Текст книги "Держаться за воздух (СИ)"

Автор книги: Леди Феникс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

– Здесь останови, – приказала Зимина на очередном повороте. Михаил послушно притормозил, наблюдая, как начальница нервно заталкивает в сумку мобильник. Пальцы едва заметно дрожали, и только сейчас Зотов понял, как трудно ей сохранять спокойствие. И что она чувствует сейчас, что лихорадочно прокручивает в голове – даже предположить невозможно.

Тебя это все совершенно-блин-некасается.

Зотов с силой стиснул руки на руле, не отрывая взгляда от неестественно-прямой спины уходящей начальницы. И пожалуй впервые в жизни особенно ярко и четко осознал, что значит чувствовать себя подлецом.

***

В отдел Зимина вернулась, когда рабочий день уже подошел к концу. Просто больше некуда оказалось идти: в одиночестве в четырех стенах, среди Сашкиных вещей и мечущихся в голове жутких мыслей нетрудно было сойти с ума. Поехать к маме, перепугав своим потерянным видом, тоже не вариант. И ни с кем из своих поделиться тоже нельзя: как знать, чем все обернется, и чем меньше людей посвещено в проблему, тем лучше. Ведь додумался же этот урод пустить слежку за Зотовым, мало ли на что у него еще хватит ума… При упоминании о мерзавце-полковнике на смену сковывающему изнутри ужасу и безнадежности пришла ледяная ярость. Мало того, что этот ублюдок хотел сначала лишить ее законного места, мало того, что он нанял каких-то дегенератов, чтобы убить ее… он, когда прижало, не придумал ничего лучше, чем похитить ее сына, потребовать денег и безопасности, а после обмануть. Ира содрогнулась, вспоминая, как, оставив в условленном месте деньги, два часа нервно расхаживала по пронизанному ветром пустырю, останавливая невидящий взгляд то на часах, то на дисплее упорно молчащего телефона. И только два часа спустя, продрогнув до костей, измученная непрерывной ходьбой, страхом и неизвестностью, она поняла: ее обманули. Никто не собирался возвращать ей сына, если он вообще еще был жив на момент звонка. Безжалостные, жестокие мысли доводили до дрожи, но остановить паническую карусель в голове Ирина была не в силах. Еще в какой-то наивной надежде, то и дело набирая номер сына, примчалась домой, уже с порога поняв: нет, Сашка не вернулся. Не раздеваясь, зачем-то прошла в его комнату, долго сидела на кое-как заправленной постели, смотрела на компьютерный стол с пятнами от чашек, вспоминая, как постоянно ругала за эту привычку пить чай, не отрываясь от монитора, и чувствовала, как страшно каменеет изнутри. Испуг отступал, и на смену ему приходила дикая злость. Ей бы только найти всех этих тварей, которые посмели затронуть самое дорогое, единственное по-настоящему дорогое в ее жизни, и она, полковник Зимина, лично сделает все, чтобы они пожалели о том, что осмелились на такое.

– Ирина Сергеевна?..

Он не стал демонстрировать наигранное удивление, равно как о чем-то расспрашивать – хватило одного взгляда, чтобы все понять. Страшно бледная, с ровной спиной, словно окаменевшая, она являла собой ту степень отчаяния, когда уже неважно, что будет дальше.

– Они меня обманули.

Ледяное спокойствие в голосе и ничего не выражающее лицо. Только глаза, сухие, горящие, злые, выдавали бушующий внутри ураган эмоций. Зотов даже не подумал произнести что-то вроде “а я ведь предлагал…”, “а я ведь предупреждал” и прочих фраз, не имеющих теперь никакого значения. Молча поднялся, доставая из ящика стола ключи, оказавшись за спиной начальницы, запер дверь. Зимина, расценив это как приглашение к разговору, прошла внутрь и устало опустилась на диван у стены, по-прежнему безукоризненно прямая, собранная и бесконечно измотанная. В кабинете было довольно тепло, но она даже не стянула наброшенный на шею шарф, и, приглядевшись, Зотов заметил, что Зимина едва заметно дрожит. Все также не говоря ни слова, извлек из сейфа бутылку коньяка, щедро плеснул в чашку и протянул ту начальнице. На мгновение коснулся ладони и вздрогнул: рука была совершенно ледяной. Ирина Сергеевна, даже не подумав хоть как-то выразить удивление, залпом выпила половину содержимого чашки, вздрагивая и смаргивая выступившие слезы. Михаил опустился рядом и, сам не понимая странного порыва, осторожно, как-то неуверенно накрыл ладонью трясущиеся пальцы начальницы, непривычно серьезно спросив:

– Что вы хотите, чтобы я сделал?

