Текст книги "Kardemomme (СИ)"
Автор книги: Мальвина_Л
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)
“Я же думал, что потерял тебя, понимаешь? Решил, это конец”
Эвен вздыхает чуть громче и чуть поворачивается, устраиваясь удобнее щекой на подушке. Исак поправляет сползшее с его плеча одеяло, поглаживает аккуратно.
“Ты здесь. Ты здесь, ты со мной”
У него события вчерашнего вечера перемешались в голове, будто скиданные как попало в коробку пазлы, и в памяти остался лишь неподвижный, неверящий взгляд Эвена и его холодная кожа под пальцами, его сухие шершавые губы и сердце, колотящееся под несколькими слоями одежды. Колотящееся так громко, что уши почти заложило. А еще страх, что отпустил моментально – в тот самый миг, как Эвен шагнул из дверей темной школы на крыльцо и замер, даже не моргая. Страх, что держал так крепко, ядом просочился под кожу, этот страх разжал костлявые ледяные пальцы и шагнул назад. Не канул пока в небытие, но больше не держал за горло так крепко, что каждый вдох драл горло изнутри колючей проволокой.
Теперь все прошло. Все прошло, когда обнял ладонями бледное измученное лицо и шепнул прямо в губы: “Ты не один”. Когда длинные ресницы дрогнули, опускаясь, когда Эвен задержал дыхание, будто прислушиваясь к чему-то внутри.
Словно пытаясь отличить реальность ото сна. А Исак уже тогда понял – просто не отпустит больше никуда. Никогда.
“Я устал терять тебя, я устал плакать, я устал думать, что это конец”
“Я люблю тебя”, – написал ему Эвен, зачем-то прощаясь. Как будто не понял, что Исак больше не сможет отдельно, как будто решил, что это и правда конец, как будто… Как будто не смог простить сам себя.
Еще раз пальцами – по теплой щеке. Осторожно, чтобы не разбудить.
“Я не отпущу тебя, понимаешь? Не позволю. Ты здесь и ты мой”
“И ты никогда не будешь обузой, что бы ты ни успел себе там придумать”.
Ритм дыхания меняется, и Исак понимает, что его парень проснулся – за секунду до того, как Эвен открывает глаза.
– Привет, – отворачивается, будто нестерпимо больно и стыдно. Будто не может заставить себя посмотреть.
Не надо, Эвен. Не надо. Теперь все будет иначе. Теперь я не дам тебе просто уйти.
– Привет. Голоден?
Плечи чуть расслабляются, когда Исак тянется, чтобы тронуть губами висок. Или это непроизнесенное: “Я буду рядом. Я буду рядом, что бы ты уже себе ни накрутил”.
Потому что это и есть то, что называют любовью. Потому что это и есть то, что чувствует Исак.
“Я люблю тебя, но не скажу об этом. Не сейчас, когда ты с такой легкостью примешь это за жалость. Я подожду, когда депрессия отпустит. Я скажу, когда ты будешь готов. Потому что меньше всего я хочу, чтобы ты думал, будто я жалею тебя”.
Он переплетает их пальцы, утыкается носом в ямку на шее.
Наверное, где-то в другой Вселенной есть такие же Эвен и Исак, которые лежат точно так же, понимая, что сдохнут вдали друг от друга. Скорее всего, один из них не спал целую ночь, любуясь на другого. А второй измучен так сильно, что под глазами залегли глубокие черные тени и кожа кажется не просто бледной, – истончившейся, прозрачной. Они лежат так, не имея ни сил, ни желания отодвинуться друг от друга.
Вот только шторы на окне желтые. Или наволочки на подушках – зеленые.
========== Часть 10. ==========
– Почему ты все время носишь мою одежду? – Исак не ворчит, ему на самом деле интересно.
Забирается на кровать, поджимая под себя ноги, тычется носом в шею, легонько дует на родинки на бледной до прозрачности коже. Эвен хмыкает и как-то смущенно дергает плечом.
– Люблю пахнуть тобой.
Он такой уютный, домашний в этой мягкой толстовке с капюшоном на волосах, что топорщатся в разные стороны, и хочется теребить их, пропускать сквозь пальцы снова и снова.
Исак немного краснеет, почти незаметно. Эвен и не заметил бы, если бы не смотрел так пристально, не разглядывал, не любовался… Если бы это был кто-то другой.
– Эй, ты чего?
