Текст книги "Kardemomme (СИ)"
Автор книги: Мальвина_Л
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
– Не удивлюсь, если съехались со всей страны, из Европы, возможно, даже из Штатов.
– Ты шутишь?
– Отнюдь. Ваше обручение… а теперь и свадьба порядочно наделали шума.
– Будто мы сраные члены королевских семей.
– Именно, милый. Так что… дыши. Весь мир наблюдает.
*
Тарьей первый идет по проходу. Наверное, где-то там, в одной из десятков таких маленьких, душных комнат, Хенке в эту минуту меряет шагами крохотное пространство, привычно рычит на Сондре, а еще все время теребит бабочку на шее, будто та его душит.
Тарьей уже сто тысяч раз проклял тот день, когда согласился на пышную церемонию, хотя можно было спокойно свалить куда-то только вдвоем, надеть на безымянные пальцы друг друга по круглой полоске из желтого металла, а потом принимать поздравления постфактум – в сообщениях, по телефону, по почте. Конечно, Сив и Кристин им бы потом головы оторвали, но… черт… это же их жизнь. Их жизнь, их любовь, их семья.
– Постарайся хоть чуть-чуть улыбнуться, а то чувство, что я тебя не к алтарю веду, а на виселицу. Матерь честная… вы все же сделаете это… мальчики…
Кажется, на последних словах голос подруги сорвется и дрогнет, промокнет торопливо глаза, стараясь не размазать косметику.
– Я спокоен… спокоен… спокоен.
– Ты так напряжен, что вот-вот сорвешься или взорвешься. Давай, Тай, дыши. Уверена, никому не нужен сегодня срыв. Ни в одном из возможных смыслов.
Да, он мог бы рвануть сейчас просто назад, найти Хенрика, схватить за руку и свалить на все четыре стороны. Сесть на самолет, на первый попавшийся рейс, оказаться… к примеру, в Париже, бродить по тихим аллеям до рассвета… держать его руку. Не отпускать ни на миг.
Впрочем, их бы нашли очень быстро. В любой точке планеты.
– Что, если я забуду слова?
– Глупости. Ты столько раз переписывал свою клятву, а потом столько раз повторял, вносил коррективы. Не показал ни одной живой душе, даже маме, но сам затвердил назубок.
– Разумеется, не мог ведь я допустить, чтобы кто-нибудь ему проболтался.
– Все пройдет идеально, поверь. Ты не налажаешь, он не передумает и не сбежит. Никто не упадет лицом в торт, никто не попытается сорвать церемонию, никто не закатит скандал. Разве что Ульрике расчувствуется, но это, возможно, даже прописано в сценарии…
Они доходят, наконец, до конца. У Тарьей в глазах рябит от свечей, от разноцветных нарядов разодетых в пух и прах дам. Глаз выхватывает из толпы весело подмигивающую Камиллу. Давид и Марлон вскидывают вверх большие пальцы. Румен кажется немножечко обалдевшим от обилия народа.
Кружится. Кружится голова. Влажные пальцы сминают несчастные листы, на которых чернила наверняка уже слились в сплошное грязное нечитабельное пятно. Нестрашно, ведь каждое слово – отпечаталось на подкорке. Каждое слово – идет точно от сердца. Каждое слово естественней, чем стук сердца.
– Здесь я тебя оставлю, в обморок не свались, – Иман обнимает быстро за плечи и уходит в сторону, где в первом ряду для нее оставили место.
Музыка меняется. Становится торжественней что ли, иль напряженней. Гул голосов. Тарьей не может разобрать ни слова, как будто он очутился в улье. Не может и не пытается. Держится из последних сил. Громко и душно, и столько цветов.
Пресвятой боже… это что, на самом деле не сон?
Хенрик появляется в дверях, огромных, до самого потолка, распахнутых широко. Замирает на пару секунд и смотрит прямо в глаза. Через все гребаное пространство, что их разделяет. Через головы всех этих сотен людей. И время заморожено, оно отключается, исчезает. Времени нет, никого, ничего. Только двое.
“Господи, я просто люблю тебя,” – думает Тай, и от восторга щиплет глаза. Это ведь Хенрик – прямо напротив. Хенрик, что очень скоро станет совсем-совсем его, полностью, без остатка.
