Текст книги "Позывной "Хоттабыч" (СИ)"

Автор книги: lanpirot

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Глава 21

– Охолонул, Сёма? – продолжая удерживать генерала под контролем, устало поинтересовался оснаб.

Его глаза, хоть и потерявшие в интенсивности свечения, но так до сих пор и не пришедшие в норму, продолжали гипнотизировать Младенцева «пустыми бельмами» без радужки и зрачков. Лоб генерала стремительно покрывался крупными каплями холодного пота. Капли собирались в ручейки, скатывающиеся меж бровей, чтобы после звонко разбиться о темную полировку столешницы.

– Если можешь соображать – кивни! – произнес Петр Петрович.

Семен Иванович заторможено кивнул, не отрывая взгляда от слабо светящихся глаз Петрова.

– Вот и ладушки! – выдохнул оснаб, на мгновение прикрыв глаза веками.

Едва между «собеседниками» прервалась незримая связь, генерал пошатнулся и, тяжело дыша навалился грудью на стол. Когда его «гость» в очередной раз распахнул веки, пугающие бельма напрочь исчезли – глаза оснаба теперь ничем не отличались от обычных человеческих глаз.

– Ты чего творишь, Семен Иванович? – мирно спросил Петров, однако за искусно закамуфлированным спокойствием оснаба фонило явное напряжение. – Что это ты сейчас устроил? Бля, как сопляк–малолетка, право слово! – Не сдержался и выругался оснаб, чего обычно себе старался не позволять. – Ты боевой генерал, Сёма! Герой Советского Союза… на мгновение! Ты охренел совсем, что ли? А если бы я не успел? А если бы ты меня пришиб? Ты понимаешь, что бы с тобою было?

– Как же, пришибешь вас, Мозголомов… – буркнул красный, как вареный рак, – Младенцев, утирая пот рукавом. – Небось, заранее все мои реакции просчитал?

– На том и стоим, Семен Иваныч, на том и стоим, – не стал возражать Петров. —

– Так это все–таки был Резников… – Уставившись взглядом в столешницу, напыженно буркнул Младенцев. – Ты знаешь, Петр Петрович, я юлить и в ваши эти особистские бирюльки играть не приучен…

– Ага, то–то правду матку так и режешь! – усмехнулся Петров.

– Я же не дурак, Петя – два плюс два сложить еще могу!

– Ты не дурак, Сема, – покачал головой оснаб, – я дурак! Проговориться и допустить такую нелепую оплошность, – продолжил он в ответ на невысказанный вопрос генерала, – мог только полный профан! Похоже, старею, Сема… – На лицо Петрова набежала тень.

– Не прибедняйся, Петр Петрович, – наконец–то расслабился и улыбнулся генерал–майор, – и на старуху бывает проруха! Я хочу знать, что случилось с Ильей!

– Значит, так… – задумчиво произнес оснаб, «пожевывая губами». – Не отстанешь по–хорошему?

– Ты меня знаешь, товарищ Петров! – вновь набычился Младенцев.

– Я тебя предупреждал! – Оснаб резко перегнулся через стол, схватил рукой генерала за крепкую «бычью» шею и рывком приблизил его голову к своему лицу. – В глаза мне смотри, Сема! Внимательно смотри! Глаза Петрова ослепительно вспыхнули, погружая генерала «в прострацию». Оснаб подтянул рукой голову Младенцева поближе и привалился к ней – «лоб в лоб».

– Тащ генерал–майор, разреш… – В оставшуюся приоткрытой после ухода начхоза Пасичника дверь заглянул старший наставник Болдырь. – Ох, ё!.. – От открывшейся картины у него нервно дернулась щека. После чего старший наставник потихоньку ретировался, прикрыв за собой дверь до упора.

Наконец оснаб вновь прикрыл глаза и отпустил шею генерал–майора. Младенцев «желеобразным киселем» оплыл на стуле, словно из генерала вытянули костяк, и буркнул что–то невнятное сквозь сжатые зубы.

– Что, не понравилось, товарищ генерал? – хриплым голосом произнес Петр Петрович.

– Да уж, приятного мало! – наконец шевельнулся на своем месте Семен Иванович. – Все–то у вас Мозголомов не как у людей! – попенял он оснабу, потирая кончиками пальцев виски. – Все через боль, сука, и страдания… Брали бы лучше пример с Медиков!

