Текст книги "Я еще не жила (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Хью внезапно подумал, что его замужняя сестра стала выглядеть на несколько лет старше – почти ровесницей своего солидного супруга.

– Проходи. Сейчас Кэйтлин подаст чай, – сказала Этель. – Ты голоден?

Хью вздрогнул, вспомнив, как совсем недавно эти слова были произнесены другим голосом.

– Нет, благодарю.

Он зашел, приглаживая волосы, и направился в ванную комнату мыть руки. Доктор Бертрам давно привил своим детям эту привычку.

– Гарри дома? – спросил он, вытирая руки полотенцем.

– Нет. Он сегодня будет поздно, – ответила Этель.

Она провела брата в просторную гостиную и усадила в легкое плетеное кресло у камина. Пусть даже сейчас огонь в очаге не горел – из экономии.

Горничная принесла чай с тонко нарезанным лимоном и имбирным печеньем. Некоторое время Этель и Хью пили чай, пользуясь этим приятным предлогом, чтобы не начинать беседу.

А потом Этель вдруг произнесла резким тоном:

– Что на этот раз, Хью? Ты опять встречался с ней?..

Хью взметнул на сестру глаза – и понял, что лгать бесполезно. Тонкий фарфор задрожал в его руках, и молодой человек отставил чашку.

– Да, – глухо сказал он.

Этель медленно одернула рукава кимоно.

– И что же у вас случилось? – произнесла она.

Хью опустил голову; потом снова поднял и взглянул сестре прямо в глаза.

– Мы поженились.

Этель не вскрикнула, не ахнула, как он ожидал; она только очень побледнела и прижала руку к груди. Довольно долго она не произносила ни слова. А потом спросила:

– Как… Как же это вышло?..

– Мы провели вместе ночь. Брачную ночь, – ответил брат.

Глаза его потемнели так, что казались черными, и во всем облике читалось: только попробуй что-нибудь мне сказать. Но Этель не стала на него нападать; и не стала больше задавать никаких вопросов. Она помешала свой остывший чай и мелкими глотками допила его.

– Я, конечно, не ясновидящая… но я давно знала, что рано или поздно это случится.

– Правда?..

Хью воззрился на нее с недоверием и радостью.

Этель кивнула. Потом улыбнулась, хотя в темных глазах улыбки не было.

– Что ж… Как обычно говорят в таких случаях – я желаю тебе счастья.

Хью и Этель посмотрели друг другу в лицо – и вдруг расхохотались так, что выступили слезы. Они вскочили с места и обнялись.

– Спасибо, сестренка. Ты самый понимающий человек, – прошептал Хью.

Они снова сели; и, после неловкой паузы, Хью начал расспрашивать сестру о ее американской жизни – о перспективах Гарри, о том, как они с мужем проводят досуг, какие завели знакомства… К личной жизни самого Хью они больше не возвращались. Оба чувствовали, что это слишком хрупкий и опасный предмет.

Брат и сестра не услышали звонка в дверь: возвращение хозяина дома застало обоих врасплох.

Хью вскочил. Этель быстро встала следом, поправляя волосы. Гарри улыбнулся, переводя взгляд с жены на шурина и обратно.

– Добрый вечер, любимая. Добрый вечер, Хью.

Он помедлил.

– Я вижу, вы отлично проводите время.

Этель покраснела.

– Хью, ты, конечно…

– Нет-нет! Я уже ухожу, – быстро проговорил Хью. – Я обещал Неду встретиться с ним вечером.

– Очень жаль, – произнес Гарри. Но он даже не трудился скрывать свои истинные чувства. – Что ж, всего вам наилучшего.

Этель проводила брата. Хью видел, что ей очень хочется удержать его, о чем-то еще спросить; но она промолчала.

Стук захлопнувшейся двери прозвучал как выстрел. Все!.. Эта часть его жизни отрезана, осознал Хью. Он побрел назад, опустив голову. Ему стало трудно дышать от боли, от невозможности с кем-нибудь поделиться.

И Нед ждал его, чтобы идти в синематограф…

Нед! Вот кто мог бы его выслушать!

Хью замедлил шаг; потом отступил с дороги и задумался.

