Текст книги "Kardemomme (СИ)"
Автор книги: Мальвина_Л
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)
========== Часть 1. ==========
– Глупый. Зачем же ты так? Глупый мой. Глупый. Мой.
Эвен бормочет отрывисто, вжимая дрожащего мальчишку в себя так, что больно. Трогает губами пылающий лоб. Перебирает влажные от испарины волосы.
Исак всхлипывает, тычется покрасневшим носом куда-то в шею. У Эвена футболка промокла от его слез, и руку он не чувствует уже с четверть часа. Какая разница, если он мог все потерять?
Потерять Исака.
Даже думать об этом больно. Не так – больно даже пытаться представить. Разве это возможно? Мир, в котором Исак будет где-то не с ним, где-то… Будет где-то. Или не будет вообще.
Словно нож воткнули в грудину по самую рукоятку и теперь поворачивают. Медленно так, со вкусом.
– Я тебя ненавижу, – еще один всхлип, и мокрая слезинка срывается с носа, скользнув по шее, падает на грудь, под футболку. Вторая. Пятая.
Кончиком пальца – по щеке, вытирая слезы, успокаивая, обещая без слов. В комнате накурено, но глаза щиплет не от дыма, и волной ледяной будто окатывает, когда Эвен представляет, думает…
Ведь мог не успеть?
Жмурится сильно. До кругов перед глазами и вязкого гула и пульсации в висках.
– Ты у меня такой маленький.
– Да пошел ты, – Исак фыркает и шипит, пытается отодвинуться, отползти, но Эвен просто подтаскивает ближе, опрокидывает на себя, обводит языком по контуру губы, слизывая вкус марихуаны, пива, мятной пасты.
– Ты с ней был. С ней, а сказал – перерыв. Всем рассказал про меня? Посмеялся? Весело было? – голос срывается, прерываясь рыданием.
Исак и сам не понимает, зачем разрешил остаться, не выставил за дверь, зачем позволяет обнимать и сам жмется к теплому боку побитой собакой, зачем раскрывает губы, впуская чужой язык, зачем тянется навстречу, отвечая, зачем запускает ладони под футболку, водит кончиками пальцев по лопаткам, по ребрам, слушая хриплые выдохи.
– С ней был, – повторяет упрямо и жмурится, чтоб не смотреть. Чтоб не видеть. Потому что Эвен такой красивый, что глазам больно. Потому что он смотрит так, что можно сдохнуть на месте.
Потому что смотрит так, что невозможно не верить.
– Я люблю тебя, глупый, – и переворачивается, опрокидывая на кровать, подминая под себя, нависая сверху, как тот самый меч или рок, о котором то ли в школе рассказывали, то ли видел в каком-то из фильмов.
Склоняется над ним, и светлая челка падает на лицо Исака, щекочет. Протянуть руки, стаскивая капюшон, запустить пальцы в мягкие пряди.
“Я люблю тебя”. Как будто это все объясняет. Как будто имеешь право вот так – снять кожу, расхерачить в стеклянное крошево, потоптаться ногами, а потом заявиться, как ни в чем не бывало, целовать так жадно, обнимать и смотреть… Смотреть, будто забрал себе насовсем.
Забрал и никого не подпустит.
– Ненавижу, – глаза болят и распухли, а еще нестерпимо чешется запястье, кое-как обмотанное бинтами – никудышный из Эскиля медбрат.
Эвен молчит, лишь прижимает еще ближе, еще сильнее. Оплетает руками, как паутиной, сетью, целует везде, куда получается дотянуться. А еще все время поглаживает пальцем запястье, пытаясь не видеть капельки крови, проступившие на повязке.
– Глупый. Какой же ты глупый у меня. Маленький мой. Не отпущу больше, ладно? Какой же ты глупый…
========== Часть 2. ==========
Комментарий к Часть 2.
POV
Кардамон? Кардамон, блять?! Серьезно??? Эвен Бэк Найшейм, ничего тупее придумать не мог? Кардамон. Еще бы про погоду, сука, завел… Или о том, как тебе его не хватает, как ломает, как на стены лезешь, как вены чешутся под кожей, как…
Полный пиздец.
Смотри на меня. Смотри, Исак, я прошу. Не отворачивайся. Смотри, я подыхаю. Так долго без тебя, так далеко. Исак.
Я зашел так далеко, я позволил… делал тебе больно, малыш. Хотел только как лучше, ты слышишь? Тебе правда лучше без психов возле тебя. Без таких, как я. И я пытался.
