Текст книги "Kardemomme (СИ)"
Автор книги: Мальвина_Л
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
– Исак, – шепнул он одними губами, касаясь кольца кончиками пальцев. Какая-то непонятная мука на мгновение исказила красивое лицо. – Я нашел тебя, Исак.
========== Часть 56. ==========
Комментарий к Часть 56.
глазами Сони
У него ногти сгрызены под корень и костяшки сбиты до мяса.
У него взгляд потух и будто бы выцвел. Словно яркие краски, в которые плеснули слишком много воды. Слишком много всего. Перебор.
Соня знает, что это пройдет. Они переживали и не такое.
Берет за руку осторожно, сплетает их пальцы. А потом нежно трогает огрубевшую, израненную кожу мягкими, как перышки, губами. Словно посылает дыханием импульсы туда, под кожу: “Я здесь, Эвен. Я здесь, я держу”.
Я всегда буду держать тебя на плаву. Я всегда вытащу тебя из пропасти, как глубоко бы ни рухнул ты в этот раз. Я столько раз это делала, правда?
– Я его так испугал.
Дрожит, и крупные прозрачные капли выкатываются из-под уже зажмуренных век. Падают, разбиваясь об пол с оглушающим звоном. А Соне кажется, это бьется, ломается что-то внутри нее, потому что так уже было. И не было никогда.
– Эвен, он просто…
“Он просто пацан!” – Соня хочет кричать и хлестать по щекам, чтобы очнулся от этого дурмана, чтобы вынырнул из этой чертовой бездны, что затянула на самое дно, где темно и совсем нет воздуха, нет ничего, кроме треклятого мальчишки в красной бейсболке.
Она прокусит свои губы до крови, но промолчит. Она не сможет сделать больнее тому, кто разбит, расхлестан на миллиарды хрустальных осколков, и продолжает рассыпаться и дальше.
Когда-то она поверила, что все уже хорошо.
Когда-то она решила, что мании больше не будет. Не такой… затягивающе-страшной, впрыскивающей инъекцией безнадежность и глухое отчаяние – в вены. Горькое, как едкий дым его сигарет.
Когда-то она, Соня, была его смыслом.
Ничего вечного не бывает. Он говорил ей тысячи раз, предупреждал, а она отчего-то разбирала в этих словах лишь его страх стать для нее ненужной обузой и готовность выдать индульгенцию на все, что бы она ни решила.
– Трус, Соня, я ебаный трус. Я не сказал, а он теперь в ужасе. Он меня ненавидит.
У него руки трясутся, когда прижимает ладони к лицу, словно пытается остановить струящуюся по лицу влагу. Или заглушить прорывающиеся всхлипы. Или просто сжать собственную голову, давить до тех пор, пока не лопнет, пока мозги не брызнут на пальцы. Может быть, тогда станет легче?
Она чувствует его боль, как свою. Она упала бы на колени, прижалась бы губами к кровоточащим ранам и впитала досуха все, что рвет и отравляет его изнутри, она бы залечила, а потом убаюкала, мягко целуя спутанные, взмокшие волосы, укачивая, как ребенка.
– Я не мог. Я не мог потерять его так быстро. Я хотел, понимаешь, хотя бы немного, пока было время. Хотя бы кусочек жизни, но с ним… чтобы помнить потом… до конца…
У него на лице бледность сменяет лихорадочный румянец, а дыхание рваное, поверхностное, сбитое. Его сгибает надвое, и, Соне кажется, прямо сейчас вывернет наизнанку. Возможно, прямо на ее любимые туфли. Какая разница, если ему станет легче? Может быть, вместе с рвотой выйдет эта зависимость, потребность, что хуже яда. Может быть…
И даже надежда вдруг робко поднимает голову где-то там, глубоко внутри. И получается не задыхаться, лишь – верить.
Но Эвен просто упирается ладонями в колени и стоит так. Стоит очень долго. Пока, покачнувшись, не начинает оседать прямо на землю. Твердую и холодную от ночного дождя.
– Я не должен был позволить, чтобы он увидел. Узнал это так… я ему теперь отвратителен… ненавистен. Такой жалкий, Соня… такой… отвратительный…
– Замолчи!
Сухими губами – куда-то в эту глупую голову на ощупь, гладить, прижимать и шептать.
