Текст книги "Kardemomme (СИ)"
Автор книги: Мальвина_Л
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
Токсикоман ненормальный. Зависим не меньше Исака.
“Ты откуда здесь?”, – думает Исак, но во рту так пересохло, что получается лишь совершенно неприлично пялиться и улыбаться. Да что там – сиять, как первокурсница, которую впервые позвал на свидание выпускник.
“К черту выпускников и всех остальных. Эвен. Эвен. Эвен. Хочу”.
Как мгновенная инъекция адреналина, как доза удовольствия в мозг и в вену одновременно, как поток свежего воздуха в душную комнату, как глоток воды в пересохшее горло…
– Это что, улыбка? Значит, рад меня видеть, хоть и молчишь, как воды в рот набрал?
Не могу, не хочу и не буду. Ни говорить, ни думать, ни делать что-то еще. Только касаться, только целовать, только пытаться стать еще ближе, стать частью тебя, впитаться, втянуться под кожу.
Это каждый раз, как впервые. Как падать с обрыва, как учиться летать, выиграть миллион в лотерею, как не сесть в самолет, что никогда не приземлится, как вытянуть на экзамене билет с единственным выученным вопросом, как накуриться травки и понять, что будешь жить вечно – как все это вместе, умноженное на бесконечность параллельных вселенных, в каждой из которых есть такие же Эвен и Исак, что в этот самый миг не целуются – пожирают друг друга. Так, словно впервые, так, словно в последний раз.
Так, будто часики тикают, и счет идет на секунды.
Успеть. Успеть. Успеть.
А потому выдохом-стоном в губы. Жарче, сильнее. Куснуть, оставляя новый след. Захлебнуться от жара, плеснувшего в вены обжигающей лавы. Ладони – на бедра, ближе, еще. Чтобы и дюйма не осталось между телами. Колени подрагивают, как после часового марафона на выносливость, и сознание отключается, переходя на автономный, безопасный режим.
Люблю. Я люблю тебя. Нужен так. Боже.
Хочу здесь и сейчас: на этом школьном подоконнике, открывающемся прямо во двор, в пустом классе, который через пару минут наполнится галдящими учениками и учительницей, что никогда не носит белье…
– Детка, – хрипло и пьяно, уже невменяемо, уже за гранью, уже подхватывая за бедра, чтобы вжать-впечатать в себя, чтобы почувствовал, как возбужден, чтобы сделать хоть что-то…
Джинсы натягиваются так плотно, что расстегнуть практически невозможно. Но горячая ладонь все равно проникает под пряжку ремня, и пальцы обхватывают так правильно, так хорошо… Закусить губу, чтобы не всхлипывать, не скулить слишком громко, но это почти невозможно, потому что это как взрыв, и…
И насмешливое: “Привет” от дверей заставляет одного отдернуть руку, а второго закусить губу, чтобы удержать протестующе-разочарованный стон.
Сана в своем неизменном хиджабе и с этими озорными чертиками в глазах, что отплясывают какой-то диковинный танец, не прекращая хихикать.
– К-когда ты сегодня заканчиваешь? – так сипло и простужено, что хочется в голос заржать, но Исака колотит так, что даже зубы выбивают чечетку, и он не уверен даже в том, какой сегодня день, какое за окном время года…
– Уже скоро на самом деле, но у меня еще домашка и тест по химии, к которому надо подготовиться.
Говорит все это, залипая на губах, на пальцах, что ерошат песочные волосы, дергают за пряди, таких умелых, чувственных пальцах… Моргает, понимая, что пропустил какой-то вопрос. У Эвена в глазах смешинки яркие, как первые незабудки, а еще тот самый неутоленный голод, что сушит губы, долбит в висках, скручивает внутренности в узел…
– Дома? Я не могу делать это дома, – мысли формулируются в предложения с таким трудом, будто это не простой разговор, а защита какой-то мудреной диссертации по ядерной физике.
Сана за спиной отчетливо фыркает, выражая общее мнение о способности этих двоих подготовиться к самому простенькому из тестов, оставшись наедине. И правда, о какой учебе может быть речь, когда есть Эвен? Когда он даже смотрит так, что Исак готов кончить.
– Я не буду на тебя смотреть, – возможно, он умеет читать мысли? Исак бы не удивился…
– Какой тогда смысл заниматься дома, Эвен? Если ты не будешь на меня смотреть.