Восхищенный выдох по зале, шаг вперед. Не спешит и глаз не отводит. Он так напряжен, что можно почувствовать, как воздух сгустился, звенит. И желваки на скулах, как тогда – перед поцелуем на kiss-камеру. Когда на них тоже смотрел целый мир, задержав дыхание в предвкушении. И, кажется, даже планета приостановила вращение.
С каждой секундой все ближе, и воздуха меньше. И, кажется, стены сдвигаются, нависают.
“Дыши, Тарьей, дыши.”
В целом мире нет никого и не надо.
Только Хенрик Холм, его чуть скованная улыбка, его руки, что то теребят манжеты, то сжимаются в кулаки, то пытаются стащить с указательного пальца кольцо – тот самый перстень, что стал символом их единения давно, еще в Бергене…
Тарьей понимает – он волнуется не один.
Тарьей понимает – не только он не может дышать.
Тарьей понимает – он идет к нему вот сейчас, он здесь для него. Это все – для н е г о .
Хенрик останавливается точно напротив и смотрит, смотрит в самую душу. Глаза в глаза, и Тарьей затягивает внутрь, глубоко, без возврата. Короткая, почти искусственная усмешка, обкусанные губы.
Не произносит ни слова, только пальцами – вскользь по запястью. Наверняка сразу чувствует взбесившийся пульс. Однозначно слышит, как тяжелеет дыхание. Видит, как скачком расширяется зрачок, полностью скрывая радужку. Мутную до невменяемости просто.
– Дамы и господа, мы собрались здесь сегодня…
“Дыши, Тарьей, дыши…”
Хенрик – он внутри и снаружи.
Хенрик – он та самая цель, тот пункт назначения и тот смысл, что держит. Что держит всегда на плаву, вопреки.
Хенрик – тот, кто понимает без слов, даже больше. Хенрик чувствует за десятки миль, если у Тарьей что-то болит или просто портится настроение.
Хенрик – тот, кто научил быть цельным, собой.
Хенрик – та самая половинка, которая, говорят, есть у каждого в этом мире.
Хенрик заканчивает фразу, если Тарьей начинает.
Хенрик говорит, когда Тарьей только успеет подумать.
Хенрик… Хенрик обещает, что так будет всегда.
“Я знаю, что просто жить не смогу без тебя, не хочу”.
“Знаешь, так страшно представить, что я мог просто тебя не найти…”
“В любом из миров я нашел бы дорогу к тебе, потому что ты – мой. А я – твой”.
“Я обещаю, что всегда буду дышать рядом с тобой. Для тебя”.
“Я обещаю…”
“И я…”
“Навсегда.”
“До конца нашей жизни и после”.
– Согласны ли вы?..
– Согласен.
– Согласен.
Овации и поздравления, выкрики “горько”, холодное колечко на пальце и обжигающие, такие нежные губы.
Кружится, кружится голова. Не от цветов и сотен радостных возгласов, лиц. Не от мерцания свечей, не от вспышек фотоаппаратов. Отнюдь.
Вот это номер, он ведь правда сегодня стал… мужем.
Вот ведь номер… оказывается, и правда бывает так, что… навечно.
========== Часть 63. ==========
Комментарий к Часть 63.
https://vk.com/doc4586352_458582384?hash=117e40b84bb6432723&dl=c7c846543aa8853930
– Он же нравился тебе. Ну… Шистад, – брякнет Магнус и тут же почти свалится с фургона от нехилого такого тычка в бок.
Махди потирает ушибленный о приятеля кулак и делает страшные глаза, буквально вращая зрачками. Юнас молча закатывает глаза, а Исак фыркает, откидывая голову на плечо своего парня. Поворачивает голову, на ощупь находит губы губами.
– Не слушай Магнуса, он идиот, – совсем не шепотом роняет Исак, не разрывая поцелуя.
– Нет, что я такого снова сказал? Это же было раньше, вот я просто решил уточнить…
– Более подходящего времени, бро, ты конечно, же не нашел.
Юнас сводит на переносице брови, и это на самом деле может казаться пугающим. Махди мрачно кивает, соглашаясь с каждым словом, и до Магнуса, слава богам, наконец-то доходит. Сначала он замирает, в ужасе приоткрыв рот, потом медленно моргает, выпучивая глаза.
Эвен честно старается не смеяться, ведь это именно его Магнус избрал кем-то вроде наставника или, как сказал бы Эскиль, персональным гуру. Исак не так деликатен. Он хохочет до колик, уткнувшись Эвену куда-то в шею.