– Ох, Семен Иванович, это не боль – боль будет впереди! – многозначительно пообещал оснаб.

– Еще мучить будешь, товарищ оснаб? – нездорово поморщился Младенцев, голова которого от «вмешательства» Петрова болезненно пульсировала.

– А то как же? – Хищно оскалился оснаб. – За знания надо платить, товарищ генерал– майор! Тебе ли не знать?

– Спасибо, что не отказал, Петр Петрович! – от души поблагодарил оснаба Младенцев.

– Подожди еще благодарить… – Глаза оснаба вновь выцвели, однако светиться в этот раз не стали.

– Твою мать! – Скрипнул зубами Семен Иванович, хватаясь руками за голову. – Ну и сука же ты, оснаб… А–а–а! – Его тело выгнулось дугой от пронзившей голову чудовищной боли, терпеть которую не было никаких сил, но Младенцев терпел.

– Не мы такие – жизнь такая! – произнес оснаб, когда его глаза вернули себе нормальный цвет радужки.

– Ага, – усмехнулся генерал–майор, – маме моей это расскажи! Ты чего ты со мной на это раз сотворил? – морщась, и потирая раскалывающуюся голову ладонями, спросил начальник училища.

– Поставил тебе «Блок» на эту информацию, – сообщил оснаб. – И захочешь рассказать кому–нибудь, кроме меня – не выйдет! Плохенький Менталист этого блока просто не заметит, среднего уровня – не вскроет, а вот если попадется кто посильней… – Петров замолчал.

– Ну уж договаривай, товарищ оснаб! – ворчливо произнес генерал–майор.

– При попытке взлома «Блока» Менталистом, равным мне по силам, либо превышающим мой уровень – тебе выжжет целый участок мозга, отвечающий за хранение этой секретной информации! Вот тогда точно будет больно, товарищ генерал–майор!

– Умеешь ты осчастливливать, товарищ оснаб, – довольно бодро произнес Младенцев, которого постепенно начало отпускать.

– Ты сам этого хотел! – жестко отрезал Петр Петрович.

– Спасибо, Петя! – бесстрашно глядя в глаза Мозголома, произнес Младенцев. – Мне действительно было нужно это узнать.

– Узнал? – усмехнулся оснаб. – Легче стало?

– Стало, – признался генерал–майор. – Я ценю что ты для меня пошел на такое…

– Аукнется мне когда–нибудь моя доброта, – усмехнулся Петр Петрович, – где–нибудь в районе вечной мерзлоты! Но давай–ка вернемся к нашим баранам, – предложил он Младенцеву. – Вернее к одному – курсанту Абдурахманову!

– А ты знаешь, Петр Петрович, а я даже рад, что это не наш Резников! – признался начальник училища. – Не представляю парня в таком… виде…

– Илья геройски погиб! – произнес Петр Петрович. – Вечная ему память! Это даже возникший на его месте новый Резников прекрасно понимает.

– Так он… поэтому Абдурахмановым стал? – догадался генерал–майор.

– Именно! – кивнул оснаб.

– Черт! Чем дольше живу, тем меньше понимаю! Хотя, вроде бы, все наоборот должно быть.

– Я знаю только то, что ничего не знаю, но другие не знают и этого, – процитировал оснаб изречение, приписываемые историками древнегреческому философу Сократу.

– В яблочко! – усмехнулся Младенцев.

– А этим словам, между прочим, уже несколько тысячелетий! Ничто не ново под луною [1]!

[1] Строки из стихотворения «Опытная Соломонова мудрость, или Выбранные мысли из Екклесиаста» Николая Михайловича Карамзина.

– Действительно, – согласился с Петровым генерал–майор. Был бы верующим, сказал бы – чудны дела твои, Господи [2]!

[2] Перифраз цитаты из «Поучения» Владимира Мономаха: «Велик ты, Господи, и чудны дела твои. Разум человеческий не может постигнуть чудеса твои».

– Давай ближе к телу, Семен Иванович! – Вернул задумавшегося генерала в «рабочее русло» Петр Петрович.

– Значит, тебе нужно в кратчайшие сроки инициировать деда? – переспросил начальник училища.

