Текст книги "Куриный бог - 2. Стакан воды (СИ)"
Автор книги: Minotavros
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
========== 1. ==========
*
– Данилов, ты чудовище! Просто-таки чудовищное чудовище! Монстр! – как и всегда в минуты сильных душевных переживаний, Артем начинает метаться из угла в угол, рискуя вписаться куда-нибудь не туда, и никак не может остановиться. А этот… гад!.. сидит себе и улыбается.
– Спасибо, я знаю. Тёма…
Колени у Данилова жесткие. Да и сам он – вовсе не плюшевый мишка: весь из углов. Жесткий. Настоящий. Камень. Кремень.
– Нет, ну как ты мог?! Вот так прямо?!
– Так прямо. Не суетись.
Губы у Данилова тоже жесткие. Но иногда… Не-е-ежные. Нежнее всего, что Артем знал. Как там, в дамских романах, которые мама раньше, когда-то давно, глотала пачками? «Нежнее розовых лепестков».
Но сейчас Артему немножечко не до поцелуев.
– Ты хоть понимаешь, что натворил?
Честный, недоумевающий взгляд.
– А что именно я натворил?
– Дани-и-илов! Разве можно являться к собственным родителям с ультиматумом: «У меня есть парень и я буду с ним жить. И мне, в общем-то, чихать на ваше мнение»? Это и с девушкой-то… чревато. А уж с парнем…
– Предлагаешь скрываться и прятаться? Раз в полгода ездить друг к другу в гости – на праздники? Снимать тайные квартиры, чтобы не дай бог? В то, что ты племянник моего друга, которого я из жалости поселил у себя, все равно никто не поверит. Где я, а где – благотворительность?
Руки Данилова – уже под Тёмкиной растянутой домашней футболкой: ласкают, гладят по позвоночнику, словно кота, сбивают с мысли. Жесткие ладони, хваткие пальцы с небрежно срезанными и оттого слегка царапучими ногтями.
– Нет!.. Да-а!
У Артема внутри вспыхивает личное крохотное солнце, когда он думает о том, что именно Данилов сделал ради него. Немного, конечно, и ради себя, но в основном все-таки – ради него. Никто никогда ничего такого ради Тёмки не делал. Он, конечно, знал примеры решительных и бесповоротных каминг-аутов, периодически случающихся в гейской жизни, но всегда считал, что происходят те по глупости – вот как у него самого. Теперь – ни семьи, ни поддержки. Мама при встрече в сторону смотрит. А чтобы так… целенаправленно, ради… любви?
Данилов про любовь ничего не говорит. Делает вид, будто даже слова подобного не знает. Что все это так, сказки для подростков, одурманенных гормонами. Но сам…
Артем понимает, чувствует всей своей шкурой: любит. Как умеет. А умеет он, как выяснилось, ого-го! Ему бы еще практики… Учится он быстро. Способный.
– Темка… – горячий шепот в ухо, мурашками разбегающийся по всему телу. Руки Данилова уже давно миновали все границы приличия и вовсю хозяйничают в Темкиных трениках, заставляя вздыхать и прикусывать губу. Кухня у Данилова большая, гулкая. Сплошной хайтек. Стонать в голос в ней как-то неловко. – Пойдем в кровать, а?
– Мы же только два часа назад… пф… оттуда!
– Ничего не знаю! Это были очень долгие два часа.
Ага. Душ. Умывание. Завтрак. Разговоры. Очень долгие два часа. Иногда Тёмке кажется, что даниловская спальня – это какой-то особенный филиал рая, куда он попал обманным путем и куда ему однажды вход снова окажется воспрещен. Но пока…
– Дани-и-илов!
Большего Данилову и не надо: хватает в охапку, тащит, словно разбойник – добычу, чтобы…
– Ты не представляешь, что я сейчас с тобой сделаю!
– Сделай уже… что-нибудь.
И Данилов делает. Старательно, основательно, с полной самоотдачей. И… О-ой, божечки!
– Данилов, где ты такому научился?
Ну, это, само собой, уже потом, когда чуть-чуть восстанавливается дыхание.
– Интернет. Гей-сайты.
– Ты шарашишься по гей-сайтам?
– Не делай из меня совсем уж идиота. Если я живу с мужиком, то гей-сайты для меня – дом родной. А если только делаю вид… То какого черта ты забыл в моей постели?..
