Текст книги "Позывной "Хоттабыч" (СИ)"

Автор книги: lanpirot

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

– А вы, батенька, оказывается недурственно так вчера отдохнули? – морщась от запаха перегара, заполнившего небольшое помещение моей «больничной палаты», произнес профессор Виноградов.

– А–а–а… – просипел я пересохшим горлом, хватаясь за голову.

– С чем вас и поздравляю! – Продолжил весело «глумиться» Медик.

– Пить… – С трудом разлепив пересохшие губы, шевельнул я заскорузнувшим языком, превратившимся в грубый наждак.

– Пейте… «больной»! – Владимир Никитич сменил гнев на милость и плеснул в стакан воды из графина, стоявшего рядом на прикроватной тумбочке.

Я, сделав титаническое усилие, оторвал от подушки голову, в которой «поселился» отчаянный молотобоец и, судя по интенсивности, с которой он фигачил молотом внутри моей многострадальной черепушки – явно передовик производства. В глазах профессора плясали веселые чертики, когда он наблюдал за моими болезненными ужимками. Да–да, так мне и надо! Надумал старый хрыч с молодыми состязаться… Еп! – В памяти всплыл туманный эпизод моего спора с оснабом. Ой беда–беда, огорчение! Как же это я так опарафинился перед товарищами офицерами? Все водка треклятая, будь она проклята!

Виноградов подождал, пока я утолю жажду, а после сжалился над бедным старикашкой, страдающим тяжкой формой похмелья – излечил практически одним прикосновением! Вот нельзя было сразу так? Понимаю – назидательный процесс! Все прямо по Павлову! [2] Но старого пса переучивать – только время зря терять!

[2] Павлов, Иван Петрович – советский ученый–физиолог, создатель науки о высшей нервной деятельности. Герой намекает на известную всему миру «собаку Павлова».

Натянув на негнущиеся ноги солдатские «галифе» защитного цвета, я ловко намотал портянки и воткнул ноги в кирзачи. А Владимир Никитич красавчик, куда лучше мои копыта стали работать после его вмешательства! А ведь и вовсе лишиться мог! Пока мои великовозрастные детки боролись с портянками (а у меня опыт – хрен пропьешь), я, громко похрустывая суставами, натянул гимнастерку, подпоясался ремнем и пошкандыбал со всей возможной скоростью, развиваемой моим престарелым организмом, к выходу. И неплохо так, вроде, разогнался…

Но, несмотря на все усилия, тут меня молодые оболтусы и сделали! Пока я, скрипя суставами, как несмазанный железный дровосек, спускался по ступенькам высокого крыльца, меня и обскакали абсолютно по всем параметрам. А один из «сослуживцев», этакая, сука, мелкая, но очень говнистая вошь, как бы ненароком даже зацепил меня носком своего сапога под пятку. Я запнулся и, потеряв равновесие, едва не рухнул. А если бы загремел, то рассыпался бы как ветхий шкилет из кабинета биологии, и собирали б таи мои косточки по всему плацу! Благо Надюшка (Да–да, на весь взвод у нас оказалось три девушки с проснувшейся Силой) меня под руку придержала, а то точно растянулся бы дед на потеху честной публике!

– Спасибо, внучка! – благодарно выдохнул я, восстанавливая утраченное было равновесие.

– Не за что, дедушка! – добродушно ответило прелестное создание, ослепительно улыбнувшись. – Это все Колька Варфоломеев – урод, каких поискать…

– Курсанты Нефёдова и Абдурахманов! Кончай базар! – Оторвал нас от милой беседы грубый оклик старшего наставника Болдыря. – Успеете еще пообщаться – вы сегодня на пару драите общественный нужник! – Зычно объявил он. – Встать в строй!

Глава 18

Ну, мы с Надюшкой и поковыляли… Вернее, я поковылял, а она, по доброте душевной продолжала поддерживать меня под локоть – дедушка–то старенький, того и гляди развалится… Да, из–за той самой подлой подножки мы с сердобольной девчушкой оказались последними на построении.

