Текст книги "Скарабей (СИ)"

Автор книги: May Catelyn

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Бессмертие. Часть 6

Уильям привычным жестом сомкнул пальцы на маленьком амулете в виде скарабея, который висел у него на шее еще со времен юности. Этот кусочек камня на простом кожаном шнурке он случайно купил на каком-то подпольном рынке у страшно неопрятного и странноватого торговца с гнилыми зубами и всклокоченной шевелюрой, почти закрывавшей полубезумные глаза.

Тогда, еще студентом он впервые приехал в Египет. Все о чем он мечтал в детстве, зачитывая до дыр книги по египтологии, воочию предстало перед ним. Потом он много раз возвращался на эту удивительную землю, полную загадок и тайн, но тот первый раз запомнился ему как одно сплошное ликование и бесконечное счастье, от которого все время хотелось что-то напевать себе под нос и улыбаться от уха до уха всем прохожим на узких улочках старого города.

Почему он до сих пор носит эту безыскусную безделушку на своей груди? Может всему виной глупая сентиментальность, тоска по собственной юности полной надежд и планов или слепое суеверие? Как бы там ни было, маленький скарабей всегда приносил ему удачу в экспедициях, начиная с той памятной, самой первой, где он работал волонтером. Именно в его руки попались фрагменты керамики с очень редким царским картушем времен Нового царства. С тех пор за ним закрепилась слава самого везучего на находки египтолога, но это стало единственным, с чем ему везло. Профессиональный успех был полным контрастом личной жизни: неудачный брак, закончившийся скандалом едва не утопившим его профессорскую карьеру, многолетний холостяцкий быт, попытки забыться в работе и потеря надежды на простое человеческое счастье…

Ответа из министерства по делам древностей в ближайшем будущем не предвиделось, и это окончательно выводило Уильяма из равновесия. Да и как он мог оставаться спокоен, когда его сбывшуюся мечту, невероятную удачу, которая достается единицам в мире археологии, отняли у него бесцеремонно, без всяких веских на то оснований! Но увы, оставалось лишь ждать и надеяться, что политические перестановки после прихода к власти нового диктатора в Египте когда-нибудь закончатся, здравый смысл в умах чиновников восторжествует, и ему разрешат вернуться к раскопкам.

Уилл смотрел, как капли августовского дождя разбиваются о стекло, слушал, как шумят старые деревья, окружавшие его маленький коттедж, и все в этом напоминало ее, ту, что ворвалась в его жизнь подобно этому нежданному ливню на исходе лета. И ему вдруг до смерти захотелось прижать ее к себе, ощутить шелк ее волос на своей щеке, почувствовать, как рядом бьется ее сердце, и вздрагивают от его бесчисленных поцелуев хрупкие плечи…

Вздор! Все это должно остаться в прошлом, у него нет права впускать Алекс Кент в свою устоявшуюся жизнь! Он с досадой захлопнул книгу, которую пытался прочесть – сегодня все валилось из рук, ни на чем не удавалось сосредоточиться. Лэм еще раз прошелся по комнате и нервно взглянул на часы…

Сквозь шум дождя на полусонной деревенской улице он расслышал звук приближавшегося к дому автомобиля. Уилл осторожно заглянул в окно и замер, словно его пригвоздили к месту. Из припаркованной около калитки машины, показалась невысокая фигурка в каком-то красном клетчатом плащике. Она привычным и таким узнаваемым жестом отвела каштановые пряди от лица, и у него сразу же заныло сердце.

Уильям не хотел признаться самому себе, что отчаянно ждал и боялся этого визита всю последнюю неделю, сразу же после непростого разговора, на который его настырно вызвала Дейзи. Его коллега и подруга явилась как всегда без предупреждения, сделав немалый крюк по дороге в Кембридж.

