Текст книги "Держаться за воздух (СИ)"

Автор книги: Леди Феникс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Майор отчетливо скрипнул зубами. Разгромить откровенно хилую отмазку шансов не имелось: на соседнем подъезде камеры отсутствовали, пойди докажи, что никакого Карпова там не было и в помине…

– Хочу вас предупредить об ответственности за дачу ложных показаний… – снова принялся нудить УСБшник, без малейшего восторга разглядывая лежащий перед ним протокол допроса.

– Хорош нудить, майор, – оборвал Стас, которого этот цирк уже начал утомлять. – Где подписать?

Когда Карпов, захлопнув за собой тяжелую дверь высокого здания, уже спускался по ступенькам, его окликнул Михаил. Видок у майора, к слову, был изрядно помятый.

– На свободу с чистой совестью? – съехидничал Стас. – То-то ты весь зеленый, как тот кузнец, которого лягушка употребила.

– Стас, спасибо тебе, я теперь…

– Не за что, – равнодушно обронил Карпов, игнорируя протянутую для рукопожатия руку. – Я бы ради тебя и пальцем не пошевелил, это Зимина за тебя попросила, ее и благодари. – И, подняв воротник куртки, не прощаясь, зашагал вниз по ступенькам.

Зотов еще несколько минут стоял на крыльце, вдыхая морозный воздух, пропитанный бензиновыми парами, и с содроганием думал о том, что никакого удивительного везения просто могло не быть. Он мог не очнуться раньше времени и попасться прямо на месте преступления. Он мог не выбраться из квартиры незамеченным и опять-таки оказался бы в незавидном положении. Карпов мог и отказать просьбе Ирины Сергеевны, предоставляя ему выпутываться самому…

Вспомнилось, как Зимина, услышав все подробности, несколько секунд удивленно смотрела на него, а потом вдруг расхохоталась.

– До чего же ты везучий сукин сын, Зотов! – пробормотала сквозь смех. – Нет, ну такого просто не бывает… – А затем, порывшись в сумке, швырнула ему связку ключей, наконец соизволив пояснить: – У меня как раз в этом подъезде есть квартирка. Так, надо было для дела… – О том, что снимала квартиру для встреч с Андреем, не желая ненароком столкнуться с его психованной женушкой, Ира благоразумно умолчала. – Все отлично складывается! Скажешь, что решил проверить, все ли там в порядке, заодно пивка с другом попить подальше от бабских истерик…

– С каким еще другом? – удивленно приподнял брови Михаил.

– Ну не знаю, с Карповым например, – фыркнула Ирина Сергеевна и снова засмеялась. – Нет, ну такого не бывает…

***

– И че это, блин, тут за цветочный базар? – осведомился Михаил, выразительно оглядывая преобразившийся кабинет оперов: все пространство у стены занимали ведра с охапками цветов всевозможных видов. На подоконнике теснились банки с уже готовыми композициями в самых разных вариациях, от вполне простеньких и скромных до настоящего красочного безумия с одуряющим запахом.

– А, это мы ларек цветочный накрыли, – отозвался один из оперов, не отрываясь от заполнения каких-то бумажек. – Щас вот все это описать надо, а потом хрен знает куда девать, завянет ведь все нафиг…

– Жене возьму, – решил Ветарь, вытянув из ближайшей банки охапку роз.

– О, точняк, тоже своей надо подарить, вчера ныла, что внимания не уделяю, – отозвался кто-то с другого конца кабинета.

Зотов с каким-то странным чувством досады наблюдал, как опера, переговариваясь, разбирают букеты, и не сразу понял, что его так раздражает.

Ущербность. Странное ощущение моральной ущербности, неполноценности, словно ему недоступно было что-то, естественное для всех этих ничем не выдающихся парней. Но почему, откуда оно взялось?..

– Вот это заберу, – бросил он небрежно, потянувшись к каким-то веткам, густо усыпанным ароматными цветами и не обращая внимания на осторожно брошенные удивленные взгляды.

– Евгеньич, ты ж вроде теперь по девкам ни-ни, кому это дарить собрался? – брякнул Валеев, тут же напоровшись на ледяной взгляд.

