Текст книги "Турнир Трех Неудачников (СИ)"
Автор книги: Lexie Greenstwater
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
– Танцует с другим.
– О, ты, должно быть, расстроен…
– Держусь из последних сил, – отозвался Альбус. – Подай оливки.
Скорпиус уселся за столик рядом и приспустил галстук.
– Ты ужасно поступил с Радой.
Ал скосил на него взгляд, но Скорпиус, заглянув в чей-то оставленный на столе бокал, цокнул языком.
– Я ей противен, она этого не скрывает и пялится только на тебя весь вечер. А ты хоть бы объяснился.
– Возможно, я ошибся.
– Любую ошибку можно простить, – изрек Скорпиус. – Кроме трусости.
– Ты учить меня жизни пришел? – фыркнул Альбус. – Или тебя из-за стола девки выгнали?
– Да уж нет, на трезвую голову мне нравоучения не идут. Кстати, раз уж мы об этом заговорили, – снова глянув в пустой бокал, протянул Скорпиус. – Метнись за винишком.
Ал презрительно вскинул бровь.
– Чего? Чтоб я как дворецкий кому-то за винишком бегал? Ты не попутал, Малфой?
– Белое сухое. – И, увидев, как Ал скрестил руки на груди и закинул ногу на ногу, закатил глаза. – Ладно, сиди уже, доходяга, сам принесу.
Что в понимании Скорпиуса было «сходить за винишком» в рамки Ала не укладывалось – друг вернулся с двумя графинами и ведерком со льдом, где охлаждалось шампанское.
– О нет! – воскликнул Ал, когда Скорпиус протянул ему бокал.
– Испугался, Поттер?
– Еще чего.
Неумело повертев в руках бокал, Альбус почувствовал укол совести. Скорпиус уколов не чувствовал.
– За Раду Илич, – произнес он, подняв бокал. – Чтоб это была первая и последняя девушка, которую ты разочаровал.
– За Доминик Марион Уизли, – добавил Альбус. – Чтоб это была первая и последняя девушка, с которой ты упражнялся в никому не нужных интригах.
Скорпиус хмыкнул и перевел взгляд в сторону стола чемпионов, за которым одиноко пристукивал в такт полонезу Стефан Каррель. Встретив взгляд Доминик, стоявшей с подругами неподалеку, Скорпиус поднес бокал к губам.
– Она будет первой и последней во всем, Ал. Она такую сцену устроила… интриганка херова, и я смотрю на нее, до сих пор, и думаю, что хочу сделать: то ли въебать ей с ноги, то ли вести в ближайшую часовню и просить святого отца нас поженить.
– Не понимаю, – буркнул Альбус. – Ты ее унизил при всех. Она унизила при всех тебя, когда обломала со Святочным балом и пошла со своим конкурентом. И у тебя в глазах сейчас такая прям нежность, такое благоговение…
– Она поставила на место Скорпиуса Малфоя. Она может все. Она поймет, зачем я пытаюсь… со Стефаном, зачем я так громко ее отшил, она умная, она все поймет, – проговорил Скорпиус. – И простит, как меня можно не простить. А то, что залет… да и хрен бы с ним, я разве буду плохим отцом?
– Ты будешь лучшим отцом.
– Ну вот.
– Правда, мозгов у тебя как у дятла.
Скорпиус снова отпил.
– Ну и пускай. Зато ни один дятел своих птенцов еще не бросал, а люди таким частенько грешат.
Альбус сделал маленький глоточек и поежился. Вино было горьким.
И тоже глянул в сторону Доминик.
– Слушай, а чего это твоя беременная дятлиха жахает шампанское?
Скорпиус отмахнулся.
– Немного же можно. Моя мама все девять месяцев беременности не отказывала себе в Шардоне, и что?
Ал вдруг почувствовал, что ему сейчас рот разорвет невысказанными комментариями. А потому перевел тему быстренько:
– Так иди, мирись. Объясни ей все.
– Не нужно объяснять, она все уже поняла, – улыбнулся Скорпиус.
– Что поняла? Что ты самовлюбленное быдло?
– Нет, мой трезвый, как мразь, друг. Она поняла, что я чувствую ее.
И, опережая насмешливый вопрос, оттянул лацкан пиджака, продемонстрировал Альбусу свой нагрудный платок, сложенный треугольником синего бархата.