Последнее он уже проговаривает практически в полусне, из последних сил пытаясь дотянуться до тумбочки с влажными салфетками.
«В следующий раз нужно их пристроить куда-нибудь поближе», – думает Артем. Данилова после секса всегда вырубает почти мгновенно. Только что он был и даже вроде бы разговаривал, и вдруг раз и – нету. Артем не обижается, наоборот – ему это кажется трогательным. Данилов, когда нужно – настоящий танк. Может сутками не спать, работать, даже вагоны разгружать. Но стоит ему заняться… вот этим самым с Артемом – вырубает мгновенно. Правда, чтобы прийти в себя ему вполне хватает полчаса. Да и спит он ужасно умилительно: морщит во сне нос, сопит, иногда всхрапывает. Улыбается. Свой, домашний. Артем на него смотрел бы и смотрел – не отрываясь.
Он и смотрит. В душ можно будет двинуть потом, когда Данилов проснется. Или вместе? Даниловская душевая кабинка вполне способна вместить двоих. «Когда ты успел настолько раскрепоститься, Тёмка?» Помнится, Витька ехидно звал его «моя викторианская девственница». Да уж, теперь от былой «девственности» остались только рожки да ножки. А все Данилов.
Тихонько, стараясь ненароком не разбудить, Тёмка мечтательно вздыхает. Вспоминает. Этого он не сможет забыть никогда – сколько бы лет ни прошло.
Тридцать первое декабря. И Данилов – у подъезда.
*
Сначала случилось полное опупение. Подумалось: «Сон. Чертов сон! Больно-то как…» Сколько их уже было за эти полгода, снов, после которых Артем просыпался со слипшимися от слез ресницами? Во сне Данилов приходил, брал за руку, говорил какую-нибудь глупость, иногда – кормил мороженым (непременно шоколадным), целовал в потрескавшиеся губы, сжимал своими здоровенными мозолистыми ладонями. Данилов… Самым отвратительным в этих снах было то, что после них приходилось просыпаться.
Вот и теперь.
Вечер, поземка, снег. Ссутулившийся, явно иззябший до самых костей незнакомый мужик в тонкой пижонской дубленке – на скамейке возле подъезда. «В такую погоду хороший хозяин…»
– Тёмка!
– Данилов…
– Надеюсь, ты не пошутил тогда, когда сказал, что будешь рад меня видеть.
Труднее всего оказалось поверить, что это все – на самом деле. Что это не сон. Несколько шагов навстречу Артём проделал точно во сне, а потом то ли ветер швырнул ему в физиономию очередную горсть колючего ледяного снега, то ли, как принято говорить, «сердце подсказало», но он вдруг поверил. Поверил – и рванулся вперед. Прыгнул на шею несколько обалдевшему от подобной прыти Данилову, едва не уронив, повис на нем, стиснул руками и ногами, глупо тыкался своим ледяным ртом куда-то между шарфом и шапкой и, кажется, ревел, словно девчонка.
А Данилов и не сопротивлялся: тоже обнимал, прижимал к себе сквозь дурацкую Артемову куртку, вышептывал в ухо как-то загнанно:
– Тёма, Тёмочка… Тёмочка! Это ты, да? Это ты?
Дурачок.
По лестнице они почти ползли. Не было сил оторваться друг от друга: две сцепившиеся намертво, замерзшие до состояния сосулек, почти слепые от любви улитки. Бывает такое?
В квартире Данилов спросил только:
– Кровать где?
Артем даже ответить нормально не смог – лишь головой в нужном направлении мотнул. А потом его оттрахали, почти не раздевая. (Во всяком случае, свитер с водолазкой точно остались на нем. И еще носки.) Да так, что сердце – из горла и дым – из ушей. И покрывало, залитое спермой. И задница… М-да… Но оно того стоило! А потом зацеловали – всего-всего, можно сказать, вылизали. И еще раз трахнули. Но уже спокойнее, нежнее. А потом Данилова вырубило – вот как сейчас. А Артем сидел рядом с ним, дураком сумасшедшим, на кровати и опять плакал. Нет, ну как «плакал»… От счастья, наверное. Только слезки ебучие все равно на постель тихонько – кап-кап.
