Текст книги "Куриный бог - 2. Стакан воды (СИ)"
Автор книги: Minotavros
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)
Первая мысль: «Кто такой этот Алик?» Вторая: «Хорошо, хоть папы здесь нет».
– Мам, сколько раз я просил не называть меня этим дурацким именем?
– Алик, это твое имя. И твоя жизнь. Не позволяй этой… твари ее сломать.
«Кто такая «эта тварь»?»
– Мама, он не тварь. Наоборот, очень честный и светлый человек.
«Вот и разъяснилось».
– Ему нужны только твои деньги. Этим низким, развращенным людям всегда нужны только деньги. Ты уверен, что он ничем не болен?
– Мама, мы вместе прошли медобследование. Никто ничем не болен. Ни я, ни Артем.
«Или мы оба смертельно больны. Два извращенца».
– Не смей произносить при мне это имя!
– Это имя человека, которого я… – «Ну же!» – люблю.
Артем выдыхает и прислоняется к прохладной коридорной стене. Его колотит дрожь. Теперь желание сбежать делается почти нестерпимым. Просто плюнуть на все и бежать – куда глаза глядят. А потом вернуться и сделать вид, что ничего не слышал. Что все как всегда.
– Да ты пойми, Алик! У тебя никогда не будет семьи. Никогда не будет детей. Этот… твой… тебя бросит, как только ты заболеешь, разоришься или просто по какой-то причине станешь недостаточно хорош для него. Кто тогда тебе в старости подаст стакан воды?
– Так ты вышла за папу именно из-за этого? Из-за стакана воды? И меня родила из тех же соображений?
– Что ты такое несешь! Это тебя твоя шлюха научила?!
Знакомый – такой до боли знакомый! – хрип. Так Данилов хрипел, когда в Турции душил ублюдка, напавшего на Тёмку среди пыльных декораций. Полухрип-полурык.
– Мамочка, я тебя очень люблю. Но если ты еще раз…
Артем не может дать Данилову закончить фразу. Пока существует хотя бы один, самый ничтожный, шанс, что боли не станет больше… Четыре шага в сторону кухни – это почти подвиг.
– А семинар по философии отменили. Привет, Данилов! У нас гости?
– Это моя мама, – вежливо говорит бледный до серости Данилов. – И она уже уходит.
Взгляд, который бросает на Тёмку статная моложавая дама со стильной короткой стрижкой, может искрошить на мелкие кусочки вражье сердце, даже не вынутое из груди. Артем чувствует себя мишенью метателя ножей. Каждый нож – в цель. Это ничего – Данилову сегодня пришлось хуже.
– Я уже ухожу, – подтверждает дама в пустоту и исчезает в коридоре. Оттуда доносится ледяное: – И не надо меня провожать.
Данилов мотает головой, опускается на пол, утыкается лицом в подтянутые к груди колени.
Артем садится рядом и молча гладит его по голове.
Звук захлопнувшейся двери отдается в висках, будто пистолетный выстрел.
========== 2. ==========
*
Свое слово насчет Тёмкиного дня рождения Данилов держит. «Мужик сказал – мужик сделал». Хотя… «Никаких широких жестов вокруг даты». Это смотря что понимать под «широкими жестами». Нет, Данилов ведет себя паинькой: не заказывает столиков в пафосных ресторанах, не зовет прокатиться, скажем, в Париж, не дарит машин ценой в несколько не самых позорных квартир.
Зато он печет торт. Настоящий шоколадный торт: три коричневых бисквитных коржа, промазанных масляно-сгущеночным кремом с какао. И наверху – две циферки-свечи «20». Кухня, правда, напоминает поле битвы, на котором бесславно пали обе сражавшихся армии. У Данилова вид, будто он лично только что три раза пробежал вокруг города по кольцевой, обгоняя камазы и рейсовые автобусы. Торт под кремом местами подгорел, а местами – не пропекся. Но Артем ест и лыбится, как последний полудурок. А перед этим – задувает свечи, загадав одно-единственное желание: «Пусть все будет хорошо». Потом Данилов слизывает с его губ остатки шоколада, а с тела – остатки многосложного учебного дня. (Занятия-то никто не отменял, день рождения у тебя или нет.) В ответном порыве Артем доказывает, что тоже не даром ел свой торт. В конце концов Данилов срывается и, отбросив нежности, энергично втрахивает Тёмку в постель. После чего сон качественно вырубает обоих – без всякого душа или влажных салфеток – до самого утра. Куриный бог тихо дремлет на тумбочке.
