Текст книги "Я еще не жила (СИ)"
Автор книги: MadameD
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)
Он вспомнил, что забыл поблагодарить Амен-Оту за свое спасение. И совершенно забыл о том, зачем приходил в библиотеку сам. Возможно, на “Титанике” он травмировал голову и теперь лежит на больничной койке и бредит? Отец не задумался бы предложить такое объяснение!..
Расплатившись за себя и за свою исчезнувшую спутницу, Хью покинул кафе и, понурившись, побрел домой, сунув руки в карманы.
После этого он ни разу больше не встречал воскресшую египтянку. Но думал о ней, о ее экзотической, потусторонней красоте и о ее пугающих пророческих словах все чаще. С большим трудом Хью раздобыл ее нью-йоркский адрес, но там мадам Маклир уже не оказалось: очевидно, она вынуждена была поспешно съехать.
Он начал терять хватку, перестал появляться в обществе, а в редакции стали поговаривать о его чудачествах. Хью едва не лишился работы: в “Нью-Йорк Таймс” действовал закон джунглей, как в бизнесе, а американские журналисты были еще более беспринципны, чем их английские коллеги. Его знакомые начали отворачиваться от него – приветливые, улыбчивые нью-йоркцы были падки на все новое, им кружил головы быстрый успех, но проигравшим никто не сочувствовал: особенно иммигрантам. Хью с болью сознавал, что приобрел здесь много приятелей, но ни одного друга. Кроме… кроме…
Но она тоже исчезла из его жизни и не подавала о себе вестей. И ей грозила беда: им всем грозила беда, о которой египтянка даже не могла сказать ясно.
Даже с сестрой Хью теперь не мог поделиться: он так и не сообщил Этель о судьбоносной встрече с ожившей мумией. Он не думал, что все окажется так серьезно, – а сама Этель, казалось, больше не вспоминала об их совместном приключении. Она была по уши в своей любви, в предсвадебных хлопотах; и Хью чувствовал, что не имеет права накануне важнейшего события в жизни любой девушки впутывать сестру во всю эту чертовщину. Он должен разобраться сам!
Но дела шли наперекосяк. Возвращаясь мыслями к жизни в Англии, Хью сознавал, что может вылететь из Оксфорда так же легко, как с этой временной работы. Начинал учиться он блестяще; но с тех пор, как молодой мистер Бертрам внезапно решил, что карьера ученого-филолога не по нем, его успеваемость значительно снизилась.
Через восемь дней после встречи с Амен-Оту – Аминой Хью лежал поздним утром в постели и, глядя в облупившийся потолок, курил сигареты одну за другой. Он мог себе позволить только дешевые меблированные комнаты в Бронксе, откуда добирался до редакции на взятом напрокат велосипеде.
Вдруг раздался стук в дверь: Хью вскочил и одернул мятую рубашку. Вчера он уснул одетым. Открыв, он увидел почтальона.
– Вам телеграмма. Распишитесь, сэр.
Захлопнув за почтальоном дверь, Хью впился взглядом в телеграмму.
“Приезжаю семь дней. Встречай пароход “Келтик” двадцать первого июня восемь часов вечера. Отец”.
Хью засадил кулаком в стену.
– О черт, – простонал он.
========== Глава 14 ==========
Этот июньский день выдался теплым и ясным, но Хью стоял в толпе встречающих мрачнее тучи. Амина Маклир исчезла бесследно, и это явно не означало ничего хорошего: а время уходило, как песок сквозь пальцы. И уж при отце, – да еще и когда на носу свадьба сестры, – ему точно нельзя будет…
“Если только сама мумия не водит меня за нос, – подумал Хью, пытаясь найти в этой ситуации хоть что-то положительное. – Если она сама не использует меня в своих темных целях!”
Но он сердцем чувствовал: хотя египтянка и способна лукавить, в главном она не лжет. И ему все более неловко становилось называть ее мумией – или нежитью, даже про себя. Амина Маклир была отныне для него прекрасной иностранкой, его избавительницей, попавшей в труднейшее положение, о котором она могла говорить только намеками. По иронии судьбы, только так, – лишь намеками, – могли говорить о себе и большинство обыкновенных женщин, находившихся под властью земных мужчин…
Хью встряхнул головой, заставляя себя на время забыть об этом, и переступил с ноги на ногу, высматривая поверх голов впереди отцовский пароход. Казалось, “Келтик” запаздывал. Охваченный внезапным беспокойством, Хью сунул руку под пиджак и выудил часы из жилетного кармашка: было еще без шести минут восемь.
