Текст книги "Держаться за воздух (СИ)"

Автор книги: Леди Феникс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Ну так пригласите, в чем проблема? – почти промурлыкал он, поворачиваясь и нагло, без тени смущения глядя ей в лицо.

– Знаешь что!.. – едва заметно вспыхнула начальница, закусив губу. – Если ты думаешь… считаешь… что мне тогда… Это ничего не значит, понятно! – выпалила сердито, заметив откровенную насмешку в нехорошо потемневших глазах. – И даже не думай, что мне… что мне это все понравилось!

На красиво очерченных губах зазмеилась откровенно ехидная ухмылка.

– Ну что вы, как я смею! – протянул Зотов с сарказмом. – И орали вы, Ирина Сергеевна, наверное, только от отвращения? – прошептал почти на самое ухо, с удовольствием заметив, как дернулась начальница то ли от этого упоминания, то ли от опасно запредельной близости. Бледные щеки теперь пылали, и Михаил, осторожно коснувшись кончиками пальцев горящей скулы, неожиданно для себя улыбнулся этому смятенному возмущению, такому странному в исполнении непрошибаемой, сдержанной начальницы.

Зимина молчала, не отталкивая его руку, чувствуя, как участившийся грохот сердца волнами дрожи отдается во всем теле. Ей было стыдно, ужасно стыдно за то, с какой дикой, ненормальной силой ее сейчас тянуло к этому нагло усмехающемуся типу; за то, что она, пожалуй, не сможет и не захочет сопротивляться, если он решит настоять. И, словно чувствуя эту растерянность, Зотов, притянув ее к себе за плечи, прикрыл дверь спальни, погружая комнату в полумрак.

– С ума сошел… – тяжело выдохнула Ира, когда отчего-то неловкие руки бесцеремонно стянули полотенце, оставляя ее полностью обнаженной и совершенно беспомощной.

– Он спит. – Михаил без труда догадался, что сейчас волнует начальницу. И не удержался от очередного ехидства: – И вы уж постарайтесь потише…

Прохладные пальцы мягко легли на его губы, прерывая. Медленно скользнули по щеке, колючей от легкой щетины, и замерли на том месте, где свежий шрам скрывал наклеенный пластырь.

Шрамы, блин, украшают.

Зотов усмехнулся, невольно потираясь щекой о невесомо касавшуюся ладонь, прикрывая глаза.

Его отпускало. Черт, как ей это удавалось? Всего лишь одно, такое невинное прикосновение, и то дикое, рвущее на части напряжение таяло словно снег под горячими солнечными лучами. И уже неважно, что было и что могло быть, что он мог не успеть, погибнуть…

Ничего не имело значения.

И снова – откуда? Эта больная, поломанная нежность, выкручивающая изнутри – откуда она взялась? Когда осторожно подтолкнул начальницу к стене, опасаясь любого неловкого движения: еще помнил, какой слабой, измотанной она была сегодня днем. Смотрел на изящную шею, на выступающие ключицы, на линию тонких плеч с прилипшими рыжими прядями и задыхался от распиравшего, раздирающего желания, жадного, самозабвенного, хищного…

И не смел.

Знал, что у нее не хватит ни желания, ни сил оттолкнуть, если он проявит грубость и наглость. Но при взгляде на эту беззащитную угловатость, на будто светящуюся изнутри нежную кожу, на пылающее лицо с огромными, совершенно что-то непонятное выражавшими глазами внутри стало так сдавленно-больно, что остановилось дыхание. И, сам себя не узнавая в океане этой горькой, тоскливой, выворачивающей наизнанку нежности, он наклонился, неторопливо целуя.

Господи, да он уже и не помнил, когда он целовался в последний раз. Не со шлюхами же ему было нежничать, в самом деле? И уж точно никогда, ни разу это не было так… так переворачивающе, ошеломительно-прекрасно, так, чтобы в секунду, окончательно и бесповоротно, отключались мозги.