Выползая к завтраку на кухню, Тёмка обозревает окрестности, хрюкает, машинально потирает задницу и говорит как можно спокойнее:
– Пообещай, что оставишь готовку мне.
Данилов смущенно опускает глаза и, запихивая в посудомойку очередную грязную емкость, хрипло обещает:
– Гадом буду!
Впереди их ждет новый трудовой день. До воскресенья еще жить да жить.
*
День сменяется днем, ночь – ночью, жизнь тащит их вперед, будто котят – ухватив за шкирки своими здоровыми, крепкими зубами. Сначала на припеке начинает слегка подтаивать снег. Потом то здесь то там прокладывают свои тайные (и не очень) русла ручьи. Потом все радостно превращается в одну сплошную грязную лужу. Будто Венеция, что стоит на море, город стоит в луже. Потом у этой чудо-лужи незаметно проступают берега. Тёмка радостно отмечает тот день, когда берегов становится больше, чем воды и сопутствующей ей грязи. На деревьях осторожно и как-то… доверчиво набухают почки. Снег окончательно уступает зеленой дымке, хотя иногда еще выпадает толстым слоем, приводя в состояние нервных судорог успевших сменить зимнюю резину на летнюю оптимистичных автомобилистов. Данилов имеет на этот счет свое, совершенно непоколебимое, мнение: «Не раньше девятого мая! А то знаем мы: на первые яблони, на первую черемуху, на первую сирень…» Разумеется, он оказывается прав и гордо рассекает на своей «бэшечке» (как нежно именует даниловского монстра Тёмка) во времена всеобщего оледенения, когда третьего мая весь город замирает, не решаясь выбраться на превратившуюся в сплошной каток проезжую часть.
А потом Данилов говорит:
– У нас тут… это… корпоратив. Как бы девятого.
Артем понимающе кивает. Они уже исхитрились пережить корпоратив «как бы четырнадцатого» (на день святого Валентина) и «как бы восьмого» (Восьмое марта). Четырнадцатого Данилов арендовал для своих служащих караоке-кафе, откуда сам сбежал через полтора часа после начала веселья, предоставив людям блестящую возможность развлекаться без чуткого пригляда начальства, а восьмого вытащил всех в лазертаг «Патриот», мудро заметив, что женщинам тоже иногда нужно спустить пар. Артем Даниловским развлечениям не препятствовал и не завидовал. Ему вполне хватало того, что возвращался Данилов домой. К нему. И вдруг – нежданно-негаданно…
– Э-э… Я турбазу арендовал. Поедешь с нами?
Артем чуть с кровати не падает.
– С чего вдруг?
– Ну-у… – Данилов смотрит просительно, чуть исподлобья. Смешной! – Все с семьями будут.
Артем по-прежнему тупит.
– И?
– Моя семья – ты. Поедем? Сейчас в лесу хорошо. Шашлычки, водочка…
Артем слезает с кровати, подходит к явно в очередной раз свихнувшемуся Данилову поближе, берет его за уши и осторожно встряхивает чугунную башку. Вдруг кое у кого мозги все-таки на место встанут? Это ежели всерьез предположить наличие у некоторых товарищей мозгов.
– Я же не пью, ты знаешь. И потом… Какая семья, Данилов? Тебя же твои драгоценные сотрудники таким дерьмом обольют – век не отмоешься. А конкуренты? Давай-ка я лучше… «по-семейному»… дома тебя подожду?
– Стесняешься меня?
– С ума сошел? – Тёмка отчаянно мотает головой. И как ему, такому упертому, объяснить? – Просто… Данилов, я все понимаю. Ты прямой и честный как… рашпиль. Ты не желаешь жить во лжи. Тебе легче прослыть пидором, чем человеком, который носит маску. Но… Мы не в Голландии, Данилов. И не в Канаде. И не в прекрасной толерантной Европе. В общем, совсем не в том месте, где двум мужикам стоит идти по улице, держась за руки. Короче… Если ты ничего не боишься, за нас двоих буду бояться я.
Данилов вздыхает. Данилов недоволен. Данилов не желает понимать. А еще он желает целоваться, обниматься и все такое прочее… Что, вероятно, доказывает Тёмке и всему прочему миру серьезность даниловских намерений.