– Не твое дело, – отчеканил Зотов таким тоном, что опер предпочел заткнуться, и скрылся за дверью, не услышав брошенного вполголоса:

– Странный он какой-то в последнее время…

***

Ира устало сбросила сапоги и пальто, привычным жестом швырнула на тумбочку ключи и медленно прошла в квартиру. Не спеша, словно находилась здесь в первый раз, оглядывая уже знакомую, изученную до малейших деталей обстановку. И с каким-то странным смятением отмечая, что вовсе не чувствует себя здесь посторонней, чужой, временной гостьей.

“Хреново выглядишь, Ирочка”, – криво усмехнулась полковник, рассматривая в зеркале свое утомленное, бледное лицо. Бросила взгляд на полочку, забитую всевозможной ерундой, начиная от косметики и заканчивая любимым шампунем и духами, и невольно улыбнулась: надо же, сама не заметила, как забила чужую квартиру своими вещами. Куча всякой косметической всячины в ванной, большое полотенце на крючке, рядом – мягкий уютный халат. А еще в спальне в шкафу – строгий деловой костюм с блузкой для так называемых неофициальных встреч, несколько упаковок запасных колготок, нижнее белье, то самое, которое Зотов купил взамен испорченного. В шкафчике на кухне – объемистая кружка с изображением дремлющей лисы, а в холодильнике – упаковка любимых творожков… Вот так, мелочь за мелочью, незаметно для себя, обустроилась и даже привыкла к этой квартире, к этому по сути совершенно чужому человеку рядом, к общей постели и совместной суете по утрам. Наверное, если бы они были чуть меньше заняты, чуть меньше уставали, чуть больше времени проводили вместе, все сразу бы встало на свои места: накопилось бы взаимное раздражение, холодность, отчужденность; вдруг обнаружилось бы, что у них нет никаких общих тем, не считая рабочих вопросов. Но с таким безумным ритмом жизни, с кучей постоянно сваливающихся проблем, с неожиданно обрушившимся одиночеством после предательства тех, кто считался друзьями, просто не было времени остановиться и подумать: а зачем, собственно, это все? Что теперь держит ее рядом с Зотовым? Теперь, когда Гранович получил по заслугам и не представляет больше опасности вместе со своими подельниками; теперь, когда она может с полным правом считать себя ничем не обязанной, больше чем сполна расплатившись в этой дурацкой сделке и не видя теперь никакого смысла в так называемом “взаимовыгодном сотрудничестве”…

Надо все это прекращать, твердо решила Ира, с досадой отворачиваясь от зеркала. Они ничего не должны друг другу, ничем не обязаны. И самое правильное – прямо сейчас, в отсутствие Михаила, поспешно побросать в сумку вещи и вызвать такси, не мотая друг другу нервы никому ненужными, бессмысленными объяснениями. Просто уйти и сделать вид, что никогда ничего не было.

И тут же, вразрез с уверенными, решительными рассуждениями, замелькали перед глазами кадры недавних событий: наглое, почти хамское предложение своего зама и собственная ярость в ответ; кривая ухмылка и странно растерянный взгляд в больничной палате; Сашка на фоне трещавшего от пламени дома; изуродованное тело ее врага на заброшенном складе и какое-то холодное горькое удовлетворение, сменившее первоначальный ужас… Ира резко забросила обратно на крючок уже снятое полотенце и повернулась к выходу из ванной. Каким бы Зотов ни был человеком, какие бы странные, если не сказать ненормальные отношения их не связывали, как бы противоречиво она к нему не относилась, одно – расстаться по-человечески – он точно заслужил.

***

В первое мгновение, переступив порог, Зотов решил, что ошибся дверью. В его обычно тихой, неуютной, словно необитаемой квартире витали умопомрачительные запахи, а с кухни доносился звон посуды.

– Я сплю, или у нас какой-то праздник, что вы решили устроить торжественный ужин? – насмешливо осведомился Михаил, оглядывая накрытый стол: бокалы, бутылка вина, яблоки и виноград в изящной вазе, блюдо с запеченной уткой посередине.