Не сочтет ли его Нед сумасшедшим или сказочником?.. И даже если его новый друг поверит невероятной истории, Хью может невольно подвергнуть Неда опасности, посвятив в такую тайну.

Но никому неведомо, как все обернется: возможно, именно осведомленность однажды спасет Неду жизнь! Окрыленный, Хью прибавил шагу. Он быстро преодолел расстояние до пансиона и поднялся в студию художника.

– Билетов я не взял. Там идет какая-то чушь, – сказал он, остановившись посреди комнаты.

Хью очень надеялся, что это окажется его последняя ложь Неду Спарксу.

Друг как-то особенно внимательно посмотрел на него.

– Ну ладно. Я так понимаю, что гулять ты тоже не в настроении.

Хью покачал головой.

– Я хотел бы поговорить… рассказать кое-что. Это очень странная история, Нед. Но я надеюсь, что как художник ты сможешь меня понять!

Нед долго не сводил с него зеленовато-карих глаз, в которых появился особенный блеск: он смотрел на Хью, как будто нашел себе новую модель, хотя вообще-то не был портретистом. Потом американец кивнул.

– Как художник я знаю, что хороший вымысел может содержать в себе больше истины, чем так называемая “правда жизни”. Это зависит от ракурса! Давай, дружище, рассказывай, что тебя гнетет.

Хью молчал, кусая губу. А Нед поощрил его:

– Это ведь связано с твоей нью-йоркской авантюрой, так?

– Так.

Набравшись решимости, Хью присел на край стола и принялся рассказывать – все с самого начала.

Но долго он не усидел: Хью вскочил и начал расхаживать по захламленной комнате художника, помогая рассказу жестами. Нед слушал его с возрастающим изумлением; несколько раз у американца вырывались взволнованные возгласы и ругательства. Но он ни разу не перебил.

Выговорившись, Хью сел на свободный стул, свесив руки между колен; ощущая полную опустошенность.

Долгое время оба молчали. Потом Хью спросил:

– Ты ведь не думаешь, что я все это сочинил?

Он поднял глаза: Нед теперь сидел на краю стола, как недавно сам Хью, скрестив руки на груди. Встретившись взглядом с другом, художник качнул головой.

– Не думаю. С таким лицом, как у тебя, не лгут.

Он усмехнулся.

– Существует, конечно, вероятность, что ты сбрендил… но мне так не кажется.

Хью вскинулся.

– Если ты считаешь, что я сбрендил, можешь спросить мою сестру! Кстати, мне давно следовало бы тебя ей представить. Этель тоже видела мою жену и живой, и мертвой… то есть сначала мертвой, а потом живой.

– Я верю, верю!.. Черт, – Нед охлопал свои карманы. – Извини, я закурю.

Он щелкнул зажигалкой и затянулся. Предложил сигарету Хью, но тот отказался: после того, как он сошелся в Нью-Йорке с Аминой Маклир, он совсем потерял охоту курить.

Выбросив окурок в корзину, Нед спросил:

– Что ты теперь будешь делать?

– Я пока не знаю… но, скорее всего, вернусь в Англию. Амина тоже говорит, что так надо.

Нед кивнул: на его побледневшем лице стали видны веснушки.

– Мне будет тебя не хватать.

– Мне тоже.

Хью осознал, что, кажется, впервые за все время пребывания в Америке у него появился друг, которого будет жаль потерять.

– Но ведь переписку никто не отменял, правда? – спросил Нед.

Хью заставил себя улыбнуться.

– Конечно. И… выбирайся ко мне в гости. Я это серьезно.

– Постараюсь, – так же серьезно ответил американец.

Хью кивнул. “Или, может быть, Амина…” – промелькнуло у него в мыслях. Но не следовало загадывать так далеко.

Он снова увиделся со своей египтянкой накануне отъезда, через три дня. Хью пришел к месту их встречи, ощутив ее зов: она ждала там. Они улыбнулись друг другу, и Амина молча повела его в свою заколдованную квартиру.

Она сразу увлекла Хью в спальню. Они исступленно занялись любовью; а потом, едва отдышавшись, еще раз. Это было лучше всего, что Хью Бертрам испытывал в жизни.

