Текст книги "Ильхо (СИ)"
Автор книги: Мина У.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)
Как страшно сделалось вдруг!
Ильхо проследил за его взглядом, но в виде застывшей Этерь его ничто не изумило. Однако, когда он перевел взгляд на него, то словно прозрел, становясь свидетелем смертоубийства.
– Тео, не смотри на нее! – крикнул он и попытался подняться на ноги, придерживая раненую руку. – Отвернись!
Но Тео не мог. Как теперь отвести взгляд?
Отчего же, отчего она каменная?! Она заколдована?
– Что с ней?
– Отвернись, прошу! – Ильхо добрался до него и попытался развернуть, схватив за плечо, марая кровью, но Тео не мог больше смотреть ни на что, кроме девушки. И чем дольше смотрел, тем реальнее становилась эта картина, тем больше верил, что это каменное изваяние было человеком.
– Но, Ильхо, это же глина, белая глина…
– …Лолли, стой! Не смей бежать к нему! Слышишь меня! Я запрещаю! – Крики раздались наверху, а вслед за ними послышались торопливые шаги – все это доносилось издалека, и вовсе не потому, что Лолли и ее мать еще не достигли подножия лестницы, просто звуки вдруг стали другими.
Тео почувствовал, что его накрывает прозрением, как волной. Вот он стоит, смотрит на Ильхо мутным взглядом, как тогда, когда между миром и им была дверца стеклянного короба. И первым его воспоминанием – там, за наслоением образов, в правдивость которых он переставал верить, – оказались синие глаза, выискивавшие в нем признаки чего-то ему недоступного. Разума ли? Души? Слова создателя лились водопадом сквозь сознание, наполняя чашу разума мыслями, воспоминаниями, идеями. Руки-ноги начал одолевать зуд, и еще долго-долго он стоял, не в силах шевельнуться, хотя тело нестерпимо требовало движения, а монотонная речь продолжала околдовывать его.
– И я… я тоже? – прошептал Тео в последний миг, ощущая, как жар сосредотачивается в груди, течет по горлу, медленно, но неизбежно перемещается в рот.
– Не открывай!..
У Ильхо всегда были сильные пальцы, он вцепился ими в его лицо, смыкая челюсть, а Тео даже не мог возразить – его медленно затапливал холод, поднимаясь теперь по бедрам, выворачивающим нутро касанием добираясь до живота. Одно долгое мгновение они смотрели друг другу в глаза, тяжело дыша, и Ильхо выглядел напуганным до смерти, глядел с обреченной тоской, а слезы просто текли по его лицу. Тео было странно, что его оплакивают прежде, чем он умрет…
Тепла не осталось, жар сосредоточился во рту – от него свело зубы. А потом голубой свет вспыхнул перед глазами, ослепляя, и в ушах навеки застыл крик Лолли. Мир померк, а затем и вовсе выцвел, стерся.
*
Тео вмиг окаменел, отяжелел, побелел, и одной здоровой рукой Ильхо не смог удержать его на весу. Фигура упала на каменный пол, в стороны от оголенных частей каменного тела брызнули куски застывшей глины, поднялась пыль. Заблестели, обнажившись, металлические внутренности, и Ильхо, наклонившись со стоном, прикоснулся на прощание к косе.
Что теперь? Кто ещё умрет? Может, все они ненастоящие, и только он из плоти и крови? Ильхо оглянулся на замерших на лестнице сестру и тетку. Регина стояла выше, в неподдельном ужасе держась за перила, а Лолли прижимала руки к груди, но не рыдала.
Нет, она не рыдала. Она даже не плакала.
Ильхо мог теперь распознать этот стеклянный взгляд – в третий раз он вычислил его, даже не усомнившись.
– Лолли! – только и всхлипнул он, но не успел даже шага сделать к ней, как она с долгим шумным выдохом отпустила искру наружу. Та выпорхнула свободно и, покружив под сводом, выскользнула из замка через окна галереи.
А потом сестра покачнулась и, застыв прямо в движении, рассыпалась крошевом от удара о ступени.
Регина раскрыла бессмысленно рот в ужасе, будто получив ранение прямо в сердце. Ильхо подался напряженно вперед, ожидая, что и ее сейчас постигнет та же участь. Но тетка бросилась на колени и принялась шарить руками в запыленной одежде дочери, подбирая куски один за другим и разглядывая. В конце концов она отыскала голову – все такую же белокурую – и принялась баюкать у груди.