“Ведь я только и буду делать, что искать этот взгляд, а когда ты уже не сможешь сдерживаться, просто повалю на кровать или на пол… Какая химия, к черту”.
– И то верно, – важно кивает Эвен и, чертенок, выглядит таким довольным собой, что… Определенно, мысли читает.
– Но я приду вечером.
Конечно, приду. Ведь я там живу. Живу с тобой, для тебя, одним тобой и живу. Приду вечером и сделаю с тобой все то, что не успел сегодня в пустом классе, и ты непременно сделаешь ту штуку снова, как утром в душе. И как днем ранее, и как во все предыдущие общие ночи, утра и дни, вечера…
Эвен ворчит что-то о том, что превращается в домохозяйку, подтрунивает, не прекращая улыбаться. Исак знает, что сделает все, лишь бы эта улыбка не сменилась апатией.
“Хэй, ему лучше, не парься. С тобой ему на самом деле хорошо. И, может быть, приступы еще будут случаться, но не сегодня, не в эту минуту”.
Сегодня они просто будут любить друг друга. Яростно, торопливо, а потом, когда схлынет первая волна – лениво, медленно, чувственно…
– Ты улыбаешься? Что?
– Ты у меня самый лучший, знаешь?
Люблю.
Комментарий к Часть 29.
И пусть, блять, Андем только попробует это разрушить. #уменявсе
========== Часть 30. ==========
Комментарий к Часть 30.
POV Эвена
– Привет.
Неловкость виснет в воздухе едким смогом и густым, вязким туманом. Неловкость вяжет язык и леденит кровь. Неловкость обдает ужасом вдоль позвоночника, и нет сил, нет смелости, чтобы отмереть и повернуть голову, чтоб посмотреть на Исака.
На Исака, что, конечно, узнал. Не мог не узнать Микаэля, с которым столкнулись до глупого случайно. И вот Исак замер рядом натянутой струной, и так страшно, что лопнет, стоит только коснуться. Лопнет, взорвется или просто хлестнет разочарованием, что в любой миг вспыхнет в крапинках любимых глаз.
Я не вынесу, Исак. Я не смогу. Я так боюсь тебя потерять. Наверное, именно потому сейчас не смотрю, потому уклоняюсь от цепкого, требовательного взгляда, что спрашивает безмолвно, сверлит и прожигает. Он ждет ответов на сто миллионов вопросов, что уже пытался мне задавать, и каждый раз я так ловко уходил от ответа. И даже Сану уболтал молчать.
Потому что Микаэль – это прошлое, это боль и жуткая неловкость, смертельный стыд, когда проще закрыть глаза и перестать дышать, чем вспомнить все, что творил, говорил. Снова окунуться в пачкающее кожу презрение окружающих. Опять увидеть в каждом смущение, разбавленное жалостью и легкой брезгливостью. Как если бы был каким-то экзотическим зверьком, от которого и не знаешь, что ждать – не то пол-головы откусит, не то Коран начнет цитировать наизусть на арабском…
– Микаэль.
Странно, что не пытается отвернуться, перейти на другую сторону улицы или вообще развернуться и ломануться подальше от психа. Смотрит грустно и виновато, а еще все время пытается убрать за ухо лезущую в глаза прядь.
Волнуется.
Но вдруг понимаю, что обида больше не душит, она не исчезла, конечно, совсем, шевелится где-то забившимся в темный угол ужом, пытается то ли уснуть, то ли спрятаться глубже, забиться в самую дальнюю щель.
– Познакомься, Мик, это Исак. Мой парень. Мы вместе.
А мальчик мой смотрит внимательно, сканирует, считывает эмоции. Он умеет. Даже сам не знает, насколько это хорошо получается. Взгляд – с Микаэля на меня и обратно. Раз, второй, третий.
– Очень приятно. Я – Микаэль, друг…
– Когда-то он был моим лучшим другом, – усмехаюсь невесело, пытаясь не замечать вспыхнувшие пятна смущения на смуглом лице.
Стыдно? За то что бросил, ушел, предал нашу дружбу, того, кого называл ближе, чем братом. Ушел после той некрасивой сцены, безобразного приступа. А ты ведь все знал про болезнь, Микаэль.