– Ты хоть представляешь, что эта девочка в одиночку перевела все настенные тексты!? Что она специально слетала в Каир, чтобы убедиться в правильности одной из своих теорий?! – громко вещала Дейзи, с каждым словом пристукивая по столешнице его любимого дубового стола, – И если бы ты видел ее глаза…Не знаю наверняка, что произошло между вами в лагере и не собираюсь читать тебе нотации по поводу личной жизни, но могу предположить, что ты как всегда решил все за двоих. Уильям, даже если ты не собираешься быть с ней, то окажи любезность, помоги ей сделать первые шаги в большую науку. Она этого вполне заслуживает!

Он лишь проворчал в ответ, что у него полный завал в работе, ключа к шифру он так и не подобрал, что у него нет времени проверять чужие теории и догадки, а количество любовной лирики из двух папирусов скоро просто сведёт его с ума. И что он, может быть… подумает о статье мисс Кент позже. Но после очередной бессонной ночи в кампании бренди он все же отправил на лондонский адрес Александры короткую записку «Мелборн, Угловой коттедж. Суббота после 11–00.»

Алекс быстро добежала под дождем до двери, раздался стук старинного дверного молотка. Уильям судорожно схватился за ручку, шумно втянул воздух, сбираясь с духом, досчитал до десяти и открыл…

– Можно войти? – спросила она несмело, стоя на пороге уже укрытая от дождя козырьком крыши, улыбнувшись робко и немного грустно, вновь переворачивая в нем что-то наболевшее, едва затянувшееся.

– Да, да, конечно же… – он заметил, что замешкался. И откуда в нем взялась эта дурацкая робость!

Алекс прошла внутрь дома и явственно почувствовала невидимый барьер, возведённый вокруг себя Уильямом. Почему они сейчас дальше друг от друга, чем когда их разделяло расстояние?

Некоторое время они просто стояли в маленьком холле, слушая шум ливня за окном. Он смотрел на девушку неотрывно, быть может, сам не осознавая этого. А в его взгляде на мгновение промелькнула такая невысказанная тоска, что Уилл испугался выдать себя с головой и торопливо отвернулся, аккуратно закрывая входную дверь.

Ей было невероятно тяжело начинать разговор, хотя по дороге сюда она сотни раз прокручивала в голове свои первые фразы при встрече. Напряженное молчание повисло между ними…

Он почувствовал, что еще секунда и его самообладание улетучится окончательно.

А потому поскорее помог ей снять промокший плащ и провел в гостиную.

– Располагайтесь, может быть, чай, кофе? – Уильям старался быть гостеприимным, но было видно, что он взволнован.

Это сухая и подчеркнуто деловая вежливость полоснула ее будто ножом. И с какой это стати он решил обращаться к ней на Вы?

– Спасибо, ничего не нужно.

Она машинально мотнула головой, отказываясь, и присела на диван.

Сам Уилл устроился в кресле напротив, выжидая, когда она начнет говорить.

"Будто приготовился принимать экзамен"– невольно подумалось ей.

– Итак… – он внимательно смотрел на нее, стараясь за маской напускного официоза не показывать своего напряжения.

– Вы получали мое письмо, мистер Лэм? Я отправляла его примерно месяц назад? – спросила она.

– Да.

– Но не ответили…

Он вздохнул.

– Сейчас у меня очень напряженный момент в работе, и честно говоря, пока я не знаю смогу ли быть Вам полезен.

Это его вновь подчеркнутое «Вы» окончательно убило в Алекс надежду на личный характер разговора.

– Однако, профессор Мелвин рассказала мне о вашей работе над текстами и я охотно с ними ознакомлюсь. – неожиданно продолжил он.

Алекс вдруг поняла, что сходит с ума от желания запустить пальцы в непослушную шевелюру, тронутую на висках серебром, почувствовать жесткую колкость его небольшой бороды, которую он отпустил за время своего затворничества, тепло его тела сквозь ткань темно-серой рубашки…

Она молча достала из сумки и протянула ему свою рукопись, на секунду их пальцы соприкоснулись. Быть может, слишком надолго задержались рядом… Но эта мимолетная вольность тут же прервалась. Лэм нервно откашлялся и принялся просматривать отпечатанные страницы.

