Текст книги "Kardemomme (СИ)"
Автор книги: Мальвина_Л
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
Чуть качнулся вперед, протянул руку и сжал тонкие пальцы нахохлившегося воробушком мальчишки.
“Меня зовут Эвен, кроха”
“Исак”
Откуда-то он знал – вот прямо с той самой секунды, – что никому-никому его уже не отдаст. Своего улыбчивого альфу с такими длинными пальцами и светлой челкой, что все время падала на глаза, а тот сдувал ее, фыркая и дурачась.
*
“Ты такой красивый, Исак. Хочу целовать тебя, хочу вылизывать и кусать, чтобы стонал и извивался подо мной, распахивал эти невозможные губы, отвечая мне. Только мне. Хочу распробовать тебя всего до конца, а потом сделать своим. Ты останешься со мной навсегда?”
Всего лишь вторая их встреча, но разве мог Исак сказать нет? Но язык как отнялся, он лишь моргнул и вздохнул, покачнувшись от захлестнувшего запаха альфы. И как с катушек сорвало. Сразу двоих. Моментально. Словно бы по щелчку.
Терся об альфу, хватался за плечи, выгибался, позволяя целовать и вылизывать шею, прикусывать, оставляя неглубокие следы, стискивал в кулаках грубую ткань джинсовки, чувствуя, как ноги трясутся. И на самом деле Эвен мог трахнуть его прямо там, нагнуть над скамейкой, не заботясь, что кто-то заглянет в эту часть парка. Вот только он отстранился, осторожно придерживая за плечи, нашел плывущий, расфокусированный взгляд глазами, провел пальцем по скуле, чуть прижимая.
Лаская.
“Это будет очень неправильно, кроха. С тобой здесь и вот так. А я хотел бы, чтобы все было идеально. Потому что это ведь ты”.
“Я?”, – мысли путались, и иррациональная обида хлестала наотмашь. И если бы Эвен не дышал так рвано, а зрачки его не казались от возбуждения такими огромными, Исак решил бы, что тому наплевать.
“Я так долго ждал тебя, кроха…”
Короткий поцелуй в мягкие губы. И нет, новое прозвище не кажется почти двухметровому Исаку издевкой или насмешкой – альфа выше на целую голову. И ему приходится так трогательно склоняться, чтобы снова мазнуть губами по губам…
Сладко.
Запредельно.
Правильно.
*
Этим утром Исак опять просыпается не от солнца, радостно лезущего в их постель, заставляющего слезиться глаза и мечтать о затемненных очках даже в спальне. Просто соседняя подушка и простыни рядом совсем остыли, и нет теплого бока альфы, к которому так хорошо, так правильно прижиматься ночью. А едва различимое позвякивание посуды из кухни выдает Эвена с головой.
Одеваться так лень, а потому Исак, еще сонный, уютный и теплый, заворачивается в одеяло и шлепает на звуки, почти не открывая глаз.
Эвен свежий и необыкновенно бодрый, разбивает яйца в миску и так ловко орудует венчиком, точно делал это всю жизнь. Может, так все и было? Исак же, которого папа баловал еще до того, как тот успел на свет появиться, разве что бутерброд приготовить способен, да кофе растворимый залить кипятком, правда, альфа не разрешает больше есть эту гадость, так что польза от омеги на их общей кухне стремится к нулю.
– Опять в такую рань вскочил. И чего тебе не спится, кроха?
Улыбается, оглядываясь через плечо, и будто одним только этим обнимает, отогревает, успокаивает.
– Без тебя мне не спится. Я тут подумал… Запишусь на кулинарные курсы и приучусь вставать на рассвете, чтобы успевать к твоему пробуждению.
Ему снова неловко. Бурчит совсем неразборчиво, прижимается со спины, обхватывая за пояс, ведет щекой вдоль позвоночника между лопаток. Невинные, уютные объятия, но и их достаточно, чтобы Эвен вздрогнул и даже выронил венчик, умудрился расплескать пакет с молоком.