– Я не знал, какое на Доминик будет платье, – пожал плечами Скорпиус. – Но выбрал синий бархат. А знаешь, почему?
– Почему? – полюбопытствовал Альбус, ожидая услышать красивую предпосылку, где бы фигурировал синий бархат, что-то воздушное, высокое и благородное.
Но Скорпиус, осушив бокал, налил себе еще, и ответил:
– В душе не ебу. Просто.
========== 13. ==========
Январь начался с череды шпионских игр и зорких взоров. Профессор МакГонагалл, убедившись на все существующие десятки процентов, что самый проблемный студент Гриффиндора за последние триста лет явно что-то задумал, установила за Скорпиусом усиленную слежку в лице сразу двух гувернеров. Надо сказать, что официальный титул самого проблемного студента Гриффиндора за последние триста лет Скорпиус Малфой выборол именно на Святочном балу, обогнав на пятнадцать баллов своего предшественника, Сириуса Блэка, после того, как в состоянии сильного алкогольного опьянения и, цитата, «чет накатившей печальки», вступил в поединок с нимфами, которые чересчур медово улыбались чемпиону Шармбатона, а затем кинулся на него же с кулаками и отнятым у чемпиона Дурмстранга посохом, чтоб вершить возмездие за чересчур медленный танец с чемпионом Хогвартса. Каким образом в менее чем двадцать минут один-единственный семикурсник умудрился развязать масштабную драку делегации Дурмстранга против старших курсов Шармбатона и нарушить двадцать один пункт международной конвенции магического сотрудничества, сам Скорпиус Гиперион Малфой наутро объяснить не сумел.
Понимая, что если отнять у Гриффинора баллы по заслугам Малфоя, то проще будет напрочь закрыть факультет, ибо количество заработанных баллов будет отрицательным, профессор МакГонагалл ясно дала понять – на шее Скорпиуса затянули цепь контроля.
Мсье Жавер, сжимая в руке подсвечник, заглянул в спальню и хмурым взглядом оглядел кровати. Убедившись, что та самая кровать у окна не пустует, и под одеялом вздымается от равномерного дыхания тело спящего, вновь вышел в коридор. Его шаги долго звучали едва слышным отголоском шарканья, и лишь пару секунд слушая тишину, Доминик скинула одеяло и, выдохнув, развалилась на кровати Скорпиуса в более удобной позе.
– Вы просто конченные оба, – прошептал Ал, лежа на боку. – А если в эту самую секунду Шанталь проверяет женскую спальню? Кто там сопит под одеялом вместо тебя.
– Рада.
– Серьезно?
Доминик коротко кивнула.
– А если бы Жавер поднял одеяло?
– Не поднял бы. Это уже вторжение в личные границы. Мало ли в каком виде там спящий под одеялом.
Альбусу эти их ночные побегушки уже неудобно умостились в печенках. Но второе испытание Турнира приближалось все стремительнее, а что делать с ключом и чего вообще ожидать, чемпион Хогвартса понятия не имела.
Прав был Скорпиус с самого начала – сама Доминик победу себе не вытащит. По крайней мере это было тем самым оправданием, которое с натяжкой могло объяснить все многочисленные хитрости и даже жульничество со стороны уже делегации Хогвартса.
***
Несмотря на многочисленные заверения Скорпиуса о том, что его разведка с элементами эротики и белого полусладкого направлена исключительно на выуживание данных, нельзя было сказать, что Стефана Карреля он прям уж терпел из последних сил. Шармбатонец оказался приятным: деликатный, тактичный и обходительный – с теми самыми манерами, которые привили ему гувернеры академии, и с теми самыми манерами, которых так порой не хватало чистокровному аристократу из Британии. При этом совершенно влюбленный, но скрытный – о секретах Турнира, не ведясь на тонкие уловки Скорпиуса, Каррель помалкивал, даже когда в ход шел алкоголь и «слабо».
Главная трудность же представляла собой такую банальность, как языковой барьер. Французского Скорпиуса едва хватило на комплименты и поддержание элементарных диалогов ни о чем, а также (здесь уже помогла заученная с перевода Доминик фраза) на заверения:
– Я тебе честно скажу. У нас все поставили на тебя, – кивал Скорпиус. – Рыжую не любят, она слишком… королева, но при этом туповата. После первого тура, даже наша МакГонагалл думала на тебя ставить, если честно, когда узнала о тотализаторе. Нет, ты видел нашу красотку на первом туре? Она стояла и тупила минут пять.