– Девочка моя, девочка моя… – лепетала тетка, то и дело обращая взгляд к Ильхо, ожидая, наверное, что он скажет что-нибудь, объяснит ей, в чем здесь кроится обман и где на самом деле её дочь.
А Ильхо нечего было сказать. Он не знал, куда бежать, не понимал, что делать. В своем ли он уме? Реальность представлялась размытым кошмаром, от которого необходимо было очнуться, стряхнуть с себя эти чудовищные путы. Взобраться повыше и увидеть наконец правду целиком.
Но зато на крики сбежалась та немногочисленная прислуга, что еще оставалась в замке, и все они, застав останки Тео и Лолли, увидев застывшую, но невредимую Этерь, теряли свои искры, застывали и разбивались о каменный пол, и Ильхо ничего не мог сделать.
– Отчего такой шум? – донесся со стороны библиотеки строгий окрик, зазвучали шаги. – Неужели я не могу почитать в тишине?
Ильхо затаил дыхание, когда увидел отца, а отец…
Отец замер. При виде такого зрелища он склонил голову, поглядел на них исподлобья, и Ильхо поймал его! Поймал этот мимолетный проблеск – даже не вины, а, скорее, сдержанного сожаления.
– Что с твоей рукой? – вот первые слова, которые отец произнес.
Но Ильхо не сводил с отца напряженного взгляда. Он даже выпрямился, несмотря на боль. Могут ли его глаза смотреть так же пронзительно, как и глаза отца?
Герцог подошел ближе и остановился в центре холла, внимательно, с бесстрастным интересом ученого изучая то, что осталось от его слуг, от Тео, от… его дочери?
– Моя девочка! – Регина подняла с колен голову Лолли и протянула ему. – Что с ней сталось? Я не понимаю…
Отец тяжело вздохнул, опять опустив взгляд, явно подыскивая слова.
– Я не хотел, чтобы так случилось, – сообщил он сухо.
– Какое ты имеешь к этому отношение? – на удивление ровным голосом поинтересовался Ильхо. Или, скорее, совершенно пустым. Однако отец не удостоил его вниманием, продолжая смотреть на сестру.
– Послушай, – он подошел к ней ближе, встал у подножия лестницы, – я хотел помочь тебе.
Его слова, его голос, его взгляд – все пыталось загипнотизировать убитую горем женщину, внушить мысль о его правоте.
– Я не видел иного выхода.
Регина покачала головой, глядя хмуро, не веря, да и попросту не понимая. Ильхо и сам не понимал.
Герцог снова вздохнул. Пожалуй, он действительно был расстроен. Раздосадован. Он выглядел как человек, планы которого расстроились самым ужасным образом и все усилия оказались потрачены впустую.
– Где моя дочь?! – взвизгнула вдруг тетка.
– Погибла! – рявкнул отец. – Она упала в воду и утонула, много лет назад. Помнишь?! Её было не спасти. К тому времени, как мы ее достали, она уже захлебнулась. Я пытался сохранить хоть что-то и сделал посмертный слепок лица и изготовил… – он выдохнул, успокаиваясь, и указал на голову в её руках, – её. Я сделал её. Ради тебя.
Эти слова, подобно яду, проникли вместе со звуком в голову Ильхо и потекли по внутренностям, поднимая в нем волну удушливого ужаса, а вслед за ним – и гнева. Ужас поселился в пищеводе, обозначая позывы к рвоте, а гнев медленно расползся по спине и шее.
Тетка завыла на одной протяжной ноте, напомнив Ильхо маленьких детей, которых он давным-давно не видел.
Она отбросила голову, еле поднялась на ноги и спустилась вниз, прикрывая лицо руками, как когда у нее разыгрывалась по-настоящему страшная мигрень. Она продолжала стонать, повторяя свой протест снова и снова. Казалось, что она хочет скрыться в саду, а потому спустилась на открытую террасу, что парила над садом и морем.
Проводив её взглядом, Ильхо обернулся к отцу. Он словно впервые видел того. Кто этот человек? Он совсем его не знает. Он и не хочет его знать, он хочет бежать от него подальше.
