Текст книги "Долг и верность. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Малефисенна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

– Мне кажется, Мия почувствовала, что нам доверять можно. Тут еще есть… один парень, он… – Ариэн запнулся, глянув, как в шатер проковылял незнакомец, держа в обеих руках наполненную чем-то землянистым корзину. Я тоже оглянулась, ошарашенно разглядывая его замызганную и затертую одежду, но все еще узнаваемую. Темно-серая безрукавка, черная рубашка, заштопанная в том месте, где должна была быть символика императора. Сверкая светлыми намокшими волосами, незнакомец натужно пыхтел у костра. И совершенно не обращал на меня внимания. Я же не могла проронить ни слова, застыв с поднятой над котелком ложкой. – Эвели, – предостерег Ариэн, привлекая внимание, но я ничего не смогла с собой поделать. Инстинкт кричал об опасности, хотя в движениях и действиях незнакомца не было и намека на угрозу. – Это Эрд. Его тоже нашли: под лошадью со сломанной ногой. Почти три недели назад, когда еще не началась декада. Выходили, – Ариэн резко затих и требовательно повернулся ко мне. – Эвели! – Это имя неожиданно показалось чужим.

– Да, прости. – Наклонив котелок, я медленно зачерпнула последнюю ложку грибной похлебки. Вкус почти не ощущался.

– Эрд?

Незнакомец оглянулся и едва заметно напрягся, увидев меня. Поначалу мне показалось, что он откуда-то меня знал, но, скорее всего, такая реакция была вызвана неизвестностью: ведь, раз он до сих пор находится среди беглых кочевников, то стал предателем Императора и Тайной службы. В отличие, как он думает, от меня.

– Когда освободишься, позовешь Киана? – вполне спокойно попросил Ариэн, игнорируя мой испытующий взгляд. Эрд кивнул, шепнув что-то затихшим мальчишкам, и вышел.

– Что они о нас знают?

– Совсем немного. Я лишь сказал, что мы бежим и ищем ополчение.

– Ариэн! – хотелось грязно выругаться, но пока я сдержалась.

– Не надо упрекать, прошу тебя. Эти дни были очень тяжелыми. Знаешь, каково чувствовать себя дармоедом в гостях у тех, кто должен желать каждому стражу смерти? У нас с Кианом даже оружие не забрали. Люди Маи и о лошадях позаботились, и шатер для нас освободили, еду выделили, – лицо Ариэна удивленно вытянулось, будто он снова переживал тот момент, о котором рассказывал. – На добро отвечают добром, – а потом тихо добавил: – Или хотя бы правдой.

Комья града глухо топали по плотному навесу, из щелей между вбитыми по периметру кольями тянуло сыростью и холодом. Молчание прервал звук отдернувшегося полога. Стряхнув с промокшей шляпы воду, Киан отдернул с черного мундира плащ и коротким шагом направился в нашу сторону. С какой-то настороженностью глядя на меня. Мне вдруг остро захотелось подняться, чтобы больше не задирать голову.

– Госпожа… – начал Киан, прочистив горло. Я лишь коротко кивнула и ухватила за кисть сидящего на корточках Ариэна.

– Поможешь подняться?

Второй рукой я вцепилась в распорку, на другой подтянулась следом за Ариэном. Киан застыл, потупив взгляд, а я старалась не показывать, как удивлена тем, что он все еще здесь. Не Ариэн ли постарался?

– Все это… звучит слишком… хорошо, не думаешь? – запыхавшись, я обхватила гладкое дерево двумя руками. Длинная исподняя рубаха подтянулась вверх, обнажив покрытые ссадинами колени. – Им нельзя… доверять.

– Они не такие, – вступился Киан, но совсем не контролировал голос. За одно предложение проявилось столько эмоций, совсем не уместных для воина, или солдата, или…

Я вспомнила калтскую площадь, на которой мы вдруг встретились, как по благословению Природы.

– Тот беглец с границы тоже был не таким? – возможно, мои слова прозвучали грубо, но я не пожалела.

Киан вскинулся, поджав губы, но перечить не стал: понимал и сам видел, что я права. Расправив рубаху, я направилась к костру, вокруг которого никого уже не было, и сдернула с веревки свою одежду. Еще мокрая, она пахла какими-то цветами и почти неощутимо – потом.

