Текст книги "Долг и верность. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Малефисенна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Я так устал. Эта усталость, наверно, тянула бы к земле, но я не ощущал пространства. Только боль вновь вгрызалась прямо в кости, пробираясь в легкие и раздирая их когтями.

Я утратил понимание времени и уже ни о чем не думал, когда холод постепенно сменился приятным теплом. И пришел покой. Я думал только об этом. Покой, умиротворение, небытие. Моя жизнь осталась в прошлом, какой бы она ни была. Все мечты ничтожны и больше…

– Эвели… – неожиданно застыло на губах имя, но тут же было стерто из памяти.

…не имеют ни значения, ни ценности. Я почти свободен, я в безопасности, значит, я уже умер.

***

На целую вечность я поддался абсолютному мраку, и раньше часто заменявшему сны, когда мне было очень больно. А потом он начал медленно рассеиваться, заставляя все больше напрягать слух в попытке уловить какие-то обрывки – искаженное эхо нескольких голосов.

Постепенно возвращалась и боль – уже более-менее терпимая, – но все еще не дающая спокойно вздохнуть. Глаза сдавливало от вдруг появившегося света, пусть совсем мягкого, и горло болело, из-за чего каждый вдох давался через силу. Пальцы неприятно покалывало, и сжать руки в кулаки не получалось. Но эти ощущения еще не хватало сил осознать. Я понимал лишь то, что нахожусь в тепле, на кровати, завернутый в одеяло, кажется, по самую шею, и чья-то горячая мозолистая рука держит мою. Именно это незнакомое чувство могло бы заставить меня улыбнуться, если бы я точно знал, что мне не кажется. Если бы хватило сил.

– Пи… ть… – едва-едва прохрипел я, ощущая, как меня покидает желанное тепло.

В следующий раз сознание возвращалось быстрее. Но, так и не открыв глаза, я почувствовал, что теперь один. Мягкий свет все так же расплывался перед взором, стоило только на миг разлепить непослушные веки. Боль терпимо сдавливала ребра, а сухой язык прилип к небу. Но рядом никого не было. Может, не было и тогда. В бреду разум способен во многое заставить поверить.

Я не думал и не гадал – просто, пересилив боль, открыл глаза. Свечи стояли где-то рядом с кроватью, освещая низкий покатый потолок. Чтобы увидеть остальное, нужно было попытаться приподняться.

Я слабо помнил, что происходило в последние дни. Дорога, голод, чувство одиночества и глупо замаячившая на пути надежда… Неужели кто-то меня спас? Зачем?

– Дай посмотрю… – будто услышав мои мысли, глухо скомандовал женский голос где-то за спиной. Сердце защемило от неожиданной догадки, слишком нереальной, чтобы хоть как-то в нее поверить. Но этот голос… знакомый голос… я узнал бы его, даже будучи глухим.

Или разум опять играл со мной, заставляя верить и надеяться, что… Я не нашел в себе смелости закончить мысль. Как она смотрела… Она ведь узнала. Все. Так зачем теперь меня искать, когда все расставлено по своим местам? Глаза защипало от обиды, но что-то внутри больше не позволяло поддаться этой боли – та часть меня, которая вопреки всему продолжала верить. Я застыл, надеясь услышать что-нибудь еще за тонкой стенкой, кроме тихой возни. Тишина.

Я никогда раньше не обращался к Природным духам за помощью, но сейчас, с трудом поворачиваясь на бок, пытался вспомнить хотя бы какие-то ритуальные слова. Попросить, чтобы иллюзия не спала, чтобы услышать еще раз этот голос.

Голова закружилась, я выдохся уже только от одного простого движения, но знал, что не найду покоя, пока не открою дверь. Я запрокинул голову. Тонкая полоска света от дверного проема освещала посеревшую от пыли деревянную распорку, а в уголке под самой крышей чуть трепыхалась паутина.

Послышался тихий треск разрываемой ткани.