– Не обольщайся, Зотов, просто очень есть хотелось, а у тебя в холодильнике даже самоубившейся мыши не найти, – фыркнула Ирина Сергеевна, повернувшись, и удивленно вскинула бровь, заметив в руках майора букет. – Это еще с чего вдруг? Ты не заболел случайно, товарищ майор?

– Просто парни ларек цветочный накрыли, не пропадать же добру, вот и решил сделать тебе приятное вне постели, – ухмыльнулся Зотов, неловко втиснув начальнице цветы.

– Охренеть как мило, – продолжала ехидничать Зимина, но Михаил, приглядевшись чуть внимательнее, понял, что язвит она скорее по инерции: было заметно, что мыслями Ирина Сергеевна витает далеко и от взаимных подколов, и от совместного ужина, и от его общества. На автомате пристраивала цветы, так же машинально раскладывала по тарелкам ужин, рассеянно принимала у него из рук бокал с вином. Зотов уже собирался спросить, что случилось, и тут вспомнил: три приказа, вывешенные сегодня с утра. Неудивительно, что Ирина Сергеевна после увольнения Измайловой, Климова и Савицкого сама не своя. И, с изумлением прислушавшись к себе, Михаил понял, что не чувствует никакого подобия торжества. Он, когда-то так горячо желавший, чтобы вся эта милая компания очутилась за решеткой или хотя бы оказалась уволенной, теперь не ощущал ни малейшего удовлетворения. Запоздалое, почти не удивившее понимание внезапно обрушилось мыслью, которая прежде показалась бы воплощением нелепости: ему, на самом-то деле, вовсе не было никакого дела ни до них всех, ни до сведения старых счетов. Гораздо больше задело, что эти корчившие из себя само благородство “верные друзья” так легко, играючи смогли предать вроде бы близкого человека, не усомнившись ни на секунду в своей абсолютной правоте. Самое время вновь вспомнить, как все начиналось, и посмеяться над превратностями судьбы, перевернувшей все с ног на голову и совсем иначе заставившей взглянуть на привычные вещи…

Ира так и не смогла произнести ни одной из тех сухих, деловитых и резких фраз, которые успела прокрутить в голове не один раз, собираясь с силами. Только совсем немного их у нее осталось, этих сил. Настолько измотанной Ира не чувствовала себя давно. Не просто усталой или раздраженной, как обычно от навалившихся проблем, а именно душевно вымотанной и опустошенной. Смирившись внешне с отвратительной правдой о предательстве самых близких, справиться с засевшей внутри ноющей болью Ира не могла. Утешало одно: все пройдет. Все проходит, и это тоже пройдет. Пережила же она когда-то участь надоевшей брошенной любовницы, оставшись беременной без образования, работы, хоть какой-то поддержки. Пережила ведь полный развал отдела и хроническое одиночество, оставленные ей в качестве прощального подарка от незабвенного Глухарева. Даже историю с палачами, оборотнями в погонах и генералом Захаровым сумела пережить. Переживет и это. Время все лечит.

Только все равно не выходили из головы злые, оскорбительные фразы Климова в их последнюю встречу; отчужденно-укоризненные лица Измайловой и Савицкого, пришедших с рапортами и за все те несколько минут не проронивших ни слова. Ире каким-то чудом удалось никак не выдать себя: также молча черкнула подписи, швырнула бумаги обратно, не дрогнув лицом. А едва за бывшими друзьями закрылась дверь, устало опустила расправленные плечи, невидящим взглядом рассматривая заваленный бумагами стол и задыхаясь от вновь обрушившейся боли. Боли, которая теперь еще очень долго будет преследовать, терзать, вытягивать силы, снова и снова противно и едко напоминая: верить нельзя никому.