Начальница резко вскинула голову, и от жгучей ярости в ее тоне Зотов невольно поежился.

– Помоги мне. Помоги мне найти этих уродов. Можешь просить что хочешь, только найди.

– Хорошо, – вот так спокойно, четко и просто, как будто помогать своему вроде-как-врагу было совершенно нормальным, обычным делом. Вот только сейчас, с непонятными совершенно чувствами глядя на эту отчаянную и отчаявшуюся женщину, дрожавшую от злости и сжигающего ее изнутри холода, Зотов понял, что сделает все, о чем бы она ни попросила.

И – самое для него поразительное – ничего не потребует взамен.

========== След ==========

Зотов проснулся внезапно.

Это было странно, учитывая, как поздно он, замотанный и почти ничего не соображающий, вернулся домой. Полночи надоедая звонками всем, кому только можно, чтобы пролить хоть какой-то свет на эту хреновую историю с наверняка хреновым концом. Найти хоть какую-то ниточку, зацепиться хоть за что-нибудь и просто выполнить неожиданно для него самого вырвавшееся обещание.

Он, кажется, за годы работы повидал немало грязи, да и сам успел выпачкаться изрядно, по большей части не задумываясь о собственных поступках. Но сейчас… Как будто что-то перевернулось – в его обычном мире, в нем самом. И найти Грановича с его уродами-подельниками стало очередной целью, отчего-то очень важной и значимой целью – важнее даже, чем все их с Карповым прежние поиски. И Зотов не хотел осознавать, насколько сильно его задело происходящее, а особенно – вид бледной, потерянной, из последних сил держащейся начальницы. Это тоже было неправильно: жесткая, холодная, непрошибаемая Зимина не могла расклеиться, сломаться, чем-то выдать свои чувства. Или он успел настолько хорошо ее изучить, что так легко и непринужденно сумел разгадать малейшие эмоции под привычной непроницаемой маской?

Он ее чувствовал.

Удивительное, необъяснимое ощущение, не поддающееся пониманию: он видел, понимал и даже в какой-то степени сам переживал то же, что и она. Как будто теперь, объединенные внезапно столкнувшими их событиями, они с Зиминой оказались связаны какими-то невидимыми, но прочными нитями – крепко, тесно и неразрывно. И Зотов, тот самый “подлый и изворотливый” Зотов, вдруг понял, что именно этой женщине никогда не посмеет сделать хоть что-то, способное ей навредить. Больше того: и никому другому не позволит этого сделать.

Это было удивительно, ново и непривычно. Никогда и ни для кого Зотов не был способен на какую-то жертву, раз и навсегда усвоив, что в этом поганом мире каждый сам за себя, а помогать другим только себе дороже. Да и кому он мог помогать? Не имеющий друзей и близких, хронический одиночка, ради кого он пожелал бы совершить хоть сколько-нибудь хороший поступок? Не считая соратников по такому грязному делу, как устранение больных извращенцев, он никому не доверял настолько, чтобы назвать кого-то другом, а уж тем более просто и бескорыстно помочь. Особенно женщине – ну что женщины, он всерьез и не воспринимал их никогда…

А вот теперь, когда все так странно сошлось и запуталось, в его жизнь стремительно и нахально, как обычно, не спросив разрешения, ворвалась товарищ полковник, переворачивая привычный уклад, давно сформировавшиеся взгляды и принципы, всю суть его прежнего, обыденного существования.

И сейчас, в душном тяжелом полумраке больше не одинокой спальни прислушиваясь к хриплому, болезненному дыханию спящей женщины, Зотов не пытался даже разобраться, как же так получилось и что теперь со всем этим делать.

