Текст книги "Sans qu'un remord ne me vienne (СИ)"
Автор книги: Лея Р.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)
***
Жеан, тем временем, не стал откладывать обещание помочь несчастной узнице в долгий ящик. В тот же день, порасспрашивав, разыскал он капитана королевских стрелков, Феба де Шатопера, по счастью оказавшегося в городе.
– Капитан Феб! – окликнул школяр, махнув рукой и привлекая внимание высокого офицера, возглавлявшего караул. – Что это у вас за суматоха?
– Черт возьми, Жеан, это вы! – капитан подъехал к юноше. – Разрази меня гром, если я знаю! Нас погнали из казарм и устроили едва ли не официальный смотр, но никто и слова не говорит, к чему весь этот балаган. Клянусь, мы торчим на грешной площади добрых два часа, развлекая зевак, и я даже не могу сказать вам, сколько еще нас здесь продержат… Мой вам совет, Жеан: никогда и ни за что не идите служить – это каторга, и провалиться мне ко всем чертям, если я вру!..
– Ну у студентов судьба не лучше: мы не по два, а по добрых шесть часов просиживаем на лекциях, а скучнее занятия, признаться, я и вообразить не могу… Но как же не вовремя ваше затруднение, капитан Феб, ведь я к вам по делу.
– Ах, друг мой, я бы с радостью составил вам компанию в любом из кабаков, но – увы! Вы ведь сами видите, что в данную минуту это невозможно.
– Да нет же, Феб, у меня и впрямь к вам дело, причем неотложное и чрезвычайной важности. Вы, к тому же, мнится мне, найдете его весьма приятным.
– Разрази меня гром! Выпивоха и гуляка Жеан Фролло приходит ко мне с важным делом – клянусь телом Господним, это, должно быть, в высшей степени любопытно! Что ж, друг мой, терпит ваше дело до завтра?
– До завтра, пожалуй, терпит, – согласился юноша, уже прикидывая, что он вполне мог бы сейчас отправиться к красотке Изабо в Валь-д’Амур – она наверняка успела основательно соскучиться.
– Отлично! – капитан хлопнул собеседника по плечу. – В таком случае встретимся завтра вечером в кабачке «Яблоко Евы». Кстати, Жеан, вы ведь знаете, что, прежде чем решать сложные вопросы, полагается как следует смочить глотку?..
– Могу вам только пообещать, капитан, что я очень постараюсь не пропить до завтра все десять су, которыми изволил, наконец, снабдить меня мой полоумный братец.
– Клянусь душой, если б не чертова служба, я бы с удовольствием составил вам компанию уже сегодня! – завистливо вздохнул Феб и развернул коня, возвращаясь к своим стрелкам.
Посчитав на сегодня свой долг исполненным, юный повеса, как и намеревался, направился к давней знакомой. Но одна беспокойная мысль не оставила его даже в объятиях пышногрудой красотки. Продолжить кутеж отчего-то не захотелось и, удрученный скорее собственным настроением, нежели не дающими покоя размышлениями, мальчишка направился к колледжу Торши, намереваясь завалиться спать.
«Ах, черт возьми, неужто я разучился веселиться за какие-то несчастные пару-тройку недель? – думал он. – Вот уж не предполагал, что праведность так скоро входит в привычку. Что мне, однако, за дело до братца и его сношений с цыганкой?.. Я всегда подозревал, что добродетель до добра не доведет – тьфу ты, каламбур какой-то! Однако малышку все же жаль: если правда то, что она рассказала, бедняжке здорово досталось. Не годится, чтобы старый сыч лакомился молоденькой ласточкой».