И только теперь, в этой чужой, какой-то необжитой квартире, рядом с тем, кому не то что не верила – даже не доверяла, Ира вдруг почувствовала себя так спокойно и свободно, словно вовсе не давний враг сидел напротив нее, с насмешливой улыбкой обмениваясь ленивыми колкостями и едкими замечаниями. А ведь он прав, вдруг поняла Ира, именно за это она ценит их странные отношения, меньше всего похожие на нормальные: ей не нужно притворяться. Не нужно играть роль терпеливой, заботливой, все прощающей няньки и постоянно решать чужие проблемы. Не нужно изображать милую интеллигентную женщину-загадку, старательно оберегая жесткую правду и свою не менее жесткую суть. Не скрывать свой холодный цинизм и сдержанную расчетливость, не стремиться казаться лучше, чем есть, не бояться, что не поймут и осудят – Зотову уж точно не пришло бы в голову что-то подобное. Им не надо что-то играть друг перед другом, растрачивая последнее, что осталось от поломанных, изувеченных душ и окаменевше-непроницаемых сердец. Просто быть собой рядом с кем-то другим – редкий дар, который достается не каждому. Так имеет ли смысл рушить то последнее, что помогает почувствовать: ты все еще человек?

Уснуть этой ночью Зотов не мог очень долго. И вроде бы все было на удивление тепло и спокойно, и в одной постели с ним, прижимаясь во сне, спала единственная женщина, нужная и важная для него, но противной занозой сидело внутри чувство какой-то незавершенности, недосказанности, неправильности даже. И, вновь и вновь перебирая в памяти события прошедших дней, Михаил пытался понять: что его беспокоит? После стольких поворотов событий, перенесенных трудностей и пережитых опасностей, почему после всего этого нет ощущения умиротворения и покоя? Спасение начальницы, а затем и ее сына, разгром целой организации педофилов, удачный выход из подставы, тщательно спланированной Роман Иванычем и компанией – спасибо Карпову…

Карпов. Карпов и его предпоследний визит с кучей каких-то бумаг и дикой просьбой проверить, какое отношение ко всему имеет Грачев. Вот то, что он так долго гнал от себя, не позволяя задуматься над столь жуткой возможностью и уж тем более во всем разобраться.

А может, и не надо этого всего? Все больные уроды зачищены весьма умело и аккуратно, оставшиеся в живых дети в безопасности, ублюдок Гранович уже никому не сможет навредить. Так зачем искать никому не нужную правду, которая может оказаться чудовищной? Какой во всем этом смысл?

Зотов осторожно повернул голову, в бледном свете луны разглядывая спокойное лицо спящей рядом женщины. Чувствуя под ладонью хрупкость выступающих позвонков и разгоряченность тела. И почти сразу находя ответ на заданный самому себе вопрос.

Медленно, стараясь не потревожить сонно притиснувшуюся к нему Иру, Зотов приподнялся и нашарил на тумбочке мобильный. Несколько мгновений неотрывно смотрел на список контактов, а затем решительно нажал на нужную кнопку.

– Здравствуй, пап. Мы можем встретиться? Есть разговор…

========== Еще немного истины ==========

– О чем задумалась? – Прохладные пальцы нахально скользнули по животу, неторопливо приподнимая тонкую ткань рубашки.

– О том, что я безнадежно захламила твою квартиру, – со смешком ответила Ира, поворачиваясь к майору. – Шмоток целый чемодан наберется.

– Можешь продолжать в том же духе, я не против, – тоже усмехнулся Зотов, не спеша убирать руки. Не отводя от ее лица изучающе-цепкого, хищного взгляда, пока горячие твердые ладони издевательски-медленно оглаживали спину легкими, невесомыми почти движениями. И, чувствуя как тело пылающими мурашками предательски отзывается на эту нарочито-невинную ласку, Ира в очередной раз поразилась тому, сколько власти этот донельзя самоуверенный тип имеет над ее телом: стоило только ощутить его бесцеремонно-уверенные прикосновения, встретиться глазами с потемневше-настороженным, диким взглядом, снова увидеть эту извечно-застывшую, обычно ужасно раздражающую ухмылку… Ее тянуло, непреодолимо и неуправляемо тянуло опять погрузиться в обволакивающе-сладкое, уничтожающе-жаркое безумие, которым так исступленно-яростно был переполнен этот мальчишка. Безумие, которому невозможно противиться. Безумие, помогающее ощутить себя на удивление почти-что-нормальным.

