Текст книги "Долг и верность. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Малефисенна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Долг и верность. Книга 2

Глава 1. Последствия

Реальность обдает жаром, затягивает в непроницаемое полотно, лишая кислорода. Боль, неясная, растекается повсюду, вгрызаясь заостренными зубами в кости. Как тогда. Страх. И непонимание. Как укусы сотен насекомых, облепивших тело со всех сторон. В этот момент я ничего не вижу, не слышу и не чувствую. Будто бы уже мертв. А потом приходит ощущение. Ощущение быстротечности ускользающих жизней. Разорванные нити, опутавшие падающее на наши головы небо. Последние вздохи перед тем, как упасть в бездну. И я ловлю их, пытаясь удержать в ослабших руках тонкие и скользкие нити.

Боль становится сильнее, сбивает с ног и заставляет до предела открыть рот в немом крике. Будто каждая мышца в теле наполняется живым огнем, плавится и превращается в пепел. Я не верю и не осознаю, просто не могу осознать сквозь непроницаемый купол агонии то, что происходит. Жизнь не обрывается, слышится протяжный звон и глухой треск, будто ломаются чьи-то кости. Снова и снова – сквозь мрак, который живым зверем что-то шепчет у самого уха. Но я не разжимаю руки, удерживая что-то невесомое и в то же время такое настоящее. Не понимая как. Но уже догадываясь. Кровь течет по лицу, стекает на треснувшие от напряжения губы. Такая горячая, она словно оживляет, служит доказательством того, что я все еще существую.

Напряжение почти невыносимо. Раздирает натянутые свыше предела связки, и запах крови, гари, агонии ударяет в голову, заставляя кричать уже в голос. Во всю силу своих легких. Метаться, пытаясь сбросить с себя уже неподъемную ношу, изнутри раздирающую бешено бьющееся сердце. И кричать, кричать, кричать…

Киан

Первым ощущением была тупая пульсирующая боль, мерзко пробившаяся сквозь плотно натянутые бинты. Но разбудила меня не она – прерывистый крик, перешедший в отчаянный вой. Где-то совсем близко. Я распахнул глаза и инстинктивно дернулся вперед, пытаясь присесть. Голова закружилась сразу, не оставляя попыток разглядеть обстановку. Перед глазами проносились черно-зеленые искрящиеся точки, и я просто упал обратно. Крик повторился, вгрызаясь в барабанные перепонки, и в этот раз где-то рядом послышались торопливые шаги. Задернули ткань, и по укутанному в теплое одеяло телу пробежала тяжелая волна горячего воздуха.

Я хотел что-то сказать, но понял, что не могу. Опухший язык почти не ворочался, и горло ощущалось таким сухим, словно меня всего заполнил зыбучий песок, горячий и рыхлый, скрипящий на высохших деснах. Через силу я вновь открыл глаза и теперь увидел больше. Неровный темный камень с проходящими вдоль и поперек трещинами, в которых прятались абсолютно черные тени. Именно в этот момент я по-настоящему понял, как сильно хочу пить. Живот, налитый свинцом, мерзко заурчал, и меня словно парализовал озноб. Мерзкое ощущение, и мне не хватило сил его прогнать.

Копошение где-то совсем рядом исчезло, и через несколько мгновений передо мной склонился человек. Зрение подводило, и черты лица размылись так, что я с трудом мог утверждать только одно – это был мужчина. Странное разочарование и обида на миг заставили меня сморщиться, но так и не смогли перебороть желание почувствовать на шершавых губах воду. На место большому силуэту, что возвышался надо мной всего несколько секунд назад, пришел маленький и очень хрупкий. Когда же мою голову заботливо подняли и прижали к губам металлический носик, я испытал нечто очень похожее на счастье. Может быть, это оно и было. Осознание того, что я жив и все еще кому-то нужен. Но кроме этой мысли в гудящую голову полезли намного более мрачные. Последние воспоминания, которые отдавали неприятным привкусом железа и неконтролируемым страхом. И страхом совсем не за собственную жизнь, которая мало что значила для других или вовсе не значила ничего. Это сильное чувство ударило, словно молния, по всем нервным окончаниям, будоража кровь, заставляя сжать в кулак поврежденную кисть. Даже несмотря на боль.