Просто нахер.

Он не будет думать об этом сейчас. И завтра тоже. И вообще не будет об этом думать.

Потому что, черт возьми, эти их отношения, которые нельзя было назвать понятными, простыми, а уж тем более – заурядными и нормальными, оказались ему нужны. И пусть внешне, неизменно скрываясь за масками неприязни, вражды, презрительной снисходительности, они могут делать вид, что ровным счетом ничего не происходит, Зотов знал, что это не так: ведь это он, несмотря ни на что, смог переступить через себя и спасти ей жизнь; ведь это именно к нему она, разбитая отчаянием, пришла за помощью и поддержкой, пусть и не признавая этого; ведь это именно к ней его так безумно и дико тянет, как ни к кому никогда; ведь это ради нее и ее сына он готов рисковать башкой, лишь потому что она, видите ли, попросила!

А еще – ты и правда двинулся, Зотов – он за нее волновался. И тогда, когда провожал взглядом ее, выходящую из машины и даже не потрудившуюся объяснить ему хоть что-нибудь. И когда отпаивал ее, продрогшую, разъяренную, коньяком в своем кабинете. И когда, выяснив все, что только возможно было выяснить в столь поздний час, перевел взгляд на нее, несчастную, окаменевшую в своем горе, о возможности которого она не могла не думать. И как, не решив ничего умнее, потащил ее к себе домой, неожиданно ясно и больно представляя, как невыносимо ей будет находиться одной в пустой квартире.

И даже сейчас, проснувшись среди ночи, когда она лежала рядом, тяжело, нездорово дышавшая, исходившая жаром и неестественно-бледная, он за нее волновался. Он мог отрицать, злиться, отвергать очевидное сколько угодно, но это было именно так. Потому что, старательно и весьма умело уверяя себя, что ему ну-совершенно-ведь-наплевать, он, вместо того, чтобы просто встать и уйти в другую комнату досыпать последние часы, включил лампу, тут же убеждаясь в своей догадке: и бледность, и тяжелое, хриплое дыхание, и раскаленность влажного от испарины лба говорили о внезапном наступлении болезни.

– Черт, этого еще не хватало…

Самое поразительное: намного сильнее досады оказалась растерянность. Зотов вдруг понял, что совершенно не представляет, что нужно делать. Он сам как-то всегда ухитрялся оставаться здоровым даже в период жутких эпидемий, выводивших из строя добрую половину сотрудников, так что и самого завалящего аспирина в аптечке у него не водилось. А уж что делать с простуженными полковницами, мечущимися в жару, майор тем более понятия не имел. Ждать утра, мчаться в аптеку, а потом полдня возиться с несчастной больной? Или плюнуть на все, наконец-то лечь спать, а утром как ни в чем не бывало уйти на работу – небось не помрет? Чертыхаясь на все лады, Зотов потянулся к мобильному, предвидя веселую ночку. Выспался, называется, товарищ майор…

***

Встретиться предпочли подальше от любопытных глаз, на всякий случай решив не рисковать, хотя Зотов сомневался, что теперь этим уродам, подельникам Грановича, есть смысл за ним следить. Но где-то там, за пределами обычного, безопасного мира, находился пацан, ставший разменной монетой в играх ублюдков, начисто лишенных моральных тормозов, и на риск они просто не имели права.

– Значит, из города он пока не свалил, – выслушав имеющуюся информацию, констатировал Стас и отхлебнул кофе из большой цветастой кружки. Невесомый аромат, поплывший по кухне, моментально разбудил целый рой воспоминаний, но Зотов отмахнулся от них, словно от злых надоедливых ос. Незачем ему думать об этом. И главное – не время.

– Не факт, – Михаил устало потер виски – после бессонной ночи голова болела нещадно. – Мог по поддельным документам, или автостопом, или еще как-нибудь…

– Степнов сейчас в отделе, попробует выяснить, кто, так сказать, входил в группу доверенных лиц, ясно же, что он не левых чуваков для этого делала нанял. Ну а там уж вытрясем правду… Кстати, а чего Зяма сама не явилась, постеснялась, что ли, за помощью обратиться? – иронично хмыкнул Карпов, разряжая обстановку: Зимина и стеснение в одном контексте звучали, мягко сказать, фантастически.