Расцвел Каррель или нет после этих умасленных заверений, судить было сложно. У того на лице всегда была вежливая полуулыбка. Но время тикало, до испытания оставалось времени слишком много, чтоб беспокоиться всерьез, но слишком мало, чтоб реально самому до чего-то додуматься, и Скорпиус начинал уже думать о том, что его стратегия обольщения дала трещину.
Но когда в ночь на шестнадцатое января проснулся в шармбатонской башне, где чемпиону были выделены отдельные покои, от ледяного дуновения ветра, Малфой привстал на перине и глянул сквозь полупрозрачные занавески на балкон.
Стефан Каррель стоял именно там, ежась от холода, и тыкал добытый в первом туре ключ куда-то вверх.
Скорпиус, поняв, что проснулся не зря, вытянул шею. Никаких особых магических ритуалов им замечено не было: француз просто стоял, вытянув руку с ключом, и вдруг, сжав этот самый ключ в кулак, резко обернулся.
Рухнув на подушку и прикрыв глаза, Скорпиус замер. Тут же почувствовав, как забилось сердце, как захотел заулыбаться и прочие неприятные метки его бодрствования, он лишь чуть приоткрыл глаза, чтоб увидеть, как шармбатонец, опустив ключ на столик, в неприметное место за вазой с лилиями, учебниками и клочками пергамента, бесшумно вернулся в постель.
– М-м? – протянул Скорпиус, сонно моргнув и потянувшись.
Каррель покачал головой и накрылся одеялом, повернувшись лицом к Малфою. Спустив руку под одеяло, чтоб стянуть с указательного пальца фамильный перстень, Скорпиус швырнул его на пол. Перстень, не успев упасть, молниеносно обратился золотой канарейкой, которая, предусмотрительно не щебеча, пролетела прямо над кудрявой головой Карреля и спикировала к столику с вазой, где и был оставлен ключ.
Скорпиус, не моргая около полуминуты, нахмурился.
– Это не тот ключ, – произнес Скорпиус, сидя в укромном месте – на ступеньках в бывший класс мадам Флио, куда студенты уже не ходили. – Я клянусь тебе, Дом, это не тот ключ.
Ал обладал интеллектом, если уж честно, гораздо более высоким, нежели его кузина и лучший друг. Но, несмотря на это, упорно не понимал, о чем талдычит Скорпиус.
– Подожди, – перебив Доминик, протянул Альбус. – Ты точно знаешь, как выглядел ключ до того, как якобы изменился?
– Конечно, – вразумил Скорпиус. – Я сделал слепок на мыле.
– Что?
– Что?
– Ну, а что? Да не этом же суть. А в том, что ключ изменился. Зазубрины другие вообще.
Доминик закрыла лицо руками, предчувствуя сложность загадки.
– То есть, Каррель просто тыкал ключом куда-то в ночное небо, и ключ изменился?
– Именно!
– Сложно, – протянул Альбус. – И что теперь делать?
***
– Чувствую себя полной дурой, – произнесла Доминик, сидя на ограждении балкона башни мадам Флио и протягивая свой ключ куда-то в ночное небо.
– Ну…
– Заткнись, Ал.
Скорпиус, затушив сигарету о стену, взглянул на карманные часы.
– Проверь ключ.
Доминик послушно взглянула на ключик, но покачала головой.
– Нет. Тот же.
Альбус развел руками.
– Значит, что-то ты делаешь не то.
– Серьезно? – взбеленился Скорпиус, шагнув к нему. – Ты думаешь, я ошибся? Да я снял отпечаток ключа Стефана раньше, чем согласился провести с ним ночь!
– Без подробностей, дорогой, – заткнула уши Доминик, запахнув халат и сунув ключ в карман. – Знаете, вы как хотите, а я пойду спать.
Эксперимент не удался.
Скорпиус сжал губы, которые в сию же секунды коротко поцеловала Доминик.
– Я верю, что ты прав. Просто мы что-то делаем не так.
Глядя, как она спускается вниз по винтовой лестнице, освещая себе путь волшебной палочкой, Альбус присел на ступеньку.
– Только не говори, что она потекла от синего бархата и простила тебе твое скотство.
– Она умная, – произнес Скорпиус, сев рядом. – Поняла все.
