Текст книги "Держаться за воздух (СИ)"

Автор книги: Леди Феникс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Мог бы, но не сделал этого. И меньше всего Зотову хотелось разбираться в причинах.

========== Ледяная гладь ==========

– Вадим, а что происходит?

Утро начинается не с кофе, определенно. Особенно в Пятницком. Особенно когда первое, что предстает взгляду начальницы, стоит только переступить порог – бригада “скорой”, увозящей избитого до полусмерти задержанного.

– Я перезвоню, – скомкав начатую фразу, бросил в трубку майор и поднял глаза, с вежливым псевдо-непониманием разве-что-то-произошло-Ирина-Сергеевна? встречая сдержанную злость, едко плещущую из горячей бездны пылающе-карих. – Что-то случилось?

– Ну что ты, конечно, нет. – Олимпийское спокойствие в недрогнувшем голосе. Только раздраженно приподнятая бровь и сквозящий холод во взгляде, выдающие истинные эмоции. – Всего лишь двое твоих ППС-ников отделали задержанного до такой степени, что он теперь валяется больнице! А так нет, все просто великолепно!

– Что, вот просто так взяли и отделали? – Удивление обратно пропорционально искренности.

– Якобы он оказывал сопротивление при задержании! – возмущенно развернулась Зимина, до этого нервно измерявшая шагами кабинет. – Я все понимаю, все! Ну заломали какого-то упыря, ну врезали пару раз! Но объясни мне, зачем избивать до полусмерти?! Зачем?! – поперхнувшись последним гневным восклицанием, Ирина Сергеевна прервалась, обвиняюще глядя на своего зама.

– Всякое бывает… Ир, может водички? – Сухо звякнувшее стекло чашки в ответ на раздраженный жест, когда начальница, выдохнувшись и не находя больше подобающих слов, дернула с шеи душащий шарф.

– Бы-ва-ет? – по слогам переспросила Ирина, замирая с шелково-скользкой тканью в сведенных пальцах. – А давай я тебя уволю за беспредел твоих отморозков и тоже скажу: бывает!

– В общем так, – сухо и деловито заговорила начальница, наконец немного успокоившись и устраиваясь на стуле напротив. Собранная, напряженная, предельно сосредоточенная. – Дело замять не получится, это понятно. Но ты должен сделать так, чтобы терпила дал нужные показания и все обошлось малой кровью. Как ты это сделаешь – твои проблемы. Я попробую выйти на усбшника, который ведет это дело, может, получится как-то утрясти. И приструни уже своих. Мне дежурный сказал, что в последнее время чуть не каждый день в обезьяннике окровавленные рожи! И тут только два варианта: либо они делают это все с твоей подачи, либо ты не видишь, что творится у тебя перед носом, и я даже не знаю, что хуже.

– А с каких это пор мы решили нежничать со всякими уродами? Ир, я тебя не узнаю. – Сцепленные пальцы с глухим стуком коснулись полировки стола. Зимина, уже готовая было подняться, считая разговор оконченным, остановилась, вперив в зама недоверчивый, даже немного ошарашенный взгляд, словно сомневаясь, что правильно поняла сказанное. На лице Климова – все та же маска суровой решимости и остраненности.

– Я тоже тебя не узнаю, Вадим, – тихо, бесцветно, без убогой пародии на сострадание. Медленно встала, бесшумно задвигая на место стул и делая несколько шагов, обогнула стол и застыла, опираясь ладонью о столешницу в нескольких сантиметрах от стиснутых рук майора. Острым сверлом ввинчивающийся в висок пристально-ледяной взгляд действовал на нервы, и Климов резко повернул голову, встречаясь с начальницей глазами.

Ледяной взгляд и теплые глаза. Мягкая, обволакивающая прохлада в коньячно-теплых. Парадокс. Контраст, раздирающий своей невозможностью и безжалостностью мысли: на него она так смотреть не будет никогда.

Злость. Холодная, накатывающая до боли врезающимися в грудную клетку жгучими волнами. Вспыхнула, разгорелась в один момент, словно к бочке с порохом поднесли зажженную спичку. Один взгляд, всего один ледяной взгляд, и мигом разлившееся отчаяние внутри, поглотившее привычную выдержку.

