Текст книги "Открой глаза и забудь об Англии (СИ)"

Автор книги: La Piovra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Алистер невольно хмыкнул, представив себе эту картину.

– Как потом выяснилось, – продолжил герцог, – жена ещё три дня назад уехала в Лондон, оставив сына на попечение няньки. Нянька ушла на весь день к подруге в деревню, перепоручив Кристиана дворецкому, а тот напился и уснул, после чего и остальные слуги разбрелись кто куда. Судя по всему, маленький брошенный маркиз проголодался и вскарабкался на стул, чтобы достать себе из буфета что-нибудь поесть, и свалился оттуда. Я бросился к сыну, поднял его на руки, прижал к себе, он тут же утих и обнял меня перепачканными ручонками за шею. И знаешь, – герцог сглотнул, – что-то такое у меня в этот момент в душе перевернулось. Я вдруг почувствовал в нём родного – не телом, а душой. Он, как и я, был никому не нужен и рос сиротой, как и я. С той лишь разницей, что у него были живы родители. Мои родители оставили меня, как сейчас я сам оставил своего сына. Но у них, в отличие от меня, было серьёзное оправдание. В общем, я в три года потерял родителей, а он – обрёл. По крайней мере, отца.

Со стороны пруда подул порывистый ветер, и герцог заботливо обернул вокруг шеи Алистера тонкий шёлковый шарф.

– Он вернул мне смысл жизни, – сказал он, плотнее запахнув полы своего плаща. – Он и творчество. После возвращения из Америки я осел в Уобурне. Камилла окончательно перебралась в Лондон. А мы с Кристианом вели восхитительно привольный отшельнический образ жизни в деревне, – лицо герцога просветлело под стать безоблачному сентябрьскому небу. – После завтрака, если погода была хорошая, мы отправлялись на природу: я – на пленэр, а он – на охоту на троллей. В плохую погоду я брал его с собой в свою мастерскую, разводил ему ведёрко краски, и он с упоением раскрашивал всё, до чего мог дотянуться.

– Вот оно, счастливое детство, – улыбнулся Алистер, вспомнив, как ему досталось от матери, когда он разрисовал фломастерами антикварные викторианские обои. И ещё он подумал, что в пять лет, наверное, всё бы отдал за отца, с которым можно охотиться вместе на троллей.

– А я, – герцог тоже улыбнулся воспоминаниям, – садился за мольберт и писал, попутно рассказывая ему о том, чего никому другому поведать не мог. Как сейчас тебе. Вот так, проговаривая свою жизнь и наблюдая за его, я и в себе наконец разобрался. Он тогда и слов-то моих не понимал, не говоря уже о смысле сказанного, но сейчас мне кажется, что те монологи не минули даром – у меня всё чаще создаётся впечатление, что он знает всю мою изнанку. И понимает и принимает её безоговорочно.

Алистер верил на слово – ему и самому казалось, что с каждой исповедью герцога он всё больше понимает и принимает его, а вместе с ним и себя.

***

Герцог положил Алистеру руки на плечи и, отступив на полшага, окинул его цепким внимательным взглядом, как во время их первой встречи.

– Сэр Алистер, вы великолепны! – вынес он вердикт и, мягко коснувшись губами гладко выбритой щеки гостя, неохотно отстранился.

– Я старался. – Алистер смахнул с рукава пиджака невидимую пылинку и поправил манжету белоснежной рубашки. – Не хотелось бы, чтобы вам пришлось краснеть за меня перед герцогиней Бедфорд. Ну что ж, раз мои усилия увенчались успехом, ведите меня к ней.

– Я очень сожалею, сэр Алистер, – в глазах герцога появился озорной блеск. – Герцогине пришлось спешно уехать – её любимая троюродная тётя внезапно заболела. Её светлость приносит вам свои глубочайшие извинения.

Алистер втянул воздух, готовясь ответить в подобном стиле, – это было несложно, сама атмосфера Уобурнского аббатства, со средних веков служившего резиденцией герцогов Бедфордских, этому способствовала, – но на выдохе не выдержал и рассмеялся.

– До чего же вы коварный, герцог!

Герцог тонко улыбнулся.

– Ради вас, сэр Алистер, я готов на всё.

Алистер почувствовал себя наивной дурочкой, которая, приняв приглашение ухажёра «попить чаю и посмотреть кино», всерьёз полагала, что они будут пить чай и смотреть кино.