Амина полностью отдавалась ему, и он ощущал себя всемогущим; а потом сама забирала над ним полную власть. Она словно всякий раз творила его заново. Очнувшись от любовного обморока, он опять не узнавал себя, ощущая обновленным…

Когда они лежали обнявшись, утолив свою страсть, Амина внезапно произнесла:

– Он грозил убить меня.

Она издала хриплый смешок.

– Я сказала: попытайся! Убить меня смертному очень трудно… даже если меня разорвать в куски, мои члены вновь срастутся. Тогда он начал грозить убить тебя.

– Что ты говоришь?..

Хью только тут осознал, о ком его “жена” говорит и что это значит.

– Молчи!..

Амина приложила горячие пальцы к его губам.

– Я сказала Маклиру, что если он дерзнет тронуть тебя или кого-нибудь из твоей семьи, я обрушу на него мою мощь! Они все служат ему, но повинуются только мне. Однажды ты их увидишь.

– Амина…

– Ты еще не понимаешь, – перебила она его со страстью, сверкнув черными глазами. – Каждому из нас был задан вопрос: хочет ли он жить вновь, сея бесконечные страдания и смерть. И каждый ответил “да”. Каждый из нас выбрал сам за себя, и прошел через эти врата один.

Египтянка поцеловала обнаженную грудь Хью, а потом положила голову ему на плечо. Он молча обнял ее, захваченный ужасным смыслом ее слов.

– Но теперь, если паду я, погибнут все мои слуги. Они мои дети, мои братья, мое тело… так же, как ты. И я никогда не оставлю их.

Хью взял ее смуглую руку и несколько раз поцеловал.

– Амина, дорогая моя… То, о чем ты говоришь, пока выше моего понимания! Но я убежден в одном.

Он сжал ее пальцы, ощущая ток крови.

– Верность в конце концов всегда вознаграждается, в этом мире или в ином.

Ее лицо осветилось.

– О да, брат мой, господин мой. В это я тоже верю.

========== Глава 21 ==========

Ночь накануне отплытия Хью и доктор Бертрам провели в “Ритц-Карлтоне”, в том же номере, в котором отец Хью остановился в прошлый раз. Месяц тому назад! А на другое утро Хью разбудил звонок в дверь: мальчик-посыльный принес маленький голубой конверт, пахнувший пряными духами.

Хью с жадностью схватил конвертик и нащупал что-то твердое и тяжелое. Какое-то украшение или сувенир.

– А записки… никакой записки нет?

– Нет, сэр, – мальчуган грустно покачал головой, видимо, теряя надежду на чаевые. Хью быстро обшарил карманы халата и нашел два десятицентовика, которые сунул в потную ладошку.

– На, держи.

Захлопнув за посыльным дверь, Хью хотел сразу же разорвать конверт; и едва удержался. Он несколько мгновений бережно сжимал его в руках, как самую большую свою драгоценность. И только потом отнес конверт в спальню и, усевшись на кровать, аккуратно вскрыл.

Оттуда выпорхнула записочка, которую Хью чуть было не разорвал; и на ладонь юноши выскользнул жук-скарабей, искусно выточенный из ляпис-лазури, с золотой инкрустацией. “Музейная вещь”, – подумал Хью. И почему, интересно, из всех египетских священных символов Амина предпочитала скарабеев?..

Ответ крылся в записке. В первый раз Хью увидел изящный почерк своей нездешней подруги: она выводила буквы очень своебразно, так что они напоминали не то зверей, не то арабскую вязь.

“Скарабей – хранитель сердца, так верили в Та-Кемет, – написала ему его “жена”. – Он подлинный – он взят с моего сердца в гробнице, и теперь будет хранить также и твое, возлюбленный брат. Береги его: это очень много значит”.

Хью с недоумением и опаской осмотрел синего лазуритового жука. В том, что он “подлинный” или хотя бы очень старинный, сомнений не было: золото потемнело, камень потускнел от времени и стерся. Но что значила эта фраза – “взят с моего сердца в гробнице”?..

Внезапно к нему пришло осознание; и Хью выронил скарабея в ужасе и отвращении. Этот амулет был одним из многих, принадлежавших мумии Амен-Оту! Их все – или большую часть разворовали еще до погрузки на “Титаник”. Скольких же трудов, должно быть, стоило отыскать эту вещицу – и сколько музейных и даже частных коллекций переворошили подручные Маклиров!..

