Текст книги "Когда меня ты позовешь (СИ)"
Автор книги: Мюллера.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
Она вдруг замолчала и поникла.
– А что он, Элиза? Прошу, продолжай…
– Он долго молчал, а затем с вежливой тактичностью сказал, что видел во мне только подругу приятную во всех отношениях. И что любил он меня только как друга и никогда он не сможет посмотреть на меня как на что-то большее… – она запнулась. Жюли чувствовала, как нелегко ей говорить эти слова, как они были ей комом в горле. – И что он нашёл свою спутницу и скоро женится на ней, и она племянница императора! – она заплакала с новой силой. – Он извинился и добавил, что мы можем, как и прежде оставаться друзьями, если я захочу…
Я не захотела! Я выбежала оттуда и сказала, что или он будет со мной, или он больше никогда меня не увидит и что он ещё пожалеет. Я поняла сейчас, что глупо поступила сделав так, да? – но видя, что Д’Эпинье не отвечает, она продолжила: – но таков мой нрав Жюли, таков мой темперамент! Все или ничего! Или он мой или нет!
Я лучше умру от боли, чем позволю ещё раз увидеть ему себя! Но до чего же нестерпимо! Я больше никогда его не увижу… не коснусь его руки, не увижу улыбку, глаза, не буду с ним смеяться! Что же я наделала!
– Ты все правильно сделала моя дорогая, – проговорила Жюли. – Он должен понимать, что для тебя это не приемлемо оставаться далее в таких зависимых для тебя отношениях.
Элиза продолжала плакать и обнимать подругу, а затем проговорила по-французски:
– Julie, que dois-je faire? Aidez-moi à l’oublier. Je ne vais pas m’endormir avec des pensées de lui. En fermant les yeux comme un fantôme, je le vois. Comment pouvez-vous cesser de l’aimer de force? Je ne peux pas … (1)
– Элиза, бесценная моя, ты забудешь его! Когда мы уедем отсюда я обещаю тебе, что я сделаю все, чтобы отвлечь тебя от Петербурга и Феликса!
– Ох, Жюли, ты не знаешь ещё всего! Послушай меня, я хочу тебе рассказать. Вернувшись сюда вся возбужденная, я попыталась открыть свою дверь и она легко мне поддалась. Я зашла и увидела теперь уже на кровати вновь эти фиалки! Отбросив их, я зарыдала. Ещё кто-то пробрался в мою комнату! Затем я увидела перед собой лакея Михаила! Я тебе о нем не говорила, но этот парень появился в моем доме недавно. Он должен был несколько раз в неделю убирать мой дом.
– «Вас кто-то обидел, мадам? Я могу помочь?» – начал он.
Я прокричала, чтобы убирался. Тогда он подошёл ко мне и, взяв фиалки, сказал: «О мадам, эти фиалки оставлял я! Я, ваш скромный слуга и поклонник! Элиза, вы очаровательная, прекрасная девушка и я безумно люблю вас! Если вы будете плакать, то мое сердце надорвется, ведь я не знаю, чем вам помочь, а видеть ваши слезы для меня не вмоготу… я совсем бедный и ничего не могу предложить вам, но если вы согласитесь выйти за меня замуж, мы уедем в мой скромный дом в Москве. Да, я не могу предложить вам богатство, но я сделаю вас счастливой, ведь я готов на все ради вас!» – и пока он это говорил, я смеялась.
– «Почему вы смеетесь, Элиза?»
– «Что ты можешь дать мне, бедняк? Мне не нужен ни ты, ни твой дом! Ищи себе дурочку такую же бедную как ты! И забери свои цветы! Они мне противны! Я никогда не выйду замуж за бедного и уж тем более за тебя!» – с этими словами я кинула ему цветы, и все ещё смеясь, я очутилась здесь, а потом разревелась с новой силой, вспоминая Феликса.
– Это очень жестоко! – выпалила Жюли, услышав о лакее. Девушке безумно стало жалко юношу.