– Нам, товарищ генерал–майор! – ненавязчиво поправил собеседника оснаб. – Мои полномочия предусматривают постановку задач неограниченному кругу лиц, если это потребуется для выполнения задания!

– А оно потребуется… – вздохнул Младенцев.

– Уж, извини, Семен Михайлович – служба такая!

– Я вот о чем размышляю, – произнес Младенцев, – ведь у старика уже не первый «Всплеск»?

– Невозможно сказать это с точностью, – покачал головой оснаб. – Если принять за точку отсчета уничтожения группы Аненербе – то не первый.

– А если не первый, то он уже должен был спонтанно инициироваться! Ведь заморозил он того капитана…

– Заморозил, – подтвердил оснаб. – Еще неожиданный и спонтанный «Всплеск» случился, когда мы пытались разобраться, что же на самом деле произошло в самом начале…

– И какой направленности? – Тут же подобрался генерал–майор.

– Тектонико–геологической! – не скрывая кривой улыбки, произнес оснаб. – Всю Москву так тряхнуло…

– А так вот что это за землетрясение было! – воскликнул Младенцев. А мы тут себе всю голову сломали! Хоть и в Подмосковье расположение, а и нас знатно тряхнуло!

– Только его «аура» и после этого осталась «девственно» чистой! Словно он только–только пробудился! А что там произошло в действительности – мы не знаем! Эти участки памяти не открылись даже после вмешательства группы Капитонова–Мордовцева!

– Силен дедок! Теперь понятно, отчего наше командование на тебя так надавило! Ну и задачку ты мне подкинул, товарищ оснаб… – Задумался генерал–майор. – Но жесткая инициация в нашем случае не вариант – не выдержит дед… Хоть ты и уверяешь, что он крепкий старик.

– Но на многомесячные медитации у нас нет времени! – возразил оснаб.

– И это тоже проблема… – Генерал–майор забарабанил пальцами по столу.

– Есть предложения?

– Ну, можно попробовать, постепенно расшатать его психику… – слегка поморщившись, произнес Младенцев. – Не грубо, но методично – не допуская резкого обострения чувств…

– Сколько времени на это потребуется? – «в лоб» спросил начальника училища Петр Петрович.

– Ну… месяц–два, в зависимости от психического состояния старика.

– Две недели, Семен Иванович – больше не могу!

– Месяц, Петр Петрович! Не меньше, если хочешь, чтобы все боле менее нормально прошло… Хотя, какая тут нормальность? Нормальные Силовики месяцами к инициации готовятся!

– Согласен, нормальностью тут даже и не пахнет! Месяц, Семен Иванович! Пойми – больше не могу!

– Попробуем, – не особо горя энтузиазмом, – ответил генерал–майор. – Да где, черт возьми, носит этого Болдыря?

– За дверь посмотри, – улыбнулся оснаб. – Он там мучительно недоумевает, чем таким мы с тобой тут занимаемся.

– А ты откуда?… А, ну да – все время забываю о твоих возможностях. Что, и через стены в чужие головы залезать можешь?

– Увы, – «виновато» развел руками Петров, – служба такая.

– Никанор Фомич! – рявкнул во всю мощь генерал–майор, что даже стекла в окнах задребезжали. – Зайди!

Дверь распахнулась, и в кабинет вошел бравый усатый «фельдфебель»:

– Тащ генерал–майор, старший наставник Болдырь по вашему приказанию прибыл!

– Вольно, Никанор Фомич, – ответил Младенцев, – проходи – садись. Поговорим «без чинов» – все мы тут одно дело делаем.

– Здравия желаю, товарищ оснаб! – В отличие от начхоза Пасичника, старший наставник был «прекрасно» знаком с Петровым и был прекрасно осведомлен, какими возможностями обладает этот неприметный товарищ, в военном френче без всяких знаков отличия. Осведомлен был еще с той, «первой», войны.

– И тебе не хворать, Никанор Фомич! – кивнул, словно ровне, бывшему белому фельдфебелю Петр Петрович.

Именно за такое отношение к «нижним» чинам, и дорожил своим знакомством с оснабом Никанор Фомич Болдырь. Он прошел к столу и занял свободный стул.

– В общем, дело такое, Никанор Фомич, – произнес Семен Иванович, – ты нашего нового курсанта уже видел?