И легонько-легонько пальцами – по лицу. Не щекотно. Томно и нежно. Так, что мурашки бросаются врассыпную вниз от затылка на шею, плечи, руки и спину. Так, что дыхание сбивается за долю секунды, а глаза заволакивает будто туманом.
– Смущаешься?
– Знаешь, Эскиль все время твердил, что я воняю… – Эвен отчетливо фыркает, а Исак сквозь землю готов провалиться. – Блин, это совсем не смешно.
Обхватить за плечи, уткнуться носом в ямку между плечом и шеей. Нюхать, вдыхать, насыщая легкие его ароматом, пропитываясь, погружаясь, падая с головой.
Пьян тобою. Пьян, пьян, пьян.
– Я не над тобой смеюсь, глупый. Глупый мальчик. Мой глупый мальчик. Мой мальчик. Мой.
Пшеничные пряди щекочут лоб, когда Эвен чуть поворачивает голову и смотрит. Просто смотрит. Он смотрит, и глаза его словно светятся изнутри. Яркие, мерцающие лазуриты.
– Ты правда пошел в эту группу Вильде просто, чтобы увидеть меня?
Исак спрашивал уже сотню и еще пару десятков раз, но каждый раз поражается, как впервые, когда слышит ответ, когда считывает снисходительную усмешку с этого красивого лица: “Почему тебя это так поражает?”.
Но сейчас Эвен внезапно стирает улыбку с лица (как будто солнце загородили тучи, и начал накрапывать мелкий, холодный дождь) и медленно качает головой:
– Нет, Исак. На самом деле я шел туда не за этим, – сердце не успевает остановиться, не успевает даже свалиться с обрыва в какую-нибудь подходящую пропасть, и даже страх не успевает смешаться с кровью в венах. Эвен просто наклоняется ближе и выдыхает в самые губы, шепчет в поцелуй: – Я пришел туда, чтобы забрать тебя себе. Навсегда.
========== Часть 11. ==========
– Ты улыбаешься.
Исак крутит в пальцах сигарету, затягивается и медленно выпускает сизое облачко дыма, неотрывно глядя в окно. Там голые кусты будто усыпаны перьями из подушки, а еще так холодно, что даже здесь, за окном, хочется закутаться в одеяло или прижаться к теплому боку вон того обормота в толстовке. Идиота, что смотрит, почти не моргая, растягивая уголки губ в самой сексуальной в Осло (что там Осло, во всей Норвегии, в мире) улыбке.
– Ты улыбаешься, Эвен.
– Ты мой. И красивый.
Потягивается, прогибаясь в спине, обнажая бледную полоску кожи над поясом джинсов, и Исак тянется неосознанно, чтобы скользнуть кончиками пальцев, чтобы увидеть, как напрягается пресс и задерживается дыхание, как расширяются зрачки, чтобы снова и снова, в который уж раз прочесть в каждом жесте и взгляде: “Твой, черт возьми, только твой”.
– Эвен Бэк Найшейм, хватит заговаривать мне зубы.
– Ты злишься… мужчина моей мечты, – чуть наклоняет голову, и пара пшеничных прядок падает на лоб и на глаза, что смотрят, чуть щурясь – любуется, забавляется, смеется…
– А ты накурился с Магнусом и теперь паясничаешь! Я отошел всего на пару минут, Эвен. Ты как ребенок, – блять, Исак чувствует себя какой-то мамашей-наседкой, но это же…
Это же Эвен, что округляет изумленно глаза и выдает на полном серьезе:
– Разве дети курят травку? Не знал… Хэй, расслабься, мы были на вечеринке.
У Эвена в глазах столько, мать его, веселья и теплого счастья, что даже злости не остается, потому что…
“Люблю видеть твою улыбку, малыш”
Исаку хочется смеяться и материться одновременно. Возможно, это все то пиво, что они с Юнасом пили на кухне, вспоминая про Эву и все, что случилось тогда так нелепо. Или это до конца не растворившийся звон музыки в ушах – они с Эвеном пытались незаметно смыться с вечеринки, когда какой-то умник включил Габриэллу, и он, конечно же, принялся отплясывать прямо в одном башмаке, подпевая во все горло.
