Текст книги "Открой глаза и забудь об Англии (СИ)"

Автор книги: La Piovra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Дерзость герцогу на грани фола приятно будоражила, но при этом ничем не грозила – он был под защитой более могущественного «сюзерена».

Лорд Кейм был хозяином – пришёл и спокойно взял то, что считал своим по праву. И пользовался своей собственностью так, как надлежало хозяину: бережно, с любовью, заботой и полным осознанием того, обладателем какого сокровища он является, – так относятся к фарфоровым вазам династии Мин и полотнам пера Рафаэля. Герцог Бедфорд был мальчишкой-хулиганом, дерзким с виду и трусливым внутри, который позволял себе ровно столько, сколько ему позволяли другие. Алистер это хорошо чувствовал, потому что сам был таким. И предпочитал держаться хозяина – с хозяином он и сам становился хозяином.

Герцог красиво ухаживал. Это было приятно и льстило самолюбию. Но совершенно не возбуждало. Куртуазность герцога, вполне возможно, могла вскружить голову герцогине Бедфордской. Но не баронету Уинфилду. Потому что баронет Уинфилд не был женщиной и не вёлся на красивые слова и эффектные жесты – его возбуждали сила и власть. Не те, что декларировались на визитной карточке или в книге британских пэров, а те, что в незапамятные времена позволили предкам этих пэров убедить своих соплеменников в своём неоспоримом превосходстве и должны были быть заложены в генах – как гарант сохранности в веках однажды завоёванной власти. Титул не давал власти. Титул прилагался к власти. От герцога требовалась способность в любой момент подтвердить права на унаследованные привилегии, иначе он их тут же лишался. От обладателя герцогского титула простой баронет был вправе ожидать большей… решительности. Генетическая память потомственного аристократа: вассал мог покориться только тому сюзерену, который в случае необходимости мог его защитить.

Каждая дорогая картина мечтает быть украденной, а беспомощный вассал – завоёванным.

И если бы герцог сейчас, вместо того чтобы упражняться в изысканном словоблудии, молча затащил его в какой-нибудь укромный уголок… Разумеется, Алистер дал бы ему отпор. Но у герцога появился бы… шанс. А прояви герцог особую настойчивость, Алистер дал бы ему… не только отпор.

Кристиану не было смысла ревновать. Картина сбежать не может, а украсть её никто не решится, потому что защитой ей служит имя владельца. Кристиан знал это всегда, Алистер понял это только сейчас.

– Прощайте, герцог! – Алистер повернул к выходу.

– Но я хотя бы прощён, сэр Алистер? – донёсся до него негромкий и, несмотря ни на что, приятный голос герцога.

После улыбки кулаками не машут. Алистер обернулся.

– Да, герцог. Хотелось бы расстаться с вами по-хорошему.

– Тогда до встречи, сэр Алистер!

***

– Как выставка? – спросил во время ежевечернего созвона Кристиан.

– Так себе. – Алистер, по обыкновению рассказывавший Кристиану в красках и подробностях обо всех мало-мальски значимых событиях своей жизни, на этот раз был лаконичен: – Картины были превосходны, а публика явно недотягивала. Ты ничего не потерял.

2.

Близились выпускные экзамены, но все мысли Алистера занимало другое, куда более серьёзное испытание – ссора с отцом и последовавший за ней уход из дома. Он так гордился и кичился своей связью с Кристианом, не минуя случая намекнуть на неё окружающим, что кого-то, видимо, задушила жаба. Отцу донесли. Отец поставил вопрос ребром: или Кристиан, или наследство. Подобная дилемма для Алистера не существовала – он уже не мыслил себе жизни без Кристиана и готов был заплатить за это любую цену. Алистер был напуган и растерян, но в то же время глубоко убеждён, что сделал правильный выбор. Кристиан дал ему всё то, к чему он так страстно стремился с пелёнок, и поэтому был достоин любви, верности и преданности. И Алистер любил его – верно и преданно, как и подобает настоящему аристократу.