От холодной воды, полившейся в пересохшее горло, все внутри разом сжалось, исчезли любые мысли. Жидкость казалась чуждой, и тело отказалось ее принять. Вода потекла по щекам и подбородку, затекая в нос. Я закашлялся и дернулся, пытаясь хоть как-то подняться. Тело скрутило так крепко, что стало больно даже дышать. Слабые маленькие руки безуспешно пытались меня поддержать, но я все сильнее кренился на бок, рискуя упасть на ушедшую из-под ног землю. Минутой позже меня вырвало. Адская боль прошлась по всем ранам и ушибам, как будто вгрызаясь в них, и тело заныло, требуя покоя. Требуя так громко, что от его воя заложило уши.

Вторая пара рук подхватила меня за плечи, и я прокашлялся в последний раз. Кое-как попытался вытереть рукавом рот, но даже от этого движения зудели раны, которых я почти не чувствовал или не замечал в день несостоявшейся казни.

Повалившись назад, я ушибся головой о какую-то перегородку и почувствовал острое желание исчезнуть, раствориться: стоило коснуться головой подушки, панические мысли мощным потоком ворвались в разум. Я прищурился и застонал, хватаясь здоровой рукой за чьи-то маленькие тонкие кисти. Осознанно или нет, но я прошептал Ее имя – так громко, как только мог, – молясь, чтобы меня услышали. И даже не обращая внимание на сопротивление и попытку меня оттолкнуть. Но в следующую секунду чужое дыхание стало будто громче, как и тихое завывание ветра и недовольное ржание лошади где-то за пределами пещеры. А затем, сквозь опять надвигающуюся неотвратимую дрему, я услышал тихий детский голос, полный понимания и вместе с тем пугающей тревоги.

– Жива.

Кажется, только в этот момент я по-настоящему понял, что такое счастье.

***

Я думал, что все будет иначе. Но ошибся. Не было чуда, не было передышки, не было благодарности и облегчения: дни и ночи слились в мерный и неизменный поток боли и ожидания.

Я так и не смог подняться на ноги и далеко не сразу собрался с силами рассмотреть место, в которое нас предусмотрительно перенесли ополченцы. Только терпеливо ждал, когда теперь непослушное тело хоть немного окрепнет. Массировал ослабшие мышцы поврежденной руки, отчего теперь уже ничем не обмотанные пальцы начинало слегка покалывать. Ел столько, сколько было необходимо, пусть совсем не было аппетита и желания прерываться на условный перерыв. Злясь на собственное бессилие, следил за тем, как Венн, что присматривал за нами и сухо пересказывал происходящие в Нордоне события, крепко удерживал бесконтрольно дергающиеся руки Ариэна. И настороженно ждал окончания приступа, чтобы затем попытаться использовать свои лекарства. «Успокоить разум», – как однажды он объяснил мне. Но, кажется, они не особо помогали.

В эти дни я почти не видел солнце, только часть его света, который падал на кромку крошащегося камня, покрытого зеленым мхом, у задернутого плотной тяжелой тканью выхода. И почти не разговаривал, просто не зная, с чего можно было начать. Вначале вопросы были, но ответы слишком быстро возвращали на землю, заставляя вспомнить, что мир вовсе нас не ждет и уж точно никак не изменился.

Не находя никаких занятий, я сидел на пахнущей смолой и подгнивающим сеном жесткой койке и часами вглядывался сквозь полутьму в худой неподвижный силуэт всего в нескольких шагах от меня. И ждал, когда, наконец, смогу сделать шаг навстречу. Увидеть. По-настоящему.