– А мне не жаль! – ответила Элиза. – Ты знаешь, что я никогда не буду с бедным, а просто любовь мне не нужна! Я хочу быть богатой, хочу быть знаменитой, хочу, чтобы все меня любили, а не только тот, за кого я выйду замуж! Но постой, почему ты не рассказываешь мне о себе? Я же знаю, как на тебя смотрит великий князь! Я же знаю, что он безумно тебя любит, раз дарит такие подарки как колье!
Жюли поведала о том, что князь вскоре будет женат на княжне.
– Но ведь он тебя любит…– она снова начала плакать. – Я завидую тебе, Жюли! Завидую! Сам великий князь у твоих ног! Видишь, какая я плохая? Завистливая и жестокая! – с этими словами она ещё больше разрыдалась, а танцовщица поспешила ее успокоить.
– Но это все равно ничего не значит, – сказала Жюли, – Дмитрий женится на Ольге Николаевне.
– Как ты так можешь говорить? Впрочем, я рада, что ты также как и я останешься ни с чем и прости меня, Жюли, за такие слова…
Девушка простила ее. Да, она порою бывала настоящим кошмаром полным грехов, но все же Д’Эпинье любила ее.
(1) – Жюли, как быть? Помоги мне его забыть. Устала я засыпать с мыслями о нем. Закрыв глаза, как фантом, вижу я его. Как его насильно разлюбить? Я не могу…
========== ГЛАВА XIV ==========
Июнь подходил к концу. Приготовления к свадьбе великого князя Дмитрия Павловича и княжны Ольги Николаевны прервались. Неожиданно императрица Александра Федоровна настояла на разрыве помолвки, объясняя это тем, что Дмитрий не скрывая антипатии к Григорию Распутину, не лестно отзывался о нем в высших кругах общества.
Тем самым потеряв былое расположение императрицы, Дмитрий теперь мог делать все, что ему вздумается. Не связанный никакими обязательствами ни перед кем он делал все, что хотел и все то, что было ему по душе. Так, после неудавшейся помолвки он все чаще стал появляться с мадам Д’Эпинье на светских мероприятиях.
В 1913 году Феликс Юсупов женился на племяннице императора Ирине Александровне. Празднество было грандиозное, закончившееся поездкой новобрачных в Израиль. Вместе с тем, в 1914 году на Российскую империю обрушилась Первая мировая война. Россия с воодушевлением и возвышенным патриотизмом отправляла в путь свои первые полки на фронт. Дмитрий Павлович вступил с лейб-гвардией Конного полка, участвуя в походе в Восточную Пруссию. Провожавшая его Жюли с ужасом думала, что, быть может, она видит его в последний раз.
Тем временем, Элиза искала себе какое – то дело, чтобы забыть тоску и заняться чем-то интересным, принести пользу в начинающихся военных буднях, она с энтузиазмом решила поехать на войну в качестве сестры милосердия, чтобы ухаживать за ранеными. Мадам Эттель предложила это и Жюли, и та, надеясь, стать ближе к великому князю на фронте и в случае его ранения быть рядом с ним, согласилась.
Но, не имея образования и каких-либо навыков в медицине, им нужно было сначала пройти обучение. В то время еще не существовало курсов медицинских сестер при обществе Красного Креста, и поэтому девушки сумели договориться получать практические знания в одной из городских больниц, естественно за небольшую плату. Каждый день они ходили туда, а вечером посещали лекции и выполняли практику.
Элизе, поставившей себе цель как можно скорее всему выучиться, все далось легко, и уже вскоре ее можно было отсылать в первый близкорасположенный госпиталь. А вот Жюли вникала в процесс обучения довольно сложно и медлительно, ориентируясь больше на лекции, нежели на практику. Можно сказать, что обе девушки дополняли друг друга, так как если первая забывала теорию, то другая ей подсказывала, и наоборот.
Погрузившись в учебу с головой, танцовщица не забывала о Дмитрии. В первые дни после его отъезда он писал Д’Эпинье почти каждый день, рассказывая, что с ним все хорошо и его полк еще не достиг боевых действий. В ответном письме Жюли поведала ему о том, что проходит курсы сестер милосердия, и «даст Бог, я буду помогать раненым в госпитале. Уповаю на то, что он будет рядышком с твоим эскадроном, моя любовь, где я буду горячо молиться о тебе, о нашей победе, и о том, чтобы мы виделись как можно чаще».