Хотя… не то и не это, ведь правда? Потому что это все Эвен. Его, Исака, неустойчивый, неуравновешенный биполярный парень, с которым каждый день – как на пороховой бочке. Сидишь и боишься – а если рванет? Боишься и понимаешь, что страх этот – ничто в сравнении с ужасом, который захлестнул тогда, в церкви. Ужас, что душил, сжимая и сжимая горло, пока не смог больше вдохнуть, пока почти захрипел от одной только мысли, всего на мгновение – что, если это все? Что, если уже никогда…
– Знаешь, это чертовски пугает, когда ты вот так внезапно проваливаешься в свои мысли. Из нас двоих биполярка у меня вообще-то…
Теплые пальцы смыкаются на тонком запястье. Поглаживают пульсирующую жилку.
– Все хорошо?
– Я идиот. Но я люблю тебя.
Затягивается еще раз, опуская голову на колени своего парня. Тот стаскивает с него кепку, зарываясь пальцами в мягкие непослушные волосы. Исак долго-долго молчит, глядя, как за окном на землю медленно опускаются огромные снежные хлопья – изящные, ажурные и какие-то будто воздушные.
– Ты грустишь?
Исак ерзает, устраиваясь поудобнее, а потом просто переворачивается на спину и смотрит на Эвена снизу вверх. Смотрит и насмотреться не может.
– Помнишь, ты спросил как-то, можешь ли остаться здесь навсегда?
– Конечно.
– Ты можешь?
Эвен наклоняется, целуя неожиданно нежно, почти воздушно, почти как те самые снежинки на улице, которые, наверное, так вкусно слизывать языком…
– Глупый. Я уже остался. Ты разве не понял?
И углубляет поцелуй.
Снег усиливается. А веточка омелы, закрепленная над подоконником насмешником-Эскилем, легонько покачивается от сквозняка из приоткрытой створки.
Исак улыбается в поцелуй.
Правда, скоро ведь Рождество.
========== Часть 12. ==========
– Мужчина моей мечты, – нараспев зовет Исак и греется в вспышках удовольствия, загорающихся в темных, глубоких глазах его парня.
Зрачки расширенны, будто оба обдолбались травкой или экстази, кончики пальцев покалывает, и воздуха в комнате все меньше. Как будто от того, что бушующий внутри пожар жрет кислород с каждым взмахом ресниц, с каждым движением зацелованных губ.
– Не боишься дразниться? Дверь по-прежнему не заперта.
Они в квартире Исака, Эскиля, Нуры и Линн, но в комнатах полно народа. Они и на кухне-то едва-едва остались вдвоем, и в любое мгновение сюда может ворваться неугомонный Магнус с кучей комплексов и вопросов о технике завоевания внимания девушек. Или Сана решит принести еще немного травы…
– Ничего не боюсь, пока ты со мной. И пока ты носишь одежду, – в ответ кончиком носа по скуле, и вот Исака уже ведет и тащит (хлеще любой наркоты), и мысли путаются как слипшиеся спагетти, и стены почему-то шатаются…
Прихватить нижнюю губу зубами, чуть оттянуть, захлебнуться выдохом-всхлипом, выгнуться навстречу пробравшимся под рубашку ладоням.
Хочу тебя. Люблю тебя. Боже.
– Обещаю, что буду носить одежду, – Эвен почти задыхается, вздрагивая от каждого касания. – только не обещаю, что она останется на мне прямо сейчас. И на тебе.
Отодвинуться, чтобы глотнуть душного воздуха. Провести рукой по гладкой щеке, привычно пересчитать кончиком пальца десятки родинок на скулах и шее, скользнуть в ямку под горлом, вырывая из груди почти болезненный стон.
– Исак, детка, я не шучу.
Дышит поверхностно, часто. И глаза сумасшедшие и шальные. И кажется, что вот-вот начнет заливать про голую свадьбу и мини-бургеры с икрой на закуску. Но Эвен всего лишь опускает ресницы и пару раз глубоко выдыхает.
– Представляешь, насколько сводишь с ума?
Исак представляет. Ему тесно в брюках, а рубашка внезапно натирает зацелованную шею, а еще соски, на которых так хочется почувствовать его губы.
Во рту пересыхает, и он гулко глотает, чувствуя, как руки бойфренда подхватывают под ягодицы, подсаживая на стол. Нетерпеливо раздвигает коленом ноги, пристраиваясь ближе, вжимается бедрами, потираясь бесстыдно.
– Нет-нет-нет, мальчики. Умоляю! Не на этом столе. Нура в клочья порвет. И меня заодно, что не уследил, – ворвавшийся Эскиль причитает так забавно, всплескивая руками, что Исак фыркает чуть ли не в рот Эвену, немножко отодвигается неохотно, с удовольствием разглядывая покрасневшие скулы и заалевшие кончики ушей.