Парнишка припомнил странное поведение старшего брата в башенной келье при их последнем свидании и укрепился в мысли, что Клод, верно, и впрямь сошел с ума от своих нескончаемых научных изысканий. Жеан ни на грош не верил, что цыганка нужна архидьякону для постельных утех: во-первых, всем давно известно, что он ненавидит женщин, особенно египтянок; во-вторых, не было ничего проще, чем пойти на улица Глатиньи и выбрать любую из понравившихся; в-третьих, Эсмеральда, кажется, упоминала, что все еще невинна – довольно странно, если предположить, что братцем и впрямь завладела похоть; ну и, наконец, страшно представить, какое падение ждет епископского викария, если кто-то пронюхает о его сношениях с приговоренной ведьмой – братец не дурак, и прекрасно это понимает. Нет, определенно, тут что-то другое. Может, он намеревается провести какой-нибудь экзорцизм, или невинная девушка понадобилась ему для неведомых чудовищных обрядов?.. В конце концов, школяр собственными ушами слышал, что для успешного опыта священнику надобно было приятное женское имя, так где гарантия, что на сей раз для добычи золота ему не понадобилась целая женщина? А уж кто может подойти на роль жертвы лучше, чем невинная колдунья, вечно сопровождаемая козой с позолоченными рожками. Кстати, уж не об Эсмеральде ли болтал тогда Жак Шармолю, королевский прокурор?! Да, похоже, малютка не лгала, и Клод действительно искал ее гибели. Непонятно только, для чего она ему теперь; ну да это Жеана не касается – для чего бы ни было, он все-таки постарается помочь несчастной: ей, верно, выгоднее попасть в лапы к палачу, нежели к ополоумевшему алхимику. От первого хотя бы не приходится ждать сюрпризов.
Размышляя таким образом, младший Фролло достиг колледжа и, действительно, придя в комнату, завалился спать.
========== //////////////// ==========
Когда Эсмеральда открыла глаза, священника уже не было. Она чувствовала сквозь сон, как он поднимался с постели, смутно различала шуршание одежд и тяжелую поступь, однако почла за благо сделать вид, будто по-прежнему крепко спит. Вскоре после ухода монаха она действительно вновь задремала.
«Завтра!» – мелькнула первая беспокойная мысль, стоило разлепить веки. Завтра ее мучениям придет конец. Интересно, а может случиться так, что Жеан приведет Феба уже сегодня?.. Он ведь обещал отправиться на поиски, не мешкая. Сегодня – а она лежит здесь, глядя в потолок!..
Цыганка соскочила с кровати и бросилась к кадушке с водой; мутное отражение было едва различимо в полумраке комнаты и не давало ровным счетом никаких представлений об истинном положении вещей. Ах, нужно немедленно привести себя в порядок!.. На кого она похожа, в самом деле?! Неумытая, нечесаная… Даже если у Феба и нет никакой невесты – конечно, нет, и как она только посмела усомниться! – он, верно, разлюбит ее, едва только взглянет и увидит такой.
Плясунья всегда гордилась своей красотой, хотя и никогда не призналась бы в этом. Она хорошо знала, какие чувства вызывает у мужчин, но до знакомства с архидьяконом не видела в том большой беды. Напротив, ей даже льстило неизменное внимание; может, поэтому любовь капитана казалась такой естественной, а пламенные речи – искренними. И сегодня девушка, пожалуй, впервые усомнилась в своей привлекательности. Она недовольно поморщилась, состроив гримаску собственному отражению, и задумчиво огляделась. Определенно, где-то здесь валялся чужой гребень, старый и с редкими зубьями, но это лучше, чем ничего…
День пролетел в заботах: с трудом распутав давно нечесаные пряди, Эсмеральда не удовлетворилась результатом и поняла, что придется взяться за дело всерьез. Вскипятила в маленьком котелочке воду, отыскала глубокую миску, залила и оставила – все, как учили. Пока смесь настаивалась, цыганка отправилась к Сене стирать платье послушницы. Сообразив, что бежать им с Фебом нужно будет как можно скорее, плясунья справедливо рассудила, что это белое одеяние – чересчур приметно, и неплохо бы переодеться заранее. Надевать то, что приготовил для нее поп, не хотелось, но выбора не оставалось. Чтобы не возбудить подозрений в случае, если спаситель ее все же явится завтра, девушка выстирала порядком уже запачканное платье, а сама облачилась в камизу, поверх которой собиралась надеть болотного цвета котту и сюрко.