Но Дмитрий Павлович надежды и мечты Жюли не разделял. Он считал, что ей не следует вообще находиться рядом с фронтом, и в письмах неоднократно просил ее оставаться в Петрограде. Вскоре полк с великим князем прибыл в Восточную Пруссию, где сразу же начались ожесточенные бои, и Жюли потеряла покой. Письма от Романова стали приходить реже, и Жюли уже рвалась поскорее приступить к работе.
Несколько дней спустя, когда в Петроград доставили первых раненых офицеров, Жюли с Элизой отправились в госпиталь на свою первую настоящую практику. Чтобы завершить полное обучение, требовалась сдача экзаменов, и в середине августа девушки их сдали. Отбытие медицинской части на фронт, в которой состояли мадам Эттель и Д’Эпинье, было назначено на пятнадцатое августа, а пока они продолжали тренироваться и закреплять полученные знания.
Каждой выдали багаж вещей: несколько серых форменных платьев, белые косынки, которыми они должны были покрывать голову, передники, белые медицинские халаты, хлопковое нижнее белье и хлопчатобумажные чулки. Раскладная кровать, резиновая ванна и несколько тазиков для умывания дополняли их сестринское снаряжение.
Медицинская часть, к которой принадлежали девушки, состояла из шести врачей, десяти медсестер, представителя Красного Креста и двенадцати санитаров. Поезд сразу же отправился в Восточную Пруссию, но Жюли не знала, окажется ли она в той самой части, где пребывал Дмитрий Павлович или нет, и очень переживала. Помимо перевозки персонала, в вагонах находились необходимые материалы и оборудования для госпиталя.
Пару дней спустя поезд прибыл в располагавшийся на линии боев город Гумбиннен. Молоденьких сестер милосердия, которые также как и Жюли с Элизой обучились всему недавно, неприятно поразил и напугал полуразрушенный город, где еще свежо виднелись следы сражений. Продвижение генерала Ренненкампфа в Восточную Пруссию имело цель отбросить германскую армию от восточного фронта, ведь тогда немцы уже наводили Бельгию и хотели направиться на Париж, но неприятель успешно был застигнут врасплох.
Не найдя удобного места для размещения госпиталя в Гумбиннене, решено было отправиться в Инстербург. Как раз Жюли узнала, что штаб Ренненкампфа, в котором находился Дмитрий, будучи офицером связи, остановился именно там.
В Инстербурге медицинская часть нашла старое, давно заброшенное здание больницы. Там и занялись обустройством. Город и больница выглядели мрачно. Пострадало большое количество домов: ободранные стены, переломленные шкафы, разбросанная одежда на полу, разбитые посуда и зеркала… свежие воронки от снарядов на улицах, кучи обмундирования, брошенное снаряжение. Жителей почти не оставалось. Большинство из них просто бежало, ничего не прихватив с собой.
И Жюли, увидев весь этот хаос и беспорядок, испугалась. Впервые она так сильно забоялась за свою жизнь и за жизнь окружающих. Развернув свою деятельность госпиталя в больнице, первые дни прошли относительно спокойно. Где-то вдалеке они слышали звуки орудийного залпа, пехотные полки солдат двигались в сторону канонады, постоянно возились обозы с провизией.
В один из таких ничем не примечательных дней, пропитанных войной и привычными небольшими залпами, в госпиталь явилось несколько офицеров. Они доложили о положении на фронте и попросили медикаменты, в особенности, хлороформ, которого вечно не доставало. Рассказали, что пока все идет успешно, армия хорошо снабжена провиантом, достаточно техники и боеприпасов, а это значило, что Россия достойный противник Германии.
Среди прибывших офицеров был и Дмитрий Павлович. Он выглядел печальным и усталым, и Жюли надеялась, что сможет ненадолго отвлечь его, развеяв грусть. Она была очень счастлива: их разлука длилась месяц с половиной, и вот сейчас, он здесь, стоит перед ней и улыбается, сжимая ее хрупкую фигурку в объятиях.