Жить дальше, как будто ты – просто приснился. Обнимать Соню, целовать ее у всех на глазах, как всегда. Должно было сработать. Вот только всю ночь после той вечеринки она… это было ужасно, Исак, и я все отдал бы за то, чтобы ты никогда не увидел меня таким жалким.
Я и отдал. Самое дорогое.
Ты такой бледный и пахнешь плавленым сыром и немножечко тмином. Никакого кардамона, правда? И травка… Выкурить бы сейчас целый косяк – так, чтобы память отшибло. Насовсем.
Ты меня не простишь?
– Я должен идти.
Ты бледный, как призрак из какого-нибудь дешевого ужастика. Вот только это не грим, и тени под глазами – глубокие и настоящие. А еще глаза будто выцвели, стерлись, словно ты долго-долго смотрел на солнце и почти что ослеп. Ты тоже не спишь? Посмотри на меня, Исак. Разве я выгляжу лучше?
“Я должен идти…”
Почти с ног сшибаешь, толкая плечом. Сырный тост вместе с тарелкой – в корзину. Туда его. Потный патлатый чувак пялится на тебя плотоядно, скалится так мерзко, что хочется сосчитать его зубы. Ты же не смотрел на него там, у буфета? Ты не смотрел?!
Скажи, что мне показалось. Просто скажи, что мой больной разум опять потешается надо мной. Я поверю, Исак, ведь это бывает все чаще.
“Я должен идти…”
Уходишь, сбегаешь, а я столько хотел сказать тебе. Не смог, не сумел. Я трус, это правда?
Ты нужен мне. Простишь меня в последний раз, Исак? Дай мне шанс все исправить…
Какого черта, если все, что я смог сказать – это сраный кардамон. Кардамон. Ты тогда был таким счастливым, пока не появилась Соня с ребятами. А я постоянно хотел целовать тебя. Целовать, не останавливаясь, не прерываясь, даже чтобы вдохнуть. Заставить разомкнуть для меня губы. Заставить стонать и сжимать мои плечи руками, выгибаться подо мной, кричать, срывая голос.
Просто дай мне шанс все исправить. Один чертов крошечный шанс. Просто позволь мне остаться с тобой.
Но ты уходишь. Уходишь. Исак. Этой ночью она снова будет прятать от меня бритвы и лезвия. Но ты никогда не узнаешь об этом.
Ты пытаешься держаться, ведь так? Держать марку, держать лицо. Вот только слишком резкие движения, слишком потерянный взгляд. И слипшиеся кончики ресниц. Почти как тогда, в бассейне.
Я сломал тебя, правда? Сделал то, чего хотел избежать любым способом. Боже. Просто позволь мне все исправить. Позволь мне остаться с тобой.
Ты позволишь?
========== Часть 3. ==========
Он смотрит. Смотрит так, будто сожрать собрался – вот прямо сейчас, за мгновение. Исак чувствует, понимает – ни моргнуть, ни вдохнуть не успеет. И даже чуть подается вперед, захлебываясь терпким ароматом парфюма и самого Эвена.
В горле горячо-горячо, а ладони потеют так сильно, что очень хочется вытереть их о джинсы. Лицо Эвена все ближе. Зрачки так расширились, что глаза кажутся черными. Затягивают, гипнотизируют. Как в дурацких девчачьих историях о вампирах. Пленительных кровопийцах со сладкими поцелуями.
Получается вдохнуть как-то рвано. Легкие ошпаривает, а кровь в висках долбит так рьяно, словно еще мгновение, и черепушка взорвется к хренам рождественской петардой.
Может, тогда это помешательство наконец-то отпустит?
Пальцы впиваются в край стола так, что больно. Уже дыхание на лице, уже кончики загнутых ресниц касаются лица. Не щекотно. Почти лишает сознания. Плавит кости, превращает мозги в кисель или в дым. Сладкий, с привкусом сыра, кардамона, марихуаны.
– Ты так смотришь, Исак, – его дыхание щекочет губы. Его дыхание пьянит и отключает рассудок, как будто кто-то щелкнул рубильником, вырубил предохранитель.
“Это как игра. Игра, в которой тебе будет больно”, – верещит кто-то там, глубоко в голове. Верещит тихо-тихо задушенным сорванным голосом. Как на заезженном диске.
Тебе будет больно.
– Так смотришь… так дышишь… так губы облизываешь…
Не слова, не голос – гипноз, какая-то мантра, заклинание, темная магия из древних пророчеств. Может, что-то из культа Одина? Или вуду?