– Да, действительно очень, очень хорошо, – сказал он через некоторое время – Я всегда знал, что у Вас талант. Безупречный перевод и правильная трактовка смысла. Думаю, это хорошая основа для Вашей будущей диссертации. И все же…К сожалению мы ни на йоту не приблизились к разгадке тайны пустого саркофага. Не стану скрывать, что сам работаю над расшифровкой нескольких свитков из усыпальницы. Это в большей степени лирика, удивительно красивая… – он на секунду замолчал, словно задумался о чем-то – Возможно настоящий клад для литературоведов, но пока непонятно, кто ее автор и имеет ли она какое-то отношение к нашей головоломке.

– Послушайте, профессор Лэм, – она старалась поддержать официальный тон их разговора, хоть все это и смахивало на фарс, – Что если наши знания о древности это самообман? Мы мыслим научными категориями, которые сами же и придумали, но они не имеют ничего общего с жизнью тех людей, их ценностями, представлениями о мире…Может быть нам почаще нужно заглядывать в свою душу, чтобы увидеть то, что скрыто от разума? Что если мы не в первый раз живем на этой земле?

– А вот это уже философия, Александра. – слегка улыбнулся Лэм, пытаясь разрядить атмосферу, – И если честно, пока я не могу понять к чему Вы клоните.

– То что я хочу рассказать, скорее всего покажется бредом…Вы можете подумать, что я не в своем уме и что такое не станет говорить человек, планирующий связать свою жизнь с серьезной наукой…, но я знаю почему тела Иситнофрет не оказалось в саркофаге!

Уильям на секунду замер, глядя на нее удивленным, непонимающим взглядом, тревожная складка тут же собралась между его бровей.

– Вы узнали это по поднятым из раскопа артефактам, которые переданы Каирскому музею? Дэйзи мне рассказала, что договаривалась с директором о Вашем допуске туда… Я прав? – выйдя наконец из своего оцепенения, осторожно спросил Лэм.

– Можно сказать и так… – Но не стану врать, сейчас у меня нет никаких доказательств. Просто поверьте… – Алекс понимала, что даже Уильяму не сможет подробно описать свои видения. Это навсегда останется только ее тайной, но она должна сказать ему главное…, дать в руки ниточку, которая приведет его к разгадке своей судьбы. Схватится ли он за нее, примет ли на веру все то, что услышит?

– Знаете, когда я решил взяться за поиск неизвестной гробницы в Долине царей, так называемый научный мир готов был закидать меня камнями, – неожиданно начал он. – Я превратился в паршивую овцу, объект для насмешек, ведь у меня не было почти никаких точных данных, лишь догадки, многолетний опыт и интуиция. Я не стану осуждать вас Александра, даже если Вы скажете, что все это вам приснилось. Я не имею права.

Алекс выпрямилась и с благодарностью посмотрела Уильяму в глаза, ощутив как от его слов мгновенно окрепла ее уверенность.

– Иситнофрет – это тронное имя нашей царицы, – продолжила она, наблюдая как с каждым словом он меняется в лице, как в его душе борется здравый смысл и желание верить ей, – При рождении царевну назвали Афири. А стихи из папируса, который оказался в гробнице принадлежат верховному визирю фараона – Мхотепу. С ранних лет он был ее наставником, а потом… случилось так, что она стала не только его возлюбленной, но и тайной женой. При жизни им не суждено было соединить свои судьбы. Он ушел в Вечность намного раньше своей обожаемой царевны, она же прожила по меркам того времени долгую и счастливую жизнь, но так и не смогла его забыть. Вот почему Иситнофрет приказала положить после смерти свое тело в его усыпальницу. А в той, что мы нашли, остались лишь дорогие ее сердцу предметы, такие как свитки с поэмой Мхотепа и мешочек с камнями для магического ритуала.