Он дышит так часто и разворачивается в кольце рук Исака так резко, что сомнений в его намерениях не остается совсем…
– Эвен… яйца…
Какой-то глупый испуг, но альфа даже бровью не ведет, когда с полдюжины их из еще оставшихся в упаковке летят на пол, украшая мутными потеками стены и ближайшую мебель, одеяло отправляется следом. А сильные руки, обхватив Исака, усаживают прямо на столешницу. Разводит шире бедра, приспускает штаны и дергает мальчишку, подхватывая под колени. Входит плавно, одним слитным движением. Исак громко стонет, откидываясь назад, какие-то банки и ложки летят в разные стороны…
– Скажи… скажи это, кроха.
– Эвен…
– Скажи…
– Альфа моей мечты… Эвен… мой…
*
Через четверть часа беспорядок убран, Исак снова завернут в свое одеяло, устроился в уголочке с чашкой кофе и, подтянув колени к груди, наблюдает за новой попыткой Эвена приготовить завтрак.
– Зачем тебе эти дурацкие курсы, если у тебя есть я?
– Я омега, – слабо возражает Исак, а плечи Эвена предсказуемо напрягаются, – я должен…
– Ты должен позволить своему альфе заботиться. Только это, кроха… Договорились?
Исак согласно угукает, потирая свежую метку на шее. Эвен прибавляет звук радио и начинает пританцовывать, загружая кусочки хлеба в тостер.
– Габриэлла? Боже мой, только не это! Ты же прикалываешься надо мной?
Исак сокрушается так натурально, а Эвен хохочет, округляет глаза и подпевает все громче, приспосабливая венчик под импровизированный микрофон.
Его альфа никогда не был похож на других. Исак понял это с первого взгляда.
========== Часть 52. ==========
Это, определенно, была прекрасная идея – свалить из опостылевшего Осло куда-то на другой конец мира.
Здесь много яркого до белизны солнца и еще больше условностей. Здесь он не может взять своего парня за руку на виду у всех – пусть на дворе двадцать первый век, но это Марракеш – одна из древних столиц Марокко, и за такое здесь просто могут забить невзначай так камнями.
Исак не парится, если честно. Потому что пропитанные зноем, слепящие дни сменяют прохладные ночи, когда поток воздуха струится сквозь распахнутое окно, оглаживает обнаженные тела, ласкает. И Эвен вычерчивает на коже невидимые взгляду узоры, щекочет и бормочет, все время сиплым шепотом выдает такое, что у Исака уши пылают, и он прячет лицо смущенно в подушках, пока Эвен языком ведет влажную дорожку от затылка вдоль позвоночника, спускается ниже, заставляя стонать, извиваться.
Он кормит его с рук инжиром и виноградом, слизывает сладкий сок, струящийся по губам, и заставляет забывать все буквы норвежского, английского и какие там бывают еще алфавиты… А утром, пока жгучее солнце еще не забралось высоко, тащит гулять в старый город, раскинувшийся у подножия Атласских гор неоконченной шахматной партией.
Рыжеватые домишки и древние укрепления из глины, а в самом центре медины – огромная площадь, название которой Исак не выговорит и не запомнит ни за какие сокровища мира. Эвен может бродить здесь часами, с открытым ртом разглядывая десятки гнущихся, как резиновые, акробатов, слушая затейников-сказочников. И пусть когда-то он даже учил арабский, но понять может разве что каждое пятое слово. Впрочем, не сказать, что это мешает.
Наверное, они как Аладдин из Аграбы и его верный джин. Вслушиваются в громкие выкрики торговцев воды, пробуют диковинные фрукты, любуются гибкими танцорами, наслаждаются выступлениями музыкантов. И эти протяжные, моментами рваные напевы, Исак знает, что отныне и навсегда они останутся в его сердце. Памятью об этой волшебной стране, что показала им столько чудес.
Эвен порой забывается настолько, что взволнованно хватает Исака за руку, переплетает их пальцы и трогает ладонь губами прямо среди разноцветной толпы, где, конечно, полно туристов, но не избежать и тяжелых, внимательных взглядов местных… И, может, Исак перестраховывается, но каждый раз виновато отстраняется, скользнув напоследок пальцами по запястью. И по ответному касанию он знает – Эвен все понимает.
*
Здесь, в Марракеше, много парков и тонущих в пышной зелени садов, в них столько цветов и неведомых прежде фруктов, что не только глаза разбегаются, но, кажется, мозг не в состоянии переварить такое обилие цвета, запахов, сладости. Эвен в первый же день полюбил прохладную пальмовую рощу, что сразу за старым городом, а Исак снова и снова уговаривал заглянуть в сады Агдал, которые на полном серьезе нарек Эдемом и пытался убедить своего парня, что рай на земле таки найден.