– Придержи, – так же глухо прозвучала просьба. Эвели! Это ее голос. Все внутри скрутило от непонятного чувства облегчения и тревоги. Я не мог поверить до конца, но так хотел.

Одернуть одеяло получилось тоже только через боль. Лишь краем сознания успел заметить, что на мне свежая рубаха, а от тела больше не несет кислым потом и гниющей травой. Перед глазами все поплыло, когда я приподнялся, свесив ноги. «Пожалуйста, не окажись сном», – повторял я про себя, словно сильнейшее из заклинаний, пытаясь удержать шаткое равновесие. Уже из последних сил ухватился за гладкую деревянную ручку, пытаясь толкнуть дверь. Но она не поддалась. Я бессильно прижался к ней лбом, чувствуя, как по затылку течет пот. А сердце билось и билось, как проклятое, не давая даже вдохнуть. «Пожалуйста, – прошептал одними губами, отчего стало еще больнее, и надавил на дверь всем весом: – будь там».

В маленькой комнате света было куда больше, а от едкого запаха опять заслезились глаза. Я зажмурился, с силой ухватившись за косяк. Боль прошлась по телу, запульсировало в висках. Все размывалось, и я так разозлился на свою беспомощность, чувствуя себя жалким и ужасно одиноким. Эти мысли раньше не донимали меня, но никогда в своей жизни я и не чувствовал себя настолько уязвимым и сломленным. А сейчас… Почему-то стало невыносимо стыдно за желание ощутить человеческое тепло.

– Киан! – неожиданно воскликнула она, кажется, роняя что-то на пол. «Эвели… Это и правда ты?». Я попытался протереть свободной рукой лицо, но голова пошла кругом, и глаза сами зажмурились от жуткой рези. Я приоткрыл рот, порываясь спросить, но голос не слушался, а ноги подкашивались от сильного напряжения. На ощупь я прислонился к стене и тут же почувствовал на губах холод железного горлышка кувшина, который удерживала Эвели. Прохладная вода тонкой струйкой потекла в першащее от сухости горло.

– Киан… – Стоило мне напиться, она обняла меня так сильно, что было даже больно, но я никогда не посмел бы ее оттолкнуть. – Я так боялась… так… прости меня, – выдохнула она у самого уха, и я почувствовал, как ее локоны щекочут мое лицо.

– Ты… – голос дрогнул, и сухое горло горело, причиняя сильную боль. Но я не смог просто промолчать. Неужели я больше не один? Неужели не раб, которому можно найти замену? – Ты пошла за мной?

Она чуть отстранилась, чтобы заглянуть в мои глаза. Так близко…

Я жадно всматривался в знакомые черты лица, забыв обо всех своих страхах, больше не опуская взгляд. Знакомые и в то же время искаженные эмоциями, такие живые. Я бы смотрел на нее вечно.

– Да… – Ее теплые ладони коснулись моих щек, нежно и осторожно. Не в силах осознать момент, я прикрыл глаза и напугано оплел ноющими пальцами ее кисти. Мне не хватало храбрости изгнать поселившийся в сердце страх, и я молча стоял, наслаждаясь ее прикосновением. – Я люблю тебя, Киан. Я так сильно тебя люблю.

И я не смог удержать в себе эмоции. Мои губы накрыли ее с такой страстью, на которую, как казалось, я даже не способен. И эта щемящая нежность просто разрывала душу. Чувство единения стерло из воспоминаний все, что было со мной до сказанных слов. До признания, которое я так жаждал и вместе с тем боялся услышать. Я был готов отдать ей все. Свое тело, свою душу, волю, только не отпускай.

Поцелуй выходил жадным, даже болезненным, но мне было не заставить себя остановиться. Я больше не чувствовал боли, только ее в своих руках. Ее тепло. Как она льнет к моей груди, вплетает пальцы в спутанные отросшие волосы, громко и прерывисто дышит, закрыв глаза.

Я с трудом оторвался от ее губ и тут же обнял, пытаясь спрятать от нее едва не проступившие на глазах слезы. Мужчине не пристало плакать даже от радости. «Ты спасла меня, ты меня вернула», – произнес я в мыслях, надеясь, что она услышит.