Не став уточнять, что именно поняла Доминик, которая сообразительностью особо не блистала, под стать своему кавалеру, Ал, вздохнул.
– А…
– Ты будешь крестным отцом нашего сына, – сообщил Скорпиус.
– Чего-чего?
– У меня ближе друзей нет. У меня, по правде говоря, кроме тебя друзей вообще нет. А ты… не худший крестный для моего сына.
Театр безумия одного актера. Скорпиус, кажется не шутил.
– Всего два вопроса, – тепло улыбнулся Альбус. – С чего ты взял, что у тебя будет сын?
– Потому что в роду Малфоев двенадцать поколений подряд рождались только мужчины.
– Допустим. Второй вопрос: ты уверен, что она беременна? Вы тест делали?
– Тест? А какие там вопросы?
Ал закрыл рот руками.
– Ты не знаешь, что такое тест на беременность?!
Часто чистокровные маги не знали назначения привычных маглам вещей, но Скорпиус был максимально продвинутым в этих делах. Завсегдатай интернета, куда как более современный, нежели его отец, и вдруг такое затмение в познаниях.
– Да как бы тебе так попроще объяснить, – почесал затылок Ал. – Ну это… ну… а Доминик не знает? Должна же, с ее-то… послужным списком.
И вдруг его осенило.
– Друг. Она разводит тебя.
– Что?
– Она разводит тебя на свадьбу.
– Да перестань, это не в ее стиле.
И несмотря на святую веру Скорпиуса в едва ли непорочность своей ангельской милахи, Альбус Северус Поттер на правах кузена и просто обывателя знал – Доминик Марион Уизли хитра, меркантильна и совершенно беспринципна временами.
– «Дорогой Наземникус, пришли мне, пожалуйста, еще десять упаковок чипсов с паприкой, двадцать презервативов, пистолет (можно револьвер), две унции этсамого и тест на беременность, – выхватив у Скорпиуса за завтраком письмо, прочитал Ал. – P.S. Покорми сову. Надеюсь, твой радикулит тебя не беспокоит».
И глянул на Скорпиуса исподлобья.
– Это кто этот твой загадочный поставщик?
– Ой все короче, – отмахнулся Скорпиус. – Ты придумал, что там с ключом?
– Я?
Такое ощущение, что Доминик должны были все.
Скорпиус хотел было что-то возмущенное произнести, но подавился внезапно кофе и издал что-то вроде предсмертного хрипа.
– Что? – перепугался Ал, хлопая друга по спине.
Указав в сторону Стефана Карреля, который уже шагал с друзьями на урок дуэлей, Скорпиус дрожащим пальцем тыкал в сторону.
– Да что?
– У него там… пентаграмма…
Действительно, на аккуратном портфеле шармбатонца мелькнул чудом значок с пентаграммой, и Ал бы его точно не увидел, сколько не поправлял бы очки, если бы Скорпиус не тыкал пальцем.
– И что?
Малфой вдруг обхватил голову руками и закачался из стороны в сторону.
– Тихо-тихо-тихо. Тихо.
Видимо, поперла мысль.
***
И мысль действительно поперла, но в таких масштабах, что адекватному человеку представить сложно. Особенно, учитывая что разгадку тайны второго испытания Скорпиус продумывал полтора часа, прогуляв урок.
– Я все понял, – проговорил он, собрав Доминик и Ала в штабе (в башне гадалки Флио). – Это оказалось элементарно.
И только Доминик хотела уточнить, как Скорпиус, отперев заклятием замок классной комнаты гаданий, метнулся к доске и схватил мел.
– Турнир принимает Шармбатон. В слове «Шармбатон» три слога. В словах «Хогвартс» и «Дурмстранг» по два слога. Три и два. Умножаем – получается шесть. Запомните, – проскороговорил Скорпиус, уже записывая формулы на доске. – Всего три чемпиона. И три ключа. Три прибавить три – шесть. Идём дальше. В первом туре было шесть чудищ. Что имеем? Правильно, три шестерки, 666 – число дьявола. Участники турнира – связаны с дьяволом. Отсюда выходит, что чемпионы – всадники апокалипсиса: Рада – Война, потому что воительница, ты, Доминик – Голод, потому что голод равен сладострастию и…
– Эй!
– Я прошу внимания! – верещал Скорпиус. – А Стефан – Мор, потому что он с Монпелье, что на юге Франции, а юг Франции в Средние века пострадал от чумы больше других мест Европы.