Ну разве это так сложно? Чего ей стоило просто прийти и попросить? Без этого надменно-приказного тона, без снисходительного выговора, словно он какой-то мальчишка, без своей извечной самоуверенности и отчужденности. Просто открыться, показывая свою слабость, которую он видел и так, просто признать, что ей нужна помощь, и он, более сильный и жесткий, способен на эту помощь – ради нее.

Он бы ведь сдался, правда. Отступил. Забыл о том долгом времени, когда, незаметный и ненужный, маячил на заднем плане блеклой, не привлекающей внимания декорацией. Принял бы ее попытки быть сильной, независимой, ни в ком не нуждающейся. Ее саму принял бы. Со всеми ее недостатками, тайнами, грехами, совсем не женскими амбициями и стремлениями. И все – лишь за одну, такую незначительную малость: ее слабость рядом с ним.

Но она не попросила.

– Со мной. Все. Нормально. Ирина. Сергеевна. – Литая свинцовая чеканка с трудом проталкиваемых наружу слов. Глаза – ледяная гладь, вычищенная от малейших эмоций.

Слишком много чувств для холодной войны.

***

– Новости видел? – голос Карпова в трубке не выдавал абсолютно ничего. – Мы опоздали.

– Да я уже понял, – недовольно отозвался Михаил, откладывая вилку – аппетит при упоминании о виденном репортаже пропал моментально. – Похоже, в этой долбаной гимназии все были повязаны этой темой, не только Устинов с Рогожиным. Вопрос – куда сплавили детей. В пожаре-то ведь никто не пострадал.

– Надо искать. Двенадцать детей – не иголка, незаметно не спрячешь. Ты камеры в округе проверил?

– Карпов, не думай, что ты самый умный. Нет там никаких камер, Устинов, видимо, позаботился. Можно было проверить с ближайшего поста ДПС, только смысл? Мы даже не знаем, на чем их увезли. Можно еще проверить аэропорты, вдруг кого-то за границу отправили, но это работы сколько, а у нас информации ноль…

– Дорогу осилит идущий, слышал такую мудрость? Ты вот еще что, пробей автопарк гимназии, номера, может, так получится отследить. Другого варианта все равно нет. И учителей всех проверь еще раз, может, кто-то дома засветится. Все, отбой.

Зотов убрал замолчавший телефон, без интереса возвращаясь к обеду. Лениво прокручивая в голове пути решения новой проблемы и рассеянно скользя взглядом по суетливой безликой толпе – в полдень кафе было набито битком.

Ярким солнечным пятном вспыхнули среди бесцветно-русых, скучно-темных, блекло-светлых макушек рыжие локоны. Неизменно прямая спина, взгляд, направленный куда-то сквозь мельтешащих вокруг людей и эта уверенно-плавная походка, от созерцания которой – да-ты-двинулся-Зотов – он не мог оторвать взгляда.

Она направлялась к нему.

Конечно, блин.

Куда же еще, учитывая, что два единственных свободных места остались только за его столиком. Во всем гребаном кафе, которое товарищ полковник решила почтить своим присутствием именно в этот час, не нашлось больше незанятых стульев.

Шикарно, блядь. Только тебя мне сейчас не хватает.

– Можно?

Сумка приземлилась на соседний стул раньше, чем Михаил успел изобразить подобие вежливой улыбки, проглотив не слишком дружелюбный ответ, в котором успевшая сесть напротив полковник вовсе не нуждалась.

Повисшее за столиком напряжение было столь ощутимым, что его, казалось, можно ломать на куски. Впрочем, Зимина, тут же уткнувшаяся в меню, не обращала внимания на подобные мелочи. Погруженная в какие-то свои мысли, невнимательно перелистывала страницы, хотя вряд ли могла увидеть в знакомых строчках что-то новое и неожиданное. Зотов, с натянутой непринужденностью прихлебывая кофе, от рассматривания размеренно движущегося людского потока против воли возвращался взглядом к начальнице. К изящным тонким пальцам и длинным ногтям с дорогим маникюром (а неплохо живет товарищ начальница), когда тишина разрывалась очередной помехой шуршащей бумаги; к ослепительной яркости рыжих прядей, нахально лезущих в глаза; к тонким, чуть нахмуренным бровям и недовольной складке между ними; к сердито поджатым губам с темно-малиновым росчерком успевшей почти смазаться помады.