– А я, как дурак, в галстуке…

– Он вам очень идёт. – Герцог бережно коснулся пальцами безупречно повязанного галстука гостя. – Если бы я имел право что-либо требовать, я бы даже стал настаивать, чтобы вы надевали его почаще.

– Эта деталь гардероба – ваш фетиш, герцог?

– Не совсем. – Подушечки пальцев герцога неспешно прошлись по прохладному шёлку галстука Алистера. – Мне просто очень нравится его развязывать – есть в этом нечто очень символическое. Если вы понимаете, что я имею в виду.

– Я догадываюсь. – Алистер прикусил губу, пряча улыбку, и невозмутимо поправил галстук. – Ну что ж, – сказал он, – герцогини Бедфорд, ради знакомства с которой я приехал, мне не суждено повидать. Что же тогда вы покажете мне вместо неё?

– Мой Уобурн.

– Звучит зловеще. Он большой?

– Вы не будете разочарованы. – Герцог легонько провёл костяшками пальцев по скуле Алистера. – Ни размером, ни всем остальным.

Галантно подхватив гостя под локоть, герцог проводил его в дом.

– Предлагаю начать с сафари-парка, пока светло, – сказал он после лёгкого ланча. Алистер с энтузиазмом согласился. Он был наслышан об этом частном заповеднике, служившем прибежищем для восьмидесяти видов африканских животных, – парк был одной из главных достопримечательностей Бедфордшира и известен далеко за пределами графства. «Превратил родовое гнездо в зоопарк», – презрительно фыркала старая аристократия на эксцентричную выходку молодого герцога. «Мнение обитателей зоопарка меня не интересует», – парировал молодой герцог. Заповедник был доступен для публичных посещений, но в те дни, когда герцог желал показать его своим гостям, парк закрывали. И сейчас Алистер имел уникальную возможность насладиться поездкой по «дикой и безлюдной Африке».

Погода, как для сентября, стояла отличная, и Алистер открыл окно, с наслаждением подставляя лицо не по-африкански свежему ветру, но герцог тут же закрыл его, не отказав себе в удовольствии перегнуться для этого через гостя. «Я слишком ревнив, сэр Алистер, чтобы позволить вам целоваться с обезьянами», – сказал он со смешком. Будто в подтверждение его слов, на крыше лэндровера, который герцог предпочёл для пущей аутентичности, что-то дважды глухо стукнуло, и по лобовому стеклу, сцепившись, скатилась пара юрких мартышек, чудом не попав под колёса.

Узкая асфальтовая дорога петляла посреди трёхсот шестидесяти акров прекрасно ухоженных заповедных угодий. На капоте, не переставая, гримасничали и кривлялись обезьяны, в окна заглядывали любопытные жирафы, а путь им то и дело перегораживали лениво развалившиеся посреди дороги зебры или чинно переходящее её солидное носорожье семейство. Герцог как заправский рейнджер ловко объезжал препятствия, подбираясь к животным на минимально возможное расстояние и развлекая гостя весёлыми байками из истории заповедника. И Алистер, мысли которого с момента приезда были заняты неизбежным грядущим объяснением с герцогом, напрочь забыл о своём двусмысленном положении в его доме и глазел вовсю по сторонам, как семилетний мальчишка, впервые попавший в зоопарк. Впечатления не портил даже отнюдь не африканский вылизанный пейзаж, мелькавший за окном.

Миновав зоны саванны, африканского леса и пустыни, герцог подъехал к просторным вольерам. Там у небольшого пикапа их уже поджидал смотритель зверинца. Герцог заглушил мотор и, поздоровавшись со смотрителем, представил ему своего гостя.

– Добро пожаловать на наш главный аттракцион, сэр Алистер, – заулыбался тот, подхватив из пикапа два внушительных ведра. – Будем кормить львов.

– Что, серьёзно? – Алистер с опаской покосился на вёдра, содержимое которых – крупные куски сырого мяса – обитатели зверинца, кажется, почуяли раньше, чем Алистер увидел. Навстречу им из недр вольера с зычным рыком бросился огромный лев, и крепкая на вид металлическая сетка прогнулась под его напором. Алистер отпрянул.

– А это не опасно? – с сомнением спросил он, отходя от ограждения.