Невыносимо, нельзя, никогда… не он, не о нем. Самый солнечный на этой планете и чистый. Мальчик с самым огромным, любящим сердцем, способным, кажется, впустить в себя целый мир.
– Не говори, не повторяй этого никогда. Это неправда. Ты – лучший из всех людей, что я знаю. И этот мальчик…
– Исак…
Имя, выжженное кислотой под ее веками. Боже.
– Он не ненавидит, Эвен.
– С чего ты взяла?
– Потому что видела, как он любит тебя.
Может быть, нити, рвущиеся сейчас в ее груди одна за другой, и яма, в которую, кажется, она летит вниз головой, достаточная плата за робкий лучик надежды на его таком бледном лице?
========== Часть 57 (актеры) ==========
У Тарьей мягкие, послушные губы и улыбка лишь для него одного. Он смотрит так, точно вокруг больше нет никого. И Хенрик знает, что для его мальчика это реальность.
“Есть мы с тобой, а там – все остальные. И это никогда не изменится, помни”.
Этот день не мог бы стать лучше. И нахуй, нахуй секретность, правда? Это его день рождения. И он будет делать все, что захочет. И если решит поцеловать своего парня перед всеми, а потом запостить видео в “инстаграм”, значит, так и случится. И гори оно все. В конце концов…
…это его праздник или чей-то еще? Хенрик хочет подарков. Он заслужил.
– Давай, ма, сделай это. Я же вижу, тебе не терпится.
Улыбается мягко и чуть жмурится, когда ладонь бойфренда опускается на плечо, прожигая даже сквозь ткань.
“Соскучился. Хочу. Всегда хочу тебя, мелкий”.
– Уверен? – Ти не кажется обеспокоенным, скорее он хочет удостовериться, что это не очередной заеб или один из тех безмолвных протестов, когда Холм через “Инстаграм” его мамы лайкает такие провокационные фото, что ее давно прозвали главным шиппером фандома.
Не то, чтобы Сив возражала…
– Я хочу фото с тобой и этим букетом в мамином “инстаграме”. В конце концов, это мой день рождения. Я решаю.
– Плагиатишь?
Тай фыркнет, обвивая руками, как обезьяна. Сминая рубашку, зарываясь носом в мягкие пряди на виске. Дышит шумно и жмется теснее, чем дозволено приличиями. Никто, кроме Сив этого не увидит, но, в конце концов, она хоть и шиппер, но мама.
– Прости… – понимает, как обычно, без слов и чуть отодвигается с сожалением, буркнув чуть слышно: – ночью я тебе отплачу.
А у Хенрика пальцы на ногах поджимаются от обещания-угрозы, мелькнувшей в чуть хрипловатом голосе мелкого провокатора.
– Я люблю тебя, – громко и совершенно неожиданно для всех.
Это было понятно всегда и даже звучало. но раньше всегда полушепотом и интимно, задыхаясь, сорванным голосом на пике оргазма, но никогда вот так, когда не одни, когда разум относительно ясен и свеж.
“Я, Хенрик, беру тебя, Тарьей…”, – боже, какая же чушь лезет в голову.
Сив громко прочищает горло с совершеннейше невинным видом. Наверное, потому, что видит, как туманная дымка заволакивает глаза одного и как плывет второй, не в силах оторвать взгляд, как под гипнозом.
– Молодые люди, если не возражаете, – красноречиво приподнимает телефон, усмехаясь. – Меня все же ждут гости. Понимаю, что вам не до них. Хотя, сынок, это, конечно, абсолютное свинство. Из нас двоих – именинник точно не я.
Улыбаются оба. Рты – до ушей. Ну, точно как идиоты. Букет цветов и шампанское. И Хенке знает, что самое сладкое малыш оставил ему напоследок. Подарок, не предназначенный для чужих глаз и ушей. Что-то настолько интимное, что уволочь домой хочется прямо сейчас, просто забить… и даже торт не разрезать…
“Это мой день рождения, я решаю”.
Вспышка слепит всего на мгновение, и вот Сив уже с деловым видом печатает что-то, тихонько хихикая.
– Ма-ам, ты же подпишешь снимок… нормально?
Не то, чтобы он возражал против очередного “любимого зятя”, но все же, разве это была не ее в том числе идея? Сохранить все в секрете, оградить их жизнь от настырных поклонников. Сберечь свой уютный мирок. Там, где лишь он и Тарьей, и только близкие люди.