– С температурой твоя Зимина валяется, без сознания практически, – раздраженно буркнул Зотов, вновь вспоминая ночную суету, приезд “скорой”, занудные рекомендации сонного врача… Как будто у него, блин, больше и дел нет, кроме как возиться с больной начальницей!

Карпов с глухим стуком отставил кружку, как-то слишком пронзительно уставившись на гостя.

– А ты, стесняюсь спросить, откуда в курсе таких интимных подробностей? Что-то сомневаюсь, что Зиминуха тебе, как лучшему другу, поведала о своих горестях, заливаясь слезами, ты на роль жилетки как-то не очень подходишь.

Зотов отогнал вновь вспыхнувший перед глазами образ полуобнаженной начальницы, болезненно метавшейся в его постели, и, нервно дернув губами, приготовился выдать убедительную ложь. Нетерпеливый звонок телефона прозвучал как никогда вовремя.

– Да, Сань, чего там у тебя?.. Вот как… Отлично, выдвигаемся.

Карпов убрал мобильный и с не погасшим еще напряжением во взгляде бросил, поднимаясь:

– Поехали, Степнов, кажется, нашел наших дорогих отморозков. – Выдал жуткую улыбку клинического маньяка и добавил: – Ну хоть будет с кем душевно поговорить…

========== Границы личного ==========

Несмотря на то, что жаждущему “общения” Зотову в самый разгар допроса пришлось срочно уехать – в отделе опять случилось какое-то ЧП – разговор и правда вышел донельзя душевным: выбитые зубы, синяки на пол-лица, сломанный нос… Однако капитан Рыжов как “собеседник” оказался крепким, расколоться не спешил, и у Карпова начало иссякать терпение.

– Ну вот не понимают наши люди по-хорошему, – сокрушенно покачал он головой, обращаясь к Степнову, не спускавшему глаз со второго похитителя, “отдыхавшего” в углу.

– Не понимают, – согласно кивнул Саша, без слов догадавшись, что последует дальше. Подошел к окну, возле которого, привязанный к стулу, сидел их “собеседник”, и сгреб того за плечи нехилой хваткой, отечески посоветовав: – Не дергайся, родной, хуже будет.

– Эй, эй, вы че? – занервничал Рыжов, впечатленный картиной надвигавшегося на него Стаса с куском арматуры в руке.

– Поздравляю, тебе удалось вывести меня из терпения, а это не у многих получается, – процедил Карпов и кивнул Степнову. Рука Рыжова моментально оказалась притиснута к пыльной поверхности подоконника, а попытки вырваться результата не принесли.

– Ну? Последний раз по-человечески спрашиваю, где пацан?

– Да пошел ты… – начал Рыжов, а в следующее мгновение тишину заброшенного дома прервал пронзительный вопль.

– Хорош орать, аж уши заложило, – поморщился Стас. – Ну, будешь отвечать, или на второй руке пальцы переломать?..

***

Ира очнулась, с трудом ориентируясь в окружающей действительности. Все тело болело, жутко ломило виски, в голове царил противный, путающий мысли туман, а горло раздирало от царапающей когтями боли. К счастью, в комнате было прохладно и темно, сквозь плотные шторы не пробивался солнечный свет, и это хоть немного усмирило неприятные ощущения. Ирина с трудом села на постели, чувствуя, как даже от такого простого действия учащается сердцебиение, и потянулась к стоявшей на тумбочке бутылке с водой. Рука нашарила гору каких-то упаковок, и, наугад вытащив таблетку, Ира привычно поиронизировала: небось не отравится.

Обессиленно рухнув на подушки, полковник закрыла глаза, пытаясь утихомирить дрожь и внезапное головокружение, и пропустила момент, когда бесшумно приоткрылась дверь спальни. Только когда по лицу заскользили ослепительные солнечные лучи, поморщилась, отворачиваясь от источника света, и вопросительно уставилась на вошедшего.