А взгляд отца оставался все таким же холодным, не обещая ни раскаяния, ни даже извиняющейся мягкости в голосе. Но все же он поглядел на тело Этерь с огорчением, даже с проблеском печали.
– Так она была твоей дочерью? – с тихим бешенством спросил Ильхо.
– Она была моим творением, – Герцог посмотрел ему прямо в глаза. – Но я очень хотел, чтобы она стала моей дочерью.
И все. Сказав это, он, очевидно, решил, что больше не обязан ему никакими объяснениями, и заторможенным шагом направился к своему укрытию, к башне, напоминая рака-отшельника, скрывающегося в раковине.
Ильхо недолго глядел ему вслед – обида и отчаяние подхлестнули его, гнев и страх призывали требовать ответов.
– Стой! Ты должен ответить!
С террасы донесся истошный вопль – крик удаляющийся, опадающий к земле. Ильхо даже почудилось, что он услышал удар тела о землю. Он вздрогнул и резко обернулся, напряженно вглядываясь в виднеющийся за арочными проемами участок террасы. Там было пусто. Он перевел взгляд на отца – тот смотрел туда же, дышал тяжело, осознавая случившееся, он даже будто намеревался кинуться наружу, чтобы увидеть все своими глазами. Но потом выражение его лица только ожесточилось, и он, отвернувшись, продолжил путь.
– Стой!
Уходя от ответа, Герцог безмолвно скрылся на лестнице, что вела в башню, – Ильхо последовал за ним. Левая рука висела непослушной плетью, но это последнее, что его волновало.
*
Прежде чем отпереть дверь, Герцог оглянулся и увидел поднимающегося за ним Ильхо. Мальчик был плох. Его бил озноб, его рубашка вся была в подсыхающей крови, и руке требовалась немедленная помощь, если он не хотел её потерять. Он был грязен и испуган. Он был разгневан, и сам боялся собственного гнева.
Герцог не стал запираться в башне. Хорошо. Если мальчик хочет ответов, он их получит. Но здесь, в его мастерской, в его убежище.
Он успел отступить к окну и поглядеть на остров. Сестра погибла вслед за дочерью – это то, чего он боялся тогда, когда рыбаки достали Лолли мертвой. Выходит, от судьбы не уйти. Но он хотя бы отсрочил её смерть…
И все же глухая боль распирала грудную клетку. Она была единственным живым человеком, кроме Ильхо, что ещё оставался рядом с ним. Она знала его с тех времен, когда он был ребенком. Он знал ее с рождения. Потерять такого человека было все равно что потерять часть себя, потерять прошлое.
Ильхо тяжело ввалился в мастерскую и едва не упал, но удержался за дверной проем.
– Зачем ты это сделал? Как?.. Ты сделал их всех?
Мальчик был не в себе. Да и он, пожалуй, тоже. Требовалась тишина, чтобы привести мысли в порядок, требовалось провести разведку на острове. Узнать, насколько все плохо и как теперь поправить положение, ведь потеря даже в половину численности населения – уже большой урон для выстроенной с годами системы, что работает отлаженно, без сбоев.
Сколько его людей видело смерть Этерии? Если это случилось на пляже, то наверняка многие. А значит, потери колоссальные. Это навалилось сверху тяжким бременем поверх потерь. Регина и Этерия.
Как ни крути, а она была неповторима. Слишком много индивидуальности было в нее вложено, слишком много труда в изготовление. И такой комбинации не повторить, потому что индивидуальность – штучный экземпляр. Выйдет что-то иное, но не она.
Но оставались еще рабочие, которые сейчас должны были быть в Цехах, а значит, как минимум около ста единиц у него ещё имелось в распоряжении…
– Черт бы тебя побрал, отвечай!
– Я не стану говорить, если ты не сменишь тон.
– Мой тон! – Ильхо истерично рассмеялся. – Мой тон – это единственное, что тебя сейчас волнует?!
Герцог посмотрел на сына. Тот совсем отчаялся и, хотя он кричал со злости, глаза его умоляли.
– Зачем… я не понимаю. Кто эти люди? Они все когда-то погибли?