– А ты – меня… – ответила она, и голос ее дрожал.

Ничто не заставило бы меня сейчас ее отпустить. И никто.

Едва ощутимо Эвели подтолкнула меня назад и, опустив руку на грудь, поцеловала. Так же несдержанно – будто мир вокруг нас мог вот-вот рухнуть, – до боли прикусывая нижнюю губу. Я наугад ухватился за что-то, лишь бы не упасть, от чего по руке до самого плеча прошлась боль. Эвели остановилась, мягко и как-то испуганно проведя руками по моему лицу, отчего по телу пробежала волна мурашек. Шевеление в паху заставило дернуться, и, жмурясь от неизвестного чувства, я быстро перехватил ее руку, покрывая поцелуями. Смотря глаза в глаза. «Ты так красива, – я провел большим пальцем по тонкой линии приоткрытых губ, по скуле, опускаясь к оголенной длинной шее: – я бы вечно любовался тобой».

Улыбнувшись, она поманила меня за собой и помогла лечь. Я судорожно сглотнул, неотрывно заворожено наблюдая, как она медленно скидывает с себя рубашку, как распутывает шнуровку штанов. Как ее темные, почти черные глаза светятся любовью. И вновь на несколько секунд сомкнул веки, чтобы запечатлеть этот образ в памяти.

Она нависла надо мной, легко касаясь шнуровки исподней рубахи на груди, но не снимая ее, и нежно поцеловала, не отрывая от меня взгляда. Я поднял руки по ее талии к груди, наслаждаясь бархатом кожи и вместе с тем ощущая старые бугристые шрамы, побелевшие от времени. Даже в этом мы с ней были до ужаса похожи.

– Ты… уверен? – вдруг чуть погодя спросила она, с нежностью взяв меня обеими руками за перебинтованную кисть. – В смысле, ты истощен, тебе не будет больно? – и смотрела мне в глаза с желанием и тревогой. Я лишь на миг устало прикрыл глаза и сразу же вдохнул полной грудью:

– От тебя я вытерплю любую боль.

– Больше никакой боли, – прошептала она мне прямо в губы и поцеловала.

Я плавился в ее руках, а она – в моих. Я тонул в ощущениях, касаясь ее обнаженной кожи и боясь закрыть глаза. Боясь потерять. Пусть даже всего на одно короткое мгновение. Больше никогда. Не отпущу, не отдам.

Ее рука медленно спустилась ниже, обводя живот, и я задохнулся от желания, готовый вечно терпеть эту сладкую невыносимую пытку. С трепетом коснулся ее маленькой груди и несильно сжал набухший сосок между зудящими от тепла пальцами, инстинктивно стараясь доставить ей удовольствие. Она глубоко вздохнула, сведя брови и запрокинув голову.

Почти черные волосы струились по ее сильным плечам, притягивая взгляд. Опускались ниже, обводя ее фигуру. Словно она – существо из другого мира. Слишком прекрасное, чтобы кто-то посмел увидеть его за ворохом бесформенных тряпок и коснуться, как делал сейчас я.

Мне казалось, я вот-вот сойду с ума, не в силах справиться с порывом. В горле опять пересохло, но боли не удалось бы меня остановить. Я облизнул губы, осторожно и неумело притягивая ее к себе, согревая своим теплом. Ее рука стала опускаться ниже, и я застыл, стремясь прочувствовать этот момент всем телом. Прошло столько лет с тех пор, как я делил с кем-то постель и чувствовал себя свободным, но воспоминания блекли в сравнении с настоящим. Стирались из памяти, даруя настоящий покой.

– С тобой я живу… – тихо произнес я, несмотря на усилившуюся боль в груди и легких, потому что не мог больше молчать. И она опять сорвала с моих губ поцелуй, радуясь маленькой победе, как ребенок. Искренне.