А ведь товарищ полковник по-своему красива.

В первое мгновение Зотов даже не поверил, что действительно так подумал. Как будто в его сознание подкинули чью-то чужую мысль, от которой он не успел отмахнуться. И теперь неторопливо, со вкусом пытался распробовать ее, чтобы тут же посмеяться над нелепостью и забыть.

Вот только нихрена не получалось.

Мелькнувшая мысль вовсе не собиралась теряться в ворохе других, столь же странных. Прочно застряла в голове, ехидным червячком подтачивая изнутри и не позволяя отвести глаз от начальницы уже ни на секунду. Зотов понимал откровенную наглость и неприличность своего настойчивого взгляда, но не мог перестать смотреть. Искал. Пытался. Всматривался. Хоть что-то, хоть какая-то деталь, которая заставила бы вернуть лихорадочно крутившиеся в мозгу шестеренки на привычные места. Оттолкнуть, вызвать знакомое, естественное раздражение и снисходительность.

Найти не получалось.

Но ведь она осталась все той же Зиминой. С этими немного резкими движениями, когда захлопнула папку и подняла голову, жестом подзывая официанта. С этим чуть хрипловатым голосом и неизменно начальственным тоном. С теми же морщинками (которые, к слову, нисколько не портили ее) вокруг по-прежнему усталых, непроницаемых глаз.

Но что, блин, изменилось?!

Изменилось. Еще тогда, чертов идиот, когда ты не придумал ничего умнее, чем разоткровенничаться со своим вроде-как-врагом. С того самого момента все окончательно и бесповоротно полетело к херам. И продолжало оглушительно и неостановимо катиться теперь. Сейчас. В эту самую секунду.

– Зотов, ты что, пытал кого-то?

Прострелившая тишину насмешка вонзилась в сознание колким обломком льда. Отрезвляя. Возвращая. Выталкивая. Помогая разорвать порочный круг беспорядочно и непрестанно вертящихся мыслей.

Зотов перевел взгляд на свои стиснутые пальцы, на сбитые костяшки, готовясь выдать классический ответ из арсенала типичных фраз, отрепетированных за много времени до него. Натолкнулся на предупреждающе-раздраженный несчитайменядурой взгляд и промолчал.

– Если кто-то из твоих допрашиваемых напишет заявление на ту “ступеньку”, о которую он якобы споткнулся, разбираться будешь сам, если, конечно, раньше с работы не вылетишь, – без труда угадала ответ Зимина и вздохнула: – Что с тобой происходит?

Что с ним происходит? Он много чего мог ответить на этот вопрос. О том, как без того не отличающуюся силой душу изматывают эти истории об извращенца-педофилах и покалеченных детях; о том, как каждый раз, каждый гребаный раз после исполнения заслуженного приговора приходится по кускам собирать свою разлетевшуюся вдребезги реальность, возвращаясь к относительно нормальной жизни; о том, как в остальные, не занятые очередными поисками дни его выкручивает от осознания одиночества, от неспособности на нормальные чувства, от собственной никчемности, мысли о которой так долго и упорно вбивал в него отец.

Он многое мог ей сказать. Но не сказал ничего из того, что раздирало на части, разъяренным голодным волком притаившись в грудной клетке. Вместо этого поднялся, отгораживаясь заученной ледяной ухмылкой, и с приторной вежливостью пожелал:

– Приятного аппетита, Ирина Сергеевна.

– Спасибо, – машинально отреагировала Зимина, растерянным взглядом провожая скрывающегося в толпе майора. Она и сама не понимала, почему на долю секунды потемневший от непонятной боли взгляд все еще продолжал невыносимо сверлить ей душу.

========== Невозможность страсти ==========

Охренительно хороша.

Пожалуй, единственная связная мысль, пробившаяся сквозь толщу накрывших эмоций.

Их было слишком много, непозволительно много, этих эмоций, скрутивших все внутри в болезненно-тугой узел, на несколько секунд не позволявший сделать ни единого вдоха и выдоха.

