Текст книги "Зеркала времени (СИ)"

Автор книги: Medieval story

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Но сейчас это все закончится. Разомкнется круг, который через пару секунд вновь свернется в кольцо. На сей раз в последний раз.

Я чувствую, что уже скоро. Быть может несколько минут и мой последний выход. Моя последняя главная роль…

У меня есть последняя просьба. Пожалуйста. Можете проводить меня в этот путь аплодисментами? Очень уж хочется…

Гул затих. Я вышел на подмостки.

Прислонясь к дверному косяку,

Я ловлю в далёком отголоске

Что случится на моём веку́.

На меня наставлен сумрак ночи

Тысячью биноклей на оси́.

Если только можно, Авва, Отче,

Чашу эту мимо пронеси.

Я люблю Твой замысел упрямый

И играть согласен эту роль.

Но сейчас идёт другая драма,

И на этот раз меня уволь.

Но продуман распорядок действий,

И неотвратим конец пути.

Я один, всё тонет в фарисействе.

Жизнь прожить – не поле перейти.

Третий звонок.

– Ну что ж, пора. С богом.

И он ушёл в центральную кулису. Вспышка света и моя гордость, финал:

ГОЛОС 1: Мамаша, поздравляем, мальчик у вас!

ГОЛОС 2: Ух, как голосит! Певцом будет!

ГОЛОС 3: Или актером.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Да хоть прокурором! Главное, чтобы был здоровым и счастливым.

Зал взорвался бурными аплодисментами. Казалось, что громче всех аплодировала я. Это было фантастически и гениально! Я знала, какой смысл я вкладывала в свою пьесу, но какой смысл вложил он… какой драматический и, даже, трагический смысл. Как он рассказывал об убийстве, как он страдал в этот момент!

И сразу, без паузы, зажегся свет, исчезла кулиса. На сцене стояло кресло и рояль. Зал взорвался просто оглушительными аплодисментами, когда на сцену вышел он. Кто-то уже дарил цветы, кто-то кричал «браво», но весь зал, в едином порыве, встал. Ему было неловко. Он, еле заметно нахмурился и уши запылали… как тогда… там… на Баррикадной… в другой жизни и другом столетии… а что если все наши прошлые жизни мы не помним именно из-за этой тоски по времени, которое уже не вернёшь?.. время уходит… но у нас был шанс обмануть время, раз уж судьбу мне удалось обмануть.

– Спасибо, спасибо, спасибо! Мне очень приятно, что вы так тепло приняли эту работу. На самом деле это не моя заслуга, а заслуга драматурга. Спасибо ей – здесь есть, что сыграть, – ну вот опять. Он хвалит всех, кроме себя! – И раз уж пьеса такая необычная, интимная можно сказать, Исповедь как никак, мне захотелось сделать третью часть – это разговор с вами, со зрителями. Что вы почувствовали, что поняли, над чем задумались. Мне это очень важно, как и важна сама пьеса. Она часть меня. Она моя. Но сейчас не об этом. Мои прекрасные помощницы, актрисы нашего театра, подойдут к каждому из тех, кто захочет задать вопрос, с микрофоном. Можете задавать вопросы без микрофона. Как вам больше нравится. Ну что? Начнём наш театральный эксперимент? Слово вам, господа критики. Кто начнёт?

Молодая девушка робко подняла руку.

– Скажите, а это правда, что пьесу написала Ваша вторая жена специально для Вас?

– Правда, – голос его дрогнул.

– А это правда, что она пропала без вести?

– Правда. Но знаете, я верю, что мы с ней обязательно встретимся. Хотелось бы в этой жизни, конечно, но там уж как получится.

Потом заговорил тучный мужчина, оказавшийся депутатом.

– Вы, наверное, модернизировали сценарий…

– Пьесу, – мягко поправил он.

– Ну да, пьесу. Просто если она написана в конце семидесятых – как там может быть про крах СССР и шальные девяностые?

– Я ни слова не изменил в ней. Только имя.

– Но как?

– Я сам задавался этим вопросом. Пьеса пролежала в ящике моего стола без малого 40 лет прежде чем я дорос до того героя, от лица которого говорю. И мне приятно думать, что эта постановка подарок для той, которая была со мной так мало, но оставила такой неизгладимый след в моей душе…

Были ещё какие-то вопросы, но я их уже не слышала. Я готовилась заклать свой. И вот ко мне идет девочка с микрофоном. Ей не сложно-я сижу близко к проходу.