– Что если мы… – уже заговорщически улыбается, представляя, как запрется с ним в спальне. Или в ванной, в конце то концов.
– Не получится, – Эскиль театрально вздыхает, выуживая из холодильника новую бутылку пива, – в ванной задвижку сломали, а в твоей, то есть, конечно, уже вашей, кровати, думаю сейчас будет… кхм.. чуть-чуть тесновато.
Исак закатывает глаза, откидывает голову на плечо Эвена, что трогает губами висок, поглаживает плечи, выводит какие-то узоры на груди.
– Если это Эва и Крис…
– Магнус и Вильде вообще-то… Ну, я пошел. Линн была нужна моя помощь, – и исчезает за дверью, махнув на прощанье растопыренной ладонью и вильнув обтянутой блестящими штанами задницей.
– Магнус и Вильде? Надо же…
– Кажется, чьи-то советы пошли на пользу.
– Знаешь, что я думаю? Комната Линн сейчас совершенно свободна.
И этот жест бровями, перед которым Исак абсолютно точно никогда не мог устоять. С первой их встречи.
========== Часть 13 (актеры) ==========
Комментарий к Часть 13 (актеры)
Хенрик/Тарьей
– Мандаринку?
Хенрик такой красивый, что у Тарьей перехватывает дыхание, и в горле першит. В этой шапочке, капюшоне, а еще в гладких черных перчатках, что натянул на свои длинные пальцы, которыми умеет такое…
Тарьей, прием, Земля вызывает. Эвен умеет – не Хенрик. Хенрик – не Эвен, да и ты – не Исак.
Вспоминает, что дышать все же надо. Берет фрукт осторожно, будто гранату, которая вот-вот рванет. Дыши, Тарьей, дыши. Вы не на съемках, и сегодня обойдетесь без поцелуев. Это просто первый день нового года. Хенрик просто позвал погулять. Как друга. Как они делают всегда.
Просто…
Просто Хенрик хороший друг, а Тарьей этой дружбы катастрофически мало. Так мало, что ломит все кости от невозможности, потребности, необходимости. Боже.
Съемки закончились, понимаешь? Про новый сезон им пока не говорят, а его ломает, гнет дугой без этих обветренных губ на его губах, без тихого выдоха-стона в рот, без пальцев в волосах, без бедер, жмущихся к бедрам. Так горячо. Так говоряще.
– В кофейню?
Хенрик чуть морщится и вздыхает. Оно и понятно. Когда тихое уютное местечко превратилось в проходной двор, всем стало немножечко грустно. У Хенрика круги под глазами и такая усталость во взгляде, что хочется просто прижать к себе ближе, погладить по волосам и прошептать, что все хорошо.
Все хорошо, я с тобой.
– А лучше давай просто погуляем. В парк сходим, ладно?
И такое облегчение на лице. Тарьей нервно смеется. Он убил бы, задушил своими руками всех и каждого, кто не дает нормально жить его парню. То есть, его другу, просто другу. Конечно.
На улицах Осло сегодня как-то необычно тихо, пустынно. Они идут, не глядя по сторонам, разговаривают вполголоса обо всем и ни о чем. А потом сворачивают в парк, снег хрустит под ногами, и Хенрик просто берет его за руку, не прекращая говорить. Самая естественная вещь. Он просто берет его руку. А Тарьей чуть не падает, запинаясь.
– Под ноги смотри, чудо, – смеется и сплетает их пальцы.
Зимний воздух такой горячий, что выжигает легкие.
Что ты делаешь, Хенрик?
– Я соскучился, – шепнет едва слышно, наклоняясь к лицу. Как тогда на кухне. На съемках третьей серии. Боже. – Так соскучился.
Сегодня губы гладкие и жадные. С привкусом мандаринов. В этом поцелуе столько нежности, что щиплет глаза. А еще ноги почему-то отказывают, и Тарьей понимает, что обнимает – вцепился обеими руками, почти что повис на нем.
– Репетируешь? – нервный смешок, а пальцы уже зарываются в волосы. Как на съемках. Именно так, как он любит.
– Соскучился, – повторяет Хенрик и обводит подушечкой пальца припухшие губы.
На обратном пути совсем в другой кофейне они купят кофе в картонных стаканчиках. Потом пойдут к Хенрику. У него елка в разноцветных шарах и крошечные светящиеся олени. Ворох нераскрытых подарков под елкой и целая куча мандаринов. От них вяжет во рту и разъедает губы.