Оправившись от удара, он с удивлением понял, что не только ничего не потерял, но даже приобрёл то, о чём раньше мог только мечтать. После «очной ставки» в Четвуде, которую им устроил его отец, Кристиан снял дом в окрестностях Виндзора и перебрался на время в Англию, чтобы поддержать его в это нелёгкое для него время, так что они теперь могли видеться каждый день. Несмотря на то, что он лишился отцовской помощи, Алистер ни в чём не нуждался – Кристиан полностью взял на себя всё его содержание и в тратах не ограничивал. Кроме того, он выписал ему чек на миллион фунтов, который Алистер отверг так же решительно, как и отцовское наследство – его покоробила формулировка, с которой Кристиан его предложил: «Не хочу, чтобы ты хоть как-то от меня зависел. Можешь уйти в любой момент, если сочтёшь нужным». Тогда Кристиан, в качестве компромисса, открыл на его имя специальный счёт и перевёл отказные деньги туда. К счёту Алистер демонстративно не прикасался, но его наличие успокаивало и грело душу.

В прошлое, которое так тяготило, возврата не было. Суровое итонское заточение подходило к концу. Впереди маячила свободная и беззаботная студенческая жизнь, в которой они с Кристианом наконец-то будут вместе. Окрылённый надеждами, движимый честолюбием и поощряемый всесторонней поддержкой Кристиана, Алистер всецело отдался учёбе. Кристиан должен гордиться им. Алистер докажет ему, что он в нём не ошибся.

Дни его были полны самоотверженной работы, а ночи – страсти и заслуженного удовольствия.

И только одно омрачало жизнь Алистера.

Если ты ради кого-то жертвуешь всем, этот кто-то заменяет тебе всё. Влечение к Кристиану превратилось в одержимость, а одержимость требовала взаимности. Жизненно важно было свести с ума своего кумира – было в этом что-то от первобытной магии: съесть сердце вождя, чтобы перенять его качества. Если раньше, ощущая себя недостойным Кристиана, Алистер готов был играть на его условиях, лишь бы не потерять его, то после такого самопожертвования у него появилась внутренняя уверенность в том, что теперь они квиты. Алистер, разумеется, не ожидал от Кристиана неведомо каких ответных жертв, но уж на простую верность он вправе был рассчитывать.

Алистер знал, что у Кристиана были любовники помимо него, – он сам ему об этом говорил.

Поначалу это только добавляло ему азарта и упорства – хотелось расти, развиваться и совершенствоваться, и когда-нибудь Кристиан всё увидит, поймёт и оценит. И сделает окончательный выбор. Алистер рос, развивался и совершенствовался. Кристиан всё видел, понимал и ценил. Но определяться не спешил.

– Зачем я тебе? – донимал он Кристиана в моменты особо сильных приступов ревности и самобичевания.

– Затем, что мне хорошо с тобой.

– Зачем тогда тебе другие?

– А ты попробуй хотя бы месяц пить один «Дом Периньон», а потом поговорим, – отвечал Кристиан и добавлял, заговорщически понизив голос: – А ещё лучше – просто попробуй. И все вопросы сразу отпадут.

Алистер пробовал – в компании Кристиана и за компанию с ним. Не сказать, чтобы ему не нравилось. Но нравилось ровно до тех пор, пока рядом был Кристиан: пока они развлекались заодно, их совместные оргии казались Алистеру забавами пресыщенных патрициев, освежавших пресной водой вкусовые рецепторы, чтобы после ещё лучше ощутить вкус благородного напитка. Невыносимо становилось, когда он был с ними. Лондон – город самых смелых фантазий и неограниченных возможностей, здесь можно найти мальчиков на любой вкус. Но без Кристиана даже лучшие из них становились блёклыми и пресными. И Алистер изводил себя удвоенной ревностью: если бы Кристиан точно так же ничего не чувствовал во время таких механических потрахушек, они бы ему давным-давно наскучили. Значит, было что-то ещё, помимо секса, что влекло его к ним.

