Текст книги "Ильхо (СИ)"
Автор книги: Мина У.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)
А прежде он проверит всё и уймёт тревогу. Он уверен, что ничего там не найдёт.
Хотя… Хотя он расспросил местных, покидал ли кто остров в последнее время, и узнал, что никто, кроме его сына и Лута. А ведь про последнего так и не слышно было ничего, хоть Герцог и обещал, что он вскоре вернётся. Но Барудо также узнал, что вот в начале этого года пропала женщина из замковой прислуги – наверное, ей тоже захотелось другой жизни.
Барудо продолжал идти, то уговаривая, то подбадривая себя; ему казалось, что его ведёт сама судьба, потому что как только он задумывался о том, что же будет делать, когда доберётся до Цехов, то совсем не находился.
*
Люди скорее голосили, чем пели, водя хоровод вокруг костра, что высотой был с дом и опалял жаром все лица, обращённые к нему. Ильхо и Этерь вместе с ним плясали в первом кругу, положив, как и прочие, руки на плечи соседей по сторонам, стремительно увлекая друг друга по кругу, подпрыгивая и крича невпопад.
Пляски веселее Ильхо не помнил. Было легко, ноги сами неслись, сами отрывались от земли, слова песен летели высоко, вслед за искрами костра, поднимаясь, наверное, к самому облаку, расчертившему небо пополам, а пламя так пылало, что прогоняло любой отсвет розового прочь. Если и был во всём этом безумии смысл, то, наверное, в том, что утром он очнётся кем-то другим. Кем-то обновлённым, как само время.
Думать не нужно было, но не из-за страха. Сейчас нужно было просто веселиться, как делали это все жители острова.
Их было так много, они заполонили пляж, и плясали не все, и Ильхо, глядя на лица, проносящиеся перед глазами, находил этих людей беспечно радостными, подобными детям.
Хотя молодые лица встречались реже, чем лица, отмеченные возрастом, и на задворках разума вдруг вспыхнула мысль: он давно не видел детей, малышей – он помнил их только в детстве, но вот уж несколько лет, как не встречал ни одного.
Мысль эта канула в круговерти хоровода.
Когда их круг распался, чтобы пустить вперёд тех, кто ещё не участвовал в хороводе, они с Этерь оказались в четвёртом, самом широком кольце, где было не так жарко.
Он оставил танцующих и, отирая пот, побрёл к пригорку, где до сих пор сидели Тео с Лолли. Её, наверное, уже ждала мать – Ильхо так и видел, как та мерит беспокойными шагами свои покои, раздумывая, послать ли дворецкого лично на поиски дочери, – но сестра, кажется, и не думала уходить. Она, положив голову Тео на плечо, заворожённо смотрела на костёр, словно ничего великолепнее и страшнее не видела, а сам же Тео, прикрыв глаза, дремал, не расслабляя ни спины, ни плеч. Его коса сегодня охватывала голову на манер короны или головного убора, и в чёрные волосы были вдеты редкие цветы.
– Наверное, Королевой Цветов сегодня выберут тебя, – сказал Ильхо, опустившись рядом и толкнув друга в бок. Тео очнулся, вздрогнув, и окинул его медленно обретающим осмысленность взглядом.
– Я не против, – ответил он мелодично, но чуть хрипло. – Когда уже?
– Скоро, наверное.
– Ты пойдёшь с нами к замку? – подала голос Лолли. Ильхо глянул на неё из-за Тео, но покачал головой.
– Я до утра.
– А я засыпаю, – призналась она и села прямо, разглаживая вокруг себя подол юбки. – Но как же красиво. Почему ты не говорил мне, что так красиво?
– Я же звал тебя раньше.
Лолли ласково улыбнулась ему. Они ещё долго сидели молча, глядя на пляски и на костёр. В отблесках пламени всё смешивалось в пёстрый калейдоскоп: тёмные волосы, загорелые лица, светлые одежды – по кругу, по кругу. Этерь то появлялась, то пропадала в этом вихре.
– Я думал сбежать, – признался он, склонившись к уху друга. Тео оглянулся на него растерянно и с грустью.
– Сбежать?
– Да, со следующим караваном.
– А сейчас что… передумал?
