Текст книги "Я еще не жила (СИ)"
Автор книги: MadameD
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)
Тот задумался на миг, а потом улыбнулся.
– Кажется, я знаю, что вам понравится, мисс.
И он принес ей роман известной современной американской писательницы Эдит Уортон – “Обитель радости”, повествовавший о грустной судьбе светской барышни, метавшейся между замужеством и свободной бедностью: она так и упустила свою любовь, не найдя в себе сил “выйти за деньги”. А другого выбора у молодой женщины в те годы – совсем недавно! – не было.
Против ожидания, книга увлекла Этель, и она просидела в читальне полтора часа. Потом Этель зашла в напоминавшее открытую террасу кафе “Паризьен”, где выпила чашечку кофе: какие-то щеголеватые молодые люди с интересом поглядывали на ее столик, но Этель не сделала ни единого поощрительного знака, и они не осмелились приблизиться.
Почувствовав, что такое одиночество ставит ее в пикантное положение, Этель решила вернуться к себе. Может быть, разобрать вещи или черкнуть пару строк в дневник, – Этель вела дневник, но не систематически, а лишь время от времени, когда у нее появлялись мысли, достойные записи. Внезапно ей захотелось отправить радиограмму отцу, в Хэмпшир, – и это пора было сделать, но приходилось подождать возвращения Хью: текст послания следовало продумать вместе.
Спустившись на палубу F на лифте, Этель вошла в каюту и некоторое время бесцельно слонялась по пустой комнате, не зная, за что приняться. Присев на стул, Этель впервые за эти часы вспомнила о мумии… и удивилась, что так долго о ней не думала. Неужели отпустило, и все дело в нервах, как сказал Хью?..
Тут раздался щелчок открываемой двери, и Этель вздрогнула, распрямившись как пружина. Но это оказалась всего лишь горничная – та самая знакомая рыжая девушка-ирландка. Она с улыбкой поздоровалась и положила на кровать стопку белья: ее собственный лифчик, панталоны, черные чулки и сорочку!
– Ваше белье, мисс. Постельное я уже сменила.
Все эти вещи были не только выстираны в огромной судовой прачечной, но и проглажены под прессом. Этель от души поблагодарила девушку; она дала ей десять шиллингов на чай. А потом, поддавшись порыву, спросила горничную, как ее зовут.
– Кэйтлин, мисс, – Кэйтлин О’Брайен. Вы очень добры.
– Расскажите мне, как вы сюда устроились, – попросила Этель. – Нравится ли вам работа на “Титанике”?
Девушка медлила с ответом; она сделала шаг к двери.
– Ничего страшного, – остановила ее Этель, поняв эти колебания. – Пусть думают, что вы меня причесываете или одеваете!
Она рассмеялась, ощутив внезапную уверенность в своем праве.
– Вам ведь платят за возню с капризными дамами, не правда ли? Сядьте и передохните.
Горничная Кэйтлин успокоилась и улыбнулась, польщенная таким вниманием. Она села напротив Этель, которая почувствовала неподдельный интерес к этому существу из другого мира. Вначале ирландка явно ощущала себя не в своей тарелке, но потом сама увлеклась и разговорилась.
Выяснилось, что она еще моложе, чем подумала Этель, – ей было всего восемнадцать. Она год работала прислугой, но не поладила с хозяевами, а на “Титаник” Кэйтлин устроил брат Патрик, который служил здесь же на судне матросом. У нее остались еще одна замужняя сестра в Белфасте и брат, который работал на верфи “Харленд энд Волфф”, где и было построено величайшее судно в мире.
– Все говорят, будто “Титаник” британское судно. Но строили его руки ирландцев! – произнесла Кэйтлин с внезапной гордостью.
Этель улыбнулась.
– Вам тут нравится?
– Это большая честь, служить на “Титанике”, – подтвердила девушка. Она тоже улыбнулась. – И некоторые леди и джентльмены очень щедры… совсем как вы, мисс.
Кэйтлин прибавила, что надеется впоследствии устроиться горничной в хороший дом. – Не хочу больше плавать по морям. Нам, женщинам, лучше работается на твердой земле, – доверительно сказала она. А ее брат Патрик мечтал однажды поступить в мореходное училище и получить звание офицера.