Полоскать в речке длинную одежу было делом нелегким и небыстрым; Эсмеральда успела порядком проголодаться. Похлебка из индюшки, даже и остывшая, не утратила своего божественного вкуса для той, что привыкла довольствоваться пустой крупой да ржаным хлебом. На десерт цыганка позволила себе расчистить оставшуюся с вечера половинку граната: очень уж ей понравилось это экзотическое лакомство. Сыто вздохнув, красавица поставила на огонь большой чан, прикидывая, не будет ли слишком опасным ополоснуться за хижиной. Наконец, решила, что мытье головы не займет слишком много времени, а обтереть тело можно и в доме. Процедив настоявшийся зольный раствор, плясунья тщательно промыла волосы, после чего оторвала подол второй из обнаруженных в сундуке камиз и, смочив тряпку в теплой воде, с остервенением начала тереть смуглую кожу.
Покончив с мытьем, девушка облачилась в новые одежды: юбка показалась чересчур узкой, как и рукава, да и вообще выглядела она теперь довольно странно. Впрочем, так у нее действительно куда как больше шансов остаться неузнанной… Удовлетворенно отметила, как легко заструился черный водопад густых волос меж редких зубьев потертого гребня; приподняв юбки, с удовольствием провела тонкими пальчиками по гладкой, шелковистой коже. Ну вот, так гораздо лучше; мечтательная улыбка тронула по-детски полные губки, стоило представить, как удивится Феб, когда увидит ее в этом наряде.
Время близилось к вечеру, но никто не являлся. Наверное, капитан придет за ней завтра… Но чем гуще становились сумерки, тем мрачнее казалась и сама Эсмеральда. Она задумалась вдруг над тем, что белокурый юнец, который вызвался ей помочь, не только друг офицера, но и брат архидьякона. Конечно, Жеан произвел впечатление человека порядочного, которому вполне можно доверять, но так ли это на самом деле?.. Наученная горьким опытом, когда проклятия вдруг обернулись ужасной любовью, а ее страшный, как смертный грех, неудачливый похититель на самом деле оказался другом, цыганка теперь подумала, что, быть может, и в случае с младшим Фролло допустила непростительную ошибку?.. Кто даст гарантии, что парнишка непременно поможет ей вместо того, чтобы поведать обо всем гнусному похитителю и посмеяться вволю вместе с ним над ее несчастьем? Прелестное личико приняло напряженное, задумчивое выражение. Неплохо бы узнать, какие отношения у монаха с младшим братом и стоит ли так уж уповать на чудесное избавление. Впрочем, Жеан Мельник, как он себя назвал, судя по поведению и речам, не слишком-то заботился об интересах родственника, да и вообще плохо знал Клода, раз усомнился в правдивости рассказа плясуньи. Наверное, она зря тревожится; но этой простой мысли, к сожалению, оказалось недостаточно, чтобы развеять опасения. Размышляя обо всем этом, рисуя в воображении картины предстоящей встречи с Фебом, девушка задумчиво водила пальчиком по мутному стеклу и раз за разом выводила до боли знакомые буквы: «P», «h», «o», «e», «b», «u», «s».
***
Фролло вернулся, лишь когда ночь окончательно вступила в свои права, ужасно уставший, но удовлетворенный. В трех приходах, которые он успел сегодня посетить, все было в полном порядке; возможно, вчерашний неприятный инцидент – всего лишь досадное исключение, и поводов для беспокойства нет. К тому же приятно будоражила мысль, что уже завтра все, наконец, разрешится. Если Богородица не сжалится над ними обоими и не развеет эту колдовскую любовь, он овладеет девушкой.