Исак Вальтерсен, у тебя разжижение мозга. Определенно.
И гул в голове заставляет оглохнуть. Громче, чем Boeing, заходящий на посадку.
– О чем ты думаешь? – глухим шепотом, заставляя волоски на затылке, шее, руках встать дыбом, а табун мурашек броситься врассыпную по коже.
“Думаю, что от тебя надо бежать, не оглядываясь. Думаю, что ты меня выпьешь досуха, а потом и не оглянешься. Думаю… Не могу больше думать…”
– Исак?
Зависнуть, замереть, умереть, раствориться только от того, как светлая прядка красиво падает на лоб. Стянуть бы эту повязку и просто протянуть руку, пропуская волосы сквозь пальцы. Почему-то кажется, что они пахнут травой и миндалем. Не кажется. Не кажется, потому что так близко, потому что уже пьет его, глотает, не давая дышать.
– У тебя какая-то крошка. Вот здесь, – и пальцем от виска вниз по скуле. Легко, почти не касаясь. Чувствуя, как колет кожу, обмирая от того, как вздрагивает Эвен и опускает на мгновение ресницы, прикрывая глаза.
– Почему ты боишься?
“Потому что ты погубишь меня”
– Я не боюсь.
Какая разница, правда? Потом…он подумает об этом потом. А сейчас – не то что в сторону не шагнуть, не оттолкнуть, не отстраниться. Никак. Даже глаз не отвести.
И правда, как будто гипноз.
“Я бы смотрел на тебя вечно. Не только смотрел”.
– Что же ты делаешь со мной, Исак? Не соображаю совсем. Слышишь, как сердце стучит?
И тянет руку к своей груди, тянет на себя, зажимая между своим телом и столом. И смотрит, так смотрит, пробираясь под кожу, впитываясь, просачиваясь куда-то под ребра. И не вынуть уже, не выковырять, не избавиться.
– Не бойся.
Близко, так близко. И когда губы касаются губ – это разряд тока, это взрыв в каждой клеточке тела, это такая нежность, что струится по венам, заменяя кровь. Наверное, это похоже на смерть.
“Не бойся”.
“Я не боюсь. Я не боюсь, что бы там ни было дальше”.
========== Часть 4. ==========
Комментарий к Часть 4.
всего лишь диалог
– Что-о? Нет, ну, что? Черт, Исак, давай, говори.
– Как ты умудряешься не моргать?
– Ха, тебе просто дым в глаза попадает. Никто не может не моргать. Я просто… хм… ну… Любуюсь? Знаешь ли, ты горяч не только когда спишь.
– …
– Воу, это ты что? Покраснел?
– Отвали.
– Иди сюда, дурачок. Одна затяжка, и ты перестанешь стесняться.
– Раздавишь, придурок. Я же пошевелиться не могу, не то что…
– Помолчи. Смотри на меня. Рот приоткрой, глаза можешь закрыть. … Вот так. Молодец. Еще раз. … Выдыхай, Исак. Знаешь, у тебя мягкие губы и вкус арбузов. Любишь арбузы?
– Лучше б кебаб прямо сейчас. Знаешь, как-то мы с Эскилем…
– Ни слова про Эскиля, ладно?! Не хочу. Сводник проклятый…
– Хэй, он мой друг вообще-то. Один из лучших, он помог, когда стало сложно. Дал мне кров, а потом…
– А потом попробовал подложить тебя под одного из своих дружков. Теперь я буду заботиться о тебе, договорились?
– Он помочь мне хотел.
– Охеренный друг. Так что, договорились?
– Не психуй. Договорились, если опять не исчезнешь. … Ну, вот. Эвен. Что ты так смотришь опять?
– Простишь когда-нибудь?
– Давно простил. Почти сразу. И Эвен… я бы не смог. Ни с кем, кроме тебя. Веришь?
========== Часть 5. ==========
Он выпускает воздух из легких и забывает вдохнуть, когда видит эту улыбку. Улыбку, от которой кажется, что на улице – снова весна и солнце светит ярко-ярко. Почти ослепляет.
Это не солнце. Это улыбка Исака. Солнечный мальчик. Теплый и светлый. Такой красивый, что под ребрами печет.
Эвен вспоминает, что нужно дышать.