Я встаю.

Он пока не видит меня. Свет бьет в глаза.

– Скажите, в Вы верите в чудеса?

– Да, Вы знаете… – и замолкает на полуслове. Всматривается в зал и бледнеет. Потом берет себя в руки. Глубоко дышит… по залу ползёт шёпот «Ему плохо», «Врача», – Не нужно Врача. Все в порядке. Однако, могу ли я попросить ту, что задала этот вопрос, подняться ко мне на сцену?

И теперь уже весь зал прикован ко мне. Почему я? Я же одернула юбку и, с букетом наперевес, направилась к левой лестнице, ведущей на сцену. Я шла как на эшафот. Сотня зевак наблюдали за мной. А я шла, четко чеканя шаг ватными ногами. И вот лестница позади. До него остаётся 15 шагов. 14-13-12-11-10-9-8-7-6-5-4-3-2-1-… он… любимый… родной… единственный… он смотрит на меня изумленными глазами. Видимо тоже принял за дочь той, кого любил много лет назад. Принял меня за мою дочь… Вечер перестаёт быть томным… он молча изучал меня чуть больше минуты, а потом сказал:

– Этого не может быть… и голос… и внешность… и походка… это невозможно… – и вдруг догадка заставила его задрожать, – Вы её дочь? Наша дочь?

– Позвольте я все объясню Вам после окончания Вашего вечера. Елизавета Семёновна уже взялась проводить меня к Вам.

– Да, да, – он смутился, потом взял меня за руку и обратился к залу, – Друзья. Это совершенно не запланированное событие, хотя, признаюсь, его бы стоило включить в рисунок пьесы. Перед Вами дочь той, кто написал эту пьесу. Дочь той, кого я любил, люблю и буду любить всегда. Вот такая вот исповедь получилась… а сейчас прошу Вас прекрасная леди, сеньора, фрау, мисс вернуться в зал и действовать строго в согласии с договоренностями с Елизаветой Семеновной, – и он загадочно подмигнул и мне, и женщине-билетёрше.

Он проводил меня взглядом, запомнив моё место. Теперь, в паузах, я постоянно ловила его взгляд на себе. Было ещё несколько вопросов по пьесе. Несколько о личной жизни. А потом кто-то просил его спеть.

– Вы знаете, я не певец, – зал зааплодировал, давая понять, что оценили его шутку, – Но много лет назад одна девушка прочла мне стихотворение, которое запало в душу. Я долго не мог вспомнить автора. И буквально несколько лет назад, на одном из телеканалов я услышал эту песню. Исполнял её известный певец, бывший солист одной популярной группы. Я позвонил ему с просьбой исполнять эту песню на творческих вечерах. Он же подарил ее мне. Поэтому, маэстро, музыку.

Да, не приходилось мне слышать нежнолюбимую под аккомпанемент рояля… и опять он проживал все то, что пел. Потом было ещё пару песен из его репертуара и…

– Мой близкий друг, Борис Гребенщиков, однажды, выслушав историю моей любви, написал песню. Я её хочу сегодня исполнить для вас.

«Я связан с ней цепью – цепью неизвестной длины:

Мы спим в одной постели, по разные стороны стены.

И все замечательно ясно, но что в том небесам?

И каждый умрет той смертью, которую найдет себе сам.

У нее свои демоны и свои соловьи за спиной,

И каждый из них был причиной, по которой она не со мной.

Но под медленным взглядом икон, в сердце, сыром от дождя,

Мне сказали, что я не виновен, а значит, что я не судья.

Так сделай мне ангела, и я покажу тебе твердь,

Покажи мне счастливых людей, и я покажу тебе смерть.

Поведай мне чудо побега из этой тюрьмы,

И я скажу, что того, что есть у нас, хватило бы для

больших, чем мы.

Я связан с ней цепью – цепью неизвестной длины,

Я связан с ней церковью – церковью любви и войны.

А небо становится ближе – так близко, что больно глазам,

И каждый умрет той смертью, которую придумает сам.»

Вот как… и с БГ он дружит. Феноменальный человек…

А потом были бурные овации, цветы, поклоны. Он улыбался, светился, как тогда, много лет назад, когда я была рядом, когда мы были вместе…

Елизавета Семёновна уже ждала меня… длинные коридоры, лестницы и вот его гримерка. Казалось, ничего не изменилось. Будто вот здесь и сейчас откроется дверь в прошлое.