– Развели тут богадельню… Хренову! – недовольно фыркнул старший наставник, наблюдая злым взглядом за нашей «сладкой» парочкой. – Курсанты… мля… Тьфу, смотреть и то противно! Абдурахманов, и чего тебе спокойно на печи не сиделось? – продолжал докапываться до меня Болдырь. – Слез зачем–то… Тебе помирать не сегодня–завтра, а туда же?

– Так точно, товарищ старший наставник! – «бодро» откликнулся я. – На кладбище уже лет двадцать прогулы ставят! Никто и не думал, что Сила проснется…

– А тебе сколько, старикан? – перебил меня Болдырь. – Семьдесят? Или все восемьдесят?

– Сто два, товарищ старший наставник! – Я даже грудь колесом попытался выпятить, но не срослось.

– Едрить–колотить! – Только что и смог выдавить наставник.

А курсанты весело загудели.

– А–а–атставить! – рявкнул Болдырь, и все смехуёчки стихли. – Ра–аняйсь! Сми–ирна!

Заняв места в строю «согласно купленным билетам», мы подверглись тотальному досмотру со стороны придирчивого начальства. Этот гад с красным квадратным лицом, пышными фельдфебельскими усами и такими же фельдфебельскими замашками спуску не дал никому. Под разнос попали все, а не только мы с Надюшкой. У этого гимнастёрка пузырем, у того ремень «провис», хоть кулак туды толкай, то грудь «не торчит» (придирка только для мужиков, девчушки во взводе подобрались всё на редкость фигуристые!), то спина колесом. С этим–то все ясно – камень в мой огород и спина у меня намного колесее, чем у других курсантов.

Досталось и тому засранцу, что мне подножку подставил, это крысеныш портянки по–человечески наматывать не умеет! Вот и торчал незаправленный кусочек ткани из его сапога. В общем получили всё сестры по серьгам!

Разхреначив в пух и прах нашу разношёрстную компанию, занятия у нынешнего набора курсантов-Силовиков начались всего лишь неделю назад, так что я и не сильно опоздал, остальные тоже еще не успели как следует втянуться, и определив каждому индивидуальное наказание, чтобы жизнь малиной не казалась, Болдырь скомандовал:

– На первый второй, расчита–айсь!

– Первый–второй, первый–второй… – быстро побежало по ряду.

– В две шеренги… ста–а–анавись!

Не без огрехов, но взводу быстро удалось перестроиться в два ряда. Да, со строевой тут явные проблемы, и это было отлично видно по багровеющей на глазах физиономии старшего наставника.

– Нале-о! – Пошла следующая команда. – Вдоль плаца ша–агом арш! Левой! Левой!

И мы усердно загрохотали кирзачами по старой, мощеной булыжником площадке.

– Правое плечо вперед! – рыкнул мини–командующий, и взвод слаженно «повернул».

Ну, это только казалось, что он слаженно повернул, а на самом деле все построение сбилась к хренам и превратилось в полную неразбериху. Я не мог без слез смотреть на клокочущего праведным гневом Болдыря. Так–то его понять можно – всучили пару десятков абсолютных неумех и профанов в военном деле, да еще в придачу трех девок, да одного старого, «почти на вынос», хрыча – вот и воспитывай, как знаешь! А по внешнему виду старшего наставника можно с уверенностью сказать, что он в армии, едва ли не с пеленок. Явно начинал еще в той, старой «золотопогонной», да еще, по ходу, из самых низов карабкался! До унтеров выслужился: фельдфебель, как есть фельдфебель! И все происходящее вокруг действо, его основательно так корежит. Поток отборной, трех–четырех, даже пяти–шестиэтажной матерщины, которым наставник костерил курсантов на чем земля держится, лился «живительным бальзамом» на мои уши! Таких ошеломительных конструкций, я, если и слышал, то очень и очень редко. Жаль, тетрадки и карандашика с собою нет, я бы записал, поскольку на собственную память не возлагаю больших надежд. А такого спеца еще поискать…

Наконец строй выправился и вновь загремел сапожищами по плацу. А во время этой неразберихи, мелкий ушлепок, тот самый, который мне перед построением подножку подставил, так вхреначил мне каблуком по ступне, что прямо ногу отсушил! Есть у меня «смутные подозрения», что он это все специально делает. То ли дедушки допечь хочет, толи хрен его знает? Ну ничего, разберемся с сопляком как–нибудь…