– Это старикана того? – уточнил старший наставник. – Мне Пасичник уже пожаловался. Семен Иванович, ну в самом–то деле – нахрена он нам тута сдался? Я знаю, что пробудился, – предвосхитил ответ начальства старый служака. – Так оно того не стоит при таких сединах – не сегодня–завтра отойдет дедушка в мир иной! Только время и средства зря на него потратим!

– Ну, ты прямо как Пасичник заговорил! – хохотнул Младенцев. – Все бы так, да не совсем…

– А в чем фокус, Семен Иванович?

– А весь фокус в том, Никанор Фомич, что этот старичок–боровичок – потенциальный внеранговый Силовик! Несколько Силомеров спалил, а величина резерва так и неизвестна. Причем, у товарища оснаба есть небеспочвенные предположения, что очень и очень редкой специализации!

– И этого боровичка нужно инициализировать в срочном порядке? – предположил старший наставник.

– Да ты у нас догада, Никанор Фомич? – Безобидно «уколол» старшего наставника Петров.

– Да тут же и особо голову ломать не надо! Только совсем полный идиот не догадается! – фыркнув, парировал Болдырь. – Глядите сами: имеем потенциального внерангового Силовика раз, – он загнул палец на руке, – с неограниченным… Ну, замерить–то таки не удалось, поэтому считаем Резерв условно неограниченным – два! Идет война – три! А появление на фронте нового…

– Все–все–все! – «взмолился» оснаб, выставляя вперед руки. – Достаточно! Семен Иванович, ты откуда такие кадры изыскиваешь? У меня возникло стойкое желание его у тебя переманить!

– Перетопчишься, товарищ оснаб! – эмоционально возразил генерал–майор.

– Шучу–шучу, Семен Иванович! – рассмеялся Петров. – Такого незаменимого кадра и я бы не отдал.

– Так вот, если сложить все эти факты, – продолжил с молчаливого согласия руководства старший наставник, – сразу понятно – срочной инициации не избежать. Только это… я бы аккуратно к этому делу подходил – молодые и сильные при неверном подходе Богу душу отдавали! Лучше б, конечно, ненасильственным путем, через комплекс медитаций… Но со временем у нас, как обычно?

– Какие сообразительные у тебя подчиненные, товарищ генерал–майор! – воскликнул оснаб. – Прямо зависть берет! Времени у нас нет и вправду нет, Никифор Фомич! Выручай!

– Ну, опыт, какой–никакой, в этом деле мальца имеется, – не смущаясь похвалы и зная себе цену, произнес старший наставник. – Думаю, месяца на все про все – хватит.

– Ну, что я тебе говорил, Петр Петрович! – воскликнул Младенцев. – Месяц, не меньше!

– Да и то, с учетом возраста… Очень опасно! – добавил Болдырь.

– Сделаешь? – поинтересовался Петров.

– Постараюсь, товарищ оснаб. – Качнул головой Болдырь. – Перво–наперво, устроим дедуле веселое житье, чтобы жизнь малиной не казалась.

– Только не переборщи, Никифор Фомич! – предупредил Младенцев.

– Не сумлевайтесь, товарищ генерал–майор, – ответил старший наставник, – комар носа не подточит! Так психику раскачаем, любо–дорого будет посмотреть! Начнет потихоньку…

– Вся надежда только на тебя, Никифор Фомич! – проникновенно заявил Петров. – Очень это важный для страны старичок!

– Спасибо за оказанное доверие! – Ответил Болдырь. – Разрешите идти?

– Ступай, – распорядился генерал майор.

Покинув кабинет начальства, старший наставник решил пройтись по расположению и заглянуть в казарму. Настоящая «муштра» для очередного курса потенциальных Силовиков должна была начаться только с завтрашнего дня, а первую неделю Болдырь лишь приглядывался к своим подопечным. В казарме старший наставник накрывшись «Пологом невидимости» оказался свидетелем неприглядной картины: один из молодых призывников – сын замнаркома Варфоломеева, откровенно допекал престарелого «курсанта» – того самого деда, из–за которого и случился в кабинете начальства весь сыр–бор.