– Не понимаешь, зачем человек хочет воспроизвести жизнь? Вдохнуть её в то, что изначально не наделено ни душой, ни разумом, и наблюдать за тем, как плоды его трудов развиваются, существуют и, возможно, даже сами творят, – тебе это непонятно?
Глаза Ильхо наполнились слезами, брови жалобно приподнялись над переносицей – точно такое же беспомощное, убитое выражение было на лице Ифирии в тот злополучный вечер, когда она обо всем узнала и сбежала себе на погибель: она хотела добраться до Цехов, говорила, что все должны узнать, не понимая, что там уже были его создания. От судьбы не уйти.
Мальчик покачал головой.
– Это неправильно, – даже слова он выбирал те же. – Ты не можешь оправдывать себя этим. Это… это ужасно.
Опять. Он ужасен. Но что именно ужасного он сделал?
– Не тебе судить.
– Ты всех их воспроизвел посмертно?
– Нет, только Лолли. Остальных я создавал без прототипа…
– Как ты можешь так спокойно об этом говорить?!
– Чего ты ждешь от меня?! – теперь он и сам не мог не сорваться на крик. – Раскаяния, сожаления? Все меня судили, и ты туда же!
– И все были правы! Они были правы, что судили тебя! Единственной их ошибкой было то, что они позволили тебе сохранить свободу!
– Свободу! Этот жалкий клочок земли ты называешь свободой?!
Ильхо рассмеялся.
– Так это все-таки не свобода, нет? Не в обратном ли ты пытался меня убедить, когда говорил, что я могу, что я должен быть счастлив здесь? Что я должен найти свое место во всем этом! Ты не хотел, чтобы я искал свое место в мире, – нет, ты хотел, чтобы я нашел место в твоей жизни и был тебе полезен!
– Я хотел, чтобы ты был полезен хотя бы себе!
Но Ильхо ничего не хотел слышать: он замотал головой и вновь безумно рассмеялся.
– Ты просто спятивший старик! Что ты делал? Играл в бога? Поверить не могу, что ты еще пытаешься внушить мне, что у тебя есть чему поучиться!
– Не сходи с ума! – рявкнул Герцог в ответ. – Ты видишь то, чего нет! Я не мешал тебе делать все, что вздумается. Не я ли дал тебе полную свободу действий? И на что ты потратил это время?
– Не-е-ет, – Ильхо покачал головой, страшно улыбаясь сквозь слезы. – Речь не обо мне. О тебе.
А потом его лицо разгладилось, и на нем проступили признаки озарения, он спросил тихо:
– А мама? Она узнала правду, да? Поэтому вы ссорились. И ты… ты убил её?
– Нет! Я бы никогда не причинил ей боль!
– Но ты причинял её! Она не хотела такой жизни! И не хотела твоих отвратительных секретов.
Герцог отступил к стене и прислонился, чтобы отдышаться. День разогревался, и даже бриз, проникающий в окно, не спасал от духоты. Но Ильхо еще держался на ногах.
Они могут продолжить спорить позже. Или же вовсе не разговаривать больше.
– Что с твоей рукой? Я должен ее осмотреть.
Но Ильхо его не услышал. Он был слишком взбудоражен, опьянен гневом настолько, что, кажется, даже не замечал, что вот-вот свалится. На его лбу проступал пот. Еще одна мысль отразилась на его лице – это можно было различить по тому, как в глазах промелькнула тоска, как дрогнул голос, когда он спросил:
– Это ты ей внушил? Поэтому Этерь меня любила. Ты ей так велел?
Интересный вопрос. Герцог не сводил с Ильхо прямого, открытого взгляда.
– Нет.
И все равно его ответ ранил мальчика: он скривился.
– Лучше бы она была твоей настоящей дочерью. Выходит, ты её создал… Но зачем она была тебе нужна? Зачем именно такая?
– Мне нужен был кто-то, кто заменит меня. Я не хотел, чтобы после моей смерти все это пришло в негодность. Чтобы мои создания погибли или кто-то пришлый прибрал все к рукам. И я уж точно не мог положиться на тебя.
– Она должна была заменить меня? Стать частью твоей тайны?
– Она бы всегда была частью моей тайны! Чем ты недоволен? Ты хотел свободы – я дал ее тебе. Я даже снял с тебя любые свои ожидания. Ты хотел уплыть с той девушкой – я не сказал ни слова против.
