Текст книги "Ильхо (СИ)"
Автор книги: Мина У.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
– Ничего, – Руперт улыбнулся так, что стало понятно: он тоже не против хорошей шутки.
– А теперь к делу. Искр нет?
– Ты же знаешь. – Руперт всё делал с тонким изяществом, с ним же он и стащил с тёмной поверхности кипу бумаг и принялся лениво рассматривать наброски; паук в этот раз не шелохнулся. – Я не захожу туда чаще, чем требуется. Мне не по вкусу безумие, как и моей команде. Я привёз только волосы. Ну и те самые поршни и шарниры. Хотел бы извиниться за то, что так долго не мог их достать, но ты не платишь мне за эти заботы, так что…
Он развёл руками.
– Мои гости уже кинули мне подачку.
– Щедро. Значит, у тебя теперь излишки?
– Нет, я подумываю о модернизации.
Руперт дёрнул кадыком и поглядел в сторону, не желая вникать в подробности.
– С чего такая жадность, кстати? Искры были недавно. И даже одна особенная. Ты уже опробовал её?
Руперт намеренно не смотрел на него, Герцог знал. И голос его неспроста был таким нарочито беззаботным, скрывая сильнейшее напряжение. Но здесь между ними никогда не было согласия и уже, наверное, не будет.
– Опробовал, – согласился он с лёгким кивком и сложил руки в замок.
– Есть ли?.. – Руперт стрельнул в него взглядом, в котором промелькнуло смятение, почти ужас, и снова вернул его к бумаге. – Есть ли какие-то отклонения от нормы?
– Смотря что считать отклонением…
– Сёрьезней, мой друг.
– Я серьёзен. Да и что такое норма?
– Тебе ли не знать?
Герцог не стал отвечать. У него пока не было ответа, да и отчитываться перед Рупертом он был не обязан; это были лишь их милые, как их называл друг, беседки. Лишь повод удостовериться, что он ещё не спятил, не выжил из ума. Руперт изначально считал идею безумной, не переменил своего мнения и теперь, спустя столько лет.
– Я не настаиваю. – Друг кинул бумаги обратно на стол, и те приняли ещё более растрёпанный вид. – Просто любопытствую.
– Нет, я знаю, что ты делаешь. Ждёшь, когда я со всем этим покончу.
– Этого я никогда от тебя не скрывал. Я с самого начала говорил…
– Ты говорил, что это бесчеловечно. Мне не нужны напоминания.
Вот этот взгляд был Герцогу хорошо знаком. Только он – не упрямый ребёнок, чтобы так на него смотреть, и, однако, из раза в раз глаза Руперта глядели именно так. Вопрошая: «Доколе?»
– Я прибыл, чтобы забрать подарки, – вновь став добродушным плутом, заключил друг.
– Рановато в этот раз, – проворчал Герцог, но ему ужасно хотелось сменить тему, так что он охотно поднялся и подошёл к большому тяжёлому сундуку в углу. Обычно тот стоял без надобности, а иногда, застеленный рогожей, а поверх – шерстяным одеялом, служил ему лавкой, где он мог передохнуть между делом. Но последние два месяца по обыкновению туда он складывал свои безделицы, которыми занимался в часы, когда ни спать, ни думать не хотелось. В основном в рассветные.
– Пришлёшь кого-то или сам понесёшь? – спросил он у Руперта, когда откинул крышку.
Руперт тоже поднялся и с мальчишеским любопытством заглянул внутрь, а потом протянул руку и достал один из свёртков.
– Всё то же? – улыбнулся он, развернув плотную вощёную бумагу. – Ну-ка, дай заведу…
И, прикусив кончик языка, Руперт поставил игрушку на стол и завёл механизм. Это была гарпия, она ходила и взмахивала крыльями, а ещё склоняла голову то на одну, то на другую сторону. На её хрупком лице застыли слезы, а на голове красовался расписной головной убор.
– Сделал бы, что ли, мишку или кошку, а? Опять нечисть.
– Дети обожают нечисть, – с ноткой брюзжания возразил Герцог, наблюдая, как Руперт бесцеремонно крутит предмет, с которым сам он обращался как с хрусталем, и добавил тише: – Ифирия была в этом уверена.