Иногда появлялось ощущение, что я застрял в том утре, в моменте, когда Госпожа улыбается. Так искренне, смотря на меня и на Маука, когда говорит о спасении. Она изменилась. Вернее, я знал, что Госпожа всегда была такой, но теперь не осталось вынужденной жестокости и холодности. Я до сих пор боялся в это поверить и в то же время безумно этого хотел. Чтобы когда-нибудь она посмотрела на меня, не как на раба, чтобы… Раньше никогда бы не подумал, насколько невыносимы могут быть такие мысли. Но теперь…

Желание увидеть и прикоснуться стало словно навязчивой мыслью. Так близко и так далеко. Живая и в то же время неподвижная, словно слившаяся с горным контуром природы. Это меня пугало. Я даже не думал, что в этом мире еще осталось что-то, способное так глубоко забраться под кожу. Больше не было спешки, ощущения погони и разоблачения, боли и отчаяния, надежды, которая заставляла двигаться вперед и находить в себе силы. Осталась только тишина, в которой рождались мысли. Бесконечные, но ведущие к одному человеку, и от этого еще сильнее начинало биться сердце. Я не мог это остановить. Как только казалось, что все позади, хватало одного взгляда в ту сторону, где лежала Она, чтобы забыть о только-только пришедшей безмятежности. Беспокойство крепло с каждым днем, с каждым возвращением Венна, когда он проверял бинты и медленно непонимающе качал головой. Рана почти затянулась, но Госпожа так и не пришла в себя. Я не задавал вопросов, даже когда восстановился голос, – видел по потерянному взгляду врачевателя намного больше смысла, чем можно было бы вложить в слова. «Она потеряла много крови, и я больше ничего не могу сделать».

Но я продолжал надеяться. Пробуждаясь от беспокойного сна, с испугом поворачивался в Ее сторону, боясь не увидеть, как слабо натягивается на Ее груди ткань. Я не мог думать ни о чем другом. Ни о кровавой расправе и возмездии, о которых мне рассказала прибежавшая в тот день, когда я очнулся, Лора. Ни о перебитой страже и схваченном патриции, который отчаянно отрицал ответственность за произошедшее с его горожанами, ссылаясь на самоуправство куратора. О чуде, в которое уверовали те, кто видел остановленные в воздухе стрелы и сломанные оковы. На это уже не хватало никаких сил.

Я мог только наблюдать, как было раньше, и от этого становилось просто невыносимо.

Вот и сейчас я устало смотрел на лежащего рядом Ариэна и видел, как медленно затягиваются его старательно обработанные шрамы. Глаз, аккуратно зашитый так, что издали казалось, будто он просто сомкнул веки. Венн действительно постарался и старается до сих пор, практически никогда не покидая пещеру, чтобы в случае чего быть готовым помочь. А мы здесь уже давно.

Коснувшись пальцами лица, я почувствовал уже порядочно отросшую щетину. Странно, но это движение как-то успокаивало и отвлекало. Я опять погрузился в этот странный транс и даже не заметил движений и звонкого детского голоса.

В нашу тесную обитель, тряся перед собой перемотанным нитью пучком зелени, вошла Лора. Ее шаги были такие тихие, что сейчас я бы ничего не заметил, подкрадись она ко мне со спины. Но в ее взгляде не было подобного желания, осталась только осторожность. Еще с самого первого дня нашего человеческого знакомства.

Я отвлекся от наблюдения, начиная вслушиваться в зарождающийся спор.

– …Ну, чем ты меня слушаешь… Я же сказал, должны быть синие цветы. Синие, – я слабо улыбнулся, смотря на недовольного Венна. Не имея физической возможности пробираться через ущелья и еловые дебри самому, он вечно отправлял туда Лору за какими-то лечебными травами, описание которых она никак не могла запомнить. Вот и сейчас, видимо, принесла что-то не похожее, из-за чего преклонных уже лет мужчина опять начал ворчать и совсем не театрально хвататься за голову. – И листья тройчатые, а это что за сорняк? – звеня котелком, подвешенным над небольшим костром, Венн одной рукой продолжал мешать обед или ужин, а другой – нещадно бросать стебель за стеблем пучок собранных растений в огонь. – Самому мне, что ли, забираться туда, Лора?