Алистер не знал своих соперников в лицо, а посему наделял их всеми мыслимыми и немыслимыми достоинствами, отчего ещё сильнее чувствовал собственную ущербность. Воображение неизменно рисовало ему ослепительных недосягаемых соперников: красивее, страстнее и, уж конечно, умнее и интереснее, чем сам Алистер, иначе Кристиан бы на них никогда не клюнул. Маркизы, герцоги, кто-то из принцев, а возможно, и оба, дававшие пресыщенному лорду то, чего не мог дать ему он, простой баронет Алистер.

После нашумевшего скандала с принцем Гарри Гай Пелли, его лучший друг, шепнул Алистеру «по секрету», что скандал обещал быть куда более пикантным, но королевская семья вовремя подсуетилась и из двух зол выбрала меньшее, предпочтя увидеть своего «wild child» на страницах бульварной прессы обкуренным, нежели в мужских объятиях. Алистера это сразу насторожило: что это Пелли так разоткровенничался? Даже не так: почему он откровенничает об этом с ним? Алистер тогда сразу подумал, что Гарри застукали с Кристианом, – в конце концов, кому ещё трахать наследного принца, если не лорду Кейму? Впрочем, по трезвом размышлении он решил, что это бред, – вряд ли принц Соединённого Королевства стал бы терпеть измены Кристиана. Будь Алистер третьим в очереди на британский престол, уж он бы сумел поставить лорда Кейма на место и добиться безоговорочной верности. Впрочем, принц о гареме падишаха мог и не знать и с венценосной самоуверенностью мнить себя единственным…

Принц Гарри и его свита – enfants terribles Итона – всегда были страстно желаемой, но недосягаемой компанией для Алистера. Но после того как по Итону поползли слухи о его «дружбе» с председателем правления школы – чему Алистер сам всячески способствовал, – свита принца наконец заметила его существование. Сам Гарри к нему, правда, так и не снизошёл, но на него вышли его ближайшие дружки, Том ван Страубензее и Гай Пелли.

Случилось это незадолго до выпускных экзаменов. Посланники явились вечером, вдвоём и не с пустыми руками. Угощали портвейном из королевских подвалов. Говорили о том, какой он, Алистер, классный чувак, и никак не могли взять в толк, как это так получилось, что учёба подошла к концу, а они, проучившись пять лет на одной параллели, познакомились только сейчас. Впрочем, лучше поздно, чем никогда: настоящая жизнь только начинается, впереди университет, и уж там они наверстают всё, что так непозволительно упустили в школе. Просили за себя и за принца. После полуночи вино сменилось травкой – «подарок Гарри, сам принц, к сожалению, не смог прийти, о чём очень сожалеет, но он обязательно отблагодарит лично». У Алистера кружилась голова – не от выпивки и не от дурмана: принц Гарри не просто станет его другом, принц будет ему обязан. И the last but not the least – неожиданное посольство от принца полностью снимало подозрения с Кристиана: будь у него что-либо с Гарри, тот сам попросил бы его замолвить словечко перед экзаменационной комиссией.

Проснулся Алистер поздним утром, в объятиях своих ночных собутыльников, впервые в жизни проспав занятия. В голове было тяжело, но на душе – легко. Алистер с досадой отметил засос под левым соском – Кристиан приезжал послезавтра, – но его несколько утешили засохшие белёсые потёки вокруг рта Гая. Доказательств, что это именно его следы, у Алистера не было – о том, что последовало за «угощением» принца, он вообще ничего не помнил, – но если исходить из цели визита посланников, у Пелли было гораздо больше причин ублажать его, нежели Тома.

Алистер переговорил с Кристианом. Разговор закончился серьёзным скандалом. Алистер считал, что обладатель титула принца вправе рассчитывать на некоторые привилегии, к коим, безусловно, относится определённая снисходительность на экзаменах. Кристиан же придерживался мнения, что высокому титулу сопутствуют не менее высокие обязательства, к коим, вне сомнения, относится прилежание в учёбе, и «содействовать» его королевскому высочеству наотрез отказался.