– Ты должен сказать Ильхо, – внезапно, без какой-либо подготовки, не дав ему даже времени собраться с мыслями после воспоминаний о жене, сказал друг. Он даже не дал ему времени выдохнуть, потому что тут же продолжил: – Мальчику не хватает материнской ласки.
После такого удара его голос не мог не звучать резко:
– И что ты предлагаешь? Я ему не мать. А его мать мертва. Ему придётся с этим справиться.
– У него есть отец. Вот бы Ильхо удивился, если бы обнаружил это.
– Мне не до твоих острот.
– А это и не шутка. Это его горькая правда.
– Я каждый раз думаю, почему бы тебе не заглядывать к нам почаще, – со злой усталостью ответил Герцог. – А потом вспоминаю, какая ты заноза, и, знаешь, хочу видеть тебя ещё реже.
– Я знаю. – Руперт уселся обратно, ничуть не смущаясь, что спорить ему теперь придется со вздернутым подбородком. Паук тут же взобрался на подставленную ладонь. – Но суть нашей дружбы такова, что я единственный, кто тебя ещё терпит, а потому ни ты не можешь запретить мне бывать здесь, ни я не перестану навещать вас.
В повисшем молчании начали доноситься до слуха звуки подступающей ночи: уханье, пение и стрёкот в саду, смешивающиеся с шёпотом перекатывающихся волн.
Кроме раздражения Герцог чувствовал и усталость, и что-то горькое, застрявшее глубоко в горле.
– Ему девятнадцать. Детство давно закончилось. Мне жаль, что с таким отцом, как я, ему не приходится рассчитывать на что-то большее.
Руперт лишь слабо улыбался, неловко, виновато, с жалостью в глазах. Не соглашаясь.
– Пора ему уже взять на себя ответственность. Хоть за что-то, – тяжело припечатал Герцог. – Если ты думаешь, что о таком детстве для него я мечтал, то нет.
– Мечтал? – Руперт приподнял бровь, его улыбка сделалась искренней.
– Планировал. Но всё пошло не так. И мои изобретения…
– Хорошо, хорошо, я понял! – его голос был вновь беспечен: друг примирительно поднял руки, и паук, успевший переместиться лишь на плечо, спешно отполз выше. – Твои изобретения прежде всего. Впрочем, это и не мое дело, а капитан Руперт не привык совать свой нос в чужие дела.
– Твой нос торчит из всех чужих дел Большой земли.
– Так это те дела, за которые мне платят. Но послушай, мне не нравится этот Кай. Он интересовался парусами, – заметил Руперт с явной враждебностью.
– Твоими парусами интересуются все. Одно время Ильхо ими просто бредил. Ведь в мире нет большего чуда.
Но Руперт не надулся от чувства собственной значимости, а, напротив, ещё больше забеспокоился.
– Да, такие только одни. – Он встал и, будто бы не торопясь, прошёл к окну, чтобы посмотреть на небо, но с этой стороны замка корабля было не видать. – И если с ними что-то случится…
– У тебя наверняка припрятано ещё полотна.
На это друг не ответил.
– Куда направишься после нас?
– Сначала к… – на лицо Руперта вернулась шаловливая улыбка, – к бабуле. Нет, правда, бабушка никогда не любила, чтобы её так называли.
– Значит, к Небесной хижине?
– Да.
– Проверять, на месте ли заначка?
– Нет там никакой заначки.
– Ни за что не поверю. – Герцог наконец-то смог расслабиться в освобождённом кресле и даже откинуться на спинку, сложив руки на животе.
– Давай сменим тему… – Руперт устроился в проёме окна. – Я тут сложил строчки. Хочешь послушать?
Герцог уже едва мог вспомнить, каково это – дурачиться, но в такие моменты знакомое чувство оживало в душе. Он прикрыл глаза ладонью, давая понять, что предпочёл бы что угодно этому. И Руперт, разглядев в сумраке улыбку на его лице, начал декламировать.
*
Расходиться по домам не хотелось.
Пока они молча таскали ветки на костёр, Этерь не подавала виду, что думает об их поцелуе. Она лишь время от времени задерживала на нём взгляд, когда он делал вид, что смотрит в сторону. А Ильхо думал.