Девочка насупилась и, ничего не ответив, молча отошла подальше. С сомнением глянула на меня и вдруг медленно присела на свободное место у самого края. Не показывая удивления, я мельком взглянул на ее поцарапанные наверняка еловыми иглами руки. Это занятие явно ей было не по нутру. Несколько царапин тянулись до самого предплечья, а на загорелой коже выступило пару кровавых капель. Но, похоже, ее совсем не беспокоили свежие ранки.

Она, как часто делала, приходя сюда, склонила голову до самого плеча и обняла себя руками. Я понимал этот жест так же хорошо, как направление ветра. Кем бы нас ни считали, а страх от ночной встречи все равно остался, пусть даже ее отец жив и почти здоров. Но, с другой стороны, я ведь и не просил понимания.

– Ты уже можешь ходить? – неожиданно спросила она, искоса глядя на мои ноги. Вспомнив свою последнюю попытку подняться, когда из легких тут же исчез воздух, я поморщился и отрицательно покачал головой. Отголоски боли прошли по телу, служа хорошим напоминанием.

На это Лора вздохнула, по-детски оттопырив нижнюю губу. Видимо, заметив мое удивление, девчушка смущенно улыбнулась и отвела взгляд. Она ведь еще ни разу ничего не спросила: ни про ту ночь, ни про все предыдущие. Я уже решил, что ей ненавистна сама мысль, что мы причинили боль ее отцу. Вне зависимости от причин. Но Венн ответил, что Лора сама вызвалась помочь с ранеными, и, конечно же, не стал отговаривать.

– А знаешь, теперь в городе вас называют героями. Маук, правда, с большим трудом справляется со всеми вопросами, столько всего сразу, но… Все правда верят в то, что произошло чудо, что Природа послала им спасителей, – грустно прошептала она и, раскатав рукава своей рубашки, натянула их почти до кончиков пальцев.

Тяжелым взглядом я осмотрел спасителя, которому самому теперь нужна была серьезная помощь. Словно прочитав мои мысли, Лора тихо продолжила:

– Но герои тоже не могут жить вечно, – в ее голосе было сожаление. Непритворное и абсолютно искреннее. Я опять чего-то не понимал.

Даже если Венну нужна была помощь с Госпожой, Лора не отказывалась, хотя имела полное право ее ненавидеть, как и всех нас в сущности. Это противоречие я тоже иногда перебирал, словно струны, рассматривал со всех сторон, пытаясь понять. А теперь и вовсе Лора говорила так, будто я всегда был ей другом.

– Я сегодня спросила у папы, что он думает… ну… – я кивнул, поощряя продолжить, но она, кажется, засомневалась.

– Он тоже думает, что мы герои?

Я вспомнил, как Госпожа прижимала к горлу ее отца кинжал и властным голосом требовала встречи с ополчением. Вспомнил отчаяние и ярость, с которыми он голыми руками схватился за лезвие. Вспомнил ее слезы и упавшую на пол свечку. Ариэна, который кричал от боли в тюремном лазарете. Обезумевшего Фелара, через слезы смеющегося над собственной немощностью. Таких воспоминаний сохранилось слишком много.

– Он не злится.

– А ты?

– Я думаю, что вы обычные люди, которые рискнули своими жизнями, чтобы спасти наши, – без иронии ответила она, а я только робко улыбнулся и с глубоким вдохом расслабленно прикрыл глаза. Одним камнем на сердце меньше.

Появившаяся серьезность в ее голосе меня впечатлила. Мне даже не понадобилось что-то объяснять, она увидела. Спасибо.

От ее слов, кажется, ушла тревога. Перестало мучить плохое предчувствие, и не пугали мысли о будущем, которого словно не стало. И я позволил себе забыться, ощутив ни с чем не сравнимое облегчение.

Наверно, чем-то она сейчас напоминала мне Келлу. Мою маленькую Келлу, которая тоже слишком рано научилась говорить взрослые и серьезные вещи. Прошло много лет, но эти воспоминания не меркли и не искажались. Иногда я вытаскивал их наружу, словно любовался припрятанным от чужих глаз украшением, а потом бережно клал обратно.