– Твоя мама когда-нибудь тебя подводила?
Уходит, окинув сына напоследок нарочито-уничижительным взглядом. А Хенрик вздрагивает, когда телефон начинает беспрерывно вибрировать, уведомляя о новых отметках.
– Я даже смотреть не буду, что она там написала, – шепнет в ответ на вопросительно вскинутые брови, – иди лучше ко мне, пока нас там не хватились.
Целовать его – так правильно, так хорошо. Как дышать. Пробираться руками под куртку, поглаживая сильную спину, втягивать губами мочку, заставляя тихонечко хныкать.
– Это твой день рождения, – шепчет Тай, пытаясь отстраниться от ласкающих губ, – и это я должен… дарить подарки…
– Это мой день рождения, и я решаю, – упрямо в ответ, вжимаясь всем телом, – в конце концов, это ты – мой главный подарок.
========== Часть 58. ==========
Комментарий к Часть 58.
я все еще с вами. простите за долгое молчание.
Ему снятся желтые шторы и почему-то бескрайние просторы Техаса, в котором он не был ни разу. Ему снятся мириады параллельных вселенных и шумная вечеринка, где из закусок только мини-бургеры, а сам он – до нелепости голый, только черный галстук-бабочка – на шее. Ему снится чужой бассейн в подвале и мальчик, что учит дышать под водой. Мальчик в костюме бога.
“Я знаю его”.
Эти бессчетные узоры из родинок, теряющиеся под воротником, но усыпающие и плечи, и спину. Эти распахнутые глаза, в которых, он точно знает, тонул бессчетное количество раз, и всегда эти руки подхватывали и держали. Не давали упасть. В этой жизни и всех предыдущих.
Ни единого раза.
Ему снятся десятки забавных рисунков, которые он находит по утрам на подушке, на тумбочке, на окне, даже в шкафчике в школе, в карманах. Ему снятся сырные тосты и кардамон, ужасный привкус во рту, который оба пытаются смыть ледяным пивом. Сладковатая травка и чужие пальцы, что время от времени соскальзывают на его руку случайно.
Ему снится бессонница и белый пустой потолок. Быстрые шаги по ступеням и такой громкий, почти отчаянный стук в его двери. Ему снится, как волной прибоя сметает с порога, как язык сплетается с языком. Ему снится раскиданная по полу одежда. И мальчик… тот самый мальчик – теперь на коленях.
Ему снится лифт, и они вдвоем, парящие, точно птицы. Ему снится жара и дыхание, которого опять будто мало. Ему снится мокрая челка, падающая на лицо, и задушенный стон, и бедра, сжимающие так крепко. А потом – долгий бег босиком, и колючие капли, конца которым словно не будет.
Ему снится мальчик. Грустный мальчик с огромными глазами. Как небо. Мальчик в куртке и капюшонах, он замерзает. Мальчика надо согреть, удержать. Мальчику надо сказать, что все теперь будет иначе.
“Ты не один”.
Ему снится белоснежный лайнер, качающийся в пушистых облаках, как на батуте. Чрезмерно любезные стюардессы и их поджатые губы, когда в кабинку уборной просачиваются не по очереди, а вдвоем – с разрывом в каких-то пятнадцать секунд. Ему снится тряска на высоте в десять тысяч метров над морем и страх, которого здесь быть просто не может. Страх, вытесняемый пьянящим восторгом. Как пузырьки от шампанского, что лопаются на языке и так смешно щекочут в носу.
Ему снится пестрый и крикливый Марокко, одинаковые цветастые рубахи и кольца – у каждого на левой руке. Ему снятся ласковые воды лагуны и тот, кто опять утянет на глубину, чтобы проверить, как мальчик усвоил урок. Ему снятся огромные звезды, которых на небе так много, что глазам больно смотреть. Ему снятся прохладные губы, что прихватывают шею тихонько, а потом шепчут хрипло на ухо… шепчут такое, что… слишком мало воздуха, и он опять не умеет дышать.
Ему снится… ему снится так много…
Ему снится, что утром он откроет глаза и уткнется в ясный, искрящийся взгляд. Может быть, чихнет от желтого лучика солнца, прячущегося на их шторах. А потом рухнет с головой в поцелуй.
Он поймет, что все это ему вовсе не снится.