– Я не гей, – там, в глубине класса решительно сообщает мальчишка и растягивает уголки губ. – Ну, возможно, немного. Но вот вы, – он смешно тычет пальцем в грудь каждого из друзей по очереди, – совсем мне не нравитесь. Нравитесь, но не в том смысле. И мне не каждый парень нравится.
Губы пересохли, и Эвен ведет по ним языком, почему-то чувствуя вкус кардамона.
ㅤ”– Больше никакого кардамона?
ㅤ – Кардамон? Нет, – а глаза несчастные и больные. Тусклые, как залитое
ㅤ осенними дождями стекло…”
А сейчас он смеется. Раскованно, счастливо, свободно. Чуть откидывает голову назад, оголяя горло. А еще зачем-то быстро и благодарно моргает этому бровастому чудику, и Эвен чувствует, как обмотанный вокруг шеи шарф сдавливает горло, как сжимаются наброшенные на голову капюшоны, будто правда пытаются задушить, как мало становится воздуха в комнате, и прикушенная губа лопается сверху донизу, и струйка крови на языке кажется окислившимся цинком.
Это даже не ревность, он знает, что к Юнасу (точно, он – Юнас) ревновать смысла нет, потому что глубже френдзоны он за свою жизнь и не видел, но…
Но Юнас опускает ладонь на плечо Исака и треплет, наверное, подбадривая. Мальчишка громко смеется каким-то оставшимся неуслышанными словам, а Эвену хочется просто выдрать эти пальцы гвоздодером. Один за другим.
– Так что с этим парнем и кепкой в танцевальном классе? У вас все серьезно?
Ногти впиваются в ладони, но даже не больно. Эвен видит легкий румянец на бледном лице и дрогнувшие ресницы, чуть побелевшие сжавшиеся губы, но Исак передергивает плечами так легко и небрежно, будто и правда… плевать.
– Я не влюблен в него, ничего такого. И мы не встречаемся. У него вообще девушка есть. Ничего серьезного, такая, знаете, короткая интрижка без обязательств. И не интрижка даже… Ерунда.
Замерший у дверей парень вздрагивает, как от пощечины. А что ты хотел, собственно? После всех этих слов и твоего “слишком быстро”? После того, как предложил встречаться и тут же малодушно сбежал к Соне. Что ты хотел?!? Чего ждал?
В висках пульсирует и долбит в затылке. Кажется, еще пара слов, и голова просто взорвется изнутри. Или он проломит ею вот эту вот стену. Потому что… Какого дьявола, Эвен? Так и будем тупить и проебывать все шансы? Один за другим. Охеренный план, дружище.
– Что насчет секса, даже ни?..
– Магнус, блять, что ты мелешь? По-твоему, я трахнусь с первым встречным? Это не то…
Исак твердит что-то еще, размахивает руками, как бы придавая весомость словам. Эвен больше не слышит. У Эвена, кажется, только что умерла каждая клеточка в теле, и как он еще дышит – загадка. Стоять получается с трудом, и пальцы скребут по косяку, пытаясь нащупать опору.
“С первым встречным…”
Ты сам сделал это – своими руками. Сам вложил ему эти слова – каждое из них. Заставил поверить. Эвен Бэк Найшейм, ты – хуже, чем мразь.
– …откуда я знаю, Махди? Может быть, больше никто никогда. Вы сами сказали, я каждую неделю с девчонками целуюсь. Вдруг, это с Эвеном – как затмение. А дальше – хлоп, и ничего. Все, как раньше. Я просто не мог вам не сказать. Я вообще думаю, что…
И замолкает, словно выключили звук. Бледнеет так сильно, что друзья обеспокоенно хватают за руки. Исак не реагирует. Просто смотрит. Смотрит, как будто привидение увидел.
– Исак, что?..
Эвен прячет руки в карманы, чтобы не было видно стиснутые в кулаки подрагивающие пальцы. На лице кривая улыбочка, как приклеили, и только в глазах – такая мольба, почти громкий крик, что Исак понимает.
Четыре долгих шага вперед. Еще три с половиной. Пауза. Шаг.
– Исак, это он?
Парни переглядываются растерянно, не зная, как реагировать, что сказать. И только Юнас хмыкает понимающе и незаметно пихает друга в бок. Мальчишка буквально подпрыгивает, слетая с парты. Приземляется прямо напротив.
– Привет, – горло будто распухло и слова проталкиваются с трудом. Но Эвен старается казаться уверенным, беззаботным. Тянет руку и, игнорируя всплеск изумленного испуга в ошалевших глазах, шепчет. – Нам надо поговорить. Пойдешь со мной?