Эти губы… Жаркие, отвечающие, жадные, и привкус каких-то лекарств, и чего-то сладковато-терпкого, обволакивающего, еще сильнее дурманящего. И то, с каким неподдельным, бесстыдным нетерпением она ответила на его поцелуй; как прижалась, выгибаясь, к его скользившим по спине ладоням, было самым правдивым ответом: она желает этого самозабвенного, всепоглощающего безумия ничуть не меньше.

– Что ты делаешь со мной…

Потерянный, неожиданно серьезный, без привычной ухмылки. Где ты, прежний циник Зотов? Тот, который не стал бы ввязываться в сомнительные истории ради непонятно чего. Тот, которого не могло так яростно колотить от желания – желания чего-то большего, чем просто секс. Тот, который просто послал бы нахер ненужные мысли о недоступной для него бабе – не та, так другая, какая разница?

Но сейчас, прижимая к себе вздрагивающую, тяжело дышавшую начальницу, он обреченно понял: разница есть. И то, что было прежде – просто бесцветные, ничего не значащие эпизоды, одна мысль о которых вызывала лишь отвращение. Настоящее – вот оно, безжалостно сносящее крышу, разбивающее вдребезги, тянущее ко дну.

И Зотов знал: даже если за эту способность чувствовать придется расплачиваться – долго, больно и тяжело, он не пожалеет ни на секунду.

Ведь только это единственно настоящее.

========== За спиной ==========

– Вадим, ты тоже это видел или у меня уже галлюцинации?

Измайлова влетела в кабинет разъяренной фурией, забыв постучаться – так ее распирало от эмоций. Встрепанная, злющая, рухнула на стул, раздраженно выдыхая в попытке хоть немного успокоиться и собрать разбегающиеся мысли в подобие внятного предложения.

– Ты это о чем? – Климов с неохотой оторвался от бумаг, разминая затекшие плечи.

– Приказ видел? – сквозь зубы процедила Лена, начиная заводиться по новой. – Ну, это, блин, вообще ни в какие ворота!.. Она что, с ума сошла?! Зотова – в замы! Да он за эти десять дней тут такого наворотит!.. О чем она думала вообще?! Я ничего не понимаю!

Климов отвел глаза, непроизвольно сжимая в пальцах попавшийся под руку карандаш. Это был удар ниже пояса. Вот так просто, никого не предупредив, ничего не объяснив, взяла и назначила Зотова на место исполняющего обязанности, даже своего первого зама не посчитав нужным поставить в известность. Как будто он в чем-то провинился, с чем-то не справился, где-то ошибся… И этот неожиданный приказ – словно щелчок по носу: вот видишь, даже такая мразь, как Зотов, справится с этими обязанностями лучше тебя. Ей даже в голову не пришло, что это необдуманное, принятое больше в пику ему, чем для пользы дела, решение может не только задеть ее друзей, но и навредить им: Зотов со своей подлостью и мстительностью точно не упустит случая поквитаться. И не только с ними – с самой Зиминой. Карьеризм, амбиции, желание отыграться – смесь гремучая и очень опасная, так что начальница может потерять не только друзей, но и свое место в придачу… Как она не понимает столь очевидных вещей?!

– С этим надо что-то делать, Вадим! – продолжала кипеть и плеваться негодующим ядом Измайлова. – Этот гаденыш такими темпами у нас в начальниках окажется, моргнуть не успеем! А там уж…

Вадим поднял голову, переводя взгляд с разломанного напополам карандаша.

– Ты что-то конкретное предлагаешь? – спросил бесцветно, где-то внутри задыхаясь от бессильной злости и полного непонимания происходящего.

Губы Измайловой сжались в тонкую злую линию.