От теплых, но как нож острых воспоминаний нашего расставания стало еще больнее, и я сложил на груди руки, словно этот заслон спасет меня от еще одного страха. Но что-то внутри подсказывало мне – она жива и, возможно, все еще меня помнит.

Венн осторожно поднялся на ноги, отряхнув колени от прилипших комков земли и каменной крошки, и принялся разливать приятно пахнувшую жидкую похлебку по металлическим тарелкам. Остатки он долил в чайник с узким носом, из которого пытался кормить Госпожу и Ариэна.

Я прищурился и потянулся здоровой рукой к переносице. Даже в мыслях мне не хватало смелости назвать Ее по имени. Словно я так и не получил на это право. Что-то внутри опять заскреблось, прогрызая путь к поверхности, но мне совсем не хотелось сосредотачиваться на этом ощущении. Спасти что-то могло только время, а не моя тревога.

Словно почувствовав, что что-то не так, Лора приподнялась и снизу-вверх пристально заглянула мне в глаза.

– Может, я и ребенок, но это не значит, что я не вижу, – я чуть дернулся и от неожиданности приоткрыл рот.

– О чем ты?

Она помедлила, словно решаясь.

– Маук сказал мне, ты сделал все, что должен был, – наконец произнесла она, взглядом указав в сторону Госпожи и Ариэна.

«Не все», – тут же пронеслось в мыслях, но я промолчал. Хотел возразить, только не нашел подходящего объяснения. Если бы только был выбор, возможность защитить, поймать стрелу за Нее. Тогда я бы ни о чем не жалел. Но сейчас…

Я чувствовал, насколько близок к тому, чтобы потерять все, что у меня осталось. Ощущал так остро, как, наверно, никогда. Даже в тот момент, когда мы оказались на волосок от смерти, столкнувшись в коридоре с начальником тюрьмы. А ведь тогда я тоже ненавидел себя за невозможность защитить, отгородить от такой реальной угрозы. Но в последние дни не было времени думать и анализировать, каждую секунду подстегивал животный страх пополам с предвкушением и нервы натягивались все сильнее. А теперь эти границы исчезли.

Мы хотели спасти тех людей, пусть даже никого из них не знали. Но после произошедшего у меня нет сил удержать Ту жизнь, которая оказалась для меня дороже собственной. И мне понадобилось столько времени, чтобы это понять. Принять и смириться с тем, что я никогда и никому не посмею сказать об этом.

Нервное возбуждение постепенно уступало место усталости. Когда мысли в голове прекратили раскачивать и проверять на прочность внутреннее равновесие, я почувствовал, как засыпаю. На еду уже не оставалось сил, да и не хотелось совсем. Так что я поддался, потихоньку расслабляясь и теряя связь с реальностью. А вскоре почувствовал, как поднявшаяся Лора осторожно натянула до моей груди грубое покрывало и – словно точно зная, что я услышу – шепнула:

– Не надо себя винить.

Но от этих слов еще сильнее забилось уставшее сердце.

***

Этот день начался иначе, чем предыдущие: с пробуждением я почувствовал странную легкость и даже потянулся пару раз, не ощутив никакой боли. Поерзал на месте и протер слипшиеся глаза. Все пространство наполнял ароматный дым, с помощью которого Венн старался отбивать запах потных тел. Чистая одежда помогала слабо, а постоянно тревожить даже согретой речной водой и ворочать изломанные тела он просто не решался.

Я вдохнул приятный запах и почувствовал, как сильно проголодался. Не как обычно, солнечный свет касался пола, почти доходя до моей койки. Погода стояла безветренная, и выглядывающие у входа мелкие сосны были неподвижны. Я почувствовал привычный жар, который и раньше касался кожи даже через рубаху, стоило только приподнять тяжелую ткань.

– Скоро начнутся Ледяные декады, – коротко оповестил меня Венн, не отрываясь от мешка с рисом. И даже в полусонном состоянии я понял, что это совсем не хорошая новость: небезопасно прятаться от суровых зачатков зимы в горах, особенно когда рядом протекает полноводная река. Минутная легкость тут же исчезла, и я повернулся, аккуратно прислоняясь спиной к холодному шершавому камню.