Хью перевел дыхание. Наверное, после “Титаника” он никогда уже не сможет доверять кораблям и морским путешествиям!
Но вот над заливом раздался гудок: юноша улыбнулся. Впервые за долгое время он будет по-настоящему рад видеть отца.
Маленький “Келтик”, казавшийся черным на фоне закатного неба, величественно причалил: многие в толпе закричали “ура”, послышались овации. Хью усмехнулся и украдкой смахнул слезу.
Пассажиров начали выпускать на берег только через пятнадцать минут. Хью уже истомился от ожидания. Но вот наконец он увидел высокую худую фигуру отца в светлом плаще с пелериной: юноша неистово замахал ему. Доктор Бертрам поспешил навстречу, и через несколько мгновений отец с сыном обнялись.
Разжав объятия, они посмотрели друг другу в лицо, словно заново оценивая.
– Папа, как я рад тебя видеть, – сказал Хью предательски дрогнувшим голосом.
Томас Бертрам улыбался, глядя на него своими серыми глазами.
– Я тоже, мой мальчик.
Доктор Бертрам был пятидесятилетним мужчиной, еще бодрым и свежим. От него Хью достались светлые волосы; в шевелюре доктора появилось уже много седины, но это было пока трудно заметить. Отец и сын были весьма похожи внешне – только от матери Хью, как и Этель, унаследовал выразительные карие глаза и более мягкие черты лица: девушек всегда привлекала его неординарная наружность. Характером же старший и младший Бертрамы очень различались.
Доктор Бертрам уже более двадцати лет занимался частной практикой в Хэмпшире. Он был врачом широкого профиля и имел собственный кабинет в портсмутской клинике; однако нередко пользовал неимущих пациентов на дому, по вечерам, за ничтожную плату или бесплатно. И в облике его, и в характере с годами все больше проступала аскетическая строгость. Доктор Бертрам всю жизнь оставался верен своему профессиональному и человеческому долгу, однако божественное для него было предметом чисто умозрительным, данью отживающей свое традиции.
Особенно после скоропостижной смерти любимой жены. Доктор, повидавший за свою карьеру столько болезней и смертей, не мог выискать в этом самом близком, самом личном случае никакой высшей справедливости: только следствие неумолимых, слепых законов природы.
Хью взглянул на багаж отца и улыбнулся со щемящим чувством: в это путешествие, конечно, он тоже захватил с собой свой медицинский чемоданчик.
– Я помогу, – сказал молодой человек, легко подхватывая черный чемодан с лекарствами и инструментами.
Они пробрались сквозь толпу, и Хью хотел вызвать кэб. Но доктор Бертрам остановил его.
– Этель написала, что ты перенес бронхит, – произнес он, остро вглядываясь в лицо сына. – Как ты себя чувствуешь сейчас?
– Хорошо, – Хью улыбнулся.
– Ты уверен?
Хью вздохнул.
– Да, отец. Прошло уже два месяца!
Они сели в коляску, и Хью велел кэбмену ехать в “Ритц-Карлтон”, как заранее решил. Пусть ему самому и не по карману проживание там, отец вполне в состоянии за себя заплатить! И доктору Бертраму не следовало до поры до времени знать о стесненных обстоятельствах сына. Не говоря уже обо всех прочих обстоятельствах…
Когда экипаж свернул на Пятую авеню, отец окликнул Хью. Молодой человек даже не заметил, что задумался.
– Я вижу, что с тобой все же что-то не так, – негромко произнес доктор Бертрам. – Но мы поговорим об этом позже.
Хью, скрепя сердце, кивнул. В глазах отца с ним всегда было “что-то не так”. И оба теперь понимали, что корень этого неприятия не в склонностях Хью. Отец никогда не сказал бы этого вслух, возможно, даже самому себе не желал признаваться, – но в глубине души он всегда считал сына виновным в главной трагедии своей жизни.