– Взвод, песню запева–ай! – скомандовал Болдырь, а мои «однополчане–сокурсники», грохнули нестройными голосами:

– Школа красных командиров

Комсостав стране своей куёт! [1]

[1] Песня «Школа красных командиров». Музыка: обр. С. Баблоева. Слова: Демьян Бедный https://www.youtube.com/watch? v=2Uig0G_FxWY

«Черт возьми, а я уже совсем позабыл, что на свете была такая замечательная песня!» – Только подумалось мне, а мелодия и слова – вот они! До чего же избирательна человеческая память! Я с удовольствием присоединился к «хору» однокурсников, прихрамывая в такт мелодии отдавленной ногой, но продолжая внимательно поглядывать по сторонам – не хотелось бы попасть впросак еще разок!

– Смело в бой вести готовы

За трудящийся народ!

А вот кто–то и не совсем готов: выхватив в строю недовольную рожу моего недавнего «обидчика», подметил я. И не то, чтобы в бой, а даже и нормально общаться с «рабочей чернью» не желает! Не знаю, как обстоят дела в других отделениях училища, а на Силовом наблюдется явное засилье товарищей курсантов, которые, при ближайшем рассмотрении, оказываются и не совсем чтобы и товарищами. За проведённое в учебке время, со вчерашнего дня, я нимало сумел разузнать о своих однокурсниках. Оказывается, основная масса свежепробужденных Силовиков «моего набора», являются, преимущественно, детьми комсостава РККА и высокой партийной номенклатуры. Их родители в основном – бывшие Сеньки, перешедшие по идейным соображениям на сторону Советской власти, типа моего незабвенного командира. А вот их детки (не все, нормальных больше), уже и не совсем «идейные». И все бы ничего – никаких проблем, но снобизм, пренебрежение и высокомерие, демонстрируемые в открытую и без всякого зазрения совести, несколько, так скажем, напрягают… И особенно – тот самый Колька Варфоломеев, что по заверениям Надюшки – урод, каких поискать, сын «могущественного» замнаркома! По слухам, прямо–таки, самой правой руки товарища Берии! Вот и снесло у мальчонки пилотку от вседозволенности. Поглянь на него, каков мажорик? Ну, ничо – дедушка еще расставит все и всех по «своим местам».

А из «обычных» крестьян – «подлого люда», как говорят в этом мире, на моем потоке всего пятеро, включая Надюшку, которая вообще – круглая сирота. Вот такой интересный расколбас получается в этом перекошенном Магией мире: очень редко в простых (не аристократических) семьях, пробуждаются потенциальные Силовики. Сплошная генетика, тудыть её в коромысло! А если взять, да и поскрести того крестьянина, с пробудившийся вдруг Силой, то кто даст гарантию, что с его мамашей, или бабулей не покувыркался в свое время какой–нибудь «осененный барчук»? Вот то–то! И так и так выходит, что появление «на свет» нового Силовика – большая удача. Потому–то они, пробужденные, из–за своей редкости в Союзе на вес золота – у врага того добра хватает с лихвой! Однако, гоним мы их потихоньку со своей земли! И в хвост, и в гриву! Объяснить, почему?

Продолжая наматывать круги по плацу, мы грянули припев:

– Эй, комроты, даёшь пулемёты!

Даёшь батареи, чтоб было веселей!

Эй, комроты, даёшь пулемёты!

Даёшь батареи, чтоб было веселей!

Да уж, веселья – хоть отбавляй. Потихоньку от тяжести кирзовых сапог начали ныть дряблые мышцы на ногах и загудели отбитые о твердую и кривую брусчатку старческие пятки. А Болдырь все никак не желал успокаиваться, продолжая гонять взвод кругами по плацу. Но, ничего, прорвемся! Надо же доказать командиру, да и товарищам особистам-Мозголомам, что, не взирая на почтенный возраст, я – все еще тот самый боец, которого товарищ оснаб, только нашего мира, самолично воспитал! Держись, Хоттабыч! Держись, старичок!