Один взгляд, один хренов взгляд, и необъяснимое, непонятное что-то оглушительно рухнуло в нем. Сметая, разрушая, корябая изнутри.

Твою мать.

Он возненавидел себя. За эту нелепую мысль, которая не должна была возникать. За те всколыхнувшиеся следом ощущения, такие почти-материальные и такие… блин, он и не знал, что можно испытывать что-то подобное – так ярко, остро и живо. А еще – за собственный взгляд, уже черт знает сколько времени прикованный к тонкой спине. К небрежному узлу слепящих яркостью волос, к худым, таким беззащитным лопаткам, к плавной линии выступающих позвонков. Зотов подозревал, что в этот момент ничем не отличался от доброго десятка лысеющих полковников и самодовольных зажравшихся генералов, с отвратительно откровенной сальностью пялившихся на эту женщину. На единственную обалденно роскошную женщину среди расплывшихся и потрепанных бытом офицерских жен.

Как это ей удалось? Как ей, чудом выжившей в борьбе с “палачами”; ей, тщательно оберегающей свои неприглядные тайны и при этом твердо и уверенно рулившей беспорядочной махиной под названием “Пятницкий”; ей, бескомпромиссной, циничной и жесткой, – каким образом ей удалось остаться такой… просто женщиной? С этими невесомо-легкими жестами, когда крутила в тонких пальцах бокал, с этой привычкой негромко, завораживающе-хрипловато смеяться, слегка запрокидывая голову, с этим невероятным по своей силе обаянием, воздушно-неощутимым вихрем сметавшим сейчас все вокруг. Всех вокруг.

Словно почувствовав его очередной взгляд, вновь непозволительно долго задержавшийся на обнаженной спине, казавшейся мраморно-бледной в контрасте с черной сдержанностью ниспадающего складками платья, Зимина обернулась, чуть отступив в сторону, и встретилась с ним глазами. На долю секунды сцепившись внимательной насмешливостью тепло-карих с откровенной растерянностью в пыльно-зеленых.

Карпов.

Этому каким-то чудом затесавшемуся в общество вроде-бы-честных-ментов счастливчику завидовала, наверное, добрая половина присутствующих здесь мужчин. Ведь именно рядом с ним, расплескивая свой мягкий, приглушенный смех и неосознанное очарование, стояла женщина-на-которую-нельзя-не-смотреть.

Зотов раздраженно сжал челюсти, отставляя фужер с коньяком на поднос пробегавшего мимо официанта и направляясь к этой теплой компании. Натянуто и рассеянно извиняясь перед задетыми в толпе гостями и мысленно кроя соратника самым изощренным матом. Карпову, похоже, на самом деле нравилось приводить в смятение окружающих – ничем иным нельзя было объяснить, что встретиться с Зотовым он придумал не где-нибудь, а среди бывших коллег, прекрасно помнивших, что из себя представлял экс-подполковник.

– Ириш, простудишься.

“Ириш”.

Блядь. Просто блядь.

– Заботливый Карпов… Я сейчас умру от умиления, – холодно фыркнула Зимина, поведя совершенно-блин-охрененными плечами и делая еще один шаг в сторону открытой террасы, мерзнуть на которой желающих больше не нашлось. – Пойду покурю, не буду вам мешать. Секретничайте, мальчики.

Зотов, с усилием оторвав взгляд от удаляющейся фигуры, невольно столкнулся с Карповым лицом к лицу, удивленно замерев. Впервые, пожалуй, сквозь непроницаемую мертвенность мутно-зеленых глаз различая какое-то убогое подобие эмоций. Непонятная, застарело-обреченная тоска по чему-то несбывшемуся и застывшая, давно забытая горечь на миг пробили брешь в равнодушной броне обычно не выражающего ничего взгляда.

– Карпов, ты практически женатый человек, не забыл еще? – едко напомнил Михаил, пытаясь избавиться от необъяснимой досады, которую испытал, заметив в глазах Карпова подозрительную зеркальность собственных чувств.

– Что там с нашим делом? – Холодная сталь потемневшего взгляда резанула по лицу. Как будто Зотов задел какую-то опасно-запретную тему – запретную для самого Стаса в первую очередь.