Молчание повисло в воздухе. Ее слова звучали уверенно, без малейшей тени сомнений. Уильям мысленно прикидывал все возможные источники этой информации, но не мог остановиться ни на чем конкретном. Откуда она могла узнать имя, лишь однажды упоминавшееся в любовных стихах?! Дейзи он точно еще не рассказывал об этом!

– Даже не знаю, что сказать Александра… – пробормотал он.

– Вам и не нужно ничего говорить. – прервала его Алекс, – Я приехала лишь за тем, чтобы поделиться этими сведениями и хочу, чтобы они помогли Вам подобраться к расшифровке третьего папируса. Я чувствую, что он несёт в себе нечто, что даст нам ответы на многие вопросы… Как я уже говорила, у меня пока нет доказательств. Так что решайте сами, верить или нет…

– Я уважаю Вашу гипотезу. Она интересна и вполне имеет право на существование. Но может ли утраченная в юности любовь быть объяснением поступка, противоречащего всем сакральным нормам того времени?

Глаза Алекс внезапно повлажнели. Воспоминания о видениях Лабиринтов нахлынули сами собой. Неужели он не ощущает и толики того, что связывает их души? Неужели он никогда не поймет?

Она отвернулась, чтобы он не увидел ее волнения.

Уильям тут же без колебаний подошел к ней и сел рядом. Ее состояние было красноречивее любых слов. Он понял, что вся эта невероятная, рассказанная ею история, каким то необъяснимым образом затронула в ней самой что-то глубоко личное, наболевшее. Уилл успокаивающим жестом накрыл ее руку своей ладонью.

Алекс нашла в себе силы и посмотрела на него вновь, понимая, что больше не может притворяться и делать вид, что приехала исключительно для обсуждения научных вопросов. Пусть все решится здесь и сейчас.

Тонкие серебристые ручейки уже беззастенчиво стекали с ее щек.

– Александра… – прошептал он с трудом преодолевая сдавивший горло спазм.

– Почему? – вдруг бросила она дрожащими губами, – Почему вы не дали мне шанса все объяснить?

К такому повороту их разговора он подсознательно готовился, но как оказалось, его выдержка мгновенно дала трещину. Он замер, не зная, что ответить. Впервые циник Лэм не мог подобрать слова.

– Потому что я с самого начала не имел права влезать в твою жизнь…

Это привычное «ты» сократило пропасть между ними и придало ей смелости.

– Разве Вы не чувствовали, не видели что я испытываю к Вам? Разве все что вы говорили мне той ночью, было неправдой? Вы не умеете лгать, я знаю!

Карие вишни ее глаз не давали ему вырваться из-под своей сжигающей власти. Он боролся с желанием сгрести ее – такую решительную с виду, но такую маленькую и хрупкую в медвежьи объятья своих крепких рук, успокоить поцелуями и ласками, отправив ко всем чертям любые сомнения. А ей казалось, что еще мгновение и остатки ее гордости, горечи и обиды улетучатся сами собой и она порывисто прижмется к его губам.

Но разум, вечный сумрачный спутник, как всегда возвращал Уилла к реальности:– На что ты надеешься? Чего ждешь? Сделаешь эту молодую красивую девушку своей, лишив респектабельного будущего, которого она заслуживает, обречешь на жизнь в бесконечных экспедициях, в походной палатке с неустроенным бытом? Или заставишь ждать месяцами своего возвращения, чтобы через неделю снова исчезнуть в погоне за призраками? Много ли счастья видела твоя жена? Можешь ли ты вообще сделать кого-то счастливым?

tab>Уильям обреченно прикрыл веки и нервно потер переносицу, стараясь удержать остатки самообладания.

– Я знаю…Я ни на секунду не сомневался в искренности твоих чувств, даже когда увидел твоего жениха… – тихо сказал он. Дело совсем в другом…

"Мы расстались сразу же после отъезда из лагеря"-тут же захотелось признаться ей, но она промолчала, давая ему возможность завершить свою речь.