Вечером они ужинают на одной из террас многочисленных крошечных ресторанчиков. Уютных и тихих. Пробуют непривычные блюда, а потом обязательно долго плавают в бассейне под открытым небом в свете огромной полной луны, бросающей на воду серебристые отблески. И Эвен не преминет вспомнить, что Исак – тот самый мальчик, что не умеет задерживать дыхание под водой.
– Попробуй вот это мясо, очень вкусно… и картошка…
Накалывает кусочек на вилку и тянется через весь стол. Воздух – из легких прочь, когда Эвен облизывается недвусмысленно, а потом аккуратно… боги, так аккуратно, одними губами, снимает пищу, а сам смотрит. Глаза в глаза, несколько долгих секунд, не мигая, не отрываясь. Пока Исак жадно не присасывается к стакану с водой, заведомо проигрывая в любом противостоянии, которое могло бы случиться.
Эвен хмыкает и жует, причмокивает и даже жмурится от удовольствия, едва не мурлычет. Это особый вид издевательства или самоистязания – смотреть, как ест Эвен Бэк Найшейм.
– Все же попробуй приготовить мне дома такое. Приправы мы купим здесь, правда? Помнишь ту лавку в старом городе, где старик в тюрбане торгует целой кучей всего, там и специи есть, можно спросить и рецепты. Знаешь, ну… ты говорил про иные принципы и технику, я помню… И это, между прочим, вовсе не значит, что я хотел бы запереть тебя на нашей кухне…
Кого он обманывает, право? Как раз не отказался бы в принципе посадить под замок, чтобы никто не видел, не смог позариться и постараться отнять…
Смущается и замолкает. Вилку вертит в руках, а краска между тем заливает медленно скулы, перетекает на уши, спускается к шее и прячется в широком вороте белой рубахи, маскируя попутно алые пятна засосов на острых ключицах.
– Я обещал тебе свидание с марокканским ужином, я не забыл. Считай, что это, вот здесь, репетиция. Несколько черновых попыток перед тем, как сделать все идеально.
– Ты издеваешься? Все это путешествие – одно большое свидание.
Звезды над головой огромные и блестящие, как алмазы. Эвен улыбается тихо, перекатывает темную жидкость в широком бокале. Он так задумчив, словно здесь и сейчас его нет, выпал из настоящего, ушел в своих мыслях далеко-далеко. В один из тех параллельных миров, о которых Исак ему поведал однажды.
– И все же за специями мы отправимся прямо с утра.
*
Седовласый старик кутается в белую джеллабу, пряча сухонькие ладошки в широкие рукава. Исак беспрестанно чихает, пока Эвен роется в выставленных на прилавке коробочках и мешочках. Глаза слезятся, и он уже отчаялся разобраться во всех этих названиях. И если перец, шафран, тмин, имбирь и корицу он еще не спутает с другими, то фелфель дрисс или харису, перец пили-пили, кайенский перец, манигет, который оказывается одной из разновидностей мускатного ореха… Это взрыв мозга какой-то.
Наверное, лицо его сейчас выражает крайнюю степень страдания, потому что Эвен смеется и треплет по голове, целует быстро в макушку.
– Не парься, ладно, всем этим? Для этого у тебя есть я.
Долго и непонятно толкует с торговцем о свойствах каких-то там трав, и тот складывает в большой бумажный пакет новые и новые мешочки с неведомыми смесями. И, о восславим Аллаха и пророка его Мухаммеда, начинает, наконец, долго и витиевато прощаться.
Старик тепло улыбается, приглашая напоследок заходить еще до отъезда. Исак разбирает что-то про “не смыслящего в настоящем искусстве скучающего друга” и, закатив глаза, быстренько выкатывается из лавки, чтобы не учудить чего под занавес…
– Какие планы на вечер?
Эвен выходит следом на узкую улочку, зачем-то копается снова в пакете, засунув туда голову почти что по уши.
– Последний ужин под небом Марокко. И ты просто обязан попробовать пастилью, я тебе рассказывал об этом блюде.