– Э…
– Четвертый всадник – смерть, может ожидать допустивших ошибку на испытаниях. Смерть ожидает допустивших ошибку? Ничего не напоминает? Сказка о Трёх Братьях и Дарах Смерти. Три брата, три чемпиона, три дара, три ключа: совпадение? Не думаю.
– Скорпиус…
– Получается, что три ключа связаны с Дарами Смерти, а возможно открывают двери каждому чемпиону к своему дару: Раде – Бузинную палочку, потому что она валькирия, Стефану – Мантию-невидимку, потому что он хитрожопый, а Доминик – Воскрешающий камень, методом исключения. Я уже отправил сову в орден иллюминатов и…
– Да уймись ты, проклятое дитя, что с тобой вообще не так? – чувствуя, как плавится мозг, выпалил Альбус.
Скорпиус, как раз выводя какую-то мудреную формулу на доске замер.
– Стоп. Хорош. Не то, – замахал руками Альбус. – Остановись.
– Почему?
– Ты немного… увлекся.
– Я?
– Скорпиус, – осторожно позвала Доминик. – Ты додумался до этого за полтора часа?
Скорпиус смутился.
– Ну вообще за двадцать минут, – произнес он, покраснев. – Я просто почти час искал кухню, чтоб взять пироженки… А что?
– Не-не-не, ничего.
Скорпиус повертел в руках мел, затем, зачем-то, откусил от него кусочек, пожевал, проглотил и присел на пуф.
– А что было не так в моей теории?
Доминик и Альбус переглянулись.
– Да в общем все так, Малфой, – кивнул Ал. – Ты молодец. Сходи за пирожным.
Скорпиус пожал плечами и, стерев с доски плоды своих стараний, послушно направился прочь, даже не уловив сарказма. Альбус тяжело вздохнул и покачал головой.
– Скажи, милая кузина, ты думала исключительно щелью, когда подбирала генетический материал для своего потомства?
Доминик презрительно склонила голову.
– А тебе больше думать не о чем, как о щели двоюродной сестры? Огонь.
– Ну не знаю, инцест – дело семейное. Правда, Доминик?
– Что?
– Ничего, – легко отмахнулся Ал. – А что это ты губехи надула? Безгрешный тень греха средь бела дня не разглядит.
– Чего-чего?
– Не запоминай, сложная фраза. Я лишь хочу сменить тему и донести, что если ты вдруг надумала заграбастать состояние и титул, удержав моего лучшего друга мнимой беременностью, то мой лучший друг, внезапно, может узнать про «дело семейное» между тобой и твоим мразотным братцем.
Доминик зарядила ему звонкую пощечину, которая тут же сбила очки с переносицы Ала и обожгла болью правую сторону лица.
– Просто не надо, – произнес Ал, потирая щеку. – Скорпиус очень любит тебя. Не подводи его. Никогда. Если что, у меня есть, чем подвести тебя.
Доминик опустилась на парту, и, свесив ноги, разгладила стрелку на темно-синей юбке.
– Знаешь, Ал. Мне иногда кажется, что в тебе сидит такая мразина, что мой братец, я, Скорпиус, и весь наш выпуск просто нервно курит в углу. Вопрос в том, почему так.
Ал сел напротив и, услышав шаги за дверью, улыбнулся.
– Не знаю. Тебе кажется.
Шестьдесят лет спустя
– Cabeza de mierda! El dumbass mas grande en el mundo, – швырнув в камин бутылку виски, прорычал разъяренный парень.
Огонь вспыхнул, но Ал даже не дрогнул, развалившись в кресле.
– Или принеси мне переводчик… он где-то там был в кармане, на дне, – протянул он, прижав ладонь ко лбу. – Или говори, блядь, по-нашему, сколько можно, ты в Англии.
Парень задохнулся в возмущении. В приглушенном свете одинокого светильника его бронзовая кожа отдавала медным цветом – щеки горели от ярости.
– Это все, что ты можешь мне сказать?
Альбус снова сделал глоток из стакана.
– А что ты хочешь услышать? Ты плохо жил все эти годы? – поинтересовался он, привстав. – Ты охренеть как хорошо жил. Ты шикарно жил все эти годы. Райское место, Тихий океан, Лакост, Армани, или что это на тебе за тряпье… Чего ты хочешь, внятно скажи.