– Есть люди, Алекс, которыми с самого рождения управляет страсть, похожая на патологическую болезнь. Она не дает им жить спокойно и размеренно, заставляет все время пускаться на поиски чего-то тайного и недостижимого. Она отбирает у них покой, достаток, любовь…Она пробирается им под кожу, живет с ними, разъедает душу, а их близких делает несчастными… Она никогда не утихает. Ты понимаешь меня? Я и есть такой человек, я прокаженный, я одиночка, моя жизнь не может быть такой как у других…Я уже был женат и знаю о чем говорю. И возможно, если бы я преодолел свою одержимость, уделял больше внимания своей семье, то мой брак был бы счастливее… Но я не могу изменить свое прошлое, также как и себя…

– Мне и не нужна жизнь как у других, мне достаточно быть с Вами рядом, остальное не имеет значения, – ее глаза были полны нежности, надежды и боли, с каждой секундой плавя его решимость.

Ему пришлось встать и отойти к окну, чтобы она не увидела промелькнувшие на его лице эмоции.

– Когда-то я тоже свято верил, что могу изменить мир. Но увы, порой не все должно складываться так, как мы хотим, ради нашего же блага…Ты еще так молода Александра, ты талантлива, у тебя все впереди. Со мной тебе не найти семейного благополучия и не построить самостоятельной научной карьеры…Я всегда буду еретиком официальной науки, и никогда не смогу отказаться от своих убеждений ради выгодной должности или общественного признания. Рано или поздно ты поймешь, что совершила ошибку, потратив на меня свою молодость.

Воцарилось долгое и убийственное молчание. Он видел как она трогательно втягивает воздух, пытается взять себя в руки. Он чувствовал себя палачом. Но отступать было не в его дурацких принципах и за это он вдруг еще больше себя возненавидел.

Алекс поняла, что у нее дрожат руки, сердце сжалось, предчувствуя хватку неумолимого рока. И почему она решила, что он примет ее с распростертыми объятьями? Пусть их души были связаны какой-то сверхъестественное древней силой, но ведь ни разу за тысячи лет им не позволили соединить свои судьбы! И в этой жизни не будет по– другому! Ей хотелось закричать ему, что она знает, как из века в век его бессмертная душа повторяла одну и ту же проклятую ошибку, принося свое собственное счастье в жертву долга и ее мнимого благополучия. Но пытаться сделать это сейчас уже не имело смысла – Уильям принял для себя решение, в котором для неё не было места рядом.

– Значит, я ошибалась, вы ко мне ничего не испытываете… – тихо произнесла она, будто бы для самой себя.

Он не мог больше выдержать, не мог ей солгать в этом-самом главном.

– Я люблю тебя Александра…, но….– признание звучало безнадежным прощальным эхом.

– Свою одержимость и убеждения Вы любите намного больше… – закончила она его оборванную фразу, не в силах услышать еще одно невнятное оправдание.

– Я не тот человек…, который может подарить счастье. Но, я верю, что Вы обязательно встретите мужчину, способного это сделать, мисс Кент… – произнес он наконец, как приговор, вернувшись к тошнотворно-деликатному "Вы".

Дождь все шел и шел, будто решил залить все узенькие дорожки живописного Мелборна, окончательно превратив в кашу. На лепестках поздних садовых цветов дрожали капли, потоки воды громко скатывались в водосточные трубы. Алекс впоследствии смутно помнила как она очутилась в прихожей, сняла с вешалки плащ, и распахнув дверь, не оглядываясь побежала к своей машине.

Бессмертие. Часть 7

– Надо успокоиться, надо взять себя в руки, – повторяла Алекс, но узкая дорога все время расплывалась в мутных линзах вновь прорвавшихся слез. Ей совсем не хотелось ехать несколько часов в таком расстроенном состоянии в Лондон, но и в Мелборне она не собиралась оставаться ни минутой дольше.

«Увы, порой не все должно складываться так, как мы хотим, ради нашего же блага…» – в голове до сих пор звучали его слова.