Исак заторможенно кивает и переплетает их пальцы. Так тепло, так уютно, так правильно. И оглушающим взрывом в голове: “Мой. Ты только мой. Не отдам, не пущу”.
– Вы извините нас, ребята? Нам правда надо…
– Но кто это?! – не выдерживает непонятливый Магнус, который, видимо, так и не вспомнил парня с бейсболкой. Или просто не узнал во всех этих капюшонах.
– Я – его парень, – просто отвечает Эвен прежде, чем утянуть Исака за собой.
Уже в дверях не удержится, притянет ближе, зарываясь носом в растрепанные волосы, вдохнет глубоко. Тронет скулу губами.
В глубине класса что-то громко клацнет. Возможно, захлопнувшаяся челюсть Махди. Или Магнуса.
========== Часть 6. ==========
Комментарий к Часть 6.
POV
Ты спишь так тихо, совсем не шевелишься. И, кажется, даже не дышишь. Не дышишь. А еще похож на ангела. Чистый, невинный, будто это и не ты еще час назад стонал и выгибался подо мной, пытаясь стать еще ближе, будто не ты толкался в мой рот быстрее и быстрее, а потом изукрасил всю шею засосами. Метками собственности.
Ты собственник, Исак Вальтерсен. Кажется, мне нравится это.
Ты понимаешь, что я должен уйти сейчас? Уйти, оставить, попытаться забыть. Потому что проблема не решена. Потому что Соня никогда… никогда не позволит, потому что я не хочу, чтобы кто-то сделал больно тебе.
И делаю это сам. Пытаясь отказываться от тебя снова и снова. Пытаюсь уберечь от других, своими руками уничтожая твою веру в меня, убивая все чувства.
Ты же любишь меня, малыш? Ты же любишь? Я вижу это в твоих глазах, когда ты вздрагиваешь от моих губ на твоей коже и опускаешь ресницы. Я слышу это в звуках твоего голоса, когда ты тихо и жалобно стонешь, закусывая губу и откидываясь назад. Я чувствую это в твоих пальцах, вцепляющихся в мои плечи с такой отчаянной потребностью.
Ты любишь меня.
И, когда я уйду, а ты проснешься один, это сломает тебя. Добьет. Но, поверь, так будет лучше. Лучше, чем если я останусь.
Ты понимаешь, что я хотел бы всегда быть возле тебя, никогда не оставлять?
Ты такой красивый, Исак. Такой страстный и жадный. Тебе всегда будет мало меня. А я никогда не забуду, как сияли твои глаза, когда ты открыл дверь для меня. Ты даже не ждал слова “прости”. Меня все равно не простить. Я себя не прощу.
Эта толстовка пахнет тобой, а вкус сигарет почти не чувствуется. Потому что везде – только ты. На языке, на коже и в венах. Я никогда не чувствовал ни к кому ничего подобного. Ни к кому. Это прекрасней, чем смерть, понимаешь? Если бы мы умерли с тобой здесь и сейчас, это был бы лучший финал… Я мог так думать раньше, пока не узнал, не распробовал тебя. А сейчас знаю, что ты должен жить вечно. Вместе со мной.
Я должен уйти, но не смогу сделать и шага из этой комнаты. Это как пытаться не-быть. Не чувствовать. Не помнить.
У меня осталось две сигареты и минут сорок до того, как ты проснешься. Проснешься и увидишь пустую постель. Я знаю, ты не заплачешь, лишь сморгнешь обиду с ресниц, чувствуя, как пустота вливается в вены. И больше никогда не посмотришь на меня, не поцелуешь, не опустишься передо мной на колени. И будешь не жить, – существовать. Будешь холодным и бесчувственным роботом. Будешь… Больше не будешь моим солнечным мальчиком, от одного взгляда на которого хотелось летать.
А я… как буду я, зная, что сломал, убил, уничтожил? Зная, что никогда уже не коснусь, не слижу с твоих губ вкус кардамона. Гребаный кардамон, не в нем же дело, Исак. Я просто… люблю тебя.
К черту. К черту Соню и всех врачей с их диагнозами. Я никогда не был живее, чем возле тебя. Ты поспи, хорошо? Просто спи, мой Исак. А я пока приготовлю нам завтрак. И, может быть, познакомлюсь с твоими смешными друзьями, что все утро ходят мимо нашей комнаты на цыпочках, то ли боясь разбудить, то ли прислушиваясь.