Что мальчик в костюме бога стал всем его миром.
– Почему ты улыбаешься?
– Потому что я счастлив.
========== Часть 59. ==========
<< …если вы слушаете это сообщение, я не могу вам ответить. Или не хочу. В общем, попробуйте в следующий раз… или в следующей жизни. Собственно, вы знаете, что нужно делать после сигнала…
<< Исак, чувак, просто возьми трубку, мы беспокоимся, когда ты вот так пропадаешь. Черт, даже Сана заметила, что что-то неладно… Это… это опять началось? Блять, бро, просто перезвони.
*
– Думаешь, он… снова?
– Не знаю, Магнус. Я ни хуя уже не знаю. Эскиль рассказал, он переписывается с каким-то новеньким с третьего. Эвен Бек Найшейм.
– Так это же круто, может, у него просто… отношения?
– Только у нас в Ниссен нет ни одного парня с таким именем. Ни из новеньких, ни из стареньких, ни на одном ебаном курсе.
– Что будем делать? Юнас, если ты не придумаешь…
– Откуда мне знать? Для начала просто найдем его.
*
От холода стен остро покалывает кончики пальцев. Здесь тишина такая вязкая, что он тонет в ней, барахтается и тянет голову вверх, чтобы нормально вдохнуть – там, у поверхности, где горло не сжимает спазмами, и липкое нечто не опутывает щупальцами, чтобы утянуть в cвое логово. Нет.
Его шаги эхом прокатываются по пустым коридорам. Где-то за спиной острые стрелки механических часов оглушающе резко отмеряют секунды, и каждая разрубает бытие, точно ударом топора, отслаивая мгновение за мгновением, оставляя позади, как засыхающую древесную стружку.
Кажется, это было здесь. Их первая встреча. Умывальник, пропахшая дезинфекторами вода, что лилась упругой струей на пальцы, и ворох салфеток в ладонях. Ослепительно-белых, хрустящих, как первый снег в Рождество.
Странно назначать встречу в пустующей в каникулы школе. Странно списываться днями и ночами тайком, точно преступники, заговорщики, а потом проходить мимо в коридорах, делая вид, что не знакомы. Что абсолютно чужие. Что получается дышать – вдали от него, без него, не слыша голос, не читая все те десятки, уже перетекающие в сотни, сообщений и глупых мемов. Притворяться, что не шлют друг другу нелепые зеленые сердечки, и радуги, еще какую-то ерунду… Только пони для коллекции не хватает. И, может быть, каких-нибудь особенно слащавых признаний…
– Ты все же пришел, – теплое дыхание щекочет шею, и кажется, будто мириады крошечных иголочек одновременно вонзаются в нервные окончания. Откинуть голову на плечо – уже так привычно, уютно и хорошо, так единственно-правильно.
– Почему я должен был не прийти? Мы договорились…
– У тебя телефон сразу скидывает на автоответчик.
– Чтобы никто не мешал. Я никогда не проебу ни одну из наших встреч, Эвен.
И жмурится от того, как смело звучат эти слова. Почти что признанием. И этой короткой фразой он – Исак – почти отдает себя в его руки – всего целиком и полностью, со всеми недостатками и тараканами. А еще – его сердце, что стучит в груди через раз и, кажется, что там, под ребрами, ему тесно, так тесно, и воздух почти закипает…
– Знаешь сколько времени сейчас?
– 21:21…
– Время чудес…
– И откуда я знал, что ты это скажешь?
*
– А дома кто-то остался? Если он вдруг вернется, а там…
– Линн подежурит. Точно думаешь, не надо позвонить его родителям?
– Не помнишь, что было в прошлый раз? Я не хочу спровоцировать… Черт, его телефон до сих пор не отвечает. Что если мы зря паникуем? Вдруг он просто не хочет, чтобы его нашли, решил побыть один?
– Конечно, он хочет, конечно, решил. Важно, можем ли мы допустить… Куда запропастилась Сана? Надо расспросить ее брата, быть может…
– Какие-то проблемы с телефоном, не знаю. Вильде поехала к ней.
– Эй, ты там плачешь?
– Мы не можем… не можем допустить, чтобы снова… В канун Рождества, как же так.
– Все будет хорошо, слышишь? Мы ничего еще толком не знаем.
– Что, если он придумал его? Если никакого Эвена нет.