– Желаю, чтобы ваши мечты сбылись. Вы этого заслуживаете, – искренне сказала Этель.
Ирландка была очень тронута.
– Бог воздает каждому по трудам его, правда, мисс?..
– Этель. Называйте меня мисс Этель. И… не буду вас больше задерживать.
Кэйтлин встала и, расправив темное форменное платье, ушла, разрумянившись еще больше и сияя улыбкой. Этель сама не знала, почему повела себя так: просто захотелось сказать что-нибудь хорошее этой славной девушке. И ее страшило одиночество… чем дальше, тем сильнее.
Куда же запропастился Хью!
Этель снова подумала о мумии… и вдруг застонала, схватившись за виски: образ Амен-Оту овладел ею сразу, яркий, как боль. И на сей раз Этель увидела не спеленутый труп – а молодую женщину, полную жизни.
Жрица эпохи Эхнатона стояла на балконе египетского дворца или особняка, и ветер пустыни шевелил ее тончайшее платье из белого льна; на ней был синий сложный парик из множества косичек и широкое бисерное ожерелье. Амен-Оту действительно была красива, меднозагорелая, как все египтяне, и с огромными миндалевидными черными глазами. Вот наконец она встретилась взглядом с Этель, и накрашенные губы ее раздвинулись в улыбке. А в глазах читалась непреклонная воля. Наверняка эта женщина владела искусством гипноза…
Амен-Оту что-то прошептала на древнеегипетском языке, но на сей раз Этель ее не поняла. Возможно, только во сне они могли общаться так тесно, что не нуждались в словах…
Этель отпрянула и вынырнула из этого видения, как из воды: она задышала открытым ртом, схватившись за грудь. Такого с ней еще не бывало!
– Что бы ты сказал сейчас, Хью, – прошептала Этель. – Что я окончательно рехнулась!
Но видение было слишком ярким, слишком реальным, – никакому воображению такого не создать. Теперь мисс Бертрам почти поверила, что тут действуют потусторонние силы.
Томас Бертрам, как подавляющее большинство медиков, был убежденным материалистом, хотя и верил в Бога-Творца. Формально их семья принадлежала к англиканской церкви, однако доктор Бертрам весьма сомневался в возможности загробной жизни; и, тем паче, никогда не допускал существования духов, бродящих по земле. Хью, пожалуй, имел более гибкие взгляды… но вот только ее брат в силу своего мальчишества – и своей профессии – считал хорошим тоном высмеивать все на свете.
Нет, Хью это не касается, вдруг поняла Этель. По крайней мере, пока!
Неожиданно у нее возникло ясное ощущение, что образ жрицы несет не только угрозу. Амен-Оту что-то пыталась ей сообщить, о чем-то предупредить! В тот час, когда Этель впервые увидела усопшую египтянку и посочувствовала ей, она стала ее… сообщницей, что бы это ни значило.
Этель вскочила, охваченная внезапной жаждой действовать. Она почти выбежала из каюты и, стуча каблуками, поспешила к лестнице, не в силах дожидаться лифта; и лишь когда она очутилась на палубе первого класса, Этель поняла, чего хочет. Она перевела дух и уже спокойно, чинно, придерживая юбку, поднялась на шлюпочную палубу.
Этель направлялась туда, где стоял ящик с мумией. И, еще не дойдя до капитанского мостика, она поняла, что экспоната там больше нет.
Ощущая, как сердце колотится о ребра, Этель подошла к одному из матросов.
– Вы не знаете, где мумия, которая тут прежде находилась? Могу я на нее взглянуть?
– Сожалею, леди, – ответил матрос с ленцой. – Мумию убрали в свободную офицерскую каюту, чтоб ее никто не трогал, и туда входить никому нельзя.
Этель сжала руки в кулаки.
– Совсем никому? А если я попрошу?
– Попробуйте, леди, но это вряд ли.
Этель все же попытала судьбу. Она сама не понимала, отчего так расхрабрилась! Девушка отыскала первого помощника Уильяма Мэрдока и спросила, нельзя ли ей войти в каюту, где экспонат, – с сопровождающим, разумеется, – и взглянуть на мумию хотя бы разок. Это для нее очень важно!