– Наши красные курсанты

Днём и ночью, ночью начеку!

Посягать на нашу землю

Не позволим мы врагу!

Я пел, и память моя раскрывалась неожиданным образом – по крайней мере, в моем мире слова этой песни не были пустым звуком: осенью 1941‑го года из личного состава командирского училища был сформирован отдельный курсантский полк, численностью чуть более полутора тысяч человек. Этот полк, состоящий почти полностью из зеленых пацанов, участвовал в боях под Москвой и не позволил врагу, посягнувшему на нашу землю, прорваться к столице!

Мы оттарабанили припев, но неудовлетворенный «проходом» старший наставник погнал нас еще на круг:

Если грянет бой кровавый,

На врага вперёд, вперёд пойдём!

Защитим Страну Советов!

Победим или умрём!

Подвиг курсантов Московского Краснознаменного училища имени Верховного Совета СССР в октябре сорок первого года на дальних подступах к Москве – одна из ярчайших и трагичных страниц битвы за Москву. Спешно брошенный в бой на волоколамском направлении, курсантский полк под командованием начальника училища – полковника Семена Ивановича Младенцева, задерживал на каждом рубеже по несколько дней немецкое наступление на Москву, выигрывая время для похода резервов и восстановления организованной обороны Западного фронта. За успех было заплачено дорогой ценой половина бойцов и командиров личного состава полка погибли. Однако и врагу был нанесён огромный урон: курсанты уничтожили более двух тысяч гитлеровских солдат и офицеров и подбили около двадцати танков и три бронемашины! Слава героям, как живым, так и павшим! Вечная слава!

– Эй, комроты, даёшь пулемёты!

Даёшь батареи, чтоб было веселей! – продолжали драть глотку «слегка скуксившиеся» курсанты.

– Не слышу воодушевления! – Перекрикивая разноголосицу, к этому моменту напоминающую протяжные «песни бурлаков» [2], прокричал старший наставник. – Не вижу огонька в глазах!

[2] Намек героя на строчку из стихотворения Н. А. Некрасова «У парадного подъезда»: «Этот стон у нас песней зовется – то бурлаки идут бечевой».

Спросонья, да без жратвы, какое, нахрен, воодушевление? Но это я так, бурчу по–стариковски. На самом деле не время для нытья! Война… А если бы этих «мажориков» да прямо завтра и в бой? Вот–вот, куда им до тех героических пацанов? А с их командиром – начальником училища, ныне генерал–майором Младенцевым, мне выпало счастье вчера лично познакомиться! Отличным мужиком оказался Семен Иваныч – абсолютно простым, душевным и открытым – даром, что цельный генерал, а в придачу – Герой Советского Союза! Таким и должен быть настоящий командир, если перефразировать Лермонтова к нынешним условиям: слуга отчизне, отец солдатам! Недаром именно ему доверили такое ответственное дело – ковать комсостав своей стране! Он – на самом деле на своем месте, хотя, знаю, постоянно просится на передовую…

– Стой! Раз–два! – наконец скомандовал старший наставник. – Напра-о!

Взвод развернулся, на этот раз боле менее четко – всем хотелось поскорее отделаться от въедливого наставника, и, наконец, умыться и пожрать.

– Слушай мою команду… – Болдырь пробежался недовольным взглядом по кислым лицам курсантов. На мгновения задержался на моем «невозмутимом» лице (а чего? «Марку держать» я до сих пор умею!), покачал головой и усмехнулся в пышные усы. – Оправиться всем! Хари недовольные сполоснуть! Завтрак через… – он взглянул на наручные часы, – пятнадцать минут! Построение здесь же! Опоздавших никто ждать не будет! Обойдетесь без жратвы! Но и без наказания… – напоследок «подсластил» он пилюлю.

Ага, дураков–то нет на голодный желудок до самого обеда таскаться. На этот раз на построении будут все! Некоторые ради этого и с места не сойдут, наплевав на «водные процедуры».

– После завтрака у вас начинаются вводные занятия, – сообщил старший наставник, – по Силовой…

– Ох, ты! – выкрикнул кто–то из толпы, не дождавшись конца фразы. – Неужели инициировать будут?