– От этого подонка надо избавиться как можно скорее, тем более Ира нам теперь помешать не сможет. И я, кажется, знаю как…

***

– Ты мне машину вообще возвращать собираешься? Не, я, конечно, в курсе о пользе пеших прогулок на свежем воздухе, но все-таки как-то…

– Да ничего не случилось с твоей машиной, не трясись, можешь хоть сейчас забрать у отдела, – ухмыльнулся Зотов, радуясь, что Карпов не видит сейчас его лица. Знал бы дорогой друг, как весело они с начальницей провели время в уютном салоне, пока Сашка торчал в кафе, поглощая вредную пищу и гигабайты интернета… Надеюсь, никаких “улик” горячая девочка Ирочка не оставила, в спешке удирая на паспортный контроль, поржал про себя Зотов, вспоминая всю ту комедию неприличных положений, когда они с Ириной Сергеевной с армейской скоростью натягивали одежду, которую сначала еще надо было найти и выудить из-под сидений…

– Ладно, давай в обед пересечемся, отдашь ключи, заодно расскажешь подробности, – свернул разговор Стас, явно жаждущий более детального рассказа, нежели вчерашний скомканный разговор по телефону, когда Зотов сообщил о том, что сын Зиминой нашелся, жив и здоров.

– Договорились, – бросил Михаил и, завершив звонок, откинулся в кресле, довольно улыбаясь. Ни поспешный отпуск Зиминой, больше похожий на побег, ни кислые лица и косые взгляды ее дружков, явно недовольных неожиданным поворотом событий, не могли испортить этот непривычный расслабленно-довольный настрой, возникший с самого утра. Даже работать, вопреки обыкновению, не имелось особого желания, и Зотов на мгновение позавидовал дорогой начальнице: небось уже нежится на теплом песочке в Испании, ловя восхищенные взгляды местных амигос… Впрочем, это понятно и даже простительно… И, торопливо отогнав от себя видение рыжей бестии в одном купальнике на фоне ласковых морских волн, Михаил недоверчиво замер, ошарашенный непривычным чувством.

Что-это-блин-было? Он подумал о ней с теплотой?

Снова странное, незнакомое, совсем не свойственное ему. Не раздражение, не злость, не желание – глупая, нелепая, неуклюжая теплота. Зотов и не представлял, что нечто подобное вдруг заворочается в груди, ломая изнутри необъяснимой болезненностью невозможности. Он и представит не мог, что застывшая, словно покрытая непробиваемой коркой льда душа внезапно окажется способной излучать какое-то неожиданное подобие тепла. И к кому – к ней?

Оказалось – способна. И привычные, устоявшиеся ледяные баррикады таяли со стремительностью, пугающей его самого. Возвращали что-то забытое, отмершее, казалось, утраченное навсегда. И Зотов с неожиданной ясностью осознал: это что-то намного сильнее прошлого.

***

– Свиридова мы зачистили, – выслушав всю эпопею со спасением Зимина, первым делом спокойно оповестил Карпов, непринужденно листая меню. – Это через его турагентство Устинов сплавлял детей за кордон, ну а когда понадобилось разобраться с Зиминой и похитить ее сына, он решил парня не убивать, а найти, так сказать, заинтересованного человека, готового отвалить нехилые бабки; а потом свалить за границу подальше от Грановича и его оперов…

– Вот сука! – не сдержавшись, перебил Михаил. Стас едва заметно повел бровью, выражая некоторое недоумение такой вспышкой эмоций.

– Осталось выяснить, кто прикрывал все это сверху, – Карпов принялся что-то чертить ручкой по салфетке. – Устинов со свей компанией заправлял всем на месте, в гимназии и загородной школе. Гранович прикрывал. Свиридов вывозил детей за границу. Но самому Грановичу вряд ли бы смелости на что-то подобное хватило, им руководил явно кто-то покрупней.

– И как этого кого-то вычислять? – без воодушевления осведомился Зотов, лениво бряцая ложечкой в чашке с кофе. Стас оторвался от вычерчивания схем, рисования стрелочек и малопонятных обозначений, бросив на соратника красноречивый взгляд.

– А ты сам не догадываешься?

– Догадываюсь, – все также без азарта кивнул Михаил. – Только хрен мы где его найдем…

– Кто ищет, тот всегда найдет, – с насмешливой назидательностью заметил Карпов и вдруг резко, в лоб, без перехода спросил: – Неприличный вопрос можно? – и, не дожидаясь ответа, с непонятным напряжением выстрелил неожиданным вопросом: – С Зиминой у тебя что?

Зотов оторвался от увлекательного занятия в виде размешивания уже остывшего кофе, с некоторым удивлением взглянув на соратника.