– Бро-о-о-о… бля, я такой осел. Но ты же… не расстроился? Я имею ввиду, сейчас-то вы вместе, все круто. Вон квартиру даже общую сняли…
Кажется, он теряется, недоуменно хлопает глазами, переводя взгляд с одного друга на другого. Исак практически сползает по Эвену, и только руки парня удерживают его от падения на асфальт. Его тело трясется все сильнее, и до парней доносится не то хрюканье, не то повизгивание, больше смахивающее на истерику.
– Все в порядке, Магс, я не злюсь, – выдает Эвен с теплой улыбкой. И черт… откуда он взялся такой – понимающий и тактичный.
Поглаживает легонько Исака вдоль позвоночника, а потом зарывается носом в светлую, растрепанную макушку, вдыхает глубоко родной запах. Его Исак. Он пахнет сонным счастьем и домом, апельсином и чипсами, кофе. Он пахнет Исаком – тем самым, кого Эвен увидел на пороге кафетерия в свой первый день в школе Ниссен. Увидел и понял, что больше – никого, никогда.
– Ты не должен ревновать, потому что сейчас Исак на Шистада и не посмотрит. Все в прошлом, – довольно заключает Магнус и сразу шипит от нового тычка в ребра. – Эй, ты чего? Я же не… Все же нормально?
– У тебя язык, блять, как помело. Лучше просто молчи, – шипит Махди сквозь зубы, стараясь чтобы его не было слышно обнимающимся парням.
Исак начинает икать, сползая все ниже. Кажется, даже Эвен уже не в силах удерживать его вертикально.
– Исак? Бро? Ты в порядке? Эвен, что с ним?
Юнас кажется обеспокоенным, он все еще хмурится и даже наклоняется ближе, опуская ладонь на плечо лучшего друга.
– Он в порядке, подожди, просмеется, – Эвен прячет улыбку в любимой золотоволосой макушке, трогает снова губами, не прекращая гладить плечи и спину. Не затем, чтобы успокоить. Просто ему всегда мало – касаний, поцелуев… Исака.
– П-парни… вы… М-магнус, это какой-то пиздец, – он честно пытается успокоиться, отдышаться, но булькающий смех то и дело прорывается наружу и слезу текут по щекам. – Шистад? Крис?.. Т-ты серьезно?
– Нет, ну а что… все нормально. Я же помню… та история с дракой, и ты садился в машину к Шистаду и… смотрел на него так… – замолкнет, смешавшись и будто бы задумается даже.
– Бро, без обид, но твое чутье – где-то на уровне табуретки. Мы планировали отмудохать тех ублюдков, что напали на Юнаса, ты забыл? Черт, поражаюсь, как тебе удалось охмурить Вильде. Держу пари, она сама захотела…
– Вильде тут совсем ни при чем. И вообще… мне казалось, он тоже тогда смотрел на тебя. Просто он скоро возвращается из армии, я и вспомнил.
У Магнуса лицо как помидор, и уши пылают. Продолжает бормотать бессвязные объяснения, но его уже не слушают, возвращаясь к погрузке коробок в фургон.
Эвен развернет Исака к себе, скользнет губами по скуле, а потом прижмется лбом.
– Так, значит Шистад? Вот кто открыл моему мальчику глаза на себя…
Улыбка мягкая, и в глазах брызги лазурного смеха.
– Ты-то хоть хуйню не неси. Шистад… Хоть бы раз хоть бы где шевельнулось. Абсурд.
– Значит, это все же был я?
– Как однажды сказал тот же Магнус, до встречи с тобой я с девчонками тискался каждую вечеринку. А потом увидел тебя… знаешь, есть в тебе что-то такое… тебя невозможно перестать хотеть целовать. Ни в ком такого не встречал. И не встречу…
========== Часть 64. ==========
Эвен крутит телефон в длинных пальцах, перебрасывает из ладони в ладонь. Он нервничает просто пиздец как, и это невооруженным глазом заметно. Даже с такого вот расстояния. Даже человеку, который Найшейма не особо и знает.
Юнас не спешит подходит, наблюдает за ним из укрытия, сводит к переносице брови. Да, он сам послал смс с просьбой о встрече с глазу на глаз и нелепой припиской в конце: “Исаку только ни слова”.