*
– Это что?
– Просто велик. Хочу с тобой покататься. Ночь, ты и я. И все эти звезды. Правда, довольно морозно сегодня, но снега почти нет.
– Ты же знаешь, что я всегда согрею тебя, мужчина моей мечты.
– Что ты сказал? Повтори.
– Мужчина моей мечты. Исак Вальтерсен, ты – мужчина моей мечты. Я всю жизнь тебя ждал… Давай посмотрим на звезды.
Ветер бьет в лицо, и мороз расцвечивает бледные щеки румянцем, дышит холодом за воротник и заставляет жаться ближе к тому, кто сидит впереди и крутит педали быстрей, и быстрей, и быстрее. Исаку кажется, эта ночь – только для них. Может быть, они и остались только вдвоем в этом мире, а все остальные – все-все-все на планете – растворились, исчезли куда-то, позволив им остаться наедине, чтобы решить… чтобы быть только вдвоем.
Эвен смеется, откидывая голову назад, и его колени почти что врезаются в руль. Исак хохочет, точно эхо прокатывается по узкой улочке – он раньше считал себя длинноногой орясиной, орангутангом почти что. А потом встретил Эвена. И, наверное, умер. Потому что в мире живых таких идеальных людей не бывает, таких совершенных.
– Знаешь, а я просто понял. Кто-то там, наверху, создал тебя специально для меня. Слышал, что каждому человеку предназначен только один? Его половинка.
– Никогда не верил в эту сопливую чушь. Пока не встретил тебя.
Исаку хочется забраться на багажник с ногами. Ему хочется танцевать и орать, срывая горло. Ему хочется, чтоб все Осло, вся Норвегия, весь этот мир – замерли на мгновение и увидели, поняли…
“Он – только мой, для меня, слышите, вы? Не уйдет! Это не какая-то прихоть, не развлечение на вечер, это настоящее! Это он. Эвен, тот, кто делает меня цельным, живым. Дает мне дышать полной грудью, оставаться собой. Это – он”.
– Я чувствую, ты дрожишь. Потерпи, тут за поворотом – кофейня. Уверен, тебе понравится их латте с корицей.
– Ты обещал меня греть.
– И от своих слов не отказываюсь… Приехали, дай мне руку?
Исак не знает, что такого он сделал в своей жизни, что мальчик, похожий на Бога, дышит ему на ладони, согревая. Мальчик, что смотрит на него так, точно видит в нем какое-то откровение или смысл всего бытия. Мальчик, что трепетно, бережно… почти задыхается, когда губами накрывает губы, когда несмело тянет вниз “собачку” замка на его куртке. Мальчик, что обращается, как с сокровищем, величайшей ценностью мира.
“Что я сделал такого? За что он любит меня? Я ведь… я даже и не обычный, – ущербный, поломанный жизнью, бракованный товар, который бы надо отправить в утиль…”
– Что, спрашиваешь, сделал, Исак? Ты родился. Нет такой вселенной, в которой я мог бы не полюбить тебя, понимаешь? А все остальное… не смей… никогда не смей вот так… про себя…
Отодвинет в сторону горячую чашку /и откуда она здесь появилась? когда бы?/ протянет через стол руки, чтобы обхватить запястья, погладить нежно пальцами, а потом сплести… Так, как сплетаются молнии в небе, а нитки – в клубке. Так, чтобы – единое целое. Навсегда.
– Ты ведь не знаешь, я не говорил. Я боялся… так боялся тебя потерять. И от друзей тебя прятал, потому что они, точно знаю, начнут… этот контроль… Не удивлюсь, и третьего бы к нам на свидание засылали.
Его мелкой дрожью колотит и зубы почти чечетку выбивают. И странно, что Эвен не пытается понять, о чем тот вообще говорит, разобрать хотя бы отдаленный смысл в этом сумбуре. Он просто прижимает палец к губам и качает головой, улыбаясь.
– Я люблю тебя, и ты – не сломан. Это единственное, что имеет значение.
Горячие капли срываются с ресниц, попадая на руки. Обжигают. Эвен соберет соленую влагу губами, запустит в волосы пальцы.
– Я здесь и никуда не уйду. Никогда, слышишь? Ты не будешь один.