Всё же Тео спрашивал не без надежды. Ильхо закусил губу и вновь посмотрел туда, где только что промелькнуло лицо Этерь, поднялись и опали копной её волосы.
– Обожду, – признался он, опустив взгляд к коленям. – Может, не со следующим, а с тем, что придёт после него.
Тео кивнул, своими тёмными миндалевидными глазами обшарив его лицо и будто разгадав все мысли.
– Дождись, пока ливни не закончатся.
– Они ещё не начались, – заметил Ильхо со слабой улыбкой.
Тео снова покивал и сказал:
– Завтра нужно ловить волну, пока не начало лить.
После того, как Этерь потеряла его новенькую доску, Ильхо пользовался своей старой.
– Я закажу ещё дерева.
– Не нужно, – ответил Тео с хитрецой, что нечасто прорезалась в его голосе. – У меня ещё оставалось, и я сделал тебе новую.
Ильхо счастливо потрепал его по голове, сбив несколько цветков на землю, и Тео отмахнулся от его руки.
– Мы пойдём, – решила наконец-то Лолли, и все втроём они поднялись.
Ильхо обнял каждого на прощание, тепло прижимая к сердцу и сестру, и друга, а они в ответ крепко прижимались к его плечу лицом, будучи ниже его почти на голову.
Они ушли.
– Королева цветов! Королеву цветов! – закричали вокруг, и только тогда Ильхо сообразил, что время уже перевалило за полночь.
Он не кричал со всеми, но был с толпой, когда на Этерь надели пышный венок и подняли на руках над головами, а затем понесли, качая, вокруг костра. Конечно, кто же ещё мог ею быть сегодня? Все смотрели на неё с любовью, а она возвращала им эту любовь, умноженную во сто крат, озаряя всех своей счастливой улыбкой. В какой-то момент Ильхо нашёл себя идущим совсем близко к ней, и Этерь шутливо коснулась его волос и тут же отдёрнула руку.
Гуляния затихали постепенно. Сначала народ всё больше разбредался по пляжу, расстилая на песке циновки и покрывала: кто-то доставал съестное и вино, кто-то засыпал, кто-то пел песни, другие же вели неспешный разговор и смотрели на тускнеющее ближе к рассвету облако. Да и костёр, прогорев, сделался ниже: его пламя больше не подкармливали и время его было отмерено.
Этерь нашла его прогуливающимся вдоль кромки воды, с закатанными до колен штанами и жилеткой, переброшенной через плечо. Венок всё ещё был на ней, но сполз на сторону.
– Можно с тобой? – спросила она, пока мрак кругом рассеивался.
Ильхо пожал плечами, отвернувшись и спрятав улыбку. Они побрели дальше бок о бок, и он сцепил руки за спиной, сжав в горсти чуть не слетевшую на землю жилетку.
Вода омывала его щиколотки, то накатывая, то отступая. Он первым решился заговорить.
– Мы завтра собираемся кататься на досках. С Тео. Хочешь с нами?
– А как же твоя работа? – съехидничала Этерь.
– Мы пойдём вечером.
Она придерживала руками подол платья, чтобы тот не намок. Ильхо уже не думал, что она ответит, но Этерь всё же сказала:
– Я тоже хочу.
– У тебя ещё есть шанс научиться стоять до того, как погода испортится.
– А когда она испортится?
– Через недели две-три. Бывает – раньше, бывает – позже. А если хочешь узнать что-то про погоду, спроси у фермеров – они лучше всех знают.
– Я не видела здесь Барудо. Как он?
– Скучает без тебя. Он, наверное, с ума сойдёт от счастья, когда узнает, что ты всё ещё здесь.
– А он и так знал. Все знали. – Этерь ухмыльнулась.
И Ильхо бы обиделся, что все они скрывали от него правду, сговорившись за спиной, но подумал не об этом, а о Барудо, таком сбитом с толку, словно у него почва ушла из-под ног.
– Так отчего же он был не в себе в последнее время?
Она нахмурилась задумчиво на его слова.
– Пойду, как рассветёт, к нему.
– Я с тобой. А после в Цеха
Чуть подумав, он признался нехотя:
– Тебе идёт.
– Что?
– Венок. И всё остальное.