В неожиданно показавшийся тесным шатер вновь вошел Эрд. Застав меня в неглиже, он смутился и попятился назад.

– Да что ты, оставайся. Все свои ведь! – напряжение последних месяцев дало о себе знать, и я начала заводиться. И Киан еще так смотрел исподлобья, будто не было никакого разговора, будто сам не показал, что хочет уйти. Слов не находилось, а вот желание почесать кулаки становилось прочнее.

Эрд выдержал мой тяжелый взгляд и молча опустился к костру, жилистыми загорелыми руками подтянув к себе принесенную корзинку.

– Нам некуда сейчас идти, мы опоздали, слышишь? – Ариэн не приближался, но никак не мог найти дела для своих рук, начав перебирать лежащие на высоком сундуке поношенные тряпки. – Когда закончится Ледяная декада, Мия отправит с нами проводника. До ближайшего города. А в такую погоду нас унесет на первом же спуске, или на патруль напоремся.

Слабость коснулась ног, совсем не вовремя задрожали колени, но я упрямо сжала зубы и, натянув штаны, закрепила ремень. Водоворот мыслей затягивал. В какой-то момент я задалась вопросом: куда спешить и от кого мне так хочется бежать? Ответа не было. Я смотрела на окружающих меня мужчин и не могла понять, о чем они думают. Как будто дар отказывался меня слушаться.

Именно сейчас, растерянно оглядываясь и ничего не понимая, я подумала, что с каждым разом возвращаться в реальность было все труднее. Хотя я и продолжала почему-то за нее держаться. Из-за чего-то. Или кого-то?

– Остановись, – мягко попросил Ариэн, перехватывая мою руку. – Если бы они хотели, мы бы не выжили. Здесь нет врагов.

Я опять глянула на очищавшего земляные плоды Эрда. Сейчас он, перевалившись на колени, рылся в разложенных на переносной полке колбах. Поднес одну из них к свету и спокойно протянул мне. На его несимметричном лице не прослеживалось презрение, губы не искажались в усмешке. Только не пропала настороженность в узких раскосых глазах.

– Настойка. Должна успокоить, – прокомментировал он. По привычке я подумала о ядах, но Ариэн был прав, останавливая мою паранойю: если бы не эти люди, я бы уже не дышала.

***

Я боялась засыпать. Стоило однажды потерять доверие к чужакам, теперь казалось, что моей слабостью непременно воспользуются. Чему удивляться, если даже Киан не видит во мне человека?.. Достаточно только закрыть глаза, и начнется суд. Справедливый суд. Я же помню, как мы прореживали их селения в поисках Темных и бежавших из столицы отступников. А они уж точно не могли забыть.

Вскоре Мия вернулась, вынесла помойное ведро и плюхнулась рядом со мной на пуф, настойчиво рекомендуя смазать все мои раны и ушибы. Я ждала подвоха молча, следя за каждым ее движением, пытаясь уловить малейший намек на притворство. Незаметно поглядывала и на не сидящего на месте Эрда, то и дело убегающего под ливень по поручениям Мии. Его кроткая покорность меня напрягала, но, судя по всему, так он пытался отплатить за спасенную жизнь. Больше в шатре никого не было: лишь пару раз дети прибегали с сырым валежником, оставляя его сушиться на теплых камнях вокруг костра. Так что я не знала, сколько еще людей находилось в округе, и были ли среди них воины.

Я не заметила, как Мия осторожно потянулась ко мне, и вздрогнула, когда ее пухлые намозоленные пальцы коснулись повязки. В защитном жесте приподняла сжатые кулаки к груди. Только на инстинктах, за что стало стыдно. Мия смотрела на меня с сочувствием, не как на побитую собаку – как на ребенка, ободравшего при падении колени. И в этом сочувствии не ощущалось лжи или наигранности. Заставив свой разум работать, я осторожно потянулась к ее мыслям. Они оказались светлыми, лишенными так хорошо знакомых человеческих пороков. Сидя передо мной, она думала о кипящих над огнем истолченных травах, сне и меховой накидке, которую придерживала на ее плечах чья-то рука. Ни мести, ни злости, ни страха. И я поняла, что с радостью хотела бы оказаться на ее месте. Там, где всегда тепло и можно без страха закрыть глаза, когда кто-то обнимает со спины.