Офицер отказал ей, причем довольно резко: он явно не собирался потворствовать праздному любопытству дам-пассажирок.
Этель молча спустилась на прогулочную палубу и села. Наконец-то она поняла, чего опасалась и в чем хотела убедиться: что мумия на самом деле в офицерской каюте, что она не исчезла, не ожила и не заворожила каким-то образом экипаж “Титаника”! Но если бы у Амен-Оту были такие способности, они бы давно проявились… или тут требовались какие-то исключительные обстоятельства?..
– Вот ты где! А я уже испугался, не свалилась ли ты за борт?
Этель едва не вскрикнула: перед ней стоял Хью.
– Или тебя похитила наша мумия? – улыбаясь, продолжил брат: но в его карих глазах Этель прочла неподдельное беспокойство. Он тоже почуял, что с этой египтянкой что-то не то.
– Почти угадал, – Этель вздохнула и встала. – Я ходила посмотреть на мумию, но ее, оказывается, уже убрали подальше от публики.
– И правильно сделали, – Хью кивнул и взял сестру под руку. – Идем в столовую, там все уже давно обедают.
Этель широко раскрыла глаза.
– Так, получается, я и сигнала к обеду не слышала?..
– Угу. И палуба почти пустая. Вот что значит замечтаться, – подтвердил брат.
По дороге в столовую Этель сказала, что хотела бы отправить весточку папе по беспроволочному телеграфу. – Давай сочиним вместе, – предложила она.
– Боюсь, сегодня не выйдет, – сказал Хью. С него вдруг слетела вся напускная веселость. – К Филлипсу – это радист – не протолкнуться: он работает как проклятый. Богатенькие господа развлекаются, наперебой шлют приветы родственникам.
– И что в этом плохого? – недоуменно спросила Этель.
Брат вдруг оставил ее руку; он взял ее за плечи и повернул к себе.
– Ты знаешь, что согласно новейшим правилам навигации все суда должны предупреждать друг друга по радиотелеграфу о близкой опасности? Я случайно услышал, как офицеры говорили, будто этой весной ледяные поля и айсберги встречаются гораздо южнее обычного. Боюсь, если “Титаник” кто-нибудь предупредит об айсберге, Филлипс просто не заметит этого сообщения в потоке праздной болтовни, – Хью усмехнулся.
У Этель похолодело в животе.
– Ну что ты, – она попыталась улыбнуться. – Уж послание особой важности радист не пропустит! И потом, здесь опытнейшая команда, я уверена, они справятся с любой ситуацией.
Хью промолчал. Они пошли на обед, где подали пять перемен блюд, не считая десерта; однако аппетит у Этель почти пропал, и Хью тоже был не в духе. Потом брат и сестра отправились в читальню, где Хью взял какой-то фантастический роман, а Этель дочитала книгу Эдит Уортон. Концовка оказалась еще трагичнее, чем она ожидала: отчаявшаяся главная героиня отравилась.
Ближе к вечеру они все-таки пошли вдвоем в информационное бюро, и Хью передал в радиорубку их общее послание для отца. Толпа миллионеров, осаждавших единственного радиста, наконец схлынула, и у Бертрамов полегчало на душе.
Время после ужина и до сна Этель провела в своей каюте, переодевшись в удобный шелковый пеньюар, – она писала в дневник и размышляла. Навязчивые мысли больше ее не посещали, и это тоже не могло не радовать.
– Как бы то ни было, сейчас от меня ничего не зависит, – прошептала она, закрывая тетрадь.
Она подумала о Гарри… Гарри, которого отец недолюбливал не только за то, что он американец, но и за то, что он предприниматель. Их покойная мать и его любимая жена была американкой, Гарри Кэмп приходился ей дальним родственником, – но доктор Бертрам говаривал: “Леди среди этой нации встречаются гораздо чаще, чем джентльмены”. Однако Этель ценила в своем женихе не только практичность, но и способность к пониманию: он был старше ее на шесть лет, как раз достаточно, чтобы между ними не возникало больших трений. Правда, неизвестно, как их отношения сложатся в дальнейшем… но сейчас она ощутила, что скучает по Гарри.