Архидьякон намеревался просить завтра разрешения от порочных уз со всей искренностью, на какую только был способен. Когда Господь призовет его и спросит, почему совершил он сие страшное преступление, отчего возжелал женщину, не имея на то права, Клод ответит, что ничего не хотел так, как избавиться от пагубной страсти. Он с чистой совестью назовет сотню обстоятельств, при которых Всевышний мог бы помочь ему избежать дьявольских силков: не дать Жеану встретиться в тот злополучный день с капитаном прямо у него под носом, позволить солдафону заколоть несчастного грешника до того ужасного свидания, наконец, не попустить, чтобы Квазимодо спас колдунью от казни… Всевышний, наверняка, и сейчас может еще отвратить заблудшее чадо свое от геенны огненной. Если же не убережет от грехопадения, не направит на путь спасения вечного, то как посмеет Он винить слугу своего, до последнего сопротивлявшегося козням Люцифера?! Пусть тогда разверзнется адская бездна по воле Его, коли молитвы не достигают небес, пусть в вечное пламя будет ввергнута душа – священник войдет в него с гордо поднятой головой, зная, что сделал все от него зависящее, что ему не в чем себя упрекнуть.
Своими вольными рассуждениями мужчина словно бы пытался бросить вызов самому Господу Богу. Он нарочито четко формулировал струящиеся обычно беспорядочным потоком мысли, как будто уже оправдывая себя в глазах Всевышнего. Творец все слышит, все ведает – быть может, захочет доказать усомнившемуся чаду своему, что по-прежнему рядом, что проверял только, а не отвернулся. Снизойдет, отвратит, убережет от беды; если же нет – пусть не взыщет после за то, что человек слабый без помощи Божьей верх над сатаной одержать не сумел.
Примерно такими размышлениями развлекался Фролло, пока не достиг дома. Однако, едва ступив за порог, позабыл обо всем на свете, вперив удивленный взгляд в освещенную тусклым светом лампады цыганку. В пышных локонах ее золотыми искрами плясали отблески пламени; непривычный наряд придавал необъяснимое очарование, ведь архидьякону было доподлинно известно, что за сокровища скрыты под этой простой одеждой добропорядочной горожанки. Встретившая его взгляд девушка казалась совсем не той, которую он покинул утром, и эта перемена вмиг согнала всякую усталость; желание зажглось во вспыхнувших зрачках.
– Ужин? – торопливо предложила плясунья, вскакивая; от нее не укрылось полыхнувшее в темных глазах вожделение – все что угодно, только бы удержать его на расстоянии еще одну ночь!.. Если только брат этого человека и впрямь намерен ей помочь…
Священник молча кивнул и, скинув плащ и сутану, прошел к столу. Смутное подозрение шевельнулось в сердце, однако мужчина пока не мог сформулировать, что именно его настораживает.
– Ты, наконец, переоделась, – констатировал он, пока Эсмеральда торопливо наполняла миску; половник замер на секунду в изящных ручках, что не укрылась от зорко следящего за ней взгляда. – Я уж было решил, что ты брезгуешь прикасаться к купленной мною одежде.
– Что же мне, по-вашему, ходить в грязном платье? – тихо парировала цыганка, опуская взгляд и ставя перед тюремщиком полную тарелку. – Оно было уже никуда не годным; я постирала его, а других нарядов, кроме купленных вами, у меня, увы, нет.
– Ты будто стала еще краше, – проницательный взор пытался, казалось, проникнуть в самые потаенные мысли.
Плясунья ничего не ответила. Достала кувшин с вином и молча наполнила глиняную кружку. Что она задумала? Уж не яд ли здесь?.. Глупости! Откуда бы ей достать отраву. Тогда что? Почему так странно ведет себя?.. Сама предложила ужин, переоделась, да и вообще как будто преобразилась…
– До которого часа завтрашний праздник? – не поднимая глаз, спросила девушка, присаживаясь напротив.
– Думаю, литургия закончится в восьмом часу. Однако мне, скорее всего, придется задержаться еще на час или чуть дольше.
Клоду вдруг пришла в голову мысль, что причина всех этих перемен в том, что красавица готовится к завтрашней ночи. Она ведь, кажется, довольно ясно дала вчера понять, что вполне примирилась с роком, и даже проявила некоторый интерес к его прошлому. Неужели это правда?!
– Значит, вы придете с наступлением темноты? – уточнила прелестница, решаясь, наконец, поднять взор.
– Возможно, чуть позже. Почему ты спрашиваешь?
– Вы ведь сами дали мне три дня. Вы говорили, что после праздника Вознесения…
Эсмеральда снова потупилась и смолкла. Фролло судорожно сглотнул; кажется, он не ошибся: она и впрямь ждет завтрашней ночи.