Но это не моя жизнь.

– Рану нужно обработать, а то останется шрам, – просительно произнесла Мия, выдергивая меня из ее мыслей, и я, сдерживая вдруг навернувшиеся на глаза слезы, только коротко кивнула в ответ.

Глава 9. Если позволишь

Киан

Кажется, дождь прошел, но я не сразу заметил, как гул и стук по крыше сменила тишина. Все вокруг как-то терялось, и мысли тоже никак не желали собраться воедино. Я медленно расчесывал пальцами длинную белую гриву необъезженного молодого скакуна, вспоминая жизнь, которой, казалось, у меня никогда не было. Императорские конюшни, где мне позволяли проводить свободное от службы время, веселые вечера в припортовых тавернах – жизнь до рабства. Уже давно я об этом не думал – просто вычеркнул из памяти, – но сейчас, среди покоя и беззаботности кочевой жизни, воспоминания возвращались. Кажется, я просто искал способ не думать о настоящем. И у меня не получалось.

Будто почувствовав мое настроение, жеребец извернулся и вопросительно толкнул меня головой в плечо. Я провел рукой по его шее и почему-то улыбнулся, хотя от холода все тело пробрал озноб. Но я бы не нашел в себе сил вернуться к очагу в шатре, где осталась Эвели. Снова встретиться с Ее взглядом, в котором было столько разочарования. Она была права, не доверяя незнакомцу. Я же совсем не подумал о том, что Она всегда знает больше, чем можно увидеть или услышать. И если бы не оказалась тогда рядом, я точно был бы мертв.

Холодный ветер трепал свешенный набок полог, в темноте декадного дня прорезались слабые просветы. Я знал, что это ненадолго, и скоро небо вновь затянет черными-черными тучами.

Жеребец фыркнул и потянулся за сеном. Я тоже вспомнил о голоде, но не хотел отсюда уходить, не хотел шататься по лагерю между рядами палаток, повозок, шатров и отхожих мест, пытаясь найти себе хоть какое-то применение. Но пришлось: живот урчал, до жгучей боли скручивая внутренности.

Попрощавшись с жеребцом, я вышел на улицу, и в кожу мгновенно впиталась сырость. Подняв ворот мундира, я осмотрелся. Сейчас в лагере почти не было мужчин, только женщины сновали между неровными рядами, шелестя разноцветными юбками и пытаясь поймать балующуюся детвору. Стараясь остаться невидимым, я пригнулся и, перевалив через пустую коновязь, направился к шатру Мии.

Женщина отерла тыльной стороной ладони лоб и с наигранным неудовольствием отложила невыжатые мыльные простыни.

– Давайте я помогу, – предложил я, задергивая полог ее шатра.

Над костром дымылись какие-то сухие корешки и травы, обтянутые грязно-серыми лентами, и от их запаха вдруг захотелось улыбаться.

Хозяйка задумчиво покачала головой, но согласилась и, раскатав рукава, без слов полезла за съестными запасами. Стало как-то стыдно отвлекать женщину, но я не мог просто вернуться в отведенный для нас троих шатер. Остаться один на один с Эвели. На это мне не хватит мужества.

Я со злостью одергивал топорщащиеся рукава, когда Мия посмотрела на меня так, будто увидела каждую мысль. Но ничего не сказала, поджала пересеченные старым шрамом губы и протянула мне кусок жирной речной рыбы. Поблагодарив, я вытащил нож и, опустившись на сундук, принялся отдирать шкуру. Кусок не лез в горло. Глаз от еды я не отрывал, но чувствовал, как на меня смотрят, и от этого становилось еще гаже.

В мутном блеске затертой стали я следил за своим отражением, а в голову все просились и просились глупые вопросы. Я так устал их отгонять, словно вернулся в ту пещеру после бунта – беспомощный и никому не нужный. Хотелось бы верить, что я ошибаюсь, что Эвели спасала и мою жизнь там, на площади. И я, распластанный на мощеной булыжником земле, не просто попался на глаза.