Проснувшийся где-то примерно через час Данилов долго его разглядывал, словно все еще по непонятным причинам не веря своим глазам, а потом осторожно спросил:
– У тебя пожрать найдется? С утра не емши. Сначала – самолет, потом тебя боялся упустить. Сидел вот.
– Так и сидел? А если бы я не пришел? Уехал бы куда-нибудь к друзьям Новый год встречать, а?
– К друзьям? – на всякий случай уточнил Данилов. – Тём, я как-то не подумал. У тебя есть кто? Витя твой вернулся?
В голосе его слышалось столько искреннего испуга, что Артем невольно рассмеялся. Не подумал он! Дурилка картонная!
– Да-да! Именно поэтому я сижу – пардон! – лежу сейчас здесь, с тобой. И Новый год мы такими темпами скоро профукаем.
Данилов его веселья не оценил: смотрел тяжело, исподлобья, отчетливо напоминая вполне себе серьезно настроенного быка. Из тех, что в Испании выступают на корридах, исправно поддевая на рога слишком самонадеянных матадоров.
– Тём, ты скажи. Мне милостыни не надо.
Милостыни ему!
Артем покачал головой. Он еще тогда, в Турции, понял, что с Даниловым лучше ни в какие игры не играть – не тот он человек, Данилов. Не легкий, не… современный, что ли? Ежели что вобьет себе в голову – фиг потом оттуда достанешь.
– Никого, Данилов. Как расстались с тобой – с тех пор и никого. Можешь мне не верить.
На лице Данилова настолько отчетливо отобразилось облегчение, что Артему даже расхотелось на него обижаться.
– Верю, Тём, верю.
Потом Артем кормил Данилова покупными пельменями. И это вовсе не было «фи!», как спервоначалу пытался его убедить Данилов, а наоборот – очень даже наваристо и вкусно. Особенно, если добавить туда сливочного масла и соуса «Кальве». С лесными грибами. Артем его обожал. А на завтрак была припрятана купленная месяца за два до Нового года баночка красной икры. Праздник же.
Потом они снова… занялись любовью. Медленно. Неторопливо. И Новый год вполне закономерно оказался ими пропущен. Ну и ладно. Все равно это был самый крутой Новый год в жизни Артема. Под конец, кстати, стало ясно, что утром он сидеть не сможет. И ходить, кстати, тоже. Разве что аккуратненько – по стеночке. Или лежать, не делая резких движений. Но, учитывая, что вокруг него непременно будет носиться стремящийся оказывать первую медицинскую помощь пострадавшему Данилов, дело того стоило.
Наутро, после бутербродов с икрой, Данилов и сказал ту самую знаменательную фразу:
– А переезжай ко мне жить, Тёмка! Просто сил уже никаких нету…
И Артем почему-то только спросил в ответ:
– Когда переезжать?
И получил решительное:
– Как можно скорее.
И тут уже Артем не выдержал: ухватил своего сумасшедшего Данилова в охапку, заволок в спальню и там от души оттрахал. Ну… э-э-э… орально. Все-таки, по правде сказать, в прямом смысле он был совсем не по этому. А потом Данилов… тот самый Данилов, который всю Турцию водил вокруг него хороводы из серии «я не такая – я жду трамвая», ужасно мило смущаясь, но все равно – решительно и бескомпромиссно – проделал уже с Тёмкой все эти восхитительно-непристойные вещи.
Кажется, ближе к вечеру, когда они оба слегка утолили первый голод, выспались и пришли в себя, Артем вспомнил, что уже почти сутки не давало ему покоя:
– Данилов, а как ты меня нашел?
Данилов многозначительно хмыкнул, выпятил вперед совсем заросший щетиной подбородок.
– Силой своей любви.
Тут уже настал черед хмыкать Артёму.
– Ты еще вспомни про путеводную звезду!
Данилов обнял его, привлек к себе, со вкусом обмусолил мочку правого уха. (Артем почувствовал внутри знакомое шевеление и мысленно подивился: чему там еще… шевелиться? После всех их нынешних подвигов?)