– Ответ “тебя это не касается” устроит? – И, заметив наползающую на лицо Карпова недобрую тень, пожал плечами. – Другого не будет.

И снова неясное, неприятно холодящее чувство едко и зло засвербило внутри. И это необъяснимое напряжение в голосе, и пристальный взгляд, словно пытающийся что-то считать в его душе… Как будто опять сквозь тщательно оберегаемые границы пыталось прорваться нечто чуждое, постороннее, лишнее.

Он что, ревнует ее?

Внезапно ударившая мысль была такой нелепой, что в первую секунду Зотову захотелось рассмеяться.

Он? Ревнует? Зимину?

Зотов и не догадывался, что ему известно значение этого слова. Трудно ревновать, когда твое женское окружение состоит сплошь из проституток и легкомысленных девиц. Невозможно ревновать, когда единственный важный для тебя человек – это ты сам. Но самое сложное – наконец признать, что вся толща равнодушия, цинизма, злобы и эгоистичности – лишь хлипкая шелуха, которой пытался загородиться от внешнего мира и которая стремительно слетела, едва что-то в жизни начало изменяться. И вихрем смазанных кадров вновь замелькали вчерашние события: изуродованные тела, горящий дом, перепуганный Зимин, Ирина Сергеевна – такая непривычно слабая, дрожащая, преисполненная благодарности… И разговор на кухне, попытки сопоставить имеющуюся информацию, и безумная ночь, и суматошное, горячее утро… А еще – неотступное ощущение странности и вместе с тем удивительной правильности происходящего. Как будто все недавние события решительно и резко перечеркнули все, что было прежде. Изменили всю естественность и понятность их прежних, далеко не дружеских отношений. Хотя можно ли было считать, что страстный секс, едкие ухмылки и взаимные колкости – знак того, что все изменилось? Действительно – изменилось ли?

Зотова удивляло другое.

Рядом с ней он сам начинал меняться. И необратимость этого не могла не пугать.

***

– Она нас предала. Всех нас! – Измайлова, прекратив нервную ходьбу по сумрачному помещению склада, остановилась, сжав руки на спинке стоявшего перед ней стула, и обвела присутствующих негодующим взглядом, накручивая атмосферу. Савицкий порывался было что-то сказать, но Лена, заметив это, только сильнее разошлась. – А как еще это можно назвать?! Мало того, что она сначала втянула нас в эти игры с пародией на “палачей”, а потом отошла в сторону; мало того, что она отказалась слить Зотова, когда над нами нависла угроза; мало того, что она назначила его на место Ромы!.. Так теперь еще и это! Знаете, я не удивлюсь, что такими темпами этот урод окажется нашим начальником! Лично я этого не хочу! Или, может, кто-то в восторге от такой перспективы? – на одном дыхании выпалила Лена, сканируя лица присутствующих острым взглядом.

– И чего делать-то? – растерянно подал голос Фомин, сдвигая на лоб фуражку. Измайлова помолчала, на мгновение встретившись глазами с оледеневшим в яростном молчании Климовым. И после процедила жестко и зло:

– Мы должны избавиться от него, пока не поздно. И действовать нужно как можно быстрее.

========== Благими намерениями ==========

– Ничего, тварь, я до тебя еще доберусь, – с ласковой улыбкой пообещал Михаил, придержав замешкавшегося в коридоре парня за край рукава, пока его пылающий праведным негодованием адвокат, отвернувшись, с кем-то разговаривал по телефону.

Выдержка давалась майору нелегко. Он бы с удовольствием закопал этого гада на месте, не терзаясь угрызениями совести и лишними сожалениями, однако вместо чистосердечного признания должен был выпустить его под аккомпанемент возмущенного “у вас на моего клиента ничего нет!”. Доказательств и правда не имелось никаких, кроме показаний подруги потерпевшей, к которой та ворвалась среди ночи в полной истерике, невнятно выдавив лишь имя насильника. Однако ни эти слова, ни заявление, лежавшее на столе у одного из следаков, ничего не решали: потерпевшая покончила с собой, когда ее бросил узнавший о произошедшем жених. И Зотов отлично понимал: это дело, как и множество подобных, покроется пылью, оставшись нераскрытым. Ни родителей, ни вообще каких-либо родственников у потерпевшей не имелось, изображавший из себя оскорбленное благородство женишок заморачиваться с поисками правды не станет, а вот у подозреваемого имеется и влиятельный отец, и возможность платить самым лучшим адвокатам…