Тарьей слизывает липкий сок, ведет щекой по щеке.
– Я могу остаться так навсегда? Я могу?
– Конечно, ты можешь, – и еще один поцелуй, топящий в нежности. – С новым годом.
========== Часть 14. ==========
– Что ты сказал Эскилю? Ну же, Эвен? Что ты сказал, что у него было такое лицо?
Исаку огни от гирлянды слепят глаза, а еще Эвен дразнится и хохочет: запускает пальцы в волосы, тянется целоваться, бодаться шутливо пытается, щекочет челкой, что все время падает на глаза.
– Нафиг Эскиля, иди лучше сюда.
У Эвена губы пахнут мандаринами и карамелью. Привычный аромат марихуаны выветрился с запахом свечей и хвои, растворился в том, уже ушедшем году.
“Пусть в 2017-м все будет хорошо? Пожалуйста, пусть…”
Исак загадывал это под бой часов в новогоднюю полночь, Исак загадывал это в канун Рождества, Исак думает об этом всегда. Блин, он почти научился молиться.
И так хочется сейчас – попросту не бояться. Побыть нормальной парой, как другие, не бояться срыва, не ждать глобального пиздеца, что рухнет на голову непременно внезапно.
Не думай, не думай, не надо. Пытается отстраниться, пытает дурашливо:
– Нет, детка, я хочу знать. На что так среагировал Эскиль?
– Я просто сказал ему, что он зря старается, развешивая омелу по всему общежитию. Он очень обиделся. Решил, что я считаю его недостаточно сексуальным. Ну, это же Эскиль, ты понимаешь?
Исак мотает головой и жмурится довольно под настойчивыми руками своего парня. Елка, подарки, и они здесь только вдвоем…
– Не понимаю ни слова.
Потому что в голове звенят рождественские колокольчики, потому что так горячо от губ и прикосновений, потому что то ли кровь в венах закипает, то ли плавятся мозги, то ли воздух вот-вот вспыхнет… Плевать, все равно, только не останавливайся, только не оставляй меня, только больше не уходи. Я не смогу без тебя, больше нет, Эвен.
– Думаю, он рассчитывал сорвать парочку поцелуев в рождественской суете. И огорчился, что я раскусил его план.
– Эскиль? Да ну, ерунда…
Кончиками пальцев по скулам, губами – по белой шее, облизывая родинки, втягивая тонкую кожу губами.
– Никто тебя не коснется, не дам, – голос сиплый, севший какой-то, и в глазах столько блеска, будто лампочки кто-то зажег.
– Обещай…
– Что обещать, детка? – Эвен тихо смеется, не прекращая целовать, – носить одежду? Я уже обещал, но не когда мы наедине…
Замолкает, видя испуг в застывшем взгляде.
– Что такое? Исак?
– Просто обещай, что мы вместе. Что бы там ни случилось.
Молчит, сглатывая набежавшие слезы. Не может продолжить, но Эвен считывает эмоции, мысли, как из раскрытой книги.
“Потому что я не смогу, уже не смогу без тебя. Потому что лягу и сдохну, если что-то или кто-то… Потому что только ты, Эвен. Потому что люблю”
– Все хорошо, детка, ты слышишь? Все хорошо, и мы справимся, обещаю.
– Ох, Эви…
Слизывает слезы с губ и, наконец, выдыхает.
– Хах. Как ты назвал меня? Эви? Милое прозвище? Да, ладно…
– Эви… Эви… мой Эви… – дразнится и улыбается. Пока что сквозь слезы. Но напряжение уже отпустило. Уже верит, просто верит. Все хорошо.
– Пусть будет Эви, если ты хочешь, малыш.
И смеется заливисто, счастливо, все еще обнимая. Исак понимает: больше не отпустит. Больше никак.
========== Часть 15. ==========
Комментарий к Часть 15.
просто диалог для настроения
– Блять, ты такой красивый, Исак. Кепочка эта, толстовка, твоя улыбка. Детка, слышишь, как сердце стучит?
– Хэй, ты меня пугаешь, когда ты вот такой и внезапный.
– Внезапный? Малыш, это никогда не менялось. С первой нашей встречи, когда ты еще не замечал…
– Но ты не всегда был… как это сказать. Столь очевидно настойчив?
– Тогда ты не был столь очевидно мой.