Зотов, так, словно это было самой естественной вещью в мире, опустился на край постели, настороженно всматриваясь в нездорово-бледное лицо с пятнами лихорадочного румянца на щеках, а затем, протянув руку, невесомо коснулся горячего, влажного лба, тут же озабоченно нахмурившись. Он не задал начальнице ни одного дурацкого вопроса вроде “как вы себя чувствуете?” – и так было понятно, что более чем хреново. Только, порывшись в груде коробочек, нашел нужную и, не очень-то дружелюбно буркнув:

– Вот это выпейте, – скрылся из спальни, оставив Иру в полной растерянности и с ворохом не заданных вопросов.

Второй раз Ира проснулась от жуткой жажды. Бутылка с водой оказалась пуста, и Зимина вспомнила, как в прошлый раз умудрилась расплескать половину, пытаясь удержать емкость непослушными руками. Приподнявшись, Ира с облегчением признала, что голова болит уже меньше, а тело слушается немного лучше – должно хватить сил добрести хотя бы до ванной.

– Хреново выглядишь, Ирин, краше в гроб кладут, – с непроницаемым лицом “поприветствовал” Стас, завидев на пороге кухни бывшую начальницу, а Ира мысленно выругалась: идея тащиться на звук голосов в столь “разобранном” виде явно была не из разряда удачных. И если Зотов еще мог подобное зрелище пережить, то откровенно таращившийся Степнов и тонко ухмыляющийся Карпов в категорию желательных зрителей уж точно не входили: ни “состояние нестояния”, ни коротенькая футболка, едва прикрывающая бедра, для демонстрации третьим и четвертым лишним ну совершенно не годились.

– Стасик, ты, как всегда, джентльмен, – прохрипела Ира, рушась на ближайший стул.

– Глаза не сломай, – ядовито посоветовал Степнову Михаил, грохнув на столешницу чашку с зеленым чаем.

Он ужасно злился. На свою никому не нужную недозаботу, на внезапно открывшуюся правду, которую предпочел бы скрыть от других, на взгляды, которые бросали на Иру гости: якобы совершенно ничего не выражающий Карпова и открыто заинтересованно-озадаченный Степнова… Михаил даже себе не признался бы, насколько его это задело, как будто оказалось затронуто что-то невероятно важное, личное, не предназначенное для посторонних глаз.

– Мне кто-нибудь что-нибудь объяснит? – налетела на присутствующих Ирина, в несколько жадных глотков осушив половину чашки. Карпов и Зотов переглянулись. Михаил вдруг понял, что даже его цинизма и бесчувственности не хватит, чтобы открыть еще одну сторону их общего врага, равно как озвучить предположение о совсем не радужных перспективах, даже если ее сын жив.

– Рано паниковать, Ирин, еще ничего не ясно. Похитителей мы нашли, допросили как следует… Есть один вариант, где могут держать Сашу, мы сейчас съездим проверим, если все подтвердится, к вечеру твой сын уже будет дома.

– Я с вами! – моментально вскинулась Зимина, но тут же, покачнувшись, схватилась руками за край стола: от резкого движения перед глазами все поплыло.

– Ир, не дури. Мы прекрасно справимся сами.

– Стас, ты не понимаешь! Я должна там быть!..

– Это исключено, – руки Зотова тяжело легли ей на плечи, вынуждая вновь опуститься на стул. Правильно поняв ситуацию, Степнов и Карпов потянулись к выходу, обменявшись понимающими взглядами, но Зотов ничего не заметил. Он только чувствовал подрагивающие хрупкие плечи под тонкой тканью и совершенно не понимал, что должен сказать. А еще – почему такой въедливой болью отзывается внутри колотящаяся в потемневших радужках паника. И, не находя слов, в совершенно необъяснимом порыве прижав к себе дрожащую то ли от страха, то ли от озноба начальницу, Михаил вдруг выпалил то, что в здравом уме не смог бы произнести даже мысленно:

– Я сделаю все, что возможно, обещаю…

И она затихла. Только лихорадочный стук сердца и прерывистое не то от болезни, не то от волнения жаркое дыхание отдавались тяжелым эхом. Эти внезапно вырвавшиеся слова оказались самыми правильными и нужными: никаких просьб успокоиться и опрометчивых обещаний, что все обязательно будет хорошо. Лишь простое и искреннее заверение, идущее из самой глубины сердца – такое, которому нельзя не поверить.