Они расплатились с кэбменом у входа в отель и поднялись в номер, который Хью забронировал для отца, – по примеру преуспевающего Гарри Кэмпа, который мог себе ни в чем не отказывать! Эти воспоминания до сих пор болезненно отзывались в нем.
Хью чуть было не удрал, неуклюже сославшись на дела, но доктор Бертрам задержал его.
– Нет, так совсем не годится! – заявил он, вглядываясь в лицо сына с растущим беспокойством, почти возмущением. – С тобой что-то происходит, Хью. Ты должен мне рассказать!
Хью взял себя в руки. В конце концов, благодаря работе журналиста, светской жизни и азартным играм он неплохо научился притворству.
– Папа, мы же не виделись больше двух месяцев, – мягко сказал он. – Я уверен, нам обоим есть что друг другу рассказать.
Доктор Бертрам улыбнулся, его лицо смягчилось.
– У меня не произошло ничего нового. Но твою историю я желал бы услышать.
Он помедлил.
– Когда тебе нужно… в редакцию? Завтра суббота.
Хью выдержал взгляд серых глаз отца – как у крестоносца, подумал он.
– У меня свободный график. Завтра я обещал быть в десять утра.
Доктор Бертрам кивнул.
– Очень хорошо. Тогда сегодня ты переночуешь со мной, и мы поужинаем. Если тебя беспокоит финансовый вопрос, – проницательно прибавил он, – я расплачусь за нас обоих.
Хью скрипнул зубами. “Начинается”, – подумал он.
Однако отец в течение вечера больше не возвращался к этой теме, и вообще почти не говорил сам, внимая рассказу Хью. Они засиделись до поздней ночи: доктор Бертрам вместе с Хью сочувствовал жертвам катастрофы и негодовал на безалаберность экипажа “Титаника”. Когда речь зашла о спасении Хью и Этель, молодой человек впервые запнулся. Он изложил доктору Бертраму ту же версию, которую сочинил для гостей Кэмпов на званом ужине и впоследствии неоднократно пересказывал знакомым в Нью-Йорке. Он умел вдохновенно лгать посторонним – однако собственному отцу…
Доктор Бертрам, тем не менее, приписал такую реакцию вполне естественному смущению юноши, не желавшего преувеличивать свое геройство.
– Я горжусь тобой, мой мальчик, – сказал он.
Хью был растроган, видя, что отец говорит искренне.
Утром Хью отправился в редакцию, где уладил свои дела и взял отпуск по случаю свадьбы сестры. Он был действительно талантливым журналистом; но косые взгляды, которые бросали на него сотрудники, вызывали в нем чувство, что он тут надолго не удержится. Возможно, ему стоит попробовать себя в художественной фотографии? Этель очень хвалила его снимки, да и в “Нью-Йорк Таймс”, когда он был на хорошем счету, их сперва оценили высоко. “Мое очередное начинание”, – с иронией подумал молодой человек.
Когда он вернулся в отель, отец пригласил его пообедать с ним в номере. За едой доктор Бертрам опять спросил сына, какие у него трудности. Сегодня он говорил гораздо более сочувственно и дружелюбно.
– Я твой отец, и всегда готов тебе помочь, – сказал он.
Хью был тронут. Он понял, что следует уйти от ответа максимально тактично.
– Есть кое-какие проблемы. Ничего криминального, – юноша рассмеялся, – но это долго рассказывать. Давай вернемся к обсуждению позже, хорошо?
Доктор Бертрам тяжело вздохнул.
– Хорошо, Хью. Но не откладывай надолго. Помни, что может оказаться слишком поздно, – предостерег он.
Хью покраснел. Отец, не иначе, вообразил, что он по-крупному проигрался в карты или еще хуже того!..
Не исключено, что доктор Бертрам не ошибался. Могло быть намного хуже.
Хью ловко перевел разговор на Этель и ее свадьбу, и настроение отца значительно улучшилось: Этель всю жизнь была для него опорой и утешением. Он спросил сына, каково его мнение о женихе сестры, и Хью постарался представить Гарри Кэмпа в наиболее выгодном свете. Хотя доктор Бертрам, как и сам Хью, никогда не питал большой приязни к американцу, отец и сын были согласны, что сейчас для Этель, возможно, это лучший вариант. Во всяком случае, они с Гарри были серьезно увлечены друг другом; и это увлечение могло со временем перерасти в любовь и счастливый брак…
Ближе к вечеру Хью взял для себя и отца билеты на поезд и упаковал вещи; а на другое утро они выехали в Айдахо.