Увидев при выезде на шоссе указатель с надписью «Кембридж-10 миль», она решительно повернула руль. Ей нужна хоть какая-то передышка, чтобы побыть наедине со своей болью, прийти в себя, осознать суть произошедшего и по возможности здраво взглянуть на вещи…

Разве кто-то обещал ей, что древнее проклятье растворится разом, если она найдет способ встретиться с Уильямом, сделает попытку объясниться с ним, расскажет о своих чувствах?

Нет же! Все сложилось так, как должно было, согласно тысячелетнему сценарию, – Алекс горько усмехнулась. Может стоило рассказать Уильяму то немногое, что она поняла о проклятии Мхотепа? Или он воспринял бы это, как попытку удержать его рядом, заставить поверить его, взрослого мужчину и серьезного ученого в ее «воображаемую реальность»?

В памяти вдруг очень ярко предстали слова отца, сказанные им во время одного из напряженных разговоров, незадолго до ее последней поездки в Каир. Александра догадывалась, что он не терял времени даром, старательно выясняя причину ее маловразумительного разрыва с Альбертом и подавленного настроения на протяжении всего лета.

«Хочешь стать второй миссис Лэм? Одна уже попробовала, да не выдержала прелестей жизни с этим фанатиком-египтологом и сбежала от него к молодому коллеге. А что ты удивляешься? Я навёл справки о человеке, в которого имела несчастье влюбиться моя собственная дочь. Ты что думаешь, тот давний скандал на весь Кембридж всеми забыт? Нужно ли тебе все это, девочка моя? Тебя ждёт с Альбертом красивая история с чистого листа, без шлейфа сплетен и скелетов в шкафу. Вы оба молоды и создадите прекрасную семью, родите мне здоровых внуков!»

При том памятном разговоре, отец посчитал нужным выложить все собранное досье на Уильяма, посвятив в самые неприглядные подробности его скандального развода с женой. Как оказалось, она бросила Лэма ради аспиранта с его же кафедры, вскоре после трагической смерти их маленького сына. Ребёнок был нездоров с рождения, требуя не только внимания, но и всех душевных сил родителей. Увы, привыкшая блистать, а не отрекаться от своих желаний, молодая женщина не хотела с этим смириться, и возложив всю мнимую вину на мужа, стала искать утешения в виде мужского внимания и выпивки, которое не заставило себя долго ждать. Так продолжалось несколько лет, Лэм терпел ее измены, посвящая себя заботам о сыне, занимаясь рутинной книжной работой и преподаванием, не позволяя себе мечтать о выезде на раскопки. Сразу после смерти мальчика и окончания мучительного бракоразводного процесса, Уильям уехал в длительную экспедицию на Ближний Восток, а попросту говоря – сбежал от преследующих его слухов и сочувственных взглядов университетских коллег.

Однако, вся эта история произошла уже давно, и Алекс наивно полагала, что Уильям отпустил от себя свое прошлое, намереваясь начать новую жизнь вместе с ней. Но как оказалось, он даже не рассматривал такой вариант, предпочитая оставаться в своем благородном и несчастном одиночестве.

В том, что откровения Лабиринтов были истиной, Александра не сомневалась вплоть до сегодняшнего дня, хотя ее это искренне удивляло. Она – переставшая верить в Санту и эльфов раньше всех своих сверстников, поднимавшая на смех любые суеверия и сверхъестественные истории!

Возможно, она слишком сильно прониклась мистикой, окружавшей найденную усыпальницу. И что если все ее видения – это не больше, чем действие неизвестного современной науке сильнодействующего токсина, которым были обработаны камни?

Истории известны случаи, когда археологи, находившие нетронутые гробницы, становились жертвами непонятной «болезни», вызывавшей бред и галлюцинации. Всему, что с ней произошло могло быть вполне научное объяснение… И почему ей сразу не пришло это в голову, ведь она привыкла оценивать любую информацию и факты довольно критически.