– Войдите.

И я вошла. Вот он сидит перед гримировальным столиком. Мой. Родной. Любимый. Почти седой. Усталый. Синяки под глазами… Мне захотелось выть. Выть от того, как скоротечно время. От того, как мало нам отпущено здесь и сейчас. Но, вспомнив о том, что мой шеф умел договариваться со всеми, в том числе и со временем, я взяла себя в руки и улыбнулась.

– Привет, – он поднял на меня чуть выцветшие глаза.

– Здравствуйте. Проходите. Садитесь. Мне так много хочется Вам сказать, спросить.

– Я полностью в Вашем распоряжении!

– Вы… ты… ее дочь? Моя? – потом встрепенулся, – нет, не может быть, она бы мне сказала… но ты… Вы так похожи…

Я подошла и положила ему руки на плечи. Он, едва заметно, вздрогнул.

– Я – это я, – прошептала я ему на ухо.

– Не может быть…

– Может.

– Я не верю. Это сон! Столько лет прошло. Ты пропала без вести. А сейчас… ты здесь… и как будто не было этих лет… я вот старик, а ты совсем не изменилась. Это невозможно…

– Возможно.

– Но как?

– Это очень долгая и странная история…

– Расскажи мне! – и потом уж совсем грустно, – Разговоры это теперь все, что я могу себе позволить в обществе женщины. Пусть даже в обществе самой любимой… но я все равно не верю…

– Знаешь, у меня есть предложение. Давай снимем номер в гостинице и я тебе все расскажу…

– Я сейчас согласен на все, лишь бы продлить это мгновение, но ты уверена, что захочешь засыпать и, что важнее, просыпаться со стариком?

– Я хочу засыпать и просыпаться с тобой…

– Тогда едем! Но зачем гостиница? Быть может… на Баррикадную? Правда я уже несколько месяцев не был там… но, по невообразимому стечению обстоятельств, я сегодня как раз хотел ехать туда.

– Из-за ссоры с женой?

– Откуда… как ты узнала?

– Я медиум, – серьезно ответила я, но потом захохотала, – По невообразимому стечению обстоятельств я была свидетелем вашей ссоры в Чайковском.

– Ну вот опять… – и он тяжело вздохнул.

– Что случилось?

– Ты появилась и меня начинают преследовать случайности. Как эта например.

– Между случайностью и судьбою очень тонкая грань…

– Это, кажется из фильма Мумия? – а я и забыла, что теперь мое прошлое в будущем было нашим общим настоящим.

– Верно.

– Ну так что? Едем на Баррикадную? И как-будто не было этих лет?

– Едем!

Мы вышли из гримерки. Он взял меня за руку и это было самое прекрасное и интимное прикосновение из всех тех, которые были у нас в двадцатом веке. Коридоры были пусты. Наши шаги гулко отзывались в пространстве и, наверное, во времени. Вдруг моего спутника кто-то окликнул. Мы обернулись.

– Марат? – удивленно воскликнула я.

– Марат Андреевич, – поправил мой спутник, – знакомьтесь! Это директор нашего театра.

– Очень приятно, – Марат пожал мою руку, – Но мы же знакомы, – и уже мне, – Да, Вы меня помните Маратом. Странно, что помните.

– Странности это самое логичное, что есть в нашем мире, – люблю я вот такой фразой закончить неловкий разговор. Марат был последним человеком, кому бы я хотела объяснять, почему события полувековой давности для меня мое «вчера».

– Возможно. Я хотел сказать, что вечер прошёл великолепно. Впрочем, как и всегда. И Володя ждёт внизу.

– Володя? – я посмотрела на свою любовь.

– Мой водитель, – смутился он.

– Ах, да.

– Тебя это смущает? Я просто сам уже редко сажусь за руль. Но, если ты хочешь…

– Нет, нет. Что ты. Просто это необычно…

Мы сидели на заднем сиденье его джипа. И сразу видение из прошлого: волга с шашечками, моя голова на его плече… из-за недостатка места ли или из-за бушующей страсти, мы жались друг к другу… мы были молоды и влюблены. А сейчас он боялся касаться меня, а если и случалось прикосновение он смущался и убирал руку. Злился? Разлюбил? Думал, что мне неприятно?