Парень возвел черные глаза к потолку.
– Знаешь, плевать. Хочешь жить в дерьме – живи. Хочешь быть дерьмом – вперед, у тебя получается. Но дед узнает об этом.
Альбус приподнял бровь.
– Интересно. С козырей зашел? И что передает мне твой дед?
– Если не вернешь долг до зимы – под виноград.
Ал расхохотался и плеснул себе еще из графина.
– А ты зря ржешь, – проскрипел парень. – Я тебя сам отвезу, если долг не вернешь.
– И ничего не дрогнет?
– Только дай мне повод, кусок ты говнища. Только дай мне повод и…
– И он все понял, – послышался голос у двери. – Выводы будут сделаны. Спасибо.
Скорпиус, облаченный в дорожную мантию, проводил гостя Паучьего Тупика бесцветным взглядом, и лишь коротко улыбнулся ему, поймав взгляд темных глаз. Гость, скаля острые клыки, обернулся, но Ал вместо прощания лишь пробормотал:
– Дреды расплети.
Дверь за парнем захлопнулась, и Скорпиус, трансгрессировав на порог пару секунд назад, хоть и не услышал основной части диалога, но четко уяснил суть. Ал смотрел перед собой даже как-то завороженно – друга не видел давно. Очень давно.
Выскочив на крыльцо и застегнув попутно куртку, гость дома номер восемь не сразу заметил у орешника очень смутно знакомую особу, которая обернулась и, заправив за уши растрепанные ветром медные локоны, с недоумением встретила его глаз.
– Матиас? – не очень уверенно произнесла Доминик.
– Тетя?
Взгляды были одинаково вопросительными.
– Неужели ты меня помнишь? – опешила Доминик, поднявшись на крыльцо. – Тебе же было… двенадцать?
Матиас провел рукой над головой машинально.
– Помню волосы.
Да уж. Рыжие волны до пояса, что может быть лучшим опознавательным знаком.
Воцарилось неловкое молчание.
Тетя Доминик красива, статна, с чуть холодным взглядом. Говорить с ней, казалось бы, не о чем.
– Он снова оплошал? – фыркнула Доминик.
– Только это и делает.
– Отцов не выбирают.
– То есть, мне молча смириться с тем, что эта гнида смердит на все Северное полушарие?
Доминик, выдержав паузу, не сдержалась и усмехнулась.
– Как же ты похож на него. Уж прости.
***
Скорпиус стоял напротив и брезгливо оглядел убранство дома.
– Насколько я понял, – произнес он сухо. – Ты спился окончательно…
– Вранье.
– Ты умудрился опозорить фамилию отца, и сделать так, чтоб «Поттер» звучало нарицательно…
– Затнись, а? – пригрозил Альбус. – А сам-то?
Пропустив слова мимо ушей, Скорпиус продолжил:
– … ты опустился до того, что оставил сына в залог тестю-мафиози, задолжал хренову тучу денег и жить тебе, по ходу, до зимы, я правильно понял?
– Ты будешь учить меня жить? Ты, Малфой?
Ал протянул ему стакан. Скорпиус взял его, но, не сделав глотка, поинтересовался:
– А разве я опустился на днище, когда потерял Доминик?
– Да что ты вообще понимаешь в…
– Я похоронил тринадцать детей, не надо рассказывать мне, что такое утрата, Ал.
Наконец, присев на просевший диван, Скорпиус взглянул на друга в упор.
– Как из сильнейшего звена на Шафтсбери-авеню ты превратился в слабейшее, я знать не хочу. Тем не менее, несмотря на то, что Доминик была против, я настоял. И поэтому доверю тебе самое ценное, что у меня есть.
Ал привстал.
– Я доверю тебе леди Элизабет, – закончил Скорпиус.
– Кого?
– Мою дочь.
Глаза Альбуса расширились. Скорпиус чуть улыбнулся.
– Я хочу, чтоб ты стал ее крестным отцом. Я доверяю тебе, несмотря ни на что. Не подведи меня, Ал.
И, встав с дивана, который тут же натужно скрипнул, направился к двери.
– Крестины в субботу. Если мне хотя бы на минуту покажется, что ты обманул мое доверие, и пришел пьяным, я очень расстроюсь Но ты также подведешь леди Элизабет, а за это я отправлю тебя к твоему благоверному, – пообещал Скорпиус. – И никакой философский камень не вернет тебя с того света. Ты меня понял, Ал?