Тео убежал звать остальных. Не для танцев – они просто собирались посидеть у костра, попеть песни, послушать истории. Ильхо наказал ему привести Барудо, чтобы тот рассказал всем про нападение морского чёрта. Где ещё слушать об этом, как не ночью на пляже? Когда тёмные волны так близко…
– … Я и впрямь думал, что это всё. Что мне уже не спастись, – гончар не хвастался байкой, он смотрел в огонь, словно тот подсказывал ему воспоминания о страшной ночи, и ничто не спорило с его словами – только редкий треск веток в костре. – Я о сыне вспоминал, когда думал, что всё…
Ильхо думал, что будет более жадным до всех подробностей, но он рассеянно ловил слова рассказчика, глядя то на небо – сегодня оно было ясным, и звёзды мерцали в розовой дымке, – то в огонь, что весело плясал, обволакивая хворост. Но чаще он смотрел на Этерь, чей профиль выглядывал справа из-за Тео и Лута.
Она тоже оглядывалась на него.
– Иди ко мне, – позвал он одними губами, что торопились растянуться в улыбке.
И Этерь осторожно, чтобы не подниматься и не потревожить чужие ноги, переползла к нему и устроилась между его ног, прижавшись спиной к груди. Ильхо подумал, что, значит, ему кое-что можно, и обнял её, устроив подбородок на пропахшей солью макушке.
Рассказы о чудовищах, русалках, спрутоподобных богах и говорящих рыбах ужасно увлекали его. Остров с самого детства представлялся ему оплотом языческих сил, что были уже изгнаны из цивилизованного мира, а здесь ещё цеплялись за жизнь. Сказка была совсем рядом, стояло лишь протянуть руку, найти очередную заводь, нырнуть в очередной омут, прислушаться к гулу волн ночью у подножия скал, и чудо откроется ему.
Этот зов до сих пор был ему знаком.
Однако в этот раз ему не хотелось ни вина, ни травки, не хотелось пропускать ни одного мгновения этого вечера или искажать его в сознании.
Ильхо опустил голову ниже, так, что его нос коснулся уха Этерь.
– Мне хорошо с тобой, – сказал он тихо – ей одной.
– Мне тоже, – донеслось в ответ полушёпотом.
Он расплылся в глупой улыбке и стал ещё рассеяннее слушать болтовню Барудо…
Лут не верил гончару – он верил тёте Аурии. Но Барудо не обижался на фермера, а лишь качал головой и повторял с безобидной улыбкой, что, мол, если бы тот сам видел чёрта – хоть одним глазком, хоть с мгновение, – то уж точно не стал бы спорить.
Ильхо точно хотел бы глянуть: хоть одним глазком, хоть с мгновение…
Кто-то из женщин принёс гитару, и полилась песня, простая моряцкая песня про потерянный берег и кольцо, которое путешественник купил своей жене, да так и не довёз голубке.
Вдалеке рокотал океан.
*
Он возвращался в замок где-то между полночью и рассветом.
Эта ночь пахла слаще и вся переливалась в розовом и лиловом, была воздушней и искристей, чем когда-либо прежде, и Ильхо казалось, что дорога, неуклонно поднимающаяся к замку, ведёт его к небесам. Он очень хотел спать, но ему казалось, что он ни за что не уснёт. Ноги будто едва касались земли, но ещё никогда он не чувствовал такой явственной опоры.
Рабочие и фермеры ушли в свои хижины, и Этерь ушла с ними, отказавшись ночевать в замке, даже в комнате для прислуги, – хоть Ильхо и клялся сквозь смех, что его намерения кристальнее воды в роднике.
Она сказала, что доберётся до лавки гончара, где и переночует, а если и встретит морского чёрта, то обязательно расскажет, каков тот из себя. Лут громче всех смеялся над её шуткой, а Барудо надулся, и она увела старика под руку, горячо и ласково убеждая его, что она ему верит.
И она предусмотрительно отказалась от того, чтобы Ильхо провожал её.
Добравшись до замка, он не сразу поднялся к себе, а какое-то время бесцельно бродил по открытым галереям. «Химера» всё ещё висела в воздухе, и он смотрел на корабль то с одной, то с другой стороны, пытаясь разобрать вдали каждую незначительную деталь такелажа. В сиянии Драконьей туманности чёрный парус отливал пурпуром.