– Ничуть, сэр Алистер, – сказал герцог, принимая из рук смотрителя ведро. – Я уже немного приноровился к вам и смогу защитить бедных зверушек, если понадобится.

Герцог ехидно ухмыльнулся. Алистер приподнял локоть, чтобы пихнуть его под бок, но, вспомнив о смотрителе, вовремя спохватился. Смотритель, пряча в седых усах улыбку, подал ему специальное приспособление для кормёжки львов, и Алистер под его присмотром принялся раздавать сквозь прутья клеток мясо голодным хищникам. Герцог заботливо придерживал его при этом за плечи. Алистер не возражал, но едва с кормёжкой было покончено, тут же освободился от его рук.

Львы быстро управились с обедом, и смотритель выпустил их на широкую ограждённую территорию, где те могли резвиться «на свободе» весь день. Попрощавшись со смотрителем, Алистер с герцогом вернулись в лэндровер, и герцог, бравируя, сделал несколько медленных кругов по сонному львиному царству, проезжая в каком-нибудь полуярде от сыто дремлющих хищников.

– Кстати, как вам пришла в голову идея создания этого парка? – спросил Алистер на обратном пути. – И почему именно сафари? Вы так любите охоту?

– Было время, когда я обожал это дело. – Глаза герцога сузились, и взгляд его устремился в даль. Но он тут же тряхнул головой, отгоняя наваждение. – Потом прошло. Как отрезало, – скупо сказал он, меняя тему: – А заповедник я создал для сына – он без ума от диких животных. Хотя мне лично больше по душе наш старый олений парк. Мы, кстати, сейчас как раз туда направляемся.

Герцог свернул на узкую боковую дорогу, ведущую к следующей достопримечательности поместья.

– А вы любите оленей, сэр Алистер?

– Честно? – Алистер на миг задумался, прислушиваясь к себе и пытаясь разобраться в своих чувствах. – Терпеть их не могу! Возможно, потому, что мой отец был заядлым охотником и любил своих лошадей и оленей гораздо больше, чем нас с мамой.

– Простите, – смутился герцог. – Я не знал.

– Давайте лучше посмотрим ваш дом, – с виноватой улыбкой предложил Алистер.

– Ваше желание для меня – закон, сэр Алистер. – Герцог шутливо поклонился и, развернувшись посреди дороги, повернул обратно. – Мы как раз успеваем к пятичасовому чаю. Вы, кстати, в курсе, что эту традицию в Англии ввела Анна-Мария Бедфордская, моя прапрабабка?

Алистер был в курсе, но до этого момента ему как-то не приходило в голову увязать имена исторической особы и герцога, и теперь потрясённо молчал, осознавая, что сидит рядом с потомком легенды. Герцог, видимо, истолковал его молчание как признание в невежестве и с явным удовольствием принялся пересказывать фамильное предание, которое давно уже стало национальным достоянием, щедро снабжая его шутками-прибаутками, – так обычно рассказывают любимые семейные истории, которые из-за частого повторения обрастают новыми, всё более невероятными подробностями, так что вскоре даже её непосредственные участники больше не могут отделить правду от вымысла.

– Если я правильно припоминаю школьный курс истории, – полувопросительно сказал Алистер, – это случилось в 1840 году?

Герцог кивнул.

– Злые языки утверждают, что она ввела этот обычай, потому что не могла вытерпеть слишком долгий перерыв между завтраком и обедом, который в те времена подавали не раньше восьми часов вечера. Это всё клевета. Герцогиня просто очень любила вкусно и стильно посплетничать, а неформальная обстановка дружеского чаепития как нельзя лучше способствовала удовлетворению этой невинной страсти.

Герцог распорядился подать «королевский чай» в Малую гостиную, которая в доме менее притязательном вполне могла бы сойти за бальную залу. Алистер, желая приобщиться к традиции, попросил разрешения присутствовать при сервировке. На стол накрывал сам дворецкий. Ловкие слаженные движения его рук в белых перчатках гипнотизировали: было ясно, что традицию, ставшую одной из визитных карточек «старой доброй Англии» и по части ритуальности уступавшую разве что японской чайной церемонии, здесь не просто чтут – здесь ею живут.