Но после долгих поцелуев, нежностей и ласк, оставшись с ней наедине, он поведал ей о сражении в Каушине, где погибло больше половины офицеров конногвардейского полка. Князь потерял много товарищей, и среди них были двое братьев Катковых, с которыми он играл в детстве. И вновь Дмитрий повторил девушке, что он не одобряет ее присутствие рядом с боевыми действиями. Жюли и сама все понимала, но теперь она хотела быть не только рядом с князем, но и помогать другим нуждающимся в ее помощи.
В последующие дни великий князь часто приезжал в госпиталь в сопровождении командующего армией и других офицеров. Особенно в госпитале запомнили один из дней, когда вечером, отдыхая, закончив скудный ужин и общаясь между собой о произошедших событиях и раненых, приехал Дмитрий Павлович и его товарищи. Они привезли кое-какие продукты в больницу. На его груди заметно красовался Георгиевский крест, врученный за Каушинское сражение генералом Ренненкампфом. Медицинская часть и в особенности Жюли, испытали настоящую гордость и счастье, видя великого князя награжденным орденом, а такие же бравые и отчаянные офицеры с удовольствием рассказывали докторам и сестрам, как Дмитрий Павлович помимо сражений неоднократно спасал жизни других офицеров.
Между тем наступление русской армии остановилось, и немцы начали новую атаку. Постепенно в связи с огромными потерями сражающихся, поступило огромное количество раненых и умирающих, и больница наводнилась солдатами и офицерами до отвала. В начале сентября с новым прибытием раненых, среди русских оказался тяжелораненый немец. Казалось, он был безнадежным, и не сегодня-завтра должен был умереть, но Элиза Эттель взяла его на себя.
И вот здесь началась нехватка чистых бинтов, лекарств, шприцов, повязок и в особенности морфия и хлороформа. Повсюду лежали раненые, непрерывно мучаясь и жалуясь, сестры вынуждены были сидеть у их голов все двадцать четыре часа в сутки, как-то облегчая их страдания. Свободные медсестры, если таковые были, драли от засохшей крови стены и вытирали полы от свежей. Во всех комнатах больницы стоял тошнотворный, омерзительный запах умирающих, открытых ран и язв живых. Окна были распахнуты днем и ночью.
Тем временем, желая помочь и хорошо зная немецкий язык, Элиза стала ухаживать за немцем. Осмотрев его и найдя документы на имя некоего Вильгельма фон Шефера, Элиза старательно обхаживала его и спустя время он пришел в себя. Всех русских солдатов он раздражал, невыносимо было то, что помогают врагу, ведь бывало, он просыпался среди ночи и что-то на немецком долго лепетал, пока не приходила Элиза и не успокаивала его.
Под чутким руководством мадам Эттель, фон Шефер потихоньку стал восстанавливаться, к нему вернулось полное сознание, и они много времени проводили за разговорами. Мало пересекаясь с немцами в прошлом, Элизу глубоко поразили размышления и знания немца. Девушка привязалась к нему, однако, через три недели рано утром он неожиданно умер.
Жюли застала ее плачущей в маленькой комнатке на раскладной кровати. Поджав ноги, она глотала слезы, держась руками за голову.
– Я так больше не могу Жюли, не могу… – сказала она, – я не могу выносить все это! Эти стоны, эти раны, этот запах… куча смертей! Я не хочу больше все это видеть, я должна вернуться в Петроград… я хочу вернуться!
Она схватила Жюли за подол платья, и, смотря ей в глаза, громко плача, резко спросила:
– Ты понимаешь меня?
Жюли безмолвно обняла ее, слушая плач подруги. Через три дня Элиза, собрав свой чемодан, села в одну из солдатских машин, которую приготовили специально для того, чтобы отправить в столицу тех мужчин, которые больше не могли воевать.
========== ГЛАВА XV ==========
Вскоре пребыванию в Инстербурге суждено было прекратиться. Немецкая армия постепенно вытеснила русские войска из только что захваченных позиций, и поступил приказ немедленной эвакуации всех госпиталей.