– Тёмка! Ты не поверишь! Есть на свете такая полезная штука, как интернет. А еще есть другая полезная штука – телефон. Так вот нашел я в интернете все вузы вашего городка, в которых имеется специальность «гостиничный бизнес». А дальше – дело техники. Не так уж их у вас и много – всего пять, включая два колледжа. Звонил в каждый, представлялся дядюшкой, который разыскивает своего непутевого племянника, уехавшего из дома и не подающего признаков жизни. В четвертом какая-то добрая душа дала мне твой адрес. Вот и все дела. Хотел пораньше выбраться, но работы перед праздниками, как всегда – до хренища. Только позавчера освободился и первым же самолетом – к тебе.
Артем слушал его, точно красивую легенду. Ну там, скажем, «О Фродо и Кольце». Ай да Данилов!
– Мне нужно сначала сессию сдать. А то с переводом будут сложности. Потом… С квартирой разобраться, с вещами… Немного, но все – мои. Потом… Месяц подождешь?
Тяжкий даниловский вздох отозвался сладкой дрожью где-то за грудиной.
– А родственники твои что скажут? Не будут против?
– Никому нет до меня дела, Данилов. Я же тебе еще в Турции честно озвучил свои семейные обстоятельства. Можно сказать, сирота.
– Я думал, ты преувеличиваешь. Ну… поругался там… разосрался с родней на время – с кем не бывает.
– У меня мама – сильно верующая. Вроде не так давно крестилась, но – знаешь, как говорят? – «святее Папы Римского». Она сначала меня все к батюшке своему затащить пыталась, дабы тот наставил блудную овцу на путь истинный. А потом, когда поняла, что ничего уже не исправить – просто отреклась. Так и сказала: «Отрекаюсь. У меня больше нет сына».
– Черт! – выдохнул после довольно долгой паузы Данилов. – Я думал, такое бывает только в кино.
– Я тоже так думал. Зато теперь никто не контролирует мои передвижения. Захочу – к тебе смотаюсь на ПМЖ, захочу – в далекий Китай. Или в Северную Корею.
– Эй! Ты полегче! У них там геев не сильно-то любят!
– Да где же их любят, Данилов? Разве что в Голландии.
– А хочешь, в Голландию поедем? Мне, в общем-то, все равно, где с бизнесом крутиться. Придумаю и там что-нибудь.
– Данилов, ты же не всерьез?
– Почему? Скажешь – поедем.
Если бы такое завернул Витя, даже в самый разгар их пылкого романа, Артем бы над ним от души угорал недели две. А вот Данилов… Данилов… Почему-то Артем ему поверил. И даже немного испугался.
– Эй! Не вздумай. Глупости какие! Не хочу я никуда. Вернее… хочу… но просто к тебе. «Нас и здесь неплохо кормят», – сыто промурлыкал он, изображая толстого, довольного жизнью кота из известного мультика.
– Здесь… сложно будет, Тём, – оборвал его дуракаваляние ставший внезапно очень серьезным Данилов. – Ты подумай, а надо ли оно тебе?
– А тебе? – в тон ему уточнил Артем.
– Мне – да.
– Тогда и мне – да.
На следующий день с утра Данилов уехал обратно, увозя с собой полный набор «явок и паролей», как обозвал это все Тёмка. Месяц еще предстояло пережить.
*
Потом оказалось, что «пережить» – еще не самое сложное. Гораздо труднее просто жить. Жить с Даниловым – тот еще квест. Не потому что тяжело. Не потому что хочется сбежать, сверкая пятками. Вовсе нет. На самом деле… Притирка, наверное. Возраст, привычки, воспитание – все разное. Впрочем, Тёмка бы не поручился, что с девушкой вышло бы проще. Там еще и психология другая совсем. Инопланетянская.
А Данилов… По сути, недостаток у него оказался всего один – тот самый, пленивший Тёмку в жаркой Турции, режим «танк». Мама дорогая! Когда-то, еще в школе, Артем напоролся в книжке со стихами великого советского поэта Маяковского на стихотворение со странным названием «Товарищу Нетте – пароходу и человеку». Кто такой этот «товарищ Нетте» он так и не понял, но сейчас частенько вспоминал, правда, с некоторой поправкой: «Товарищу Данилову – человеку и танку». С Даниловым-человеком очень даже можно было сосуществовать и договариваться. Но с танком…
– О деньгах – ни слова, – решительно выдает Данилов на второй день пребывания Артема в его слегка пустой и гулкой, но зато большой и чистой квартире. (Первый день был посвящен понятно чему. Не до разговоров.) – Мы живем вместе, я трачу на тебя сколько хочу. Деньги – не проблема.