В результате на корпоративные шашлыки Данилов едет в гордом одиночестве. Тёмка ехидно советует ему прихватить с собой побольше презервативов. Давно доказано: женщины на природе, под водочку и шашлычки, становятся куда более привлекательными и раскованными, чем в обычной скучной жизни. В ответ Данилов грозится никуда не уехать и въебать драгоценному мудрецу по самое… Пока не кончатся те самые презервативы.
Шутки – шутками, а в Даниловскую куртку Артем на всякий случай кладет упаковку активированного угля и «Алкозельцер».
Утром перед отъездом Данилов все-таки требует свою законную порцию секса и отбывает на базу в довольно добродушном настроении. На прощание Тёмка, как заботливая женушка, напоминает ему пить аккуратнее и не садиться за руль в нетрезвом состоянии.
Данилов бурчит:
– Без сопливых в бане скользко! – коротко целует и исчезает за дверью.
А Артем ложится обратно в постель – спать. Если подумать, то это и есть самый настоящий кайф: огромная пустая квартира, забитый под завязку всякими вкусностями холодильник, возможность делать, что захочешь, и целых два дня свободного времени.
Но сон не идет. Отличная, прямо с рынка, ветчина кажется безвкусной (хотя вчера за завтраком шла за милую душу), включенный фильм (очередной супергеройский блокбастер) вызывает только скуку… Тёмка стесняется признаться себе самому, что ужасно скучает по сумасшедшему Данилову. Что душу бы продал, лишь бы услышать, как тот скажет всем этим… своим коллегам: «А это – мой Артем». (Партнер? Парень? Бойфренд? Да какая, к чертям, разница! Главное, что «мой».) А еще… еще… еще он ни разу в жизни не ездил на природу на шашлыки. Вот.
День кажется бесконечным. Совсем отчаявшись, Артем даже смотрит по телевизору местный парад. А потом – Московский. А вечером – трансляцию салюта. Салют по телевизору – то еще сомнительное удовольствие. Но, едва успев обжить крохотный кусочек чужого города, Артем понятия не имеет, откуда лучше всего любоваться этим захватывающим зрелищем в реале. Был бы дома Данилов…
Данилов звонит совсем поздно, чуть за полночь. Данилов громок и пьян, а еще в его голосе слышится странная смесь веселья и грусти.
– Раньше не судьба была позвонить? – вредным голосом интересуется Тёмка. – Развлечения замучили?
– Тут связь – дерьмо, – жалуется Данилов. – Пришлось на гору лезть. Там ловит.
– Данилов, ты ночью один поперся на какую-то гору?!
– Я не один. Тут рядом ребята тоже… связь ловят.
Тёмка фыркает, представив эту дивную картину: толпа вдупель бухих мужиков бегает по горе, пытаясь прозвониться оставленным дома «половинкам».
– Так ты же сказал, что народ будет с семьями? Наврал?
Голос Данилова понижается почти до шепота:
– Они говорят, что им не в кайф «ехать в Тулу со своими самоварами». Никогда этого не понимал. Если самовар действительно свой… На хера тогда нужен чужой? Знаешь, я скучаю.
Артем уже хочет признаться, что тоже скучает почти смертельно, но в это время из даниловской трубки раздается лихое и звонкое:
– Не верьте ему, девушка! Он тут та-а-ак зажигает!
– Зажигаешь, значит? – нехорошим голосом уточняет Темка.
Чуток глуше:
– Тё-ё-ём, да ты что! Да я только о тебе…
– Не пались, Данилов!
– Лю!.. – обрыв связи. Действительно, связь – так себе.
На душе у Артема тепло, будто он снова качается на волнах ласкового Средиземного моря. В обнимку с радужным единорогом.
*
Данилов приезжает внезапно, рано утром, когда Артем еще спит. Роняет что-то в прихожей (зонт, что ли, с вешалки?), шаркая подошвами разношенных домашних тапок, бредет на кухню. Достает из холодильника бутылку холодной минералки.
– Данилов! – Темка открывает один глаз. – Эй, ты чего так рано? Я думал, у вас веселье на два дня рассчитано.
Данилов бледный. Заросший щетиной, какой-то весь из себя замученный и усталый. Похожий на бомжа. Темные круги под глазами. И даже не круги – мешки, которые делают его старше лет на десять.
Сон сразу исчезает куда-то, словно его и не было.
– Да ну их! Стар я уже для такого…
Артем вздыхает.
– Пить надо меньше.
Мрачный взгляд.