– Я же не хрустальная ваза!

– Что?

– Ну ты касаешься меня так, будто ещё секунда и я рассыплюсь на сотни осколков!

– А вдруг так и будет? Я же уже потерял тебя один раз. И я до сих пор не верю, что это не сон. А может быть я умер и это рай?

– Не надейся!

– Хотя какая разница – рай, ад или чистилище. Ты же рядом со мной!

– Поцелуй меня!

– Ты уверена?

– Абсолютно!

Мир пропал. Исчез. Испарился. Просочился сквозь пальцы. И снова были только я и он. Его губы. Его слезы? Да, его щеки были мокрыми. Я целовала его щеки, кончик носа, ресницы, пальцы.

– Я люблю тебя. Всегда любила и буду любить…

– Где же ты была? Все эти годы? Все дни? Всю жизнь мою без тебя?

– Я все тебе расскажу. Всё-всё! И буду с тобой. Теперь уже навсегда.

– Не возвратись опять в тот странный край! Не уходи, прошу не исчезай!..

========== Глава 4. «Дневники» ==========

Я, завернувшись в тот самый махровый халат, сидела в том самом кресле в той самой квартире. Он сидел напротив и молча смотрел на меня. Я тоже молчала. Он встал, ушёл в кухню, принёс бутылку вина, два бокала и штопор. Ловко откупорил бутылку и разлил вино по бокалам.

– Знаешь, после твоего отъезда первые пару лет я просто не мог здесь находиться. Жил у родителей. Потом наоборот, прятался здесь ото всех, пытаясь ощутить твоё присутствие. Иногда мне даже это удавалось. А потом я решил оставить в этой квартире все так, как было при тебе. При нас. Когда были мы. Даже вино. Оно оттуда, из Советского Союза. Я его купил в 1984 и берег. Видимо, надеялся… скорее даже верил… и вот теперь ты тут. Снова. Вновь. В том же халате. И мне хочется закрыть глаза и оказаться там, в 78… я бы набросился на тебя как дикий зверь… как тогда, после Останкино, в нашу первую встречу… но увы… сейчас я могу только смотреть на тебя…

– Милый мой! Прости меня. Я так виновата перед тобой!

– Что ты! Ты не при чем. Это время. Это закон жизни… но ты знаешь, я счастлив. Счастлив, что спустя столько лет ты снова рядом со мной… хотя бы ненадолго. Хотя бы только на эту ночь. Ты себе даже не можешь представить, как я хочу, чтобы ты заснула в моих руках. После этого и умирать не страшно!

– Прекрати! Слышишь! Прекрати так говорить!

Он грустно улыбнулся.

– Это правда. В моем возрасте мысли о смерти это то немногое, что не даёт сойти с ума от бессилия. Но полно о грустном. Ты обещала мне все рассказать. Все, все, все.

– Конечно, – я немного смутилась, – но прежде чем я начну, ответь мне на один вопрос: как тебе живётся здесь, в России, при Путине, гласности и демократии?

– Я, честно говоря, завидую тем, кто сейчас молод. Столько дорог, возможностей. Путешествовать, творить, самореализоваться. Хотел бы я тоже жить, думать, чувствовать, любить так, как мог в сорок лет. Но, увы, это невозможно.

– А если я скажу, что возможно?

– Как?

– Вот теперь я начну свой рассказ о том, кто я и где я была все эти годы…

Рассказ получился долгим. Я пыталась буднично рассказывать мистические и магические вещи. Рассказывала все. О том, как влюбилась в него в детстве. О том, как любовь вернулась в юности. О том, что с ним случилось в прошлой реальности и о том, что моя любовь была обречена на страдания. Потом о встрече с Виктором, о задании, о первой встрече…

– Подожди! – он тер пальцами лоб, – Я не понимаю. Я должен был умереть? Точнее на самом деле я умер, там, в 89, прямо в прямом эфире?

– Да. Все было именно так. Тебя убила та болезнь, от которой тебя спасли Катц и Штульман.

– А они тоже из ваших?

– Да…

– Ясно. Ну, допустим. Но какое дело Виктору до какого-то актёра? Ну умер и умер. Прошло время. Все забыли. Даже друзья. Родители – те да, те помнят. И всё!