Тёмка смотрит в его серьезные, честные глаза – и не очень понимает, о чем речь.
– То есть мое мнение – не в счет?
– Почему? – удивляется Данилов. – Конечно, ты можешь озвучивать свои пожелания.
– А как насчет права вето?
– У меня?
– Нет, у меня?
– У тебя его нет. Вот начнешь зарабатывать…
– Хорошо. На этой неделе постараюсь найти работу.
– Нет.
– Что значит «нет»?
– Никакой работы, пока не закончишь учебу. Ничего хорошего от беготни туда-сюда в итоге не будет. Да и денег ты в таком режиме заработаешь – с гулькин нос.
– А за учебу мою кто платить будет? Тоже ты?
– Тоже я.
Вот ведь! Тёмка мысленно считает до десяти. Потом до ста. До тысячи не успевает: Данилов подходит, обнимает своими лапищами, трется губами о висок. Самоуверенная скотина! Ласковая самоуверенная скотина…
– Слушай, ну не кобенься ты, как какая-то вздорная баба! Считай это просто инвестициями в наше совместное будущее. Окончишь вуз, начнешь работать – отдашь. Все до копейки.
Хитрая жопа! Знает, как переключить Тёмкины полыхающие праведным негодованием мозги!
– «Совместное будущее»? Ты сказал: «Совместное будущее»? «Наше совместное будущее»?
– Тебя заело? – осторожно спрашивает Данилов. – Да, я считаю, что у нас с тобой есть совместное будущее. А ты так не считаешь?
По-хорошему, Артем должен гордо оттолкнуть проклятого диктатора. Плюнуть ему на домашние тапочки и удалиться запихивать в чемодан те немногие вещи, которым посчастливилось покинуть за минувшие сутки свое временное пристанище. Хлопнуть чертовой навороченной сейф-дверью так, чтобы заорала сигнализация. (Она орет вообще, кстати?) Уйти навсегда. Потому что чувство собственного достоинства, мужская гордость и прочие важные для внутреннего самоощущения ништяки. Но…
Данилов знает, как заставить его сомневаться. Заставить… У Тёмки, на его беду, чересчур богатое воображение. Он способен представить все, что угодно. Даже совместное будущее с Даниловым. Какое-нибудь сопливое «долго и счастливо».
– Если ты как следует подумаешь, то поймешь, что я прав.
– Если я как следует подумаю, сбегу от тебя на фиг – на край света.
– Значит, нельзя давать тебе думать.
И честно не дает. Через два часа Артем напоминает себе кусок сливочного масла, который забыли убрать в холодильник, оставив целый день валяться на столе – твердости в нем примерно столько же. И здравомыслия. И гордости. Какая может быть гордость у растаявшего сливочного масла? Да и у замерзшего тоже, если хорошенько подумать…
Тёмкины вещи так и не возвращаются в чемодан. Наоборот, потихонечку расползаются по даниловской квартире, словно осуществляя свой собственный коварный план захвата вражеской территории, лишая ее прежней идеальности, оставляя несомненный отпечаток постороннего присутствия. Тёмкиного присутствия.
Через неделю до Данилова доходит, что нужно купить еще один письменный стол. И выделить больше одной полки в шкафу.
Данилов подходит к решению проблемы радикально: шкаф делится пополам, а стол для Тёмки роскошно вписывается в угол спальни. На закономерный вопрос: «Почему именно в спальне, если размеры твоего кабинета вполне позволяют?» – получает честный ответ: «Глядя на тебя, я попросту не смогу работать». Как сам Артем станет работать рядом с постелью, на которой они с Даниловым периодически творят самые разные восхитительные непотребства, похоже, никого особо не волнует. «Ладно, – думает Артем, – придется тренировать силу воли. Рядом с этим… танком она мне, определенно, понадобится».
В институт на новом месте жительства (точнее в государственный экономический университет) его берут на удивление легко. Можно было бы подумать, что с переводом аккурат в середине учебного года возникнут проблемы, но нет. Здешняя программа почти идеально совпадает с той, по которой Артем учился дома, даже количество часов в зачетке по сданным дисциплинам не вызывает никаких нареканий. Есть небольшое расхождение, но его можно спокойно ликвидировать в течение семестра – до летней сессии времени еще – ого-го! Так что: «Милости просим, многоуважаемый Артем Батькович!» – и все прочее в том же духе.