От станции им пришлось добираться самостоятельно. Но Хью дал телеграмму сестре и знал, что их давно ждут.
Когда они въехали в нанятом экипаже на территорию кэмповского особняка, Этель выбежала им навстречу. Она спрыгнула с крыльца и бросилась по гравиевой дорожке, заливаясь счастливым смехом.
– Папочка!..
Встреча отца с дочерью получилась гораздо более бурной, чем с сыном. Доктор Бертрам, как и Этель, не сдержал слез. Потом Этель бросилась к брату, и они тоже обнялись.
Хью ощутил, что успел здорово соскучиться по сестре. А оглядев ее, он подумал, что жизнь на природе пошла Этель на пользу. Этель посвежела и окрепла, а новое платье в мелкую клетку очень ей шло.
– Гарри сегодня нет, но он непременно приедет завтра: я связалась с ним по телефону, – улыбаясь, быстро проговорила девушка, опять обращаясь к отцу. – Они с мистером Кэмпом заключают новый контракт на поставку древесины с мебельщиками из “Бакли и сыновья”. Ты же знаешь, у Гарри доля в фирме. А пока мы с тобой от души наговоримся, правда, папа?
– Правда, Этель, – подтвердил доктор Бертрам, глядя на дочь сияющими глазами.
– Вы, конечно, оба усталые и жутко голодные! Идемте, я прикажу, чтоб дали чаю.
Этель взяла отца под руку, и они ушли вперед. А Хью подумал, что в манере сестры появилось что-то новое, фермерско-хозяйское; она напомнила ему миссис Кэмп, и даже акцент у нее изменился. “Пожалуй, она станет американкой быстрее, чем я”, – ревниво подумал он.
Женщины вообще быстрее… адаптировались в этом мире, как Хью Томас Бертрам уже имел случай убедиться.
Время до обеда Этель провела наедине с отцом, а сам Хью с миссис Кэмп. Пожилая леди держалась с ним приветливее, чем в прошлый раз, задавала много вопросов о его нью-йоркской жизни – и не только из вежливости; однако особенной симпатии между ними так и не возникло. Что ж, Хью это вполне устраивало.
Покинув хозяйку и в одиночестве спустившись по парадной лестнице, Хью поймал себя на мысли, что его тянет проверить содержимое почтового ящика за воротами. Это желание скоро стало нестерпимым; во рту у Хью пересохло от волнения. Неужели?..
Пока его никто не видел, он быстро вышел из дома и поспешил к почтовому ящику.
Ничего: жестяная дверца глухо стукнула. Почту уже вытащили с утра! С разочарованием, некоторым облегчением и чувством вины юноша направился обратно.
Внезапно он застыл, увидев Этель: сестра шагала ему навстречу наискосок через лужайку, оставив позади кусты цветущих розовых и лиловых рододендронов.
– Так-так, – сказала Этель. Она стала напротив руки в боки. – Проверяем почту, значит?
Хью принужденно рассмеялся.
– Этель, как ты…
– Отец обмолвился, что очень о тебе беспокоится. Ты думаешь, я не беспокоюсь? Ты думаешь, я…
Этель осеклась и покачала головой, притронувшись к высокой прическе: ее волосы были по-новому свернуты на затылке в “ракушку”.
– Скажи мне: ты ведь встретился с ней, да?
– Да, – нехотя признал Хью. – Но только один раз.
Глаза Этель вспыхнули.
– Сейчас же рассказывай!
Она увлекла брата к каменной скамейке за кустами боярышника.
Они уселись рядом, и Хью глухим голосом, отводя глаза, коротко рассказал Этель о своем первом и единственном свидании с Аминой Маклир. Он старался, однако же, не выдать, какое потрясающее впечатление возрожденная древняя египтянка произвела на него.
Когда брат замолк, Этель долго не говорила ни слова, теребя ветку куста.
– Так ты вправду ей нужен. И это что-то серьезное, – наконец констатировала она.
Хью кивнул.