– Думаешь, если у тебя, красивого, аллергия на алкоголь, – слово «аллергия» Данилов проговаривает подчеркнуто старательно и как-то злобно, – то и все остальные мигом трезвенниками заделаются?
Упертый баран. В такие минуты отчаянно хочется вдарить ему чем-нибудь тяжелым между глаз. Или слегка притопить в ближайшем бассейне. Разумеется, Темка душит в себе «прекрасные порывы» и сдержанно интересуется:
– Завтракать-то будешь?
Данилов смотрит на него, как на врага народа. В общем-то, всем заинтересованным лицам уже ясно: к Данилову сегодня лучше не соваться. Встал он явно не с той ноги, похмелье дурное его, бедного, мучит. Словно в том анекдоте: «Уйди, свинья, мне все противно!» Но и Артем не робкого десятка. Если Данилову изредка случается пребывать в модусе «танк», то Темка вполне способен изобразить из себя рыбу-прилипалу. Прилипнет – фиг от нее избавишься.
– Рассольчику?
– А-а… Давай.
Артем подрывается из постели, на ходу натягивая треники на голое тело. Душ – потом! Главное сейчас – не дать маленечко просветлевшему лицом Данилову снова погрузиться в бездны похмельного уныния. И рассольчик, старательно сбереженный от последней банки недавно домученных огурцов, завалявшихся в холодильнике с времен, предшествовавших громогласному даниловскому каминг-ауту, оказывает свое облагораживающее влияние. Так что где-то через час Данилов, все еще достаточно зеленый, но уже не столь откровенно умирающий, валяется, задрав ноги кверху, на кожаном диване в гостиной и позволяет сидящему рядом Тёмке осторожно гладить себя по голове. Вернее, это голова Данилова лежит на Тёмкиных коленях, наглядно демонстрируя золотое правило: «Своя ноша не тянет». (Хотя и тяжелая она, сука! И жесткая! Синяки потом, небось, останутся.)
– Не поеду больше никуда без тебя. Тоска… смертная. Ну ее к богу! Если хочешь, врать буду, притворяться. Но больше без тебя – никуда. Не поверишь, шашлык в горло не лез. Хотя у нас натуральный грузин по фамилии Чиковани шашлыки жарит. Начальник отдела продаж.
– А водка, стало быть, в горло лезла? – не без коварного ехидства подкалывает Артем.
– Так водка… она же завсегда! – гордо отвечает Данилов, а потом добавляет жалобно: – Только желудок после почему-то ужасно болит.
– После водки или после шашлыка? – на всякий случай уточняет Артем. Не нравится ему, когда у здоровяка Данилова что-нибудь начинает болеть. Совсем не нравится. – Может, водка паленая попалась?
– Да ты что! – тут же начинает возмущаться Данилов, как будто Тёмка обвинил его родную, любимую бабушку в том, что та в юности была натуральной шалавой. – Мы же сами эту водку продаем. Продукт проверенный!
«Профессиональная гордость, значит!» – мысленно хихикает Тёмка. А вслух говорит, чувствуя себя в этот момент древним, умудренным необъятным житейским опытом старцем:
– Тебе бы, Данилов, к врачу. Не должон от натурального продукта так остро ливер реагировать.
– Некогда мне по врачам шарашиться… – бурчит Данилов, выворачивается из Темкиных рук, тычется носом, словно огромный щенок, в Темкино пузо, забирается под майку, дышит тяжело и жадно. Ну, поехали!.. Теперь станет не до разговоров!
Оказывается, за минувшее с момента их окончательного воссоединения время он своего… любовника успел досконально изучить. И впрямь: Данилов снова бодр, весел, деятелен и настроен не умирать, а от души покувыркаться на кожаном диване. И кто Тёмка такой, чтобы с ним спорить?
Сначала Данилов его берет – быстро и жестко, а потом доласкивает губами и языком умопомрачительно нежно, так, что Тёмка на какое-то время превращается в слегка подтаявшее желе. До неприличия счастливое желе.
На обед, несмотря на даниловские ворчания, Артем варит ему умопомрачительно вкусную овсяную кашу с крупным золотым изюмом. И сам ее с удовольствием ест. Потому что не рассолом единым, да!