– Еще бы! За такие-то деньги, – хмыкает вечером на кухне Данилов, когда Артем сообщает ему, что с понедельника приступает к занятиям.
Артем хмурится. Деньги и впрямь… Гораздо больше, чем это стоило в их глубоко провинциальном вузе. На учебу здесь никаких турецких заработков, определенно, не хватило бы. Не говоря уже о съемной квартире.
– Данилов, мне нужна работа. Ну не могу я сидеть у тебя на шее!
– Можешь, – спокойно отвечает Данилов, – моя шея выдержит.
Тёмке хочется рычать и кусаться. Он рычит и кусается. И закономерно оказывается в постели с задранными на широкие даниловские плечи ногами. Покусайся тут из такого неудобного положения! Да и рычать уже… не очень.
– Ты не можешь в этом ходить на учебу, – огорошивает Данилов Артема, уже почти смирившегося со своим положением иждивенца, утром в понедельник.
– Чем тебя не устраивает мой пуховик?! – возмущается Тёмка.
– В чем-то похожем мой отец в юности строил БАМ, – машет рукой Данилов. – Кажется, тот выглядел куда теплее.
– Это натуральный пух, что б ты понимал!
– И он весь собрался чуть ниже твоей попы. Здесь у нас, знаешь ли, не юга – вмиг отморозишь самое дорогое.
– Ты. Не будешь. Покупать. Мне. Тряпки! – шипит сквозь зубы Артем, напоминая себе ядовитую змею: опасную и смертоносную. – Я тебе не баба!
– Тряпки – не буду, – внезапно легко соглашается проклятущий Данилов. – Но приличную куртку мы с тобой купим. В наших краях это – вопрос выживания. Не хочу тебя потерять из-за какой-то глупой гордости.
– Гордость – не глупость! – «Особенно, если она все, что у тебя осталось».
– Хорошо… – вздыхает Данилов. – Когда у тебя день рождения?
– В марте.
– Тогда я сделаю тебе подарок заранее. Идет?
– И никаких широких жестов непосредственно вокруг даты?
– Торжественно клянусь.
– Хорошо, – сдается Артем. Подарок так подарок. «Сколько я еще смогу играть сам с собой в поддавки?» Вопрос остается без ответа.
Первый день учебы на новом месте проходит будто в тумане. Артем с кем-то знакомится, кому-то улыбается, пожимает протянутые руки. Парни, девчонки. Пытается слушать преподавателей и даже конспектировать. После занятий посещает местную библиотеку. Короче говоря, ведет социально активный образ жизни. Вживается, так сказать, в обстоятельства.
Вечером Данилов заезжает за ним в университет. Его хищная черная «бэха» выглядит среди машин студентов и преподавателей точно акула среди стайки коралловых рыб. А может, Артем просто все излишне драматизирует. В конце концов, учатся здесь люди тоже не бедные.
Данилов везет его в торговый центр. Судя по виду, это не самый дешевый торговый центр. Судя по количеству снующих по коридорам и эскалаторам людей – не самый дорогой.
Пуховик для Тёмки Данилов выбирает сам. Длится процесс выбора долго, и Артем успевает трижды проклясть свою бесхребетность и даниловский энтузиазм. К концу основательно подзатянувшегося действа продавщицы смотрят на Данилова то ли с ненавистью, то ли с почти молитвенным восторгом. То ли с острой смесью того и другого.
– Вот этот, – наконец произносит, довольно улыбаясь, Данилов. – Ну? Тебе нравится?
Тёмка покорно кивает.
Пуховик роскошен. Легкий, почти невесомый. Очевидно, теплый. Благородного темно-синего цвета. Темка в нем ощущает себя практически принцем Уильямом. Нравится ли он себе? А хрен знает. Внешне… да, нравится. Почти красавчик. Внутри все гораздо сложнее. «Молчи, улитка, молчи!»
Немного утешает, что в остальном Данилов оказывается верен своему слову: только пуховик – и ничего больше. Никаких шапок-шарфов-перчаток. Даже китайский зимние Тёмкины кроссовки остаются при нем. Впрочем… надолго ли?