– Похоже на то.
Этель закусила губу.
– Я, как и ты, теряюсь в догадках… Но думаю, что мистер Кэмп может знать этого Эмброуза Маклира. В конце концов, Юта соседний штат, а мир бизнеса гораздо более тесен, чем может показаться! Я бы тоже хотела встретиться с ней, – вдруг призналась девушка, охваченная азартом.
Хью усмехнулся.
– Возможно, еще и придется, сестричка.
Этель взяла его за руку и пожала ее.
– Я пока не буду тебе ничего советовать… только прошу: держи меня в курсе дела и, ради Бога, не ври.
Хью кивнул.
– Постараюсь.
Он ничего не обещал. Этель тяжело вздохнула, совсем как отец; а потом встала и ушла в дом. Хью остался сидеть на скамейке в одиночестве, слушая, как щебечут воробьи и шумит ветер в кронах высоченных деревьев.
На другое утро Этель разбудила брата, который заспался до завтрака.
– Что такое?
Хью привстал, зевая и протирая глаза; но при виде белого листка в руке девушки сон как рукой сняло. Он вскочил, не попадая босыми ногами в домашние туфли.
– Это мне?..
– Тебе, – чужим голосом ответила сестра.
Телеграмма оказалась из Солт-Лейк-Сити, штат Юта. И в ней стояло всего три слова: “Приезжай немедленно. Амина”.
Хью вскинул голову и уставился на Этель горящими глазами.
– Я должен ехать, – пробормотал он.
Этель придвинулась к нему вплотную.
– Ни в коем случае. Не сейчас – и не так, и уж точно тебе нельзя туда одному, – тихо проговорила она. – Я знаю, что ты обожатель фантастики, братец, но неужели ты забыл все детективные рассказы?..
Хью опомнился.
– Наверное, ты права.
Отступив к креслу, он стыдливо накинул поверх полосатой пижамной куртки халат и затянул пояс.
– Что же мы будем делать?
– Для начала все вместе встретим Гарри и мистера Кэмпа. А потом будем ждать более определенного знака, – твердо сказала девушка.
========== Глава 15 ==========
Этель, в изысканном платье коньячного цвета с серебряной вышивкой, сидела в своей спальне перед большим зеркалом, укрепленным над камином, а Кэйтлин колдовала над ее волосами: щеки обвевало жаром от щипцов для завивки. Но Кэйтлин еще ни разу ее не обожгла, хотя хозяйка и горничная часто экспериментировали с прическами.
Этель готовилась спуститься на торжественный ужин в кругу семьи. И хотя встреча мужчин обеих семейств прошла очень хорошо, теперь девушку одолевало слишком много противоречивых чувств – и она боялась не справиться с собой. Еще и такие новости от Хью… Этель опять пожалела, что ее свадьба так скоро!
Этель посмотрела в большие карие глаза своего отражения, которые благодаря черной подводке стали еще выразительнее, – но сама она в полумраке сейчас казалась себе белой как фарфоровая кукла. Или как покойница.
Мисс Бертрам, без пяти минут миссис Кэмп, вздохнула всей грудью, так что корсет больно впился в ребра. А ведь этот домашний ужин не сравнить с долгими приемами, которые ей вскоре придется выдерживать в Бойсе или даже в Нью-Йорке. Хотя именно на таких раутах наибольшая вероятность познакомиться с Маклирами – судя по всему, этот старый джентльмен большой денежный туз, и размах у него побольше, чем у Кэмпов…
– Не вертитесь, мисс, – предупредила горничная, натягивая раскаленными в камине щипцами и отпуская очередной локон у виска. – Глядите, опалю или все придется переделывать! Я уже почти закончила!
– Извини, Китти.
Они давно уже обращались друг к другу запросто.
Кэйтлин закончила завивать и закалывать волосы Этель кверху и напоследок укрепила надо лбом хозяйки маленькую серебряную диадему.
– Ну вот, – сияя улыбкой, сказала она, – просто принцесса! Эх, вот бы мне хоть разок так нарядиться! – вздохнула девушка.
Этель улыбнулась своему отражению.
– Не завидуй, Китти, это гораздо больше, чем наряды.
– Я вовсе не завидую, мисс.