– Куда тебе инициироваться, Шапкин? – Нервно дернул щекой Болдырь. – Ты в строю в ногу попасть не можешь! А туда же: когда инициация? – передразнил он покрасневшего до корней волос курсанта. – Ходить сначала научись, потом уже на Силу рот разевай! Силовик… Хренов! Шапкин, я понятно объясняю?

– Так точно, товарищ старший наставник! – обескураженно отозвался крепкий вихрастый паренек, потупив взор. – Я больше на коне привык, чем в строю… – попытался он оправдаться, но Болдырь резко его одернул:

– Курсантам слова не давали, Шапкин! За нарушение – присоединишься вечером к компании Абдурахманова и Нефедовой. Сообразите там… на троих! – И наставник обидно хохотнул.

От же «унтерское хамло»! Но в армии по–другому нельзя! Дай слабину и каждый начнет заниматься своим делом, наплевав на приказы командования. К дисциплине нужно привыкать, ребятки! А этот Шапкин – Тимоха, как донесла разведка в лице Надюшки, названный в честь своего деда – ныне генерал–лейтенанта Тимофея Тимофеевича Шапкина, а в не столь уж и отдаленном прошлом – подъесаула [3] царской армии на должности командира сотни в Донском казачьем полку, и к тому очень могучего Сеньки–Силовика.

[3] Подъесаул – должность в 17–18 вв. у казаков Малороссии, Запорожья и Слободской Украины и далее обер–офицерский чин в России в казачьих войсках в 1884–1917 гг. С 1884 года соответствовал IX классу Табели о рангах (приравнивался к чину штабс–ротмистра в кавалерии, штабс–капитана в пехоте, лейтенанта во флоте и гражданскому титулярного советника).

Нормальный пацанчик, так охарактеризовала бы своего сокурсника Надюшка, родись она лет на пятьдесят – семьдесят попозже. Ну, раз нормальный, значит найдем общий язык, и «мочить» в сортире не будем! Хотя, и придется туда вечером заглянуть…

– Значит, повторяю для тех, кто в танке! – произнес старший наставник. – После завтрака у вас занятия по истории Силового дела! После – физкультура и рукопашный бой! А дальше посмотрим, что от вас останется к концу дня! Все понятно?

– Так точно, товарищ старший наставник! – разом взревели курсанты, почуяв какую–никакую свободу и манящий запах, идущий из кухни.

Некоторые курсанты, так никуда и не пошли, продолжая топтаться на плацу, в ожидании похода в столовку. Ну и ничего, что харя не мыта, а вот пропустить утреннюю пайку не хотел никто. Я же решительно заскочил (если так можно выразиться при моей черепашьей скорости) в казарму, схватил рыльно–мыльные принадлежности, опасную бритву и направился к уличной «умывальне». Возле длинного ряда клапанных рукомойников уже толпились мои более быстроногие сослуживцы, повизгивали девчушки – вода с утра казалась едва ли не ледяной. Но свободных мест еще было в достатке – видимо штат предусматривал куда более значительное число кадетов.

Так, перво–наперво, побриться! Пока к моей отросшей за ночь седой грубой щетине не успел приколупаться старший наставник Болдырь. И вот ведь какое странное дело, на голове волос практически совсем не осталось, а щетина на роже с каждым годом становиться все «жирней» и многочисленнее! И сбрить её начисто из–за многочисленных морщин, избороздивших с возрастом мое лицо, все сложнее и сложнее. А уж опасной бритвой, зажатой в подрагивающих руках – та еще задачка. Но я справился! Теперь зубы. Оглядевшись по сторонам, и убедившись, что никто из присутствующих не смотрит мне в рот, я вытащил свои вставные протезы. Осторожно, стараясь не травмировать психику плескающихся рядом девчушек, я сполоснул их под струей воды из рукомойника и основательно прошелся по ним щеткой и зубным порошком, чтобы блестели, как у кота яйца! Затем набрав воды в беззубый рот, основательно прополоскал полость. Сплюнув, я с удивлением уставился на основательно покрасневшую воду. Нет, десна у меня уже давно кровоточат, на это я внимания и не особо обращаю. Но в этот раз что–то уж очень много крови, и десна в одном месте основательно так саднит! Еще раз оглядевшись (ну и кому нужен старый пердун?) я залез пальцами в рот. Нижняя десна на месте когда–то присутствующих там центральных резцов – единичек, основательно припухла и отзывалась странной болью.