– А что в городе?

Венн зачерпнул рукой горсть риса и, приблизив ее к лицу, стал медленно перебирать. В тлеющий костер один за другим сыпались засохшие мелкие насекомые.

– Сегодня утром был городской суд. Большая часть требует показательную казнь для всех, а Маук все пытается контролировать ситуацию, – он говорил это почти беспечно, но сейчас я явно почувствовал в его голосе тревогу, а это очень заразное чувство. – Город не молчит даже ночью. Люди признают Рэрна, но ищейка… Я вижу, что Маук не может изменить их мнение даже теперь. И не удивительно… Даже если она спасла нас (во что никто не поверит), она – страж Императора. Одной Природе известно, сколько она хранит секретов, нужных мятежникам.

Разминая затекшие икры, я устало выговорил:

– А я думал, после того дня все закончится, – и тут же об этом пожалел. Оторвавшись от своего занятия, Венн усмехнулся, что делал довольно редко, и с пренебрежительным взглядом посмотрел на меня, словно на наивного ребенка, который верит, что все всегда будет хорошо.

– Все только началось, – он покачал головой и с непривычным осуждением спросил: – Ты хоть задумывался, какой вы разворошили улей?

– Нет, я об этом не думал.

– А стоило. Потому что вопрос о том, кто вы такие, теперь будет звучать отовсюду. Сегодня утром я случайно услышал, что где-то поблизости видели солдат Империи. Видимо, кто-то тогда все-таки успел бежать, чтобы донести о неповиновении, – с досадой произнес он, засыпая крупу в кипящую над костром воду. – Они не рискуют идти на город только потому, что боятся отпора. А что мы можем без него? – Венн дернул головой в сторону до сих пор не пришедшего в себя Ариэна и поджал губы. – Да, раны затягиваются, и приступов почти нет. А сможет он сейчас так же, как и в тот раз, остановить стрелы? И что будет, когда об этом узнают обычные горожане, которые на этой неделе впервые взяли в руки настоящее оружие, которое мы много месяцев ковали на случай восстания? – его голос становился громче. – Ты думаешь, они вспомнят про благодарность, когда черные плащи придут с факелами жечь их дома? О, нет. Если это случится, их даже Маук не удержит от того, чтобы ворваться сюда и выдать вас всех Службе. Только чтобы выкупить свои жизни.

Венн резко замолк, ожидая моей реакции. Но я ошарашенно смотрел на него, не решаясь вообще ничего сказать. Об этом я не думал, не придавал большого значения тому, что происходит «после». А стоило. Стыдливо я понял, что Госпожа ни за что бы не позволила ввести себя в заблуждение или забыться. А я позволил.

– Ах, да. Я ведь забыл, что ты не привык думать, – добил меня Венн последней фразой, от чего я невольно сжал кулаки. Правда, но от нее все равно становилось больно.

Обида быстро ушла на второй план – как мне показалось, не прошло и минуты, – уступив место страху из-за надвигающейся угрозы.

– Мне надо увидеть город и поговорить с Мауком, – твердо заявил я, свешивая с койки босые ноги. Если все так, нужно было как-то убираться отсюда и идти… Я даже не представлял куда. Грозы и град не позволят добраться до столицы, а пережидать больше негде. Если только… «Нет», – мысленно одернул я себя, Госпожа никогда бы не позволила себе сбежать, пусть даже свободные земли так близки и доступны, как сейчас.

– А сил дойти-то хватит? – фыркнув, со злой иронией спросил он. – Город не так близко, как ты думаешь…

– Ты мне поможешь, – перебил я и коснулся ступнями камня.

Собрав все силы, которые еще сохранились во мне, я осторожно встал и прижал руку к занывшим от давления ребрам. Нужно было просто перетерпеть боль. Для этого наступило самое подходящее время.