Весь день Жюли с остальными медсестрами перевозила раненых на разваленную от войны станцию. Ее платье и фартук находились в грязи, сама девушка, вся уставшая, еле шевелила ногами. Уезжать нужно было как можно скорее. Над городом каждый день летали аэропланы, сбрасывались бомбы, и в любую минуту могли погибнуть раненые, находящиеся на уже почти не существующей станции.
Закончив погрузку раненых солдатов и офицеров в санитарные поезда, медицинская часть начала упаковывать оборудование госпиталя. Когда все было готово, они сели в автомобильный обоз и уехали из Инстербурга. Как узнала Жюли позже, буквально после их отъезда началась сильная бомбежка города, погибло очень много людей, и девушка благодарила Бога, что чудом осталась жива.
Теперь Д’Эпинье все дальше отдалялась от великого князя, возвращаясь обратно в Россию, через Гумбиннен. Иногда ей казалось, что она, как и Элиза готова сдаться, но тут же понимала, что не сможет сидеть сложа руки в Петрограде. Ведь ей обязательно нужно было чем-то заниматься, что-то делать и кому-то помогать! Итак, покинув Германию, медицинская часть получила распоряжение направиться в Псков, где к тому времени развернул свою деятельность еще один госпиталь, которому нужны были лишние врачи и медсестры.
Урезанный состав из трех врачей, шести медсестер и десяти санитаров разместили в церковно-приходской школе, отдав лишь один этаж. На других этажах размещался другой госпиталь, и Жюли, сложно привыкающей к новым людям, часто нужно было пересекаться с ними. Скованность и застенчивость овладевали девушкой, но благодаря одной медсестричке, с которой танцовщица успела сдружиться после отъезда Элизы, она почти без проблем налаживала отношения.
Псков находился далеко от линии фронта, этот городок война почти не затронула, и люди жили мирно и спокойно. И снова все пошло так, как было в Инстербурге: раненые солдаты и офицеры, боль и смерть, страдания и слезы. Единственное, что радовало Жюли, это то, что она не слышала постоянные залпы, а небо оставалось тихим и безоблачным. Ее будни проходили в бесконечном мытье полов и мебели, в помощи раненым мужчинам и постоянном дежурстве около них.
Жюли подчинялась старшей медсестре, а та в свою очередь, имела в подчинении еще двадцать пять девушек, отдавая им приказы и проверяя их выполненную работу, следя за тем, чтобы с ними все было хорошо.
Старшей медсестрой была молоденькая девушка, высокого роста, чуть полноватая, с ясным и спокойным взглядом. С ранеными она всегда держала себя любезно и приветливо, но в ее поведении чувствовалась стесненность и нерешительность, желание оставаться в тени. Жюли видела, как ей было нелегко командовать девушками, и старалась выполнять все ее поручения безукоризненно.
И в середине 1915 года, когда для госпиталя наступили тяжелые дни, а линия фронта оказалась совсем рядом с Псковом, в госпиталь ежечасно поступали новые партии раненых, Жюли вместе со старшей медсестрой постоянно приходилось бывать в операционных и перевязочных палатах. Трудная работа, порою до бессилия, усталости и тумана в глазах, все время требовала сплоченности, и благодаря ней, между девушками завязались дружеские отношения.
Оказалось – старшей медсестрой была великая княгиня Мария Павловна, но еще больше Жюли изумилась, когда выяснилось, что княгиня – родная сестра Дмитрия! Мария Павловна безумно волновалась за брата, и давно не получала от него известий, как собственно, и Жюли, так что темы для разговоров у обеих девушек сменялись с огромной быстротой. Мария была веселой, остроумной, любящей шалость собеседницей, и за все время, что Жюли провела в госпитале, танцовщица вновь ощутила вкус забытой жизни первого класса. Ее неумолимо тянуло назад, тогда как, великой княгине неизменно хотелось продолжать помогать раненым.
В конце 1915 года Жюли получила письмо от Дмитрия, где он сообщал, что с ним все хорошо, он находится в Могилёве с государем, и на днях приезжает в Петроград. Окончательно решив покинуть работу медсестры, Жюли больше ни о чем не могла думать кроме великого князя, и через неделю, полностью сложив полномочия сестры, она выехала обратно в Петроград.