Алистер был готов простить Кристиану измену с Гарри, если бы таковая имела место, но он так и не простил ему его глупое упрямство, из-за которого он лишился благосклонности принца.

Пелли потом с гаденькой ухмылочкой сказал ему, что надо лучше сосать, тогда лорд Кейм, возможно, был бы посговорчивей. Алистер ответил, что если принц может лучше, то пусть сам и отсосёт лорду, а заодно и всей экзаменационной комиссии. Сосал Гарри, видно, ещё хуже, чем учился, потому что не прошло и месяца, как он опять прогремел на всю страну – в этот раз скандал подняла его преподавательница истории искусств Сара Форсайт, которую попросили «помочь» принцу с курсовой работой. По школе упорно курсировали слухи, что простая учительница дерзнула выступить против королевского отпрыска только потому, что за ней стоял некий могущественный лорд, you-know-who, не желавший мириться с падением высочайших образовательных стандартов главной кузницы британской интеллектуальной элиты. Алистер не понимал, кому нужен был этот бессмысленный и обречённый на поражение конфликт – было проведено разбирательство, и с Гарри, разумеется, сняли все обвинения, – но в то же время его пьянила связь с человеком, который не побоялся бросить вызов королевской семье.

Сам Алистер с таким блеском сдал выпускные экзамены, что удивил даже тех учителей и одноклассников, которые никогда в нём не сомневались. Не удивлялся один только Кристиан, изначально уверенный в подобном исходе и неустанно твердивший об этом Алистеру, и этот безоговорочный кредит доверия грел душу Алистера даже больше, чем последующее реальное подтверждение его обоснованности. Он и раньше сдавал экзамены с отличием и последние два года носил почётное звание оппиданского стипендиата, присуждаемое за особые достижения в учёбе председателем правления колледжа. Тот пикантный факт, что председателем был Кристиан, обесценивал получение Алистером этой высокой награды в глазах учеников, да и многих учителей тоже, хотя они-то уж точно не могли иметь никаких оснований для сомнений в её заслуженности. У Алистера это вызывало лишь презрение: для Кристиана их связь была не смягчающим, а отягчающим обстоятельством, и чтобы получить от него своё заслуженное отличие, ему пришлось работать в разы больше, чем стипендиату, не имеющему подобных связей. Эти завистливые людишки считали постель председателя правления школы надёжным убежищем от учёбы, тогда как она являлась суровым полигоном для неё.

– Ваш выпуск – особенный для меня, – сказал Кристиан в своём обращении к выпускникам. – Я всегда подчёркивал важность и даже верховенство личного примера и персонального наставничества в обучении молодёжи. И сегодня я горжусь тем, что могу представить вам красноречивое доказательство верности своей теории. Я счастлив вручить аттестат с отличием сэру Алистеру Уинфилду, лучшему ученику этого выпуска и моему личному воспитаннику. Даже если бы за эти два года я больше ничего не сделал, того, что я вижу сейчас, было бы более чем достаточно, чтобы считать эти годы не прожитыми зря.

Все знали про них с Кристианом – и учителя, и ученики, за исключением разве что первогодков, – и все делали вид, что ни о чём не догадываются. И то, что Кристиан сейчас сам, пусть иносказательно и завуалированно, признался в этом, переполняло Алистера гордостью и счастьем. Наверное, это было очень плохо и неправильно, но сейчас, в этот миг, когда все взгляды были прикованы к ним, Алистер был рад, что всё случилось именно так, как случилось, и что рядом с ним стоит сейчас не смешной и нелепый его старик-отец, который от него отвернулся, а яркий харизматичный мужчина, который годился ему в отцы и для которого он значил больше, чем сын.

Это был день его триумфа. Пять лет назад он стоял здесь, на этом самом месте, никому не известный и не интересный, и все взгляды были устремлены на обоих принцев. Сегодня история повторялась, но с точностью до наоборот – теперь Алистер был звездой и купался во всеобщем внимании, а принц Гарри, получив свой скандальный аттестат, предпочёл исчезнуть тихо и незаметно.