– Ошибаешься. Не забыли. Я в тебя влюбилась спустя 10 лет после той твоей смерти. И нас таких было много. Мелькали даты – 10, 20, 30 лет с трагического события в Молдове. А боль не утихала. Не проходила.

– Так не бывает.

– Как видишь-бывает.

– Но я же обычный.

– Это ты так думаешь. Люди думают иначе. Виктор тоже.

– То есть ты хочешь сказать, что моя смерть имела какое-то значение?

– Ещё какое… для страны. Для мира. Для гармонии. Гармония была нарушена. Пошёл перекос. Миру нужен был герой. Настоящий. И им мог стать ты. Но тебя не было. И Виктор решился на изменение истории.

– И отправил тебя…

– Да. Мне предложили. Я согласилась сразу.

– Почему?

– Потому что я любила тебя тогда уже 20 лет. Я просто не могла отказаться.

– А если бы не получилось у нас? Если бы было не вовремя? Если бы я был влюблён в другую?

– Стоило пробовать в любом случае.

– Странно понимать, что твоя самая большая любовь оказалась хорошо продуманной операцией…– и он грустно улыбнулся. Я пошла к нему и села на подлокотник кресла. Он, инстинктивно обнял меня и уткнулся носом в халат. Я гладила его по серебристым волосам.

– Нет. Любовь была и будет настоящей. Просто мне повезло. Повезло, что отправили меня. Повезло, что между нами проскочила искра. Хотя, может это было не везение, а судьба?

– Если я твоя судьба, то почему ты ушла? Выполнила задание и всё? Обратно? На другие задания?

– Не совсем. Меня не торопили. Я могла остаться.

– Но почему? Почему не осталась?!

– Понимаешь, здесь у меня родные и…

– Что и? Муж?

– Нет. Дочь. Твоя дочь.

– Но… как?

– Это сложно. Мне, в любом случае нужно было возвращаться. Просто беременность ускорила это решение.

– У нас есть дочь… а я не видел как она растёт.

– Ей всего два года…

– Но почему ты не осталась там, со мной? Мы бы вместе растили нашу дочь. У нас было бы столько лет счастья. У меня было бы столько лет счастья…

– Потому что мое задание не закончено…

– Что ты хочешь сказать?

– Я не зря начала разговор с того, как тебе живётся при этой власти. В этих предлагаемых обстоятельствах.

– Продолжай…

– Этому миру нужно чудо, нужен Мессия.

– Все равно не понимаю…

– Я… мы… вся наша организация во главе с Виктором хотим предложить тебе… просим тебя… вообщем, что если мы перенесём тебя в это время из прошлого? Того тебя, из восьмидесятых. Сотворим чудо.

– Как?

– Ох. Это сложная партия.

– Посвети же уже меня в неё, если мне придётся играть главную роль.

– Официально все случится как было изначально задумано судьбой. Смерть в прямом эфире. Но людям скажут, что современная медицина бессильна, однако медицина будущего сможет тебя спасти. И тебя подвергнут криозаморозке. И разморозят уже в 21 веке, – но, увидев его испуганные глаза, я сразу пояснила, – На самом деле все это будет спектаклем, где главную роль будет играть твой клон. У него будет приступ. Его увезут в больницу. За его жизнь будут бороться врачи. А мы с тобой прыгнем в будущее.

– Ох…

– Не отвечай сразу. Я понимаю, нужно все взвесить.

Он молчал. Долго молчал. Я ждала.

– А если я соглашусь-ты будешь со мной? Здесь, в будущем?

– Да! Я буду с тобой. Мы будем с тобой.

– Тогда я в игре.

– Так быстро?

– Да. Я только сейчас понял, что готов на все, лишь бы быть с тобой.

– А тот ты, из прошлого?

– Он тоже будет готов, я уверен. Хочешь, запишу ему послание. Из будущего?

– Мне бы это пригодилось.

– Хорошо, доставай телефон, снимай.

Это была самая лучшая речь из всех, что мне когда-либо приходилось слышать. Страстная, проникновенная. Вот уж действительно, не умел он ничего делать в пол силы. Даже обращение к самому себе он записывал так, будто это была его самая важная роль и задача.

– Скажи, когда ты будешь прыгать?

Послезавтра.

– Но эти дни ты проведёшь со мной?

– Конечно.

– И ещё…

– Да?

– Я понимаю, что знакомить с дочерью ты будешь меня того, из прошлого. Но хотя бы покажи мне ее.