И не то, чтобы он хотел проворачивать что-то за спиной лучшего друга, но тот ни за что не одобрит, а Юнас не может и дальше… жить в этом страхе. Юнас так хорошо помнит черные круги под глазами Исака. Юнас помнит трясущиеся руки и бегающий взгляд. Юнас помнит, как жизнь из Исака уходила по капле. Всего лишь от того, что Эвена не было рядом. От того, что Исак его потерял.
Юнас помнит, а хотел никогда бы не видеть.
– Исак скоро закончит, ты задержался, – Эвен недружелюбный, колючий. От взгляда на него хочется ежиться или надвинуть бейсболку пониже.
Юнас вздыхает, он ведь не думал, что будет легко, верно? Опускается рядом, на миг сжимая плечо под джинсовкой. Уберет руку, не дождавшись, пока ее неприязненно сбросят.
“Не надо, Эвен. Я не враг. Ты увидишь”.
Сложности в том, что слова придется подбирать осторожно, дозировать фразы. Сложность в том, что одним необдуманным можно сломать все вокруг – многолетнюю дружбу, новые отношения, жизни… жизни тоже могут рассыпаться прахом.
– У них дополнительное занятие. У нас есть время. Эвен, расслабься… я… нам надо поговорить, и серьезно. Черт, я лезу не в свое дело, наверное, но Исак – мой лучший друг. Я волнуюсь. Не злись. Это всего разговор.
– Ты волнуешься, я понимаю. И переломаешь мне ноги, если я… обижу его, – Эвен делает паузу, запинаясь, и оба понимают, что в воздухе повисает непроизнесенное “снова”, “снова оставлю”.
То, о чем ни один из них предпочел бы не вспоминать. Дни, когда Исак угасал на глазах, почти что просвечивать начал. Дни, когда совсем не мог спать и думал искать спасение в таблетках. Дни, когда думал, что сходит с ума, когда в груди рвалось и горело, когда даже моргать было физически больно, а при каждом вдохе и выдохе меж ребер будто вонзали нож. Снова и снова. Юнас не чувствовал – Юнас мог все это читать по лицу. Осунувшемуся, бледно-серому, точно пеплом присыпанному.
– Мы не вспоминали об этом, но Исак… он все знает. Тогда я думал, ему будет лучше вдали от меня. Психически-нестабильного… после истории с его мамой.
– Это чуть вас в итоге не доконало обоих.
Потому что Эвен не сумел быть вдали, потому что Исак простил бы и больше. Потому что восторгом накрыло, точно волной, сметая к хренам всю оборону, ломая, круша выстроенные в сознании барьеры. Провоцируя приступ.
– Я люблю его, и все теперь под контролем. Слушай, я не пропускаю прием лекарств или посещение врача, если ты об этом. Я все еще биполярен. Иногда я буду, возможно, творить какую-нибудь хуйню вроде покупки кресла-качалки и трубки в духе Шерлока Холмса, решу научиться играть на скрипке. Но я… я больше его не оставлю. Я же дышать без него не могу. Черт, звучит так сопливо.
Найшейм смеется сухо и ломко, трет шею и все чаще бросает торопливые взгляды на двери, из которых вскоре появится его парень. Юнас знает, что тотчас же это лицо преобразится, точно засветится изнутри, и Исак засияет в ответ. И, блять, это было бы до тошнотворного приторно и ванильно, если бы творилось с кем-то другим. Если бы это не служило неким маяком или знаком – хорошо. У Исака все хорошо. Только вот что, если…
– Я о другом беспокоюсь. Не что ты решишь вернуться к той девушке – Соне, или найдешь кого-то еще. Я же вижу, вы как сиамские близнецы. И это довольно отстойно, что мой лучший друг оказался таким до жути слащавым… расслабься, я пытаюсь шутить… Я не считаю тебя сумасшедшим, но эпизоды бывают…
Замнется, не зная, как закончить, как донести до Эвена свой главный страх. Тот, что приходил не раз даже в кошмарах, после которых Юнас, как полный дебил, звонил Исаку в три часа ночи, выслушивая хриплые со сна отповеди и советы “завязывать уже, нахуй, мешать траву с алкоголем”.
Сны в которых Эвен не просто бросает Исака – бросает весь этот мир. Сны, в которых он выбирает то нож, то таблетки. Выбирает не-быть, не-существовать, не-дышать. Сны, в которых ломает Исака сильней, чем предательство или измена. Уходит, но забирает его, Юнаса лучшего друга, с собой навсегда. Оставляя на земле оболочку со стеклянным, остановившимся взором.