Бляха муха! – едва не закричал я, когда почувствовал подушечкой пальцев в ранке два твердых и абсолютно лишних там «предмета». У меня чего, зубы растут?

Глава 19

Зубы… Нет, правда, настоящие зубы? Я неверяще елозил заскорузлыми пальцами по воспаленной десне. – Как такое вообще возможно? Неужели воздействие профессора Виноградова имело настолько сильный эффект, что даже зубы начали расти? Нет, что–то не складывается шарада! Я явно помню его заявление на этот счет, что он только приблизил состояние моего организма к идеальному… для столетнего старикана. А скажите на милость, вы когда–нибудь встречали столетнего старикана с идеальным здоровьем, у которого зубы наново отрасли? А вот, и я не встречал! Одним словом, странностей – хоть отбавляй!

– Гасан Хоттабович! – окликнул меня звонкий голосок. – Вы так на построение опоздаете! – Эт Надюшка меня из ступора вывела. Беспокоится девчонка за старика. А сердечко у нее действительно золотое. – И без завтрака останетесь!

В тот первый день, когда я только появился в учебке, именно она первой за меня вступилась, когда группка малолетних мажориков под предводительством того самого крысеныша – Кольки Варфоломеева, вздумала прикопаться к беспомощному старику. Кхе–кхе, конечно, но откуда ей было знать, дедушка вполне в состоянии заткнуть рот любому отморозку, и, возможно, навсегда. Но в тот момент нарываться я не стал, вполне хватило гневной Надюшкиной отповеди, и недовольного бурчания остальных сослуживцев–курсантов. Однако в открытую, кроме Надюшки, никто с Варфоломеевым бодаться не решился.

– Да не связывайтесь вы с этими уродами, – посоветовала девчушка, когда «мажорики», вдоволь нахохотавшись над моим донельзя «смешным» видом, отвалили восвояси, – у Варфоломеева, говорят, отец – правая рука самого наркома внутренних дел товарища Берии!

От, напугала ежа голой задницей! Но я предпочел не умалять её заслуг, по досрочному избавлению моей тушки от третирования «бандой» отмороженных щенков, а просто вежливо поблагодарил:

– Спасибо, внучка! Выручила старика!

– А вы как к нам попали, дедушка? Вам ведь лет, наверное, семьдесят…

– Сто два, красавица, недавно стукнуло.

– Сто два? – Девчушка ахнула и закрыла рот ладошкой. – Столько же… – Она неожиданно осеклась.

– Да договаривай уже, – усмехнулся я, – столько не живут. Я уже привык.

– Я не хотела вас обидеть, дедуль! Простите! – пискнула девчушка, стремительно ретируясь.

Вот так и познакомились.

Я отвернулся, стремительно засовывая вставную челюсть на место: негоже ей меня беззубым пердуном с голыми деснами лицезреть! Я и так на рожу не подарок, а ж без зубов – и подавно! Бр–р–р! Самому тошно! Но стоило поспешать – не гоже на построение опаздывать. К тому же отчего–то засосало в животе… Давненько я не ощущал такого зверского аппетита. Чудны дела твои, Господи!

Рассовав по карманам умывальные принадлежности и бритву (бежать в казарму уже не было времени), я вернулся на плац. Едва успел: страждущие горячей пищи уже переминались, выстроившись в шеренгу. Едва я занял свое место, появился старший наставник:

– Для принятия пищи за мной шагом а-арш!