– Но Этерь… – Ильхо словно собирался с мыслями, прикрыв глаза. – Ты хотел, чтобы она жила твоим делом. Всю жизнь, без права выбора?
– Она была создана для этого. Это то, чего бы она искала, так или иначе.
– Это неправда. Ведь любить меня ты ей не приказывал.
– Её чувства – это всего лишь её чувства, и никакого отношения к ее судьбе они не имеют.
– А что имеет отношение к её судьбе? Твоя воля?
– Я ее создатель.
– Да, но она не вещь! – выкрикнул Ильхо, и его взгляд прояснился, очистился от любых сомнений. Гнев всегда вселяет чувство абсолютной правоты.
Герцог выпрямился. Мальчик забывался.
– У меня сегодня много забот. Я ещё должен прибрать за тобой.
– За мной?
– Именно. Если бы ты не притащил её в замок, то все они были бы живы. В том числе и твоя тетка. – Сердце все-таки прихватило. – И я еще не знаю, что случилось с Этерией, но могу быть уверенным, что в этом замешан ты. Ведь замешан?
Ильхо промолчал под его строгим взглядом, весь трепеща от негодования.
– А значит, все это – следствие твоих решений и действий.
– Нет, ничего не закончено.
– Довольно. Я сообщил тебе достаточно. Я осмотрю твою руку и примусь за работу – ее сегодня будет предостаточно.
Ильхо приблизился, угрожая.
– Ты будешь отвечать, пока я не узнаю все, что мне нужно.
– Нет.
– Ты будешь.
Ильхо был выше его, теперь-то: мальчик вырос, а он только терял в росте с годами. Взгляд сына обжигал ледяной ненавистью, припирая к стенке. Он смотрел как человек, у которого не осталось сомнений.
Герцог оттолкнул его. Он достаточно терпел над собой чужую власть. Он не позволит еще и собственному сыну призывать себя к ответу.
Но Ильхо удержался на ногах, несмотря на изматывающую его рану. Он был не просто высок и жилист, он был силен – Герцог впервые осознал это так ясно, – и ответный тычок в грудь даже одной рукой заставил его влететь спиной в каменную кладку, выбивая дыхание.
Он вцепился в ворот рубахи сына, пытаясь оттолкнуть, а Ильхо – в его горло, завязалась немая борьба. Ильхо, пусть и одной рукой, но крепко держал его, Герцог в попытке отклониться съехал по стене и упал спиной в оконный проем.
Он не узнавал лица сына, душившего его. Эта беспощадная, оскалившаяся гримаса не могла принадлежать тому светлому, мечтательному мальчишке. Он даже не находил в себе сил сопротивляться. А может, сын сейчас просто вытолкнет его из окна, и все будет кончено.
Было очень тихо, или это кровь шумела у него в ушах, не давая различить прочих звуков, – не разобрать.
Но вдруг лицо Ильхо прояснилось, пелена спала с глаз, и он отступился, не спуская ошеломленного взгляда с него.
– Нет, – пробормотал он, отворачиваясь.
Герцог сполз на пол, имея возможность вдохнуть наконец-то, и ощупал горло.
– Ты удивил меня… – прохрипел он. – И я по-прежнему должен осмотреть твою руку. Ты можешь её потерять.
– Я не позволю тебе прикасаться ко мне.
– Это неразумно.
– Мне нужно… – проговорил Ильхо взволнованно, взгляд его метался. – Мне нужно, чтобы ты починил её.
– Кого?
– Этерь.
Его взяла оторопь, но Ильхо смотрел решительно.
– И речи быть не может.
– Ты сделаешь это.
– Я не могу, даже если бы хотел, – непреклонно ответил Герцог. – Искра ушла, других нет.
– А если бы была?
– Даже если бы была. Ее искра была синей.
– А любая другая не сгодится?
– Не знаю! – Черт, мальчишка только что чуть не придушил его, и требует ответов. – Я впервые использовал подобную и не успел изучить её свойств. Но брось эту затею. Этерь не вернуть.
– Почему? – потребовал ответа Ильхо.