И она поверила.

– Прощание славянки, е-мое, – раздраженно бросил Степнов, отшвыривая недокуренную сигарету и отлипая от капота машины. – Еще дольше не мог задержаться?

Зотов, на ходу накидывая на шею шарф, молча устроился в салоне, никак не отреагировав на колкость. Однако утихомирить разошедшегося Сашу оказалось непросто.

– Вот уж не думал, что Зимина садомазохистка. С тобой же ни одна нормальная баба не свяжется… Да и тебе такая акула не по зубам, съест и не подавится…

– Захлопнись, а? – устало отозвался Михаил, даже не повернувшись. Выслушивать что-либо на данную тему от кого бы то ни было в его планы ну совершенно не входило. Зотов неожиданно для себя признал, что не хотел бы допускать кого-то к границам личного, и вовсе не от неловкости или стыда: стыдиться такой женщины, пусть и на несколько лет старше себя, ему бы и в голову не пришло. Но мысль о том, что подробности его жизни будут известны кому-то еще, необъяснимо коробила и раздражала, и это тоже было непривычно и странно: в лексиконе Зотова такого слова как “смущение” не имелось вообще.

– Хотя, с другой стороны, такие ноги… – не унимался Степнов.

– В зубы дам, – ласково пообещал Михаил. Что намеревался ответить Саша, осталось загадкой, потому что напряженно молчавший до этого Карпов повернулся, одарив обоих сразу недобрым взглядом:

– Заткнулись оба, а то пешком дальше пойдете.

Степнов, приготовившийся было что-то сказать, прочитал в глазах старшего товарища первое и последнее предупреждение и счел за благо прекратить перепалку, так что остаток пути проделали в полном молчании.

========== Ночь нежна ==========

Огни полицейских машин давно уже растаяли вдали; отбыли и местные опера, и эксперты; тела увезли тоже, и теперь заброшенный дом отдыха ничем не напоминал место очередного преступления. Зотов, устало закрыв глаза, пытался избавиться от мелькавшего в сознании вида обезображенных тел, которые не могли не вызывать содрогания. Две девчонки пятнадцати лет, двенадцатилетний мальчишка… Какими уродами надо быть, чтобы совершить такое, что сделали с этими тремя? Любители пожестче, мать их… Даже у привыкшего к всевозможной грязи Зотова не укладывалось в голове, как можно додуматься до подобного, да еще и по отношению к подросткам.

Единственным, что могло быть хорошего в данной ситуации – Зимина среди погибших не оказалось, что давало надежду на благополучный исход. Вот только где теперь его искать? Михаил уже совершенно ничего не соображал: сказывалось утомление, бессонная ночь, дневная суета. Но стоило только вспомнить огромные, перепуганно-умоляющие глаза, полные отчаяния и раздражения от собственной слабости, и остатки усталости растворились моментально.

Он обещал. И она поверила.

Так какая разница, что у него почти не осталось сил, что слипаются глаза, а мозг отказывается думать? Где-то, ожидая неизвестно какой страшной участи, находится ее сын, а железная, сильная, никогда ни перед чем не останавливающаяся полковник просто физически не способна предпринять хоть что-нибудь, чтобы найти собственного ребенка, и единственное, на что ей приходится рассчитывать – на его, Зотова, помощь. На помощь человека, от которого она раньше не приняла бы даже спасательный круг, если бы вдруг начала тонуть. Нетрудно представить, в какое бессильное бешенство ее приводит подобная мысль и неспособность действовать и решать проблемы самостоятельно, не рассчитывая на сомнительные милости от своего бывшего врага…

– Надо пробить адреса этого урода, скорее всего, после такого он решит свалить, так что домой обязательно заявится хотя бы за документами и деньгами, – нарушил долгое молчание Карпов. – Ну и остальные явки проверить, может, там затаился.