Вот только ты не виноват. Мало кто выдержал бы такое. Хотя, наверное, я и дальше считал бы себя каким-то уродцем, если бы не мой мальчик…
Наверное, сжимаю пальцы на плече Исака чуть сильнее, чем обычно, потому что снова всматривается в лицо, хмурится, и меж бровей залегает вертикальная складка.
– Ты как, в порядке?
Давлю глухое раздражение в зародыше, что вспыхивает скорее по привычке. Дыши, Эвен, просто дыши. Здесь ни намека на тотальный контроль, всего лишь беспокойство человека, которому ты дорог, который любит.
Ведь любит?
И так иррационально хочется потянуться к нему, коснуться губами губ, вдохнуть его запах, нырнуть в родной аромат с головой, как в прибой. Уткнуться носом в висок и стоять так, пока не отпустит. А потом просто шепнуть: “Люблю тебя” в сладкие губы и закрыть глаза, запуская пальцы в взъерошенные пряди.
Но я все еще помню то шутливо брошенное на кухне общежития: “Он был мужчиной моей мечты до тебя”. А он, точно знаю, уверен, помнит еще лучше, как и тот больной треп о том, что лучшие фильмы кончаются трагедией. Я не хочу, чтобы он ассоциировал Микаэля с чем-то, что может стать угрозой ему. Тому, что есть между нами.
Потому что я правда никогда не чувствовал такого ни к кому в моей жизни. И Мик – это прошлый этап. В котором не было и намека на романтику. Ни единожды.
– Все хорошо, – переплетаю наши пальцы, не потому, что хочу доказать что-то одному или продемонстрировать другому. Отнюдь. Мне просто нужно чувствовать моего мальчика.
Всегда нужно чувствовать ближе.
–Так здорово видеть тебя и знать, что ты… в порядке, – Микаэль запинается смущенно, но взгляд не отводит, лишь скулы немного краснеют.
Наверное, все же совестно, что за все это время так и не поинтересовался ни разу: где Эвен, что с ним?
Вот только уже все равно. И просто… просто да, так получилось.
– Я в норме, все так.
– Может быть, встретимся как-нибудь, поболтаем? Съедим по кебабу?..
Исак щурится и чуть поворачивается. Так, чтобы моя рука на его плече была лучше видна Микаэлю. Собственник. Мой.
– Не думаю, что это хорошая идея. Мы сейчас оба к тестам готовимся, и переехали недавно, времени нет ну совсем. Может быть, после выпускных?
И жмет невинно плечами с таким видом, будто и правда так жаль. Искренне, до глубины души. Да в нем великий актер погибает.
Мик быстро кивает, мажет каким-то тоскливо-болезненным взглядом, бросает робко, на пробу:
– Я хотел бы тебе все объяснить.
А Исак опять напрягается, но сжимаю его пальцы, успокаивая, говоря без слов: “Все хорошо, тебе нечего здесь опасаться. Я твой”, и коротко качаю головой.
– Не надо, Микаэль. Поверь, это не важно уже.
– Я повел себя, не как друг, как свинья, – опускает голову так, что длинные пряди полностью закрывают лицо.
– А сейчас что-то поменялось? – вдруг подает голос Исак, и Мик вздрагивает, как от удара. – Тебе же просто совесть хочется успокоить, чтобы не грызла.
– Неправда, – вскидывается даже, и в темноте я вижу, как возмущенно расширяются зрачки того, кого я так долго считал единственным другом.
Когда-то, когда-то я бы сделал все, чтобы защитить его. А теперь меня защищает тот, кого многие называли неразумным безалаберным мальчишкой. Чувствую, просто знаю, понимаю, как много он еще хочет сказать, но замолкает и виновато шмыгает носом.
Сдерживается ради меня. Потому что заботится так же, как любит. Полностью, без остатка, без каких-то сомнений.
Снова сжимаю холодные пальцы, посылая новый импульс: “Спасибо”.
– Извини, нам нужно идти. Приятно было вновь увидеться, Микаэль.
Уходим, оставив его позади на ярко освещенной ночной улице Осло. Оставляя растерянного и, наверное, огорченного, разбитого даже.
– Знаешь, ты самый лучший. Наверное, я должен…
Прерывает меня, легонько трогая губы губами. Они прохладные от ночного воздуха и почему-то пахнут морем и солью.