Гребаная наркозависимость.

– Я так никогда не соберусь, – выдохнула Ира, опомнившись только когда первая пуговица на рубашке оказалась расстегнутой. Решительно отстранилась, приказав себе не расслабляться и сосредоточиться: вообще-то дома она должна была быть уже пару часов назад, но любимая работа с вечными форс-мажорами внесла в планы свои коррективы, и теперь Ирина с содроганием представляла, что вместо долгожданного отдыха придется еще и наводить порядок в квартире: за время ее отсутствия там все наверняка заросло пылью.

– Вообще не понимаю, зачем это “переселение народов”, – подколол Зотов, наблюдая, как из шкафа появляется очередная блузка. – Не на другую же планету ты перебираешься. Вообще говоря, я надеялся, что ты все-таки хоть иногда будешь у меня оставаться.

Ира напряженно выпрямилась, внимательно вглядываясь в как обычно непроницаемое лицо Михаила, и в насмешливой глубине холодных глаз ей почудилось что-то, похожее на затаенный страх и вместе с тем почти наивную надежду – так приговоренный к смертной казни признает безысходность своего положения, какой-то частью души все же питая крошечную надежду на снисхождение и благополучный исход.

– Посмотрим, – уклончиво ответила Ира и тут же отвернулась, забрасывая в сумку еще кое-какие мелочи. Не желая, чтобы Зотов заметил мелькнувшую тень торжествующей улыбки, почти самодовольства. ” А ведь ты его сделала, Зимина, —ликующим эхом мелькнула в голове победоносно-сладостная мысль, – ты его переиграла. Он теперь за тебя и за тобой что угодно и куда угодно, хотя и сам себе ни за что не признается…”

– Я тебя отвезу, – без намека на вопрос заявил майор, доставая из кармана пальто ключи. Ира только кивнула.

Автомобиль, мягко притормозив, послушно замер возле нужного подъезда, однако Зимина никуда не спешила. Подняв взгляд на темные окна своей пустой квартиры, с досадой признала, что вовсе не испытывает никакого облегчения и радости, возвращаясь в привычный, естественный круг прежней жизни. Она не боялась одиночества, конечно же нет, да и не была она одинокой на самом деле – мама, Сашка, друзья – те, что остались… Но все же какое-то неприятно-свербящее чувство совершенной ошибки, неверного шага, сбоя отлаженной, правильной до малейших деталей системы не покидало все равно. Но где, в чем? Она же, черт возьми, просто не может ошибаться! Ира решительно взялась за ручку, распахивая дверцу машины.

– Подожди, – напряженно-хрипло позвал Михаил, накрывая ее руку лихорадочно-горячей ладонью. Ирина повернулась, вопросительно глядя на непривычно растерянного, утратившего сейчас наглость и самоуверенность Зотова, которому явно было не по себе.

– Я мог бы сейчас наговорить всякой ерунды… – все также потерянно заговорил майор, не выпуская ее руки, – но я не хочу что-то выдумывать, распинаться… Ты же не хуже меня знаешь, что наплести можно все, что угодно, что угодно наобещать… Я такой, какой есть, и другим уже не стану. Но… Ира, – Зимина невольно вздрогнула, услышав это обращение не издевательски-мягко, не нагло-провоцирующе, а настолько неловко-неуверенно и оттого совсем непривычно, – я не хочу, чтобы все заканчивалось. Потому что ты… только с тобой… Я себя человеком чувствую, понимаешь? Не сволочью последней, не полной мразью, а человеком. Который даже может что-то сделать, совершить Поступок… И я не хочу, чтобы это заканчивалось.

Он боялся. Боялся, выплеснув все то неясное, но такое сильное, что переполняло его изнутри, увидеть в ответ ледяную усмешку или даже услышать что-то презрительно-саркастичное, и ничуть не удивился бы этому. Но сдержанно-мягкая улыбка, вдруг приглушенно озарившая непроницаемо-строгое лицо начальницы, заставила недоверчиво замереть. Как и теплый шепот, легко коснувшийся его лица:

– А кто тебе сказал, что закончится?..