– Дитя! – архидьякон порывисто поднялся и через секунду пал на колени перед испуганно пытающейся вырвать ладошки из его хватки цыганкой. – Я люблю тебя, ты знаешь. Но ты не ведаешь еще всей силы моей любви – только ее отчаяние. Так послушай: одного доброго слова, ласкового взгляда, жеста милосердия достаточно, чтобы положить конец моим и твоим страданиям. Пойми, наконец: для нас нет другого пути. Стоит тебе пожелать, и все изменится. Я не прошу сразу ответить на мои чувства: знаю, слишком много зла причинил я тебе, чтобы перечеркнуть его разом. Пойми лишь, что то зло – не жестокость палача, как ты, верно, думаешь, но лишь отчаяние влюбленного безумца. Безумца, которому достаточно призрачной надежды, чтобы обрести опору в этом зыбком мире, в нашем шатком положении. Тебе, маленькая чаровница, я отдаю всего себя, вверяю сердце и душу, умоляя взамен о капле сострадания. Завтра все решится… Но, как бы ни случилось, помни только: если ты не оттолкнешь мою любовь, я не откажу тебе ни в чем. Ни в чем, слышишь?! О, как пламенно мое чувство к тебе, если бы ты только поняла!.. Из ревности я готов был убить твоего любовника; из страсти я опускаюсь до насилия; из любви я положу к твоим стопам все, что имею, и даже больше. Не думай, что любовь моя будет скупа: она столь же неистова и бескрайня, как одолевавшая меня в прошлом ненависть; и если последняя была безгранична в своей жестокости, то первая будет беспредельна в своей нежности. Я сделаю тебя однажды счастливой, обещаю. Знаю, тебе сейчас трудно, невозможно поверить в это; однако когда-нибудь ты поймешь, что я был прав. Ты прозреешь, наконец, и увидишь, что моя любовь может не только причинять боль; ты поймешь, что одной твоей улыбки довольно, чтобы повергнуть меня на колени; ты разгадаешь мое сердце, и по одному велению прекрасных очей я исполню любое твое желание. Так будет, я знаю! Но сейчас – сейчас тебе нужно лишь смириться, или польется кровь. Три жертвы – не слишком ли высокая цена?.. Погибнешь ты, погибнет он, погибну я. О, твоя добродетель бесценна, но и жизнь – жизнь также не имеет цены. Какой участи ты желаешь для всех нас, повязанных насмешливой судьбой? Решать только тебе, прекрасная колдунья. Выбирай же. Завтра – выбирай.
Цыганка усилием воли заставила себя не сорваться с места и не убежать в другой конец комнаты, стоило мужчине отпустить нежные ручки и вернуться к трапезе. Что он несет?! О чем-то догадывается?.. Обо всем знает?.. Или просто, как обычно, запугивает ее? Нет, это невозможно, она должна выяснить!..
– Я… могу я попросить вас рассказать еще что-нибудь о себе? Завтра вечером… ночью вы собираетесь… Но я по-прежнему совсем мало вас знаю. Если бы я поверила, что вы и впрямь не палач, не бессердечный убийца… Возможно, мне было бы легче смириться со своим положением.
– Я не убийца, девушка, клянусь тебе!.. Я, правда, бываю строг и суров, но я никогда не был жестоким. Скажи, разве стал бы бездушный душегубец воспитывать уродца, подкидыша, имея на своем попечении еще и малолетнего брата?
– Нет, не думаю, – медленно произнесла плясунья, пытаясь унять пустившееся вскачь сердце и подобрать верные слова. – Вы уже не первый раз упоминаете о брате. Его вы тоже вырастили и пристроили в церкви, как Квазимодо?