Этерь метнула на него острый взгляд и остановилась; они стали друг напротив друга.
Перед самым рассветом красок в мире совсем не оставалось, всё сделалось сизым, вытравленным. Будто они находились по другую сторону, на изнанке мира.
Молчание растягивалось, Этерь стояла, он стоял. Бездействие обволакивало тело, заставляя лишь представлять, как он наклоняется и целует её, осторожно придерживая за подбородок, но не делая этого.
А Этерь всё же ступила вперёд, не отводя отяжелевшего взгляда от его губ. Приоткрыв собственные.
И он ничего не делал, чтобы остановить её, – они были в полушаге от поцелуя.
Но их остановил крик.
Истошный вопль пронёсся над островом, вспугнув птиц в ближайшем подлеске, заставив встрепенуться всех, кто отдыхал поблизости. Кричали совсем рядом. Они оба обернулись на звук, и крик повторился.
Кричала женщина – Ильхо не сразу опознал её по голосу, но ею оказалась Аурия, – она неслась вдалеке по направлению от скал, закрывающих бухту с одной стороны, то и дело спотыкаясь от страха. К ней поспевали люди. «Там!.. Там!..» – звонко голосила она, указывая позади себя, но в синеве тающей ночи в пене волн было не разглядеть, что её так напугало.
Ильхо подобрался, когда начали кричать те, кто был ближе к Аурии и кто мог хоть что-то рассмотреть. В сбившейся толпе поднялась паника: всё новые люди подбегали к ней, а завидев что-то или кого-то, поднимали шум. Аурию подхватили под руки и помогли увести подальше, и многие принялись разбегаться в стороны, хотя бы в подлесок или на пригорок.
От костра остались лишь тлеющие угли, и он совсем не давал света.
Ильхо встревоженно поглядел на Этерь, она – на него, и они поняли друг друга без слов. Не было ни шанса, что они смоются с остальными, так и не узнав, не увидев всё своими глазами. И потому они вместе понеслись в сторону скал, что укрывали бухту не только на суше, но и выступали местами из воды затупленными клыками.
А когда они добежали, все прочие уже убрались прочь, но испуганные возгласы до сих пор раздавались далеко позади.
– Видишь что-нибудь? – взволнованно спросил он. Этерь не ответила, но тряхнула головой. Ветер подбрасывал её волосы, иногда закрывая лицо, – ей приходилось постоянно заправлять пряди за уши, чтобы хоть те не лезли в глаза.
Они благоразумно держались подальше от воды; Ильхо вздрогнул, а Этерь вскрикнула, и оба они отпрянули, когда чёрное пятно словно вздулось на гребне низкой волны, но не осело вместе с водой, а принялось расти и дальше, набухая и превращаясь в нечто поначалу бесформенное, уродливое, а после вытягиваясь в долговязую фигуру.
Этерь вцепилась в его руку; они не двигались, не в силах отвести взглядов от монстра, бредущего по мелководью к суше, прямо на них. Но не было похоже на то, что существо их видит или чувствует. Возможно, не на таком расстоянии.
– Что это такое? – спросила Этерь.
– Не знаю…
Морской дьявол должен был выглядеть вовсе не так. По крайней мере, не так его описывали моряки древности. А этот… это создание не имело ни хвоста, ни плавников. Однако чего только не могла скрывать пучина морская, неведомого человеку. Может, подобное существо вообще впервые встречается людям. В таком-то далёком от материка месте.
А ещё… оно смутными очертаниями, расплывающимися в предрассветном сумраке, напоминало человека.
– Думаешь, оно почует нас, если мы так и будем здесь стоять? – тихо подала голос Этерь.
– Даже если и нет, оно может почувствовать по-другому.
Цвет неба серел, вокруг стремительно светлело, а тварь всё бродила туда-сюда вдоль мелководья, то застывая и распахивая пасть, будто пробуя воздух на вкус, то окунаясь и вновь поднимаясь из воды. Не разгадать, была ли у неё цель. А потом она повернула к скалам.
Ильхо не мог оторваться от этого зрелища, и чем светлее становилось, тем больше деталей он мог разглядеть: вздувшуюся пузырями глянцевую кожу, длинные руки-ноги, всю эту тощую и не такую уж грозную фигуру.