И мы почапали следом за Болдырем извилистой змейкой. Хорошо еще, что глотки драть не заставил. Столовая ничего особенного из себя не представляла: много столов с расставленными на них оловянными чашками, ложками и кружками. Тут же, с краю каждого стола – кастрюли с половниками, наполненные свежесваренной «молочной» кашей, нарезанный хлеб, и даже – эка невидаль–то в военные–то годы – немного сливочного масла. За стол, рассчитанный на четверых курсантов, уселась уже наша, ставшая неразлучной «спайка» – я и Надюшка. Третьим сосдом на этот раз оказался «приговоренный» к вечернему наказанию по очистке нужника – внук бывшего сотника царской армии Тимофей Шапкин. Четвертой к нам подсела Зоя Абросимова – дочь довольно известного архитектора, с которой у Надюшки завялись вполне дружеские отношения. Ну что ж, для начала очень неплохая компания подобралась! И довольно симпатичная, если брать нашу женскую половину.

Я подождал, пока молодежь навалит себе каши в тарелки. Надюшка, было, дернулась поухаживать за немощным стариком, но я отрицательно мотнул головой: не надо, дескать, сам справлюсь! Она понятливо кивнула и занялась своей порцией. Я с горочкой наложил себе каши и потянулся за хлебом, когда кто–то неосторожно толкнул меня в сутулую спину. Я покачнулся, но устоял. Бросил взгляд на стремительно удаляющегося засранца – одного из прихвостней Варфоломеева. Вот же зараза! Все успокоиться никак не может! Надо будет провести с ним «воспитательную» беседу… Как–нибудь, в ближайшем будущем. И плевать, что наши с ним физические кондиции сильно разняться: я – старый, немощный и медлительный старик, а он – молодой, быстрый и брызжущий здоровьем парень. И не таких уделывал «на раз»! Правда, тот последний раз и для меня стал действительно последним. В очередной может так и не подфартить… Да и плевать! Поставить на место этого мелкого негодяя и подлеца – эта задачка мне вполне по силам!

Я развернулся обратно к столу и с удивлением уставился на свою тарелку, в которой барахтались, пытаясь выбраться на волю из горячей каши, несколько усатых прусаков. Тараканов, етить! Это он, значица, мне этого добра от «щедрот» сыпанул? Думает, что старичок голодным останется? В общей кастрюльке на столе ничего и не осталось – я последним вычерпал из нее остатки каши.

– Ой, мамочки! – Едва ли в унисон взвизгнули девчушки, рассмотрев, что там такое барахтается в моей тарелке.

Со стороны мелких пакостников донесся презрительный смех. Едрен–батон, такое ощущение, что я в ясли попал! Ничего тупее я себе и представить не мог. У них что, совсем с мозгами проблемы?

– Надо доложить старшему наставнику! – сжав маленькие кулачки, яро заявила Надюшка. – А если он ничего не предпримет – к самому начальнику училища пойду! Это уже начинает переходить всякие границы! А вам, Гасан Хоттабович, я сейчас новую порцию на кухне попрошу… – Она подскочила со стула так быстро, что я едва успел схватить её за руку.

– Постой, красавица! Не кипятись! Это же такая мелочь! – Знала бы она, в каких ситуациях за свою столь долгую жизнь мне пришлось побывать, и какой херней питаться. – Не гоже пищей перебирать в такое–то тяжелое время! Что тут такого, пара таракашек? – Я начал цеплять барахтающихся прусаков по очереди обратной стороной ложки и сбрасывать на пол, давя их с хрустом грубой подошвой сапога. – Вот и вся проблема, ребятки–девчатки… И неча начальника училища по таким пустякам отрывать!

Я знал, о чем говорю, ведь мне уже один раз довелось пообщаться лично с этим героическим человеком. Мы с командиром завалились к нему в кабинет вчерашним утром – на следующий день после глобального похмелья, раскатавшего нашу маленькую компашку в один большой ноздреватый блин! Ну, приврал дед, на целых четыре блина. Не знаю, как там лечились мои «собутыльники», но я на профессора Виноградова едва ли не молиться начал, когда он одним мановением руки вернул здоровье, утраченное в неравной битве с зеленым змием. Так что в кабинете генерал–майора Младенцева, засветив на КПП свои красные корочки, мы появились бодрые, с веселым огоньком в глазах, благоухая одеколоном на выбритых до состояния «попки новорожденного» щеках.

– Здравия желаю, товарищ генерал–майор! – улыбаясь, заглянул в кабинет начальника училища оснаб, прикоснувшись кончиками пальцев к козырьку. – Разрешите?