Счастье Алистера не смогло омрачить даже внезапное появление герцога Бедфорда. После торжественной части они с Кристианом разделились: Кристиан от имени правления школы давал приём для родителей выпускников, а Алистер собирался на собственный выпускной. Комнату в Уорр-хаусе он освободил ещё вчера и окончательно переехал в снятый Кристианом дом, куда сейчас и направлялся, чтобы подготовиться к вечеринке.

– Сэр Алистер! – окликнул его знакомый голос. Алистер с видом пресыщенного светского льва, преследуемого надоевшими поклонниками, лениво повернул голову. Герцог отделился от леди в бежевом летнем костюме и мальчика-подростка в парадной итонской форме, в которых Алистер без труда узнал его жену и сына, и направился к нему. Герцогиня проводила мужа взглядом из-под шляпки с вуалью, но, встретившись глазами с Алистером, который тоже украдкой её рассматривал, тут же отвернулась.

– Мои поздравления, – сказал герцог, пожимая Алистеру руку. – Вы украли шоу у принца Гарри.

– После недавних скандалов дополнительное шоу ему, думаю, ни к чему.

Герцог рассмеялся.

– А ещё вы произвели впечатление на моего сына. Я бы хотел вас… – Герцог повернул голову в сторону своего семейства, но герцогиня, видимо, разгадав его намерения, тут же решительно зашагала прочь, уводя за собой сына. Герцог развёл руками. – Когда-нибудь я вас обязательно познакомлю. Мне бы хотелось, чтобы вы подружились. Я уверен, что под вашим влиянием он улучшит свою мотивацию к учёбе.

– Её светлость, похоже, другого мнения.

– Её светлость изменит своё мнение. Когда я представлю вас ей.

– А она… знает?

– Разумеется, – улыбнулся герцог. – У меня нет секретов от жены.

– Да вы просто примерный семьянин.

– Зря смеётесь, сэр Алистер. В свете нас, между прочим, считают образцовой парой. И заслуженно – идеальные отношения возможны только там, где не замешаны эмоции. У нас общий сын, общий титул и раздельные спальни. И то, что в этих спальнях происходит.

Алистер хмыкнул.

– И куда дальше, сэр Алистер? – герцог, заметив его скепсис, поспешил сменить тему. – Оксфорд? Кембридж?

– Гамбург.

– А лорд Кейм в курсе?

– Пока ещё нет. Хочу сделать ему сюрприз.

Герцог загадочно улыбнулся.

– Тогда до скорых встреч в Оксбридже, сэр Алистер. Уверен, в недалёком будущем, когда вы будете там учиться, мы сможем видеться гораздо чаще. – Герцог приподнял невидимый цилиндр и, обернувшись, добавил через плечо: – Я бы советовал Оксфорд. Но уверен, что вы предпочтёте Кембридж.

***

После знакомства с Кристианом Алистер всерьёз подналёг на немецкий, и когда два года спустя возник вопрос о высшем образовании, сообщил Кристиану, что решил поступать в Гамбурге.

– И речи быть не может, – отрезал Кристиан. – В Гамбурге нет университетов, которые соответствовали бы твоему потенциалу.

– Вообще-то, университет здесь ни при чём. Я просто хочу быть ближе к тебе.

– Я так и понял. Поэтому – нет.

– Боишься лишиться такого удобного предлога для походов налево, если я буду рядом?

Кристиан посмотрел на него с нескрываемым интересом.

– А ты считаешь, мне для этого нужен будет предлог, появись у меня подобное желание?

Если Алистера что и бесило в Кристиане, так это подобная откровенность, граничащая с цинизмом. Цинизм не как черта характера, а как хорошо продуманное психологическое оружие, единственное действенное, когда надо было осадить его в подобных ситуациях. Противоядия от подобного «цианида» не существовало. Не покидало ощущение, что Кристиана забавляет его ревность, и перестань он придавать значение его развлечениям на стороне, сам Кристиан тоже потеряет к ним всякий интерес. Вот только перестать не получалось.