Смотрит как-то выжидающе, словно это странное слово должно значить что-то особенное, на что-то там намекать. Но Исак кривится сконфуженно, разводит руками. Так много чужеродных названий и новых слов. Ну, как тут запомнишь все это?
– А еще закажем бутылочку того сухого вина… тебе понравится, обещаю.
Он словно светится предвкушением. Или это просто особый воздух Марокко. Прозрачный и чистый, на котором у людей будто крылья за спиной раскрываются.
*
Эта ночь правда какая-то особенная. Она точно звенит неслышной музыкой, впитывается какой-то негой, истомой в кожу. Блюда сменяют друг друга, и вино так приятно вяжет во рту. Эвен улыбается, болтает обо всем на свете и все время тянется через стол, чтобы накрыть пальцы рукою. Сегодня Исак не протестует. Сегодня наплевать на все и на всех, кроме него, такого торжественно-красивого, что сердце просто заходится, а где-то в затылке пульсирует извечный вопрос:
“Мне, правда? Это все мне? Для меня? Он – для меня?”
– Жемчужина марокканской кухни, – шепчет Эвен, когда им подают мудреный пирог, в котором столько слоев, что сосчитать невозможно.
Исак осторожно пробует свою порцию. Морщится, когда что-то твердое попадает на зуб, вытаскивает осторожно… и зависает, разглядывая узкую серебристую полоску металла.
– … непременно подают на марокканской свадьбе…
Уши Эвена пылают и, да, он никогда еще не выглядел более смущенным и неуверенным одновременно.
– Эвен, я…
– Нет, погоди…
Волнуется, или сохнет в горле. Руки трясутся, когда опрокидывает залпом сразу бокал. Собирается с духом.
– Исак Вальтерсен, окажешь ли ты мне честь?..
– Боже, Эвен, ты это серьезно?
Спрятать лицо в ладонях. Может быть, так получится не опозориться окончательно. Нет, он не ревет, как девчонка, но губы на какой-то миг вдруг дрожат, и пальцы… почему так немеют пальцы?
– Я люблю тебя с того самого мгновения, когда только увидел. В мой первый день в школе Ниссен. Я знал тогда, и знаю сейчас, что сам я без тебя никогда не буду цельным, счастливым. Ты выйдешь за меня, Исак? Станешь частью моей жизни навсегда?
– … пока смерть не разлучит нас.
Тихо-тихо, выдохом, шепотом. Не размыкая губ.
Потому что Эвену не надо слышать. Потому что может увидеть ответ в его мыслях, прочесть по лицу.
Навсегда.
========== Часть 53. ==========
Растянутая футболка, полный бедлам на голове и куча конспектов, которые Исак никогда не успеет переписать. Ни этим вечером или ночью, ни на этой неделе. Не в этой, блять, жизни.
Стакан с остывающим латте. Слишком, слишком много ванили. Так, что практически склеиваются губы и кажется, еще чуть-чуть, и из задницы начнут вылетать маленькие радужные пони. Он даже игру небольшую затеял: по глотку этой ядовитой бурды на каждое второе такси, проносящееся мимо огромного, во всю стену, окна. Почти как в фильмах про шпионов, которые он не выносит, и которые так любит Эскиль…
Фыркает прямо в густую белую пенку, забрызгивая раскрытые тетради и ноутбук, настырно мигающий квадратиком непрочитанного сообщения. Юнас или Магнус, наверное. Плевать. Потому что снова вечеринки, девчонки и травка. И не то, чтобы Исак был против веселья. Остопиздело просто. До зубовного скрежета.
А еще… еще этот новенький мальчик в Ниссен…
Колокольчик над дверью весело тренькает, оповещая о новом посетителе. Знакомый радостный смех прокатывается по кофейне, а Исак натягивает свой снэпбэк почти до ушей, вжимает голову в плечи.
Пиздецпиздецпиздец. Полный пиздец, господа.
Нет, Исак, конечно, в общественном месте, и имеет полное право здесь находится, и вообще он первый пришел. Вот только с утра уже умудрился наткнуться на того в школьной уборной, в парке за пару кварталов от дома, на автобусной остановке, и вот теперь…
– Знаешь, а ты горяч, когда смущаешься, – знакомый незнакомец приземляется на соседний стул без малейшего намека на удивление или смущение, стаскивает с Исака кепку, чтобы взъерошить золотистые кудряшки, а потом тянется через весь стол и отбирает стакан с недопитым “сиропом”, который Исак, честно говоря, уже подумывал выбросить. Гадость же несусветная.