***

– Подпишите, Ирина Сергеевна.

Бледный, словно погасший Зотов выглядел каким-то измученным, даже больным. Ира, бросив мимолетный, но цепкий взгляд, только качнула головой: бухал что ли товарищ майор в свои законные выходные? Мельком просмотрела поданные бумаги, расставила в нужных местах подписи и тут же, скользнув взглядом по очередному листу, вскинув бровь, недоверчиво протянула:

– Зотов, а это еще что за херня?

– А что? Там же все написано, – устало, как-то бесцветно отозвался Михаил.

– Ты издеваешься что ли? – повысила голос Ирина Сергеевна. – Или с перепоя не отошел? Че вообще происходит, ты мне можешь объяснить?!

Зотов молчал, невидяще глядя перед собой. Объяснить… Что он мог ей объяснить? Что за эти два дня, проклиная свое невесть откуда взявшееся упрямство, подтолкнувшее докопаться до истины, он едва не съехал с катушек, осознав, каким человеком является его отец? Что он не может больше, просто не должен работать здесь как ни в чем не бывало, зная, что из себя на самом деле представляет начальник Московской полиции? Что он теперь не имеет права спокойно смотреть в глаза женщине, едва не потерявшей сына из-за этих ублюдочных игр?

– Так, а ну-ка сядь, – приказала полковник, отшвырнув ручку. Решительно поднялась из-за стола, оказываясь рядом с Зотовым, сжала рукой плечо, резче и раздраженней повторив: – Сядь, говорю. И рассказывай.

Михаил послушно уселся на стул, сцепив перед собой пальцы и избегая настойчиво-зудящего взгляда начальницы, и прежде, чем успел себя остановить, вымученно и тяжело обронил:

– Отец.

– Что-то…

– Нет, – бесцеремонно прервал майор. – Хуже. – И, помолчав, с усилием выдавил: – Это отец прикрывал своего приятеля Ширяева, который и замутил все дело. Утверждает, правда, что ни о чем таком не подозревал, просто давнему другу помогал, вот только мне что-то не верится. А вы как думаете?

– О господи! – ахнула Ира, невольно вцепившись пальцами в край стола. – Подожди, ты… ты уверен?

Зотов промолчал, подняв на нее утомленный, совершенно больной взгляд.

– И ты поэтому…

– Мне нечего делать в ментовке, если даже сам начальник покрывает подобных мразей, – глухо, отрывисто бросил Зотов, вновь переводя взгляд на свои стиснутые руки. – Конечно, не мне судить, я и сам не пример благородства, но это… Это уже слишком, Ирина Сергеевна.

– Не горячись, – Ира осторожно коснулась ладонью его плеча. – Ну сам подумай, куда ты пойдешь? Это же твоя работа, твое место… Я-то ведь знаю. И потом, ты что, не видишь, что в отделе творится? МОБ без начальника, в дознании бардак, оперсостав неукомплектован, оперов не хватает: один уволился, другой в отпуске, третий на больничном. Если еще и ты уйдешь… Нет, я это подписать не могу, – отрезала Ирина и, скомкав рапорт, швырнула его в корзину для бумаг. – А вот отпуск дать могу. Развеешься где-нибудь в теплых странах, ну там море, коктейли, девочки… – добавила с хитрой улыбкой, и Зотов невольно усмехнулся в ответ.

– Спасибо, Ирина Сергеевна, – сказал тихо, с сожалением признав, что теперь, после всего произошедшего, и сам не хотел бы что-то так кардинально менять. Вот только остаться просто не имеет права.

– Иди работай, – хмыкнула Зимина и, когда майор уже оказался у двери, бросила слишком серьезно: – Ты нужен мне здесь.