– Считаю, что нет, – усмехнулся он. – По крайней мере, ты не дал мне повода сомневаться в тебе в данном вопросе.

– Ну вот, – Кристиан улыбался. – Так стоит ли жертвовать своим будущим вкупе с иллюзиями?

– Пожалуй, не стоит, – процедил Алистер, едва сдерживая ярость. Бесило всё: неизменное собственное поражение, которым оканчивались все его попытки задеть Кристиана; то, что Кристиан в открытую смеялся над его слабостью; и даже то, что он сам отдавал себе в ней отчёт и ничего не мог с собой поделать. Иногда его подозрительность меняла вектор. Алистеру вдруг начинало казаться, что Кристиан, в силу возраста, боится, что не сможет соответствовать его сексуальным запросам, вот и придумал этот «роман на расстоянии». И если он угадал истинную причину, как ему объяснить Кристиану, что ему-то и нужно всего лишь быть рядом с ним, не задев при этом самолюбие Кристиана? Но заводить разговор на эту тему Алистер не решался. Если причина действительно в этом и для Кристиана это так важно, он не простит ему ни этой догадки, ни этого понимания. – Я уже однажды пожертвовал.

– Это была не жертва, мальчик, а выбор. А у любого выбора есть замечательное свойство: как только он перестаёт тебя удовлетворять, ты всегда можешь сделать другой.

– Другими словами, – с угрозой произнёс Алистер, отворачиваясь к окну, – у меня не остаётся другого выбора, кроме как сделать другой выбор.

Алистер замер у окна, уставившись на простиравшуюся до горизонта безупречно подстриженную лужайку: не столько из желания скрыть от Кристиана свои чувства, сколько из страха прочитать в его глазах ответ.

– Мальчик… – Кристиан, вздохнув, подошёл к нему и обнял за плечи. – Тебе нужно личное пространство и личная жизнь.

– Мне хватает тебя, – буркнул Алистер, не оборачиваясь.

– Личная жизнь не ограничивается интимной. Хотя разнообразить последнюю тоже не помешало бы. Тебе нужен разносторонний опыт. Эта твоя истеричная одержимость мной – не что иное, как страх потерять меня и, как следствие, отчаянная бессмысленная попытка удержать меня. А это очень печально. Потому что ты не веришь мне в главном: я тебя никогда не брошу. Даже если ты бросишь меня.

– Иногда мне кажется, что именно этого ты и добиваешься. – Алистер всё ещё огрызался по инерции, но Кристиан уже безошибочно почувствовал перемену его настроения, и, отняв руки от его плеч, резюмировал:

– А посему – Кембридж или Оксфорд. На крайний случай, Гарвард, но тогда, боюсь, из трёх отведённых нам ночей две мне придётся проводить в самолёте.

– Кембридж. – Алистер, признавая своё поражение, повернулся к Кристиану и с вызовом добавил: – Факультет философии.

– Одобряю. И раз уж ты решил пойти по моим стопам… Как насчёт летней практики у меня в Корпорации?

– А что? – хмыкнул Алистер. – Я только за. Совместим приятное с полезным, поиграем в ролевые игры. Могущественный топ-менеджер встречает молоденького практиканта…

Кристиан рассмеялся.

– В эти игры я уже наигрался. А вот тебе поиграть в мои не помешало бы.

– Тебя это заводит? – Алистер внезапно решился озвучить давно донимавший его вопрос – было что-то неестественное в том завидном постоянстве, с которым Кристиан пытался «разнообразить» его сексуальную жизнь. – Тебе так нравится, когда меня все хотят?

– Ты путаешь причину и следствие, мальчик, – сказал Кристиан. – Это тебе нравится, когда тебя все хотят. Потому что это улучшает твоё самоощущение и самооценку и, как следствие, влияет на твоё самопроявление. И вот последнее – то, каким становишься ты, когда это ощущаешь, – нравится мне.

***

– Алистер будет проходить у нас практику, – сказал Кристиан Дэвиду на следующий день.