Наверное, этот скарабей в самом деле имел огромную ценность для его “супруги”. Пересилив себя, Хью наклонился и подобрал каменного жука. Ему показалось, что рука Амины с любовью коснулась его, он снова увидел ее сияющие миндалевидные глаза, нежную и лукавую усмешку. Да, он поступил совершенно правильно.

– Хью, ты давно проснулся?

Он чуть не вскрикнул. Отец приподнялся на своей кровати; и, судя по всему, уже какое-то время наблюдал за ним.

– Да, отец, – с усилием ответил молодой человек.

– Это принесли тебе?..

Доктор Бертрам проворно спустил на пол ноги и встал, указывая на скарабея в руке сына. Отпираться не имело смысла. Хью кивнул.

Некоторое время доктор Бертрам молчал. А потом задал вопрос, к которому Хью приготовился.

– Скажи, ведь у тебя… появилась невеста? Любимая девушка?

Хью крепче сжал амулет; а потом опять кивнул. Он ожидал, что теперь вопросы и упреки посыплются градом. Но отец снова надолго замолчал – а затем спросил:

– Могу я хотя бы узнать, как ее зовут?

– Амина, – откликнулся Хью, не поднимая глаз.

– “Амина”, – повторил доктор Бертрам задумчиво и тревожно. Но он был меньше взволнован, чем опасался Хью. – Кажется, это означает “верная” по-арабски… Что ж, по крайней мере, я вижу, что ее семья – люди европейского воспитания, если позволили вам встречаться.

Хью неверяще поднял глаза. Доктор Бертрам улыбался!..

– Я не собираюсь осуждать твой выбор, мой мальчик: я уверен, что он достойный.

Несколько мгновений Хью чувствовал себя просто отвратительно. “Бедный отец”, – подумал он. Однако молодой человек овладел собой.

– Конечно, папа. Амина… замечательная девушка, и действительно очень образованная, – ответил он.

– В современном Египте это даже не такая большая редкость, – заметил доктор Бертрам. Он вздохнул и, отвернувшись, накинул халат. – Я вижу, что она много для тебя значит. И я надеюсь, что в дальнейшем ты позволишь мне принимать большее участие в твоей жизни.

Хью с жаром заверил отца, что скоро ему все расскажет. А сам подумал еще худшую вещь: что в крайнем случае Амина сможет воздействовать на доктора Бертрама так же, как на Неда, отняв у него память об этом разговоре… В конце концов, такой гипноз, похоже, не причинял особого вреда.

Колебаться, сдать позиции сейчас было бы самым малодушным и постыдным!.. И если бы Хью мог вернуться назад в прошлое, он не изменил бы в своей жизни ничего. Он выбрал бы Амину снова. И снова! Сколько бы его возлюбленная ни говорила о предопределении – это только его решение, о котором он никогда не позволит себе пожалеть.

***

Она снова поднялась в свою квартиру – одну из “своих квартир”. Постояла перед дверью – ее одолевало слишком много чувств, которые она не могла себе позволить. Потом вдруг мадам Маклир повернулась к двери во вторую квартиру, выходившую на эту площадку. Приблизилась к ней; и подняв руку, резко нажала на звонок.

Открыли ей сразу: как будто хозяин давно ждал ее визита. Он склонился в учтивом полупоклоне.

– Ваше величество, – произнес он.

Она невольно улыбнулась, хотя на душе был мрак.

– Льстец! Ты знаешь, что именно так обращались к фараонам в моей стране?

Джастин Фокс улыбнулся и не ответил. Он был одет немного старомодно – бывшая Амен-Оту уже научилась разбираться в таких тонкостях; этот неумерщвленный жил и скончался всего тридцать лет назад, однако за эти тридцать лет новый мир изменился больше, чем Та-Кемет менялась за многие столетия.

Амина Маклир прошла в гостиную и села на обитый парчовой тканью диван, облокотившись на подушки. Джастин Фокс, как подобало настоящему придворному, дождался ее кивка и только тогда скромно сел на стул. Однако в его взгляде читалось намного больше удовлетворения, чем в черных глазах его восточной повелительницы.