Спи, хорошо? И ничего не бойся. Потому что я просто не смогу уйти от тебя. Даже если пришлось бы. И если мне потребуется бороться с целым миром, чтобы остаться, я сделаю это. Останусь здесь с тобой навсегда.
Я могу, Исак?
========== Часть 7. ==========
Комментарий к Часть 7.
POV
Исак вздрагивает, прикрывая телефон ладонью. Мимолетный испуг колет длинной холодной иголкой прямо в сердце, но отгоняю его как приставучую муху.
ㅤ Тебе мерещится, Эвен, все хорошо. Чего он может бояться?
– Это Соня, – шепчет мой мальчик так тихо и потеряно, что сжимаются кулаки. Притянуть ближе, обнять, успокоить, тронуть губы губами, чувствуя привкус газировки и жвачки. И просто сказать: “Малыш, все хорошо. Она не сделает ничего”.
Вот только сделает. Она может сломать, уничтожить, разрушить одним только словом.
ㅤ Она может все пустить по пизде.
Ладони взмокли, а в ушах бУхают какие-то басы, и сердце, подпрыгнув, застряло где-то в горле – так, что даже скопившуюся во рту слюну не проглотить.
ㅤ Как же ты меня заебала со своей заботой-контролем.
Забираю телефон почему-то немеющими пальцами. Слышу тихий и спокойный голос той, что заботилась обо мне так долго. Той, что знает все обо мне. Той, что сделала мою болезнь своим оружием.
ㅤ Посадила на привязь, как дворового пса.
– Не смей звонить Исаку, ты поняла? – выплевываю каждое слово раздельно и четко. Как гвозди забивают в стену. И сразу же отключаюсь, протягиваю ему телефон, и…
И просто не хочу понимать или думать. Потому что Исак – умный мальчик. Потому что чувствует – от него что-то скрывают. Потому что хочет непременно узнать.
Не надо, малыш. Я не могу тебя потерять, понимаешь? А ты не сможешь, не примешь… не такого… не такого… урода.
– Зачем ты сделал это?
ㅤ “Потому что мне страшно…”
– Не говори с ней.
– Почему?
Если бы я мог объяснить, рассказать, просто взять тебя за руку и объяснить – все это, то, что со мной, – это ничего не меняет. Ты нужен мне с первого вдоха, с первого взгляда, с первой секунды. До самого конца. Навсегда.
А она расскажет тебе про болезнь, она назовет мои чувства манией и навязчивой идеей. Ей никогда не понять, что я тоже умею любить.
ㅤ И люблю.
Так люблю тебя, что подыхаю, если не рядом, если не могу целовать и касаться, вдыхать твой запах. Как аэрозоль для астматика или костыль для хромого. Ты – все для меня, Исак. А она не верит, не знает… Она заберет…
– Почему? Чего она хочет? – повторяешь ты и чуть щуришься. Ты делаешь так всегда, когда не веришь.
Не так. Ты не можешь не верить, это лишь легкая тень сомнения, осторожно покалывающая где-то в затылке. Или как щекотка в горле.
У меня нет ни одного оправдания, а правда настолько кошмарна, что ты сбежишь от меня, не оглядываясь. Исак, я не могу допустить. Я без тебя – все равно, что человек с содранной кожей в пустыне под обжигающим солнцем. Я без тебя – это как рыба без жабр в океанской толще. Я без тебя – как мир без солнца. Темный, холодный и страшный.
ㅤ Я без тебя – это смерть.
– Она хочет контролировать тебя.
И это все правда. Потому что она может, у нее есть рычаги. Потому что она умеет быть убедительной и жестокой в своей правоте. Потому что она бьет словами больней, чем ножом. Я столько раз думал – а не проще ли вспороть свои вены, лишь бы никогда больше не слышать: “Ты не должен, ты не понимаешь, ты этого не чувствуешь, ты не в порядке. Ты болен, Эвен. Ты болен, ты не любишь его”.
“Не делай мальчику больно”, – заботливо твердила Соня и заглядывала в глаза, сжимая мои руки узкими теплыми ладошками.
“Он заслуживает нормальной жизни, а не участи твоей маниакальной страсти на пару месяцев. Эйфория схлынет, Эвен, и что ты оставишь ему? Холодную золу сожженных надежд и разбитое вдребезги сердце?”
Она говорила и говорила, и говорила. А у меня ярость растекалась под кожей, шибала в голову.