Когда за Зотовым закрылась дверь, Ира устало опустилась в кресло, прикрывая глаза и пытаясь избавиться от безжалостно давящих мыслей. Значит, все-таки Грачев… Пусть и не напрямую, пусть и не участвуя, а всего лишь закрывая глаза на собственные догадки и делишки давнего друга. Причем вряд ли за простое человеческое “спасибо”. Ира сжала губы, чувствуя внутри тяжело поднимавшуюся волну ледяной злости. Нет, она не сможет оставить все это просто так. Просто не сможет, или перестанет себя уважать.

Ира нетерпеливо схватила телефон, выискивая в контактах номер, наткнулась взглядом на нужную комбинацию цифр, однако звонить не стала. Восстановила по памяти знакомый маршрут, порадовавшись, что среди ее знакомых есть так много полезных людей, в том числе и один гениальный хакер, а спустя пять минут уже выезжала со стоянки отдела.

***

– … Внезапная, удивившая многих отставка начальника Московкой полиции генерала Грачева до сих пор вызывает недоумение и является темой для обсуждений в прессе. Напоминаем, генерал Грачев занимал этот пост…

Ира щелкнула пультом, прерывая торопливую речь диктора, и, раскинувшись на постели, довольно улыбнулась. Кто бы мог подумать, что грозный и непобедимый генерал окажется на самом деле настоящим “колоссом на глиняных ногах”, которого ничего не стоит свергнуть… Всего лишь правильная информация, поданная в правильное время правильным людям, и от былого генеральского величия остались только воспоминания. А самое главное – о скромной роли полковника Зиминой в этой громкой жизненной постановке вовсе необязательно кому-либо знать.

========== Эпилог. Круг замыкается ==========

Мой зеркальный враг

Мне верен до конца. ©

Зима за городом нахлынула теплыми снегопадами, мягкой влажностью воздуха, расслабленной приглушенностью неярких красок, ленивой неспешностью пасмурно-блеклых дней. Двухэтажный массивно-кирпичный дом встретил пыльной заброшенностью, неуютной тишиной, прохладной необитаемостью давно пустующего жилья. Такой дом – добротный, светлый, просторный – хорош для веселых дружеских посиделок или для большого шумного семейства, но не для отпуска в одиночестве, среди давящего безмолвия и тяжелых, изматывающих мыслей. Но это было необходимо: остаться наедине с собой, вдали от городской суетливости, бесконечной череды неприятностей и проблем, косых взглядов и перешептываний за спиной. Слишком многое нужно было обдумать, слишком многое решить. И, по деталям, по винтикам разбирая сложные механизмы последних событий, собственных поступков, противоречивых чувств и эмоций, наконец сделать выбор: воспользоваться подаренным шансом, оставив все как есть, или безжалостно оборвать все сильнее опутывавшие его нити – привязанностей, симпатий, увлечений… Он мог бы с полным правом остаться в отделе теперь, узнав об отставке отца: о неожиданном и громком уходе генерала Грачева который день трубили все СМИ. Как ни крути, а Зимина оказалась бесспорно права: это было его место, его дело, его спасение – от самого себя, от собственных демонов. Майор Зотов не был образцово-честным, показательно-правильным сотрудником, как в добрых сериалах про ментов, но он умел, а главное хотел хорошо и грамотно работать, требуя того же от своих оперов. А что теперь? Податься в начальники безопасности какой-нибудь фирмочки к зажравшемуся хамоватому бизнесмену? Открыть свое дело, погрузиться в мутную беспокойность постоянной конкуренции, разборок, нудной деловитости и подводных камней коммерческой деятельности… Конечно, при должной хватке, решительности, хитроумии можно выплыть и даже добиться успеха, вот только подобные перспективы что-то совсем не вдохновляли. Не за тем он когда-то выбирал свою нынешнюю профессию, чтобы в итоге пополнить ряды самодовольно-сытых, благополучно-гниловатых дельцов, мнящих себя хозяевами мира.