Этель умылась, разделась и легла в постель: она думала о своем друге, глядя на огонек ночника, пока не заснула.
========== Глава 4 ==========
Та, которая была Амен-Оту, возжигала благовония в пустом храме перед черной статуей бога. Жрица подняла курильницу и преклонила колени: она опять была гибкой как тростник и сильной, как в юности. Она низко опустила голову с коротко подстриженными черными волосами, так что обнажилась шея, – словно для казни…
Потом Амен-Оту встала и выпрямилась, с мольбой подняв голову: извечный покровитель мертвых, шакалообразный Анубис, холодно взирал на нее со своего постамента. Почему боги ее земли еще существовали?.. Жрица не знала, не хотела знать, – но она была счастлива снова ощутить себя живой, хотя бы на миг! Она была готова возносить молитвы любому, кто бы ни возвратил ей это тело!
И она совсем не удивилась, когда услышала голос, исходивший от статуи. Каменный лик божества остался неподвижен – но здесь были возможны любые чудеса.
– Скоро все, кто осквернил тебя, умрут, – а ты будешь жить вновь.
Амен-Оту затаила дыхание.
– Они умрут… чтобы я жила? – спросила она.
– Они умрут, потому что им так суждено, – в голосе божества ей послышалась насмешка. – Какое это имеет значение? Они будут повергнуты в прах, как все враги Та-Кемет!
Амен-Оту снова упала на колени и склонила голову, ощутив внезапную слабость перед этим безжалостным существом.
– Так нельзя, – прошептала она, – это не Маат*!
– Маат больше не существует. И ты одна достойна ее возродить, когда будет принесена такая великая жертва!
– Я не верю тебе, – прошептала жрица. – Ты – не тот, кем притворяешься, ты говоришь как Сетх, рыжий дух зла!
Шакалоголовый идол рассмеялся.
– Я тот, у кого много лиц и много имен. Я тот, кого ты всегда знала, – но теперь я стал намного могущественнее. Ты умерла, и никогда больше не будешь простой смертной, – но если ты признаешь мою власть, я дарую тебе силы, о которых ты не могла и помыслить!
Амен-Оту больше не была смертной – но она ощутила смертный ужас.
– Ты дух зла, это правда… И я чувствую: за свои благодеяния ты однажды запросишь цену, которую я не в силах буду заплатить!
Шакалоголовый идол молчал, насмехаясь над нею… Жрица простерла руки, и по щекам ее покатились слезы.
– Уже многие хенти* я страдаю, – проговорила она. – Я всегда была покорна богам – я постилась, я молилась, я очищала себя для Амона! Я никогда не знала мужчины! А когда я умерла, ни ты и никакой другой бог не судил меня: никто не сказал мне, в чем я повинна!..
Мнимый Анубис еще некоторое время молчал – а потом ответил.
– Та девушка с белой кожей и рыжими глазами – девушка на корабле… Ей столько же лет, сколько было тебе, когда тебя похоронили! Она питает тебя своей жизнью, ты видишь ее глазами, вкушаешь пищу вместе с нею, ступаешь за нею след в след, – ведь это так?
– Да, – прошептала Амен-Оту. – Но это лишь усугубляет мои мучения!
– Я могу сделать так, что через нее ты вернешься к жизни, – откликнулся бог. – Я могу сделать так, что твои мучения прекратятся! Иначе ты будешь страдать бесконечно!
– Да! Да! – закричала она, так громко, что оглушила сама себя.
Потом наступила благословенная тьма.
Очнувшись, жрица поняла, что вновь утратила плоть, утратила способность говорить и двигаться, – и опять ощутила себя бессильным, истерзанным духом. Она была заперта в темной каюте на этом огромном чудесном корабле, и вокруг плескалось бескрайнее море. Но она вспомнила то, что было ей обещано.
Придется ли девушке с корабля умереть, получит ли Амен-Оту ее тело – или она сотворит себе собственное?.. Она не знала, но была согласна ждать. Она уже прождала слишком долго.
***
Следующий день выдался таким же прекрасным, как и предыдущие. После завтрака Хью и Этель долго гуляли по палубе: вначале они обсуждали свои впечатления от плавания, но этот разговор быстро увял. Тогда Бертрамы заговорили о том, что ждет их в Америке.