И если уж она и имела сходство с человеком, то скорее с женщиной, чем с мужчиной.
– Ты чего? – Этерь потянула его за руку, когда он дёрнулся, чтобы последовать по берегу за существом.
– Мне нужно рассмотреть, – ответил он упрямо.
Невольно вспомнилась та акула, которую Этерь хотела погладить, только теперь они поменялись ролями и Этерь готова была костерить его на чём свет стоит, а его магнитом тянуло к занятому неспешным вынюхиванием существу.
– Пошли!
Этерь требовательно дёрнула его за руку, но в её голосе было больше отчаяния, чем решимости.
– Оно… Оно же как человек.
– Это не человек, даже если похоже. О чём ты?
– Тело моей матери так и не нашли.
Пожалуй, он впервые видел Этерь по-настоящему напуганной. Потому что она поняла, что он хочет сделать.
– Не ходи за ней!
Ильхо стряхнул её руку.
– Останься здесь.
– Ильхо!..
Но он пошёл по песку, по диагонали, с каждым шагом не только продвигаясь вдоль берега, но и приближаясь к воде, и оглядываясь иногда на Этерь, проверяя, послушалась ли она его. Пусть не переживает, он будет осторожен.
Но это существо…
– Кто ты? – пробормотал он себе под нос.
Ночь развеялась, но солнце ещё не показалось. Красок до сих пор не хватало, но он уже мог достаточно хорошо разглядеть чудище. Теперь оно облюбовало камни под скалами, выступающими из воды, подныривая и снова показываясь над водой. Тут же возвышались скалы в несколько человеческих ростов, с этой стороны закрывая бухту от ветров и взглядов.
Ильхо решился не спеша подойти к воде, оказавшись от существа на расстоянии не больше пары десятков шагов. Оказалось, что там была мёртвая рыбина, застрявшая меж камней, и теперь падальщик рвал её плоть острыми как иглы зубами, удерживая прибиваемую волнами тушу руками. Словно человек.
На чёрной, пузырившейся то ли коже, то ли чешуе, покрывавшей и голову тоже, невозможно было различить глаз, но они там наверняка были, потому что, когда Ильхо мягко прыгнул на ближайший валун, тварь вскинулась и уставилась прямо на него. Он замер, сердце колотилось так, что в груди было тесно.
Очень-очень медленно Ильхо опустил руки и присел на корточки.
Существо опять распахнуло пасть, пробуя воздух, и, оставив свою добычу, двинулось к нему: передвигаясь рывками от камня к камню.
Ильхо не двигался с места, старался не шелохнуться.
Солнце подобралось к горизонту, и в мир просочились вперёд самого диска его первые лучи, хлынули краски, и кожа представшего перед ним существа заиграла разноцветными переливами на чёрном. Ильхо глядел как заворожённый, как проблески алого, пурпурного, синего, зелёного и жёлтого ходят по вспенившемуся глянцу. Тварь, одновременно и прекрасная, и уродливая, замерла, поводя лицом-мордой из стороны в сторону.
– Ты… – слова давались с трудом, с хрипом, – ты знаешь меня?
Словно прямиком из грудной клетки существа вырвался короткий клёкот, почти трель.
Ильхо осторожно выдохнул. Тварь застрекотала ещё и ещё, потянулась к нему с видимым настырным интересом, открывая навстречу пасть. Он застыл, не отстраняясь, давая понять, что он ей не угрожает, а она подалась вперёд и медленно, почти с ленцой, погрузила свои зубы в его плечо, сомкнув огромную пасть на руке.
Он не закричал, а задохнулся. Боль прострелила не только руку, но и весь бок с такой обжигающей силой, что побелело в глазах, и, пошатнувшись, Ильхо потерял равновесие, съехал по камню, а тварь лишь сильнее подмяла его под себя, вгрызаясь в плоть.
Она игнорировала его попытки содрать её с себя и его задушенные стоны, как если бы он уже был мертв и не имел права сопротивляться. Его свободная рука пыталась ухватиться хоть за что-то, но кожа существа была гладкой, скользкой, и длинным пальцам не за что было зацепиться. А ноги с трудом искали точку опоры на осклизлом камне, ведь если он окончательно уйдёт под воду, то на этом всё и закончится.