Отхлебывает и жмурится. Исак ждет, что вот-вот и раздастся низкий, гортанный стон удовольствия. Такое блаженство высвечивается на этом лице. И отвернуться получается с великим трудом, потому что залипать вот так откровенно на совсем незнакомого парня. Нет, Исак никогда так не делал.
Блять, он на парней вообще никогда не смотрел. Они же воняют как сущий пиздец и вообще…
– Зачем ты берешь такой кофе? Ты же его терпеть не можешь.
Так близко. Дыханием – по губам, а потом кончиком пальца, стирая следы злосчастной пенки с уголка рта. Кажется, тело все онемело. Будто обкололи анальгетиком до бесчувственности. И в голове гудит, будто там истребитель на посадку заходит, и жарко. Капельки пота на лбу выступают.
– Откуда ты?..
Пожмет плечами неловко и снова присосется к стакану, жмурясь, как довольный кошак.
– Ты пьешь черный без сахара, чаще всего по утрам. А если не получишь достаточно быстро свою порцию кофеина, кажется, будто тебя ногами пинали. Просто помешан на кепках и почему-то готовишься к тестам всегда в кафе или кофейнях. Один. Забросил все вечеринки и избегаешь друзей, а они уверены, что ты влюбился в ту девчонку, как ее?.. Эмма. Ту, что похожа на угловатого нескладного мальчика и изредка балуется таблетками…
У него глаза смеются, пока он говорит, а Исак зависает на длинных пальцах, что бездумно вычерчивают на кружке узоры. Снова и снова. И снова. Как магические руны или тайные знаки, в которых ему не разобраться никогда.
– Ты?..
– Следил за тобой? Что ты, нет. Я просто умею смотреть. И мы сталкиваемся чаще, чем тебе кажется. Осло – не такой уж большой город, у нас много общих знакомых. И общая школа.
– А я даже не знаю твоего имени…
Прикусить язык, вот только поздно.
Тихий смешок, понимающий.
Не знает, все правда. Не потому, что не мог или не пытался узнать. Возможно, просто использовал последний шанс не упасть в это все, не поддаться. Остаться на месте.
П р е ж н и м_И с а к о м .
– Эвен Бэк Найшейм.
Ладонь теплая, а глаза голубые, как у младенца. Того же оттенка, что смешные мелкие кучерявые цветы, которые выращивает его мама в маленьком садике, что за их домом.
– Меня зовут…
– Я знаю все о тебе, Исак.
Блять, и это он себя считал сталкером?
Рука в руке, чуть подтащит к себе, почти усаживая на колени. Укутывая ароматом кофе, яблок и сырных тостов с какими-то специями. На них пялится уже вся кофейня, но сейчас это – последнее, о чем получается думать.
– У тебя красивые волосы, – пальцами свободной руки – снова в кудряшки. И хочется скулить от того, как чувственно поглаживают затылок, касаются шеи. – А губы, Исак… ты знаешь, сколько раз я рисовал твои губы? И вот эту плавную линию, – медленно от ямки под ухом вдоль шеи к ключицам. – Я хотел бы снять с тебя все эти вещи и рисовать. Линию за линией, наблюдая, как ты дышишь, как опускаешь ресницы и шумно втягиваешь воздух, опасаясь сорваться, как темнеют твои глаза, как ты смачиваешь сохнущие губы кончиком языка… Я довел бы тебя до края одним только взглядом, пока бы ты не начал просить меня, умолять…
– Блять…
Отшатнуться, сжимая край стола, чтобы не ебнуться на пол. Потому что в джинсах уже так давит, а лицо постыдно пылает. Потому что Эвен – считай незнакомец, и все эти речи. Речи, от которых Исак просто плывет и не находит в себе сил, чтобы остановиться… или отказаться.
Неправильно. Не так сразу. Не надо.
– Слишком быстро? Прости.
Эвен, кажется, правда смущен и обескуражен своим же напором. Взъерошит рассеянно свои волосы и глянет беспомощно из-под длинных ресниц. Эдакие щенячьи глазки. Пиздюк.