Он хотел зайти в библиотеку: была у него какая-то мысль, затесавшаяся в потоке прочих, да так и не проклюнувшаяся – она оставила после себя лишь это зудящее чувство и время от времени возвращалась бессмысленным напоминанием. И вот Ильхо собрался уже было свернуть к ней, как у одной из колонн увидел самого капитана.
– Дядя Руперт! – радостно выдохнул он.
Разве не чудесно, что именно его он встретил тогда, когда всё у него в душе звенело от счастья?
– Мальчик мой, – Руперт раскрыл объятия и крепко сжал его. – Как я рад, что всё-таки увидел тебя.
– Что? Уже улетаешь?
– Ухожу, Ильхо, – с весельем в голосе поправил его капитан, отстранив на расстояние вытянутой руки и пристально вглядываясь в его лицо, на котором, должно быть, красовалось одно из самых невразумительных выражений, будто он опять накурился, а это было не так. – Сколько повторять, я не летаю – я хожу по небу.
Ильхо кивнул. Летать, ходить – какая разница? Главное, по небу.
– Где паук? – он поискал его взглядом.
Руперт повернулся боком, явив питомца, и Ильхо не торопясь подставил сложенные ладони, давая тому возможность перебраться на них, а главное – давая время на размышление. Не единожды Ильхо был укушен, прежде чем научился обращаться с необычным существом. Его укусы всегда были болезненны и жгли кожу часами, а порой – днями.
– Ты сегодня сам не свой.
– Просто день выдался хороший, – ответил Ильхо, не пряча улыбки, но не поднимая взгляда: он же занят пауком.
– Уже ночь, – заметил Руперт.
– И ночь тоже.
– Всё с тобой ясно… – Капитан тут же спрятал добрую усмешку и заговорил с привычной непринужденностью: – Мы засиделись допоздна. С твоим отцом и вашими гостями.
– А, – только и отозвался Ильхо, наблюдая, как паук осторожно, словно прощупывая почву, продвигается по его вытянутой руке. Сегодня Руперт явно темнил больше, чем обычно. – Ты слышал новость?
– Какую?
– Что я мог бы жениться и убраться отсюда. Под поручительство новой семьи. Он всё знал, но скрывал.
– Разве это лучшая идея? – тоскливо заметил Руперт, на этот раз искренне. – Да, там тебе будет казаться, что перед тобой весь мир. А на деле тот же поводок, только длиннее. К тому же брак…
– Всё что угодно, лишь бы не видеть его.
Руперт посмотрел на него с долей осуждения, но не без понимания.
– Если бы всё было так просто, но вы оба так упрямы.
– Упрямство здесь ни при чём, просто у него нет сердца.
Ильхо сам себе подивился – эти слова он смог обронить легко, беспечно. Впервые чёрствость отца не причиняла глухой боли, а была просто фактом, о котором можно было говорить. Или не говорить вовсе.
– Думаешь, я не знаю, что про него говорят в свете. Я давно услышал, ещё ребёнком. Он собирался пересадить машине живое человеческое сердце.
Руперт не удивился, конечно же.
– Твой отец и не скрывает этого.
– Но и не рассказывает никому, – Ильхо горько усмехнулся. – Говорят, это его слуга согласился добровольно на эксперимент. И он смог. Уверен, у него даже мускул не дрогнул, когда он вскрывал тому грудную клетку.
Капитан не нарушал тишину, заполнившую собой паузу, и не пытался обелить своего друга. Значит, всё было в точности так. Если не страшнее.
– Не понимаю, почему мать не сбежала от него ещё тогда…
Они оба молчали какое-то время, пока Ильхо пытался сделать вид, что мохнатые лапки паука – это всё, что его занимает.
– Шутка заключается в том, – с печальным вздохом заговорил вновь Руперт, – что вы очень похожи. И в тебе, и в твоём отце есть страсть.
Ильхо упрямо замотал головой. Пусть не говорит ему, что они хоть в чём-то похожи. Он всё будет отрицать.