Да и вообще, весь нынешний набор оказался откровенно слабым и каким–то гниловатым, что ли… Воспитать из него настоящий бойцов и командиров будет той еще задачей! Не став вмешиваться в конфликт, Болдырь незаметно ретировался, как и появился до этого. Наказать бы этого Варфоломеева! Как следует! Чтобы прочувствовал на своей шкуре, что старость уважать нужно! И плевать, кто там у него отец! Но подумав, старший наставник решил этого не делать – успеется. А вот использовать этот разгорающийся конфликт в своих целях – вполне себе вариант!

Уже покидая казарму, он увидел, что на защиту старика отважно бросилась одна из девчушек – Надежда Найденова. Бойкая девчушка с правильным воспитанием, даром, что круглая сирота. Да и Резерв у нее внушает – отличный выйдет Силовик!

Он остановился возле «беседки» отведенной для любителей табака и, сбросив «Полог невидимости», закурил. Ждать пришлось недолго, вскоре из казармы выскочил Варфоломеев с парой прихвостней и подпевал, и вся веселая гоп–компания, выпучив глаза, помчалась, куда–то в район столовой.

– Курсант Варфоломеев! – окликнул его начальственным рыком Болдырь. – Ко мне!

Стремительно несущаяся по плацу компания замерла, словно её попотчевали «Холодцом». Пока Варфоломеев разворачивался и с недовольным видом приближался к беседке, его соратники куда–то стремительно испарились, словно их и не было. Если бы Болдырь точно не знал, что эти ребятки как Силовики ничего из себя не представляют, то подумал бы, что они тоже воспользовались «Пологом невидимости».

– Курсант Варфоломеев по вашему приказанию прибыл, – едва ли не «через губу», произнес он.

«Вот же охреневшая дриста! – раздраженно подумал старший наставник, – ну, ничего, мы еще тебя научим «Родину любить»!

– Что за скачки в расположении, товарищ курсант! – Спустил на курсанта «всех собак» Болдырь. – Тебе заняться нечем? Так я это быстро устрою! Что за внешний вид? Ты в училище красных командиров, или на курсах благородных девиц? Два наряда…

– За что два наряда, товарищ старший наставник? – Ага, слегка проняло засранца.

– Ты зачем старика обижал? – неожиданно, и совсем «не в тему», спросил Болдырь.

– Так он же старикан, какой из него красный командир? – убежденно произнес Варфоломеев. – Ему в Мухосранске на завалинке самое место, а не в нашем училище!

«Чтобы ты понимал в красных командирах, щенок!» – мысленно усмехнулся Болдырь, а вслух произнес:

– Я тоже не в восторге, курсант! И дорого бы дал, чтобы этого старикана в моем взводе не было – он мне все показатели завалит.

– Вы серьезно сейчас, товарищ старший наставник? – Удивленно захлопал глазами Варфоломеев, явно ожидающий основательной выволочки.

– Более чем, товарищ курсант, более чем…

Глава 22

Окончательно разобравшись с «хитиновыми диверсантами», я с удовольствием навалился на слегка подостывшую кашу. Наворачивая её за обе щеки, прикусывая ломтик хлеба с тонкоразмазанным слоем масла, я обратил внимание, что наша соседка по столу – Зоя Абросимова, практически ничего не ест, а только брезгливо ковыряется ложкой в тарелке. Понятно, девочка–то совсем «не пуганная», выращенная, можно сказать, в «тепличных условиях» в отличие от круглой сиротки Надюшки, которая едва ли не быстрее всех нас управлялась с «веслом» [1]!

[1] Весло (жарг.) – в среде военнослужащих; лиц, отбывающих заключение и прочих постоянных коллективов, как правило организованно питающихся в столовых, слово обозначающее (замещающее) столовую ложку.

Вона, как мечет, ажно за ушами пищит! Молодец, Надюшка, по жизни не пропадет!

– Зря ты, внучка, такой доброй пищей перебираешь! – С набитым ртом прочавкал я, обращаясь к Зое. – А ну завтра в бой? И много ты с пустым брюхом навоюешь?

– Да как вы можете сравнивать, дедушка? Обед и война – вещи совсем не совместимые!