Я откинулся на подушки, продолжая тянуться к ее рукам, следовать за ее движениями. Любить. Как не любил никогда.

Глаза все еще щипало от собравшейся в уголках влаги, а я продолжал улыбаться, стискивая ее руки и слушая тихий, полный наслаждения стон.

«Я всегда буду твоим, Эвели. Всегда».

Глава 14. Прошлое позади

Ариэн

А кузнец оказался не промах, не обделенный внимательностью даже под раннее утро. Так что лучшая сталь империи ушла с рук всего за какую-то сотню серебряков, но я и тому старался быть рад: высеченная на яблоке рукояти монограмма «ТС» вполне однозначно трактовала происхождение меча, а красть у Службы… это более чем неразумно. Поэтому за молчание ворчливому кузнецу, который все косился на нас и долго отказывался пускать за порог, пришлось щедро доплатить.

Я все больше убеждался, что здешние местные принципиально не замечали незваных гостей. Конечно, это настораживало, не позволяя расслабиться и хоть раз за десятилетие просто слечь с простудой, но все-таки я понимал, что нам очень повезло попасть в такой момент, когда улицы были безлюдны, а встречные – недоверчивы, но в общем-то безразличны к нашему существованию.

Мы шли медленно, с трудом переставляя ноги, погрязшие в рыхлом непроторенном снегу на добрые полметра. Но если я отказывался анализировать происходящее, просто желая прилечь и отоспаться в тепле, то Эрд весь извелся и, признаться, уже раздражал своей пружинистой, несмотря на хромоту, походкой, невольно привлекавшей мое внимание.

– Ты чего? – устало прохрипел я, замедляя шаг, но Эрд не ответил. Нервно повел плечом, кутаясь в побелевший от снега плащ. На меня не смотрел, с недоверием оглядываясь по сторонам, но в такую метель вдалеке терялись даже силуэты домов. – Эрд!

– Неуютно мне… без меча, – скрипя зубами, как-то беззащитно ответил он.

– Зато будет… – я прочистил горло, через ткань растерев занывшую шею, – чем заплатить, на морозе оставаться как-то не… хочется.

– Тебя не смутило, что на границе вообще никого не было? Где стража? Патруль? Еще и караван этот куда-то исчез, хотя уже должен был пройти через Заррэт.

Я поднял взгляд вверх, пытаясь определить, в скольких домах растоплен очаг – многочисленые тонкие струйки дыма тянулись к серому небу над каждым сложенным из не обработанных камней домом. В некоторых местах неровную кладку раздирали глубокие трещины в растворе, где-то затертые, а где-то оставленные до лучших времен. Вспомнив слова Эвели о здешнем климате, я невольно поежился, когда ветер с особенным рвением содрал с дощатых крыш снежные шапки.

– Лихорадка, – предположил я, припоминая, как Эвели торговалась с хозяйкой ближайшего дома, в котором, как показалось, пустовала пара комнат. Я тогда был не в том состоянии, чтобы вслушиваться в разговор, сосредоточив все усилия на Киане, который то и дело заваливался на бок. А касательно вопроса про караван ничего путного в голову пока не приходило. – Как рука?

– Болит… Неприятно чувствовать себя таким жалким, – тихо-тихо добавил Эрд, и если бы ветер завыл чуть сильнее, я бы уже не услышал.

– Ты чего-то совсем… раскис, – без напора констатировал я, оглядывая его с головы до пят. Одежда, которую ему пришлось сменить по дороге, висела на нем и топорщилась в плечах. Меховой капюшон почти полностью закрывал молодое лицо, с которого только-только сошел загар. Мелькнула мысль, что где-то в его возрасте я впервые узнал, как непостоянна свобода и жестока жизнь.

По телу прошла дрожь.

– Устал уже просто, – с запозданием ответил Эрд.

– Я тоже.

Какое-то время мы шли в молчании, пока на соседней узкой улочке не показались горевшие окна нашего временного пристанища. Я вздрогнул от подувшего с особенным рвением ветра, вместе с тем пытаясь разобраться с вновь появившимся тянущим чувством, досаждающим еще после того, как Эвели взяла лежащего без сознания Киана за руку. Но Эрд отвлек.