– Да, – печально, но безжалостно продолжал капитан. – Просто ты ещё не нашёл то, ради чего захочешь нарушить все законы, людские и божьи. А в том, что ты их нарушишь, я не сомневаюсь.
– Вздор, – отшутился Ильхо. – Я бы никогда не стал делать ничего подобного.
Он подумал о тех, кого знал на острове. Даже согласись кто-нибудь из них и добровольно подставь под нож свою грудь ради его жажды познания, он бы никогда, ни за что…
– Что ж, – Руперт чуть подался вперёд и заглянул ему в лицо своим тёмным цепким взглядом, – я тоже могу ошибаться, но лучше уж тебе подумать о таком заранее, чтобы решить, что бы сделал ты. Возможно, это не даст тебе переступить черту.
– Лучше… – Ильхо вернул паука хозяину и провёл рукой по волосам, приглаживая не столько их, сколько мысли, – расскажи мне о том, что ты видел. О своём последнем приключении. Оно было опасным?
Руперт рассмеялся:
– О-о-о, не сомневайся! Мы еле спасли свои шкуры. Но это было славное дельце!..
*
Этрь спала, бросив прямо на земляной пол мешковину, и от её сиротливого вида у Барудо защемило в груди. Что за бедный ребёнок… Одна, без матери и отца, пряталась на корабле под видом мальчишки, а потом и вовсе добиралась до острова вплавь. И ведь не жалуется, берёт, что дают, и уже со всеми успела подружиться. Больше, чем её, тут, пожалуй, любят только Герцога, но и то об этом можно было бы поспорить.
Барудо не стал её будить, лишь набросил сверху одну из своих рабочих рубах, а сам потихоньку принялся за дело: разжигал печь и разминал глину, изредка перекрикиваясь с другими ремесленниками, приветствуя прохожих и поглядывая на океан сквозь редкие с этой стороны берега деревья. Сегодня было солнечно и ветрено и небольшие волны казались темнее обычного, но зато их украшала пышная пена на гребне.
Этрь сонно потянулась и с трудом разлепила глаза, щурясь на поднявшееся уже высоко солнце.
– Вот так дела, – она посмотрела по сторонам, прислушалась к гомону рабочего дня. – Белый день, а я сплю, как барышня.
В следующий же миг она была на ногах: покрыла голову красной повязкой, налила и выпила стакан воды, умылась, отфыркиваясь, и проглотила, словно не жуя, лепёшку. И даже между делом успела отчитать его, что он её не разбудил. Барудо так и опешил.
– Дядя Барудо! Дядя Барудо! – закричали на том конце улицы, и они оба высунулись наружу. Ему эти крики сразу не понравились. Хорошие новости таким голосом не сообщают.
– Что такое? – спросил он взволнованно, глядя на двух фермеров, что тоже сидели вчера на пляже у костра. Они не шли – бежали. – Из-за чего крик?
– Лут пропал! – выпалил один из них.
– И мы видели следы. Не человека, а… существа, – с круглыми от ужаса глазами закончил другой.
========== Глава 10 ==========
Завтрак прошёл вполне благостно, почти по-семейному. Оттого что все в основном молчали, погруженные в свои мысли.
Герцог отвечал односложно и только по делу, ел быстро, а потом откланялся, сообщив, что сегодня весь день пробудет в Цехах. Ильхо мечтательно глядел сквозь каждого собеседника и, сколько Кайя его ни расспрашивала, не мог выдать ничего вразумительного. Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что его улыбка обращена к ней, но Кай видел, что парень улыбается своим мыслям. У его ног опять сидел пёс, безродная грязная дворняга, которую почему-то никто не требовал прогнать, и только с ним Ильхо был искренен, трепля время от времени за ухом и разрешая положить слюнявую морду себе на бедро.
Регина за последние дни исчерпала все темы для светских бесед и теперь могла лишь беспомощно заводить речь о чём-то настолько ничтожном и несущественном, что ни Кай, ни Кайя даже не пытались сделать вид, что им это интересно.
На Лолли Кай старался не смотреть, чтобы вообще не давать повода бедной девушке.
Сам же был неразговорчив, потому что вспоминал визит капитана. Когда, проснувшись, он первым делом подошёл к окну, «Химеры» уже не было. А он так рассчитывал разглядеть её в дневном свете, тем более что день обещал быть ясным и безоблачным.