Потом они пьют кофе в местном «Старбаксе». Артем – капучино с корицей, Данилов – американо без сахара. Артем демонстративно оплачивает оба заказа. Данилов не возражает. Еще бы!
– Надо чего-нибудь купить домой, – замечает Артем, когда путь их лежит мимо местного супермаркета. – Кофе – это не еда.
– Закажем, – машет рукой Данилов. – Охота тебе весь вечер у плиты стоять!
Про «весь вечер» Артем бы поспорил. И вообще… поспорил бы. Этот день его, определенно, довел, основательно поубавив запасы оптимизма и терпения. Как и оставленный прямо там, в бутике, старый заслуженный пуховик. «Драгоценные, вы ведь выкинете эту гадость?» «Гадость», надо же!
– Охота, – упрямо кивает Артем. – Сильно богатый, что ли?
Голос его звенит. И без того по-девчоночьи высокий и ломкий, сейчас он похож на звук, который издает сосулька, со всего размаха разбиваясь об лед.
– Сильно – не сильно… – по привычке пытается гнуть свою линию Данилов, но потом почему-то сдается. – Ладно. Как хочешь. Пошли.
В магазине – опять же на свои деньги – Артем берет картошку, молоко, колбасу и четыре здоровенных куриных ноги.
– Это явно была не курица, а птеродактиль, – пытается хохмить Данилов.
Артем просто поднимает на него глаза.
– Кетчуп возьми, – говорит Данилов. – И майонез.
– Чай-то хоть дома еще есть?
– Вполне достаточно для жизни.
Вернувшись, Артем изображает свое коронное блюдо: запеченные в духовке окорочка. Натирает солью, какими-то специями из завалявшегося у Данилова в кухонном шкафчике пакетика, принципиально игнорирует майонез.
– А мама всегда делает с майонезом, – пытается руководить процессом Данилов.
На что получает резкое:
– Майонез после тепловой обработки – сплошной канцероген. Это тебе кто угодно скажет.
Данилов обижается и уходит. А может, просто делает вид, что обижается. Иногда он бывает довольно хитрым, этот Данилов.
Хвала всем богам, курица исхитряется не сгореть. Несмотря на то, что даниловская духовка похожа на какое-то научно-фантастическое сооружение для экспериментов сумасшедших ученых, а не на старую добрую кухонную технику. Артем чувствует себя суперповаром и готов при случае возглавить бунт машин. Данилов кажется довольным. Заливает своим дурацким майонезом вареную картошку и с урчанием обгладывает куриные косточки.
– Я буду готовить, – решительно заявляет Артем после окончания трапезы. – Готовить, убираться, стирать и гладить.
– Ко мне раз в неделю ходит домработница, – пытается сопротивляться Данилов. – Мои финансы позволяют…
– Ты откажешься от ее услуг, – вежливо, но настойчиво гнет свою линию Артем. – Раз уж работать ты мне не разрешаешь, должен же я хоть как-то вносить свою лепту.
Данилов скептически хмыкает: похоже, вспоминает беспорядок, который встретил его под Новый год в квартире Артема, и покупные пельмени, составившие тогда их скудную праздничную трапезу. Но не спорит. Молодец, Данилов! Только добавляет, словно все-таки стараясь оставить за собой то самое знаменитое последнее слово:
– Тогда я буду мыть посуду.
– Мой, – пожимает плечами Артем.
Данилов торжественно собирает посуду со стола, закладывает ее в посудомойку, потом туда же добавляет таблетку «три в одном» и демонстративно нажимает на кнопочку.
Артем смотрит на него почти с умилением. Хозяйственный!
*
Так и живут. К чести Данилова, режим «танк» в отношениях с Артемом он использует довольно редко – чаще действует уговорами и шантажом.
– Нужно тебя на курсы вождения отправить.
– Зачем? У меня и машины-то нет. И с моими доходами еще долго не будет.
– У меня машина есть.
Артем вспоминает даниловскую «бэху» и мысленно вздыхает. Да, всем машинам – машина!
– И ты с ней прекрасно справляешься. Я-то тут причем? Опять благотворительностью решил заняться?
Данилов делает честные глаза. Честные-пречестные.