Забылся смрад от мертвых тел, невыносимый запах раненых, вид крови и вечно грязных комнаты. Петроград встретил девушку радушно, она вновь проезжала мимо огромных зданий, улочек и улиц, площадей, памятников, долго смотрела на Неву, и как же ей было хорошо! Здесь, в столице, дышалось легче, ощущалась жизнь, так всем нужная надежда.
А надеяться нужно было. Надеяться на скорую, неотвратимую победу России над Германией. В 1915 году русская армия понесла значительные потери на восточном фронте, в войсках не хватало оружия и боеприпасов, но все еще верили в победу. Верила и Жюли.
Но больше всего она желала поскорее встретиться с Дмитрием Павловичем, разлука с которым сильно затянулась. И после приезда в Петроград, на тринадцатый день, влюбленные наконец-то увидились. Миг – и Жюли очутилась в крепких объятиях князя, его руки сомкнулись вокруг ее талии, губы с жадностью соединились с ее губами, и в эту ночь они задыхались, сплетаясь друг с другом, словно волны в бушующем море.
========== ГЛАВА XVI ==========
Шёл ноябрь 1916 года. Петроград наполнился резкими высказываниями думовцев, проигрышной войной, ненавистью, отчаянием, злобой…
Речи депутатов Маклакова и Пуришкевича были у всех на устах, Дума буквально кипела, а вместе с ней и народ, и всему виной был он, ненавистный Распутин. Вера в победу в затяжной войне будто испарилась. Теперь во всем винили Распутина и царицу, а беспредел и хаос с каждым днем нарастал.
Видя такое положение в столице, Жюли содрогалась. На каждом углу все только и твердили: «Распутин, Распутин!», «русские с позором проигрывают войну!», «во всем виновата гессенская муха с Гришкой!». Казалось, этому нет и конца, но все только начиналось…
Дмитрий Павлович обещал приехать к восьми, вместе провести время, поужинать, обсудить волнующие друг друга вопросы, но когда стрелка часов стала показывать девять, а потом и одиннадцать, Жюли поняла, что он не приедет, и пару раз телеграфировала ему, но все было безрезультатно. Она вдруг подумала поехать к нему, но передумала. Девушка решила подождать до утра, да и к тому же, утром у нее уже была назначена встреча с сестрами Тоборовскими.
Но заснуть ей удалось не сразу. Ворочаясь, в голову приходили какие-то гнусные мысли, беспокойство, ощущение чего – то страшного, словно надвигалась буря на тихий городок, который никогда не испытывал на себе несчастья. Задремав лишь с рассветом, ей чудились ужасающие монстры, а затем, проснувшись от одного такого неприятного видения, Жюли пришла к выводу, что пора вставать и готовиться к встрече с сестрами.
К девяти часам завтрак был накрыт, а вскоре на пороге показались Вера и Надежда. И как только они переступили порог, Надежда воскликнула:
– Ой, Жюли, мы сейчас тебе такое расскажем!
– Что? – удивленно протянула Жюли и указала на столик с едой.
– Говорят, что Григорий Ефимович убит. И знаешь, кого подозревают? – спросила Вера. – И вообще, в городе такая шумиха!
И не давая вставить слово танцовщице, Надежда громко сказала:
– Он вчера вечером уехал с Феликсом Юсуповым и пропал! А сегодня утром домашние Распутина забили тревогу!
– Так подозревают Феликса? – спросила Жюли.
– Если бы! Его, Пуришкевича, и самое интересное, что еще называют имя великого князя Дмитрия Павловича! – закончила Вера и проглотила кусок стейка.
При имени великого князя, Жюли будто застыла. Кровь перестала пульсировать в венах, побледневшая, она выдавила:
– Откуда вы все это знаете?
– Так мы же говорим тебе, – сказала Надежда, – в городе все это обсуждают.
Неужели эти слухи являются правдой? Действительно ли Дмитрий, не приехав к ней вчера вечером, на самом деле совершал убийство Распутина? И теряя под собой почву, у нее вдруг закружилась голова, выбежав из комнаты, прикрывая рот рукой, она забежала в ванную комнату.