Александра поняла, что окончательно запуталась в своих мыслях, чувствах и поступках. Сейчас ей хотелось лишь одного– поскорее убежать от всего этого, ехать не сворачивая все дальше и дальше…

Внезапно в горле пересохло, к ней подступила уже знакомая дурнота. Именно так она чувствовала себя после возвращения из Лабиринтов, когда перепуганный до смерти мистер Мохаммад вместе с охранником нашли ее без сознания на полу музейного хранилища, кое-как приведя в чувство нашатырем и водой, а потом ещё бледную и слабую усадили на лавочку во внутреннем дворике музея.

За окном машины, к счастью, уже появились живописные улочки старого университетского Кембриджа. Александра поняла, что сейчас ей просто необходимо остановиться и подышать свежим воздухом. Дождь давно закончился, небо выглядело ярким, умытым, солнечным. Она припарковалась у маленького городского сквера, стараясь побыстрее отогнать слабость, которая вдруг напомнила ей о событиях в Каирском музее. Алекс с удовольствием, маленькими глотками вдыхала наполненный озоном воздух, касаясь мокрых глянцевых листочков на кустах. Да, было абсолютно правильным решением не ехать в таком подавленном состоянии сразу домой в Лондон, а побродить здесь немного.

Впервые она побывала в Кембридже со школьной экскурсией. В этом городе с легким оттенком чопорности, время будто бы остановилось. Ещё тогда ее поразили величественные здания, видевшие на своем веку сотни необыкновенно талантливых людей, изменивших мир, старинные плиты, по которым она ступала, казалось хранили в себе бесчисленные секреты и тайны. Видимо в тот момент у маленькой Алекс впервые пробудилась тяга к истории.

Хотя для своей дальнейшей учебы она выбрала Оксфорд, ее внутренняя связь с Кембриджем никогда не прерывалась. Но сегодня, она чувствовала себя здесь заблудившейся странницей, пытавшейся ухватиться за нечто знакомое и близкое, заглушить в душе саднящее эхо разбитой мечты. Мечты о самом дорогом и любимом человеке, для которого с этим городом было связано так много: и хорошего и трагического.

Внезапно, что-то маленькое и легкое приземлилось ей под ноги, Алекс увидела первый символ приближающейся осени. Она подняла желтоватый лист и нежно расправила его на ладони. Вся жизнь – это неизбежность: сонная зима сменяется весной надежды, яркое лето сгорает в кострах прекрасной и печальной осени. Всему свое время, у каждого своя история и свой путь. Сегодня Уильям ясно сказал ей об этом, и она его услышала. Пусть все будет так, как он считает правильным, это его выбор. Она попробует выстроить свою жизнь без него, она спрячет свою боль вместе с этим листком в страницах рукописи, которую никогда больше не откроет….

__________________________________________________________________________

Сделать пару шагов в ее сторону… Всего лишь пару чертовски трудных шагов! Догнать ее на пороге, решительно развернуть к себе, прижать крепко…сцеловать эти слезы отчаяния с милого лица…

Много раз с того дождливого субботнего дня Уильям прокручивал в голове их разговор, ее последние горькие слова, брошенные ему в какой-то полной безнадежности. Он представлял себе, что мог остановить Алекс, ведь он мог… Но эти минуты раскаяния сменялись въевшимся в его душу сарказмом: «Ты уже позволил себе однажды пойти на поводу у собственных желаний, эгоистично и по-мальчишески, не оценив возможные последствия, не подумав о судьбе Алекс… Малодушно позволил ей приехать, зная чем все обернется…»

«Но свою одержимость и свободу Вы любите намного больше!». Что же пусть она думает, что угадала. Так будет легче, так будет проще для нас обоих, – думал он в оглушающей тишине своего пустого дома, меря шагами маленькую гостиную, где так пронзительно не хватало ЕЕ!

Нужно было возвращаться к работе, и Уилл вновь окунулся в давно исчезнувший мир. Стихи из папируса, найденного в усыпальнице Иситнофрет, поражали Лэма своей искренностью, какой-то живой чувственной силой:

Любимая – мой амулет:

При ней становлюсь я здоров.