– Есть много причин. Я не знаю, я могу только предполагать, какая совокупность факторов определяет их личности. И искра – это важная составляющая. Я проводил несколько экспериментов… – Он присмотрелся к мальчику. Так дело не пойдет. – Если ты хочешь что-то сделать для нее, тебе понадобятся обе руки. Дай мне осмотреть себя.
Ильхо помедлил с ответом, но все-таки здравый смысл возобладал; он кивнул.
Герцог медленно поднялся и направился к шкафу с медицинскими инструментами.
– Сядь, – потребовал он, указав на стол. Ильхо присел на край, внимательно наблюдая, как он достает из шкафчика хирургический набор и склянки.
– Перелома нет?
– Нет. Это был укус.
– Кто тебя укусил? Акула?
Ильхо странно посмотрел на него.
– Да, акула.
– А где был Тео в это время? Он должен был быть с тобой, чтобы этого не случилось.
– Тео был моим акульим оберегом?
– Он был твоим другом. И твоей защитой. Все же это место может быть и опасным.
– Ты не представляешь, насколько, – бесцветным голосом произнес Ильхо.
Герцог хмыкнул, снимая жгут.
– Это Тео сделал?
Мальчик кивнул.
– Ты его этому обучил?
– Нет, они все в этом хороши. Они наследуют мои способности и навыки в процессе выделки. Что очень кстати, ведь ты всегда был под присмотром тех, кто мог оказать тебе посильную помощь, поранься ты или захлебнись вдруг. Я не хотел, чтобы ты повторил судьбу Лолли.
– Они вовсе не были похожи на тебя. Даже Этерь.
– Ты путаешь характер и навыки. Кстати, что с ней случилось?
Ильхо прикрыл глаза и рвано выдохнул.
– Она хотела прыгнуть с камня в воду, но сорвалась и разбилась в полете. Мы были на пляже.
Герцог тяжко вздохнул. Отчаянная девчонка. Он знал, что сильно рискует, не внушая ей опасений по поводу собственной безопасности, той чрезмерной осторожности, которую вкладывал в умы других созданий. И вот итог. Со следующим образцом нужно будет выбрать иной путь.
Рана представляла собой разодранную плоть, обнажающую местами кость, по краям которой едва угадывались следы от острых зубов. Как Ильхо еще не потерял сознание от боли – оставалось загадкой.
– Это не похоже на укус. Вернее, не только на укус. Что произошло после?
Ильхо промолчал, с безразличием отвернувшись.
– Рану нужно промыть.
Мальчик только кивнул, так и не глядя на него. Он не издал ни звука, но неимоверно напрягся, костяшки его схватившихся за края столешницы кистей побелели, пока Герцог промывал рану – благо, чистая вода в кувшине на столе всегда обновлялась, – и сквозь плотно сомкнутые губы застонал, когда на плоть щедро пролилась вытяжка из трав.
– Мне нечем обезболить, здесь нет эфира, но я могу принести неразбавленного вина.
– Я не хочу пить.
– Это будет очень больно.
– Пускай.
Прокипятить инструменты тоже было невозможно, и пришлось прокалить их над свечой.
Герцог нашел в ларе с остатками материалов для игрушек деревянную щепу, пригодную для того, чтобы зажать её в зубах.
– Возьми это.
И Ильхо, не споря, зажал деревяшку во рту.
На первых стежках он запрокидывал голову, мыча тихо, но протяжно, а потом просто уронил ее на грудь и сидел смирно, лишь иногда измученно постанывая…
– Вот и все.
Он наложил повязку поверх. Ильхо выплюнул щепку и посидел какое-то время молча, приходя в себя.
– Теперь… – проговорил он не своим голосом, – теперь расскажи мне, что нужно делать. Как её починить?
Но Герцог не спешил отвечать. Сначала он собрал инструменты и, промыв, убрал их в шкаф.
– Никак, – сказал он закрывая дверцу. – Считай, что она умерла.
– Но ты же сказал…
– Мне нужно было зашить твою руку.
– Скажи как!
– Никак, – безжалостно припечатал Герцог. – Никак невозможно. Раз она развоплотилась, то искра потеряна, а без этой – именно без этой искры – не будет её такой, какой ты её знал. Но, допустим, у тебя была бы искра. Я обращаю их до того, как глина даст усадку и потрескается на металлическом скелете. А теперь, когда она столько времени провела в своем истинном обличье, на ней образуются трещины. Их можно заделать, но никто не даст тебе гарантии, что при обращении они не превратятся в нарушение целостности плоти. И последнее, – он пристально посмотрел на сына, продолжающего упрямо сжимать край столешницы, склонив голову, – ты действительно собираешься жить с ней, даже зная, кто она? Этой жизни ты себе хочешь?