– Увы, нет, – вздохнув, невольно поморщился, как от ноющей зубной боли, священник. – Думаю, в этом была моя ошибка. Жеан остался на моем попечении совсем младенцем: чума унесла наших родителей, когда мне только исполнилось девятнадцать, а он еще сосал материнскую грудь. Этот юный повеса почти ровесник тебе. Я отдал его кормилице, и после он остался расти на мельнице до того самого момента, когда пришло время идти в колледж. Наверное, было бы лучше держать его при себе, как звонаря. Уж я бы воспитал из этого чертенка послушного молодого человека!.. Боюсь, я слишком баловал его. Как видишь, и здесь моя любовь не знала меры – вот и вся лежащая на мне вина, вот весь мой грех.
Помню, когда Жеану было только пять, я навестил его, как обычно, в Мулене и застал этого румяного, белокурого, пухленького ангелочка горько плачущим. Он кинулся ко мне в объятия и взахлеб начал рассказывать, как жестоко наказала его мельничиха, заставив три часа провести на коленях в молитвах за то лишь, что ребенок кривлялся во время утренней службы. Признаться, поначалу я и сам сурово нахмурил брови, но вид его был столь жалостливым, а слезы такими горючими, что я пожалел кроху и попросил впредь не наказывать мальчика подобным образом. Женщина неодобрительно покосилась на меня и, кажется, с той поры вовсе перестала заниматься воспитанием Жеана. В какие только истории он не вляпывался!..
Неожиданно ударившись в воспоминания, вызывавшие невольную ностальгическую улыбку, Клод долго еще рассказывал внимательно слушавшей и не перебивавшей девушке истории из жизни кудрявого бесенка.
– Одним словом, задолго до поступления в колледж было совершенно очевидно, что брату нужна твердая рука, – заключил Фролло, допивая вторую кружку вина; Эсмеральда отправила в рот последнюю черную сливу, миска с которыми была извлечена из подпольной ниши где-то в середине повествования. – Однако в своей слепой любви я до последнего не придавал значения его шалостям, приписывая их ребяческому озорству. Когда же, наконец, понял, что это баловство давно перешло всякие допустимые границы, было, очевидно, поздно.Жеан – милый, добрый мальчик, и мне бесконечно жаль, что по моему попущению он превратился в беспечного шалопая, которого интересует только выпивка да продажные девки. Я все еще не оставляю надежд, что однажды он возьмется за ум и будет радовать меня не только своими румяными щеками, но и успехами в учебе. И дело даже не в том, что он попусту просаживает деньги, а в том, что подобный образ жизни едва ли доведет до добра; я ужасно беспокоюсь, но бессилен что-либо изменить: он не желает меня слушать, а я не властен повернуть время вспять и перевоспитать его.
– Выходит, вы не слишком-то близки с братом, хотя и любите его?.. – с трепетом спросила Эсмеральда.
– К несчастью, это так, красавица, – мужчина поставил на стол опустевшую кружку. – Помнится, в детстве все было иначе: ребенком он делился со мной самыми сокровенными мыслями, любознательно расспрашивал обо все на свете и подолгу мог слушать мои пространные объяснения, хотя едва ли понимал и половину… Жеан искал у меня утешения, когда бывал битым в мальчишеских уличных драках или наказан за очередную провинность, и я, каюсь, не мог противиться его милому обаянию. Все резко изменилось, когда сорванцу исполнилось двенадцать: я осознал вдруг, что он давно не дитя, попытался проявить строгость… Он продолжил вести себя так, как привык, однако с этих самых пор если и не записал меня во враги, то, по крайней мере, однозначно вычеркнул из списка доверенных друзей. Отдалился, сошелся с какими-то дебоширами и гуляками… Может быть, это нормально для его возраста, быть может, однажды он поймет мою тревогу?.. Ведь я все, все делал для этого ребенка! Стал для него отцом и матерью, другом и наставником, защитником и кормильцем. Разве заслужил я подобное отношение? Люблю его всем сердцем – и вижу, как он катится по наклонной плоскости, не в состоянии хоть как-то этому помешать. Я бы рад и сейчас разделять его мысли и заботы, как когда-то давно, да разве он пустит?.. Ему есть дело до меня единственно, когда возникает нужда в деньгах.