От боли одна сторона от шеи до бедра онемела и перед глазами всё плыло, но тут пальцы наконец-то нашарили что-то помимо упругой кожи. Ильхо разглядел жабры и вцепился в них как в последний шанс выжить, запуская пальцы как можно глубже, и это точно ей не понравилось. Её нежный, гипнотизирующий стрекот превратился в высокую, на грани слуха, трель, которая готова была разорвать голову изнутри. Но он только сильнее сжал пальцы, собирая жабры в горсть.
Тварь разжала тиски пасти, рану тут же обожгло воздухом и солью, но эта боль была вытеснена отчаянием, с которым он пытался совладать с тварью. Та принялась полосовать его когтями своих тонких длинных лап, лишь бы теперь уже он разжал хватку, но он был уверен, что как только она окажется на свободе, то снова вцепится в него зубами, и на этот раз уже, возможно, в горло, поэтому не смел отпустить, пытаясь выдрать жабры без ножа.
Удары когтистых лап, не таких острых, как зубы, но всё же наносящих урон, приходились по груди, расцарапывая её до ран, которые он пока не мог ощутить.
И вдруг что-то пролетело перед глазами, шмякнуло. Тварь, как невидимым ударом, прибило к его правой, раненой руке; она обмякла на нём, и всё прекратилось.
Ильхо распластался на валуне, пытаясь отдышаться и ощутить что-то в правой руке, кроме пульсирующей боли. Он разжал хватку, отпуская жабры, и приподнялся на неповреждённой руке. Голова существа была раздроблена увесистым камнем, свалившимся со скалы над ними и так удачно не задевшим его – а ведь могло прилететь и ему в голову. Камень, окрашенный в синюю жижу, ещё с мгновение балансировал на краю валуна, а потом с глухим перестуком свалился в воду.
Ильхо посмотрел наверх и увидел на вершине скалы Этерь, цепляющуюся для надёжности за выступы по сторонам. Она сидела и с напряжением смотрела вниз.
– Ты жив?!
– Живее всех живых! – Ильхо рассмеялся сквозь слёзы, и до него донёсся отголосок её такого же нервного смеха.
Он выбрался из-под твари, но та не сползла в воду, а оставалась лежать на камне, и её кожа продолжала переливаться на солнце радугой. Ильхо сел и прижал к себе покалеченную руку; рубашка там насквозь была пропитана кровью, но он не хотел сейчас проверять, насколько всё плохо.
Рассвет брезжил как раз позади Этерь, купая её в розовом золоте. Она поднялась, отпустив свои опоры.
– Это не твоя мать! – крикнула она, кивнув на издохшую тварь. – Твоя мать давно погибла.
Ильхо поморщился от боли, но согласно промолчал, а Этерь добавила с жалостью:
– Иногда монстры – это всего лишь монстры.
Он посмотрел на неё, задрав голову. Этерь улыбалась ободряюще, и он улыбнулся в ответ. Всё было хорошо. Занимался новый день, новый год. И – подумать только! – он впервые увидел настоящую нежить, а значит мир был куда волшебнее, куда загадочнее, чем он смел мечтать…
А следом Ильхо с беспокойством заметил, что это была достаточно высокая скала.
– Как ты вскарабкалась так быстро?
– Слишком боялась за тебя.
Но спускаться – не карабкаться, особенно по такому камню, вечно влажному, ненадёжному. Он осторожно поднялся на ноги и предупредил:
– Я позову кого-нибудь, чтобы тебе помогли спуститься, от меня сейчас мало толку.
– Брось! – Этерь залилась смехом, явно насмехаясь. – Я просто спрыгну.
– Не делай этого! Здесь опасно… Чёрт, Этерь, просто подожди!
– Смеёшься?!
– Просто… Просто не прыгай, ладно?
– Не трусь, Ильхо! Ты же только что сражался с морским дьяволом!
– Нет, не прыгай!..
Но она прыгнула…
*
Эту ночь Герцог провёл в цехе сборки – Барудо видел, как он выходил иногда из-за той загадочной двери, чтобы переговорить с рабочими, и снова скрывался в помещении, назначения которого Барудо не мог уразуметь. Сам он прятался у входа. Ворота цеха были распахнуты, чтобы пустить внутрь больше свежего воздуха.