Ильхо поднял смятенный взгляд.
– Я хочу вернуть её не для себя. Я просто хочу, чтобы она жила.
– Даже если это правда, – Герцог мрачно усмехнулся. – Что, будешь гоняться за той искрой? Положишь свою жизнь на то, что недостижимо?
– Почему именно та искра? Это её душа?
– Душа! – Герцог усмехнулся. – Это куда сложнее. Искра – это, скорее, дух. Все, что они слышат от меня в процессе создания, определяет их сознание. А душа… душа – это нечто, что образуется, когда суть искры соединяется с телом и моим внушением.
– Так что делало Этерь собой? Твои слова или синяя искра?
Герцог развел руками: он и сам многое отдал бы за ответы на эти вопросы.
– Эти искры – где ты их достаешь? Откуда они взялись?
Нет, этот лихорадочный блеск светлых глаз не сулил ничего хорошего: мальчик и впрямь был готов перевернуть мир, чтобы найти её.
Но Ильхо догадался и сам.
– Это Руперт, да? Он их добывает? Кто же еще.
Герцог не стал опровергать эту догадку.
– Где он их добывает?
– Это сложно объяснить. – Он устало растер переносицу, опускаясь в кресло. – Он сам не может объяснить, как выглядит то место. Туда можно добраться только на его корабле, по воздуху. Это больше похоже на облака на краю мира, где ткань мироздания еще не успела принять нужную форму. Мы назвали их облаками творения. С его слов, всякий, оказавшийся рядом, немедленно поражается безумием странного сорта, будто становясь не собой, видя вещи иначе. Даже с его умением подбирать нужные слова, он не нашелся, как описать это доступными человеку способами. Говорит, что это безумие можно только почувствовать. Хорошо то, что этот эффект действует только рядом с облаками. Там они и достают эти искры. Как ты понимаешь, такая экспедиция обходится недешево.
– Почему он продает их только тебе?
– Он бы и вовсе их не добывал, если бы я не просил. Наша дружба имеет двустороннюю выгоду. Я храню многие его секреты, в том числе связанные с кораблем. Я единственный, кто может изготовить необходимые для корабля детали. Если аккумуляторы солнечной энергии выйдут из строя, я единственный, кто сможет заменить их. Да, у него есть механик, но его познания не настолько глубоки, потому что не он участвовал в создании «Химеры», не он придумал, как использовать солнечный парус. И Руперт скорее удавится, чем доверит кому-то на материке хоть толику сведений о своем загадочном корабле. Он так боится, что его уведут, что предпочитает складывать все яйца в одну корзину и вовсе не иметь страховки, скажем, на случай моей смерти, чем позволить кому-то узнать свои секреты.
– В этом вы очень похожи, – Ильхо невесело усмехнулся.
– Тебе нужно поспать.
– Мне нужны все записи, что есть об этих искрах и о том, что ты делал с ними и своими… «людьми».
– Нет никаких записей. Я не доверяю такие знания бумаге. А инструменты… – Он обвел кабинет рукой. – Что из этого тебе нужно?
Ильхо глядел теперь осоловело, усталость явно подкашивала его.
– Мне нужно все, что понадобится, чтобы починить её.
– В этом я тебе помогать не стану.
Ильхо без истерик принял его отказ, он спустился на пол и неуверенной походкой направился к двери.
– Я убью тебя, если ты прикоснешься к Этерь, – бросил он перед тем, как выйти. И это не было пустой угрозой.
Герцог не проронил ни слова в ответ. Ильхо больше не был прежним. Но, если отбросить все прочие обстоятельства, это было вовсе не плохо.
*
Словно в тумане, Ильхо добрел до холла. Там ничего не переменилось: всюду виднелись разбитые фигуры, царил бардак, и только Этерь лежала целая и невредимая. Но все такая же неживая.
Ильхо тяжело опустился на нижнюю ступень, прислонившись к перилам.