– Товарищ оснаб! – Улыбнулся в ответ бравый и еще совсем не старый генерал. Голос у него был низкий и мощный, таким только боевой шум и перекрикивать. – Петр Петрович! Заходи, дорогой! – Семен Иванович поднялся из–за стола, и вышел встретить гостей. – Товарища своего зови! – Генерал заметил и бравого старика, спрятавшегося за широкой спиной оснаба. – Нечего и ему под дверью топтаться!

По его реакции на наше внезапное появление, я понял, что командир и начальник училища хорошо друг друга знают, и находятся явно в теплых и дружеских отношениях. Мы прошли и селись на предложенные хозяином кабинета места.

– Знакомься, Семен Иванович, – произнес Петров, снимая фуражку и приглаживая слегка вспотевшие волосы – на улице стояла несвойственная данному времени года жара. – Гасан Хоттабович Абдурахманов! – представил он меня начальнику училища.

– Младенцев, Семен Иванович, – пробасил генерал, как–то странно на меня поглядывая. – Уважаемый Гасан Хоттабович… – продолжал пристально вглядываться в мои черты лица Младенцев. – А мы с вами раньше нигде не встречались?

Ну, я‑то с ним точно не встречался, не было у меня в той жизни контактов с товарищем генерал–майором, даже общих точек соприкосновения на фронтах – и тех не было.

– Увы, нет, – вместо меня ответил Петр Петрович. – Гасан Хоттабыч долгое время проживал в одном отдаленном селении, покуда не пробудился…

– Да нет же! – перебил его начальник училища. – Я его точно видел! У меня отличная память на лица… Постой… – Он неожиданно нахмурился и прищурил глаза. – Точно он! Гасан Хоттабович, а вы, случайно, не родственник Илье Резникову?

Твою мать! Память у генерала на лица действительно феноменальная! Признать в скукожившемся, обрюзгшем и морщинистом старике молодого крепкого парня… Выходит, мой двойник тоже проходил обучение в этом же самом училище? А если еще и на Силовом отделении? Выходит, он что, тоже пробудился?

– Нет, Петр Петрович, да ты сам посмотри! – никак не хотел униматься младенцев. – Вылитый Резников, только постаревший лет на пятьдесят!

Ага, это он меня хорошо еще оценил. Неужели я настолько стал лучше выглядеть?

– Поверь, Семен Иванович, ты ошибаешься! – бесстрастно произнес оснаб. – Может, и есть какое–то сходство, но я не улавливаю…

– Петр Петрович, не темни! Ты же Резникова хорошо знаешь – сам отбирал! А после у меня целый взвод курсантов и потенциальных Силовиков увел! А они еще даже и инициацию не успели пройти!

«Угадал, значит! – подумал я – Выходит, что тот самый экспериментальный отряд полностью состоял из потенциальных Силовик, не прошедших инициацию. Следовательно, подготовить невосприимчивых к Некровоздействию противника бойцов возможно только из людей с Даром, не прошедших инициацию!»

Я не боялся, что Петр Петрович услышит мои мысли, поскольку в последнее время я пользовался его советом, и усиленно тренировался постоянно держать «Стену отчуждения». На весь день меня, конечно, не хватало, но несколько часов мои мысли были недоступны никому, кроме меня. И время удержания «Стены» постоянно росло.

– Пацаны ведь еще совсем! – И не подумал отцепляться от Петрова начальник училища. Оснаб перед нашей встречей, как оказалось, дал начальнику училища меткое, точное и очень определение – настоящий «отец солдатам». – Только Резникову из них через двадцатку перевалило… – Младенцев неожиданно сурово взглянул на моего командира, затем застегнул верхнюю пуговицу на гимнастерке и поднялся на ноги. – Что с моими ребятами, товарищ оснаб? – потребовал объяснений от Петрова Семен Иванович.

– Товарищ генерал–майор! – Петров тоже вскочил на ноги. – Вы даете себе отчет, – Петр Петрович перешел на «сухой» и насквозь официальный тон, – какую информацию пытаетесь сейчас из меня выбить? Ответить на твой вопрос могут сейчас только в Ставке Верховного Главнокомандующего!