В прошлой жизни, когда он был британцем по имени Роберт Гейл, он действительно служил при дворе – но состоял всего лишь личным секретарем при одном из министров ее величества королевы Виктории. Теперь же его должность равнялась по меньшей мере лорду-канцлеру! Пусть и обязанности, и характер этой посмертной службы оказались… весьма неожиданными.

– Он уехал, – произнесла Амина после долгого молчания.

– Стало быть, все благополучно, – сказал Джастин Фокс. – Он в безопасности.

Амина кивнула. Ее глаза потускнели.

– Я не думала, что будет так… Я стремилась утолить мою жажду: но теперь я жажду его еще больше, непрестанно. Он не знал, что когда он брал меня, когда мы сплетались в объятиях, он отдавал мне свою душу и жизненную силу. Это смертельно опасно для него.

Она слабо улыбнулась.

– Нет. Он знал – и этим он мне еще дороже!

– Несомненно, моя королева, – тихо ответил Фокс. Он знал, что он единственный конфидант своей госпожи, единственный, с кем она столь откровенна, – такова участь всех властительных особ; и чрезвычайно гордился этим.

– А когда ваш возлюбленный поймет, как много вы значите для нас, и как велика его собственная роль в нашем общем де…

– Довольно!..

Египтянка хлопнула ладонью по столику. Она встала с места, скрестив руки на груди.

– Не желаю больше говорить об этом. Вы узнали то, что мне нужно?

– Да, мадам.

Такие перемены в обращении были для Джастина Фокса привычны. Чаще всего он называл свою госпожу “мадам Маклир” или “мадам Амина”, на новомодный франко-египетский манер, – они с нею свободно перемещались по разным временам и культурам.

– Их разыскали с большим трудом. Они в музее Лос-Анджелеса… куда первоначально намеревались доставить вас, – с осторожностью заметил Фокс. Он еще больше понизил голос и назвал несколько имен и должностей, услышав которые, его повелительница слабо вскрикнула. – Но их личности были установлены совсем недавно, они покоились в хранилище на чердаке среди других безымянных мумий…

– На чердаке! Среди безымянных!..

Фокс развел руками и с сожалением поклонился.

– Время безжалостно, миледи. Смею заметить, что многим великим царям вашего некогда великого государства посчастливилось куда меньше, чем нам с вами… и чем может посчастливиться им.

– Вы правы. И я одна могу вернуть их… к жизни. Если только я не ошибаюсь.

Египтянка тепло улыбнулась своему советнику.

– Благодарю вас, Роберт.

Она знала, что он предпочитает свое первое имя.

Потом Амина снова нахмурилась.

– А что с химиком? Каковы результаты опытов?

– В этом я, к сожалению, не специалист, – но он уверяет, что очень успешны. Он просил вас лично присутствовать в Принстоне через две недели.

Амина восторженно хлопнула в ладоши; ее ноздри хищно раздулись.

– Значит, он уверен!.. Иначе не осмелился бы назначать такой срок мне – мне!

– Совершенно согласен с вами, мадам.

Амина внезапно рассмеялась.

– Несчастный Кэмп! Не подозревает, что его собственный брат… Ах, да что говорить! Этих добровольных слепцов жаль больше всего.

Ее верный советник кивал, не сводя с нее внимательных серых глаз.

– Не желаете ли кофе?

– С удовольствием.

Они вдвоем направились на кухню, где Амина, усевшись на стул, с таким же удовольствием проследила, как ловко Джастин Фокс варит кофе. Он добавил туда щедрую порцию коньяку и щепотку ванили.

Вернувшись в гостиную, собеседники уселись за маленький столик. Некоторое время они смаковали чудесный турецкий напиток. А потом Джастин Фокс внезапно произнес:

– Я очень рад за вас, мадам Амина. Но кое-что в сложившейся ситуации внушает мне опасения.

Египтянка сразу поняла, о чем идет речь.

– Что именно? – холодно осведомилась она.

– Ваше величество, – ее советник снова взял торжественный, даже мрачный тон. – Вы говорили, что намерены сами учить их… всему, что сочтете нужным. Воспитать их как собственных детей, и сделать своих соотечественников самыми надежными своими сторонниками.