– Лучше бы ты оказалась русалкой, – с грустью заметил он.
И незаметно для себя задремал.
========== Эпилог ==========
Он работал весь день. Три вырытые могилы зияли черной влажной пустотой. С утра прошел дождь, и копалось легко; сад одурманивал запахами, расцветшими от щедрой влаги.
Ильхо отбросил на траву лопату, раздобытую в опустевшем городке, и утер пот с лица низом рубахи. Он выждал две недели, чтобы дать себе время оправиться от раны, – и то не дождался полного заживления. Кое в чем отец был прав. Ему в любом случае нужны обе руки.
Могила тетки была выкопана тут же, в нескольких шагах. Она не упала в море, а разбилась о площадку причала под замком – Герцог сам похоронил её тем же днем, что и погибли все остальные, но для них не было заготовлено могил.
Ильхо же подготовил три.
Останки Лолли и Тео он сложил в корзины, принесенные с кухни. В корзинах же и опустил в землю. Этерь он оставил последней – не хотел видеть, как она лежит в могиле, словно спит, пока он будет закапывать сестру и друга.
Когда перед ним предстали два аккуратных холмика свежей земли, Ильхо, тяжело дыша, облокотился о лопату. Ладони жгло. Стоило, пожалуй, надеть рукавицы или обмотать их хотя бы тканью. Но он не стал этого делать. Закапывая Этерь, он хотел ощутить всю полноту даже этих необязательных мучений.
Но Ильхо медлил. Он смотрел на неё – долго, неподвижно.
Это был конец: об этом сказал тогда отец, об этом красноречиво говорили все доводы, да он и сам понимал прекрасно. Но… Но.
Для неё не все ещё было потеряно, а его жизнь больше ни для чего не годилась, так почему он не может потратить её на поиски?
Это новое для него чувство обладало потрясающей силой: оно ошеломило, придало сил духу и спокойствия мыслям. Это была решимость.
*
Он заподозрил неладное, как только они приблизились к острову. У него был нюх на подобные вещи. Поэтому, когда Химеру заякорили, Руперт приказал Руте достать подзорную трубу. У нее был один здоровый глаз, но им Старшая Бестия обрыскала весь остров.
– Там люди, – мрачно заключила она, подойдя ближе и понизив голос. – Мертвые люди на пляже.
– Мертвые или?..
– Или.
Тогда Руперт отправил вниз трех Бестий, пока сам продолжал изучать остров в трубу. «Дружище, ты все-таки вляпался, как я тебя и предупреждал».
Бестии вернулись через час. Они не стали обходить остров – только осмотрели замок.
– Там пусто, никого. Кроме одного пассажира.
– Пассажира?
– Это сын Герцога, и он просит разрешения подняться.
Руперт почувствовал, как неуютно сделалось в желудке недавно съеденному мясному рулету.
– Хорошо, поднимайте.
– Понадобится скинуть тросы для подъемов грузов – у него там здоровенный сундук.
Итак, прежде всего на борт был втянут тот самый сундук. Руперт не знал, из какой части замка Ильхо вытащил его на «посадочную» площадку, но в любом случае был впечатлен и его размерами, и количеством вещей, которые юноша собрался прихватить с собой в путь. Это могло быть серебро из замка. В конце концов, если он решил сбежать, то ему понадобятся деньги. Ведь скрываться от закона всегда лучше с деньгами, чем без.
Но Ильхо подняли на борт еще и с двумя заплечными мешками, в которых тоже что-то позвякивало.
А потом Руперт забыл про серебро и прочие глупости, потому что посмотрел на него и узнал с трудом.
Он подошел, чтобы поприветствовать, но вместо этого произнес с печалью:
– Мальчик мой, что с тобой случилось?
Из Ильхо словно выветрилась нежная юность. Черты лица сделались тоньше, острее, и – может ли так статься, что дело было просто в высоте, на которую он поднялся? – даже глаза его потемнели. Из светлой-светлой, теплой зелени, они вдруг стали напоминать цветом влажную зелень лишая на мокром камне. И смотрели на удивление трезво, без предвкушения, без обмана.
И Ильхо посмотрел на него этим своим новым взглядом, заставив Руперта почувствовать скручивающий приступ вины еще до того, как мальчик заговорил.