Их глаза в зеркале встретились; неожиданно Этель заподозрила, что ее рыжая наперсница знает больше, чем говорит. Она медленно встала. Повернулась к горничной, придерживаясь за каминную полку; и вдруг к ней пришла решимость.
– Послушай-ка… ты что-нибудь слышала о том, что у нас тут творится?
Румянец Кэйтлин поблек под ее пристальным взглядом.
– У вас с мистером Гарри? Или с мистером Хью?
– С моим братом, – сказала Этель.
– Кое-что слыхала, мисс. И очень мне это не нравится, – ответила Кэйтлин. Она резко отвернулась. – Началась какая-то чертовщина, прости Господи!
– Так ты в это веришь? Ты ведь слышала про… про мумию? – осторожно уточнила хозяйка.
– Как не верить! У нас дома часто такие байки пересказывали, а моя бабка своими глазами покойников видала. Ей мертвые муж и брат в зеркале мерещились, а потом являлись по ночам и в дверь барабанили. И мебель в спальне ходуном ходила, – с жаром ответила Кэйтлин. – Бабка сходила в церковь, помолилась за упокой их душ, они и перестали. Вот и вам бы так сделать, – неожиданно предложила ирландка.
– Я уже пробовала. Молилась… за упокой, и ничего, – призналась Этель. – Боюсь, тут такие простые средства не помогут.
– Тогда надо позвать священника, дом освятить. И исповедаться, – Кэйтлин посмотрела госпоже в глаза. – Вы ведь в этом еще ни разу не исповедовались?..
Этель качнула головой.
Она, дочь своего отца, никогда не была особенно ревностной прихожанкой. А с момента приезда в Америку не исповедовалась ни разу, хотя и посещала церковь вместе с матерью Гарри. У здешних кальвинистов исповедь вообще не была принята, как и заупокойные молитвы, – эти “господские ереси” втайне глубоко возмущали католичку Кэйтлин. А кроме того, Этель просто не представляла себе, как в таком можно исповедоваться!
И ей почему-то казалось, что она не имеет на это права… права перед Амен-Оту, жрицей Амона, которая жила и умерла без всякого представления о христианском боге.
Этель принялась медленно натягивать белые лайковые перчатки.
– Вот скажи мне, Кэйтлин… я понимаю, как может быть проклят перед Богом христианин, совершивший смертные грехи.
Ирландка горячо кивнула.
– А язычница, которая жила за три с лишним тысячи лет до нас и была жрицей египетского бога солнца? За что ее проклинать, если она не знала ничего другого? Разве это справедливо?..
Бедняжка Кэйтлин, которая не читала Данте и не была сильна в теологии, совсем растерялась.
– Не знаю, мисс Этель!
Тут щелкнул замок открываемой двери; обе девушки вздрогнули, точно застигнутые на месте преступления. Когда молодой хозяин ступил в комнату, Кэйтлин присела и поспешила удалиться.
Гарри был очень хорош – безупречный джентльмен. Улыбаясь, он подошел к невесте и, склонившись, поцеловал ее руку в перчатке.
– О чем вы тут секретничаете?
Этель рассмеялась.
– О своем, о девичьем.
Она посмотрела жениху в глаза – но ему уже не было дела до ее разговоров с горничной; Гарри глядел на нее с обожанием, с восторгом собственника. Этель потупилась; потом снова посмотрела на Гарри, и увидела в его лице то особенное, что предназначалось ей одной. Он тоже был уязвим перед нею, и эта грань его души принадлежала только ей.
Она обвила руками шею суженого, и они поцеловались. Этель задрожала, снова ощутив первобытную силу и энергию этого человека, которого она жаждала. Этель знала, что Гарри Кэмп будет не только владеть ею; он станет ее другом и союзником, и ее пленником, чью судьбу она возьмет в свои руки…
– Я люблю тебя, – сказала она ему.
Он улыбался ей по-детски открытой, счастливой улыбкой.
– Я знаю.
Этель поцеловала его в смуглый лоб и растроганно улыбнулась, погрузив пальцы в черные волосы: Гарри сейчас не было никакого дела до того, что пальчики невесты могут испортить его прическу.
Но она все же еще не настолько его любила, чтобы открыть правду.