“– Мне кажется, она совсем не знает, что я чувствую, – сказал тогда я тебе на кухне вместо объяснений.
– Только ты можешь знать, что ты чувствуешь, – ответил мне ты. И заставил бы полюбить еще больше. Если бы это было возможно”
Я знаю. Я правда знаю, Исак. Я люблю тебя, и это никак не связано с болезнью. Я люблю тебя, потому что ты – тот самый.
ㅤ Потому что ты – мой.
– Контролировать меня? Как она может контролировать меня? – ты кажешься растерянным и смущенным. И ничего, ничегошеньки не понимаешь.
ㅤ Я бы отдал все, чтобы ты не понял и дальше.
Потому что я помню, Исак. Помню ту небрежно брошенную фразу: “Я решил что мне лучше без психически больных в моей жизни”. Я старался, думал, смогу. Держался до тех пор, пока не увидел синяки под твоими глазами и почти прозрачную кожу.
Ты понимаешь, что разлука просто убьет нас? Нас обоих. Мы как сиамские близнецы с одним сердцем на двоих. Раздели, разлучи – не выживем.
ㅤ Нет.
– Потому что она не любит свободных, настоящих людей, – пытаюсь выдать хоть искаженную, но правду.
Это правда, потому что Соня не хочет, чтоб я был свободен от нее, не нуждался. Она не хочет, чтобы я остался с тобой – таким свободным и таким ярким, что даже в пасмурный день глаза слезятся от солнечного света.
Я вижу вопрос в твоем взгляде и легкую обиду. Я все вижу, Исак, но не могу, ты бы понял… Не так. Возможно, ты смог бы допустить… но разве я могу рисковать?
Потому торопливо целую прямо на лестнице в школе, целую, пока ты упираешься и пытаешься отстраниться, слизываю с губ этот вкус – такой пьянящий, уже такой родной.
ㅤ Как кардамон.
А потом – вприпрыжку вниз, все время оглядываясь на твои припухшие губы, вспоминая, что ты умеешь, – такой невинный, такой горячий, что плавятся не только мозги, но и сосуды, все внутренности, вся моя сущность.
ㅤ Если бы тебя не было…
Страх ледяными когтями сжимает что-то в груди. Больно. Так больно, что лоб и спина покрываются мелкими капельками холодного пота. Вдох, второй, третий. И отпускает. Резко, как выстрел из пистолета. Выстрел, что разносит черепушку к хренам вместе с тревогой и страхом. Что-то ширится внутри. Яркое, большое, воздушное. Огромное, как опускающееся в море красное солнце. Ширится, ширится, ширится. И, кажется, сейчас взорвет меня изнутри.
Я счастлив, ты понимаешь? Я счастлив. Потому что люблю тебя. Потому что ты любишь меня.
〜 〜 〜
“Что случится после того, как я спасу тебя? Ты спасешь меня тоже”
========== Часть 8. ==========
Комментарий к Часть 8.
POV
В школе темно и так холодно, что даже в помещении дыхание изо рта вырывается стылым облачком пара, замерзающего прямо в воздухе. Холодно. Не спасают ни теплая кофта с шапкой, ни куртка, ни два капюшона. Холодно не снаружи, оно идет изнутри. Возможно, как раз из той червоточины, что подтачивает мои мозги, заставляя их протекать время от времени.
Приступ уже отпустил, схлынула и почти задушившая следом депрессия. Не до конца – как море отступает во время отлива, оставляя после себя мокрый песок, ракушки и жалких, сморщивающихся на солнце медуз с ядовитыми щупальцами.
Не думаю ни о чем. Просто иду прочь из дома, и ноги сами несут сюда, – ночью к школе. На часах почти то самое время. Почти 21:21. И я бы хотел сказать тебе так много, но не посмею произнести и звука. Я так подвел тебя, мой Исак.
Помнишь это место и нашу первую встречу? Бумажные полотенца и такое смешное возмущение в твоем взгляде. Знаешь, ты и рот еще не открыл, а я понял уже, что пропал. Ведь я сразу узнал тебя, Исак. Только не знал, имею ли право…
Надо было хотя бы сказать тебе, правда? И пусть бы ошпарило отвращением в твоем взгляде. Там, где раньше я видел только интерес или жажду. Такую сильную, что падали планки, перекрывало воздух, отказывали мозги.
Я так боялся тебя потерять. Потому жизнь без тебя как-то быстро стала серой и пресной. И даже музыка потеряла свое очарование, а любимая еда – вкус. И только рядом с тобой я был живым и смеялся. Пил тебя и захлебывался этой любовью, что накрыла с головой, как цунами. Унесла, закружила… спасла.