Эвели

Я ощутила тепло. Приятное тепло, к которому вдруг захотелось потянуться. Это желание оказалось неожиданно сильным и затмило все, что еще полутенями сохранилось в памяти. Мне показалось, что до этого тепла не было ничего. Пустота, которая заполнила меня до самых краев, спокойствие. Как будто я наконец-то сделала то, о чем мечтала всю свою жизнь. Всем нутром почувствовала счастье, волну эйфории, и было уже неважно, что грянет после.

И в то же время настойчивое солнце подарило мне второе дыхание, заставив распахнуть глаза и тут же накрыть их вспотевшей ладонью. Голова закружилась, сдавило виски, и я тихо захрипела, пытаясь перевернуться хотя бы на бок.

В горле было сухо и в то же время дико захотелось справить нужду. Неприятный запах собственного тела ударил в нос, заставив на секунду поморщиться. На ощупь я протянула руки вперед, все еще не рискуя открывать заслезившиеся глаза. Пальцами коснулась холодного шершавого камня и, кажется, деревянной не строганной стойки. В подушечку безымянного пальца впились две острые щепки. Я поморщилась, но не остановилась, пытаясь найти что-то схожее с сосудом. Тянуться стало неожиданно больно. Запульсировало правое плечо, и левая рука соскользнула с края доски. Не успев ни за что зацепиться, я почти рухнула с койки, но тут чья-то рука резко удержала меня от падения. В ту же секунду я растерянно клацнула челюстью и увидела перед собой лежащего на такой же очень узкой кровати Ариэна.

Цвета поблекли и изменились так, словно я стала дальтоником. Но постепенно серый становился серым, я проморгалась и убрала за уши спутанные пряди. Его глаза до сих пор были закрыты, а рука, схватившая меня словно инстинктивно, просто свисала с края. Как будто он до сих пор спал.

– Ар… – горло неожиданно сжало спазмом, и я судорожно подхватила оказавшийся совсем рядом ковш, наполненный чистой, нагревшейся под лучами солнца водой. Расплескав по пути ее часть, я с жадностью выпила больше половины – сколько хватило на прервавшееся дыхание, – с удовольствием смакуя хорошо ощутимый землистый вкус. Но терпеть стало еще сложнее. Я взглянула под ноги: у края кровати стояло что-то отдаленно напоминающее утку, с соответствующим запахом. Брезговать было бы просто глупо, и я так быстро, как только могла, отошла в тень. По телу разлилось море, приятные обволакивающие волны, которые словно возвратили меня к жизни и в то же время усыпляли, лишая сил.

С трудом доковыляв обратно, я подхватила ковш с водой.

– Ариэн… – на грани слышимости прошептала я, наклоняясь к нему. На свету последние шрамы казались почти зажившими. На руках и застывшем с выражением тревоги лице больше не было никаких меток. Я настороженно нависла прямо над ним, коленями упершись в бортик каркаса. Левый глаз не восстановился. Сморщенная в уголках кожа век была натянута друг на друга плотными стежками нити. Я бы не смогла зашить лучше.

Не задумываясь над своими действиями, я с чувством коснулась ладонью его побледневших щетинистых скул, и он дернулся. Но так и не очнулся. Я лишь почувствовала странную усталость, быстро и всецело захватившую меня. Прямо как в тот первый раз. Но теперь Ариэн переменился в лице, и вместо глубокой печали его исказила боль. Он, так и не открыв глаз, крепко вцепился в мою руку – то ли чтобы прижать к себе, то ли чтобы оттолкнуть. От неожиданности я разжала вторую руку, и металлическая посуда громко ударилась о камень. Ариэн опять дернулся и сдавленно зашипел, до боли сжимая мое запястье. Это были уже не судороги, а кошмары. Те самые, из-за которых даже во сне обливаешься потом.

– Это я… я! – прошептала я, осторожно положив ладонь на его напряженную руку. Он меня услышал. Единственный его глаз открылся, и зрачок сузился почти до точки. Ариэн узнал меня сразу, хватка ослабла.

– Пить… – тихо-тихо попросил он, опять закрыв правый глаз.