Ал смотрел на него, не отрываясь.
Скорпиус изменился.
Слишком изменился.
Словно внемля его мыслям, Малфой бросил короткий взгляд на позолоченную висюльку, что болталась на люстре. Та, мгновенно обратившись канарейкой, подлетела, весело щебеча, к Альбусу и удобно умостилась на его плече.
– Не убивай свою вечность, – только и сказал Скорпиус на прощание. – А то мне снова придется что-то думать.
И, неожиданно по-ребячески подмигнув на прощание, трансгрессировал.
========== 14. ==========
– Перед вами точная репродукция знаменитейшей работы Джона Уильяма Уотерхауса – «Потрет Пернеллы Фламель». Как видно, на полотне изображена супруга легендарного алхимика, образ которой творец увековечил на полотне маслом в стиле прерафаэлитизма, – расхаживая около репродукции на мольберте, вещал мсье Паскаль – первый заместитель мадам Максим.
Мсье Паскаль был невысок, немолод, отнюдь не отличался атлетическим телосложением, но шармбатонки занимали очереди на первые парты, чтоб сидеть поближе к нему. Видимо, Паскаль отличался какой-то прохладной харизмой, которую, впрочем, студентки Хогвартса, да и студенты тоже, пока не разгадали.
– Да не храпи хоть, – шикнул Альбус, толкнув задремавшую на тетрадях Доминик.
Судить кузину в сонливости было сложно. У девушек уроки эстетики и культуры магического мира были три раза в неделю, у парней – одна общая лекция с девушками, а потому не представляя, как каждый понедельник, среду и пятницу Доминик терпела монотонные рассказы о картинах, скульптурах и музыке, Альбус не подкалывал ее.
– Вот, бери пример с мистера Малфоя, – шепнул он. – Три уровня контроля чакры, очищение сознания, специальная техника дыхания и медитации – и вот он достиг вершины искусства древних мудрецов. Он научился спать с открытыми глазами.
– Серьезно? – аж привстала с тетрадей Доминик.
– Абсолютно, – кивнул Ал. – Он так уже два года на уроки ходит.
На этот урок Скорпиус, несмотря на свое особое умение, соизволил не прийти, хотя, почему-то, любил уроки Паскаля.
Мсье Паскаль взмахнул волшебной палочкой, чтоб приглушить свет в аудитории и показать ученикам сияние масляных красок в темноте, а на Доминик это подействовало как дополнительный соблазн снова закрыть глаза.
– Это издевательство, ставить этику и культуру в девять утра. Нет, правда, каким образом созерцание картин поможет мне сделать карьеру в Отделе Тайн?
Все, революционерша проснулась и гневно зашипела.
Альбус был с ней отчасти солидарен, потому как с детства уверился в том, что духовное развитие личности не происходит, если заставлять эту самую личность насильно духовно развиваться. Хотя, шармбатонцы не ныли – им уроки почему-то нравились.
– Нет, так-то может и интересно, – снова зашептала Доминик. – Но я до рассвета стояла на крыше и тыкала ключом в небо.
– И что?
– И ничего. Скорпиус что-то напутал.
Скорпиус бы поспорил с ней прямо на уроке и во весь голос, если бы присутствовал в классе. Хотя, кто знает, был ли этим утром Малфой вообще настроен что-то с кем-то выяснять: утро началось с неожиданного предложения, о котором сам Скорпиус пожалел спустя двадцать минут.
– Все? – сидя на широком стуле с оббитыми алым бархатом спинкой и подлокотниками, протянул Скорпиус.
Стефан Каррель взглянул на него поверх своего большого мольберта, коротко улыбнулся и снова макнул кисть в парящую около мольберта палитру.
– Бля-я-я, – провыл Скорпиус, разминая шею и потирая о стул спину.
О том, что шармбатонец увлекался живописью, судить можно было по обилию свернутых полотен и целого арсенала кистей в его покоях. Тема искусства и стала тем первым диалогом, который Скорпиус использовал в своем плане, однако если бы знал, что Каррель вынашивает идею его портрета с тех самых пор, как Малфой напился на самом первом ужине в стенах Шармбатона, то на пушечный выстрел не подходил к французу вообще.