– Не должен, ладно? Минута за минутой, ты помнишь? Расскажешь, когда сам будешь готов, когда поймешь, что правда хочешь этого.
Щиплет глаза. Наверное, это усталость, скопившаяся за эти сутки, что тянутся как резина, и никак не могут просто закончиться.
Когда будешь готов… Я готов, и ты обязательно узнаешь все, что было тогда. Потому что от тебя у меня не будет секретов. Больше нет.
Я уже говорил, что ты самый лучший?
========== Часть 31. ==========
– Опять жуешь эту гадость?
Исак ерзает, устраиваясь поудобнее, настоящее гнездо устраивает из одеял, а потом плюхается со всей дури сверху, нимало не заботясь, что под одеялами ноги Эвена вообще-то. Устраивается подбородком на колене, чуть приподнимая, чтоб было удобнее.
Мелкий приспособленец.
– Я тебе подставка что ли? Блин, у меня так ноги в момент затекут, совесть имей.
Тот лишь флегматично дергает бровью и открывает ноутбук, запускает браузер.
– У тебя же совести нет от слова совсем. Жрешь бутерброды с этой гадостью прямо в постели. Мало того, что крошки потом с задницы собирать, так и дрянью этой вся комната провоняла.
– Кажется, раньше ты не имел ничего против тостов с сыром и специями. Я ж по твоей просьбе тогда, у меня в квартире, ты помнишь, все подряд туда натолкал.
Эвен хочет казаться возмущенным и задетым, но лишь жмурится от быстрого поцелуя в живот, и тут же откусывает почти половину тоста, причмокивает.
– Я просто хотел произвести впечатление, – небрежно роняет Исак, тарабаня по клавишам ноута.
Что он там ищет? Последние новости? Или, может быть, сталкерит страницы друзей на facebook. Или не только друзей…
“– Слышал, вы говорили с Исаком про Микаэля?
– Он просто увидел его фотографию у меня на “фейсбуке”. Мы не обсуждали его.
– И не надо…”
Оно все еще есть между ними – доверие. Но некоторые темы… Эвен просто не может заставить себя рассказать. И это не ложь, просто… Просто Эвен не думает, что вынесет, если однажды в этих глазах безбрежную нежность сменит разочарование. Горькое, как простуда. Пасмурное, как дождливое лето.
Невыносимое, как жизнь без тебя.
– Между прочим, это все еще вкусно, – шамкает с набитым ртом, пытаясь не заглядывать через плечо в экран.
Однажды Исак обещал, что его любовь не пройдет.
“– Пока ты улыбаешься, и пока ты носишь одежду.
– Я обещаю, что буду носить одежду. По крайней мере, когда мы не только вдвоем”
Но это… блять, иногда это просто до безумия страшно. Запредельно, иррационально и бесконтрольно.
“Что однажды я сделаю больно, и ты возненавидишь меня”
– Ты загоняешься, Эвен.
Наверное, Исак не так уж был поглощен интернетом, а больше следил краем глаза за своим парнем, эмоции на лице которого он давно читает как открытую книгу. Отшвыривает ноутбук куда-то подальше, а потом ползет по ногам выше, обхватывает за пояс и утыкается лицом в плоский живот. Задирает футболку, чтобы дунуть, а потом сосчитать языком сыпанувшие по коже мурашки.
– О чем ты?
Недоеденный бутерброд отправляется на тарелку, а та – куда-то на пол, под кровать. Длинные руки подхватят подмышки, чтобы подтянуть выше. Чтобы лицом к лицу, живот к животу, чтобы бедра к бедрам. Губы к губам. Дышать одним воздухом, думать в одном ритме, растворяться синхронно, умирать и возрождаться каждое мгновение. Вместе.
– О том, что ты напрягся сразу же, как только я включил ноутбук. Как будто ты хранишь какую-то страшную тайну, прячешь в шкафу, я не знаю… чей-то заспиртованный член? Голову троюродного деда или пакет с наркотой? Или, может быть, это набор ношенных женских трусиков? Снова нелепо… Черт, Эвен, я даже представить не могу, что может быть такого связанного с Микаэлем, от чего ты так загоняешься, что похудел даже и опять почти что не спишь. Я волнуюсь, знаешь ли. И еще мне пиздец как страшно.
“Страшно, что снова повторится тот срыв, а потом ты впадешь в такую тоску, что будет больно даже дышать, потому что я помочь не смогу”, – не говорит он.