– Ты ради этого сюда пришел? Или чтобы шокировать почтенную публику? – хмыкнул Зотов и перешел к делу: – Один из автобусов, принадлежащих гимназии, последний раз засветился неподалеку от поселка Одинцово. Мы с Антошиным туда съездили, осмотрелись. В общем, есть там один подозрительный дом на отшибе, соседи говорят, иногда приезжают какие-то машины, люди вроде приличные…

– Еще одна точка? Устинов вполне мог на всякий случай “запасной аэродром” устроить… Значит, так. Ждать времени нет, завтра ночью накроем, так что романтических встреч не планируй.

– Восхищаюсь твоим искрометным юмором, – скривился Михаил. – Завтра так завтра.

***

Если не везет, то по всем пунктам сразу. Спущенное колесо, разряженный телефон и пронизывающий ветер, моментально пробравшийся под одежду жгучей въедливостью холода. Комбо, блин, как выражается Сашка.

Ира раздраженно пнула колесо, плотнее запахиваясь в совсем не греющую короткую шубку и признавая, что придется тащиться через всю стоянку обратно в здание, выискивая, у кого из задержавшихся гостей можно попросить телефон, чтобы хотя бы вызвать такси.

– Проблемы, Ирина Сергеевна?

Очень вовремя. Только язвительных замечаний и ехидных ухмылок товарища майора для полного комплекта не хватало.

– Колесо спустило, – сквозь зубы процедила Ирина. – А телефон сел.

– В чем проблема? Давайте я отвезу, – непринужденно пожал плечами Зотов, произнеся это с такой почти не наигранной естественностью, как будто они были добрыми друзьям и помогать своей откровенно не вызывающей симпатии начальнице было совершенно нормальным и даже обычным делом.

– Откуда такая доброта, Зотов? – вскинула бровь Зимина, без малейшей приязни изучая спокойное лицо невозмутимо улыбавшегося Михаила.

– В прошлый раз вы помогли мне, теперь помогаю я, все просто, – без извечной ухмылки ответил майор и сделал театральный приглашающий жест в сторону стоявшей рядом машины. – Прошу.

Только очутившись в теплом, чуть заметно пахнущем кожей новых сидений и дорогим парфюмом салоне, Ира поняла, насколько сильно успела замерзнуть, бесполезно проторчав на этой дурацкой стоянке всего несколько минут. Невольно поежившись, полковник поудобнее устроилась в кресле и поймала мимолетный взгляд Зотова. Странно внимательный, без обычной насмешливости, будто бы изучающий и немного растерянный. Но уже в следующее мгновение Михаил отвел глаза, включая обогреватель и вновь сосредоточившись на подсвеченной фонарями дороге. Зимина отвернулась к окну, бездумно глядя в калейдоскоп пролетавших мимо улиц и чувствуя внезапно навалившуюся усталость. Даже на привычное раздражение и непрязнь по отношению к сидящему рядом Зотову не было сил. Только радостное облегчение от мысли, что скоро окажется дома, в тепле, спокойствии и тишине, сможет согреться под горячим душем и наконец ляжет спать – в связи с последними событиями денек выдался более чем насыщенным.

– Зотов проявляет галантность. Звучит фантастически, – на автомате съязвила Ира и выбралась из машины, игнорируя вежливо протянутую руку. И замолчала, вновь споткнувшись о взгляд майора. В этом взгляде не было похотливой липкости или оценивающей циничности, как в других, которых за сегодняшний вечер успела поймать на себе немало. Какая-то глухая, смутная, почти звериная тоска, рвущееся из потемневших глаз отчаяние и глубоко, неизмеримо глубоко запрятанная мольба – о чем?

– Спокойной ночи, Ирина Сергеевна, – хрипло, будто бы с трудом произнес Зотов, поспешно отступая на шаг. И только в этот момент Ира осознала, что почти минуту они стояли практически вплотную друг к другу.

Только когда тяжелая дверь подъезда захлопнулась за ней, Ирина ощутила, как ввинчивающийся в спину взгляд больше не давит ей на лопатки. Медленно выдохнула, пытаясь прогнать странное чувство, все еще неприятно свербившее в груди.