*
К вопросу о посещении врача они возвращаются буквально на следующий день, когда у Данилова после напряженного рабочего дня и непонятно какого питания снова желудок начинает болеть так, что хоть на стенку лезь. На стенку Данилов, само собой, не лезет, но лежит, отвернувшись от Артема и скрутившись в позу эмбриона, не спит и жует верхнюю губу. Как назло, в доме нет никаких таблеток, окромя но-шпы, и они на Данилова не действуют от слова совсем. Несколько раз Артем подрывается бежать в дежурную аптеку (кварталов, восемь, ежели по прямой), но его не пускают.
– Лежи! Я еще не помираю, слава богу!
Слава или там не слава, но утром Артем решительно сует в руку Данилова его собственный мобильник.
– Звони!
– Куда? – строит из себя тупого невыспавшийся и совершенно несчастный Данилов.
– В поликлинику звони. Куда ты в экстренных случаях ходишь?
– Никуда не хожу. Не бывает у меня экстренных случаев.
– Значит, в ближайшую платную звони. Какая-там у нас на Загорской? «Здоровье»? Вот и отлично! Баба Маня у них анализы сдавала. Ей понравилось.
С соседкой бабой Маней из двадцать первой Артем иногда вежливо раскланивается на лестнице, а пару раз даже помогает донести тяжелые сумки с продуктами на четвертый этаж. Ну и разговаривает при этом… чуток. Вот и пригодилось в качестве аргумента.
Похоже, Данилову и впрямь хреново, потому что он находит телефон означенного «Здоровья» и даже суперудачно записывается на прием к гастроэнтерологу на сегодняшний день. Артему страшно хочется предложить пойти в поликлинику вместе, но… Занятия в университете никто не отменял, сессия подступает решительно и неукротимо, а Данилов никогда в жизни не походил на маленькую девочку, которую нужно водить по врачам, держа за руку. Так что этого варианта Артем даже не озвучивает. Только спрашивает перед уходом:
– Позвонишь?
– Зачем? – удивляется Данилов. – Сегодня же ничего не скажут. Дадут кучу направлений на всякие дурацкие анализы, выкачают кучу денег. Знаю я эти платные клиники!
– Тогда иди в бесплатную.
Нет, что за страдания по финансам, в самом деле!
Вздох.
– К сожалению, бесплатные я знаю еще лучше.
– Ты же не болеешь, сам сказал.
– А в детстве?
Как пелось в известном мультике: «Предчувствия его не обманули!» Обследование затягивается. Всевозможные анализы, ФГС, УЗИ. Данилов чертыхается, но покорно выполняет многообразные предписания врача. Артем осваивает приготовление диетического меню. Даниловский желудок практически перестает болеть, когда мир все-таки переворачивается вверх дном. (Если у мира имеется дно.)
– Данилов, ты, что ли? – Артем валяется на кровати прямо поверх покрывала и читает «Сто лет одиночества». В эту книгу его ткнул носом Данилов. Сам-то Артем был не слишком большим знатоком книг, а вот Данилов, оказывается, почитывал. В Макондо идут дожди. Артем медленно потягивает успевший уже остыть растворимый кофе со сгущенкой (со сгущенкой рекомендуется пить именно растворимый – волшебно!) и вяло думает, что, наверное, нужно было бы попытаться все-таки раскрыть учебник. Сессия на носу.
– Я.
Данилов вваливается в спальню и начинает с остервенением стягивать с себя одежду, в которой ходил на работу: светлые брюки с острыми стрелками и белую рубашку какой-то неприлично дорогой фирмы. По-видимому, опять встречался с некими важными людьми. (Обычно Данилов всем видам обмундирования предпочитает футболку и старые потертые джинсы.) Не улыбается Тёмке, как делает почти всегда, не пытается превратить простой процесс раздевания в эротическое (хотя и ужасно смешное, потому что неуклюжее) шоу.
– Данилов, у тебя все в порядке?
Движение плечом. Артем это движение терпеть не может, хотя и использует его Данилов редко: нечто среднее между «так себе» и «отстань».
– Данилов?
Артем тянется к нему: прижулькаться, обнять. Всегда действует безотказно. Данилов, вопреки внешности, вообще такой… тискательный. Но нынче прием почему-то не срабатывает. Данилов отстраняется. Опускается на дальний от Тёмки край кровати и произносит спокойно, глядя в стену:
– Гепатит С у меня нашли, Тём. Так все обычно: гастрит, поджелудка… И гепатит – чтоб его! – С.