– Ты боишься за свое положение?.. Это оскорбляет меня, – заметила царица мертвых ледяным тоном. – Я поклялась, что ни один из вас не лишится того, что приобрел под моей рукой!

– Я не сомневаюсь, мадам. И я боюсь не за себя, а за вас. До сих пор ваше превосходство было неоспоримо – но теперь, если вы ненароком воспитаете себе соперников… Ведь они младше вас всего на один-два века, подвергались той же магии, что и вы, и могут обладать не меньшими способностями! Как это ни прискорбно, ученики всегда имели склонность предавать учителей!

Амина встала и стояла неподвижно, морща лоб. Она казалась растерянной – она опять выглядела древнейшим существом, анахронизмом, невесть каким ветром занесенным в эту эпоху индустрии и бизнеса. Потом египтянка очнулась и взглянула на своего помощника, который поднялся с дивана следом.

– Я поняла тебя. И я запомню твое предостережение. – Ее губы тронула улыбка. – Тебе известно, что я никогда ничего не забываю.

Фокс церемонно поклонился; хотя был обеспокоен гораздо больше, чем показывал.

– Мадам, мистер Маклир просил не мешкать. Вы непременно должны быть на приеме в следующий четверг. И вам предстоит несколько встреч с вашим адвокатом, и с нотариусом, и…

Египтянка махнула рукой.

– Я поняла вас. Отправимся завтра же, утренним поездом. Нам нужно чаще… вести себя как смертные, мы стали этим пренебрегать!

Фокс увидел, что к его госпоже вернулось осознание сегодняшнего дня. Его до сих пор поражало, как быстро с ней происходят такие метаморфозы.

Он склонился к Амине и поцеловал ей руку.

– У вас больше нет для меня поручений?

– Пока нет. И я снова благодарю вас.

Они улыбнулись друг другу.

– В музей мы сможем попасть еще до приема, чтобы провести рекогносцировку. Но я бы посоветовал вашему величеству повременить… с обрядом.

Амина Маклир усмехнулась: она снова излучала достоинство древней жрицы.

– Ну разумеется, нам придется повременить! Прежде всего, я должна буду говорить сердцем с ними самими. С каждым из четверых. И получить их согласие.

На другой день они сели на поезд до Нью-Йорка. Амина Маклир все еще – и даже еще сильнее страдала от разлуки со своим “принцем-консортом”, как иногда называл Хью Джастин Фокс. Но сил, которые даровал ей ее возлюбленный, должно было хватить надолго. И на многое.

========== Глава 22 ==========

“Ти, князь Запада”. “Пенту, начальник кладовых Амона”. “Хайя, третий пророк Амона”. “Меранх, писец третьего пророка Амона”.

Она перебирала в памяти эти имена, будто жемчужины в ожерелье, которым скоро украсит свою шею. Четверо блистательных господ Черной Земли – как короток оказался их век!..

Она жалела их еще больше, думая об этом и о том, через что прошла сама; и хотела оказать покойным египтянам величайшее благодеяние, пробудив к новой потрясающей действительности. Это был обоюдоострый меч! Бывшая Амен-Оту постоянно помнила, сколь великую цену в конце концов спросят с каждого неумерщвленного, – а с нее спросят больше всех… Но лучше один раз пройти тяжкое испытание, рискуя низвергнуться в бездну, откуда не будет возврата, – чем бесконечно блуждать во мгле, тщетно взывая к богам!

Она уже знала, что участь этих четверых не лучше ее собственной. Пусть они не подверглись проклятию, которое постигло ее, погребенную во времена царя-еретика, – эти двое жрецов Амона, чиновник и писец всюду следовали за своими мертвыми телами, потому что не имели иного прибежища.

В те времена – в ее времена! – все свято верили, что лишь тщательно мумифицированное тело, снабженное всем необходимым, может обеспечить человеку блаженную вечность в Полях Камыша. Но теперь египтянка не раз задавалась вопросом – а не оказались ли многие простолюдины, чьи могилы давно затеряны в песках, счастливее всей этой знати, счастливее ее самой?.. Она не соприкасалась душой ни с кем из тех своих современников, кто был груб, беден и неучен; но это могло означать лишь, что они награждены, а она, высокая жрица, наказана. Как верили и теперешние последователи бога Христа – они были убеждены, что лишь ничтожные и смиренные в конце концов возвысятся.