Не говорит, потому что Эвен все знает без слов. Потому что тоже прекрасно помнит, потому что тоже боится. Еще страшнее, если Исак узнает… поймет, какой он, Эвен, на самом деле.
п л о х о й ч е л о в е к
– Нет ничего, что изменило бы наши отношения, слышишь? Только мы сами ответственны за то, что есть здесь и сейчас, что будет дальше между нами. И что бы там ни было: разбитое сердце, оргии, убийство новорожденных котят, блять, я даже порно-съемки, наверное, принял бы. Все это было тогда. Сейчас – только ты и только я. И наша жизнь. Минута за минутой, ты помнишь?
Эвен Бэк Найшейм, может быть, в прошлой жизни, ты был просто святым, а потом в этой получил такого охуенного парня? Лучшего в любой из вселенных.
– Исак, я…
– Ты не должен говорить все прямо сейчас. Просто… просто помни, что нет ничего, что ты должен бояться мне рассказать. Совсем ничего, Эвен. Даже если в прошлом году ты подрабатывал снайпером где-нибудь в Сирии.
– Я расскажу, ладно? Я тебе все расскажу. Только дай мне немного времени.
– Ладно. А теперь… – и хитрый блеск в улыбающихся глазах.
Неплохой способ сменить тему и снять напряжение, не правда ли?
– Кажется, мы не закончили.
Извернется, подминая под себя, прижимая к кровати всем телом. Губы теплые и отдают кардамоном. Исак точно знает, какое оно на вкус – его счастье. Исак точно знает что не позволит никому забрать его Эвена. Никогда.
Alt er love 💚
========== Часть 32. ==========
За окном как-то быстро стемнело и похолодало. Кажется, будто стылый туман пробрался под кожу, растекся по венам, и даже волоски на руках и затылке поднимаются дыбом, а кожа идет пупырышками. Он льется из окна белесым потоком, растекается по полу, и ноги вязнут в нем, зябнут, а кончики пальцев мелко покалывает. Наверное, поэтому меня так сильно трясет. От холода и тумана.
Обхватываю себя за плечи руками, хотя точно знаю, что согреться не получится. В комнате пахнет дождем и слезами. А еще чаем с мятой, который иногда перед сном заваривает мне Исак, если, конечно, мы не так заняты, чтобы забыть обо всем на свете, падая в друг друга, сгорая из ночи в ночь, чтобы опять возродиться от рук, поцелуев, стонов и тихого шепота одного-единственного на всю бесконечность параллельных вселенных: “Так люблю тебя. Так люблю”.
Сейчас здесь – ни намека на привычный пожар. Сейчас пустая кровать, где еще этим утром мы устроили драку подушками, а потом так бурно отмечали проигрыш Исака в этой маленькой битве, что порвали парочку и извалялись в перьях, как два гуся недоощипанных. Идиллия. Вот только вечером он не пришел. В первый раз с тех пор, как мы сняли эту квартиру и все в нашей жизни разделили на два.
Это должно было случиться однажды. Это всегда происходит. Возможно, я должен был рассказать ему сам. Возможно… возможно, это только ускорило бы конец. Я и так причинил ему столько боли – мальчику, который не испугался, а остался рядом. Который любил меня вопреки – со всеми заморочками, депрессиями и заебами. Просто любил.
И как я мог рассказать тебе, что однажды чуть не шагнул из окна? Ты ведь и так за меня все время боишься. Как мог я сказать, что был одержим и влюблен в кого-то еще, что этот кто-то разбил меня на кусочки, что из-за него и его веры я почти поверил, что недостоин жить в этом мире, а в том, другом, буду гореть в аду? Как мог рассказать, что ломал себя об колено, что решил в конце концов просто прекратить все и сразу? Чтобы больше не мучить, не разочаровывать. Чтобы больше просто не быть… Как мог бы я так разочаровать тебя?
Я просто надеялся, что ты никогда не узнаешь.
Наивно и глупо.
Помнишь, я сказал тебе тогда, перед самым срывом? Единственный способ сохранить что-то навсегда – потерять это. Теперь ты решил, что это было о Микаэле. А я… я никого и никогда не любил так, как тебя. И самый большой страх моей жизни – проснуться и понять, что ты все же ушел, не выдержал, не смог. Возненавидел меня…
Я болен и иногда очень опасен. Для себя, для окружающих, для тебя. Я не хочу помнить вкус твоих слез и видеть боль в твоих глазах. Я не хочу слышать, как твой голос ломается от боли. Я не хочу ломать тебя – единственного, кто важен мне в этом мире. И во всех остальных.