Темка про этот самый гепатит, конечно, слыхал, но как-то так, краем, среди прочих тусовочных страшилок. В те времена куда ужаснее гепатита выглядел тот же ВИЧ, не говоря уже о СПИДе. Вензаболевания разные противные… Витька их, помнится, до дрожи в коленках опасался. А тут…
Бывают в жизни минуты, когда ты слышишь то ли внутри, то ли вовне: «Тик. Тик. Тик». Так тикают часы и готовая взорваться бомба. И, ежели ты, конечно, не самый крутой в мире специалист по бомбам, то понимаешь: обезвредить ее не выйдет. И тем более не выйдет заставить мгновенно заткнуться часы. Потому что часы – это озвученное время. Стреляй в циферблат из кольта, закидывай его гранатами, но, ежели настал тот самый миг, сквозь абсолютно мертвую тишину ты все равно будешь слышать: «Тик. Тик. Тик». Весомо и страшно.
Что можно делать в такие мгновения? Только молиться. «Да минует меня чаша сия». Темка и молится. И отчетливо понимает: сколько ни молись…
– А если это ошибка? – слова соскальзывают с языка раньше, чем мозг выдает суровую установку: «Молчать!»
Данилов фыркает. Ну, может, и хрюкает. Короче, издает некий странный звук и смотрит на Тёмку чуть жалостливо. Словно это Артема, а не его нужно жалеть. Нет, ну в самом деле! Что там какой-то гепатит по сравнению с отсутствием мозгов?
– Я анализы пересдавал дважды. УЗИ дважды в разных клиниках сделал. Со специалистом крутым пообщался – знакомые подкинули. Никакой ошибки.
Собственно, чего еще можно было бы ожидать от всегда методичного и основательного Данилова в таком серьезном вопросе? Конечно, проверил все что нужно. Сознание Артема отказывается воспринимать проблему целиком, зато цепляется за детали.
– Слушай, но… гепатит… это же что-то должно болеть? А у тебя, вроде, никаких особо острых реакций. Сам говоришь: желудок, поджелудка. А как же, – Тёмка старательно напрягает все свои не слишком значительные познания в области медицины, – печень?
– Гипертензия портальной вены, – вздыхает Данилов. Вернее, выдыхает, выталкивает из себя совершенно не идущие его привычному образу жуткие даже на слух медицинские термины. – Первый признак надвигающегося цирроза печени.
– Дани-и-илов!.. – Темка не сразу понимает, что вот это жалобное, даже жалкое скуление издает не кто-то иной, а он сам. Едва находит в себе силы подползти сзади к Данилову, прижаться щекой к напряженной даниловской спине. – Как же так, а? Откуда эта дрянь взялась? Ты же всегда говорил, что без резинок – ни-ни?
Насчет резинок Данилов суров и непреклонен. Даже с Тёмкой. Не зря у них по всему дому и по всем карманам презервативы распиханы – на случай, ежели «любовь нечаянно нагрянет». Суперпрочные. Артем, конечно, капризничал, справкой, полученной перед переездом к Данилову, гордо размахивал, требовал чистоты и открытости. Можно сказать, спал и видел, чтобы без резинки. Похоже, подсознательно ощущал в этом простом действе своеобразный гейский аналог штампа в паспорте. Доверие. Обоюдное и полное доверие. Только Данилов все твердил: «Вот сдам анализы…» И не сдавал. Матери своей в том, подслушанном Тёмкой разговоре на кухне, напиздел, конечно, что тоже проверился. Но… Данилов и больницы! Не дошел. И вдруг на тебе!
– А это… не поверишь! – Данилов опять издает тот странный звук: не то смешок, не то всхлип, – а это… всего лишь аппендицит. Когда оперировали, что-то там такое забыли внутри. Ну… Я рассказывал тебе, помнишь? Салфетку хирургическую, кажись… Переливание крови, само собой. Спасли. Это же почти тридцать лет тому назад было, понимаешь? Тогда ни черта про этот чертов гепатит не знали. Не проверяли кровь перед переливанием. Ну вот… Он и спал где-то внутри меня, сволочной вирус! А тут, видать, проснулся.
Теперь уже Артем душит в себе не то смешок, не то всхлип. Давит его широкой даниловской спиной, пытается не выпустить наружу подпирающую изнутри истерику. Потому что ежели рванет… «Аппендицит…»
– Это… из-за меня?
Данилов даже оборачивается.
– Что именно из-за тебя?