– О’кей, возьму его к себе – думаю, мы с ним отлично поладим.

– Я в этом уверен. Поэтому решил отдать его Вальбергу.

– О, о, – рассмеялся Дэвид. – Это будет хардкор.

– Ему это пойдёт на пользу.

– Которому из двух?

– Обоим.

И оба рассмеялись.

***

То, что они с шефом вряд ли найдут общий язык, Алистер понял уже в первый рабочий день.

– Доброе утро, мистер Уинфилд! – В приёмную, где дожидался его Алистер, гремя браслетами и благоухая «Томом Фордом», как манекенщик на подиум, вплыл Флориан. Алистер с изумлением уставился на его костюм (узкие, чтобы не сказать – облегающие, брюки и приталенный пиджак цвета голубиного крыла), розовую рубашку (или это правильнее было бы назвать блузой?) и замысловато повязанный сиреневый шейный платок.

Дресс-кода как такового в Корпорации не существовало, особенно для младших и начинающих сотрудников, и Кристиан посоветовал ему одеться в свободном стиле. Предложение Алистер решительно отверг. Во-первых, за время учёбы в Итоне он привык к строгой классической униформе, одного взгляда на которую было достаточно, чтобы безошибочно определить, кем является её носитель. А во-вторых, Алистер не был простым практикантом – он представлял Кристиана. И выглядеть должен был – и хотел – соответственно. Не говоря уже о том, что через каких-нибудь пять лет он вернётся сюда как минимум руководителем отдела, а посему обозначить границу между собой и остальными новичками следовало уже сейчас. Поэтому по недолгом размышлении он, несмотря на июльский зной, остановился на сером костюме из чистой шерсти, голубой рубашке из «королевского оксфорда» и тёмно-синем шёлковом галстуке с неброским рисунком. Всё сшито на заказ в единственном экземпляре лучшими лондонскими портными. Одежда, которая говорит за себя сама, а не ярлыки на ней. И внешний вид шефа Алистера немало озадачил. В департаменте контроллинга, куда Кристиан его определил (а Алистер, узнав, что это самое важное подразделение в Корпорации, не возражал), Флориан курировал самый важный отдел – шоу-бизнес – и столь косвенную причастность к богеме, видимо, считал достаточным основанием, чтобы и самому выглядеть, как звезда эстрады. Перспектива работы под началом столь райской птички… напрягала. Но ещё больше Алистера задело официальное обращение шефа. В прошлую субботу Кристиан устроил вечеринку для своих ближайших друзей и соратников по Корпорации с намерением познакомить их с Алистером. Флориан был среди приглашённых, и Алистер ещё тогда перешёл с ним и с остальными друзьями Кристиана на «ты». А теперь его так называемый босс недвусмысленно давал ему понять, что в работе предпочитает держать дистанцию и соблюдать субординацию.

Пока Алистер приходил в себя, Флориан как ни в чём не бывало сказал:

– Пойдёмте, мистер Уинфилд, я покажу вам ваше рабочее место.

Вальберг привёл его в огромный, переполненный, как муравейник, и гудящий, как улей, open space office. Представив Алистера обитателям муравейника, он провёл его к унылой клетушке два на полтора метра. Алистер скептически осмотрелся. Рабочего места он здесь не видел. Он видел жуткий безвкусный стол, отгороженный от нескольких десятков таких же безликих собратьев тремя хлипкими перегородками. Его рабочее место в школе было раза в три больше и на порядок лучше обставлено.

– Я буду сидеть здесь? – неверяще уточнил Алистер.

– Конечно нет, мистер Уинфилд. – В голосе Вальберга было столько неподдельного удивления, что Алистер устыдился своего вопроса: шеф у него, конечно, с придурью, но не настолько же, чтобы не выделить ему отдельный кабинет. – Здесь вы сидеть не будете. Вы будете здесь работать.

За соседним столом раздался смешок. Алистер взял пересмешника на заметку.

– Спасибо, мистер Вальберг. Я вас понял.