Кай по обыкновению совершил прогулку, но не к Цехам, а в этот раз лишь к городку, чтобы не терять времени и чтобы все домашние успели после завтрака заняться своими делами, а он мог бы беспрепятственно заняться своим. Тем более что он невольно искал встречи с той девушкой.
Вернувшись в замок, он застал его восхитительно пустым. Кайя, как и планировала, отдыхала в покоях, обидевшись на то, что Ильхо не уделил ей достаточно внимания, самого Ильхо тоже было не видать, Герцог, по словам лакея, не возвращался, а сестра хозяина занималась ревизией вместе с экономкой и выговаривала кухарке.
Когда ещё попытаться, если не сейчас?
Кай не спеша, будто с рассеянной ленцой, подошёл к подножию лестницы, ведущей в башню. Вокруг было тихо, мягкий свет падал сквозь высокие окна, изнанка замка была похожа на пещеру в песчанике, сухая и теплая. Он ещё раз оглянулся, прислушиваясь, но не различая ничего, кроме плеска волн снаружи и крика чаек, а потом ступил на подножие винтовой лестницы.
Тут было не так узко и пугающе тесно, как на винтовых лестницах замков Большой земли, хоть он и не был их частым посетителем. И очень скоро ступени доставили его наверх – всё же и башня была вовсе не из высоких. Если покинутый всеми Тео и впрямь заканчивал своё творение в одиночку, это было не удивительно.
А вот и главный вопрос дня, а может быть, и всей их кампании. Перед ним оказалась тёмная деревянная дверь, украшенная узорами, в причудливых линиях которых угадывались очертания рыб; инкрустированная перламутром, мягко мерцающим в полутьме.
Кай унял всколыхнувшееся было волнение, взялся за холодный металл ручки и потянул дверь на себя.
Она была открыта!
Со спёртым дыханием он ступил внутрь пронизанного светом помещения, очевидно, служившего своему хозяину и кабинетом, и своеобразной мастерской, и даже в каком-то смысле… убежищем?
Да, Кай мог запросто представить, как Герцог проводит здесь не то что часы – дни, – скрываясь от мира, и без того уже сузившегося до крошечного острова в океане, но до сих пор слишком шумного и неспокойного. А здесь – тишина, порядок, умиротворение и только его мысли.
Подобное место было и у их отца, поэтому ему всё это было знакомо.
Вот она – сокровищница чужих идей.
Каю хотелось вывернуть все ящики и сундуки разом, открыть каждую дверцу шкафа, но это было то, на чём он мог неосторожно попасться, да и наводить беспорядок казалось глупым, безрассудным поступком. Поэтому он приступил к делу осмотрительно.
Для начала он просто подошёл к столу. Массивный, из тёмного дерева, – такой в одиночку не сдвинуть – стол зиждился в левой части кабинета, а кресло хозяина было обращено спиной ко входу и лицом к одному из окон. На столе было чисто и пусто, за исключением аккуратно подбитой стопки бумаг.
Кай осторожно взял их в руки. Конечно, вряд ли ему вот так сразу повезёт, но чем чёрт не шутит?
Это оказались всего лишь наброски. Простоватые лица – такие Каю ежедневно попадались на этом богом забытом острове – ничего из ряд вон. Правда, на последнем листе, словно нарочно убранном в низ стопки, он увидел портрет женщины, удивительно похожей на Ильхо.
Странно, а почему он никогда не задавался вопросом, куда делась жена Герцога?
Кай потёр пальцем подбородок. Наверное, это было и неважно, но всё же… И в свете про неё все будто забыли, судача лишь о Герцоге, его механизмах и реже – о самом Ильхо.
Ладно. Он здесь не за этим.
Кай аккуратно положил наброски на место и выровнял их, как было. Потом наугад открыл ящик стола, верхний. Там лежали свечи, спички, моток ниток, иголки, ножницы, а также свечные огарки.
Как аскетично. Кай вполне мог представить, как чудак сам штопает свою одежду, ведь у Герцога, как выяснилось, не было камердинера.