– Столько лет никак не реагировало и вдруг… Что изменилось, Данилов? Я на твоем пути зачем-то вылез.
– Тём, ну ты совсем дурак? Причем здесь это? Как оно вообще может быть связано?
– Не зна-аю…
Темка отлично понимает, что должен быть сильным. Поддержкой и опорой. Да он и будет, само собой. Потом. А сейчас… Он попросту не может удержаться: слова – одно другого страшнее – переполняют его черепную коробку, шипят и бьются изнутри, точно взбесившиеся ядовитые змеи. Ему хочется закричать: «Отмотайте кино назад или вырубите его к такой-то матери! Я не могу про такое смотреть!» Только вот это не кино.
Данилов тяжело вздыхает. Берет своими тяжелыми ладонями Темкино лицо, смотрит голодно и пристально. У Темки нехорошо сжимается сердце: так смотрят на то, что теряют.
– Домой поедешь или тебе здесь квартиру купить?
Оп-пачки! Вот это поворот!
– С чего вдруг? – Темка старательно мурлычет, имитируя голос кота из мультика про попугая Кешу: – «Нас и здесь неплохо кормят!»
Лучше уж привычно валять дурака, чем поверить, что это вот все… совсем всерьез. Аниматорский опыт, как выяснилось, не пропал зря: валять дурака он может теперь даже стоя на голове или валяясь на смертном ложе. Стоп! Не надо про смертное ложе.
– Пора закругляться, Тём. Очевидно же.
Тёмка выворачивается из тяжелых даниловских лап, упрямо прикусывает губу, дает себе несколько мгновений на то, чтобы выровнять дыхание и не сорваться в банальную, некрасивую истерику. Есть подозрения, что к истерикам Данилов трудами своих бывших основательно приучен и потому успел выработать на сей счет иммунитет. Окей. Мы не бабы. Будем вести себя с достоинством, как полагается мужчинам.
– Нет.
– То есть?
– Нет, Данилов. Так просто ты от меня не избавишься.
– А не просто?
О-о-о! Вот оно: знаменитый режим «танк». Артем практически воочию видит, как у Данилова отрастают гусеницы, голова превращается в башню и обретает весьма устрашающий вид за счет внушительной пушки и спаренного с нею пулемета. Т-34. Уж на таком-то уровне даже Тёмка разбирается в танках!
– А не просто, Данилов, взять и выкинуть из своей жизни человека, которому ты успел уже наобещать «долго и счастливо». Человек – не котенок, Данилов. Хотя я бы и за котенка в такой ситуации тебе в морду дал.
Последняя фраза – чистой воды выёживание. Тёмка рядом с Даниловым – воробей рядом… с танком. Но решительный до отчаяния и жутко злой воробей. Ка-а-ак залетит в пушку! Ка-а-ак цапнет за нос товарища танкиста! Мало не покажется!
Наверное, во время своего монолога Артем выглядит смешно. Он и сам это отлично понимает. Не с его голосом устрашающе вещать про битые морды. Но пусть только Данилов попробует снисходительно улыбнуться! Пусть только попробует!..
Данилов не улыбается. Не смотрит снисходительно. Данилов вздыхает. Всерьез так вздыхает, от души. Артему вмиг становится его жаль.
– Видишь, не получается у нас «долго и счастливо»…
А, не, не жаль.
– Какого хрена, Данилов? Не ты ли несколько месяцев назад чуть не довел до инфаркта собственных родителей, сообщив им, что будешь жить с мужиком, наплевав на всех несогласных в мире? Или права твоя мама, и жалкий педик не достоин высокой чести подавать тебе в трудную минуту стакан воды?!
Последнее, про стакан, Артем почти выплевывает Данилову в лицо. Все-таки подступила подлая сука-истерика, откуда не ждали. Сломался Артем. На стакане этом идиотском сломался. Вот так, значит, господин Данилов? «Прошла любовь, увяли помидоры»?! Только трахаться Тёмочка-зайчик и годен?!
– Если ты ненадолго перестанешь орать, то поймешь, что я прав.
Перестать орать? Да пожалуйста! Артем мысленно рычит сам на себя. (Внутри он явно никакой не зайчик.) Стискивает зубы почти до хруста. Он сможет. Сможет. Он спокоен, как …танк? Нет! К черту! Как удав. Вот.
– Ладно. Излагай. По пунктам. Будто какой-нибудь бизнес-план. Ты же северянам зимой снег исхитрился бы продать, да? Вот и продай мне идею: «Мы не можем быть вместе!»