Или же нет? Или посмертные мытарства были гораздо сложнее?..

Она не обнаружила также никого из своих последователей – никого из тех, кто слушал и почитал ее тогда, в первой жизни; никого из тех, кто помог ей укрываться от гнева Эхнатона. Возможно, их имена были стерты тоже по приказу еретика!.. Или Амина Маклир имела слишком мало времени для поисков. Но теперь… теперь, заглянув в помраченное сердце каждого из этих новых слуг Амона, найденных в Лос-Анджелесе, она знала, что ее выбор не может пасть ни на кого другого.

Она решилась снова обратиться к тому, кто воскресил ее, – с момента пробуждения она не знала никаких других богов. Она совершила омовение, облачилась в белый лен и пустила себе кровь жертвенным ножом, шепча молитвы, обращенные к Сетху. И он явился.

Он больше не представал перед ней зверообразным, не подделывался под шакалоголовую статую – его лицо стало человеческим. И оно оказалось так ужасно, что бывшая Амен-Оту не смела в него заглянуть. Она простерлась ниц, вся дрожа. Египтянка знала, что слов этому демону не нужно: он знает ее сердце лучше, чем она сама…

Наконец он сказал:

– Ты просишь меня вернуть жизнь этим жалким смертным, как я вернул ее тебе. Что ты дашь мне за это?

– Вот… – Жрица подняла левую руку, сжатую в кулак: темная кровь из запястья тяжелыми каплями стекала в золотую чашу. Она без колебаний полоснула себя по второму запястью, и кровь заструилась на пол.

Он засмеялся. Жрица зажала бы себе уши, чтобы не слышать этого звука, – если бы могла.

– Зачем мне твоя кровь – стылая, отравленная кровь? Ты и без того принадлежишь мне целиком – вся, я твой создатель! А не хочешь ли положить на мой алтарь того агнца, прекрасного живого юношу, которого ты называешь любимым?

– Нет! Нет!.. – свирепо выкрикнула она. Забыв о страхе, Амен-Оту вскинула голову, уставившись демону в лицо.

Этот демон больше не представлялся благодетелем, не обольщал ее, как вначале: он глумился, не скрывая своей сути. Но он становился все сильнее – и больше всего любил, когда перед его силой преклонялись. Он снова засмеялся.

– Я не стану помогать тебе в этом. Делай сама. Забавно будет посмотреть, на что ты теперь способна.

Он исчез. Она сидела на коленях, не в силах издать хоть один звук, сделать хоть одно движение; обе раненые руки ее пульсировали болью. Потом глаза заволокло тьмой, и отвергнутая жрица без сил простерлась на полу.

Очнулась она, лежа на кожаном диване, ощущая огромную слабость. Ее запястья были заботливо перебинтованы, но руки очень болели: она почти забыла, что тело может причинять такие страдания и быть обузой. Амина Маклир повернула голову, и увидела своего главного помощника.

– Наконец-то! – На его лице появилась улыбка нескрываемого облегчения. – Это я перенес вас сюда. Я сразу примчался, когда понял, что вы нуждаетесь в помощи, мадам!

Они опять находились на съемной квартире – устраивать подобное в гостиничном номере даже ей было бы невозможно. Амина кивнула: у нее еще не было сил благодарить.

– Покажите, – потребовала египтянка, протянув правую руку. Любые повреждения, которое получало ее новое тело, проходили в считанные минуты. Но на сей раз она опасалась, что…

Джастин Фокс аккуратно размотал повязку.

– Ни следа, – благоговейно сказал он. Бинты были в крови, но глубокий порез полностью исчез. – Само совершенство.

Ее советник поцеловал ей руку; а потом вдруг перевернул ладонью кверху и прикоснулся губами к затянувшейся ране. Амина увидела в его глазах выражение, которого никогда не замечала прежде.