На круглом столике, покрытом белоснежной скатертью, появился фамильный чайный сервиз из веджвудского фарфора – «Тот самый, которым пользовалась сама Анна-Мария, – заметил вскользь герцог. – Мы его используем в исключительных случаях и только для особенных гостей. Последний раз из него пили премьер-министр с супругой, когда три года тому назад гостили в нашем поместье с новоназначенным американским послом». Тонкие до полупрозрачности чашки, заварочный чайник, чайник с кипятком, молочник, сахарница, ситечко, щипцы для закусок, щипцы для сахара, вилочка для лимона и ещё несколько приспособлений, о предназначении которых Алистер не имел ни малейшего представления, заняли строго отведённые им церемониалом места. Венцом сервировки стала вазочка со скромным букетом фиалок, который очень удачно гармонировал с синим цветочным узором сервиза. Слуги внесли блюда с маленькими сэндвичами на один укус, трёхъярусный поднос с пирожными, горячими булочками и сладостями и ведёрко с бутылкой шампанского, к которому герцог питал слабость и заказывал по малейшему поводу. Дворецкий откупорил бутылку и, разлив вино по бокалам, откланялся.

– Я побуду сегодня леди, – сказал герцог, приступая к обязанностям хозяйки дома. – Вы не возражаете, сэр Алистер?

– Мы всё ещё о чаепитии, герцог?

– Вам решать, сэр Алистер. – Герцог взял в руки заварочный чайник и сполоснул его кипятком. – Я сказал то, что сказал. – Слив воду, герцог насыпал в чайник три ложечки чёрного цейлонского чая, залил его кипятком и накрыл крышкой. – Вы же вольны интерпретировать сказанное, как вам будет угодно: вы ведь находитесь в доме, где сбываются все ваши желания. Разумеется, при условии, что у вас возникнет желание, чтобы они сбылись.

Герцог был в своём репертуаре: обстоятельный, предельно серьёзный, полностью сосредоточенный на процессе и с фирменной лукавинкой во взгляде – с таким видом самые блестящие комики мира обычно произносят свои самые остроумные монологи.

– Кстати, о желаниях, – герцог вскинул глаза на Алистера. – Сахар? Молоко? Лимон? Хотя нет, не говорите. Я попробую угадать.

Герцог щипчиками положил в чашку Алистера кусок сахару, процедил сквозь ситечко заварку, разбавил её кипятком и, долив молока, передал гостю. Алистер бережно, не касаясь ложечкой стенок антикварного фарфора, размешал сахар, отставил ложечку на блюдце и поднёс дымящуюся чашку ко рту, с наслаждением вдыхая терпкий насыщенный аромат. Сделав небольшой глоток, он непроизвольно прикрыл глаза – чай был безупречный.

После чаепития герцог устроил экскурсию по дому, который больше походил на музей – здесь всё, от серебряных чайных ложечек с монограммой герцогини Анны-Марии до прохладных каменных стен, помнивших ещё средневековое цистерцианское аббатство, дышало историей. Но особое внимание Алистера как будущего искусствоведа привлекло собрание картин герцогов Бедфордских, которое по праву считалось одной из лучших частных художественных коллекций мира и даже упоминалось в итонском курсе истории искусств. Старинные покои и залы украшали около двухсот пятидесяти полотен признанных мировых мастеров, включая «Вид на вход в венецианский Арсенал» – одну из лучших работ Каналетто.

Потом был изысканный ужин при свечах, во время которого герцог отпустил лакеев, вызвавшись обслуживать гостя лично.

– Один человек, имя которого упоминать сейчас не пристало, – пояснил герцог, заметив недоумение на лице Алистера, – в своё время преподал мне бесценный урок: есть вещи, которые истинно радушные хозяева никогда не поручают слугам.

Герцог с видимым удовольствием и знанием дела откупорил бутылку белого французского вина.

– Вы так и не показали мне ваши собственные картины, – спохватился Алистер. Ему было неловко, что он вспомнил об этом только сейчас, – герцог наверняка «забыл» о них, в надежде, что гость сам проявит интерес.

– Я приберёг их на десерт, – загадочно улыбнувшись, герцог разлил по бокалам вино и поднял тост.

Галерея с работами герцога находилась на первом этаже, рядом со старой библиотекой. Это было небольшое прямоугольное помещение с двумя французскими окнами, выходившими на лужайку за домом и занимавшими большую часть стены. На дворе давно смерклось, но освещение внутри галереи было хорошо продумано, и экспозиция от искусственного света ничего не теряла. Герцог пропустил Алистера вперёд, а сам отступил в тень оконной ниши. Алистер напустил на себя вид профессионального критика и, заложив руки за спину, принялся неспешно прохаживаться среди вывешенных полотен. Герцог, прислонившись к стене, наблюдал за его реакцией.