Мне холодно. Знаешь, Исак, я привыкну к этому холоду. Наверное, без тебя теперь всегда будет так. Холодно, липко, постыло. Без тебя…
Это даже звучит безнадежно и гибло. Как будто из меня душу вынули раскаленными щипцами. Без тебя…
Подоконник промерз, и мне не хочется сидеть здесь и разглядывать звезды. Как-то мы всю ночь валялись прямо здесь, на полу, завернувшись в одно одеяло, и считали их, искали созвездия. Ты еще смеялся и говорил, что у меня на коже – звездная карта этого неба. И никак не верил, что в моей жизни звезда лишь одна – это ты.
Я не знаю, как вышло, что тебе все рассказали. То ли Элиас пришел в школу за Саной и услышал, как вы говорите обо мне, то ли это был Юсеф. Какая разница, правда? Теперь ты знаешь. Знаешь, что я чуть не шагнул за грань. Вот только и не подозреваешь, что уже очень давно только ты держишь меня по другую сторону. И каждый день доказываешь, что я тоже имею право на жизнь и на счастье.
“Я так люблю тебя, знаешь?”.
Разве могу я тебя потерять? Я просто забыл одну истину, которую мне доказали давным-давно: люди сами по себе всегда одиноки. Но знаешь, в другом месте, в другой вселенной…
К черту… Есть только здесь и сейчас. И здесь и сейчас я тебя потерял.
Может быть, ты придешь за вещами, когда я выйду отсюда? Или пришлешь Юнаса с Магнусом или Махди. Может быть, это будет твой отец, который неожиданно просто принял нас с тобой парой… Может быть…
– Ты чего сидишь в темноте? И квартиру всю выстудил. Холодно же…
Я не услышал, как ты зашел, и не знаю, как не свалился при звуках твоего голоса. Твоего голоса – чуть встревоженного, усталого… нежного?
– Эвен? Что-то случилось? Приступ?
Подходишь стремительно в пару шагов, заглядываешь в лицо. В свете звезд твоя кожа кажется серебристой и влажной. Влажной. И глаза покраснели. Ты плакал?
Как написала мне Сана? “Он знает про Микаэля и все остальное. Прости, Эвен. Мне жаль”. Он знает, и небо упало на землю, раскалывая мою жизнь на до и после, а меня вбивая в землю по самую грудь. Так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть.
– Эви, пожалуйста, не молчи.
Его ладони на моем лице, его дыхание – на губах, его аромат – вместо воздуха. Окутывает, пленяет и… лечит. Исцеляет располосованную на ленты душу.
– Ты плакал? – получается простужено, сипло. И совсем не то, что нужно спросить. Не то, но так важно. Потому что мой мальчик не должен плакать. Никогда не должен плакать.
– Он мне рассказал. Микаэль…
Вздрагиваю и сжимаюсь при звуках этого имени. Значит, он? Значит вот как… мало ему было тогда…
– Он пришел с Юсефом в школу, чтобы встретиться с Саной, и я… Я не спрашивал, но он уже откуда-то знал. И он… ему на самом деле жаль, он говорил, что просит прощения, просил рассказать тебе. Все то, что случилось. Как он оттолкнул тебя, как все чуть не закончилось плохо, как ты пытался…
– Исак…
У него голос срывается, и пальцы сжимаются в кулаки, а меня будто лезвием изнутри кромсают. Но даже не больно. Наверное, от того, что Исак шепчет все это куда-то в висок, то и дело, касаясь меня солеными, влажными губами.
– Мне плевать на их веру и их убеждения, Эви. Они сделали тебе больно, заставили почувствовать себя ничтожеством, грязным. Они… нахуй его извинения. Прости меня, ладно? Кажется… у него остался синяк… Я не хотел, но не смог.
Не смог иначе.
Он говорит так сбивчиво, путано. Перескакивает с мысли на мысль. Чуть отстраняюсь, чтобы посмотреть в черную ночь. Не потому, что не хочу видеть Исака. Не потому, что стыжусь своих слез. Мне бы понять… мне бы просто понять, что я сделал такого? Чем заслужил? Чем заслужил тебя, мой Исак?