– Странные между вами взаимоотношения… – неожиданно неопределенно бросил он, опять смотря куда-то в сторону. – Никогда бы не подумал, что в ком-то из слуг Службы еще может оставаться что-то настолько человеческое. – На мгновение он остановился, рассеянно и чуть виновато смотря на меня. Честно говоря, на откровенные беседы я был не настроен. Но и останавливать вроде как уже друга – надежного друга – не хотел. – Я помню, как в Нордоне Эвели отдавала приказы – властно, жестко, я бы не рискнул ослушаться. Я видел и тебя, едва-едва. Хотя и не узнал бы, наверное. Ты выглядел скверно.

Я усмехнулся про себя, стараясь не вспоминать то время. Слишком сильными и в то же время как будто чужими были эти воспоминания. Или, кажется, это сознание само тянулось к ним глазами Эрда. Когда в воздухе еще не стоял запах смолы и гари.

– К чему ты это начал?

– Не знаю… Просто после поступления на службу не было ни одного человека, с кем я мог бы просто поговорить. Только сестра… но мы редко виделись. Отец не одобрял, а теперь… в общем, я уже привык, что постоянно один, – он продолжил движение, на ходу сбивая с одежды подтаявшую корку снега. – А вы… вы так сильно друг другом дорожите, и готовы рисковать… Просто я бы тоже… хотел, чтобы моя судьба кого-то беспокоила.

Я неуверенно поджал губы, вспоминая тот глупый поцелуй и блеск глаз Эвели, когда Киан неожиданно пришел в себя, но ничего не ответил.

Киан

Сквозь приятную полудрему я почувствовал, как Эвели отпустила мои пальцы и осторожно выскользнула из обьятий, неуверенно пряча наготу одеялом. Послышался тихий треск веток, сложенных у маленькой печи, которую я даже не сразу заметил. Впрочем, и сейчас тоже было не до деталей, когда женщина, которую я люблю больше жизни, находится так близко. Она развернулась, будто почувствовала мой взгляд, и в ее глазах было столько нежности и тревоги… Желание снова дало о себе знать, но не осталось и толики сил, чтобы просто сжать ее руки в своих.

Я поморщился, когда попытался сглотнуть слюну, и опять зашелся кашлем, продирающим до самых кишок. Но даже не успел прочувствовать боль, как Эвели, сама дрожащая от прохлады, приставила к моим опухшим губам кружку с тепловатым отваром. Это помогло. Я продрал глаза, стараясь как можно более настойчиво уложить Эвели обратно, как только она убрала тарелки с подсохшими остатками вчерашней каши с кровати, чтобы не тратила на заботу обо мне столько сил. Чтобы просто лежать рядом, смотреть, как мех щекочет ее лицо, и наслаждаться сходящим с пальцев онемением после ее разогревающего массажа. Неужели мне это все не снится?

– Не снится, – смущенно подтвердила Эвели, быстро забираясь ко мне под бок.

Обнимая ее голые плечи левой рукой, я искренне, но немного нервно улыбнулся, стараясь не пугаться того, что она может прямо сейчас меня… подслушивать.

– Прости, – Эвели сразу же посерьезнела, виновато потупив взгляд, хотя за все это время, пока мы были вместе, словно не могла на меня насмотреться. – Я не специально. Не хочу отнимать у тебя свободу, но не могу не слышать, когда ты так близко.

Я не хотел возражать. Особенно сейчас, когда голос почти пропал. Пусть слушает, пусть отвечает. И неважно, что это чувство немного пугало своей непривычностью, я был готов отдать себя без остатка, и теперь знал, что, несмотря ни на что, меня примут.

«Я бы отдал тебе не только свою свободу, лишь бы всегда быть рядом».