Чувство абсолютной неправильности происходящего.

***

В то же время в сонно затихшей квартире полковника Петра Николаевича Грановича раздался настойчивый телефонный звонок. Полковник с тревогой покосился на спящую рядом жену и, прихватив мобильный, поспешно скрылся на кухне.

– Что с нашим делом? – раздался в трубке сухой деловитый голос, от которого невольно хотелось вытянуться по струнке. Такой мелочью, как приветствие, собеседник себя не утрудил.

– Работаем, – торопливо, почти испуганно ответил Гранович.

– Работаете? – насмешливо переспросил собеседник. – И где же результат вашей, как вы выражаетесь, работы?

– Мы делаем все возможное, – еще быстрее заговорил полковник, в спешке проглатывая окончания слов. – Но зацепить никак не получается, Зимина стала очень осторожной…

– Значит хреново работаете, – жестко отрубил недовольный голос. – Место начальника Пятницкого должно быть свободно через неделю. Это максимум. Иначе… Сам знаешь, что будет иначе.

В трубке давно стихли гудки отбоя, а полковник по-прежнему стоял, прижимая телефон к уху и обливаясь ледяным, струящимся по лицу потом.

========== Сделка. I ==========

– Значит, это ваш начальник Климов приказал вам избить задержанного?

Взгляд у следака – противный, цепкий, репейником липнущий к собеседнику. Да и голос, размеренный, въедающийся в мозг терпеливой настойчивостью, тоже не слишком приятный.

– Ну почему сразу избить? – простодушное пожатие широких плеч, бугрящихся мышцами под вылинявшей футболкой. – Поговорить как следует просто… Ну перестарались чутка, случается…

– Светлов, – протянул следователь с какой-то неторопливой змеиностью, тихо скользящей в интонации, – а не хочешь ли ты, чтобы вместо увольнения со скандалом тебя перевели в какую-нибудь глушь, где о твоих подвигах никто не будет знать?

– Это как? – удивленно приподнятые бесцветные брови и откровенная заторможенность в непонимающем взгляде.

Снежность чистого листа бумаги перечеркнулась цветностью небрежно брошенной пластмассовой ручки.

– Очень просто, Светлов, очень просто. Ты со своим напарником всего лишь дашь показания, что приказ ты получил не от Климова.

– А от кого? – все та же растерянность в наивно-голубых. Дураков даже обыгрывать скучно.

– От своей начальницы Зиминой Ирины Сергеевны…

***

Рыжая, тощая, молчаливая, старательная. Пожалуй, в другое время этого оказалось бы достаточно, чтобы слетевшие с расшатанных нервов винтики самоконтроля заняли привычное место, хоть немного возвращая равновесие и спокойствие, прогоняя сверлящие мозг мысли и воспоминания.

Не помогало. Снова – не помогало. Пустота, полнейшая пустота, не разорванная даже отблеском малейших эмоций. Зотов равнодушно смотрел на рыжую макушку и не чувствовал совершенно ни-че-го. Вспоминал. И сейчас – вовсе не о том, что несколько часов назад произошло в загородном доме, притоне для педофилов. Не о том, как недрогнувшей рукой застрелил двоих уродов-учителей, и даже не о том страхе, недоверии, утраченной выдержке, когда сидел в своей машине, борясь с опять накрывшей болью и опустошением.

Он думал совершенно о другом. Возвращался. Проживал заново. Воскрешал в голове каждую деталь вчерашнего вечера. И – не понимал. Не мог объяснить, что, разрывая острыми когтями отчаяния, заставляет снова думать о ней. Застревая упрямо буксующими мыслями на нескольких минутах наедине, на непонятных, скручивающих изнутри чувствах, нахлынувших от одного, черт возьми одного-единственного случайно брошенного взгляда.

Это было не просто неправильно – абсурдно. Не только внезапно пробудившаяся, вдруг невесть откуда взявшаяся способность чувствовать. Гораздо больше удивления и протеста вызывало понимание, к кому он оказался способен что-то испытывать. Он, счастливо избежавший подростковых влюбленностей и романтических страданий; он, не сумевший расшевелить в себе хотя бы привязанность к законной жене; он, предпочитавший довольствоваться шлюхами и случайными девками, – он неожиданно сумел разглядеть в своей давно омертвевшей душе крошечный росток нормальности и человечности.