Хью строил наполеоновские планы. Он теперь намеревался вовсе бросить свою газету и начать собственный бизнес – возможно, при поддержке будущего мужа сестры! Этель же советовала брату не порывать так резко с прошлым и оставить себе пути для отступления.
В одиннадцать часов капитан Смит провел богослужение в ресторане первого класса для всех желающих: Бертрамы посетили это собрание. После обеда Этель с братом сыграли партию в теннис. А вечером, неожиданно для Этель, Хью пригласил ее во французский ресторан первого класса – его и его сестру позвал за свой столик известный американский художник Фрэнсис Миллет*, с которым Хью успел свести знакомство.
Этель вызвала Кэйтлин, и горничная затянула на ней корсет и сделала высокую прическу: по мнению Этель, получилось не хуже, чем в парикмахерской.
– Сегодня морозит, мисс Этель, – улыбаясь, заметила Кэйтлин. – Включить обогреватель?
– Да, пожалуйста, – Этель кивнула.
Переодевшись в открытое вечернее платье, Этель ощутила, что и впрямь заметно похолодало: она набросила на плечи белый палантин. Она вспомнила о ледяных полях, которые вчера упоминал брат; должно быть, “Титаник” наконец оказался во льдах. Когда пришел Хью, Этель постаралась выбросить эту мысль из головы, – что удалось далеко не сразу.
В ресторане, однако, царило беззаботное веселье. От блеска бриллиантов, ароматов духов и дорогих сигар у Этель закружилась голова. И для мужчин вечер начался прекрасно – пожилой американский художник оказался настоящим светским джентльменом, умевшим создавать вокруг себя атмосферу непринужденности. Хью блистал остроумием, а Этель сперва отмалчивалась; но наконец художник втянул ее в спор, задав Этель вопрос, какого она мнения об абстракционизме.
Этель не считала себя большим знатоком искусства, однако об этом новомодном веянии у нее сложилось вполне определенное мнение.
– Человеку свойственно постоянно искать новых форм, и он творит, развиваясь, – сказала девушка. – И человеку свойственно поначалу оправдывать все свои достижения, объявляя их наилучшими. Даже если какой-то путь оказывается тупиковым.
Она зарделась под внимательным и восхищенным взглядом американца.
– Таким мне представляется и абстракционизм. Я никогда не понимала этих нелепых и примитивных изображений – по-моему, это шаг назад в сравнении с реализмом.
– Браво! – воскликнул Миллет. – Стало быть, вы думаете, что к искусству применима теория эволюции Дарвина? Ведь вы, конечно, с ней знакомы? – осторожно уточнил художник.
– Знакома, мистер Миллет, – подтвердила Этель. – И да – по-моему, применима. Как и к человеческой деятельности вообще.
Миллет повернулся к Хью.
– Ваша сестра необыкновенно остроумная и оригинальная особа, Хью, – сказал он. – Почему вы до сих пор прятали ее от нас?
Брат тепло улыбнулся Этель.
– Этель застенчива. И она небольшая любительница света, – ответил он. – Но завтра мы оба снова придем, правда, сестренка?
– Непременно, – обещала Этель.
Но вдруг сердце ее сжало сильнейшее предчувствие беды. Она снова потеряла нить разговора, а мужчины увлеклись беседой и больше не обращались к ней.
Но Хью не задержался за столом: заметив состояние сестры, он тронул ее за локоть и поднялся первым.
– Благодарю вас за прекрасный вечер, мистер Миллет, – сказал он собеседнику. – Но час уже поздний, моя сестра, должно быть, утомилась.
Художник встал и, слегка поклонившись им обоим, галантно поцеловал Этель руку.
– Жажду как можно скорее снова оказаться в вашем обществе, – он улыбнулся, и девушка поняла, что это не пустые слова. – Хью, проводите вашу очаровательную сестру до каюты и возвращайтесь к нам!
Когда Бертрамы спустились на свою палубу, Хью остановился и тихо сказал Этель:
– Я могу не возвращаться. Хочешь, чтобы я остался с тобой?