– Ты имеешь ввиду суицид? Что, если мне захочется свести счеты с жизнью? Я правильно понял?
Странно, Эвен вдруг словно бы становится мягче. Уже не напоминает ощетинившегося дикобраза. И даже слабая улыбка трогает краешки напряженного рта.
– Ну, если говорить так вот прямо, – Юнасу страшно неловко, и он не знает, куда деть руки и глаза. Но Исак… все ради Исака.
– Ты, наверное, не понимаешь, как он на меня действует. Погоди, это не упрек, – добавит быстро, увидев, что Васкес пытается возразить. – Ты ведь никогда не страдал биполяркой. Во время маниакальной стадии ты хочешь обнять целый мир, ты можешь горы свернуть, допрыгнуть до неба, нырнуть в Марианскую впадину и достать с ее дна что-то… не знаю, сокровище. Но потом отпускает, и приходит депрессия. Это когда сил нет ни на что, ты можешь только лежать, и раздражает даже свет за задернутыми шторами. Знаешь, прежде в этой стадии мне казалось, что однажды… что однажды все закончится именно так… так, чего ты боишься. Я не мог выносить никого – даже безмолвного чужого присутствия рядом, а уж если этот кто-то начинал говорить…
– С Исаком все изменилось?
Юнас не знает, откуда он понял, но то, как проясняется взгляд мальчишки напротив, как светлеет мгновенно лицо. Юнас чувствует: так и есть.
– Он вытаскивает меня секунда за секундой, просто держа мою руку. Он говорит со мной – тихо, обо всем на свете. Рассказывает о детстве или о падающих листьях за окном, об отливе, который видел на море. Говорит, как любит меня, все время, понимаешь? Постоянно. Как о чем-то настолько же естественном, как дыхание, сон или солнце на коже. Эти приступы случаются реже и реже. Конечно, биполярка никуда не уйдет. Просто знай, рядом с ним у меня и мысли схожей никогда не возникло, ни мысли, ни тени ее. Не волнуйся.
Это что-то настолько сокровенное и дорогое, что у Юнаса щиплет в глазах. Он бормочет ворчливо о чертовых сантиментах, но сам чувствует, как… отпускает. Как пружина, что сжималась и сжималась в груди беспричинной тревогой, больше не давит, не грозит рвануть, все круша и сметая…
– Спасибо, что открылся мне, бро. Не стоило так… это бестактно и не мое дело, но я должен был…
– Все в порядке, Юнас, я понимаю. И даже не злюсь.
Телефон в длинных пальцах забавно подпрыгнет, и лицо парня расползется в улыбке, когда он прочтет сообщение.
– Исак нас увидел в окне. Думаю, от вопросов не отвертеться. Хорошо, что я такой предусмотрительный и захватил с собой пива. Можем пойти в парк, по дороге все вместе съедим по кебабу.
– В смысле… ты ему не расскажешь?
– О том, что его друг тревожится о его счастье? Думаю, Исак и так это знает.
Подмигнет так весело и свободно. И тут же рассмеется, когда чьи-то ладони опустятся на глаза, а в шею ткнутся горячие губы.
– Уже соскучился без меня?
– Просто как ненормальный…
========== Часть 65. ==========
Комментарий к Часть 65.
https://vk.com/doc4586352_458976253?hash=0d64cd4a08643a906f&dl=73741f90b97c002362
– Он считал, что меня недостоин, представляешь?.. Вильде, что ты копаешься? Что, если Эвен решит, что я забыл… или что никто не придет, чтоб поздравить.
Исак обвешан пакетами и какими-то свертками, так что не видно даже лица. Сана пытается поддерживать его осторожно под локоть, чтоб не навернулся и не расквасил свой нос. Вряд ли именинник обрадуется таким изменениям во внешнем виде своего парня. Все же это не пирсинг и не тату, которое этот придурок выбил у себя на запястье. И умудрился обозвать это сюрпризом.
– Это всего лишь буква, Сана. Первая буква его имени. Это красиво и романтично, и я не понимаю, какое дело тебе? Даже если бы Коран запрещал наносить знаки на тело…
Она отключается где-то на второй фразе. Серьезно, когда этот мальчишка с пеной у рта начинает доказывать силу этой любви. Для чего он делает это? Как будто остался хотя бы один человек в их окружении, в школе Ниссен, в их квартале, да во всем гребаном Осло, кто не верил бы – у них это серьезно и навсегда.