Зотов, не говоря ни слова, достал мобильный.

***

К вечеру Ира почувствовала себя немного лучше: сон и куча всевозможных таблеток все-таки оказали нужное действие. К возможности передвигаться по дому добавился зверский голод: она с трудом припоминала, когда ела в последний раз. Неплохо, однако, живет товарищ майор, хмыкнула про себя Зимина, инспектируя холодильник. Внушительный кусок весьма недешевого сыра, упаковка дорогой ветчины, колбаса… Пластиковые лотки с черешней, клубникой, виноградом – дорогое удовольствие в самый не сезон. А еще, к удивлению Иры, на самом виду нашлись две емкости, несколько не укладывающиеся в “натюрморт”: одна банка с медом, вторая – с малиновым вареньем. И, недоверчиво и немного растерянно улыбнувшись своей догадке, женщина вернулась за стол, с нетерпением глядя на издевательски долго молчавший телефон.

Спустя полчаса, заметив подъехавшее к подъезду такси, Ира, уже одетая в безнадежно мятую форму (сил на лишние движения совсем не оставалось), накинула пальто и вышла из квартиры, очень надеясь, что добраться до нужного места притаившаяся болезнь все-таки позволит. Ирина плохо представляла, что сможет сделать в одиночку, да еще и в таком состоянии, но сидеть на месте, дожидаясь непонятно чего, оказалось для ее деятельной натуры совершенно невозможно. В конце концов, у нее, пусть и нездоровой, измученной, не имевший привычной поддержки в лицах кого-то из соратников, имелось главное: пистолет и яростное желание найти своего сына и наказать тех, кто заварил эту кашу. А это уже немало.

***

Еще не разбушевавшееся пламя и столб поднимавшегося к небу дыма Зотов заметил почти сразу. И, не успев доехать до нужного места, уже догадался, что горит именно нужный ему дом. Даже не заглушив двигатель, Михаил рванул из машины, успев заметить мелькнувшую на фоне всполохов знакомую тонкую фигуру.

Дом, к счастью, горел не со стороны входа, так что возможность пробиться внутрь пока имелась. Однако уже в прихожей явственно ощущался запах режущего глаза дыма. Зотов, кашляя, закрывая лицо рукавом пальто, оттолкнул вцепившуюся в перила женщину.

– Ты что, с ума сошла?! На улицу, быстро! – рявкнул, распахивая дверь.

– Саша…

– Быстро!!! – Михаил понял, что еще секунда, и он просто вышвырнет Зимину за порог: дым с верхнего этажа наползал все сильнее, к тому же начинало тянуть потрескивающим жаром горящего дерева. Секунды стремительно таяли. Времени церемониться не оставалось. Схватив начальницу за плечи, Зотов рывком вытолкнул ее на улицу и, не оглядываясь, метнулся по лестнице вверх. Дышать было трудно, кашель раздирал горло, слезились глаза. Сквозь пелену дыма Михаил не сразу заметил сливающуюся со стеной дверь и, особо ни на что не надеясь, отжал створку плечом. Лицо моментально опалило сухим, жгучим жаром.

Ира, неподвижная, окаменевшая, стояла, глядя на пламя, не в силах пошевелиться. Отступившая было дурнота накатила с новой силой, к тому же напало внезапное оцепенение. Понимала, что это она должна быть там, что это она должна спасать своего сына, но не могла сделать ни шагу, придавленная какой-то невероятной тяжестью. И теперь смотрела, как разбушевавшееся пламя добирается до двери, слышала, как где-то с треском обвалился кусок крыши, как жадный огонь хрустел деревом, обвиваясь вокруг пылающими змейками… Вздрогнула, услышав новый звук обрушения и тут же постыдно зажмурилась, не желая ничего видеть: прямо вслед метнувшимся возле выхода силуэтам загрохотала падающая тяжелая балка, и злая волна жара рванулась на улицу.

– Мама, мам!..

Еще не веря, Ира распахнула глаза, отмирая и делая неверный шаг вперед, навстречу бегущему сыну. И лишь прижав к себе дрожащего, перепачканного копотью Сашку, ощутила, как туго натянутая струна напряжения лопнула внутри, позволяя вырваться из ступора, очнуться, понять: он жив.