– Серьезно, прости, меня понесло. Так долго смотрел на тебя только издали, так долго ждал, и теперь… Напугал тебя, как придурок.
В горле щекотно от смеха, и приходится прикусить язык, чтобы не выдать это тупое: “Почему же “как”, Эвен?”.
– Порядок, бывает…
Голос осипший, и под руку удачно попадается торчащая из рюкзака бутылка с водой.
– Может, начнем все с начала? Исак, дай мне шанс.
“Если бы я мог этого не сделать, придурок”.
– И с чего же начнем?
– Для начала закажем тебе нормальный кофе вместо этой херни. Или хочешь, я научу тебя делать тосты. А еще мы могли бы купить твой любимый Tuborg или прогуляться до парка, съесть по кебабу. Все, что захочешь.
“Все, Эвен. Я хочу все”.
========== Часть 54 (актеры) ==========
Комментарий к Часть 54 (актеры)
Разговор по скайпу в диалогах
– Чего такой хмурый? Опять вымотался на своих репетициях?
– Вообще-то в Осло глубокая ночь. Зато ты, я смотрю, огурец. И довольный, щас рожа треснет просто. Развалится на две половинки.
– Тай…
– Блять, прости. Этот твой Лос-Анджелес и проект, и не просто часовые пояса разные, а континенты. Не Европа даже, а ебаные Штаты. Чем я думал, когда отпустил тебя, а? Не отвечай… это… черт, это нечестно. Твоя судьба и карьера, а я как мелкая истеричка. Бесит.
– Расскажешь, что сделал со своими волосами? М-м-м… это как раз часть протеста или той самой истерики?
– Ой, Холм, иди нахуй. Придумай еще, что я с тоски тут обреюсь под ноль или уйду в мужской монастырь.
– Слишком много соблазнов, детка…
– Пошляк…
– Серьезно, Тай? Я слишком люблю твои волосы, чтобы так просто оставить сейчас эту тему. Люблю пропускать их, как упругие пружинки, сквозь пальцы, оттягивать, люблю сгребать в кулаке, заставляя тебя запрокинуть голову и открыть мне шею, чтобы я мог вести языком и посасывать твой кадык… а ты будешь шипеть на меня, глаза закрывать и подаваться вперед, прижимаясь…
– Ох… продолжай.
– Уже завелся, малыш?
– Ты же знаешь, что я сейчас буду делать? Можешь даже посмотреть, ты же любишь видеть, как я трогаю себя здесь… и вот здесь…
– Ти…
– Может быть, я и состриг эти столь любимые тобой кудри, но все остальное на месте. И не пизди, что ты не хочешь продолжения, я даже сквозь этот недоэкран вижу, что у тебя зрачки, как у наркомана. И дышишь…
– Детка, я в Starbucks сейчас…
– Разве это тебя не заводит? Помнится, ты звонил мне в Ниссен прямо посреди урока, просил вставить в ухо наушник и говорил, говорил… И стонал, трогал себя, кончал, слушая, как я завожусь и дурею. На глазах, блять, у всего класса, Холм.
– Решил отомстить?
– Почему? Это правда заводит. И я тут без тебя один совсем, как дурак. Чуть больше недели, как ты уехал. Какая-то пытка.
– Малыш, я тоже скучаю. Я бы сказал, еще пара месяцев, они пролетят, как один день. Но ведь это неправда. Без тебя каждая минута как бесконечность. … и ты не ответил про волосы.
– Блин, вот же пристал. Да это для роли. Я же рассказывал… хотя нет, кажется, это был Румен.
– Снова Румен?
– Хенке, что за лицо? Расслабься, ты же знаешь, что он с ума сходит по Хеде. Спит и видит, как заберется к ней в трусики. Не ревнуй. Он у нас исключительно по девочкам. А у меня ведь есть ты. Хоть и ухуярил на другой край мира. Подожди… я сейчас, не отключайся.
– Ты тоже когда-то был не по мальчикам… Ти, что ты делаешь?
– Ложусь поудобнее, чтобы тебе было лучше видно. Так ничего не остается за кадром? Смотри и представляй, что эти ладони, эти пальцы – твои. Вот что я хотел бы, чтобы ты сделал прямо сейчас… и вот так… А здесь… ох…
– Детка…
– Помнишь, ты учил меня быть тихим, когда мы ночевали у Сив, и в соседней комнате мирно дрых Матиас? Тебе сейчас придется вспомнить свои же уроки.