Она была еще совсем слаба; но ей достаточно оказалось посмотреть на Фокса чуть холоднее и пристальнее обычного, чтобы тот ретировался. Поклонившись, англичанин отпустил ее руку: его лицо выражало всегдашнее уважение и смирение. Больше он так не забудется – или, по крайней мере, еще не скоро…

– Как вы себя чувствуете, мадам Амина? – спросил Фокс с непритворным беспокойством.

Она улыбнулась, но ответила холоднее обычного.

– Уже лучше. Но мне надо полежать.

– Ну конечно.

Он поправил под ее головой подушку; потом поднялся и вышел, неслышно ступая. Египтянка закрыла глаза и забылась неспокойной дремотой, полной мучительных видений из настоящего и древнего прошлого. Кажется, встреча с ее создателем и кровавая жертва, которую тот не принял, забрали у нее гораздо больше сил, чем она думала.

Но спустя несколько часов, ближе к ночи, она проснулась свежая и бодрая – как обычно в это темное время. Амина встала, совершила туалет, одевшись в темное платье и стянув волосы в тугой узел на затылке. Позвонив в колокольчик, вызвала Фокса, который дожидался на кухне.

– Я буду готовиться всю ночь, – сказала она. – А вы завтра рано утром отправитесь в музей и убедите директора продать мне их… пока они еще не выставлены. Предлагайте любую цену.

Фокс поклонился.

– Это совсем необязательно, дорогая мадам, – мягко заметил он. – Директора можно убедить и иначе.

– Нет!..

Она сжала губы.

– Мы не можем пользоваться этим… всякий раз: конечная цена слишком высока. Вы будете торговаться честно. И еще, – она приставила палец к губам. – Пусть их перевезут в нью-йоркский Музей археологии – и пусть его служители предоставят в мое распоряжение один из пустых залов на целую ночь! Потом… если все удастся… разместим их в нью-йоркском доме мистера Маклира.

– Вот тогда, безусловно, придется воздействовать на причастных, – Джастин Фокс позволил себе усмехнуться.

Его повелительница решительно кивнула.

– Да. И вы знаете, как. А сейчас ступайте – я должна побыть одна!

Она глубоко вздохнула, глаза приобрели отсутствующее выражение. Ее советник понял, что готовится священнодействие; и, поклонившись, неслышно удалился.

Амина Маклир – или Амен-Оту? – больше не заснула в эту ночь. Она до утра перебирала в памяти заклинания и молитвы, которые могли бы послужить ей в таком страшном и важном деле. Она многое заучивала наизусть в своей прежней жизни; и некоторые египетские священные тексты обнаружила сейчас, занимаясь археологией.

Дело было еще и в том, что никто из современных ученых не знал, как правильно их читать, как произносить слова: сам живой язык ее страны, а тем более – божественная речь жрецов были давно утрачены.

Но никто не мог бы подсказать бывшей жрице Амона, какие заклинания окажутся действенными! Ее демон молчал – она знала, что больше он не ответит. И, увидев, как за окном занимается алый рассвет, Амина Маклир в конце концов решила дождаться собственного озарения.

Оно могло снизойти тогда, когда настанет миг! Так бывало у всех посвященных!

Когда совсем рассвело, египтянка незаметно для себя задремала – ее слабость была все еще велика. Она прилегла на диван и проспала пять часов вместо обычных трех. Когда Амина открыла глаза, перед ней опять был ее помощник.

– Сделка удалась, ваше величество, – сказал Фокс, широко улыбнувшись: он едва удержался, чтобы не потереть руки. – Их уже отослали, прямо в саркофагах!

Амина быстро села: закружилась голова.

– Ничего не забыли… не спутали?.. Канопы с органами? Амулеты?

– Вы уверены, что они им понадобятся?

Фокс стал серьезным.

– Конечно, ничего не забыли: только у этого писца, Меранха, каноп не обнаружено, как вы помните, – возможно, сосуды давно украдены… или его органы оставили в теле. Может быть, его хоронили в спешке.

Англичанин деликатно кашлянул в кулак.

– Но ведь вам самой ваше тело вовсе не понадобилось! Как и мое – мне, с позволения сказать.

– Да, верно, – задумчиво откликнулась египтянка. – Но мы были оживлены совершенно иначе. Согласно… общему закону катастроф.