– Вы уверены, что назвали в доставке правильный адрес? Еды всем хватит? А пива? Придут еще Микаель и другие… не представляю, как мы там все разместимся, но… Господи…
– Если он сейчас скажет про кетчуп или горчицу, клянусь, я закричу, – шепчет Эва на ухо Нуре и закатывает глаза, когда Исак опять лезет в телефон, свериться со списком.
– Он тебя любит, колючка. Не представляю, что он вообще в тебе мог найти, когда ты пах не совсем хорошо и огрызался на всех без разбора. Но, должен признать, Эвен влияет на тебя благотворно. Знаешь, иногда мне кажется, что вы используете смягчитель для белья и покупаете то лавандовое мыло… Нура! Перестань меня бить! – Эскиль закатывает глаза возмущенно и отходит подальше, подхватывая под руку о чем-то задумавшуюся Линн.
– Перестань говорить гадости об Исаке, – просит в полголоса та, но Эскиль, конечно же, пропускает мимо ушей, пускаясь в пространные обсужедния на тему “гуру знает, как лучше”.
– Где бы вы были сейчас, если бы не мои советы, Исак?
– Не знаю… В шале где-нибудь в швейцарских Альпах? Таков был план, пока ты не вынес всем мозг о моем эгоизме.
– Ты хочешь спрятать его от друзей. Это не очень нормально. Ты – маленький, жадный мальчишка.
– А ты слишком часто пялишься на зад моего бойфренда к тому же.
– И что? За посмотреть с тебя не убудет. Говорю же, ты жадный…
– Эскиль!
– Ладно… ладно, принцесса, молчу. Потому что ты просишь.
*
Шумная компания парней вываливается из-за угла и Исак, кажется, выдыхает с облегчением, когда видит Юнаса, Магнуса, Махди. Элиас трещит о чем-то без умолку, а Микаэль как с обложки журнала сошел. И не то, чтобы это нервировало или раздражало… Нет-нет, Исак… Исак не будет врать, что не ревнует. Это не недоверие конечно же… Быть может, просто инстинкт.
– Хэй, бро! Я помогу. Ну как, у нас грандиозные планы? – Магнус отбирает половину пакетов, ловко распихивает свертки по рукам и карманам парней, толкает в бок кулаком и подмигивает. – Не волнуйся. Уверен, это будет лучший день рождения в его жизни.
И не то, чтобы Магнус проницательностью отличался… это до чертиков странно, короче.
– С чего ты решил?
– Ну, это же день рожденья с тобой. И может быть, я не особенно умный, но, думаешь, зря я его лучший друг? – проигнорирует возмущенный вопль сразу из нескольких глоток. – К тому же я помню, как мы готовили день рождения для тебя. Думал, он нас со свету сживет… Эвен притом совсем не зануда.
– Ой, ладно.
На самом деле, они почти на месте, и до возвращения Эвена из кофейни – чуть больше четверти часа. Они успеют развесить украшения и расставить закуски, успеют спрятаться и погасить верхний свет, затаиться, как мыши. С тем, чтобы выскочить имениннику навстречу, пугая воплями и сжимая в объятиях.
– Ты все же устроил мне вечеринку.
– Я знаю, ты ее так хотел. С днем рождения, Эви.
И лучики света в его глазах покажут, что он на самом деле счастлив. Покажут, что сюрприз удался.
*
– Исак… а это вот что, у тебя на запястье. Не дергайся ты, дай посмотрю.
– Это?.. Родинка? М? Или… я замарался…
– Ты выбил на руке первую букву моего имени и теперь стесняешься этого? Блять… ты такой милый, Исак.
– Я не стесняюсь! Ладно… чет… может быть… только чуть-чуть?
*
– Я так люблю тебя, детка.
– Я тоже. Больше, чем ты можешь представить.
Потому что ты – мой сбывшийся сон. Потому что раньше и не мечтал. Потому что не знал, что смогу быть настолько счастливым.
*
– С днем рождения. Знаешь, а ведь главный подарок еще впереди.
– Даже не сомневался. Подождем, пока часы покажут 21:21?
– Хэй, это же твой день рождения.
– А потому – я решаю.