Этель посмотрела в его обеспокоенное лицо и, улыбнувшись, помотала головой.
– Нет-нет, иди. Не обращай внимания.
Ей вовсе не хотелось раньше времени переполошить остальных… и, к тому же, Этель чувствовала: брат и без этого начеку.
Вернувшись в свою каюту, Этель села и долго сидела, неподвижно глядя перед собой: она ощущала, как все тело сводит от напряжения. Потом девушка разделась и легла в постель; однако белье снимать не стала. И не только потому, что так было теплее, – Этель чувствовала, что этой ночью непременно что-нибудь случится.
Она все же задремала, пригревшись. И вдруг сквозь сон почувствовала толчок и словно бы скрежет. Этель быстро села в постели, тяжело дыша и прислушиваясь к тишине. Она внезапно осознала, что тишина стоит полная, – привычный шум машин прекратился!
Явно происходило что-то неладное. Этель спрыгнула с кровати… и вдруг увидела, что она в каюте не одна.
Напротив нее, одетая в узкое белое платье, стояла египтянка, умершая более трех тысяч лет назад. При свете ночника Этель различала все детали ее внешности: короткие черные волосы – на сей раз жрица была без парика; черные глаза, удлиненные краской и оттененные малахитовой пудрой, покрытые хной ладони, широкий драгоценный воротник и браслеты… Амен-Оту улыбнулась и простерла руки, словно желая обнять Этель.
Девушка в ужасе отпрянула и упала, споткнувшись о ночной столик. Она ощутила, что вокруг нее смыкаются смертельные объятия, словно ее душил зыбучий песок; грудь давило, в глазах стало темно. Этель не знала, как долго пробыла в таком оцепенении, не сознавая ничего; но вдруг раздался резкий стук в дверь, и она очнулась.
– Пожалуйста, откройте!
– Минутку!
Этель быстро поднялась, ощущая неожиданную легкость и прилив сил. Сознание тоже стало удивительно ясным. Накинув пеньюар, она поспешила к двери и отворила ее: на пороге стоял стюард, который с учтивой улыбкой протягивал ей белый спасательный жилет.
– Простите за беспокойство, мисс. Приказ капитана – всем пассажирам надеть спасательные жилеты и подняться на палубу!
– Что случилось? – спросила девушка.
– Ничего страшного, мы немного повредили винт. Но, прошу вас, поднимитесь на палубу и ожидайте там. Только оденьтесь потеплее.
Этель стянула на груди халат. Странно, но теперь она почти не боялась; хотя сознавала, что произошло что-то непоправимое!
– Хорошо, благодарю вас.
Когда ушел стюард, девушка еще несколько мгновений напряженно размышляла. Что бы она ни пережила несколько минут назад, сейчас не до мороков и не до видений! Этель быстро принялась одеваться: она надела шерстяное платье, высокие ботинки, пальто. В карманы сунула паспорт, билет и кошелек. Раздумывала, не взять ли саквояж… но решила, что лишнюю тяжесть таскать не следует. Напоследок вытащила из ящика ночного столика свои часики, кольца и цепочку; и только после этого надела спасательный жилет.
Этель быстрым шагом вышла из каюты: в коридоре уже появились другие взволнованные пассажиры, поднятые с постелей. Этель постучалась в каюту к брату и его соседу: ей никто не ответил, и девушка с облегчением заключила, что оба наверху.
Она поднялась на застекленную палубу A, где уже собралась довольно многочисленная толпа. Было холодно, в небе сияли звезды, необыкновенно яркие и крупные. Ощутив тревогу, Этель завертела головой.
– Хью! Хью, где ты?..
Не получив ответа, Этель принялась искать брата; и лишь спустя долгое время он откликнулся. Хью пробился к ней: он тоже был тепло одет и в спасательном жилете.
– Я заходил к тебе, но ты уже ушла, – взволнованно объяснил он. Взял ее за руку. – Теперь держись рядом, пока нам не скажут, что делать.
– Что происходит, Хью? Ты знаешь?