Прижимается со спины, ведет носом по шее, прихватывает губами. А потом опускает голову на плечо и шепчет-выдыхает, одновременно целуя.
– Ты больше не будешь один, слышишь? Ты никогда не будешь один.
“Потому что я люблю тебя”.
Комментарий к Часть 32.
В моей вселенной Исак ВСЕГДА и во всем примет, поймет и поддержит Эвена. Надеюсь, Андем не решит иначе. Блин, да по другому просто невозможно же!!!
========== Часть 33. ==========
Комментарий к Часть 33.
POV Исака
Я не могу, когда Эвен плачет. Кажется, будто не слезы текут из его глаз, а из меня – жизнь. Капля за каплей.
Я не могу, когда он смотрит как будто насквозь, когда губы кусает, а потом отворачивается. Чтобы не видел. Чтобы не видел т а к и м .
“Не смотри на меня, пожалуйста”, – он всегда в эти моменты кажется простуженным и больным. Вот только не болен. Здоров. Просто момент, эпизод. И теперь я знаю точно, что это тоже пройдет.
Обниму упрямую глупую голову, зароюсь носом в волосы, что пахнут ромашкой и солнечным кленом, дубовыми листьями и дождем. Моя рубашка промокнет на груди, и его подрагивающие ресницы будут щекотать мою шею.
“Я не хочу, чтобы видел. т а к и м “.
Глупый. Он так и не запомнил (или побоялся поверить), что нужен мне всегда и любым. Потому что и это – тоже часть моего Эвена. Потому что я люблю не какие-то отдельные черты или поступки. Всего без остатка.
– Ты не один, помнишь, детка?
Слово, что я шепнул ему первый раз, еще не зная, не понимая, что приступ. Слово, что я повторяю снова и снова, чтобы показать и ему, и себе. Я не боюсь повторения. Я буду рядом.
И Эвен НЕ БОЛЕН.
Знаю, что сейчас ему нужна лишь пара минут, чтобы собраться с силами и завести старую песню о том, что непременно сделает больно, не контролируя приступ. Напугает. Навредит. Сделает что-то настолько ужасное, что я возненавижу его.
〜 Эвен Бэк Найшейм, блять, ты вообще себя слышал? Я! Возненавижу! Тебя?!? По-моему, скорее Магнус научится клеить девчонок, перестанет звать Махди мусульманином и путать бисексуалов с пансексуалами, чем это случится 〜
Он просто… Я правда не знаю, что такого могло случиться с ним раньше, что он настолько потерян. А еще совсем не верит в хороший конец. Все еще не верит, боится.
А я дышать не хочу без него. Потому что весь мой гребаный мир – в его взгляде. И весь мир засыпает, когда он опускает ресницы. И мир мой смывает приливом, разбивает цунами, когда Эвен плачет.
– Я недостоин тебя.
Отвесил бы подзатыльник или оплеуху. Вот только сейчас он настолько раним, что не смогу даже прикрикнуть. Просто запущу руку глубже в волосы, просто сожму руками чуть крепче, просто поцелую еще и еще.
– Я делаю это ради себя, дурачок. Я ж без тебя пропаду. Лягу и сдохну.
Ни тени иронии, ни грамма преувеличения. Рядом с ним я могу говорить только правду. Рядом с ним я могу дышать глубже. Рядом с ним мне хочется петь и обнять целый мир. Рядом с ним мне просто хочется сделать его самым счастливым. Самым-самым – во всех этих треклятых бесконечных вселенных с разноцветными шторами и кардамоном.
Полусмех-полувсхлип сквозь слезы. Так, если бы он услышал мои мысли.
〜 Иногда мне кажется, что мы думаем вместе 〜
– Ты пахнешь вафлями и бульоном.
Сомнительный комплимент, который значит, однако, что Эвен проголодался. Конечно, он опять проглотит лишь пару ложек и уползет в спальню, задернет шторы и натянет на себя все имеющиеся в доме одеяла. Иногда отыскать его получается не с первой попытки.
– Хочешь, чтобы я приготовил что-нибудь?
Кивает куда-то в плечо, все еще пряча глаза, стыдясь своей слабости. Глупый.
– Тосты.