– И чья в этом вина? Кто-то пару недель тупо ходил кругами, не делая вообще ничего.
– Ничего? Вообще-то смотрел. И не меняй тему. А знаешь, что я хотел бы сделать прямо сейчас? Сначала я отодвину в сторону воротник этой толстовки, стяну ниже футболку. Детка, ты знаешь, что у тебя офигенно вкусная кожа? Я буду облизывать твою шею как леденец. А ты будешь так жадно потираться о меня и просить, умолять, сам не зная о чем, и это будет только начало. Потом я наконец сниму эту жалкую тряпку. Сосчитаю каждую родинку языком и губами, буду вырисовывать узоры…
– Эвен…
– Вот, ты уже дышишь чаще, а я даже не начинал.
– Эвен Бэк Нейшейм! Блять, замолчи!
– А потом я медленно расстегну твои джинсы.
– Сейчас я начну убивать.
– Тебе же нравится, детка. Я знаю.
– Эвен, не тогда, когда мама прямо за этой дверью.
– Она не войдет без стука.
– Но определенно услышит, если мы сорвемся и трахнем друг друга. Ты знаешь, мы не умеем тихо.
– Ну, да, в прошлый раз Линн очень ругалась.
– Вот именно, даже Линн!
– Твоя мама гостит у нас целую вечность. Я скоро в девственника превращусь.
– Всего второй день, не ворчи. А хочешь, примем душ вместе? Вода шумит достаточно громко…
– Душ. М-м-м-м… ты помнишь?..
– О да, помню очень хорошо все те штуки, что ты любишь выделывать в душе. А еще могу повторить тот утренний трюк на бис. Если захочешь…
– Захочу? Ха! Прямо сейчас я просто хочу знать, почему мы все еще стоим здесь и разговариваем?!
========== Часть 16. ==========
– Доброе утро, – улыбается широко, переступая порог их квартирки.
Исак отрывает взгляд от кружки с кофе и смотрит. Смотрит почти безразлично. В его глазах – ничего, кроме усталости и разочарования, и пары-тройки литров крепчайшего кофе, быть может?
– Ты спать не ложился?
Идиотский вопрос. Исак дергает плечом, отворачиваясь. Влажные после душа волосы отсвечивают золотым, отражая первые лучи заглядывающего в окно просыпающегося солнца.
Эвен вздергивает брови, но молчит, стягивая с плеч холодную куртку. Вообще-то он ждал лавины звонков и смс, ждал криков по возвращении и обиженных упреков. Ждал хотя бы простого вопроса: “Ты где, сука, шатался больше суток?”.
И вместо всего – тишина. Тишина и такая глубокая грусть, что скручивает кишки узлом и сдавливает горло колючей веревкой.
– Не думаю, что это имеет значение, – голос хриплый, простуженный, как если бы он голый и мокрый курил на балконе всю ночь, пялясь на звезды… или высматривая знакомый силуэт на ведущей к дому дорожке.
Эвен Бэк Нейшейм, ты идиот.
“Ведь я говорил тебе, помнишь? Я говорил в самом начале, когда ты вернулся ко мне, я говорил, что сделаю больно, что похерю все то, что есть между нами…”, – ни слова не срывается с обветренных губ.
Он просто подходит ближе и видит, как пальцы, стискивающие чашку, побелели, как сжатые в полосочку губы мелко дрожат, как вздрагивают ресницы.
– Послушай, Исак…
Он мнется, не знает, как начать, как сказать. У него то ли язык отнялся, то ли враз забыл все слова и, кажется, даже звуки. Мальчишка кивает. Грустно и так обреченно, будто знает заранее, будто смирился, будто понял давно.
Блять, все не так.
Длинными пальцами – по прохладной коже, скользнет по плечу до ключицы, обведет по контуру родимое пятно, про которое знают лишь двое. Их маленькая не очень понятная тайна. Исак вздрогнет, опуская ресницы, воздухом захлебнется. Дернется, будто изо всех сил сдерживая рвущееся рыдание.
– Значит, это конец?
А голос – бесстрастный, сухой, ломкий. Как крошащийся в пальцах высохший лист клена, что растет под окном их спальни, и сильный ветер царапает ветками приоткрытое окно.
Эвен молчит, а Исак продолжает, и каждым словом будто гвоздь в гроб забивает. В гроб, где покоится вся их любовь, все то, что было, все то, что уже не случится.