– Мы столкнулись с айсбергом. Огромным, – сказал брат. Лицо его в таком свете казалось мертвенно бледным, как и у других. – Нижняя палуба засыпана льдом. Один кочегар выскочил к нам, полуослепший от жара и промокший насквозь: он вопил, что топки заливает, – корпус корабля пропороло вдоль всего правого борта, и вода хлещет не переставая!
– Тише!..
Теперь ее охватил настоящий ужас.
– Это значит, что “Титаник” тонет? – прошептала Этель одними губами.
– Похоже, что так, – тоже понизив голос, мрачно ответил Хью. – Вопрос в том, сколько у нас времени.
Замолчав, оба явственно ощутили наклон палубы, – колоссальный пароход накренился на нос, и продолжал погружаться.
А потом вдруг сверху, со шлюпочной палубы, раздался оглушительный рев, так что среди пассажиров едва не началась паника. Хью и Этель, одинаково испуганные, глядели друг на друга, зажав уши. Один из соседей прокричал:
– Не бойтесь, это стравливают пар из котлов!
Гул продолжался довольно долго. А когда он стих, Этель вдруг увидела, что брат смеется. Он толкнул ее локтем в бок, как будто хотел указать на что-то забавное.
– Если все это устроила “она”, то “она” явно не учла, что пойдет ко дну вместе с кораблем!
Этель невольно фыркнула. Хотя смешного было мало.
До них донеслись звуки музыки: в холле первого класса оркестр заиграл веселый регтайм*, чтобы подбодрить пассажиров. Эта музыка так не соответствовала моменту!
А затем они услышали команду первого помощника:
– Пассажиров просят подняться на шлюпочную палубу! Женщинам и детям приготовиться к посадке в шлюпки! Пожалуйста, первыми идут женщины и дети!
– Иди, Этель, – сказал Хью. – Слышишь?
– Нет, Хью!
Этель вспомнила, что шлюпок хватит немногим больше, чем на половину пассажиров.
– Я не могу идти, не убедившись, что с тобой все будет в порядке, – горячо прошептала она.
– Не глупи, сестричка. Ты должна, – настаивал Хью.
Внезапно ее девятнадцатилетний брат показался ей совсем мальчиком; и Этель ощутила сильнейшее, почти материнское желание защитить его. Он так старался держаться мужественно!
Они вместе поднялись на шлюпочную палубу: первую шлюпку уже спускали. Вдруг кто-то возмущенно крикнул, что лодка ушла полупустая и там хватило бы места еще на много человек.
– Ты слышал, Хью?.. И почему не берут мужчин? Это несправедливо! – воскликнула Этель.
– Кажется, с той стороны сажают и мужчин тоже, мисс, – вмешался какой-то пожилой джентльмен. Этель поразило, что этот человек был в парадном костюме и цилиндре, как будто вовсе никуда не спешил – и вот-вот собирался вернуться к карточному столу и бренди.
– Давай, Этель!
Хью подтолкнул ее.
– Мне нужно успеть на ту сторону, ты слышала? Садись поскорее!
Матрос, руководивший посадкой в следующую шлюпку, поторапливал женщин; а Этель все не могла решиться оставить брата. Хью частенько валял дурака и любил распускать перья – но она знала, что Хью до последнего останется джентльменом. Ну а если Амен-Оту действительно причастна к происходящему… мстить ее брату она должна в первую очередь!
– Да что вы там копаетесь, дамочка!..
Потерявший терпение матрос схватил ее за плечи и, в подтащив к борту, буквально зашвырнул в заполненную шлюпку. Этель с криком приземлилась на дно, больно ударившись.
Задрав голову, она увидела Хью. Брат ободряюще кивнул ей. А потом прозвучала команда травить тали*, и шлюпка стала спускаться в черную ледяную бездну. Она двигалась рывками, ударяясь о борт; и женщины, сидевшие в ней, испуганно закричали, хватаясь друг за друга. Какая-то дама в огромной шляпе со страусиными перьями вцепилась в рукав Этель, бормоча:
– Господи Иисусе!
Когда Этель снова посмотрела вверх, Хью она уже не увидела.
* Богиня истины и правосудия в Древнем Египте; слово “маат” также обозначало священный мировой порядок.
* Сакральный период для египтян, равный 120 годам.
* Один из реальных пассажиров “Титаника”, известный художник и скульптор, погибший во время крушения.