– Боже. Опять? Плавленый сыр и кардамон? Эвен, ты желудок испортишь. Это есть невозможно.
– Неправда. Вкусно… как ты.
Что же, возможно, у моей кожи вкус кардамона. Придется смириться, раз уж мой парень сходит от этой дряни с ума. Наверное, это даже не проблема. Наверное, он такой у меня обалдуй, что я обсыплюсь этой гадостью с ног до головы, лишь бы он улыбнулся.
Легкое касание губ куда-то в ключицу. Чувствую, что холодные губы трогает слабая улыбка. Уже лучше. Еще не хорошо, но дело движется. Как мы решали? Минута за минутой. На самом деле, тогда мне было так страшно, так жутко, и руки опускались еще до начала. По факту оказалось все проще. Потому что вместе, потому что люблю. Потому что он – мой, я – его, а мы – друг друга.
Вот только совсем не могу, когда он плачет.
– Если обещаешь, что все доешь. Давай, Эви, пойдем.
Кажется, в холодильнике даже сыр оставался.
========== Часть 34 (актеры) ==========
Комментарий к Часть 34 (актеры)
POV Хенрика
〜
И я хочу сказать, на эту камеру они могли просто чмокнуться, а не засасывать друг друга до гланд. А потому…. ну без комментариев. Какая Леа, я вас умоляю…
Kiss-камера… Ведущие что-то кричат. Закладывает уши, ладони вспотели. На огромном экране пока что умещается добрая половина зала, но камера наезжает, укрупняет картинку. Почему-то я знаю, что будет в итоге.
Они не смогут не провернуть все это, ведь правда? Для них это в первую очередь – шоу.
Чувствую быстрый пристальный взгляд. Как же страшно. Не удержаться, сорваться в пропасть безумия прямо при всех. Не только этот зал, не только Берген и Осло, да и вся Норвегия – шире. Я знаю, что сейчас, затаив дыхание, за нами наблюдает весь мир. Все те миллионы, что вывели нас сегодня на Красную дорожку, что не спали ночами, стирая пальцы о кнопки. Голосования, которые не значат ничего и значат при этом так много.
Наши лица во всю эту долбаную стену. Кажется, челюсти каменеют, и мышцы заклинило. И, блин, как же трет этот воротничок, а бабочка – как удавка.
*
Тарьей и так сегодня досталось. Сначала эта огромная толпа, я думал, нас похитят, свяжут и разберут где-нибудь в темном уголке на сувениры. Они все хотели автограф и фото, хотели обнять, коснуться хотя бы. И чаще всего несли такой милый в своей нелепости бред. И это было терпимо. Но потом журналисты. Писаки, на все готовые ради рейтингов и сенсаций. И ни малейшего чувства такта.
– Вы играли на экране бойфрендов, а какие отношения у вас в жизни?
Кажется, было уже с полдюжины вопросов на эту тему, и мальчик мой то смущается, то звереет, не стирая обворожительно-робкой улыбки с лица.
– Да мы лучшие друзья, – почти рявкает мой парень, и я быстро опускаю ладони на плечи. Тихо, тихо, все хорошо, просто уйдем.
*
– Это их работа, слышишь? Расслабься.
Пытаюсь нагнать, пока он рассекает толпу словно лайнер – океанскую гладь. Не видит никого перед собой, на вопросы не отвечает. Влетает в какую-то неприметную дверь сразу за лестницей. И сразу как-то сникает, сжимается, обхватывает себя за плечи руками. Но он не замерз, не испуган.
– Хенк, все это как-то уж слишком. Я… я… ты понимаешь, что начнется? Все эти интервью и наши фото. А ты еще все время смотришь так, что мне жарко. Все время трогаешь, гладишь. Ты думаешь, я железный, блять? Или хочешь, чтобы я прямо там, при всех них пиджак на тебе разорвал? Ты видел, что они УЖЕ везде написали? Все просто по швам трещит…
Кричит полушепотом, уже утыкаясь взмокшим лбом в плечо, чувствуя успокаивающие ладони по спине и теплое дыхание волосах, легкое касание губ.
– Все в порядке, малыш.
Как объяснить, что я не рисуюсь, не заявляю права, как он вопит иногда, начитавшись комментариев и постов про нас с ним в социальных сетях? Я просто… что? наверное, берегу. Он у меня еще такой маленький.