И пока хозяин был на месте, Барудо не решался предпринять хоть что-то, но под утро Герцог вышел из своей тайной комнаты в привычной одежде, а не в перепачканном халате, и попрощался с начальником смены. Барудо схоронился в кустах, когда хозяин прошествовал мимо и скрылся в лесу, за поворотом тропинки.
Он не знал, что делает, но его вело чутьё. Зачем эта дверь? Зачем Герцог так пытался убедить его, что всё в порядке, что он ничего не видел? Зачем столько власти в его трудолюбивых руках?
Барудо зашёл в цех, и поначалу на него никто не обратил внимания. На рассвете и на закате смена менялась, и цех был переполнен людьми. Один раз его остановили и спросили, что он тут забыл, а он ответил, что ищет хозяина. А когда ему передали, что тот уже ушёл, Барудо покивал и сделал вид, что идёт к выходу, а сам по-тихой проскользнул к двери.
Она была заперта, конечно же. Но в его теле было ещё полно силы, и, больше не таясь, он принялся вышибать дверь плечом.
– Да что ж ты делаешь?!
Рабочие не сразу сообразили, что происходит, они просто ошарашенно глядели, но ему было плевать, если его поймают. Главное, что он узнает правду. Начальники обеих смен сначала окрикнули его, а потом приказали остановить. Но было поздно, он успел выломать дверь прежде, чем кто-то кинулся к нему.
Барудо вломился внутрь и на мгновение замер. Рабочие столпились позади него, посылая в его адрес проклятия, пытаясь пока ещё вразумить словами, а не тумаками. Кричали: «Проваливай! Нечего тебе здесь делать!» – но он их не слушал, он смотрел.
Это тоже была мастерская, но здесь работали с глиной – уж это Барудо определил без сомнений. Но изготавливали не кувшины и горшки, а… статуи. Да, это угадывалось в очертаниях незаконченного изделия, укрытого мокрой тканью.
Он унял волнение, сглотнул и прошёл глубже. Все стеллажи, все корзины были прикрыты отрезами ткани, и Барудо, сунувшись в один короб, обнаружил там металлические детали, новенькие, мягко сияющие в свете, проникающем в окна над потолком.
– Шёл бы ты отсюда! – разозлился начальник смены, и Барудо в нетерпении вытряхнул на пол целую корзину, припрятанную под деревянным столом, застеленным бумагой с набросками.
Поднялось облако белой пыли, и перед ним оказалась груда глиняных обломков. По встречавшимся в крошеве частям можно было угадать, что это была человеческая статуя, и очень искусная. Подняв и разглядев одну из деталей, в которой угадывалась голень, Барудо обнаружил, что изнутри что-то было извлечено: кажется, изначально глину крепили на металлический стержень.
А потом он заметил ещё кое-что, отчего похолодел внутри. Припорошенная белым, посреди этой кучи лежала голова, и от обуявшего его ужаса Барудо принял её за человеческую, ведь у неё были волосы, настоящие, чёрные.
Его попустило, когда он поднял голову, стряхнул пыль и понял, что она тоже глиняная.
А следом Барудо застонал; руки, обхватывающие голову, задрожали, но не выронили находку. Лицо его мальчика, замершее предсмертной маской на глиняной голове, угадывалось так чётко, будто мгновение назад фигура ещё дышала. Он зарыдал без слёз, исторгая из себя нечеловеческие звуки, и прижал голову к груди. Множество догадок теснилось в голове, силясь объяснить происходящее, но ни одна из них не ложилась так гладко, как истина.
Эти волосы – его волосы, и нос, и прикрытые глаза, и губы с отпечатком последнего сорвавшегося с них слова – всё его. Это точно, точно. Как и все остальные детали. Задыхаясь, Барудо окинул взглядом мастерскую: и все эти закрытые полотнами корзины и ящики, и ещё неведомо что – все они тоже что-то хранили. Детали ли? Останки? Заготовки?