Пальцы почти не гнулись. Я тяжело вздохнул, не найдя сил взять себя в руки. Плечи опустились, и как-то слишком быстро накатила усталость: сказывались бессонные, проведенные рядом с Эвели ночи. Но я резко открыл глаза и, зевнув, уставился на затухающий огонь. Свежий хворост чуть дымился, и оттого, как только ветер сквозь щели сменил направление, защипало глаза. Вытерев о рукав слезы, я заметил, что на меня все еще смотрят.

Мия сложила на груди руки и едва заметно закусывала щеку. Одна рука теребила висящий на груди металлический оберег в форме какой-то птицы.

– Что? – не выдержал я, но вопрос прозвучал слишком грубо, и я на миг виновато опустил глаза.

Но Мия не обиделась, подошла ближе и, чуть помедлив, присела рядом со мной. Я почувствовал ее дыхание на лбу и напуганно вскинулся. Ее пухлые короткие пальцы легко легли на мое плечо и сдавили, заставляя расслабить мышцы.

– Скажи ей.

Слова застряли в горле. Мне захотелось вскочить и бежать до тех пор, пока не кончатся силы. Бежать от слов Мии, означающих, что она все видит. Как будто меня вытащили из последнего укрытия и разложили на земле. Без единой возможности увернуться от самого болезненного удара.

– Что… сказать? – осторожно спросил я, стараясь скрыть страх, на что Мия по-матерински улыбнулась и опустила руку к моей груди. Уверен, она услышала, как забилось мое сердце.

– Правду. Пока есть время, пока вы оба еще живы… Я ведь вижу, Киан, – я плотнее сжал губы и едва не порезался о нож, лезвие которого вдруг легло на открытую ладонь. – Неизвестность тебя убивает.

Я ощущал, как с каждым ее словом что-то меняется. Женский голос завораживал, избавляя от лишних мыслей, будто Мия, подобно жрецу, начинала ритуал. И мне бы не достало силы воли, чтобы его прервать. Запахи тлеющих трав становились насыщеннее, и птица-тотем, покоящаяся на ее груди, вдруг расправила крылья, колыша ставший вязким воздух.

– Не надо бояться.

Наваждение спало. Птичий силуэт развеялся в воздухе белым дымом, и я со страхом понял, что до этого даже не дышал. А теперь не мог сориентироваться и изумленно хлопал глазами, пытаясь понять, что произошло и кто сидит передо мной на коленях. Вначале женское лицо даже показалось незнакомым, и я успел испугаться. Но потом воспоминания вернулись. Мия еще раз улыбнулась, прощаясь, и, прежде чем подняться, осторожно разогнула мои пальцы, забрав как-то оказавшийся в руке нож.

– Сделай правильный выбор. Расскажи.

Словно в бреду, я поднялся на ватные ноги и взглянул на неглубокий порез поперек ладони – я даже не почувствовал боли. Вдохнул уже полной грудью, гоня прочь сомнения, и решительно сделал шаг наружу.

***

В лагерь возвращались охотники, которых счастливые дети встречали радостным нестройным гулом. Я маневрировал между собравшимися в стайки женщинами, которые – все до одной – глядели сквозь меня, с нетерпением высматривая отцов, мужей, братьев. Сапоги чавкали по подмерзшей грязи, и я злился, что приходилось идти медленно. Казалось, каждая секунда промедления может что-то изменить, отобрать эту потаенную надежду на настоящую жизнь. На взаимность.

Мое сердце словно замерло где-то в глотке, когда я увидел у шатра одинокий женский силуэт. На мгновение мне захотелось просто обнять Ее со спины, почувствовать тепло, убедиться, что Она доверится и закроет в моих объятьях глаза.

Эвели стояла ко мне спиной, полуобняв себя за поднятые плечи, и в этом жесте было что-то уязвимое, потерянное. Я тихо сделал два шага к Ней, но по-прежнему боялся дать о себе знать. Не шевелясь и, кажется, не дыша, Она смотрела куда-то вперед, ветер трепал Ее темные волосы, в которых застряла пара иссушенных лепестков.