– Ты – мелкий засранец.
– Ага, я в курсе. Но ты же это любишь во мне.
– Я вообще тебя люблю. И привяжу к кровати, когда вернусь. И выпорю, и…
– Оставьте ваши грязные фантазии на потом, мистер Холм. Присаживайтесь поудобнее, мы начинаем…
========== Часть 55. ==========
Комментарий к Часть 55.
Кроссовер с “Гарри Поттером”. Не убивайте, ладно? Оно как то само…
Совы мягко шелестели крыльями над головой, разнося утреннюю почту. Преподаватели тихо переговаривались за своим столом, не до конца еще проснувшиеся студенты вяло ковырялись в тарелках, стремясь как можно надольше растянуть и без того нескончаемый завтрак и отсрочить начало занятий.
Исак отхлебнул из бокала вязкую жижу, именуемую в школе тыквенным соком и привычно сморщился от терпкого, вяжущего вкуса. Закатил глаза в ответ на едкий смешок Криса – капитана квиддичной сборной Слизерина и по совместительству нехилой такой занозы в заднице.
– Ладно тебе, неженка. Всему-то надо учить, мелюзга, – опустошил своей палочкой кубок друга, хмыкнул шепнул неразборчиво: – Агуаменти, – наполняя бокал прозрачной, чистой водой. – Держи и не позорь факультет, Салазаром тебя заклинаю. В конце концов, может быть, пора заняться Чарами всерьез? А не списывать каждый раз эссе у Саны? Если ты на С.О.В. схлопочешь тролля, я тебя самолчино…
– Крис, отъебись. Мне до пятого курса еще бы дожить. И вообще, ты не староста даже, а то, что капитан, еще не дает тебе права…
Он не закончил. Не успел. Потому что огромные двойные двери, ведущие в Большой зал, распахнулись. Тихий, но с каждой секундой все более усиливающийся рокот, прокатился по помещению, и тысячи парящих в воздухе свечей вспыхнули в два раза ярче, почти ослепляя.
Сидящая рядом Эва вскрикнула от испуга и зачем-то вцепилась в рукав его мантии. Исак снова скривился и чуть отодвинулся, опустил было руку, чтобы отцепить ее пальцы, и даже начал что-то говорить, видя, как недовольно хмурится собственник-Пенетратор, но тут директор хлопнула в ладоши, призывая к молчанию, и в зал шагнул студент, которого Исак Вальтерсен никогда прежде не видел в стенах Хогвартса.
Высоченный – явно выше тех шести футов, с высоты которых Исак привык взирать на друзей и недругов. Светлые, почти серебристые волосы, затейливо уложены волосок к волоску. Длинные пальцы твердо сжимают торчащую из рукава мантии палочку. А губы мягко изгибает улыбка, такая яркая, что хочется зажмуриться, чтоб не ослепнуть, или хотя бы глаза протереть.
Нереальный… Мерлин, нереальный, как вейла.
– Блять… – возбуждение накатило огненным вихрем, закружило, скрутило в узел тугой. Облизал мгновенно пересохшие губы и начал ерзать на скамье, чтобы усесться поудобней, как вдруг замер на месте, когда взгляд незнакомца остановился на нем. Замер, впечатался… этот взгляд.
Голубой, почти до прозрачности, как чистое небо.
Такой… такой…
Мерлин, хочу. Хочу его себе насовсем.
Показалось, что даже качнулся навстречу, и зрачок мгновенно расширился, как от испуга.
– Новенький, – выдохнула подруга порцию новостей, склонившись к самому уху, выдергивая из этого подобия транса. Может быть… просто какое-то заклятие? Шутка? – Из Шармбатона перевели. Прямо в середине года. Поговаривают, какие-то проблемы с полувейлами, представляешь? А он хорошенький… смотри… Может быть, и в нем есть кровь вейлы? Такая красота… нечеловеческая…
Исак шикнул на подругу, призывая заткнуться, пока Крис не озверел и, мучимый ревностью, не превратил ее в безмолвного книззла. Или пока преподаватели не заметили и не сняли с факультета баллы… уж очень не хотелось в этом году проигрывать Кубок школы гриффам.