Михаил и сам удивился тому, как сильно его зацепило это дело, а ведь казалось, что всевозможной мерзости, подлости и несправедливости повидал предостаточно. Но при взгляде на эту самодовольную рожу с неизменным выражением самоуверенности и чувства полной вседозволенности у майора начинали чесаться кулаки. Какая-то часть его, еще не утратившая веру в подобие справедливости, пусть жестокой и незаконной, требовала действовать. И, бросив тяжелый взгляд на захлопнувшуюся дверь отдела, за которой скрылся наглый ублюдок в компании своего адвоката, Зотов с неожиданной для себя твердостью решил, что еще встретится с этим уродом и заставит его ответить за все. Пусть хоть как-то, но все же ответить. Потому что даже у жестокости должны быть рамки, и кто, как не он – полицейский – должен напоминать зарвавшимся от безнаказанности тварям, что есть границы, переступать которые не позволено никому.

***

– Думаешь, сработает? – Вадим несколько раз нервно прошелся по кабинету и наконец уселся напротив Лены, невозмутимо приводившей в порядок ногти. – Зотов скользкий гад, еще и не из такого выпутывался, а если сам не справится, так отец прикроет…

Измайлова закончила полировать последний ноготь и отложила пилочку, только после соизволив ответить:

– Ну знаешь, одно дело, когда какие-то туманные показания на “внедренного агента” или пытки, которыми у нас половина ментов развлекается… А вот когда замначальника отдела найдут возле трупа, да еще и с его отпечатками на орудии убийства… Грачев первый от своего сыночка открестится и отдаст приказ, чтобы его закрыли, – Лена с довольной улыбкой оглядела свежий маникюр, так что не ясно было, чему она радуется в данный момент: своим ухоженным ручкам или замечательному, совершенно беспроигрышному плану.

– Лен, я тебя, честно говоря, побаиваться начинаю, – слегка поперхнулся Климов, растерянный от диссонанса милейшего выражения лица вкупе с расслабленно-тихим голосом и безжалостных слов. И на какую-то долю секунды она показалась ему чем-то неуловимо похожей на Иру, которая с самой невинной улыбкой могла отдать такой приказ, от которого ему становилось не по себе. – А если все-таки не сработает?

– Если бы да кабы, – почти пропела Лена, прямо-таки лучась удовольствием, так что Климов невольно залюбовался. И вдруг спросила вроде совершенно невпопад: – Вадим, а если бы вдруг… ну, так сложилось, что у тебя появилась возможность стать начальником… ты бы отказался?

Климову показалось, что он ослышался.

– Кем-кем стать? – переспросил он после паузы, медленно поднимая на Измайлову глаза, однако в чистой безмятежности ее взгляда ничего разгадать не сумел.

– На-чаль-ни-ком, – все с той же невинной беззаботностью по слогам повторила Лена, кажется, сама не совсем осознавая, к какой опасной теме клонится разговор. – Это такой дяденька, который в кабинетике сидит, приказы раздает и шпыняет за их невыполнение. Ну или иногда тетенька. Хотя дяденька, конечно, лучше, – Лена осторожно подула на никак не желавший высыхать лак, как будто важнее этого сейчас ничего не существовало. Кажется, роль законченной блондинки ее откровенно забавляла.

– Я тебя. Сейчас. Правильно понял? – обжигающий настороженностью лед недоверия затрещал холодящими паузами. Лена невозмутимо пожала плечами, предоставляя Вадиму самому решать, выгодно ему данное понимание или нет. Климов, еще не совсем уверенный в правильности своего предложения, застыл взглядом на бежевой полировке стола.