(Удав. Удав.)
Данилов садится прямо, распрямляет успевшие ссутулиться за время разговора плечи. Собирается. От такого Данилова – упрямого, собранного, целеустремленного – с ума сойти можно. Валить и трахать! (Хоть Артему и не слишком нравится эта присказка, но тут она на диво уместна.) И раньше бы он… ого-го-го! Непременно. Раньше – но не сейчас.
– Гепатит С – это такая гадость, которая передается через секс. В том числе, – покосившись на Артема, уточняет Данилов. – Значит, мы больше не должны заниматься с тобой сексом.
– Про презервативы когда-нибудь слыхал? – вздыхает Артем. – Дальше.
– Все равно опасно, – упрямо не соглашается Данилов. – Резинки – штука ненадежная. И поцелуи тоже могут…
– Про поцелуи тебе врач сказал али сам додумался? – Чертов танк!
– Да достал уже!..
Обычно Данилов старается быть с Артемом терпеливым. На самом деле старается. Но явно не сейчас. Поэтому терпеливым должен быть Артем. За двоих. У Данилова нынче стресс, и он – танк. Ну ничего. На каждый танк найдется своя противотанковая мина.
– Дальше, Данилов! Дальше. Допустим, мы просто ограничимся дрочкой. Многие гейские пары, как я слышал, живут так всю жизнь. Не каждому нужен анал.
– Это будет… неправильно. И потом… Не в сексе дело. – Взгляд исподлобья. – Не только в сексе.
– Бешено внимаю.
Именно сейчас, как никогда, Артему страстно, практически до болезненного, хочется стать обладателем низкого, глубокого голоса. Голоса, которым можно подчинять, заставить себя слушать. А не вот этого вот… идиотского нечта.
– Это больницы, Тёма. Бесконечная диета. Горы лекарств. Таких лекарств, что от них одних сдохнуть можно.
– У тебя выпадут волосы? – со всем возможным ехидством уточняет Артем.
Когда все закончится, он закроется в ванной, включит везде-везде на полную мощность воду и прорыдается – от души, пытаясь осмыслить по полной все, что здесь и сейчас излагает ему Данилов. Осмыслить, оплакать и, по возможности, принять. Но это потом. А сейчас он должен быть сильным за двоих. Потому что Данилов, человек-танк, человек-гора, вот-вот сломается. Даже ответная ухмылка получается у него сейчас какой-то… жалкой. Но и то – хлеб.
– Скорее всего. Везде.
– Секси! Сотрем себе руки в кровь.
– Тёма, я серьезно!
– Я тоже. Почти. Продолжай.
– Если лечение не поможет, в перспективе у меня – цирроз печени. Возможно, пересадка. Которая тоже может не помочь, если не удастся побороть вирус.
– А еще – апокалипсис и нашествие живых мертвецов…
– Артем!
– Данилов!
– Я с тобой серьезно, а ты…
– Я тоже с тобой серьезно. Но ты меня не слышишь, похоже… – Артем чувствует, что может просто не дожить до ванной – сломается прямо здесь на радость Данилову. Поэтому нужно заканчивать страдать херней и тоже формулировать коротко и по существу. Без права на ошибку. – Сейчас закрой глаза и представь…
– Что за цирк, Тём?
– Закрой, закрой. – Для верности он даже кладет свои ладони Данилову на глаза, будто в дурацкой игре «Угадай – кто?» – Вот. А теперь представляй. Тебе… сколько там? Двадцать четыре. Ты отслужил в армии и закончил институт. Начал работать. Встретил хорошую девушку… – Данилов протестующе дергает плечом. Артем усиливает давление на глаза: сиди, мол, и не рыпайся. – Хорошую девушку… ну пускай будет Аня. Влюбился без памяти, женился. Ребеночек у вас. Собака. Все, короче, путем. Представляешь? – Легкий, едва заметный кивок. Но Артему не надо видеть этот кивок – он и так его чувствует – всем собой. – И тут оно выплывает. Диагноз твой гадский. Представил? А ты своей жене, Аннушке, стало быть, и говоришь человеческим голосом: «Вали-ка ты, боевая моя подруга, куда подальше. Вместе с дитем и собакой. А деньги я вам на карточку стану переводить. Ибо ни секса у нас с тобой, ни будущего. И вообще, желаю подохнуть не только в муках, но и в одиночестве». Представил?