– Они счастливы, – неожиданно проговорила Эвели, и я вздрогнул от того, каким надломленным вышел Ее голос.

Быть может, Она даже не услышала меня, обращаясь к самой себе. Я лишь выдохнул, сглатывая горечь, и подошел так близко, что почти коснулся чужого плеча, следуя за Ее взглядом, и на секунду краем глаза запечатлел улыбку на осунувшемся выцветшем лице – в ней не было ничего веселого.

Между рядами шатров беременная женщина положила руки на широкие плечи мужчине и смеялась, наконец дотянувшись до его губ. С его волос на ее лицо капала дождевая вода, но женщина со страстью продолжала что-то ему шептать, и вдруг перехватила покоившуюся на ее талии руку, приложив мужскую ладонь к округлившемуся животу. Их взгляды были полны любви и радости, и теперь я тоже улыбнулся, хотя и чувствовал, как уголки губ с каждым вдохом опускались вниз.

– Оставили боль… ненависть. Нашли свой дом. Стали смыслом жизни друг друга. Обрели покой… – Эвели замолчала, наблюдая за тем, как будущая мать ведет мужа за руку и исчезает за рядами. – Я им завидую, правда. Наверно, по мне и не скажешь, что я способна на эмоции, но я тоже человек. Была когда-то… А теперь уже и не знаю, что позволило бы мне жить дальше… и чувствовать, что живу… – со страхом слушая голос Эвели, я не сразу заметил, как Ее тонкие, ободранные о камни пальцы сильнее сжались на предплечьях. Это казалось несправделивым: застать Ее здесь в такой момент, но уходить было бы хуже. – Все теряет смысл. Абсолютно все… – я сделал еще один шаг навстречу, пытаясь найти хоть какие-то нерабские слова, извиниться за жестокие обвинения, пусть даже я никогда не умел говорить. Но с моих губ так и не сорвалось ни слова. Эвели вдруг повернулась, проникая в самое сердце немигающим остекленевшим взглядом. Ее глаза покраснели и сузились. – Ты остался… Зачем, если хотел уйти?

«Не хотел!» – я открыл рот, но с ужасом почувствовал, как в горле встал ком. И сквозь боль и панику, заставляющую сердце ухать, шагнул вперед, почти соприкасаясь с ней носами. Эвели не отступила, даже не напряглась, продолжая с отчаянием смотреть мне в глаза. На слипшихся коротких ресницах застыли слезы. Блестящие губы чуть подрагивали, на лбу собрались морщинки, а глаза… в этих темно-карих глазах было столько боли и жажды тепла, что я наконец решился ответить.

– Из-за… тебя… – голос не слушался, и шепот получился едва различимым. Я сглотнул и, понимая, что к прошлому пути нет, прижал ладони к ее щекам. – Потому что люблю…

С ресниц сорвались слезы – горячие-горячие, – касаясь моих огрубевших рук. И страх прошел. Прошла боль, все закончилось, исчезло, потеряло смысл, когда я нагнулся и коснулся ее губ. Я слышал, как Эвели шмыгала носом, стараясь сдержаться, и робко ответила, как будто все еще боялась поверить. Не думал, что это может быть настолько больно: держать в объятьях свое счастье. Тело сводило судорогой от давно забытой, такой искренней нежности. Что бы ни было дальше, я никогда не буду об этом жалеть.

Холод исчез, остались только Ее горячие губы на моих губах. Только Ее холодные руки, опустившиеся на мою шею, только Ее дыхание на моем лице. Только здесь и сейчас. Пока мы еще живы. Пока не забыли окончательно, какой может быть жизнь.

Я не хотел останавливаться, но Эвели все сильнее начинала дрожать, совсем теряя самообладание. Оказывается, я тоже плакал, жмурясь до боли в глазах и боясь увидеть, как рассеивается желанный и недостижимый образ. Но, когда я мягко отстранился и открыл глаза, он не исчез. Эвели вдохнула, приоткрыв рот, и закачала головой. Я провел большими пальцами по линии заплывших прикрытых глаз, успокаивая, и крепко-крепко обнял. Это не было проявлением слабости – так выглядела человечность.