Что за концепцию в голове создал Каррель Скорпиус не понял, но согласился. И сейчас жалел, очень жалел, что сидит в холодном подземелье на стуле, одетый в проржавевшую кольчугу с крупными звеньями, держит в одной руке тяжелый серп, а второй – череп, на который был нацеплен кусок белоснежного кружева на манер фаты.
– Слушай, я придумал гениальную идею для твоего перфоманса, – снова заговорил Скорпиус, повертев в руках череп. – Портрет «Завтрак в катакомбах». Я буду есть, а ты будешь рисовать. Здорово я придумал?
Каррель снова улыбнулся и принялся что-то меленько выводить кистью.
Кольчуга холодила кожу и сдавливала ребра, серп был тяжелым, но главным дискомфортом был голод – завтрак они, в порыве вдохновения Стефана, пропустили. Поерзав на стуле еще минут пять, Скорпиус, наконец, потерял терпение и вскочил на ноги.
Шлепая босыми ногами по каменному полу, он вцепился в мольберт и, наклонившись, глянул на полотно. Светлые глаза Скорпиуса расширились от возмущения.
– Да ты издеваешься!
Как оказалось, полтора часа Каррель тщательно вырисовывал лишь бронзовый торшер с дюжиной витых свечей. Прорисовывал, каждый вензель и блик на высокой ножке торшера, капающий воск и огоньки свечей. И лишь немного захватил спинку стула в своем рисунке.
Скорпиус чуть не выхватил кисть, чтоб воткнуть ее французу в глаз. Француз же претензий не понял и жестом пригласил натурщика вернуться на место.
Плюхнувшись на стул и, ссутулившись, обессиленно опустив голову на руку, возлежавшую на подлокотнике, издал обессиленный вздох.
Каррель, снова выглянув из-за мольберта, вытянул шею.
– Что? – протянул Скорпиус, глянув на него. – Так сидеть? Да ты серьезно? Чтоб у меня спину скрутило?
Но Каррель снова принялся за рисование.
– Почему нельзя малевать натюрморты, пейзажи или… коней, – ныл Скорпиус, елозя серпом по полу.
Тяготы неподготовленного к обездвиженному сидению в неудобной позе натурщика были в один прекрасный момент прерваны высоким дамским воплем откуда-то сверху. Вопль был громким настолько, что в подземелье дрогнули огоньки факелов.
***
Сомнения в том, что хулиганистый сынок Эвелин Руссо, главы департамента международного магического сотрудничества, однажды вырвется из рук матери и сбежит покорять все закоулки волшебного замка, вынашивал в себе, наверное, каждый. Кроме самой Эвелин Руссо, которая таскала сына за собой всюду.
– Ибо нехрен, – в очередной раз сказал Альбус, заглянув в рыцарские доспехи. – Ибо нехрен было изначально привозить сюда ребенка.
– А, по-моему, – тоже заглянув в доспехи, сказала Доминик. – Гувернеры проглядели. Да что ж это за школа такая, когда здесь дети пропадают!
Мадам Шанталь, как раз суетливо бежавшая вниз по лестнице, одарила ее ледяным взглядом.
Занятия старшекурсников были прерваны – мальчика искали все: начиная самими преподавателями и заканчивая учениками, нимфами и даже ледяными скульптурами, ожившими после громкого хлопка в ладоши мадам Максим.
Конечно, бесплодные поиски были всяко веселее урока эстетики и культуры. А особенно, когда девчонки вмиг обрисовали побег мальчика такими кровожадными подробностями, что впору приглашать Риту Скиттер, дюжину мракоборцев, снайпера и экзорциста на всякий случай.
– Да уж, пропади пиздюк в Хогвартсе, – неосторожно сказал Альбус. – Его б не нашли. Убился бы на первой же лестнице. Это, конечно, если бы не дошел до колонии соплохвостов в лесу.
Услышав последнюю часть фразы, мадам Руссо испустила душераздирающий вопль, а профессор МакГонагалл одарила умника строгим взглядом.
– Что тут? Что тут? Ребенок пропал? Маньяк или жертвоприношение? – зашептал еще один умник, поднявшийся в холл.
– Малфой! – прогремела профессор МакГонагалл, безошибочно узнав голос. – Вы… вы почему в таком виде?
Смуглые щеки Карреля покраснели, а сам Скорпиус, облаченный в кольчугу на голое тело, вскинул бровь.
– Это «Givenchy», осень-зима, – цокнул языком он. – На минуточку.