И да, Исак на самом деле может поверить, что это будет и дальше. Что мальчик, похожий на Бога, не сможет его не любить. Ни в одной из бесконечностей параллельных Вселенных, и где-то, может быть, у них на окнах желтые шторы, а где-то ни один из них не ходит в Ниссен, где-то Сана охотней дает списывать на биологии, а Эвен не грезит будущим режиссера… Но любит… так любит его.
– Твой латте почти что остыл. Между прочим, у нас еще в планах прогулка.
Нет, ничего не случилось.
– Я так люблю тебя, Эвен.
*
– Передай всем отбой, Исак в порядке, он просто хотел побыть со своим парнем, чтобы вы за спиной не дышали. Эвен позаботится о нем.
– Эвен? Значит, он существует?
– Разумеется. Что за бред? Он с Элиасом и другими учится в Бакка. Вы что там себе надумать успели?
– На него можно положиться? Сана, он ведь даже не знает…
– Он знает и сделает для Исака все, что будет нужно.
*
– Эвен! Ты не можешь. Из-за какого-то мальчишки! Мы с тобой вместе с пятнадцати лет.
– Соня, мы ведь решили. Еще раньше, еще до Исака. Наши отношения изжили себя. Не впутывай мальчика.
– Что ты знаешь о нем вообще? Я слышала разговор Элиаса и Саны. Он болен, Эвен! Ты думаешь, он любит тебя? Это биполярка! Ты для него – очередное наваждение, прихоть. Как только мания пройдет…
– Он не маниакален сейчас. И, как бы то ни было, Соня… ты лезешь в то, что тебя не касается. Я люблю его, понимаешь? Всего его – от и до. И твои слова, твои слезы ничего не изменят.
– Я просто хотела…
– Тебе лучше уйти. Мы поговорим позже, хорошо? Когда ты успокоишься немного. Мы ведь договорились остаться друзьями, ты помнишь?
– Я… Эвен, мне жаль… ты не заслужил.
– Не заслужил такого прекрасного парня? Знаешь, все время спрашиваю себя, за что мне такое… Я до него словно жил в такой пустоте… в вакууме.
*
– Хэй, вот и ты. Знаешь, я чертовски замерз, пока ждал тебя.
– Прости, они решили разобрать дополнительный тест. Думал, оторву голову Сане… Пиво на таком холоде, ты серьезно? Дай, я глотну. Терпкое…
Эвен спрыгнет со скамейки, так привычно обнимая, тронет губами висок, мазнет от скулы к губам невесомо.
– Так соскучился, невозможно. Пойдем скорее отсюда.
–… куда-нибудь, где нет никого.
– Где будем только вдвоем.
– … ты и я.
========== Часть 60. ==========
– Я хочу рассказать тебе сказку, Исак. Лежи и не ерзай, тебе понравится.
– Про мальчика, который не умел задерживать дыхание под водой?
– Нет, эту ты наизусть уже помнишь. Я расскажу про то, как случаются чудеса.
– Это… так чертовски банально, ты знаешь? Сказка про чудо в канун Рождества. Ничего более слащавого…
– Тише… этот рот слишком много болтает. Я знаю способ занять его делом, но сейчас…
У него губы сладкие, почти приторные от зефира и шоколада. Ему так лениво и так хорошо валяться вдвоем на кровати в объятиях единственного парня в этой Вселенной, который имеет значение.
Они лежали так вместе когда-то. В самом начале. Кажется, в прошлой жизни. То был самый первый их шаг, первый вечер и первые поцелуи. Тогда за окном еще не было снега, и цифры на календаре показывали нечто иное. Неизменным осталось одно: тепло, растекающееся в груди всего лишь от того, что он рядом, что это именно он. Его Эвен. Тот, что целует, как в первый раз и пахнет точно в их самый первый вечер вдвоем, и дышит с перебоями будто, и запускает свои длинные пальцы, чтобы взъерошить волосы и притянуть к себе ближе.
– Ты меня отвлекаешь вообще-то.