Забыв закрыть за собой дверь, все, что было съедено, оказалось снаружи. В последнее время девушка стала замечать лёгкое головокружение и не приятное самочувствие по утрам, но сегодня, она чувствовала себя хуже обычного и объясняла это бессонной ночью. Но, кажется, Жюли догадывалась, что с ней на самом деле происходит. Вслед за Д’Эпинье в комнату вбежали сестры и охая, они толкались рядом с девушкой, делая вид, что пытаются ей помочь.
Не имея больше сил продолжать общение, она попрощалась с Верой и Надеждой, а те, предложив свою помощь и получив отказ, удалились, желая ей выздоровления. Но Жюли было некогда бездействовать. При одной только мысли, что Дмитрий – убийца, она сходила с ума. И она посылала ему телеграмму за телеграммой, умоляя немедленно приехать. Прошел час, два, три, а от великого князя не было ни одного известия. И тогда она решила сейчас же отправиться к Дмитрию, где угодно его найти, но только бы увидеть! И будто бы прочитав ее мысли, в дверь позвонили. Судорожно открыв их, девушка встретилась лицом к лицу с Дмитрием Павловичем. До ужаса бледный, словно смерть, с впалыми, пустыми глазами, он воззрился на нее, а она, обнявши его, прошептала:
– Слава Богу, ты пришел!
Пустив его в свою комнату, она стала метаться по ней, не зная как начать разговор, а Дмитрий, облокотившись к стене, наблюдал за ней.
– Я все знаю, – наконец сказала она. – Знаю, что произошло сегодня ночью. Это ужасно!
После недолгой паузы, Жюли продолжала:
– Его тело до сих пор не нашли, а слухи уже ходят по всей России! Ты считаешь, что это героический поступок? Ты – образец честности, порядочности, силы, мужества, надежда всей России и ты, убийца простого мужика…
Также как и Дмитрий, Жюли не любила Распутина, и князь это отлично знал, но сейчас она была переполнена совсем иными чувствами. Осуждая само убийство, она чувствовала мерзость и отвращение к тем, кто принимал в нем участие…
Сев в кресло расположенное напротив Жюли, Дмитрий, молча, закурил. Облако дыма окутало девушку и, почувствовав удушье, ей захотелось выйти.
– Я надеялся, – сказал вдруг Дмитрий, – что своим участием помогу государю, и ему не придется мучиться и самому гнать старца. Ведь государь не верил ни в какое особое его влияние, ни на здоровье царевича, ни на политику. Просто он знал, что, если прогонит его, поссорится с императрицей. Вот я и подумал, что, избавившись от его влияния, государь примкнет к тем, кто видит в старце корень многих бед – таких, как назначение министров кретинов, волшба и столоверчение при дворе, и прочее, прочее, Жюли.
Она с жадностью слушала его слова и слезы потекли с ее глаз. «И все же, все можно было сделать иначе, не так…», – пронеслось у нее в голове. Она посмотрела на князя. Серьезный, печальный, он раз за разом выдыхал порции дыма и Жюли, присев на колени рядом с ним, осторожно спросила:
– Ты убил его?
И приготовившись к положительному ответу, она поджала колени, но князь молчал. Не желая отвечать на вопрос, он сидел с опустившими глазами в пол. О чем он думал?
Не скрывая своих слез, Жюли ожидала его ответ. Наконец он встал и направился к выходу.
– Умоляю, ответь же мне! Ты его убил? Ты!? Я не хочу знать подробности, мне это противно, но я жду лишь ответ на этот вопрос. Неужели ты настолько жесток? Есть ли сердце под твоим мундиром? – закричав, она перешла к шепоту, повторяя все тот же вопрос и распластавшись по полу, словно сумасшедшая, дико ревела.
– Я не убивал, клянусь могилой моей покойной матери! – резко ответил Дмитрий, – а если меня и арестуют, то я готов предстать перед военно-полевым судом. Я не желаю больше видеть твои слезы, я ухожу, – закончил он и вышел из комнаты.
Жюли не попыталась его остановить. Впервые она хотела, чтобы он ушел.