========== Часть 66 (актеры) ==========
Комментарий к Часть 66 (актеры)
написалось вот как-то так. знаю, что странно. надеюсь, вы улыбнетесь)
– Ладно, ребята, вы нас поймали. Может, обойдемся совместным фото и разойдемся? Не пройдет? Хм… понимаю, вы хотите ответов… на самом деле, это ведь наша жизнь – моя и Тарьей. Немного нечестно пытаться вторгаться в нее так бесцеремонно, не находите?
– Хенке…
– Ладно, малыш Ти сегодня в добром расположении духа и даже не намерен шипеть, как рассерженный еж. Детка-а-а, куда ты подевал все колючки, сознайся? Окей, что вы хотите знать? Мы гуляем. Сегодня у Эвена день рождения, вы не забыли? Да… конечно же, мы отмечаем. Почему только вдвоем? А самим догадаться? Для людей, которые играли в сериале т_а_к_у_ю любовь… Думаете, кто-нибудь нужен был бы рядом, если бы мы были в параллельной, допустим, вселенной?.. И там все было бы точно так же… ну, может быть, только твоя куртка была бы желтой, а вот ты была бы не из Берлина, а из Парижа… и нас, возможно, и вправду бы звали Эвен и Исак. Их любовь, знаешь, она была б настоящей всегда и везде. Стоп, почему я сказал, что “была”? Она же есть и будет.
– Вы сделали фото? Ребята, нам правда надо идти. Простите Хенрика, его иногда малость заносит. Где нужно еще подписать? Это фото, футболку?.. Ага, так удобней, спасибо. Хенке, пойдем. Рад был познакомиться, счастливой дороги!
*
– Слушай, ты что такое устроил? Желтая куртка? Параллельный мир?Ты бы еще меня за руку взял или засосал прилюдно, чтобы все разом грохнулись в обморок, но успели запостить это все в Instagram.
– О, а вот и колючки. Я уж было подумал, ты сегодня оставил их дома. Детка, не злись. Они же видели, что я дурачусь. К тому же, однозначно решат: это все слишком хорошо, чтобы быть правдой. Ну, и мозгами раскинь… стал бы я так откровенно палиться?
– Хм… но ты стал.
– А потому они никогда не поверят. Слушай, у Эвена день рождения вообще-то… я жду мой подарок. Подарки… Массаж, ту песню только для меня под гитару. Обещай, что не наденешь белья и даже не замотаешься полотенцем. И я хочу ту волшебную штуку, которую Исак выделывал в ду́ше, а у Эвена потом все уроки стояло. Бедный парень, он был обречен провалить тот английский…
– При чем тут Эвен и ты? И вообще… я встречаюсь с сексуальным маньяком.
– Скажи, что тебе не нравится это? И хватит заговаривать зубы. Ты тысячу раз говорил, что твой Эвен – не кто иной, как я. Мужчина твоей мечты. Помнишь? Мой Иса-а-а-ак…
– Не пойму, за каким я до сих пор терплю это?
– Жить без меня же не можешь.
– Эвена я любил больше. Эй, руки держи при себе. Если встретим кого-то еще из фанатов, и они нас узнают, это будет полный пиздец. Обещай, что рта не откроешь? Впрочем, о чем это я… ты ведь не умеешь.
– Обещаю! Если душ и массаж…
– Шантажист.
– Хэй, у меня день рожденья вообще-то…
========== Часть 67. ==========
Комментарий к Часть 67.
мне очень захотелось вспомнить эту сцену. до сих пор – самую-самую-самую любимую из всего Skam. С праздником вас, дорогие.
https://vk.com/video-98971746_456239562?list=5b0de17a3bf7b4b780
“Не буду, я не буду этого делать”, – шипит себе под нос Исак, пока пальцы пытаются справиться с замком на дверях, дергают за цепочку.
“Я просто… не могу держать его на пороге, ведь правда?”, – так себе оправдание, учитывая, что колени у_ж_е дрожат, как у девчонки. Колени, и руки, и… блять, просто страшно.
Это охуеть как страшно, вы понимаете? Открывать человеку, который разбил твое сердце, расхерачил вдребезги, сжег своими руками и развеял пепел над самой оживленной улицей Осло. А еще не сказал – почему.
Что ты делаешь, Исак Вальтерсен?
“Я не могу, не могу, не могу… не могу оставаться от него вдалеке. И пусть все повторится опять, пусть растопчет, унизит, уйдет. Но я… я буду нужен. На пару минут или часов, на день, неделю, год или вечность. Я приму его любое решение”, – дверь нараспашку, и все. Просто все.