Он долго изучал фото на моем телефоне.

– А ничего, что ты сейчас со мной, а не с ней?

– Все в порядке, я и с ней тоже. Точнее мой дубль.

– Это не опасно?

– Нисколько.

– Хорошо… А теперь пойдём спать? У меня голова раскалывается от информации. И, как оказалось, я могу успокоиться только обнимая тебя.

– Да, пойдём. Я так скучала по твоей постели.

– Нашей… нашей постели…

– Но завтра утром ты расскажешь, как жил без меня?

– Если в двух словах – очень плохо.

– Но я не хочу в двух словах. Я хочу знать, что с тобой происходило.

– Какое это сейчас имеет значение? -Через несколько недель эта ветвь реальности перестанет существовать…

– Несмотря на это, для меня имеет огромное значение то, как ты жил, что чувствовал…

– Хорошо, я расскажу тебе все. Или дам прочитать.

– Ты начал вести дневник?

– Да, я вёл его все эти бесконечные годы без тебя. Но это уже завтра. А сегодня, пожалуйста, обними меня…

Проснувшись утром я не сразу поняла, где нахожусь. Осознание приходило постепенно. Я в его квартире, но его нет рядом… Я резко подскочила и начала оглядываться по сторонам. Он сидел в кресле и смотрел на меня.

– Доброе утро!

– Почему ты там, а не тут?

– Мне не спалось. Это возраст. Да и я хочу запомнить каждую твою черточку, каждую родинку. Я, к стыду своему, начал уже забывать…

– Но зачем?

– У нас так мало времени.

– У нас целая жизнь!

– У вас. У тебя и меня из прошлого. А я нынешний вновь потеряю тебя уже завтра. И никто не знает, как сплетется время и пространство дальше. Быть может я нынешний исчезну, а может перейду в иное измерение без тебя. И быть может память об этих секундах будет самым ценным, что у меня останется.

– Ты увлёкся пространством вариантов?

– У меня, по сути, не было выбора. После твоего исчезновения я проштудировал всего Кастанеду, Зеланда, Крайона – надеялся, что один из них сможет мне гарантировать встречу с тобой хотя бы в следующей жизни.

– Успешно?

– Нет. Но они подарили мне надежду. И вот ты здесь…

– Быть может всё же вернёшься ко мне? Я замёрзла…

– Теперь вернусь. И не отпущу. В ближайшие сутки.

– Ты помнишь, ты обещал мне рассказать, как жил все эти годы?

– Да. Помню. И обязательно расскажу. Чуть позже. А сейчас, давай просто закроем глаза и помолчим. Как будто впереди действительно вечность.

– Молчите, молчите, прошу, не нужно слов…

***

– Вот! – и на стол передо мной легли общие тетради. 3? 4?

– Что это? – удивлённо спросила я.

– Дневники. Часть из них была опубликована в книге «Жизнь вопреки», малая часть. Остальное – слишком интимное. То, что позволено читать только одному человеку-тебе…

Я читала. Нет, не так. Я жадно глотала каждую страницу и она отзывалась внутри невыносимой болью. То, что он не мог показать окружающим, он щедро выплескивал на линованные листы. Здесь было всё: боль, злость, отрицание, осознание, принятие. Были толпы любовниц и аскетизм. Были свадьбы и разводы. Были роли, мысли, разговоры. Со мной. В пустоте. Было страшно читать первые страницы, озаглавленные: день без неё, два, неделя, месяц, год, десять лет, двадцать… Было жутко осознавать, на какие страдания я обрекла самого любимого человека. Было невыносимо знать, что все эти годы он не просто помнил обо мне, но и любил меня. Там, на периферии осознания. Что я, красной нитью, проходила через все его взлеты и падения. И в каждой женщине он искал меня… так же как я, в каждом мужчине надеялась найти его отблеск. Как и я, он понимал, что все бесполезно, но не терял надежды, за что и был вознаграждён неожиданной и ирреальной встречей. Как он мне признался – он и писать начал только потому, что не мог перенести разлуки. Что он не понимал глубину своих чувств до тех пор, пока не потерял меня. Что каждая страница дневника написана его кровью. Метафорически конечно. Или метафизически? Что он выстрадал нашу встречу. Вымолил. И именно поэтому он так быстро согласился кануть в небытие ради себя прошлого. Ах, ВиктОр, и это он предусмотрел…