– На равных, Киан, – протянула она мое имя, непривычно и для нее тоже растягивая гласные, – мы найдем по дороге писаря и подделаем вольную грамоту, будем обычными крестьянами. Все будет хорошо… теперь будет, – совсем тихо добавила она, положив голову мне на грудь. Жаль, что я больше не видел ее лица, зато почувствовал тепло и изгибы ее тела еще ярче. Столько лет я был рядом – всегда смотря снизу-вверх, и вдруг Природа подарила мне намного большее, чем просто надежду.

Я лежал, почти не шевелясь, с не проходящей тревогой смотря на нее и осторожно перебирая сбившиеся в колтуны жесткие волосы. И не верил. Слишком желанно было происходящее – до дрожи, которую невозможно сдерживать.

– Не могу поверить, что мы все живы… и что ты… – она не закончила, лишь крепче сжала мою руку, и было в этом жесте что-то настолько родное и близкое, что по телу пробежали мурашки.

«Как ты нашла меня?» – удивился я, пытаясь хоть как-то отвлечься от въедливой тревоги и убедиться, что зря волнуюсь. Зря боюсь потерять ее.

– Кочевники сказали, ты возвращаешься домой. Я думала, куда ты мог бы пойти. И вспомнила, при каких обстоятельствах вы… выкупила тебя.

«Не стыдись того, что тебе приходилось делать», – попытался успокоить я, сам крепче стискивая зубы.

Эвели повернулась ко мне, задумчиво ведя пальцами по грубому побелевшему тавро в форме трехконечной короны под ключицей, поставленному после кончины Его Величества Императора сразу за продажей на плантацию Заррэта, по плоским выпуклым шрамам на плечах, тянущимся по всей спине, по зарубцевавшемуся шраму от стрелы на ее правом плече… Я помнил тот день, когда она из-за Ариэна подняла на меня руку. Но не злился ни тогда, ни сейчас. Как еще могло быть, когда я – раб, а она – моя госпожа?

«И этого тоже», – добавил я, касаясь рукой ее спины, изувеченной не меньше моей – до сих пор не мог до конца в это поверить. Она слабо улыбнулась, прикрывая слезящиеся глаза.

Я обнял ее покрепче, стараясь не думать о том, что мог насмерть замерзнуть в какой-нибудь яме, если бы не… Попытался вспомнить, что произошло после того, как я увидел впереди слабый свет, но не получалось. Надо было спросить, какой ценой я оказался здесь, ведь Эвели всегда – даже в самые мерзкие ситуации – старалась разобрать каждую деталь. И мне… хотелось ей соответствовать. Но сейчас что-то внутри протестовало против попытки отвлечься.

– Пока ты будешь приходить в себя, я поищу ее, – прошептала Эвели, мягко касаясь моих волос – так же, как делал я.

А я все смотрел в ее темные карие глаза, подобные грозовому небу над горящим лесом, в котором яростно кружились искры. Смотрел и чувствовал, как тону в этой глубине.

– Спасибо, – через боль прохрипел я, заводя выбившиеся черные пряди за уши. Я мог бы сказать куда больше. Спасибо за то, что нашла меня, рискуя собой, позволила встать вровень, сидела рядом, держа за руку, приняла, несмотря на мое рабское прошлое, которое не изменить и не забыть нам обоим. Лишь бы только не знала, как больно мне было из-за ее молчания. Не знала об отчаянии и голоде, которые медленно высасывали из меня крупицы самообладания. О желании прервать свою жизнь, чтобы хоть так показать, что и я имею право на выбор.

Как же долго я был рядом безмолвной тенью, как долго не смел мечтать о чем-то большем, даже и не думал, что когда-нибудь почувствую подобную необходимость, обиду, злость и робкую надежду. Почувствую, как рабство разъедает меня изнутри, мучает, изводит, заставляя раз за разом вспоминать прошлое и стремиться получить право на выбор и равенство.

Так не вовремя заурчал живот, требуя пищи, и я отвлекся от размышлений, смущенно глядя на улыбающуюся Эвели. И почему мне сейчас казалось, словно мы уже целую вечность провели вместе?