Новенький шел по проходу, уже не глядя по сторонам. А Исак все еще чувствовал какую-то нервную дрожь и тепло, растекающееся по коже. Как от первых летних лучей после долгой холодной зимы. Когда не просто стаивает последний снег и лопаются почки на ветках Дракучей Ивы, а с Черного озера сходит последний лед. Когда весь мир вокруг будто расправляет плечи, сбрасывая сковавший каменным панцирем холод, такой же невыносимый, душу высасывающий, как дыхание дементоров над головой…
– Внимание! – зычный голос прокатился по Большому залу, отскакивая от стен, как квоффл от обруча ворот, – позвольте представить вам нашего нового ученика. Он перевелся к нам в середине года по причинам, имеющим личный характер и не подлежащим распространению. Распределяющая шляпа в моем кабинете этим утром уже определила юношу на факультет, – тут мягкая, почти мечтательная улыбка коснулась губ директрисы, и Исак непроизвольно сглотнул. Нет и нет… не может же быть?.. – Приветствуем нового ученика Гриффиндора. Я не назвала его имя. Эвен Бэк Найшейм. И в соответствии с правилами Хогвартса и освоенной им программой в предыдущей школе мы зачисляем его сразу на третий курс…
– Исак, подними челюсть со стола, детка. Вспомни, с какого ты факультета. В Слизерин не берут просто так.
– Крис, блять, заткнись, Мерлином заклинаю… – сжал кулаки под столом, наблюдая, как ряженое в желто-красное стадо набросилось на новенького, за руки потащило за свой стол. Тупые, неуклюжие гиппогрифы… И эта давным-давно свихнувшаяся от волшебной моли и старости Шляпа…
Мечтательно прикрыл глаза, представляя, как под покровом ночи накинет на себя мантию-невидимку и проберется в кабинет МакКошки, а там спалит осточертевшее рванье одним взмахом палочки…
Пенетратор крякнул и как-то странно глянул на друга, пихнул ощутимо локтем, почти сталкивая под стол. Сидящий неподалеку Магнус чертыхнулся, переворачивая на себя кубок с соком.
– Вы охренели? Еще подеритесь давайте.
Вильям – староста факультета, семикурсник, по которому, кажется, сохли все девчонки / и некоторые парни/ Хога, периодически пытаясь опоить приворотным, закатил глаза и подал Крису какой-то знак, а потом сразу быстро заторопился на выход.
– И что это было?
Исак с усилием оторвался от созерцания белобрысой макушки, склонившейся над своим завтраком за львиным столом. Постарался отделаться от ощущения, что помнит мягкость этих волос на ощупь и дрожь, пробегающую по телу, когда они касаются его лица…
И сразу без перехода пришлось пинками гнать из головы Непростительные, верещащие в мозгу озверевшими пикси всего лишь оттого, как ворковала Вильде, подкладывая новенькому на золоченую тарелку самые вкусные куски, а Микаэль /мантикора раздери эту смазливую рожицу/ потянулся через стол, чтобы пожать его руку…
Ощутимо запахло озоном. Кажется, в высоком, зачарованном потолке мигнули несколько ядовито-голубых всполохов, а вдали загрохотало. И тут же обжег шепот Криса, больше похожий на парселтанг:
– Что, детка, наследие мальчика-который-выжил, дает таки знать о себе? Пошли, пока не разнес Большой зал или даже весь Хог до основания.
За столом профессоров зашуршали свитками, послышались обеспокоенные голоса, но тут же стихли, видимо, из-за быстро наложенных Заглушающих.
Крис нетерпеливо дернул за мантию, увлекая прочь. В кои-то веки Эва торопливо кивнула, во всем соглашаясь с женихом. Магнус ничего не заметил, занятый яблочным пирогом. И только Юнас зыркнул со своего места обеспокоенно, нервно поправил черно-желтый галстук.
Пробираясь по проходу в сторону выхода, ни один из них не заметил, как новенький отодвинул тарелку и уставился в спину покидающих Зал слизеринцев, задумчиво коснулся кольца на пальце, так похожего на фамильный перстень одного из чистокровных английских родов. Массивное серебряное украшение с изумрудом. Больше бы подошло слизеринцу, чем тому, кого только что распределили на львиный факультет.