– По сути я умер тогда, когда уехал из аэропорта. В тот день, вечер и ночь я бесцельно кружил по Москве. Я, кажется, два или три раза заливал полный бак в машине. А потом вернулся сюда, на Баррикадную. И спал на полу в коридоре. Спал, наверное сутки. Потом сутки выл. Ждал, что вот-вот раздастся звонок в дверь. Я открою. На пороге увижу тебя и ты скажешь, что это шутка. Розыгрыш. Все что угодно. Но ты не приходила. Месяц, два. Я начал злиться на тебя. Так было проще. Убеждал себя в том, что ты могла бы хотя бы позвонить мне из Мексики. Отправить открытку, мол все в порядке… Потом моя злость достигла апогея и я позволил Фурии вернуться в мою жизнь и постель. Она была счастлива ровно месяц. Я – ни секунды. Я понял, что не могу стерпеть весь тот поток грязи, который лился в твой адрес и выставил ее. На сей раз навсегда… Ушёл с головой в работу. Снялся в двух фильмах за три месяца. Начался сезон в театре. Чёс. Я упахивался до такой степени, что спал по 5 часов. Лишь бы без снов. Лишь бы не вспоминать. Спустя пол года я понял, что это не панацея и начал вести дневники. Подробно описывая все события без тебя в перемешку с воспоминаниями и мечтами. И катался по полу от тоски… В то время я побил всевозможные рекорды по количеству любовниц. В каждой я искал тебя. Твою страсть, нежность, ум. Не находил. Выпивал до дна и искал другой источник. Но не мог напиться. Никак. Ни одна из любовниц даже не попыталась наполнить меня. Нет. Они все действовали по одному сценарию: сначала смущались, потом требовали. В тот момент я решил быть один. И у меня это получилось. Получилось жить надеждой на встречу. До тех пор, пока я не попал в Мексику и меня не убили во второй раз новостью о том, что ты пропала без вести… Остальное я помню смутно. Свадьба с Идеальной. Развод. Следующая свадьба. Минуты, дни, года. Все одной серой линией. И только года на календаре 1990, 1995, 1997, 2000, 2010, 2016. У меня появилась традиция – от родителей каждый Новый год я ехал сюда и встречал его с тобой. Пил до утра. Сгорал, как Феникс, чтобы потом возродиться из пепла и вновь запирать дверь этой квартиры и возвращаться обратно в реальность. Так было из года в год. И неожиданный всплеск! Ядерный взрыв. Рождение сверхновой. Твоя пьеса и ты в зале. А теперь тут. Рядом… Я бы не хотел пройти все это заново…

– Но ему… тебе… придётся пройти часть этого пути…

– Часть-это не страшно. Не страшно до момента осознания того, что уже ничего нельзя вернуть. Не страшно до Мексики… и даже полезно…

– Скажи, а если бы в Мексике состоялась встреча? Если бы мы смогли поговорить. Тебе было бы легче?

– Не знаю. Думаю нет. Я привык жить без тебя, но жить надеждой. А увидев тебя, я бы снова пережил ад расставания.

– То есть если бы тебе там, в Мексике, сказали, что меня, скажем, отправили в Перу? Ты бы меньше страдал?

– Да! Я бы злился, негодовал, но верил бы в то, что ты вернёшься.

– А если бы я вернулась? Под новый 1989 год например?

– Я бы тут же развёлся и бросил к твоим ногам весь мир и всего себя.

– Значит простил бы?

– За что? Это же была работа. Страна заставила.

Ага, ага. Сообщим ВиктОру корректировки.

– Скажи, а у тебя сегодня нет никаких дел?

– Я все отменил. Я теперь вольная птица. Такая вольная, что аж тошно.

– Ты о чем?

– У меня свой театр. Помнишь, как мы мечтали? Я ставлю там Борхеса. В своём родном театре я Худрук. Ставлю Булгакова и тебя. У меня авторская программа на тв. У меня квартира на Патриарших, дом в Испании. Машина, Дача, жена… и полная свобода. Меня ждут. Всегда. Все. А мне хочется бежать от всего этого. Я тогда, в прошлом, и мечтать не мог о том, что буду носить итальянские костюмы, которые шились специально для меня. Что буду несколько месяцев жить у моря. Что буду менять дорогие часы как перчатки. Но сейчас я бы все это отдал за три дня с тобой. Там, в прошлом. В этой квартире, на даче… – он осекся.