Они спустились в столовую, и вечер прошел гораздо лучше, чем думала Этель. После ужина Этель с Гарри деликатно оставили вдвоем.
Влюбленные, не сговариваясь, медленно вышли на крыльцо и остановились. Было уже совсем темно, и далекий черный лес сливался с небом; заухала сова. Этель стало страшновато, но рядом с Гарри это чувство только будоражило.
– Спустимся вниз, на лужайку, – предложила она.
Они сошли по лестнице и свернули с дорожки, утопая нарядными туфлями в траве. Гарри повернулся лицом к невесте, и они, улыбаясь и обнявшись, сделали несколько па, как в танце.
– Я бы хотела танцевать с тобой, – неожиданно сказала Этель. – Но не котильон и не вальс, а какие-нибудь… современные танцы. Неприличные танцы, – она рассмеялась, прильнув к нему. Она поражалась себе: рядом с этим человеком она всегда неузнаваемо преображалась, и сейчас ее так и подмывало сделать что-нибудь недозволенное.
– Танго? – прошептал ей на ухо американец. Он вдруг обхватил ее за талию и отклонил назад, так что Этель радостно взвизгнула. – Вальс-бостон?..
– Да, – прошептала Этель. – Танцевать с тобой, и плавать с тобой… и ездить верхом!
Гарри рассмеялся, глаза его вспыхнули.
– Мы будем с тобой устраивать скачки, и танцевать самые неприличные танцы! Сколько захочешь!
Этель вдруг почувствовала, что пора возвращаться.
– Пойдем в дом, – она потянула жениха обратно; и Гарри, не сопротивляясь, последовал за ней.
Но когда под их ногами снова хрустнул гравий, Этель внезапно услышала шорох в зарослях рододендронов.
– Что это?..
Молодые люди замерли, прислушиваясь. И вдруг из травы, из-за кустов одна за другой стали подниматься темные фигуры, будто сотканные из мрака: Этель взвизгнула. Гарри резко развернулся на каблуках, и рука его дернулась к внутреннему карману смокинга, словно за пистолетом. Но, конечно, никакого оружия в доступности не оказалось.
– Иди сюда, – Гарри схватил девушку за руку и дернул к себе. Он стал отступать к дому, увлекая Этель за собой и обшаривая взглядом кусты.
– Гарри!..
Они взбежали на крыльцо, и только тогда ее жених остановился. Оба тяжело дышали.
– Ты что-нибудь видел?
– Я слышал, и этого достаточно. Иди в дом и не высовывайся, – американец заговорил тоном, не допускающим возражений. – Нужно все тут осмотреть. Я позову остальных.
– Гарри, но тут никого больше нет!
Однако Этель видела, что спорить бесполезно. Она быстро ушла в дом, захлопнув дверь, и взбежала наверх. Возвращаться в спальню девушка не стала, беспокойно прохаживаясь по коридору и обхватив себя за обнаженные плечи.
Она не боялась за Гарри сейчас – она была почти полностью уверена, что им угрожали нематериальные силы; и пока недостаточные, чтобы причинить физический ущерб или существенный духовный вред.
Но она услышала, как Гарри созвал остальных мужчин, – слуги, и Спенсер Кэмп, и Хью, и даже ее отец вышли из дома и, разделившись, с фонарями принялись обшаривать сад. Разумеется, никаких злоумышленников они не нашли. Гарри вернулся к Этель спустя полчаса.
– Ложная тревога – или мы их спугнули, – жених улыбнулся: похоже, он был даже несколько разочарован, что это так. – Ложись спать, дорогая.
Они пожелали друг другу доброй ночи, и Этель ушла к себе.
В спальне Кэйтлин снимала нагар со свечей на каминной полке. При появлении молодой хозяйки горничная тут же оставила свое занятие и повернулась к ней.
– Что, там внизу бесы шалят? Говорила же я!..
– Тихо!.. Ничего там нет, – Этель ободряюще улыбнулась. – Помоги мне раздеться и иди спать.
– Слушаюсь.
Кэйтлин помогла ей освободиться от платья и распустила корсет.
– Ничего больше не потребуется, мисс?
– Ничего. Спокойной ночи.