========== ГЛАВА XVII ==========
Последующие дни становились все только хуже: народ уже давно догадавшийся кто убил Григория Распутина, был неизменно рад. Дмитрий Павлович посетив Михайловский дворец, вынужден был уйти до конца спектакля, услыхав, что публика готовит ему овацию. Вернувшись домой, он узнал, что Александра Федоровна считает его главным убийцей старца. Великий князь попросил аудиенции, но ему отказали.
А через несколько дней Дмитрий узнал, что арестован по приказанию императрицы. Дмитрий вернулся к Феликсу раздосадованный.
– Я арестован по приказу императрицы. У нее на то нет никакого права. Арестовать меня может только император!
Явился генерал Максимович. Войдя, он сказал:
– Ее величество императрица просит ваше императорское высочество не покидать дворца.
– Что это значит? Что я арестован? – вскричал Дмитрий, негодование его было велико.
– Нет, вы не арестованы, но дворец покидать не можете и не должны.
– Значит, все-таки арестован. Я подчиняюсь воле императрице, – спокойно и громко произнес князь.
Теперь Феликс и Дмитрий были под домашним арестом во дворце Александра Михайловича, отца Ирины. Навещать их, было позволено только членам царской фамилии. Беспокоясь о Жюли и в то же время уверенный, что между ними все кончено, потому что она не захочет больше его видеть и слышать, князь не находил себе места, но еще больше его пугала участь, которая была ему уготована.
Меж тем Жюли искала любую новую информацию о Дмитрии. Последний их разговор заставил ее задуматься об их будущем, и тем не менее, она поверила ему, что он не убийца.
Услышав, что он арестован, она не смогла справиться с волнением и на несколько дней занемогла. Прошло четыре дня, прежде чем Дмитрий Павлович узнал, что в результате хлопот великого князя, генерал Максимович привёз Дмитрию приказ немедленно оставить Петроград и ехать в Персию под начало генерала Баратова на турецкий флот. Поезд отходил на Николаевском вокзале в два пополуночи. Феликс Юсупов также вынужден был покинуть Петроград.
Выведав, что Дмитрий этой же ночью выезжает в Персию, Жюли немедленно решила собираться, чтобы застать его на перроне как можно скорее. Девушка появилась в час ночи. Грустная, она искала глазами князя. Наконец увидев его, (а она бы увидела его среди тысячи), Д’Эпинье бросилась к нему на встречу.
– Дмитрий! Это я, я!
Великий князь обернулся и тут же очутился в объятиях Жюли. Не ожидая ее появления, он вдохнул ее такой родной, знакомый, желанный аромат. Дмитрий прижал ее сильнее к себе, будто она была для него единственным спасением.
– Жюли, я…
– Нет, не говори ничего, я все знаю, – целуя, говорила девушка, – знаю, просто дай мне увидеть тебя в последний раз! Я верю, верю, что ты не убивал его! Ты знаешь, я должна тебе кое-что сказать…
Князь вопросительно посмотрел на нее.
– У нас будет ребенок, – выдохнув, пролепетала Жюли.
– Ребенок?
– Твой ребенок, Дмитрий.
Неожиданно к ним подошли офицер-наставник пажеского корпуса, капитан Зенчиков и агент охраны Игнатьев. Они потребовали, чтобы князь немедленно садился в вагон. Услышав это, Жюли ещё крепче обняла князя и тихо заплакала.
На минуту ей показалось, что все остановилось: Дмитрий притих и долго смотрел на нее. Она же цеплялась за него как за воздух, ей казалось его мало, она не отпускала его ни на шаг. Наконец, когда медлить уже было нельзя, князь поцеловал ее и прошептал:
– Милая моя я вернусь, обязательно вернусь, и мы снова будем вместе, только не плачь. Я так рад, что ты веришь мне, что ты со мной… – он стал вытирать ей слезы, продолжая: – и не думай о нашей разлуке, ты ее даже не заметишь, ведь я всегда буду с тобой, где бы я ни был. Ты должна беречь себя, ведь теперь ты нужна будешь не только мне, но и нашему будущему ребенку.