Это было почти что крамолой. Дерзко, решительно, даже где-то безрассудно. Наверное, с таким изумленно-восторженным, испуганно-неверящим настроением в свое время революционеры выслушивали смелые идеи своих вождей. Кто-то пугался и отступал, кто-то загорался и рвался в бой. Кто-то проигрывал, кто-то одерживал ошеломляюще-блестящую победу… Самым страшным было рискнуть, решиться и пойти против – против устоявшихся правил, привычного уклада, непоколебимости чужой силы. Боялся ли он проиграть? Нет, вряд ли. Но вот осмелиться и махом разрушить все, уничтожить то, что казалось незыблемым и неизменным, предать – уже окончательно и бесповоротно… Нет, к этому Климов был не готов. Как будто еще надеялся, отчаянно и глупо, что можно что-то вернуть, исправить, получить хотя бы один-единственный шанс.

Вадим не хотел понимать, что этого шанса не было и быть не могло.

***

“Докатились – замначальника отдела кошмарит отдельно взятых уродов”, – хмыкнул Зотов, не спеша поднимаясь по ступенькам. Он злился сам на себя за эту внезапную вспышку жажды справедливости, но разворачиваться и отступать было бы как минимум нелепо. С другой стороны, кому он мог это поручить? Не Роман Иванычу же, кривящемуся от каждого, даже самого правильного приказа? Можно было, конечно, попросить кого-то из своих оперов, но где гарантия, что это все в итоге не выйдет боком?

Наконец, оказавшись возле нужной двери, Зотов раздраженно выдохнул и настойчиво нажал на кнопку звонка, тут же отозвавшегося в глубине квартиры замысловатой переливчатой трелью. Однако открывать никто не спешил. И то верно, у типов, подобных этому мажору, в такое время день только начинается: гонки на щедро подаренных родителями дорогих иномарках, бары, закрытые ночные клубы и сумасшедшие ставки в казино, шифрующиеся под ничем не примечательные квартиры… А потом эти голодные до удовольствий и экстрима бездельники, накидавшись элитным алкоголем, вытворяют такое, что нормальному человеку и в голову бы не пришло. Деньги и связи родителей дают надежную защиту не только от бедности и суровых реалий жизни, но и от закона, порождая уверенность: можно купить все, что угодно, даже право безнаказанно делать то, за что обычные люди могут огрести по полной программе.

Звонок продолжал заливаться, но за дверью по-прежнему царила тишина. Михаил уже решил, что дома никого нет, однако напоследок не удержался и ткнул кулаком дорогую обивку. И, к его удивлению, створка послушно приотворилась, приглашающе скрипнув. Как в типичном кино, где за открытой дверью героя поджидает труп и ворох неприятностей, из которых потом хрен выпутаешься, особенно без посторонней помощи.

В коридоре продолжал гулять сквозняк. Дверь продолжала поскрипывать. Зотов медлил. Внезапно обострившееся чутье подсказывало, что лучше не переступать порог, а развернуться и уйти. И черт с ним, с никому не нужным делом, с очередным зарвавшимся уродом, со всей этой мутной, откровенно напрягающей атмосферой.

Просто развернуться и уйти. Что может быть проще?

Зотов бросил последний взгляд в темный провал коридора, а после решительно шагнул внутрь. Сигнал опасности загорелся в сознании предупреждающим всполохом, но уже поздно. Михаил захлопнул за собой дверь, а в следующее мгновение что-то тяжелое обрушилось на затылок, и реальность, качнувшись, накрыла темнотой.

========== Капкан ==========

Резкий, нервный вой полицейской сирены неожиданно громко ворвался в сознание, отзываясь в и без того гудящей голове вспышкой острой раздражающей боли. Поморщившись, Зотов с трудом открыл глаза и тут же вновь зажмурился: отражавшиеся на стенах пятна света, пробивавшиеся с улицы, показались такими яркими, что стало больно.

Когда наконец Михаил сумел сбросить накатывающую дурноту и приподнялся, держась за стену, то первое, на что натолкнулся взгляд, была лужа крови, растекшаяся почти у него под ногами. То, что это кровь, а не какая-нибудь краска, Зотов понял сразу, потому что темное пятно начиналось не откуда-нибудь, а из-под головы неподвижно лежавшего человека, явно и окончательно мертвого. И, как ни странно, именно вид трупа и ощущение неотвратимо приближавшейся опасности отрезвили, словно окатив ледяной водой.