Тихо так, что он слышит, как в ванной капает из крана вода – Эскиль снова не завернул вентиль до упора, а сопрет, как обычно, все на него. И перерасход горячей воды, и счета, и не вовремя выплаченную аренду…
Думай, думай, Исак. О чем угодно, но не про того, кто прямо сейчас – точно напротив. У него припухшие губы и зрачки такие, что глаза кажутся черными. Он держит ими, и дернуться не дает, не отпустит. Он держит, он приворожил, зачаровал. Это гипноз.
Не можешь же ты быть таким слабым, Исак? Таким жалким, зависящим от одного только взмаха ресниц. Он смотрит, он смотрит, он смотрит. Нечитаемо, прямо.
Исак видит и джинсовку, явно наброшенную впопыхах, и незавязанные кроссовки. Исак чувствует, как сбито дыхание, видит, как щеки раскраснелись от быстрого бега. Будто боялся не успеть, опоздать, проебать что-то самое важное в жизни.
“Ты спешил. Ты правда спешил ко мне, Эвен?”.
У него на языке так много вопросов, про Соню и каждый из подброшенных в шкафчик ли, в куртку ль рисунков. Про капельку в горле, про костюм Бога и купанье в бассейне. Про все выходные в кровати и то нелепое: “Они бы полюбили тебя”.
И все-таки, нет, он не хотел бы затевать с ним разборки. Ни сейчас… никогда.
Он хотел бы шагнуть вперед и обхватить за затылок, скользнув пальцами вдоль кромки роста волос, запустить руку в эти светлые пряди, что пахнут пшеницей и воском. Он снова хотел бы его чуть шершавые губы, что раскрывались б навстречу, стонали, что на вкус отдавали бы манго, специями, немного красным вином. Что встречались бы с его губами идеально, точно кто-то и где-то когда вылепил две пары и пустил по миру – пока не отыщут друг друга.
“Я здесь, слышишь? Здесь. Я нашел…”
– Привет, – что-то… ведь надо хоть что-то сказать, иначе они останутся тут до скончания времен. Иначе оба состарятся прежде, чем один шагнет навстречу другому.
– Привет, – Эвен осипший, как будто долго-долго кричал под хлещущим ливнем, запрокидывал голову, глотая ледяные капли дождя, что этим вечером лил и лил с промозглого неба, затянутого тучами, как старым, изодранным одеялом.
У него искусаны губы, и он продолжает прикусывать нижнюю, пытается улыбнуться, но получается плохо. Получается… ни черта. Наверное, тщится что-то сказать, набирает для храбрости воздух, а потом опускает глаза, в сторону смотрит – будто вешалка со старой курткой Нуры сейчас – самое занимательное, что можно…
А, к черту.
Какой-то крошечный шаг, даже из квартиры не выйти. Какой-то крошечный шаг, и вот “он – мой, для меня”.
Эвен, боже.
Отвечает отчаянно, голодно. Как будто того и ждал, и боялся. Будто медленно умирал без возможности делать это. Так его целовать. Только его – только Исака, не кого-то другого. Потому что тосковал, как дурной, потому что у него и сейчас в лице безысходность, потому что жмурится, как перед прыжком с парашютом. Тем самым, что не раскроется ни за что, и поймешь это только в полете. Когда не сдать назад, не изменить, не отмотать. Когда идет обратный отсчет перед смертью.
Три… два… один… это все.
Это все не по правде, ведь Соня.
– Пожалуйста… пожалуйста… Исак… – он бормочет неслышно, он впивается в губы. Кажется, еще миг, и сожрет. Он, или его, или оба.
Куртку роняют где-то в прихожей, кажется, вместе с вешалкой, но неважно. Мягкий трикотаж под пальцами – кофта. Почему на Эвене так много надето? Добраться, стянуть слой за слоем. Так много… А он рвет пуговицы на рубашке Исака, и ворот футболки трещит, когда тянет через голову вместе с кепкой.
“Я не должен, ты снова уйдешь, будешь с ней. Я не хочу так… я не могу… не могу отказаться. Блять, я без тебя у_ж_е не могу”.
Последняя деталь, и вот – кожа к коже. И губы – вычерчивают линии на ключицах, груди. Мурашки… разряд… и пальцы поджимаются… боже. Живот напрягается от касаний… и ниже, и Эвен уже на коленях.