Я так легко позабыл, что невозможно кого-то потерять, потому что люди в любом случае всегда одиноки. Ты знаешь, Исак, иногда это одиночество так огромно, что я боюсь провалиться в него, словно в яму, и уже никогда не выбраться наружу.
Все слова, которые я могу подобрать, – не оправдание обмана. Я пытался сказать, но малодушно молчал. Ты был слишком уютным и солнечным и так тянулся ко мне… Как мог я рушить это счастье своими руками?
Я напугал тебя, правда? Напугал до ужаса, почти до потери рассудка. Я знаю (хотя и не видел), как тряслись твои руки, как дрожали губы, как слеза текла по щеке. Ведь ты подумал, что это все фарс, мания и болезнь, только это? Я так виноват, мой Исак.
Вот только никогда не было ничего и никого более реального, более нужного. Нужнее, чем воздух, чем сама эта жизнь. Но ты… могу ли обречь я тебя на такое? Да ты теперь и не придешь, не простишь. И то – не последнее, но отчаянное, – “перестань мне писать”. Я должен, мой мальчик, я должен.
Я попрощаюсь. Последнее смс. Просто я должен сказать тебе это. То, для чего, как я думал, у нас впереди целая жизнь. Оказалось, уже нет ни минуты. Но ты помни, Исак, в другом месте, в другой Вселенной мы вместе навечно.
Я люблю тебя.
Так холодно, Исак. Холодно, липко и сыро. Здесь тишина звенит, раскалывая череп раскатами грома. Здесь призраки плывут по воздуху и то безумно хохочут, то плачут и стонут так жалобно, что становится больно. Хотя я больше не чувствую боли. Не чувствую ничего.
Я потерял тебя, и ты не вернешься. Я потерял тебя, и не осталось смысла ни для чего. Потому что ты и был им, Исак, – этим смыслом.
Осталось немного, просто ты должен был знать. Я справлюсь, просто это будет сложнее. Просто дальше это буду не я. Без тебя.
… …
Дверь поддается с трудом, ступаю на продуваемое уже по-зимнему холодным ветром крыльцо. Вдох полной грудью, остужая пылающий разум. А потом без перехода – как ударом коленом в живот. Потому что это видение, этот случайный прохожий так похож на тебя, что я почти не сомневаюсь…
Иду вперед как сомнамбула. Еле ноги передвигаю. А у тебя в глазах такой страх и надежда, что я тоже… понимаешь, мне тоже хочется верить. Но что я для тебя и зачем?
Обуза, урод, бракованный выпуск…
Твое дыхание на коже, твой запах слишком реальный для того, чтобы быть моим бредом. Ладони – на лице, и ресницы опускаются, потому что не могу. Не хочу просыпаться. Не хочу вдруг моргнуть и понять, что исчезло, что тебя просто нет.
Но…
– Ты не один, – шепчет мой Исак и накрывает губы губами. Так осторожно, будто тоже боится, что исчезну, как следы от ночного дождя жарким утром.
“Ты не один”, – и руки смыкаются на спине, опускаешь голову на плечо и прижимаешь так крепко, что дышу с трудом. Дышу только тобой.
“Ты не один”, – легонько пальцами по шее, и я никогда еще не был более живым.
“Ты не один”, – и я открываю глаза, сжимая в ответ твои плечи.
“Ты не один”, – и я понимаю, что это больше не слезы. Всего лишь начинается дождь.
Я не один. Ты со мной.
========== Часть 9. ==========
Он смотрит, как тихо, почти неподвижно спит Эвен в его постели. Сколько раз его голова оказывалась на этой подушке? Сколько раз они засыпали здесь, спутавшись руками и ногами (как осьминоги, сказала бы Линн, если бы Линн могла их увидеть)? Сколько раз он просыпался один, когда Эвен тихо ускользал на рассвете – сбегал домой, на кухню, в душ…
Исак думает, что ни разу еще не видел, как спит его парень. Сейчас – неподвижно и тихо. А потому он придвигается близко-близко, чтобы услышать дыхание, ощутить на своем лице.
Осторожно, почти невесомо, – ладонью по волосам, пропуская светлые прядки сквозь пальцы. Дышать. Просто смотреть и дышать. Щекой –на пропахшую Эвеном подушку, вдохнуть полной грудью его терпкий запах с нотками свежести.