Когда горничная ушла, Этель с облегчением накинула пеньюар и села перед зеркалом, расчесывая волосы. Она улыбнулась красивой девушке в зеркале, а потом ее улыбка потускнела. Две свечи, потрескивая, горели по сторонам, отражаясь справа и слева от нее. Ею овладела сильнейшая тревога, предчувствие чего-то необычайного.
Этель прикрыла глаза, слушая стук своего сердца; а когда открыла их снова, на нее из зеркала смотрело совсем другое лицо.
Она даже почти не удивилась. Этель в этот миг была слишком захвачена магией происходящего, чтобы сомневаться в его правильности.
– Ты никогда не оставишь нас в покое? Что тебе нужно от моего брата… и от меня?
– Такова твоя… благодарность, – Амина Маклир усмехнулась. – Но я не удивлена. В этом люди не изменились.
Этель стало немного совестно. И, вместе с тем, она ощутила растущий страх и жгучее любопытство при взгляде на эту “царицу мертвых”, как сама египтянка теперь именовала себя. Амина Маклир была сегодня одета в черное с белым – черное платье с белым поясом, белая шляпа с черным пером, белые сетчатые перчатки. Ее словно одевал лучший модельер: возможно, так оно и было.
– Ты можешь говорить со мной только из зеркала?
– Зеркало тут… второстепенно, – египтянка белозубо рассмеялась. – Нужно, чтобы сердце открылось сердцу. Это возможно далеко не всегда.
Она отступила и сложила руки на груди.
– Ты сейчас говорила со служанкой о том, справедлива ли моя участь! Восемь лет моего служения и еще три тысячи лет я вопрошала богов об этом – и не услышала ответа… Если ты будешь искать у богов справедливости, очень скоро придешь в отчаяние.
– Мы верим… христиане верят, что Бог един и совершенен, – прошептала Этель.
– Я знаю, кто такие христиане, – с усмешкой ответила древняя жрица. – Но я никогда не видела совершенных богов. Они бывают так же слепы – и гораздо более несправедливы, чем мы. И так же, как мы, спрашивают себя “зачем”, нашаривая свой путь во тьме.
Амина Маклир прижала ладони к груди.
– Судить тебя при жизни и после смерти будет только твое сердце, взвешенное на весах истины. Только оно, а не твой Бог. Это ты должна знать.
Этель встала: ее наконец вывели из терпения эти недомолвки – хотя для египетской жрицы, конечно, было привычно говорить в подобной манере, внушая трепет непосвященным.
– Ты хотела меня о чем-то предупредить? Это ты прислала Хью телеграмму?
– Нет, не я. Я хотела предупредить, что вокруг вас собираются враги. И один из самых могущественных врагов – мой покровитель, Эмброуз Маклир, – ответила египтянка серьезно и мрачно. – Он получил богатство моего мужа, и он пытается использовать мою силу, чтобы делать оружие.
Она прервалась.
– Эмброуз Маклир будет использовать тех, кто думает, что первопричина всего в материи, – их теперь слишком много… Но первопричина всего здесь. Всегда.
Она снова указала на свое сердце; а потом на сердце своей собеседницы.
Этель сжала кулаки, склонившись к зеркалу.
– Так будет война? Кого, с кем?..
– Война уже идет, – ответила Амина. – Но материальная война начнется в Европе. Скоро.
– Мы можем как-то помешать?
– Мы можем спасать то, что осталось. Это то, что нужно делать всегда, но о чем всегда забывают. Я явилась напомнить.
Они долго смотрели друг на друга. И Этель снова начало пугать это безмолвное противостояние: ей показалось, что египтянка украла у нее саму себя, стерла ее из зеркала – и из собственной жизни! В страхе Этель попятилась и воскликнула:
– Уйди! Пожалуйста!
Амина не двигалась с места, глядя на нее с усмешкой… Этель зажмурилась; и только снова открыв глаза, увидела в зеркале себя.
Этель поговорила с братом, и Хью никуда не поехал. Свадебные приготовления они закончили за неделю; и венчание должно было состояться дома, по пресвитерианскому обычаю. Жениху Этель до сих пор ни в чем не призналась.
Гарри Кэмп, пожалуй, не был таким упертым материалистом, как доктор Бертрам и как большинство “рационально мыслящих людей”; но ему тоже требовались вещественные доказательства.