Архидьякон не собирался всего этого говорить. Он вообще никогда и никому не открывал своего сердца; да что там, даже самому себе никогда не позволял четко сформулировать причину разъедающей душу горечи вперемешку с чувством вины. И вдруг – выложил ей все как на духу, ощутив даже, вроде бы, некоторое облегчение. Да и с кем ему было делиться этой тяжелой скорбью родителя, теряющего единственное дитя? Священник, он посвятил себя Богу, и ему одному мог излить свои печали: не было друзей, не было родственников, кроме брата, не было никого, кто бы хотел утешить в трудный час или просто выслушать. В этом мире Клод был совершенно один.
– Эсмеральда, – он порывисто поднялся и сделал шаг по направлению к цыганке, однако та успела вскочить и отступить. – Пожалуйста…
Впервые, быть может, мужчина остро ощутил потребность в человеческом тепле. Венчанный с наукой, он прекрасно чувствовал себя в своем добровольном уединении, однако в эту секунду ему до безумия захотелось стать обычным человеком, без сожалений променяв свою должность, ученость и положение на жизнь простого крестьянина. Работал бы с рассвета до заката, пахал землю и не бился бы напрасно над секретами мироздания; а вечером возвращался бы в старенький домик, горячо обнимал своих детей, нежно целовал жену и шел к закадычному приятелю, какому-нибудь Отесу или Кристофу, пропустить по кружечке вина и обсудить урожай пшеницы.
– Пожалуйста… – снова прошептал Фролло, опускаясь на колени перед вжавшейся в стену девушкой и захватывая в нежный плен ледяные ладошки. – Я так одинок, дитя. Прежде я полагал, что одна лишь наука достойна внимания, что только вера должна занимать мое сердце, все земное считал пустым и скоротечным. Однако это не так, я знаю теперь. Что наука?.. Разве способна она вдохнуть жизнь в опустевшую, осиротевшую душу? Нет, одной лишь любви, человеческой привязанности под силу превратить механическое, словно бы текущее по инерции существование в настоящую жизнь, наполнить смыслом каждый день и каждую ночь. Скажи, чаровница, разве я не прав?.. Разве стоит чего-нибудь жизнь без любви?
– Нет, – плясунья грустно качнула прелестной головкой, вспомнив о дорогом Фебе.
– Внемли же моей мольбе, девушка!.. Я сделаю тебя счастливой, я подарю тебе такую любовь, о которой рассказывают лишь в легендах! Только будь со мной, выведи меня из ледяного плена одиночества, позволь согреться в лучах твоей красоты и цветущей юности. Взамен я дам тебе все! Но позволь же, наконец, передохнуть; я так устал день за днем встречать твою ненависть, так измучился в безнадежных попытках снискать расположение… Ты полюбишь еще меня, когда узнаешь – о, я открою перед тобой великий ум и великое сердце! – но сейчас, прошу, просто будь рядом. Ничего не нужно, только каплю человеческого тепла.
– А еще залезть мне под юбку! – нарочито грубым ответом Эсмеральда надеялась развеять наваждение: неужто речи и вид палача могли всколыхнуть в ней, пусть и на миг, сострадание?! Ей-то какое дело до его одиночества? Пусть мучается дальше, и поделом ему! Недаром даже родной брат отдалился от этого человека – видать, было, за что.
– Ведьма! – прорычал архидьякон, вскакивая и одаряя съежившуюся красавицу яростным взглядом. – Хочешь видеть во мне зверя? Отвечай: хочешь?!
Цыганка испуганно затихла. Проклятье, нужно было всего-то одну ночь держать язык за зубами!.. Что ж, если теперь он прикончит ее или, еще хуже, изнасилует, винить будет некого, кроме себя самой – за непростительную, несусветную глупость.
– Молчишь?.. Что ж, молчи, – мужчина сделал шаг назад, скрестив руки на груди. – Раздевайся и иди в постель.
Плясунья шевельнулась и сделала неуверенный шаг в сторону кровати.
– Я сказал, раздевайся и иди в постель!.. – Клод почти сорвался на крик. – Или тебе помочь?!
– Нет! – поспешно пискнула до смерти напуганная девушка, неохотно стягивая сюрко; за ним отправилась котта. Затылком чувствуя на себе прожигающий взгляд, в одной камизе юная прелестница поспешила нырнуть под одеяло.