Он не хотел! Он не хотел погружаться в это, захлебываясь, давясь, задыхаясь тем, невозможность чего раздирала на куски остатки уцелевшего мира – привычного для него. Мира, в котором не было и не могло быть места для хоть каких-то человеческих чувств.

Прожженный эгоист. Самовлюбленный ублюдок. Моральный урод. Так ведь проще, правда? Там, где нет чувств, нет и боли, разочарований, страха потери. И вот уже приклеенная к лицу маска подонка становится привычной и родной, срастаясь с кожей и позволяя скрыть то, что никто и никогда не должен увидеть, разглядеть, понять.

Наверное, то, что Зимина, несмотря на их не объявленную холодную войну, смогла разгадать, заметить что-то, скрытое от других под непроглядным слоем цинизма, и переломило его снисходительную враждебность. Заставило увидеть в жесткой, непримиримой начальнице ту спасительную нить, которая могла бы вытянуть его из бескрайнего моря отчаяния, безысходности, тоски.

Могла бы.

Вот только нахер ей это надо. Как, впрочем, и ему самому, меньше всего нуждающемуся в ущербном сострадании и задевающей самолюбие жалости. Наверное, что-то и могло получиться, если бы все было по-другому. Если бы он был другим, если бы она была другой, если бы жизнь столкнула их по-другому. Если бы. Но история, как всем известно, не знает сослагательного наклонения.

– Все нормально?

Нормально. Нормальней, блин, некуда.

И запутавшийся в рыжих волосах взгляд. И мысли, по накатанной колее ассоциаций возвращающиеся к тому, о чем он не должен был думать. Точнее, к той.

Простовалиизмоейголовы.

И насмешкой – ослепительно вспыхнувший под плотно сомкнутыми веками образ, упрямо впитывающийся в сознание.

Такой нужный. Такой единственно правильный.

Хрупкие плечи, изящная спина, выступающие лопатки, мажущие светлую кожу невыносимо-яркие локоны. Легкая усмешка, застывшая в уголках губ. И взгляд. Стирающая лишние мысли бездонность настороженно-карих, смотревших даже не в его глаза – куда-то глубжесильнеедальше. В самую душу. В те пыльные ее уголки, о существовании которых он не подозревал и сам.

И, распластывая на постели послушное тело очередной-ничего-не-значащей, невидящим взглядом упираясь в совсем-не-ту спину, Зотов будто бы наяву ощущал на себе насмешливую пристальность темных глаз. И впитывал, жадно, неостановимо впитывал в себя эту иллюзию, гораздо более реальную, чем сама реальность.

И не было больше этой чужой, совершенно ненужной ему девки, и пропитанной отчаянием комнаты, и даже застывшей под ребрами боли не было тоже. Только выкручивающий душу взгляд, только она, пусть не с ним, но где-то внутри, под самой кожей, в венах, в жилах, в крови, в нем самом, словно неотъемлемая, неотделимая часть него…

Грохот. Оглушительный грохот обрушившейся реальности, стоило только открыть глаза, натыкаясь на привычную, вызывающую отвращение обстановку. Понимая: то, что секунду назад выворачивало невероятной силой эмоций, не больше, чем плод воспаленного, подогретого алкоголем воображения.

Съехал. Сошел с ума. Двинулся.

Отлично, блядь. Только свихнуться на почве неудовлетворенного желания не хватало.

И, устало закрывая глаза, вдруг заболевшие так, будто под веками скопился раскаленный песок, Зотов признал ясную обреченность мысли: без нее он просто слетит с катушек. Он должен избавиться от того, что рвет на части, заставляя умирать снова и снова. Должен, и цена не имеет никакого значения.

***

– Зотов, ну что за ерунда? Ты еще утром должен был сдать мне отчет! У нас проверка на проверке, а…

И не договорила, встречая потерянный взгляд. Зотов вряд ли слышал ее, хотя и поднял голову на звук открывшейся двери, даже не пытаясь придать лицу я-вас-внимательно-слушаю понимающее выражение.