От взглядов ее – молодею,

В речах ее – черпаю силу,

В объятиях – неуязвимость.

Быть бы мне черной рабыней,

Мойщицей ног!

Мог бы я вволю

Кожей твоей любоваться.

Рад бы стиральщиком стать

На один единственный месяц:

Платья твои отмывать

От бальзама и мирры душистой.

Быть бы мне перстнем с печатью на пальце твоем!

Ты бы меня берегла,

Как безделушку,

Из тех, что жизнь услаждают.

Читая эти строки, он на мгновение ощутил близость к человеку, который написал их тысячелетия назад. Ему вдруг вспомнились те эмоции, что он испытал при открытии усыпальницы, когда необъяснимо легко прочел текст на одной из стен. Чувства неизвестного поэта каким-то мистическим образом переплетались с его собственными. Так проникновенно мог рассказать о них лишь тот, кто познал настоящую любовь и страсть, тот, кто страдал от разлуки…

Сердце вдруг ускорило свой бег, в висках застучало, ладони вспотели. Ее рассказ…Все что она говорила ему, история известная ей из каких-то секретных источников… Неужели есть еще что-то, артефакт, рукопись, которой он не придал значения, но она нашла среди вещей переданных Каирскому музею?! Да какая в сущности разница, откуда она узнала! Теория о связи царицы Иситнофрет с Верховным визирем ее отца, их несчастной любви выглядела бы лишь легендой, красивой печальной сказкой, но…имя Афири, упоминавшееся в рукописи и неизвестное пока никому кроме Уилла, заставляло всерьез задуматься.

Эти летние месяцы после возвращения из Египта он провел в надежде, что разгадка близка. Его опыт подсказывал, что скорее всего ключом к последнему папирусу служит какое-то определенное слово. Возможно, ответ скрывался в усыпальнице, но сейчас ее нельзя было исследовать. Эта беспомощность приводила Уильяма в бешенство. Вот почему он до сих пор не опубликовал уже переведенные тексты, не написал ни одной статьи, не дал интервью. Работа над расшифровкой на самом деле была давно заброшена, он был в тупике и лишь терпеливо ждал, когда возобновятся переговоры с египетской стороной.

Алекс несколько раз упомянула имя визиря – Мхотеп. В тексте любовной поэмы автор не называл себя, скрываясь за красивыми фигурами речи. Лэм вдруг машинально взял карандаш и начертил несколько возможных вариантов записи имени визиря. Что-то в этих иероглифах показалось Уильяму знакомым. В голове стали выстраиваться уже неоднократно проработанные варианты шифра к последнему папирусу.

Впервые за несколько недель он достал из ящика своего письменного стола объемную папку и, положив перед собой обрывок тетрадного листа, на котором только что выводил древние символы, принялся за работу, чувствуя уже знакомое, терпкое, опьяняющее предвкушение долгожданного открытия.

–

Мне смерть представляется ныне

Исцеленьем больного,

Исходом из плена страданья.

Мне смерть представляется ныне

Благовонною миррой,

Сиденьем в тени паруса, полного ветром.

Мне смерть представляется ныне

Лотоса благоуханьем.

Безмятежностью на берегу опьяненья.

Мне смерть представляется ныне

Торной дорогой.

Возвращеньем домой из похода.

Мне смерть представляется ныне

Небес проясненьем,

Постижением истины скрытой.

Мне смерть представляется ныне

Домом родным

После долгих лет заточенья.

Уильям снова перечитал перевод и застыл над ним, пораженный словами последнего письма царицы Египта, которая уходила в вечность с такой радостью. Рассказ Александры оказался правдой. Имя Мхотепа помещенное почти в каждый иероглиф изменяло суть написанного, и становилось ключом к шифру.

Только это имя могло открыть смысл последнего папируса, составленного лично Иситнофрет. Она ждала воссоединения с тем, кто ушел намного раньше нее, всю свою жизнь. Ожидание воплотилось в прекрасных и печальных стихах, которые спустя тысячи лет предстали перед своим первым и пока единственным читателем.