– Просто скажи, ты возвращаешься к Соне? Или это кто-то еще? Кто-то, кто вскружил тебе голову? Кто стал твоей новой ид… – запинается, проглатывая слово “идея”, уж слишком близко к болезни, уж слишком нечестно, подлый прием. Заканчивает, стараясь не всхлипнуть, – …любовью. Новой любовью.
“Ты никогда не говорил мне, что любишь. Но помнишь, то смс? Я и сейчас перечитываю его время от времени, чтобы поверить, чтобы вспомнить, чтобы не натворить…”
Эвен не отвечает. Не моргает, не дышит. Он просто смотрит на Исака, распахнув глаза так широко, что в них можно провалиться, наверное. Правда, он и так провалился. Давно-давно, еще тогда, на первой встрече группы Уюта.
– Ты подумал… Боже, Исак, – отмирает, выходя из ступора, притягивает ближе, пряча лицо где-то между плечом и шеей, а пальцы блуждают по спине, пересчитывают позвонки, гладят, ласкают. – Ты правда подумал, что есть кто-то еще? Что кто-то мог появиться?
Нет, Эвен, ты не идиот, – много, много хуже…
– Люблю лишь тебя, понимаешь? Ты же мой, а я – твой. Как ты мог об этом забыть?
И снова, почти неосознанно, гладит небольшое темное пятно на ключице, так напоминающее букву. Исак дергает плечом, пытается отодвинуться, пытается не реветь…
– Глупые родимые пятна, все это хуйня. И это не ответ… ты ушел.
– У меня было обследование, детка. Все эти дни, потому я подолгу пропадал и чаще молчал. А вчера – последний, финальный этап. Они хотели убедиться, и потому оставили до утра. Я не хотел тебе врать, и не знал, что сказать, а потому промолчал. Знал, что ты будешь волноваться, прости. Но не думал, что придется остаться там на ночь. Просто приступов не было очень долго. Они хотели быть уверенными…
Исак трясет головой, будто в уши попала вода и мешает слышать нормально.
– Не понимаю ни слова. О чем, блять, ты говоришь? И почему нельзя было просто оставить записку?
– А ты бы поверил записке? Или еще больше всякой хуйни бы придумал? И я же сказал, не мог тебе врать. Не мог, не хотел и не буду. А правда была так невнятна…
Ладонью – по столешнице так, что кружка с недопитым кофе подпрыгивает, оставляя на гладкой полировке бесформенные лужицы и кляксы. Черные, как гудрон.
– Эвен, блять! Просто скажи!?
– Биполярка. Ее больше нет.
Исак замирает, таращится с приоткрытым ртом, а потом поднимается медленно, обвивает руками. Кухню будто затягивает туманом, что разъедает глаза.
– Они не ошиблись? – неверящим шепотом в искусанные губы. – Разве это вообще возможно?
Эвен тихо смеется, обводит кончиком языка контур любимых губ.
– Они решили сначала, что затяжная ремиссия, но потом решили сделать все обследования. Я здоров, детка. Я просто не мог сказать сразу, пока не был уверен, не хотел давать ложной надежды…
– Как же это возможно, Эвен? Ох, Эви, ведь это… это настоящее чудо.
– Чудо, что я встретил тебя. Если бы не ты…
И замолкает, прерывая сам себя поцелуем. Он слизывает с губ вкус ванили, корицы и кофеина, слизывает стоны и всхлипы. Хочется нагнуться и снова поцеловать ту самую метку – так похожую на его. Тот же оттенок, то же место, те же очертания. Вот только буква другая…
Все хорошо. Теперь все точно будет хорошо.
“Потому что я нашел тебя. Потому что вылечил меня – ты. Даже если они этого никогда не признают. Просто тем, что пришел и остался”
– Люблю тебя. Даже если они вдруг ошиблись, ведь это неважно. Я просто люблю тебя.
Они не ошиблись, Эвен чувствует это. Но это правда не важно.
========== Часть 17 (актеры) ==========
Комментарий к Часть 17 (актеры)
Хенрик/Тайрей
еще один короткий диалог для настроения
– Хенрик.
– М-м-м? Рассказывай, Тайри, я слушаю, что там дальше?
– Слушаешь? Да ты глаз с моих губ не сводишь. И все время облизываешься… Стоп. И что это за “Тайри” такое?
– Не нравится? По-моему, мило…
– Как кличка для домашнего кролика.
– Ладно, я понял, не отвлекайся.