– …всегда любил и всегда буду… – шепнул я. Подбородок Эвели лег на мое плечо, и я сам уже закрыл глаза, отдаваясь моменту без остатка. – Если ты позволишь…

Ее тихий ответ заглушил дождь.

Глава 10. Жертва

Эвели

– Я тебе не верю.

Но Киан как будто не услышал. Мои ладони легли на его грудь, отталкивая, пока по щекам текли злые слезы, которые я так и не смогла сдержать. На секунду захотелось забыться, и теперь эта чертова слабость всегда будет вспоминаться в кошмарах.

Киан разжал объятья, отступил, смотря словно сквозь меня. Как будто даже ошарашенно, как будто не ждал подходящего момента, чтобы заставить довериться. Но зачем? За что нужно так сильно ненавидеть?

Я так злилась, что готова была его ударить. Один раз, два… сколько понадобится, чтобы сбить костяшки в кровь о его щетину. Стереть с лица это выражение мнимого сочувствия и обиды.

– Не верю, слышишь?! – Киан молчал, слизывая с губ капли дождя, но глаза загорелись вызовом. – Что ты обо мне знаешь, чтобы говорить такое? – Эмоции так и просились наружу. Такой позор – показать слабость, самой наметить уязвимые места, открыться… Для пылающих щек ливень казался ледяным.

«Дьявол! Ненавижу!» – кричало что-то внутри, подминая под себя самообладание. Рвало и метало, поднимая на поверхность все самое мерзкое и постыдное в моей жизни. Больше никакой апатии, никакого холодного рассудка. Внутри заворошился готовый к нападению зверь.

Вдруг Киан сделал решительный шаг навстречу, пытаясь поймать мою руку, но я не дала. Ударила по протянутой кисти в попытке перекричать дождь:

– Еще после Нордона ты даже смотреть на меня не хотел! Словно мы вообще никогда друг друга не знали и противно даже просто находиться рядом с такой мразью, как я. А теперь говоришь, что любишь?! Как ты смеешь… как… ты…

Киан перехватил обе мои руки за запястья, а я замолкла на полуслове и сжала челюсти, готовясь не обороняться – атаковать. Но что-то в его взгляде заставило меня остановиться, и я в недоумении застыла, пытаясь это понять. Хватка Киана немного ослабла, но когда я поняла, что можно было попытаться вырваться, Киан уже положил мои раскрытые ладони на виски и накрыл своими руками. Его сердце колотилось так же рьяно, как и мое.

– Загляни, если не веришь. Прошу тебя, – вопреки выработанной привычке, я не сжала губы и не попыталась поставить его на место. Даже не подумала об этом. Потому что перед глазами было уже не его лицо, а я сама. Молодая, испуганная, милосердная – давний образ из его сокрытых воспоминаний, который я раньше и не пыталась уловить. Но сейчас Киан не пытался закрыться, и меня напугала неожиданная догадка. Неужели еще с тех пор? Тогда что означали последние недели?

Профессионально усиливая напряжение, я пробиралась через тягучие одинаковые воспоминания, наполненные смирением, и скупые на мечты мысли, едва удерживаясь от того, чтобы отстраниться. Слишком это личное, слишком много из увиденного раб предпочел бы унести с собой в неглубокую могилу. Но Киан позволил мне увидеть, а добровольное согласие открывало замки на любых дверях. Я вновь ощутила его преданность, в которой посмела усомниться, реакцию на мои прикосновения, на брошенный вскользь взгляд, на сдержанное беспокойство, наказания, ругань. Нет, такого я никогда не видела. В Нордоне, касаясь его лица в поисках причины побега, я была слишком взбудоражена знакомством с повстанцами, чтобы копать дальше. А все остальные, кто попадал ко мне на допрос и не мог оградиться, редко сохраняли светлые воспоминания на поверхности, когда оставались только боль и бессильная ярость. Но Киан… Осознанно или нет, все это бесчисленное множество мгновений последних лет было связано со мной. Каждое из его воспоминаний. Будто до того дня, когда я выкупила его и Келлу, не было ничего. Так или иначе, но я видела себя. Ноги, спину, лежащие на плечах волосы, напряженные руки, сжатые кулаки, но почти никогда – глаза.