Он обернулся и беспомощно поглядел на застывших в безмолвии рабочих. Все они смотрели на него, словно перед ними только что обнажился небесный свод, являя самого Создателя. Он и сам больше не в силах был принимать даже не мысль, а догадку, что…
Барудо покорно приоткрыл рот, и жизнь голубым светом вытекла из него. Воцарилась темнота.
*
…она прыгнула.
И в последний момент, на самом краю её нога сорвалась, ушла вниз, не позволив оттолкнуться как следует, а значит, совершить прыжок подальше. Она даже не закричала, когда в полёте её развернуло и ударило о выступ скалы с таким хрустом, что Ильхо всё понял ещё до того, как смог увиденное осмыслить.
Он спрыгнул в воду в тот же самый миг, когда она с плеском исчезла в волне у подножия скалы. Там было неглубоко, но волны бились о камень, норовя размозжить о него всё, что в них попадало.
Ильхо поражался, как может двигать рукой, которую еле чувствовал, но та была послушна. Ему удалось подхватить Этерь до того, как её унесло дальше в море. Крови было немного, и не разобрать, его это или её, – это вселило в него надежду, хотя сама Этерь была лишь просто послушной куклой в его руках.
Ильхо понимал, что что-то с ней не так, что это не просто потеря сознания, когда спешил по колено в воде к берегу, но он не мог сейчас остановиться, как не мог и взглянуть на неё. Возможно, она просто наглоталась воды, и сейчас ей нужна помощь.
Только добравшись до суши, он сразу же опустил её на песок и всё же увидел то, чего так страшился.
Да, она слабо дышала, и вода потекла изо рта, стоило ей только помочь. Да, крови было на удивление мало.
Но сочилась она из рваной раны, вспоровшей тело от правой ключицы до рёбер. Ильхо осторожно сдвинул располосованную ткань платья и разглядел кровавое месиво. За всю свою жизнь он никогда не видел настолько серьёзных повреждений, он не мог вспомнить, чтобы кто-то на острове получал подобные увечья.
– Этерь? – Ильхо позвал, приподнял её голову и убрал с обескровленного лица спутанные, мокрые волосы, слепо веря, что всё поправимо. В конце концов, что он знает о ранах? Нужно поскорее доставить её к отцу.
Кто-то показался вдалеке – к ним бежали люди, они могли помочь.
Он уже приготовился подхватить её и подняться, как Этерь вдруг судорожно, глубоко вздохнула в его руках, чуть повернув голову, и открыла глаза. Первым делом Ильхо собирался сказать ей, какая она сумасшедшая, что не послушалась, но она смотрела мимо, не видя его. Потом приоткрыла губы, и из её рта брызнул синий свет. Его источник, синяя сверкающая искра, выскользнула наружу и, подхваченная ветром, понеслась вдаль и вверх, лёгкая как пёрышко, пока не скрылась за дымкой набежавших облаков.
А когда Ильхо вернул взгляд к Этерь, то увидел, что держит на руках не человеческое тело, а камень, и на дне раздробленного ущелья раны поблёскивает металлический каркас.
Он не понимал, жив ли он сам до сих пор, в сознании ли, если видит то, что видит. Но это действительно была она, её застывшие черты. И он всё ещё продолжал дышать, и чайки всё так же кричали, накатывали волны.
Она застыла ровно в том положении, что требовалось, чтобы нести её; и не без труда, но он поднялся с этой ношей, и только тогда заметил, что все, кто бежал им навстречу, лежали теперь на песке такими же застывшими, побелевшими изваяниями. В одеждах и с искусственными волосами.
========== Глава 16 ==========
Не то чтобы Тео очень нужно было в замок с самого утра, но это был не простой день, не простое утро, и раз они с Лолли обо всем договорились накануне, то и мешкать не стоило. Нужно было явиться еще до того, как семья соберется завтракать.
Она просила его не приходить, пока обо всем не договорится с матерью, но ему не хотелось оставлять её один на один с бурей. Разве сможет она противостоять напору госпожи, что наверняка не захочет слушать о каком-то простолюдине? По ее меркам, он, конечно, недостойный человек, но он может постараться стать лучше. В конце концов, он и не плох, он может позаботиться о Лолли.