Бежать. Валить. Сматываться.

Самым первым, отчаянным порывом было просто вылететь из квартиры, вихрем промчаться по ступенькам, грохнуть дверью подъезда и скрыться в темноте, где, тщательно скрытая от любопытных глаз, осталась машина. И только потом до Зотова дошло, насколько это глупо: прямо под окнами, расцвечивая синими всполохами морозный сумрак, маячила полицейская машина. Удивительно, как еще никто не добрался до квартиры… И, отрезая последний путь к отступлению, вдребезги разбивая хрупкую надежду на удачный исход, громко шарахнула подъездная дверь, а следом, смазанные расстоянием лестничных пролетов, загрохотали тяжелые, давящие неотвратимостью шаги.

Зотов еще раз оглядел обстановку, криво усмехнувшись. Картина маслом, блин: труп в луже крови, майор полиции в не совсем вменяемом состоянии и орудие убийства, так сказать, “на десерт”. Что еще нужно для полного счастья и удачно раскрытого дела? Михаил зло вскинул голову, прислушиваясь к приближающимся шагам, мельком подумав, как это глупо: столько раз уходить от наказания, чтобы в итоге огрести ни за что ни про что.

А вот хрена с два что у вас получится!

Зотов и сам не совсем понял, к кому была адресована эта холодная яростная мысль, неожиданно придавшая решимости. И торопливо, но аккуратно, стараясь не задеть кровавое пятно, Михаил, обойдя тело, поднял с пола пистолет, порадовавшись, что, как примерный опер, привык вне рабочего времени всегда оставлять табельное в сейфе. Теперь оставалось самое сложное: выскользнуть из квартиры перед самым носом прибывших полицейских. Надежда была лишь на открытый чердак, через который можно выбраться в соседний подъезд, а уже оттуда – на улицу. Стараясь не думать о другом варианте развития событий, если вдруг проход окажется закрыт, Зотов легко скользнул по лестнице, нетерпеливо толкнув дверь чердака. Лениво звучавшие голоса раздались уже совсем рядом, когда Михаил, очутившись за дверью, поспешно набросил на место сбитого замка валявшийся под ногами стальной прут. Если повезет, сонные ППС-ы не сразу сообразят подняться сюда через соседний подъезд, чтобы проверить, заперт ли чердак, так что немного времени у него все же есть.

На улицу Зотов выбрался почти не запыхавшись, порадовавшись, что не пренебрегает спортзалом: хорошая физическая форма порой помогает избежать многих неприятных ситуаций, причем иногда в самом что ни на есть прямом смысле.

И только очутившись в своей машине, уткнувшись лбом в неприятно дрожащие руки, Михаил понял, сколько страху успел натерпеться за эти несколько минут. Да уж, хорошая порция спиртного после такого приключения не помешает, невесело усмехнулся про себя майор, рывком трогая с места автомобиль.

***

Лена нервничала. Рома отзвонился еще полчаса назад, обрадовав, что дело сделано, осталось лишь дождаться главное действующее лицо, и капкан захлопнется. А дальше все просто и красиво: в дежурную часть позвонит неизвестный и сообщит, что по такому-то адресу произошло убийство. Приехавший наряд действительно обнаружит труп, а в придачу к нему – убийцу и все улики. Финита ля комедия, как говорится. Благодарные зрители отбивают ладони, актеры расходятся, режиссер доволен и счастлив. Занавес. Однако что-то, похоже, пошло не по плану, и Савицкий, как назло, не спешил перезвонить с радостной новостью… Измайлова против воли начала прокручивать в голове совсем не радужные картины. А что, если Зотов оказался хитрее и смог выкрутиться? Что, если Рома как-то засветился и теперь пытается выпутаться? Что, если…

Нервно расхаживая по кабинету, Лена то и дело бросала взгляд на молчащий телефон. Попыталась отвлечься и уселась за стол, придвинув к себе стопку бумаг. Однако мысли о работе, вспугнутые близким к панике напряжением, улетучились, не задержавшись, и Лена вновь принялась метаться, кусая губы и проклиная все на свете. В первую очередь – наглого, изворотливого гада Зотова, из-за которого и началась вся эта каша. Ему, бывшему “палачу”, взяточнику и подлецу, самое место в тюрьме, однако вместо того, чтобы получить по заслугам, этот гад легко уходит от всех неприятностей, играючи поднимается по карьерной лестнице, обходя тех, кто действительно заслужил свое место, и вообще всячески радуется жизни. Ну и где справедливость?!