Священник налил себе еще полкружки вина и, в надежде успокоиться, залпом осушил чашу. Чертова колдунья!.. Как мог он так разболтаться?! Не хватало еще стать сентиментальным ослом! Впрочем, нет, уж это ему точно не грозит. По крайней мере, хочется в это верить. Пора бы уже уличной девке уяснить, где ее место!.. «Неужели под тобой?» – ехидно поинтересовался внутренний голос; Фролло поперхнулся, а тело налилось привычным уже плотским жаром. Нет, он ведь дал зарок самому себе и Божьей Матери не трогать ее до завтра! Если же Богородице неугодно будет до сего момента отвратить служителя своего от греха, то мужчина сам себе заранее прощал это преступление, списывая его на попустительство небесных покровителей. Но, однако, данный обет вовсе не помешает ласкать ее, как накануне… Да и, кроме того, строптивой девчонке придется все же смириться с его посягательствами, так пускай привыкает!..
Оставшись в сорочке, мужчина неспешно приблизился к низкому ложу, нарочито медленным взглядом обводя скрывшуюся под покрывалом фигурку. Боится: распахнула черные глазища, вцепилась смуглыми пальчиками в край одеяла, как будто это спасет ее… Архидьякон присел на краешек постели и резким движением отдернул шерстяной покров. Эсмеральда инстинктивно села и, дернувшись, забилась в угол.
– Я хочу почувствовать твое тепло, девушка, – внешне спокойно произнес священник; в голосе зазвенели стальные нотки. – И ты позволишь мне это.
– Будь моя воля, я бы и взглянуть на себя не позволила, даже если для этого пришлось бы выколоть вам глаза! – гневно прошипела испуганная цыганка.
– Не сомневаюсь, – холодно парировал собеседник. – К несчастью для тебя, воля здесь моя, и ты будешь ей следовать, красавица, нравится тебе это, или нет!
С этими словами Клод притянул к себе отбивающуюся пленницу и попытался усадить на колени. Та, однако, ловко вскочила и бросилась к двери, не особенно раздумывая, что она, собственно, собирается делать дальше, повинуясь только настойчивому инстинкту: убежать, спрятаться от ненавистного монаха.
– Мне надоели твои игры, девчонка!.. –рыкнул мужчина, крепко хватая свою жертву за запястье уже в дверях. – Довольно ты забавлялась моими страданиями; теперь мой черед.
– Нет!.. – отчаянно забилась прижатая к стене прелестница.
– Может, тебе нравится, когда с тобой обращаются подобным образом?! – горячий, страстный шепот опалил девичье ушко. – Помнится, и от своего любимого капитана ты отскакивала, как от прокаженного, стоило ему коснуться тебя! Ведьма!.. Ты брезгуешь моей нежностью, так, возможно, тебе придется по душе грубая сила?!
Плясунья чувствовала, как скользят по спине жадные руки, как страстно сминают ягодицы, стискивают бедра… Она тщетно награждала тумаками широкую спину и плечи, постепенно затихая и замирая без сил в крепких мужских объятиях. Монах завладел мягкими устами, огненным поцелуем укрощая последние попытки вырваться. Удерживая одной ладонью остренький подбородок, другой он стискивал упругую грудь, распаляясь с каждым мгновением все больше. Эсмеральда, собрав последние силы, оттолкнула своего обидчика. Тот отстранился лишь на мгновение, однако этого оказалось достаточно, чтобы цыганка успела залепить звонкую и довольно чувствительную пощечину.
– А теперь послушай меня, – отступив и обождав несколько мгновений, чересчур спокойно и раздельно произнес Фролло; голос его, тем не менее, заклокотал от едва сдерживаемого гнева. – Ты сейчас снимешь чертову камизу и ни словом, ни жестом не воспротивишься моим ласкам – тогда я дам тебе еще день, как и обещал; либо ты продолжаешь осыпать меня ударами. В этом случае я сам раздену тебя и возьму прямо сейчас; изнасилую на грязном полу, как портовую шлюху. Решай!