Апелляция в высшую инстанцию ничего не дала.

– Это политика твоего шефа, мальчик, – флегматично сказал Кристиан. – Через это проходят все, кто у него начинает. Флориан привёз это ноу-хау из Америки – он считает, что работа в общем открытом пространстве помогает быстро влиться в коллектив и войти в курс дела.

– И перед моим шефом ты, конечно, бессилен?

– Я очень лоялен по отношению к своим людям, при условии, что они обеспечивают нужный мне результат. Флориан его обеспечивает, так что причин для вмешательства я не вижу.

Коллеги, такие же практиканты и начинающие специалисты, относились к нему хорошо, но без должного пиетета, хуже того – как к равному. Алистер ни за что в жизни не поверил бы, что никто из них понятия не имеет, кто он такой. А если знает хотя бы один – знают все: в подобных клоповниках подобная информация распространяется чуть ли не телепатически. Значит, нежелание признавать, кто есть кто, – это не sancta simplicitas, а statement. Впрочем, чему удивляться: рыба гниёт с головы. Алистер молча проглотил оскорбительный статус-кво: он им ещё покажет, и все они ещё пожалеют. А пока придётся доказывать очевидное.

Неделю спустя, когда Алистер уже более-менее освоился, вернее, смирился со своим местом, ему поручили первое серьёзное, как для практиканта, задание – подготовку презентации для Вальберга, с которой тот должен был выступать на ежемесячном заседании совета директоров. «Ничего сложного, – заверил ассистент Флориана, объяснявший ему суть задания. – Образец презентации вы получите от меня, а нужные данные – от господина Вальберга. Всё, что от вас требуется, – обновить цифры в шаблоне, а графики перестроятся сами». Предложенный шаблон привёл Алистера в ужас: оформи он подобным образом работу в Итоне, её бы попросту не приняли. И были бы совершенно правы. Похоже, здесь никто не имел представления о теории цвета, не говоря уже об элементарном чувстве вкуса (да, рыба гниёт с головы). На диаграммах ядовито-розовый спокойно уживался с кричаще-бирюзовым, и всё это пошлое буйство красок перемежалось серыми безликими бизнес-иллюстрациями «обо всём и ни о чём». «Вот и пригодился школьный курс искусств», – подумал Алистер, с воодушевлением приступая к работе.

Начал он с подбора гармоничных форм и цветов для графиков и диаграмм, после чего подключился через Интернет к банку изображений и полдня провёл, подбирая стильные деловые иллюстрации, подходящие к теме доклада, а потом ещё полдня потратил, продумывая и создавая с их помощью новый дизайн презентации.

В шесть вечера Алистер окинул придирчивым взглядом готовую работу – это была не презентация, это было произведение искусства. Такой отпетый эстет, как Вальберг, это непременно оценит. Насладившись результатом, Алистер быстро перенёс в презентацию полученные от Вальберга данные и, невероятно гордый собой, отправился с распечаткой к шефу.

Вальберг пробежал глазами первый слайд, и на его тонком ухоженном лице мелькнуло нечто похожее на восторг, который тут же сменился удивлением. Нахмурившись, он быстро пролистнул ещё несколько страниц и отставил распечатку в сторону.

– Вы сами эту презентацию делали, мистер Уинфилд? – холодно спросил он. – Или вы отдали её на аутсорсинг?

– Я работал над этой презентацией целый день! – вспыхнул Алистер. Присмотревшись к первому слайду, он уже и сам видел, что с цифрами творилось что-то неладное. Похоже, он так увлёкся дизайном, что совсем упустил из виду аналитику, перепутав данные при копировании. Собственный досадный промах вкупе с пренебрежением шефа привели его в ярость. Да, он допустил ошибку, но при этом проделал блестящую кропотливую работу, к которой отнёсся творчески, с инициативой и полной самоотдачей, а скопировать в готовую презентацию готовые цифры вполне мог бы и ассистент Вальберга.

– В этом отделе не работают, – бесцеремонно перебил его Вальберг. – В этом отделе думают.