Картин было немного, чуть больше дюжины. Писал герцог преимущественно маслом на холсте, хотя встречались и работы акрилом. Судя по картинам, герцог неровно дышал к античным мифологическим сюжетам в современной интерпретации. Особенно часто повторялся мотив любви богов к земным юношам, который в исполнении герцога явно носил аллегорическо-биографический характер – каждый из его богов чем-то неуловимо напоминал Кристиана Кейма: политик Зевс, похищающий юного Ганимеда на «бентли» с гипертрофированно мощными орлиными крыльями, в которые превратился известный логотип марки; плейбой Аполлон, сибаритствующий на яхте в окружении своих бесчисленных любовников; бизнесмен Гермес, осыпающий дарами Персея. Похоже, герцог не чурался хулиганства даже в творчестве.

– Здесь лишь то, что я оставил себе, – сказал герцог. – Это не самые лучшие мои работы, но самые важные – написанные в особенные жизненные моменты. Они мне дороги как воспоминания. Остальные я раздал – после того, как картина закончена, я теряю к ней всякий интерес и охотно дарю тем, кому она нравится.

– Потому что никто не покупает?

– Потому что я могу себе это позволить. Деньги я зарабатываю в другом месте. Вернее, их для меня зарабатывает Кристиан.

– Ваш сын?! – Алистер недоверчиво обернулся.

– Нет. Мой… наш общий друг. – Герцог умолк, давая Алистеру возможность оценить сказанное. Убедившись, что слова возымели должное действие, и насладившись им, он пояснил: – Мой покойный дядя, ещё будучи моим опекуном и по совместительству заместителем министра иностранных дел Великобритании, оказывал в своё время протекцию германским делишкам лорда Кейма-старшего, отца сами-понимаете-кого. В обмен он получил возможность очень выгодно вложить свои и мои деньги в лучшие немецкие предприятия. Так что пока лорд Кейм-младший работает на меня, я могу позволить себе, пользуясь его терминологией, «прожигать жизнь», занимаясь творчеством и меценатством.

– А меценатство, я так пониманию, состоит в одаривании результатами вашего творчества избранных счастливчиков? – Герцог, как уже давно заметил Алистер, сам был остёр на язык и очень ценил меткое слово, даже если оно было направлено против него. Особенно, если против него, как нередко складывалось впечатление.

– Вы напрасно ёрничаете, сэр Алистер. – Герцог напустил на себя вид оскорблённого достоинства, но глаза его смеялись. – То, что невозможно купить, обычно очень высоко ценится. Особенно если оно того стоит. А оно – моё творчество, я имею в виду – таки стоит: за моими картинами уже сейчас охотятся коллекционеры. Один мой приятель, счастливый обладатель одной из них, пару лет назад попал в серьёзные финансовые затруднения и был вынужден продать мой подарок. Не буду называть точную сумму – говорить о деньгах, когда речь идёт об искусстве, это так пошло, да и вы сами дали мне понять, что деньги вас не интересуют, – но моя картина позволила ему избежать банкротства. Это я к тому, что если я вам вдруг тоже решу сделать подарок – если пойму, что вам нравится, разумеется, – не выбрасывайте его.

– Разве после такого признания мне может не понравиться? Это было бы весьма недальновидно.

– Ну, во-первых, насколько я вас знаю, вы ни за какие деньги не станете кривить душой, даже чтобы пощадить чувства художника. Даже мои. Особенно мои. – Герцог театрально вздохнул. – А во-вторых, я как та богатая наследница: ко мне постоянно пытаются втереться в доверие коллекционеры. Это, как и бытность герцогом, научило меня неплохо разбираться в людях. Не говоря уже о том, что художник, как тонкая и впечатлительная личность, обычно чувствует истинное отношение к своему творчеству.

– И всё же… Согласитесь, столь дорогой подарок стоит того, чтобы ради него «сымитировать оргазм».

– И от кого я это слышу, сэр Алистер? – ухмыльнулся герцог.

– Я об эстетическом, герцог.

– Как по мне, между ними нет разницы. Но я удовлетворю ваше любопытство. Если вы дадите мне слово хранить мою тайну.

– Слово чести, герцог.