– Я всегда тебя отвлекаю. А сегодня ты решил отвлечь меня своей сказкой. Так и скажи, что устал от меня…
Разумеется, он не серьезно. Разумеется, Эвен пропускает этот абсурд мимо ушей и наваливается всем телом, вжимая в матрас и стискивая бедра ногами. Выдыхает в самое ухо сипло и сбито, едва касаясь раковины самым кончиком языка… и только этим почти к праотцам отправляет:
– Я расскажу тебе сказку про мальчика, который не верил в ангелов и чудеса. Мальчик, мир которого был грязно-серого света, и даже яркие весенние цветы казались промокшей под ливнем, выцветшей бумагой. У него было много друзей и девушка, которая заботилась о нем. И каждый из тех, кто был рядом, стремился сделать все, чтобы мальчик стал самым счастливым. Вот только он чах день ото дня и, кажется, делался тоньше, все больше напоминал прозрачную тень… Шли дни, недели и годы… И люди постепенно забыли, что когда-то мальчик умел улыбаться.
Исак задержит дыхание, пряча лицо на груди своего парня. Он никогда не слышал эту сказку прежде, но может угадать каждое слово, что прозвучит дальше. Потому что… это его мальчик. И боль, пустоту, которые тот ощущал прежде, они и сейчас простреливают сквозь Исака разрядами тока. Это самая изощренная пытка – вспоминать, представлять…
– Т-ш-ш-ш-ш… малыш, не грусти… – теплые пальцы сотрут влагу с лица, и губы на мгновение прижмутся к виску, чтобы продолжить рассказ. – Не грусти, это сказка со счастливым концом.
Эвен говорит размеренно, тихо. Исак не видит, но точно знает, что глаза у него полуприкрыты. А рука при этом продолжает поглаживать затылок, прогоняя тревогу. Это как мантра, это как необходимость – просто поделиться покоем. Уверенностью в том, что ничего не пройдет. Не между ними.
Мальчик жил, и все оставалось, как прежде. Друзья меняли увлечения и девушек, и ни одного не тяготил каждый прожитый день. Ни одному не казалось, что безысходность пеленает по рукам и ногам, загоняет в ловушку.
А мысли звучали в голове все громче, бились в затылке, тщетно стремясь найти выход наружу. И мальчик постепенно решил, что двинулся крышей. Мальчик придумывал себе цели и искал смысл там, где его быть не могло. Мальчик… в конце концов он отчаялся, а потом… попал в новую школу. И нет, ничего не закончилось ничего, вот только в первый день он увидел… Всего лишь профиль, вихрастую макушку и снэпбэк назад козырьком, а еще загнутые ресницы и несколько родинок на шее, и руки…
– Мальчик все еще думал, что сходит с ума. Он будто шел по тонкому льду, ежесекундно рискуя провалиться в ледяную пучину. Он слышал хруст под ногами, но все время вглядывался в толпу, пытаясь поймать этот взгляд. Знаешь, мальчик так боялся поверить, что он дождался, нашел, что он вовсе не болен, не сломан. Что и он может быть целым… нормальным… Мальчик наконец-то поверил, что ангелы существуют. После того, как встретил одного из них в коридоре школы Ниссен.
– Ты… он никогда не был ущербным, ты же знаешь? И без теб… без него тот, второй ведь тоже не жил. Плыл по течению, барахтался на мелководье, бродил по тусовкам, где целовался с девчонками, а потом шарахался от них по углам, чтобы не поняли, не дай бог… не решили…
За окном давно уж стемнело, и комнату освещают лишь рождественские огни, которыми они весь вечер опутывали и стены, и большое окно. Размотали целый кокон из лампочек и гирлянд, дурачились, поминутно целуясь и корча забавные рожицы, пока не свалились уставшие на кровать, да так и остались, забыв про не до конца наряженную елку в гостиной. В конце концов, у них еще вся ночь впереди, и утро, да и вообще…
Какая разница, если мальчик нашел все цвета своей жизни? Мальчик, что встретил ангела, а потом научил его дышать под водой.
– Что было после того, как ты спас меня?
– Ты спас меня тоже.
Наверное, это их лучшее Рождество, потому что мальчик больше не будет грустить, потому что на самом деле получилось поверить в чудо. У них двоих получилось.
Комментарий к Часть 60.
без претензии на какой-то сюжет. простите, вам, наверное, такое не нравится… но – вот то, что получилось.
========== Часть 61. ==========
Комментарий к Часть 61.
это очень коротко и совсем ни о чем, простите.
– Я люблю тебя. Малыш, так люблю тебя… Хэй… почему ты почти что не дышишь?