* Жанр американской музыки, особенно популярный с 1900 по 1918 год.
* Таль – система блоков на судах для поднятия тяжестей.
========== Глава 5 ==========
Когда они поравнялись с нижней палубой, Этель увидела белые лица столпившихся у релинга пассажиров, – главным образом из третьего класса, мужчин и женщин. И вдруг Этель узнала яркие рыжие волосы и темную униформу одной из женщин. Это была горничная-ирландка – ее хорошая знакомая, даже без спасательного жилета!
– Стойте!.. – отчаянно крикнула Этель матросам, спускавшим шлюпку: она поднялась на ноги, повинуясь безотчетному порыву. – Кэйтлин! Прыгайте сюда!
– Я не могу! Там наверху мой брат! – крикнула ирландка в ответ.
Этель охватили ужас и жгучий стыд при мысли, сколько простых людей погибнет, когда “Титаник” затонет. И Кэйтлин тоже, если сейчас упустит свой шанс!
– Прыгайте, кому сказано!.. Эй, помогите ей!
Этель никогда в жизни никем так не командовала, даже слугами в отцовском доме. Но, видя, что происходит, матросы у шлюпбалок* наконец приостановили спуск, и один из матросов в их шлюпке поднялся, чтобы поддержать женщину. Кэйтлин зажмурилась и взвизгнула от страха; а потом неуклюже полезла через ограждение. Ее подхватили под руки, и ирландка плюхнулась рядом с Этель, по другую сторону от аристократки в шляпе.
Потом мужчины с палубы C помогли перебраться в лодку еще троим женщинам, для которых расчистили место; кто-то из мужчин хотел запрыгнуть следом. Но тут матрос в шлюпке замахнулся веслом и рявкнул:
– Все назад! Мест больше нет!
На самом деле места еще были; однако те, кому поручались спуск и управление спасательными средствами, испугались, что шлюпбалки* или тросы не выдержат.
Вот наконец шлюпка оказалась в воде: океан в эту ночь был гладким как зеркало. Рулевой встал за штурвал, а шестеро матросов взялись за весла и стали грести прочь от судна.
Глаза всех женщин в лодке были прикованы к “Титанику”, который сиял мириадами огней, точно в праздник. Этель наконец огляделась и увидела, что у двух ее соседок были маленькие дети, завернутые в одеяла; а еще одна держала на руках даже комнатную собачку – пекинеса. Кэйтлин рядом с Этель дрожала и всхлипывала.
– Вам холодно?
Этель распустила завязки жилета и стащила его, бросив на дно шлюпки; потом расстегнула свое пальто и накинула его на Кэйтлин, укрыв ее и себя. Горничная словно не заметила этого: ее все так же била дрожь.
– Мой брат, мой Патрик! Он погибнет!
– Он исполняет свой служебный долг, – сурово заметила Этель.
Кэйтлин, чей разум помутился от ужаса и горя, вдруг набросилась на свою спасительницу, точно это она была во всем виновата.
– Вам-то хорошо говорить! Почему на нас всегда валятся все шишки? Чем мы хуже?
– Замолчите!..
Этель разозлилась, от страха за Хью еще больше.
– Мой брат тоже там. Ваш Патрик и мой Хью оба повели себя как настоящие мужчины, и им было бы стыдно за вас!
Кэйтлин замолчала; она прижалась к Этель, словно в поисках защиты. И они согревали друг друга под пальто. Некоторые женщины в шлюпке уже окоченели от холода: тогда один из матросов предложил им фляжку с виски, и самые утонченные дамы глотнули его с благодарностью.
Матросы на веслах спешили отгрести подальше от “Титаника”, который кренился все сильнее. Когда дама с пекинесом спросила рулевого, зачем они это делают, тот объяснил, что на месте погружения такого огромного судна может возникнуть водоворот, который затянет всех.
Одна из женщин, с ребенком, разрыдалась, причитая о своем муже; и малыш тоже заплакал. Этель не переставая думала о своем брате… но эти ужасные мысли, казалось, застывали в голове. Она не могла вообразить, что Хью умрет так рано, и так чудовищно! Кэйтлин шевелила губами, шепча молитву.