Только сейчас я почувствовала, как мышцы ног налились свинцом и грохочет в груди сердце, ощутила повязку на правом плече, которая в таком положении очень сильно давила на рану. Странное оцепенение никак не желало слететь. Я обернулась назад, и перед глазами все поплыло. Повезло в последний момент удержать равновесие и переждать головокружение. Вновь открыть глаза навстречу солнцу оказалось сложно, но тихий стон – почти скулеж – Ариэна быстро привел меня в чувство. Здесь больше никого не было. Оказавшиеся почти прямо под ногами угли не тлели, третья кровать, которую я приметила сразу, пустовала и была небрежно застелена покрывалом. Сейчас только я могла ему помочь.

В уголке стояло деревянное ведерко, на треть еще наполненное водой. Собравшись с силами и покрепче прижав согнутую в локте правую руку к груди, я сделала несколько шагов вперед. Ноги совсем не держали, и потому короткое расстояние всего в пять-семь метров показалось вечностью. Мне вдруг самой захотелось смертельно пить, и я с трудом удержалась от того, чтобы не упасть на колени. Силы хватило на то, чтобы наполнить маленький ковшик только до половины – остальное я бы попросту расплескала.

Ариэн пил быстро. Самостоятельно приподняв голову, он рукой помогал мне наклонить посуду, но часть воды все равно полилась по подбородку. Это зрелище вызвало во мне острый приступ жалости: выжженный глаз и искромсанные, теперь частично оголенные плечи, черные круги под глазами и яркие красные пятна на скулах, несильно заросших почти черной жесткой щетиной. Сейчас он выглядел немногим лучше мертвеца.

Нелепо, но мне вдруг захотелось узнать, сам ли он следил за своей внешностью раньше, или это была очередная прихоть прокуратора? Рассмотрев внимательнее зашитый глаз, грудь, плечи, я поняла, что теперь это уже не имеет значение. Уродливые раны – и неважно, как они были получены – отталкивали и всегда будут отталкивать тех, кто никогда не испытывал настоящей боли. И тех, кто знаком со всеми ее оттенками – тоже. Парадокс, которому нет короткого объяснения. Брезгливость или жалость – совсем не то, что хотелось бы чувствовать, но теперь всегда будет либо первое, либо второе. И мне хотелось бы верить, что не я приложила к этому руку.

Напившись, Ариэн упал на плотную высокую подушку и скривил рот. Не в силах больше стоять согнувшись, я села рядом и поставила ковш на место.

Голова кружилась просто невыносимо. Невероятно повезло, что я потеряла столько крови, чтобы еще успеть выкарабкаться. Что же случилось после? Вопросы сами лезли в голову. Хотя причины, по которым нас оставили здесь, а не в городе, были очевидны. Если покопаться в психологии толпы, которая могла разорвать на части того, кого мгновение назад величала богом или всемогущим дьяволом, можно было сделать очень своевременные выводы. Маук, видно, тоже это понял: пещера означала безопасность. Но что именно случилось после, я хотела знать наверняка: чем закончились беспорядки, удалось ли сбежать начальнику тюрьмы, что теперь делать и куда бежать. Мне было жизненно необходимо услышать ответы и узнать, куда исчез Киан и был ли он вообще здесь. Я хорошо помнила его опухшую руку и лицо в кровавых подтеках. Ему точно нужна была срочная помощь, но…

При мысли, что что-то могло пойти не так, защемило сердце. Но теперь – после всего, что успело произойти – я бы ни за что не позволила отчаянию командовать над разумом. Удача оказалась не просто на нашей стороне: казалось, что она заключила пари, поставив на нас крупную сумму, и делала все, чтобы сорвать куш. Странная гордость за то, что мы сделали, ненадолго наполнила меня силами, и я отняла руки от лица. С Кианом точно все в порядке. По-другому быть не могло.

Ариэн тем временем все так же бездумно смотрел вверх, часто дыша ртом и нервно вцепившись рукой в покрывало. Я не могла угадать, о чем он думает и думает ли вообще. Судя по отсутствующему выражению, скорее, нет. И мне совсем не хотелось его тревожить.