Семья хозяина не представлялась Тео небожителями, хотя он помнил, что на Большой земле их различия имели куда большее значение. Что он не стал бы другом Ильхо, если бы они не были отрезаны от остального мира. Просто хозяева были… другими: жили в замке, носили наряды побогаче, не работали – и Тео принимал реальность спокойно, без долгих дум, сожалений и поиска высшего смысла. Хотя и это была не вся правда. Разве Герцог не был трудолюбив? Разве не принимал у себя простых рабочих, заботясь об их здоровье?
А Ильхо? Он, конечно, был обучен грамоте и прочим наукам, да и манеры у него все-таки имелись – а ведь он не задирал нос и мог при случае уснуть хоть на голой земле, а перекусить простой лепешкой, и не надо ему было никаких удобств и богатств.
Тео в несколько плавных прыжков взлетел по ступеням и проник внутрь замка. Как-то раз от Герцога он слышал, что того, кто задумал построить его и воплотил задуманное в жизнь, звали, как и его, – Тео. И теперь он, Тео, не спеша следуя по холлу, вел рукой по камню, наслаждаясь ощущением шершавой мягкости под ладонью, восхищаясь в который раз тем зодчим, что додумался до такой простой, природной красоты. Он представлял, что там, где касается сейчас камня, когда-то прикасались к стенам и руки создателя.
Но вдруг его светлые мысли прервал донесшийся до слуха стон. Шаги его сделались медленнее, но Тео продолжал приближаться к лестнице, над которой плескались в пене русалки.
Надсадный стон повторился – судорожный, отчаянный, но свидетельствовавший о прилагаемом усилии. И о боли.
Сердце подпрыгнуло к горлу – Тео узнал голос Ильхо и в это же мгновение, завернув к подножию лестницы, увидел его. Увидел…
Друг сидел на полу у стены и совершал нечто необъяснимое, а оттого еще более пугающее своей неправильностью. Он пытался разодрать левое предплечье. Рана, проделанная им, и так была страшной, но он продолжал что-то искать среди мяса и крови.
И тут бы Тео кинуться к нему, закричать и остановить, но он не мог даже понять, что видит. Зачем и почему Ильхо делает это? Зачем с таким упорством и остервенением раздирает собственную плоть, хоть и корчится, и стонет от боли?
– Хе-е-ей, – тихо, нараспев позвал Тео, медленно приближаясь к другу.
Ильхо вскинул лицо, красное от натуги, мокрое от слез.
– Я не вижу, не вижу, есть ли там металл, Тео, – безумно проговорил он.
Тео все же кинулся к нему, припадая на колени.
– Остановись! Смотри, сколько крови ты потерял, – постарался он унять друга, отводя руку от предплечья и мешая продолжать калечить себя; кровь была везде. – Рану нужно перевязать.
– Ты не знаешь, – пробормотал Ильхо, устало уткнувшись ему в грудь лбом. – Ты же не знаешь, что случилось…
– Тише, Ильхо. Давай найдем твоего отца, пусть он осмотрит тебя.
Друг упрямо, словно пьяный, мотнул головой, застонав.
Тео оторвал бесполезный уже, разодранный рукав от рубашки Ильхо и из ее лоскутов наложил жгут над раной, останавливая кровь – как так у него ловко выходило, Тео и сам не понимал: он никогда раньше не помогал с ранами, но его руки будто помнили движения. Ильхо дышал поверхностно: кажется, его лихорадило. Но ему нужно было помочь. Все прочие заботы могли подождать: хоть день, хоть всю жизнь. Его первой и самой главной обязанностью было заботиться об Ильхо.
– Вот так, друг, – Тео осторожно отстранился и заглянул ему в лицо. – Что случилось?
Но во взгляде Ильхо было мало осознанного – он блуждал по сторонам, и только тут Тео заметил то, что так легко было упустить из виду: слишком уж краснела кровь на рубашке Ильхо. Рядом с другом лежала не статуя, не часть замкового убранства – застывшая фигура была знакома Тео, у нее виднелись волосы – густые каштановые волны, разметавшиеся вокруг головы, – она выглядела уснувшей, а сквозь верх грязного платья, утратившего белизну, виднелась раздробленная грудная клетка.
Тео вскочил, отшатнувшись.
– Ильхо, что это?