Едва не потеряв связь, я выхватила из бегущих вне пространства и времени событий его обещание не предать – еще там, в степи, когда эйфория от находки захлестнула меня и не хотела отпускать. В то время как Киан боролся с самим собой, давая клятву не мешать и собираясь ее сдержать. Эхом зазвучали его вкрадчивые, полные веры слова, его попытка достучаться до меня перед казнью. Тесный чердак, дорога, еще несгоревший Нордон, когда Киан впервые посмотрел на меня прямо и понял, что хочеть стать для меня… человеком?

От воспоминаний той ночи перед казнью начинало мутить, но Киан помнил только свою попытку потянуть для нас время и страх, когда в тюремный лазарет внесли полуживого Ариэна. Только страх – не ненависть или презрение, не разочарование, – когда понял, кто нанес эти увечья. А потом из всполохов адреналина, страха и напряжения я уловила заглушившее все прочие эмоции отчаяние. И, когда я поняла его причину, стало физически больно. Оно завладело мной с той же силой, что и Кианом, когда он увидел, как я, стоя у края обрыва, удерживаю от падения Ариэна.

Его глазами эта сцена выглядела совсем иначе. Я видела на своем лице мечтательную улыбку, которой, казалось, тогда не было, и тяжелый взгляд Ариэна, в котором горели едва заметные искорки. Солнце освещало наши лица, но я чувствовала до ужаса сковывающий холод под ребрами, не сразу вспомнив, что все это – лишь воспоминания. Настоящий страх появился, когда я поняла, что не чувствую рук и не могу остановиться.

Меня затягивало все дальше. Тяжелый разговор у костра, чувство безысходности, хлипкая надежда на лучшее, напуганный Нарк – тот беглец, которому я хотела отрезать язык, разочарование и попытка смириться со своим статусом, ярость и страх за мою жизнь, самобичевание и ненависть, откуда-то взявшаяся ревность. Я не могла выдержать все это сразу, но время не останавливалось, все сильнее ударяя по сознанию, пока я не увидела происходящее у шатра под усилившимся дождем его глазами. Для него я выглядела совсем иначе, нежели видела себя в зеркале. Без изъянов. Мои глаза были закрыты, мышцы лица напряжены, но я больше не чувствовала своего тела – только боль, которую из последних сил терпел Киан сейчас из-за моего вмешательства.

«Очнись!» – прокричала я, кажется, чужим голосом, и на мгновение меня словно не стало. Но тишина пустоты быстро сменилась шумом косого дождя и собственным отрывистым дыханием.

Киан вздрогнул и, лишь раз взглянув на меня, в замешательстве отступил.

– Вот… ты уви… у… видела, – с трудом вытолкнул из себя Киан, и у меня защемило сердце. Да, я увидела даже больше. Больше, чем могла бы однажды мечтать. Хотелось извиняться снова и снова за ту пытку, которую испытал на себе единственный, кто всегда считал меня человеком. Несмотря ни на что. Я ведь тебя не достойна… Но даже сказать что-то просто не хватало сил, я лишь продолжала шевелить дрожащими губами, ловя воздух и пытаясь хоть как совладать с захлестнувшими меня эмоциями. Со страхом, для которого не находилось объяснения.

Дождь усилился, но мы так и стояли без единого движения. Киан сразу как-то сдался, ссутулился, словно до этого что-то его подтолкнуло. Или кто-то, но это воспоминание оказалось вне моей досягаемости. Он больше не пытался напирать, но взгляд поднял. И усталые-усталые глаза посмотрели на меня из-под выгоревших бровей. Его лихорадило, и через вдох стучали зубы, но плечи не поднимались, и уже разжались кулаки.

Это было слишком. Сколько лет я воспринимала Киана как раба, невидимку, едва ли не вещь, сколько раз заставляла отринуть все человеческое? И как ему после всего удалось сохранить это светлое чувство, которого я не достойна?.. Но я поймала себя на куда более страшной мысли: что забыла бы обо всем на свете, отдалась ему целиком и полностью. И ужаснулась от того, что на это способна.