– Ух, ты ж, больно категоричная! – фыркнул я, едва не подавившись. – Вот когда посидишь с недельку на одной водичке, а пустое брюхо начнет такие протяжные «концерты» выдавать, тогда и поговорим. Вот, послушай лучше, чего старый расскажет: служил я как–то, ишшо в молодости, на Дальнем Востоке (нет, ну не говорить же им, что на Дальнем Востоке дедушка в принудительном порядке вкалывал на лесоповале)…

– Это в Русско–Японскую, Гасан Хоттабович? – неожиданно уточнил Шапкин.

Вот ведь «деловой», недаром его дед – серьезный командир! И этот малец со временем далеко пойдет!

– Пущай будет в Русско–Японскую – не суть, – легко «согласился» я, надеясь, что никто из «слушателей» не сопоставит дальнейший рассказ с реальными событиями того времени. – Так вот, остались мы по ранней весне в тайге совсем уж без провиянту… От голодухи так ослабели, даже зверя добыть не могли! Не говоря ужо ни о каких «военных маневрах». Холодно, голодно, цинга тута же… Зубы запросто, а не фигурально, на полку положить можно… И одного лишь Еньку Кима – корейчонка из нашего отряда, никакая хворь, сука, ну никак не берет! Прижали мы его, значит, с ребятами основательно: колись, где еду заховал, гад? Деваться–то ему, стал быть, некуда, ну и повел он нас в лес, значит… недалеко совсем – пару сотен метров… Да и ту сотку с трудом ноги поднимали… Подвел он нас к старому сломанному кедру–великану, что гнил в узком овраге уж не один десяток лет. Вот, говорит, тута еда! По–русски–то не слишком кореец балакал, но понять можно было. Где, говорим, еда–то, баклан?

– И где? – Не выдержал явно заинтересовавшийся моей байкой Тимоха.

– Да вот же! – Оторвал этот сучий выкормышь большой кусок коры, а в мягкой подгнившей и трухлявой древесине короеды кишмя кишат! Толстые, жирные, что твои баварские белые колбаски… только живые!

Зоя судорожно «сглотнула», видимо, очень ярко представив эту картинку и пытаясь погасить рвотный рефлекс. Они и понятно – неженка, настоящей жизни–то, во всей её «красе» и нюхала–то! Да и не только она – весь взвод притих и перестал греметь металлической посудой. Неужели история такая завлекательная?

– И что дальше, Гасан Хоттабович? – выдохнул Шапкин, кадык которого тоже «дергался» время вот времени.

Ну этого хлопца–то, моя правда–матка не размажет? Мне еще с ним вечером общественный сортир вычищать!

– Где? – спрашиваем еще раз. Не скажешь, прямо тут и порешим за крысятничество! Тайга большая – никто искать не будет! Спишут на раз, словно и не было тебя! Да вота же! Вота! – Испугался малец, и прямо из древесного крошева одного короеда и выудил. – Его тоже кушать! Его тоже мясо! – И в один момент пополам того короеда и перекусил! Только лапки с коричневой башкой в руке и остались! Его тоже вкусно…

Ротный спазм сложил девчушку пополам и, закрыв рот рукой, Зоя стремглав кинулась к выходу. Проняло, видать, красавицу. Ну, ничо – хорошим уроком будет! На будущее. Не стоит хорошей едой перебирать!

– И как? – осторожно поинтересовался Шапкин.

– Нормально, – пожал я плечами, – на кедровые орешки похоже. Шкура только плотная. Противная, на первый взгляд. Но жить захочешь – и не так раскорячишься [2]! В общем, на этих–то короедах мы до продовольственного эшелона и дотянули! Ну, из тех, кто не побрезговал… Остальных закопали. Ну, это еще цветочки – один мой приятель, что на северах срок мо… срочную служил, копальхем [3] по голодухе трескал. Но про это – увольте, а то заблюете еще всю столовую, а мне отвечай!

[2] Цитата из фильма «Особенности национальной охоты».

[3] Копальхен (копальхем) – деликатесное блюдо северных народов. Для приготовления оленьего копальхена душат здоровое животное, не повреждая шкуры. После этого труп погружается в болото и присыпается торфом, закладывается ветками и камнями и оставляется на несколько месяцев (а то и лет). По истечении срока труп извлекается и употребляется в пищу. При употреблении копальхена любой человек, если только он не питается им с детства, получает сильнейшее отравление, которое при отсутствии своевременной медицинской помощи может закончиться летальным исходом от трупного яда.