Она узнала этот взгляд. Моментально. Точно такой же, как в ту минуту, когда с обычно холодного, самоуверенного лица слетела привычная маска, открывая другого, почти-нормального Зотова. Сейчас в тяжелой затуманенности невидящего взгляда была такая же, болезненно-застывшая, невыносимо-горькая тоска, как будто что-то раздирало его на части изнутри. Что-то, с чем он не мог справиться, что-то, не прекращавшее терзать его ни на минуту.

– Все в порядке?

Невольно вырвавшийся невероятно глупый вопрос – конечно же, с ним было не все в порядке. Тихонько прикрытая дверь и шаги вглубь кабинета – чтотыделаешьЗимина зачемтебеэто тебяэтонекасается – к его столу, хотя секунду назад собиралась, бросив очередную недовольную фразу, скрыться в коридоре, оставляя Зотова самостоятельно разбираться со своими проблемами.

– Что?.. А, да, конечно.

Конечно, блин. В полном, мать вашу, порядке.

И все моментально застыло. Только разгорающееся внутри ожидание нарастало с каждым сделанным ею шагом. Как же много, как много он бы отдал, чтобы снова просто ощутить ее руки на своем плече, окунуться в бесконечность искренне понимающего взгляда и вобрать в себя теплый кофейный запах духов, странно успокаивающими волнами распространявшийся вокруг.

– Миш, может…

“Миш.”

Он пропустил мимо сознания окончание фразы, споткнувшись на обращении. Она редко так его называла, точнее, почти никогда. И уж точно впервые – настолько мягко, негромко, почти – господи, пусть ему только померещилось – почти встревоженно.

И волк внутри затих. Притаился, расслабленно потягиваясь и сворачиваясь клубком. Прекратил разрывать когтями едва зажившие, кажется беспрестанно ноющие раны.

Зотов поднял глаза, чуть повернувшись и останавливая взгляд на тонкой руке, легко касавшейся спинки кресла всего в каких-то миллиметрах от его плеча. И мысленно, всего лишь мысленно прижимаясь к ней лбом, чтобы ощутить прохладу или жар изящной ладони, чувствуя, как взрывающая виски головная боль отступает, растворяется, тает.

– … помощь?

Помощь. Конечно.

Зотов медленно выдохнул, поспешно выпрямляясь и стряхивая с себя все ненужное, лишнее, способное помешать: память о совершенном сегодня ночью, попытки разобраться в чем-то, чему не находилось никакого объяснения, дурацкое наваждение от непозволительной близости Зиминой.

– Это я могу вам помочь.

– Ты? Помочь? Мне? – недоумевающе вскидывая бровь. Он, кажется, научился распознавать каждый оттенок этого ее коронного жеста: раздражение, надменность, насмешливость, удивление… Последнего сейчас на лице начальницы было больше всего.

– Ну да. Решить проблему с УСБ по делу тех ППС-ов.

– Вот как… В прошлый раз за помощь ты получил место начальника оперов. А что попросишь на этот раз? Мое кресло, может быть?

– Ничего подобного. Я реалист, Ирина Сергеевна, и отлично понимаю, что свое место вы не отдадите даже под угрозой смерти, – заученная ухмылка скользнула по губам, моментально придавая привычное выражение насмешливому лицу.

– Что же тогда?

В глазах Зотова на миг промелькнуло странное, почти торжествующее и вместе с тем нетерпеливое выражение.

– Ничего такого, Ирина Сергеевна, что вы не смогли бы выполнить, – тихо и вкрадчиво произнес он. – Я думаю, небольшая… кхм, услуга с вашей стороны – не слишком большая цена за сохранение должности, которой вы так дорожите.

– И что же это за услуга? – настороженно уточнила Зимина, пытаясь разглядеть хоть что-то сквозь непроницаемую ехидность.

– Просто небольшая помощь, – все так же туманно ответил майор. Ира напряженно смотрела на него, лихорадочно прокручивая в голове возможные варианты. В конце концов, о чем таком особенном мог попросить Зотов? Снова отмазать кого-то из его людей? Снова прикрыть его очередной косяк, когда не возникнет желания бежать за помощью к папочке? Действительно, ничего нового и невыполнимого.