– Саш… – Не договорила, сдавленно всхлипнув, обняла еще крепче, и только потом, оторвавшись, подняла глаза, не обратив внимания, как на мгновение в панике замерло сердце. И даже не осознала, с каким облегчением выдохнула после, заметив Зотова, поспешно сдергивающего тлеющее пальто. Почувствовав ее взгляд, Михаил отбросил испорченную вещь, с подобием слабой усмешки выдав:

– Жаль, хорошая шмотка была…

И споткнулся о взгляд Зиминой, вмиг забыв об ухмылках, лишних словах, привычных попытках что-то скрыть.

Благодарность.

Безграничная, чистая, ничем не замутненная благодарность и теплота освещали ее лицо, лишенное привычной непроницаемой жесткости. И, сам не понимая, зачем, для чего, с какой стати, Михаил вдруг, подавшись вперед, плохо слушающимися от недавнего страха руками обхватил напряженно жмущихся друг к другу начальницу и ее сына, как будто хотел убедиться, что это все действительно происходит с ним. Он не остался там, среди безжалостного, уничтожающего все огня, среди запаха гари и смерти.

А самое главное: он успел.

***

Возвращались в полном молчании. Бледный, вцепившийся в руль Зотов, бросив взгляд на испуганного, еще не отошедшего Сашу, на едва заметно дрожащую Зимину, не задал ни одного вопроса из тех, что вертелись на языке. Да и какая разница, на самом деле, как там оказалась Ирина Сергеевна, что довелось пережить ее сыну… Они, живые и относительно здоровые, здесь, а все остальное может и подождать.

Притормозив у подъезда, Михаил ждал, когда почему-то не торопившаяся начальница покинет автомобиль, очень надеясь, что ей не придет в голову говорить что-нибудь: на смену недавним эмоциям пришла ужасная неловкость, как будто сделал что-то не то, что-то неправильное, чего делать вовсе не должен был. И выслушивать даже формальную благодарность хотелось меньше всего.

– Миш…

Он и сам не понял, от чего дернулся сильнее: от внезапно мягкого обращения или от легкого прикосновения подрагивающей ладони к своему плечу. Обернулся, вопросительно взглянув, но Зимина ничего не сказала, спокойно и прямо посмотрев ему в глаза, и Михаил все понял и так. И по-прежнему молча открыл дверь машины, выбираясь наружу. Вдруг решив: почему бы и нет, если она так хочет?

Он никогда прежде не бывал у начальницы дома – их отношения как-то не предусматривали “визитов вежливости”. И теперь, оказавшись в этой квартире, осматривался с неподдельным интересом, словно пытаясь заметить что-то скрытое, личное, приоткрывающее иную, непривычную сторону жесткого полковника Зиминой.

Небольшая квартира оказалось неожиданно уютной, какой-то по-домашнему теплой, может быть, от знакомого легкого запаха тонких духов, от мягкого света настольной лампы, от растекшегося по кухне чайного аромата. Не справившись с любопытством, Зотов приоткрыл дверь в комнату, окидывая пространство быстрым взглядом. Большая, явно не для одиноких ночей предназначенная кровать, застеленная шелковым постельным бельем; тумбочки с обеих сторон, шкаф у стены, напротив – тумба с внушительным телевизором; мягкое кресло у окна, завешанного темными шторами… Неброско, но довольно уютно, хотя и несколько безлико: разве что раскрытая книга на тумбочке да букет успевших увянуть цветов выдают что-то о хозяйке. Интересно, что это за хрен Ирине Сергеевне цветочки дарит?..

– Зотов, ты не охренел, нет? Что-то не припомню, чтобы я тебя в спальню приглашала.

Зимина, условно прикрытая одним полотенцем, с влажными после душа волосами, недовольно хмурила брови, уставившись на него красноречивым взглядом. И только в этот момент, выхватывая глазами хрупкий, едва скрытый тканью силуэт, Михаил осознал, насколько сильно он напряжен после всего сумасшедшего дня.