Несмотря на мои тошнотворные байки, Надюшка все так же «методично» продолжала работать ложкой. Вот кого одними историями не проймешь! Видать, и поголодать в свои невеликие–то годы успела. Вернувшаяся в столовую побледневшая Зоя схватила со стола стакан с крепким чаем и залпом его выпила.

– Молодец внучка! – Похвалил я Надюшку. – Война войной, а обед – по расписанию! Понимаешь теперь, красавица, – это я уже Зое, – всю мудрость этого изречения?

– Ну, – замялась девушка, – я постараюсь… понять…

– Мало, кто вспомнит, кто сказал эту известную всему миру крылатую фразу…

– И кто же, дедушка? – Подняла глаза от тарелки Надюшка. – Товарищ Сталин?

– Охо–хо, дела наши скорбные! – по–старчески развздыхался я. – Нисколько не умаляю заслуги товарища Сталина, но изречение сие принадлежит самому натуральному королю Пруссии – Фридриху Вильгельму Первому…

– Так это немцу, что ли? – изумленно ахнула Зоя, прикрыв ладонями рот. – Да и еще и настоящему королю? Вы в своем уме, дедушка? За такие слова можно и… – Она не договорила, видимо, испугавшись не только самих «последствий», но даже и самой мысли о них.

– Действительно, Гасан Хоттабович, – подключилась к подружке Нефедова, отодвинув опустевшую миску, – зачем нам какого–то фрица слушать? Нам их бить, как следует, нужно!

– Эх, молодо–зелено! – вновь по–старчески забрюзжал я. – Умных людей, к примеру, и послушать хоть разок, да на ус намотать – совсем не зазорно! А кто он там: немец, аль король – вообще дело десятое! А Фридриха вообще называли «королем солдат» – так что с военными проблемами он был знаком совсем не понаслышке!

После завтрака оставалось совсем немного времени до начала занятий. Я лишь успел скинуть в казарме бритвенные принадлежности, которые не успел занести утром и «вооружился» химическим карандашом и тетрадкой, которые мне выдал все тот же начхоз Пасичник. Вдруг какую дельную мысль услышу – так и записать будет не грех. Глядишь, где в жизни и пригодится. Однако, судя по названию единственного на сегодняшний день предмета – «История Силового дела», практикой здесь и не пахнет. Но, матчасть, как говориться, нужно изучать со всех сторон! И история здесь абсолютно не повредит! Как говориться, знать истоки предмета – это учиться будущей «профессии» настоящим образом.

Уже через несколько минут все наше отделение расселось за партами в чистеньком учебном классе, расположенном по соседству с казармой. Расселись все по одному – мест хватало. Так–то нас, будущих Силовиков, совсем не густо – полтора десятка душ на весь взвод. А судя по величине класса, здесь вполне могло разместиться и в два, а то ив три раза больше слушателей. Я, по слабости зрения, занял первую парту, напротив доски. Пусть и подогнал мне товарищ оснаб мощные «окуляры», а прекрасная Медичка Аннушка немного поправила слабое зрение и подлечила катаракту, видел я до сих пор так себе. Так что первая парта – самое оно.

Рядом со мной, на соседней парте первого ряда расположились девчонки – Надюшка с Зоей. Абросимова уже немного отошла от моего «леденящего душу» примера о выживании, но её немного смазливая мордашка до сих пор отливала зеленцой. А ведь это была всего лишь красочная байка старого деда! Не приведи Господь ей на деле испытать эти «щекотливые» ощущения! Помрет ведь с голодухи, голуба…

Сразу за мной расположился Тимофей Шапкин – прибивается потихоньку паренек к нашей компании. Пацан, вроде, правильный – не из этих оболтусов–подпевал Варфоломеева, и если с ним поработать, как следует, может, какой–никакой, а толк выйти. Я‑то все прекрасно вижу – глаз–то давно наметан!

Ну, а веселая гоп–компания Кольки Варфоломеева, расположилась на «Камчатке», оккупировав последние парты. Они громко шушукались, отпуская сальные шуточки в адрес девчонок. И меня, естественно, не забывая. Я на это спокойно реагировал, на провокации не велся, не позволяя взять чувствам над собой верх. Хотя с удовольствием всыпал бы этим молокососам ремня! Да так чтобы сидеть на жопе спокойно не могли! А вот девчонки не выдерживали особо извращенных «нападок», особенно Надюшка, которая время от времени оборачивалась и грозила малолетним ушлепкам маленьким крепким кулачком.