Он холодный с мороза, чуть-чуть припорошенный снегом. Но губы его обжигают, а шепот проникает под кожу. На нем сейчас шапка и сто тысяч капюшонов, наверняка, несколько толстовок под курткой. Он каждый раз закутывается, как капуста какая – его Эвен.
Эвен, что так любит тепло.
А еще больше любит своего мальчика, Исака.
Того самого, что никогда не умел не дышать под водой и не хотел видеть рядом психически нестабильных людей. Того самого, что вывернул свою жизнь наизнанку и принял то, что всегда отрицал. Просто потому, что понял – без Эвена его больше нет. Без Эвена воздух спекается в легких и запечатывает горло сургучом. Без Эвена мир становится двухцветным и пресным. Без Эвена…
– Я же чуть не проебал все это. Тебя и меня. Я так сильно прокосячился, Эвен.
У Исака голос дрожит, и губы соленые от слез, которые он быстро глотает, точно надеется – не поймет, не увидит. Если бы это хоть когда-нибудь работало, право. Не в том, что касается Исака. Нет, нет.
– Сегодня Сочельник, и на улице снег. Помнишь, мы хотели пойти с ребятами на каток? Но если ты передумал… дома есть мягкий плед и какао. Кажется, мама принесла нам что-то на праздничный ужин. Мясо прекрасно подойдет к вину, что мы купили…
Его губы шепчут и гладят одновременно. Его кожа пахнет снегом и домом. Он холодный и теплый одновременно, и только Эвен умеет… только он может подобрать нужные слова, одним движением руки прогнать панику, что, еще немного, и разорвет изнутри.
– Наверное, она меня ненавидит. Я так проебался тогда…
– Т-ш-ш-ш, глупый. Помнишь, я обещал, что она полюбит тебя, как и папа? Они моя семья, и они видят, что ты делаешь меня счастливым. На самом деле, у них просто не было выбора. Это ведь ты. Разве можно не любить т е б я , мой Исак?
Сейчас они правда могли бы пойти на каток, веселиться с ребятами, наблюдать за неловкими ухаживаниями Магнуса за Вильде или за Юсефом, что вот уже который месяц ходит вокруг Саны кругами и все не может решиться на тот самый разговор. Или Эва с Пенетратором Крисом, вот уже где шекспировские страсти, расстаться нелепо на вечеринке, чтобы вздыхать издалека друг по другу, кидая частые тоскливые взгляды. Это и забавно, и грустно, потому что Юнас влюблен, как и Эмма, а эти двое…
Они правда хорошо провели бы там время, но прямо сейчас Исак слишком устал, чтобы думать о ком-то еще или слушать, смеяться.
– Может быть, просто поедем домой? Не хочу никого видеть.
– Конечно.
А дома будет глинтвейн и пушистая елка, мигающая в так быстро сгустившейся тьме огоньками. Желтый, оранжевый, красный, зеленый и синий.
Голова – на плече, теплое дыхание в шею. И чужое сердце, что колотится в спину, проламывая ребра. Точно хочет быть еще ближе, еще любимей, сильнее. Или просто напоминает: “Я здесь. Я люблю”.
Тук-тук-тук-тук…
========== Часть 62 (актеры) ==========
Комментарий к Часть 62 (актеры)
кривой коллаж собственного изготовления: https://pp.userapi.com/c841326/v841326573/61e43/9z15vWLSt8o.jpg
Шаги гулким эхом прокатываются по пустым коридорам. От запаха роз и лилий кругом идет голова. Руки влажные и непослушные. В висках – канонада. Не хватало еще в обморок грохнуться, как великосветской барышне на собственной свадьбе.
Стоп, это и есть его свадьба, не так ли? Вот только не барышня, хотя, кажется, подружка невесты – в наличии. Лучший дружище – Иман. Это символично, наверное.
– Дыши, Тарьей. Просто глубже дыши. Давай, ты отлично держишься, и руки почти не трясутся.
Она красивая до одури и пахнет так хорошо, заглядывает в лицо, и от улыбки на щеках такие милые ямочки. Ее хочется обнять и стиснуть так крепко, сказать столько всего… столько всего, что Тай ей задолжал за все то время, что была рядом, выслушивала, советовала и просто… любила. Как только может любить лучший друг – любить и беречь.
– Мне кажется, я не смогу из себя выжать ни слова. Там все наши родные, друзья. Там столько журналистов, Иман. Блять, я не думал, что в Осло вообще столько есть.