В следующем ящике оказались канцелярские принадлежности, карандаш к карандашу, и кое-какие инструменты.
В третьем ящике – стопка белой бумаги и журналы для записей. Последние привлекли его внимание, и Кай вынул оба по очереди – лишь для того, чтобы в одном увидеть скучное расписание, куда были занесены в основном посещения простолюдинов и редкие визиты с Большой Земли, а в другом – графики профилактических осмотров населения и в первую очередь рабочих.
Была ещё одна небольшая записная книжка, но она вся оказалась посвящена строгому следованию диете. Герцога не зря звали отшельником, питался он скромно.
На этом содержимое стола заканчивалось. Негусто.
Следующим делом Кай собирался приступить к осмотру шкафов, но взгляд его зацепился за конструкцию из стекла, надежно прикреплённую к одной из стен. Она напоминала ему высокий, чуть выше человеческого роста, короб. Дверца, снабженная обыкновенной защёлкой, была открыта, и он даже сам, не без доли опаски, зашёл внутрь. Да, как раз на человека.
Должно быть, здесь Герцог оставлял готовые прототипы. Хотя он должен был собирать их в Цехах, разве не так?
Кай вышел и осмотрел стеклянный короб ещё раз. Он напоминал ему витрину. Возможно, это что-то ещё не доведённое до ума. Может быть, внутри появятся полки?
Затем, прислушавшись на мгновение, не поднимается ли кто по лестнице, он приступил к осмотру настенных шкафов, открывая хорошо смазанные, а потому совершенно не скрипучие дверцы одну за другой.
И опять ему ничего не попалось. Внутри оказался архив и кое-какая литература. Надо сказать, Герцог не лукавил, когда говорил, что разбирается во всём, что происходит на острове. Здесь была литература по разведению скота, по выращиванию множества культур, по садоводству, по гончарному мастерству, по водоотведению, по инженерии, а также по медицине. И не только труды признанных светил, но и журналы с новейшими публикациями, и медицинские атласы.
Кай полистал один из них, разглядывая, как выглядел бы человек без кожи, потом убрал на место. Он пролистал и многие другие книги, чтобы убедиться, что в них не вложены никакие тайные записи, или же не устроен тайник. Но и в этом не преуспел.
Последним делом он пооткрывал сундуки, большие и малые, но не обнаружил там ничего, кроме инструментов, ничем не отличавшихся от тех, что видел в мастерской отца, только, быть может, содержавшихся в куда большей чистоте и порядке. И при всём при этом Герцог не казался безукоризненным педантом. Скорее тем, кто даже не замечает, что аккуратен в каждом своём движении.
Помимо прочего Кай нашёл в этом «кабинете» кусок смятой, так ни во что не превратившейся и застывшей на воздухе глины. Да, он уже слышал, что где-то здесь добывают немного глины для собственных нужд. Ещё было несколько явно игрушечных механизмов, большой, но совершенно пустой стеклянный сосуд с плотно прилегающей крышкой (в каких заспиртовывали уродцев в музеях) и прядь каштановых волос, волнистая и мягкая.
Кай не мог поверить, что это всё.
Он ещё раз обошёл мастерскую и даже простукал шероховатую поверхность стен, но и это не принесло результата. В целом это место было лишь чуть менее стерильно, чем кабинет за библиотекой.
И он уже не был так уверен, что был какой-то секрет…
Изрядно запутавшись в собственных представлениях о Герцоге и его трудах, Кай спустился вниз, ступил на мозаичный пол холла и, убедившись, что никто его так и не застал за шпионажем, направился в сторону покоев, чтобы поговорить обо всём с сестрой.
Но, свернув за угол по направлению к лестнице, Кай неожиданно для себя застал Лолли с миниатюрной арфой в руках. Она просто сидела на одной из каменных скамей и неловко, с заметными паузами, пыталась извлечь из инструмента хоть какое-то благозвучие.
– Добрый… день, – произнёс он как можно вежливее в тот момент, как она, подняв голову, заметила его и словно бы очень изумилась. Изумилась крайне фальшиво.
А что, если она следила за ним? И сколько тогда она видела?
– Кхм. Опять упражняетесь? – спросил он, подойдя ближе.