– Во время своих выставок я прячусь в комнате охраны и отслеживаю реакцию посетителей через камеры наблюдения. В отсутствие адресата люди обычно оргазм не симулируют. Если я вижу, что кто-то приходит в экстаз от созерцания моих работ, я указываю на этого человека своим детективам, они узнают его адрес, и некоторое время спустя ценитель прекрасного получает скромный подарок. Метод очень действенный – я его практикую уже лет пять, и за это время ещё никто, кроме вышеупомянутого друга, не продал мою картину.

Алистер, болтая с герцогом, миновал большую часть коллекции, особенно долго задержавшись около одной из картин в авангардном стиле, резко выделявшейся на фоне общей классической палитры. Алистер отходил назад, подходил ближе, склонял голову и задумчиво хмурил брови, пытаясь поймать какое-то ускользающее воспоминание. От умственного напряжения в размытом отражении сюрреалистической юношеской фигуры в концентрических кругах на поверхности пруда ему на миг даже почудился он сам в образе самовлюблённого Нарцисса. Но Алистер тут же отмахнулся от этого видения – не оно составляло суть терзавшего его дежавю. Наверное, навеяло античными соседями. Сдавшись, он перешёл к следующему полотну и, постепенно дойдя до конца, опять вернулся к картине, завладевшей его вниманием. Задача усложнялась тем, что – Алистер был уверен в этом – раньше он видел не саму эту картину, а другую, но из того же «семейства». Покоя не давало не само «лицо», а характерные, врезавшиеся в память «семейные черты».

– Постойте… Это же… – пробормотал он скорее самому себе, и в этот миг его озарило. Алистер резко обернулся и посмотрел на герцога в упор: – Так Гэри Траут – это вы?!

Герцог театрально зааплодировал.

– Разумеется, это я! – сказал он, выходя из своего укрытия с довольной улыбкой фокусника, трюк которого удался. – Но я разочарован, что вы догадались только сейчас. В момент открытия выставки это была загадка, но с тех пор прошло три года, и вся культурно продвинутая общественность, не говоря уже о профессионалах, в курсе, кто на самом деле скрывается под этим псевдонимом. И вам как будущему куратору культовой галереи это следовало бы знать одному из первых.

– Зато я сразу почувствовал руку мастера, – ухмыльнулся Алистер, пытаясь скрыть потрясение и заодно реабилитироваться.

– Вот поэтому я и предложил вам эту работу. Интуиция и чутьё в нашем деле значат намного больше, чем формальное знание и образование.

– Но… А как же тогда тот парень, который встречал гостей под видом художника?

– Это был именно парень под видом художника, – улыбнулся герцог, присоединяясь к нему. – Актёр, и весьма талантливый. Один из стипендиатов основанного мной фонда поддержки одарённой творческой молодёжи. Он тогда ещё был студентом и с восторгом ухватился за возможность сыграть столь интересную и необычную роль и заодно подзаработать. Мистификация всегда шла на пользу искусству. – Герцог довольно рассмеялся, как мальчишка, проказа которого удалась. – Устраивая её, я преследовал три цели. Во-первых, я тогда пробовал себя в совершенно новом жанре и хотел посмотреть, как в этом амплуа меня примет критика, без привязки к тому имени, которое у меня уже было в художественных кругах. Во-вторых, мне нужен был громоотвод от назойливого внимания к собственной персоне, чтобы в полной мере и без помех насладиться вашим обществом. Ну, а в-третьих, – герцог подмигнул, – я всегда был не прочь пошалить. К слову сказать, за посетителями на той выставке я тоже наблюдал. И был очень польщён и тронут, что именно вы оказались самым восторженным моим поклонником. Хотя бы так.

Голос герцога опасно дрогнул, и Алистер тут же свернул разговор в проторённую колею.

– И где же тогда мой подарок?

– Он никуда не делся и дожидается вас. Тогда, на выставке, мне показалось, вы были не готовы его принять. Но я очень рад, что вам нравится моё творчество. Потому что я задумал ряд ваших портретов. Вы же не откажетесь мне позировать, сэр Алистер?

– С удовольствием, герцог. Если только портреты не задуманы в жанре ню.

– Именно. Эта идея пришла мне в голову ещё в Аскоте, как только я вас увидел.

– Да? А мне показалось, что вас тогда посетила совсем другая идея.