Устав от беготни, Измайлова вновь рухнула на стул и включила чайник, чтобы хоть какими-то привычными действиями привести в норму расшатанное душевное равновесие. Она уже начинала жалеть, что вообще начала эту негласную войну, однако признавать собственную вину и неправоту ей и в голову не пришло. В конце концов, это не она назначила Зотова на место Ромы, а позже – своим замом; не она выступала против того, чтобы убрать такого опасного противника; не она отказывалась предпринимать хоть что-нибудь для решения возникшей проблемы. Так что сложившаяся ситуация – всего лишь закономерный и логичный исход, защитная реакция, если угодно: раз Ира сама не в силах понять, откуда исходит угроза, и попытаться избавиться от источника этой угрозы, то им не остается ничего иного, кроме как защитить себя самим. А уж если Ира не захочет принять очевидное, признать свою ошибку, бездействие и слабость, считая себя абсолютно правой во всем… Что ж, это ее проблемы.

Лена еще раз взглянула на часы, с удивлением отметив, что прошло всего десять минут, хотя ей казалось, что не меньше часа, и решительно набрала номер. Ситуацию нужно было наконец прояснить.

***

Зотов долго стоял под обжигающими струями воды, снимая скопившееся напряжение и усталость, стараясь не зацикливаться на противно зудящих испуганных мыслях, прокручивающихся по бесконечному кругу. Тот факт, что ему чудом удалось ускользнуть из чертовой квартиры, еще не гарантировал успеха: наверняка ушлый адвокат этого гада припомнит, как некий майор не только угрожал его клиенту, но и применил к нему методы физического воздействия. Превысил, блин, свои служебные полномочия. К тому же камеры на подъезде дома для расследования просто царский подарок – на записи наверняка прекрасно видно, как некий человек, удивительнейшим образом похожий на майора Зотова, заходит в подъезд буквально за несколько минут до убийства. На этом месте Михаил не удержался, чтобы красочно выругаться: он-то ведь шел в эту злосчастную квартиру всего лишь на “воспитательную беседу”, а не с целью грохнуть очередную мразь, так что на лишнюю маскировку тратить время счел бесполезным. Как говорится, знал бы, где упасть…

Мечтая о волшебном успокоительном в виде стакана дорогого виски и последующих часах мирного сна, Зотов уже добрался до кухни, но все мечты спугнул нетерпеливый звонок в дверь. Невольно вздрогнув, Зотов едва не выронил бутылку, но быстро взял себя в руки и направился открывать, ожидая увидеть на пороге кого угодно: от наряда полиции до злорадно ухмыляющегося отца с приказом об аресте. И невольно выдохнул, увидев того, кого увидеть в такой поздний час точно не ожидал.

– Надо же, такие люди и даже без санитаров, – съязвил, пропуская Стаса в квартиру. – Приличные семьянины, Карпов, в такое время под боком любящей женушки дрыхнут, а не шатаются по гостям.

– Много ты про них знаешь, про семьянинов, – проигнорировав первую реплику, парировал Карпов и расслабленно устроился в кресле. По его усталому и не очень-то счастливому виду Зотов предположил, что утлая лодочка личного счастья вновь попала под бурный шторм в виде трепетной истерики нежной феи Светочки. Творческая натура, что ж… Карпов знал, на что шел. “Видели глазки, что покупали, теперь ешьте, хоть повылазьте”, – вспомнилась народная мудрость, и Зотов хмыкнул: что-то его сегодня прямо прет на эти самые мудрости, не иначе от полученного сотрясения вкупе с потрясением.