Но вот, наконец, в класс зашел преподаватель – сухонький невысокий старичок в больших круглых очках с мощными диоптриями. Отчего его глаза, сильно увеличенные линзами, расплылись, казалось, на пол–лица. Прическа моего «коллеги» по возрасту пребывала в полнейшем беспорядке, словно он совсем не заботился о своих седых жиденьких волосенках. Мятый кургузенький костюм–тройка неопрятно топорщился на его костлявой фигуре, придавая старичку слегка нелепый вид этакого «профессора кислых щей» немного не от мира сего.

– Взвод, встать! – при появлении препода зычно скомандовал Шапкин, произведенный в дежурного несколько минут назад старшим наставником Болдырем.

С шумом и грохотом отодвигаемых стульев взвод поднялся, приветствуя учителя.

– Здравствуйте, ребята! – умильно улыбнулся историк. – Садитесь–садитесь – в ногах правды нет!

Курсанты вернулись на места, с интересом поглядывая на старичка, раскрывшего большой «гроссбух», по всей видимости, заменяющий классный журнал и погрузившегося в чтение. По привычке, либо по слабости зрения, «профессор» елозил по строчкам, едва ли не касаясь бумаги, своим, довольно–таки внушительным шнобелем [4].

[4] Слово «шнобель», вероятнее всего, пришло к нам из идиша – (šnobl) «клюв, нос», которое в свою очередь заимствовано из немецкого: Schnabel – «клюв». В русском языке слово «шнобель» считается жаргонным, найти его можно только в словарях арго.

– Ну-с! – Шустро потер маленькие сухие ладошки историк. – Будем знакомиться, ребятки! Меня зовут Шильдкнехт Вильям Карлович. Доктор исторических наук, доцент кафедры истории…

– Хы–ы–ы! – Донесся громкий шепот с последней парты – один из подпевал Варфоломеева – Егорка Толоконников – сын какого–то не очень значимого партийного «бонзы» – что–то на уровне вторых секретарей обкомов, решил выслужиться перед Колькой. – Карла! Как есть – карла! Да еще и немчура поганая! Сдалося нам его слушать?

Однако престарелый доцент, невзирая на слабость зрения, совсем не страдал отсутствием слуха. Да тут бы и глухой расслышал это явно нарочито–громкий пренебрежительный шепот.

– Молодой человек, – невозмутимо произнес доцент, опустив очки на кончик носа, – карла – это человек невысокого роста, карлик. Если это намек на мой невысокий рост, то это выражение, несомненно, соответствует действительности. Однако, настойчиво не советую вам педалировать этим моим недостатком! Я и обидеться могу!

На этих слова в «группе поддержки» Варфоломеева оскорбительно зафыркали, видимо, не принимая слова престарелого преподавателя всерьез. Дескать, видали мы таких обидчивых! Ладно, поглядим, чем весь этот цирк в итоге закончится? Есть у меня какое–то смутное предчувствие, что старичок–доцент не так прост и нелеп, как это кажется на первый взгляд. Да и абы кого приглашать читать лекции на Силовое отделение училища Красных командиров явно не станут.

– Что касаемо «поганой немчуры»… – продолжил Вильям Карлович, не обращая внимания на ядовитые подхихикивания, продолжающие доноситься с последнего ряда. – Я не скрываю своей национальности, несмотря на военное противостояние моей родной страны против нацистского Рейха! Да–да! – Перекрикивая усилившуюся «возню» после этих слов, продолжил Шильдкнехт. – Вы не ослышались: Советский Союз, и в частности Поволжье России – моя родина! И я, так же, как и вы готов за нее бороться и защищать! Мои предки, как и я сам, вот уже двести лет верой и правдой служат России, невзирая на то, что прибыли когда–то из Германии!

«Интересно, – подумалось мне в тот момент, – а как в этом мире обошлись с Поволжскими немцами после начала войны? После издания Указа Президиума Верховного Совета СССР «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья» в моем мире была ликвидирована Автономная Республика немцев Поволжья и произведена тотальная их депортация в отдалённые районы Сибири, Казахстана и Средней Азии».