– Пойду спрошу у домоуправщицы, когда ждать обеда. – Эвели приподнялась на кровати, больше не удерживая одеяло. Наклонилась ко мне, легко поцеловав, и я поспешил ответить.

Эвели

Приятная усталость разбредалась по телу, даже несмотря на холод, подбивавший покрепче закутаться в меховой плащ. И улыбка все никак не сходила с лица, хотя я и пыталась сосредоточиться, проходя по узкому пустынному коридору, по обе стороны которого тянулись ветхие двери. Через единственное окно в самом конце – над лестничной площадкой – виднелась холодная зимняя ночь. Похоже, в Азуме, бедной на горные породы, стекло до сих пор считалось роскошью.

Аккуратно ступая в сторону распахнутого окна по скрипучим половицам, изогнувшимся и рассохшимся от перепадов температуры, я улыбалась так, как никогда раньше. Даже как-то глупо, но совсем не беззащитно, как думала раньше. Внутри больше не было пустоты. Я бы даже не смогла это объяснить. Облегчение – слово явно не подходящее, слишком незначительное для того, что испытывала я. Столько всего изменилось за эти короткие и в то же время бесконечные мгновения единения. Покой… Да, я нашла покой, о котором так мечтала эти долгие годы боли и одиночества. С тем, кто любил меня, кто готов был простить после всего, что я натворила. Принять, несмотря на все недостатки и ошибки, совершенные из-за слабости и малодушия.

Сердце подпрыгнуло, и по телу пробежали мурашки. Я больше не одна. Меня простили, мне доверили свои воспоминания, свои мысли, свою жизнь. Страх сменился надеждой… В эту встречу мы почувствовали это одинаково, словно стали одним целым, хотя в подобные вещи я никогда раньше не верила.

– Киан… – безотчетно прошептала я вслух, обнимая себя за плечи. В мыслях опять пронеслось его пробуждение. Эта щемящая близость. Невыносимое противостояние нежности и страсти, захлестнувшее меня в ту же секунду, когда отворилась дверь. Наверно, ничто в тот момент не смогло бы меня остановить.

С трудом переборов желание вернуться к Киану, я подтянула створки окна и закрепила внутренний замок, завороженно наблюдая за последними снежинками, медленно оседающими на верхнюю ступень. На душе было удивительно легко.

Общий зал пустовал – низкое квадратное помещение с узкими окнами, задернутыми плотными шторами, голый неровный камень на стенах. Их цвет исчезал в темноте, разгоняемой одним единственным трехрогим канделябром, стоящим посередине массивного обеденного стола, и затопленным камином, покрытым недавно тщательно замазанными трещинами.

Всматриваясь в темноту под ногами, я медленно подошла к столу, разглядев на его вымытой поверхности маленький клочок пергамента и корявую надпись на общеимперском диалекте: «За ужином на кухню».

Я озадаченно покрутилась, стоя почти по центру комнаты, и приметила у края полуоткрытую дверь, за которой что-то слабо горело. Чуть приблизившись, почувствовала аромат пряных трав, которыми заправляли часто безвкусную оленину. Желудок против воли недовольно и требовательно заурчал, напоминая, что я не ела с того утра, как сорвалась вскачь, приглядев на белом безлюдном горизонте движение. Вдобавок мозг, до предела перегруженный в последние дни, упорно не хотел работать, а тело желало отдохнуть после бурного начала ночи и тяжелой нервной дороги.

Кажется, мое появление напугало кухарку. Она как-то неуклюже всплеснула руками, едва не выронив кастрюлю, когда жалобно заскрипели дверные петли.

– Прошу прощения, – начала я, не ожидая такой нервной реакции, и на всякий случай вытащила из карманов руки, показывая открытые ладони. – Я увидела записку.

