левой рукой касался лица жены, гладя ее волосы.
– Зачем ты все это мне говоришь? – вытирая слезы, лепетала Жюли. – Если нет такого лекарства, способного вылечить тебя, то я вылечу тебя своей любовью. Обещаю, я всегда буду рядом. Моя любовь будет твоим лекарством. Я буду твоим лекарством.
Женщина заметила, как рука мужа постепенно сползла вниз и сам он, замолчал, но все еще улыбался.
– Нет! Не оставляй меня! Дмитрий, не оставляй!
Зарыдав, она уткнулась лицом в его грудь, гладя по голове и целуя его безучастное лицо. Все еще будто живой но, неподвижно лежа, он закрыл глаза и его улыбка исчезла. Жюли подняла руки ладонями вниз, в ту же секунду растормошив Дмитрия и касаясь пальцами его тела, пыталась привести его в исходное состояние.
– Дмитрий! Ну же, посмотри на меня, посмотри!
Но мало-помалу тряся мужа и осознав, наконец, что Дмитрий мертв, княгиня резко встала с кровати и, поднеся руки к губам, прижав их к подбородку, заревела. Ее глаза и руки судорожно бегали и, все еще не приняв и не поверив в смерть мужа на своих глазах, она истошно закричала, закрывая лицо руками и хватаясь за голову, упала на колени.
– Дмитрий! Мой милый Дмитрий!
Кинувшись к великому князю, Жюли обняла его обеими руками
и шепча его имя, прильнув к его лицу, хотела почувствовать то последнее тепло, исходившее от него и покидавшее одновременно.
Сидя на лавочке около палаты Мария Павловна с детьми взволнованно ожидали Жюли, когда услышали из палаты неистовые крики и безудержный плач танцовщицы. Вздрогнув, переглянувшись с детьми, они заключили, что князь только что умер.
– Папочка! – воскликнула Мелани и заплакала, уткнувшись в шею брата и хватаясь за его рукава.
Дмитрий крепко прижал к себе младшую сестру, успокаивая ее. Его лицо было спокойным, и только самый внимательный мог бы рассмотреть слезу, скатывавшуюся у него по щеке. Мария Павловна обняла двоих детей, целуя Мелани и закутав свою руку в ее длинные белокурые волосы.
Последующие дни для Жюли оказались тяжелым испытанием. Подготовку к похоронам она не выдерживала, а слабость и слезы подступившие душили ее и, видя жену брата в таком состоянии, Мария Павловна взяла все на себя. Снова похолодало, солнце запряталось, и на землю вновь опустились огромные сугробы снега, занесшие дороги и, не давая свободно передвигаться.
Похороны были назначены на третий день после смерти Дмитрия Павловича и к обеду сани, запряженные одной лошадью, повезли его гроб на Давосское кладбище Вальдфридхоф. Похоронная процессия, в которой участвовало всего четыре человека, длилась недолго ввиду холодной погоды и как только гроб опустили в замерзшую землю, Мария Павловна собралась уйти с Дмитрием и Мелани, однако Жюли их остановила.
– Давайте еще немого постоим, – проговорила она и подошла к могиле, прижав руки к груди и прошептав французскую молитву.
Жюли уже не смыкая глаза как три дня, была слишком возбуждена и любое неосторожное действие или слово могло ввести ее в истерику, так что Мария Павловна с детьми принялись ждать ее, также шепча молитвы.
Бывшая танцовщица выглядела неважно. Бледная, с обветренной кожей она совсем не прикрывалась шарфом. Ее красные, опухшие от слез глаза продолжали лить слезы, а потрескавшиеся губы от холода все еще шептали молитву. Вдруг она присела на корточки и положила левую ладонь на могилу. Казалось, будто она совсем не чувствовала снега и холода, разливавшегося по телу.
– Жюли, пойдем, – сказала Мария Павловна и, подойдя к золовке, подняла ее. – Ты простудишься, пойдем скорее, пожалуйста.
Повинуясь сестре мужа и обессиленная противостоять, княгиня направилась к детям и все вчетвером, пытаясь согреться, в полном молчании побрели в свой домик близ реки Ландвассер.
========== ЭПИЛОГ ==========
С окончанием Второй мировой войны принесшей так много потерь и боли всему миру, Жюли с детьми и Марией Павловной собрались вернуться обратно во Францию, но новое несчастье парализовало их намеренье. В конце 1945 года скончалась Женевьев Дэглуа. Последние месяцы оказались особенно тяжелы для мадам, и больше не выдержав, ее сердце остановилось.
Тетушку Женевьев похоронили на том же кладбище что и великого князя и в 1947 году Жюли, наконец – то вернулась с детьми в Париж. После войны Франция приходила в себя и всеми фибрами своей души княгиня любила этот город и страну, в которой родилась и выросла. Сняв небольшую квартиру в пригороде Парижа и обставив все по – своему вкусу, Жюли принялась за свой заброшенный и забытый всеми антикварный магазин.
С того момента как она покинула его прошло немало лет, но он все еще стоял и ждал предпринимательницу. Опустевший, одинокий, весь покрытый пылью, женщина понимала, что потребуется много времени и денег для его восстановления и безупречного вида, однако денег не было.
Конечно, обратиться вновь за помощью и деньгами к Юсуповым Д’Эпинье не могла, так как давно потеряла с ними связь. К тому же, ей было стыдно просить и тревожить их. На помощь откликнулась Мария Павловна, предоставив небольшую сумму заложив при этом пару своих украшений и помогая Жюли реставрировать магазин, утративший свою прежнюю привлекательность.
Когда более-менее магазин открылся и начал функционировать, а на продажи выставились антикварные вещи и возобновились партнерские отношения и доставки, приносящие прибыль, Жюли захлопотала по магазину и Мария Павловна довольная, что помогла, попрощалась с золовкой и уехала из Парижа.
Ненадолго побывав в Европе, она перебралась в Германию и поселилась вместе с сыном в имении на острове Майнау в акватории Боденского озера, унаследованном от отца.
Так в начале 1950-х годов Жюли вернулась в прежнюю колею своей предпринимательской деятельности, все более разворачивая дело и получая за это вполне хорошие деньги. Вскоре она переехала из пригорода Парижа в район Монмартра, купив, на сей раз большую квартиру с видом на весь город.
Старший сын Жюли Дмитрий сразу же после возвращения в Париж возобновил учебу на юридическом факультете, в дальнейшем став парижским адвокатом. В конце 50-х Жюли узнала о тайном романе сына с племянницей Казем-Бека Софией, эмигрировавшим в далекую Америку.