– Доброе. Я… – она выдавила нервную улыбку. Её большие круглые глаза всегда казались ему невероятно нелепыми. И вот она опять хлопала ресницами. – Просто что-то настроение было такое.
Настроение сыграть? Здесь? Посреди пустого холла?
Но Кай не позволил тревоге взять верх, ещё раз бросив взгляд на девушку: на то, как она безоглядно краснела и как не понимала, что пялиться на него вот так – не значит флиртовать.
Она точно не следила за ним специально.
Но могла что-то заметить и потом нечаянно, без всякой мысли, разболтать матери. Или Ильхо. Или же самому Герцогу. Да она вообще могла просто ляпнуть за ужином во всеуслышание: «Как вам наша башня, дорогой Кай? Вы хорошо разглядели окрестности с её высоты?»
А потому в этот раз он изменил своему намерению не тревожить её увлечение.
– Сыграйте мне что-нибудь, – попросил он её с учтивым весельем в голосе. Пусть думает, что всё это ему очень даже нравится. Что он очарован.
И до самого обеда Кай с застывшей на губах улыбкой, в меру томной и в меру загадочной, слушал её треньканье, чуть прислонившись полубоком к спинке скамьи, нависая в опасной близости от уха девушки, заставляя её и без того непослушные пальцы сопротивляться тщетным усилиям извлекать музыку.
Но зато, кажется, теперь она точно позабыла обо всем на свете.
*
Герцог поможет, Барудо знал. Он умён и заботится о каждом жителе, так что теперь, когда пропал человек, он-то уж точно придумает что-нибудь: ловушку или чудное изобретение – то, что остановит монстра и спасёт от его зубастой пасти добрых мужчин и женщин, юношей и девушек, населяющих их кусочек земли.
– Надо было мне сразу к вам идти, ещё тогда, – сетовал он, глядя в синие глаза Герцога. – Когда она первый раз напала. Но Аурия сказала, мол, я просто перепил и ничего не видел, что о камни споткнулся, но ведь это не так. Но теперь-то она поверит небось.
Герцог выслушивал их делегацию, представителем которой назначили Барудо, прямо на рабочем месте, в одном из Цехов. Попутно он проверял отчёты, подаваемые ему рабочими, и лишь редкими мимолётными взглядами поверх бумаг давал знать, что слушает. Остальные фермеры и несколько ремесленников толпились у входа в цех: им не велено было заходить, чтобы не мешать работе, ведь кругом было столько всего железного, кажущегося опасным, острым… Лязг и шум сопровождал каждое слово старика, и он был не до конца уверен, слышит ли его хозяин.
Они находились в цеху сборки, здесь Барудо был впервые, ему ведь незачем было ходить в такую даль и глазеть на то да на сё. Да и не пускали сюда кого ни попадя. И теперь он беспомощно озирался по сторонам. Под потолком в несколько человеческих ростов почти негде было укрыться: ни комнат, ни кабинетов – а только машины, машины, машины, и снующие всюду люди, и рельсы, перевозящие из одной части цеха в другую то запчасть, то готовую штуковину.
Виднелись, правда, в глубине у противоположной стены две двери: в одну время от времени заходили рабочие, а другая всегда оставалась закрытой.
– Вам не о чем беспокоиться, – только и сказал Герцог, отпустив рабочих. – Нет здесь никаких морских дьяволов и прочей нечисти.
Вот те раз.
– Как же нет?.. – растерялся Барудо. – А н-нога? А следы?.. А Лут?! Ведь Лут пропал.
– Лут не пропал, – на этом Герцог сделал паузу, пронизывая Барудо насквозь синевой взгляда. – Он покинул остров вместе с капитаном Рупертом и его небесным кораблём.
– Зачем же ему покидать остров? – тут же спохватился старик. – У него тут дом, семья…
– Скажем, так. Это было мое личное поручение. Он скоро вернётся.
Но это не укладывалось в голове. Ещё вчера вечером Лут сидел с ними у костра: пел так здорово, перебрасывался шутками с Ильхо и Тео, а потом – шасть! – и на корабль?
– Не верю, – вымолвил он наконец. – Вы, наверное, чего-то не поняли. Мы ж и следы видели.
Герцог не переменился в лице, но стал глядеть строже.