Комнатушка была какой-то слишком узкой, так что даже вдвоем уже становилось тесно. Темнота, опоясывающая большую часть кухни, напрочь отказывалась расступаться – или просто зрение подводило меня больше прежнего. В этой духоте как-то непроизвольно захотелось зевнуть, и я не стала себе отказывать. Потянулась, разглядывая скромную обстановку и в то же время подмечая порядок и даже режущую глаз чистоту, что нельзя было сказать о тех чердачных помещениях, в одно из которых нас нехотя заселили.

Девушка устало выдохнула и сделала шаг вперед, намереваясь, видимо, закончить начатое и поставить массивную кастрюлю на печь. Полыхающий в камине огонь осветил ее скрытое светлыми вьющимися волосами лицо, и я застыла, ошарашенно всматриваясь в эти яркие серо-зеленые глаза. Пытаясь найти подтверждение. Слишком неожиданно, чтобы ощутить радость. Ее лицо вытянулось, скулы заострились, но на щеках теперь играл здоровый румянец. Такие же маленькие и тонкие губы, прямой нос и миндалевидные глаза, обрамленные жидкими темными ресницами. Только во взгляде больше не было того детского отчаяния – лишь ненависть, которая появилась так быстро, что я не успела увернуться, когда холодная соленая вода окатила меня почти с головы до ног. Я попятилась назад, быстро протирая глаза и подавляя рвущиеся наружу вопросы.

– Ты?! Ты! Я тебя… – прорычала она, бросаясь на меня с выхваченным из полумрака ковшом. Слишком худая и слишком решительная.

Ясность мыслей вернулась в одно мгновение, и я быстро отстегнула фибулу плаща, который сильно стеснял движения. Оказывается, Келла меня помнила. Ту часть, когда я отправляю ее одну, практически продаю господам. Но, в отличие от многих, хотя бы походящим на людей.

Я нагнулась, уходя от размашистого удара, и деревянная посудина разломалась о дверной косяк.

– Постой! – между попытками Келлы сбить меня, выкрикнула я. Но она не среагировала, только злобно замычала, хватая меня неожиданно сильными руками и встряхивая. И только сейчас я заметила в ее глазах слезы.

– Ты его… ты, – простонала она, прижимая меня к стене в неловком захвате, который при желании я на раз могла бы разбить. Но подзабытое чувство вины взыграло во мне с новой силой, и я просто не рискнула вновь заговорить, решив переждать вполне заслуженную бурю. – Отродье имперское! Он был хорошим человеком! – прокричала она мне прямо в лицо, уже не контролируя себя.

На месте Келлы я бы тоже решила, что Киан не выжил. Ее эмоции с силой врывались в мое сознание, заставляя вместе с ней ощущать и одиночество, и страх, и гнев, к которому Келла сама не была готова. Ее рука сдавила горло – не так сильно, чтобы перекрыть доступ к кислороду, но от того не менее больно.

– Киан не… – попыталась рассказать я, когда Келла немного успокоилась, и к ее напряженным рукам вернулась дрожь, но за дверью послышался шум.

Тяжелая входная дверь с силой ударилась о стену, и топот нескольких пар ног окончательно разорвал тишину. Я попыталась обернуться, вынужденно проглотив повисшие в воздухе слова, и в силу привычки, от которой никогда уже не избавиться, одной резкой подсечкой попыталась сбить противника с ног.

– Келла? – Шаги быстро приближались, и я резко нырнула в полумрак, едва не запнувшись о сброшенный на пол плащ. Но Келла, потерявшая ориентацию в пространстве, не удержала равновесие и задела сложенную у мойки посуду. Та с грохотом рассыпалась по половицам, маленькая крышка закатилась мне под ноги. – Келла, нужна помощь! – настойчиво прокричал незнакомый мужчина и в следующую секунду распахнул дверь.

Я сильнее прижалась к двери, сильно прикусив язык, и инстинктивно потянулась к кинжалу, забыв, что пояс с ножнами так и остался лежать на столе наверху. На глаза с удивлением посмотревшего на меня воина, закутанного в покрытую плотным слоем снега одежду, сползала покрытая инеем шапка из ярко-рыжего лисьего меха.