– Вот еще! Просто подумал: а вдруг со мной что-нибудь случится? Кто меня тогда в больницу повезет?
– Что с тобой, бугаем здоровым, может случиться? – нарочито грубо спрашивает Артем. На самом деле, такие вот даниловские «козлики» – совершенно запрещенный прием. Потому что… У Артема богатое воображение. Он может представить что угодно. И Данилова, которому внезапно плохо – в том числе. От подобной картинки внутри мгновенно скручивается колючий ледяной клубок. Черт!
– Приступ аппендицита, например, – как ни в чем не бывало отзывается проклятый шантажист.
– Аппендикс твой вырезали сто лет назад. У тебя и шрам имеется.
Он теперь в курсе всех шрамов на теле Данилова. И это – одно из самых замечательных, важных знаний в его жизни.
– Недобрый ты, Тёмка.
– Какой уж есть.
– А вдруг у меня сердце прихватит?
– Вызовем скорую. Да и нет у тебя никакого сердца, Данилов.
– Есть. И его на природе прихватит. На шашлыках. Или я оступлюсь и сломаю ногу. Сам знаешь, какой я ловкий.
Артем вспоминает бассейн и зябко передергивает плечами. Сволочь!
– Хорошо. Но только летом. После сдачи сессии.
Летом он планировал все-таки устроиться на работу. Не в Турции аниматором, но хоть на почте. Там вечно объявления: «Требуется оператор почтовой связи». Впрочем, до лета еще далеко. Может, и позабудет Данилов об очередной своей блажи.
– Идет. Летом так летом. А пока – теорию учи.
*
Семинар по философии накрылся медным тазом. У преподавателя скакнуло давление. До вызова скорой дело не дошло, а вот домой получилось попасть раньше аж на два часа. Кайф!
Пробок еще нет, в магазинах – пустота и красота.
«Запеку сегодня картошку с сыром», – мечтательно думает Артем. Интернет-сайты с кулинарными рецептами нынче – его лучшие друзья. «Упертый!» – смеется, сверкая глазами Данилов. Не насмешничает, не издевается – просто смеется. Когда он такой, Данилов, от него просто невозможно оторваться – хочется целовать до упаду. До совместного упаду в кровать и небольшой, но страстной оргии на двоих.
Кстати, если сегодня Данилову тоже удастся послать подальше свою бесконечную работу и выбраться домой не слишком поздно… Может, и до оргии дело дойдет. А что? Картошка с сыром – и бурный секс. Артем совсем не против подобной программы.
Входная дверь открывается неожиданно легко. Один замок из трех. Простенький. Его используют, когда кто-то уже дома.
«Данилов! – радостно думает Темка, тихонечко проникая в ставшую всего-то за месяц практически родной квартиру. – Сюрпрайз!»
В прихожей взгляд утыкается в чужие, явно женские, сапоги, вокруг которых уже успели натечь лужи от подтаявшего снега. Конец зимы нынче выдался теплым и грязным. Идея ворваться с радостным криком: «А вот и я – любовь твоя!» – сразу перестает казаться удачной. «А я ли на самом деле твоя любовь, Данилов?»
Впрочем, ревность, успевшая все-таки на несколько совершенно отвратительных секунд запустить свои острые зубки в Тёмкино сердце, мгновенно затихает, стоит ему услышать тихий, какой-то совершенно больной даниловский голос:
– Ну не начинай опять, мама!
«Мама»? По вполне понятным причинам родителям Данилова Артем представлен не был. Да еще и дикое заявление Данилова две недели тому назад про то, что он все-все им рассказал. «Боюсь, мне здесь не особо обрадуются. Сбежать, что ли?»
С практической точки зрения, сбежать – ход очень верный. Взрослый и, как ни странно, ответственный. Никакой ненужной драмы. Очевидно же, что Данилову нужно разобраться со своими родственниками. Оттого он и назначил встречу в Тёмкино отсутствие. И даже с работы пораньше явился.
Но кто и когда мог бы назвать Тёмку реалистом? Взрослым и ответственным? Даже Витя мрачно вздыхал: «Гребаный романтик!»
А еще любопытство отчаянно зудит где-то внутри: «Когда еще узнаешь, что о тебе думают другие?»
– Алик, солнышко, не сердись на папу. Он тебе не враг.