– Как родители?

– Все хорошо. Мама перешагнула столетний юбилей, отец движется к нему. Бодры, веселы. Живут все там же. Хочешь, съездим к ним?

– Нет. Это лишнее. И, честно говоря, я вообще не хочу выходить из этой квартиры как можно дольше…

– Ты уедешь завтра утром?

– Да, в 10 утра. У меня прыжок в два часа, а мне ещё нужно заехать в Марьино.

– Понимаю… тогда сегодня ты только моя?

– Равно как и всегда.

– Тогда закажем еду и будем весь день смотреть фильмы?

– Идеальный план на идеальный день.

– Как последний ужин у заключённого, приговорённого к смерти…

– Ну зачем ты так?!

Прости. Это старческое брюзжание. Закажем шашлык?

– Что угодно, лишь бы не суши!

Кто бы мог подумать, что время летит так быстро… несётся. летит кубарем с горы… и вот уже вечер… и неминуемое расставание вновь ощутимо… ощутимо физически… видимо так «завтра» превращается в «сейчас». Я впервые ощутила этот переход. И пусть я увижу его снова сразу после прыжка. Сейчас, здесь, в эту самую секунду, мое сознание не могло расшириться настолько, чтобы осознать. Поэтому мне было так же тоскливо, как и ему. Мы не спали всю ночь. Мы говорили, молчали, снова говорили, снова молчали.

А утром он прижал меня к себе. Крепко-крепко. Внизу меня уже ждало такси, а он все не отпускал. Он всхлипывал и шептал.

– Подари мне счастье. Не бросай меня. Хотя бы меня из прошлого. С тобой я могу все. Смогу все. Он сможет! Пообещай мне, что не позволишь ему пройти через все то, через что прошёл я.

– Обещаю. Клянусь. Я больше не причиню тебе боли. Никогда!

Он поцеловал меня в лоб.

– А теперь уходи. Пожалуйста, уходи. Я больше не выдержу.

– Я люблю тебя, – сказала я и захлопнула дверь. В настоящее, которое через секунду станет прошлым, а через день будущим. Но это уже другая история и глава.

========== Глава 5. «Back in USSR» ==========

Я шла по заснеженной Москве. Накануне выпала почти месячная норма осадков. Москва была пуста. Она блестела огнями новогодних елей и витрин. Но люди будто вымерли. То и понятно – 31 декабря. Все уже дома дорезают оливье и смотрят «Иронию судьбы»… За десять лет Москва изменилась. Появился запах свободы. Перемены уже были на низком старте. Ещё немного и рухнет Империя. И начнутся танцы на костях. Опять до основания. Опять новый мир. Только меня это теперь не интересовало. Не интересовали новости. Не интересовала история. Меня интересовало лишь то, что творил Виктор со своей свитой… пардон… командой.

Был канун 1989 года. В пакете предательски позвякивали бутылки с шампанским. Дойдя до подъезда я нащупала в кармане ключи. Поднялась на лифте и открыла дверь. Я снова была дома… как и вчера. Но вчера я была в прошлом, а сейчас в настоящем. Том самом, где мне предстоял финальный аккорд. Финальный прыжок. Любопытно, а в этом году он соблюдет традицию и приедет сюда? Уверенности не было – он ведь недавно женился, но звериное чутьё мне подсказывало, что он почувствует и обязательно придёт. А пока-мыть фрукты, открывать шампанское, и слушать сказки Михаила Сергеевича.

На часах было два часа ночи, когда я, изнеможённо упала на кровать. Шампанское, прыжок и разочарование смешались в гремучий коктейль и отобрали у меня последние силы. Собственно, а на что я рассчитывала? Я вгрызлась в угол подушки и беззвучно рыдала. Нервы. Эмоции. Рухнувшие надежды… Я планировала истязать себя упреками и рыданиями до утра, но заснула слишком быстро. Я не слышала, как в замке повернулся ключ. Не слышала мягкие шаги. Не видела, как в комнату осторожно зашёл мужчина и замер возле кровати…

Утром я проснулась от того, что нечеловечески хотела пить.

«Старею, – подумала я, тщетно пытаясь осознать – где я нахожусь, – Прямо по Пастернаку «Какое милые у нас тысячелетие на дворе?»