А еще была Ира, Ирина Сергеевна, дорогая начальница, не желающая лишиться еще одного сотрудника, и ее довольно неоднозначные слова о том, что он нужен ей. Зотов и сам не понимал, как будет заново учиться жить без всего того всеобъемлющего, сильного и удивительно-нужного, что она привнесла в его пустую, бесцельно-холодную жизнь. Он отдавал себе отчет, что рапорт об увольнении окончательно и несомненно разведет их пути: он может быть уверен в чем-то, лишь находясь постоянно рядом. И самое главное – именно это будет правильно, так, как нужно: он прекрасно осознавал, что покой и товарищ полковник две несовместимые вещи, а оставить ее сейчас одну в полуразваленном отделе будет откровенной и неприкрытой подлостью. Прежний, не отягченный привязанностью Зотов спокойно, не испытывая ни малейших сомнений, вычеркнул бы из своей жизни нынешнее место работы, женщину, с которой спал, какие-то обязательства, обещания, ответственность. Но – не теперь. Он не мог, а главное не желал разорвать те прочные нити, затягивающие его все сильнее в паутинность этих странных, непонятных и неоднозначных отношений, оказывается, столь нужных ему. Ему нужна была эта невыносимая рыжая женщина с ее холодной надменностью и плавящей страстностью; ему нужны были их редкие совместные почти-семейные вечера и нежно-дикие ночи; их утренние сборы на работу, когда он варил им кофе, а она, такая забавно-сонная и такая не-полковник, чертыхаясь, впопыхах красилась перед зеркалом. Ему нужен был их недо-совместный неустроенный быт с наспех приготовленным ужином и ее косметикой, забившей полочки в ванной; ее объятия во сне – единственная неловкая нежность, дозволенная между ними; и обеды в кафе возле отдела, являвшиеся темой неуверенных пересудов, нужны были тоже. Она была ему нужна – со всей той бурной сумятицей чувств, взорвавших размеренный холод его одиночества, со всеми странностями, сарказмом и жесткостью, с молчаливым пониманием и резкими противоречиями, с несгибаемостью и строптивостью, сдержанно-скрытой мягкостью и одуряющей женственностью…

Она была ему нужна. И эта зависимость не поддавалась лечению.

***

Вкрадчивый звук плавно притормозившего автомобиля вплелся в мерное бормотание работавшего в гостиной телевизора, когда Зотов, стоя в прихожей, стягивал с рук перчатки, щурясь от домашнего света, непривычно яркого после вечернего сумрака. Недоуменно замер, прислушиваясь; решил, что ошибся: мало ли к кому в предпраздничный субботний вечер могли приехать гости. А в следующее мгновение хлопнула дверца машины и по вычищенной от снега каменной дорожке уверенно застучали каблуки.

Несделанный выдох смерзся внутри, душно сдавливая грудную клетку ледяной тяжестью. Во внезапно затихшем доме только отчего-то охрипло загрохотавшие часы торопливо выстукивали стремительно тающие секунды. Зотов с трудом разжал похолодевше-сведенные пальцы – дорогие кожаные перчатки опустились прямо в лужицу расплывшегося снега. Рывком распахнул дверь, слетая с обледеневших ступенек крыльца, и замер, жадно глядя на выверенно-прямую фигуру в распахнутом светлом пальто.

– Что-то ты совсем бдительность потерял, товарищ майор, – хрипловато-насмешливый голос, ударив по оцепеневшему сознанию, вывел из ступора, заставляя в долю секунды преодолеть последние разделявшие их шаги. Обхватить, стиснуть, прижать к себе. Зажмуриться почти до рези в глазах, вбирая, впитывая, вдыхая. От нее пахло прохладно-бензиновой заснеженностью столицы, сладковато-медовым шампунем, горьковато-терпкими духами и кофе. Мучительно-долгими часами, минутами без и долгожданной сбывшейся встречей.

И круг замкнулся. Она стояла в его объятиях – та самая Ирина Сергеевна, которую несколько месяцев назад встретил в доме своего отца: не по-зимнему легкое пальто, легкий цветастый шарфик, забранные в замысловатую прическу рыжие локоны. Та самая – и все же другая: его.

Она здесь, а значит, все еще будет. Нелогично, неправильно, противоречиво и неоднозначно, запутанно и тяжело, болезненно и странно, стремительно и горячо – неважно.

Главное – все обязательно будет.