– Я уже забыл, о чем говорил. Ты так пялишься. Что с тобой, боже?
– Ты рассказывал, как те девчонки пытались склеить тебя, пока ты ждал, чтобы я сдал смену. Мне показалось, мулаточка очень даже ничего. И я не пялюсь. Я просто внимательно слушал.
– Залипнув на мой рот? Ладно, если тебе так хочется… Стой! Что ты сказал? Мулаточка? Какая, к дьяволу, еще мулаточка, Хенрик?! Ты охренел?
– Тише, детка, не устраивай сцену. Я просто пошутил. Ну и провоцировал, наверное, самую малость. Ты такой красивый. Это несправедливо, что я все время ревную, пока эти девчонки трутся рядом…
– Это ты-то ревнуешь? Да у тебя в кофейне не протолкнуться целыми днями, и все эти автографы и общие фото. И красивый у нас – это ты…
– Но сейчас-то я здесь и с тобой, правда? Знаешь, Тайри, я очень скучал.
– Эй, что ты делаешь, увидят же. Хенрик.
– Да наплевать же, боже. Пусть смотрят.
========== Часть 18.1 (актеры) ==========
“И в тот момент, когда мы сели поговорить друг с другом, между нами возникло это – естественная связь…”
Хенрик стонет, обхватывает голову, зарываясь пальцами в волосы, сжимает виски. Какого черта, приятель? Кто тянул тебя за язык? Ты разве не думал, что они воспримут это именно так?
“А после он сказал мне, что не чувствовал себя так, будто он… будто…”
Будто он не влюблен. Ты это так и не смог выговорить, Хенрик? Браво, дружище! Облажался по всем пунктам программы. Тебе было комфортно с ним, Хенрик? А Тарьей? Как было ему?
“Полагаю, в нас щелкнуло что-то, и он чувствовал то же, что и я”
Да, ладно? Так просто?
Ты правда думал, что после этого вас оставят в покое?
Пылающим лбом – в прохладные ладони, не в силах выдавить ни звука, не в силах выключить это видео, что заполонило весь интернет, свело с ума Tumblr, Facebook, Instagram. Свело с ума и тех, кто был рядом с ними двумя. Не потому что они пытались скрывать, не потому что скрывать было нечего…
Никто не ожидал таких масштабов, быть может. Не ждал, что это ТАК прозвучит.
Откровением. Признанием.
– Ты должен сделать с этим что-то, чувак. У вас обоих карьера только в гору пошла, а ты решил испортить все заштампованным клише мальчиков-геев? Уверен, что хочешь этого? А Тарьей? Ему всего лишь семнадцать. Подумай, – осторожное касание ладони к плечу и сочувствующий взгляд того, кого, наверное, мог бы назвать своим лучшим другом.
Не надо.
Но разве друзья нужны не для того, чтобы открывать нам глаза, когда мы сами настолько ослепли, что натыкаемся на все углы, сбиваем о них колени, а потом балансируем на самом краю пропасти, и достаточно легкого дуновения ветерка в спину, чтобы упасть.
Так будет лучше. Так правильно. Нужно.
>… …<
“Так правильно”, – твердит себе снова и снова.
Но отчего же так тянет в груди, когда на следующий день он чувствует тепло ладони этой девчонки, что смотрит с каким-то неожиданным пониманием, и участием, грустью.
– Так надо. Спасибо, что помогаешь. Ты хороший друг.
Она вздыхает, опуская голову на плечо, позволяя его длинным рукам обвить такую узкую талию. Уже через пару минут снимок будет в сети. И это только начало.
Так надо.
>… …<
– Уверен? Они сходят с ума, ты сам видел. Они твердят, что ты предал. Хенрик, ты точно в порядке?
В горле горчит, и во рту как-то вязко. И хочется натянуть капюшон, чтобы никто не узнал, уйти домой и никогда больше не показываться снаружи.
– Так будет лучше, – повторяет как заведенный, уже вторые сутки гипнотизируя телефон, что приносит звонки и сообщения ото всех, кроме одного.
Кроме Тарьей.
– Пытался звонить?
Раздраженно передергивает плечами, и она понимает – зол, так зол, на себя, на весь этот гребаный мир, на свалившуюся популярность, на сдуревших фанатов, на неписаные законы шоу-бизнеса.
– Выкидывает на голосовую почту, – буркает сквозь зубы и стискивает телефон в кулаке. Едва сдерживается, чтобы не запустить им в ближайшую стену.