Видимо, шок и сомнения отразились на моем лице, и Киан понимающе, с безграничной тоской в глазах улыбнулся.

– Я никогда не предам, не обману тебя… Но не могу больше оставаться для тебя лишь рабом, которого ты однажды пожалела.

Голос казался выцветшим, обезличенным, и Киан уже собирался повернуться, но я, даже не думая, попыталась схватить его за предплечье, объясниться. Рука легко соскользнула с намокшей ткани. Киан даже не заметил.

Я молча смотрела ему вслед, порываясь догнать и, повернув к себе, заглянуть в напуганные глаза. Коротко прошептать: «не оставайся». Но могла ли? Обещать ему, что не принесу еще больше боли, и себе – что пойду до конца?

Если это и правда был мой шанс, я его упустила.

Но эта близость… Как хождение по минному полю с поясом смертника. Я так не могу. Нет. Не сейчас. Много бы отдала, лишь бы забыться в этих крепких объятиях, но даже сейчас не могла себе этого позволить. Без разумных объяснений, без ожидания понимания и принятия. Прости, Киан. Но лучше так. Пока не поздно. Пока не струсила, бросая из-за тебя то, ради чего решила жить дальше. Если бы еще дождался. Если бы знать, что не все сама же сейчас разрушила. Если бы объяснить…

Дождь смешался с градом, и стало еще холоднее, но ярость – абсолютная животная ярость – просилась наружу. Приглядев в паре шагов вбитую в землю толстую распорку, я, не примеряясь, врезала по оструганному бревну кулаком. Боль врезалась в костяшки, но не остановила, заставив зарычать и замахнуться снова. Острое жжение разогнало мысли, и я резко распахнула глаза, с силой зажимая дрожащую покалеченную руку ладонью. Кожа между опухшими красными от крови костяшками натянулась, становясь сине-зеленой. Спокойно. Хватит. Надо остановиться, пока никто не увидел, нельзя показать слабость. Но легче почти не стало.

Косой мелкий град хлестал в лицо, и я, потерев онемевшую руку, поспешила вернуться в тепло.

У костра, млея, с миской в руках полулежал Эрд. Мокрая одежда сушилась на вновь натянутых веревках. Пахло чем-то вкусным и жирным, но желудок лишь скрутило рвотным спазмом. В свободных сапогах хлюпала ледяная вода, и я медленно стянула их непокалеченной рукой, переворачивая вверх подошвами и насаживая на вбитые у костра колья. Здесь и правда было тепло, но тело продрогло словно изнутри, и начался озноб. Я расстегнула пуговицы и закуталась сильнее в мешковатый под мое телосложение мундир, смахнула с ресниц перемешанные с дождем слезы.

Навстречу мне уже шел обеспокоенный чем-то Ариэн. При виде его я вдруг вспомнила ту пару, совсем недавно привлекшую мое внимание, и почувствовала укол вины. Это они должны принять удар, если я отступлюсь от долга, если струшу и останусь в стороне? Чтобы огонь забрал еще столько же жизней? Или больше… Чтобы из-за моих эгоистичных желаний на дереве висельников не осталось свободных веток?!

Злость почти выплеснулась наружу, но я ее остановила, сжав кулаки так сильно, что натянулись края зашитой раны. Никогда! Никогда больше не посмею поставить свою жизнь выше. После всего… она больше мне не принадлежала, и я не имею права ей распоряжаться. «Вначале солдат, потом – человек», – вдруг вспомнились мне наставления Роверана, вдалбливаемые в сознание вместе с болью. Но теперь эти слова приобретали совсем иной смысл. Не будет больше чувств и желаний, не будет слабости, которая помешала бы достигнуть единственной цели. Цели, ради которой я должна отдать себя всю. Без остатка.

Я резко подобралась, сцепляя за спиной руки, и приготовилась слушать. Вначале нужно искупить вину, хоть так попытаться вернуть душу, и только тогда, я возможно – если останусь еще в живых – получу право на свое счастье.

– Все… в порядке? – вдруг остановившись в паре метров от меня, уточнил Ариэн. Эрд тоже как-то дернулся, недоверчиво посматривая мне за спину.

– Так точно, – я кивнула. Коротко и четко. – Что-то случилось?