– Каждый судит по себе, сэр Алистер. И если исходить из этого, то мне очень лестен ход ваших мыслей.

Алистер досадливо сжал губы. Герцог довольно ухмыльнулся.

– Вам нечего стесняться, сэр Алистер, у вас роскошное тело. – Герцог мазнул его откровенным, отнюдь не профессиональным взглядом. – К тому же, эти картины я не планирую нигде выставлять и тем более кому-либо дарить. Я украшу ими нашу спальню.

– Для этого вам сначала нужно открыть эту «галерею».

– Она уже пять лет, как открыта. И ждёт только вас. – Герцог подал ему руку, и в голосе его проскользнула едва заметная хрипотца. – Пойдёмте, сэр Алистер, я провожу вас.

– Вы лично? – Алистер вскинул тонкую бровь, поддерживая заданный тон, но внутренне напрягся: сказано было в шутку, но герцог не шутил; «момент истины», которого он так опасался с самого приезда сюда, настал. – У вас нет слуг, герцог?

– У меня – да, – выражение лица герцога, несмотря на шутливый тон, странно переменилось. – Но у вас, мой господин, только один слуга – я.

Витиеватый флирт, непревзойдённым мастером которого был герцог, всегда оставлял Алистера равнодушным, но сейчас он впервые поймал себя на том, что в такой формулировке ему это… приятно. Будто прочитав, а может, почувствовав его мысли, герцог порывисто опустился на колени и, обняв ноги Алистера, прижался к нему лицом.

– Мой господин, я ждал этого пять лет…

Лицо герцога вдруг сделалось непривычно серьёзным, голос – глухим и тихим, а взгляд – умоляющим, и то, что Алистер поначалу принял за изысканную куртуазность, вдруг предстало в совершенно ином свете. Алистер с трудом подавил замешательство – он никогда не смотрел на это с такой стороны. Всю свою сознательную жизнь он из кожи вон лез, чтобы завоевать одобрение сильных мира сего, в надежде приблизиться к ним и тем самым им уподобиться, и даже в самом радужном сне он не допускал мысли, что кто-то, стоявший заведомо выше него, готов признать его не просто достойным себя, а господином.

– Генри… – Алистер сглотнул – вид преклонившегося перед ним герцога с покорно опущенной головой вызвал у него странное волнение. – Если бы я хотел только секса, он бы у нас уже давно случился.

– Тогда чего же вы хотите, мой господин? – Губы герцога коснулись его сквозь тонкую ткань летних брюк, и Алистера обдало жаром. Жар поднимался из недр его естества, стремительно подчиняя тело. Алистер слабо трепыхнулся, пытаясь отодвинуться, но попытка провалилась – герцог лишь сильнее сомкнул губы, и Алистер разом лишился остатков воли.

– Я хочу… – Алистер на миг запнулся – то, как отреагировало его тело на порыв и близость герцога, ему не нравилось. То есть слишком нравилось, и это… не нравилось. – Я хочу… не только секса.

– Я тоже, мой господин, – прошептал герцог, не поднимая головы. – Я тоже.

– Я знаю. Но пока могу предложить только это. – Алистер не понимал, что происходит. С губ его слетали совершенно не те слова, которые он так тщательно репетировал в мыслях весь день, состязаясь с герцогом в светских остротах. Он говорил совершенно не то, что собирался. Но чем дальше он говорил, тем больше понимал, что именно это он и хотел сказать. – И именно поэтому это… неправильно. По отношению к тебе.

Герцог молчал, уткнувшись лицом ему в пах и судорожно вжимая его в себя. Потом медленно, как вьюнок по стеблю, поднялся на ноги, не выпуская Алистера из рук, и прижался к нему всем телом. Зарывшись лицом ему в волосы, он шумно дышал, будто пытаясь надышаться им впрок.

– Ты хоть понимаешь, – тихо, уставившись в пол, сказал Алистер, – что я буду закрывать глаза и видеть его?..

– Это неважно. – Герцог оторвался от волос Алистера и, взяв в руки его лицо, приблизился к нему губами. – Мои-то глаза будут открыты. И видеть они будут только вас, мой господин.

Алистер прикрыл глаза и приоткрыл рот.

– Вы мазохист, герцог.

– Вы, сэр Алистер, простите, тоже. Хотя роль жестокого господина идёт вам гораздо больше.

Поднимаясь наперегонки по широкой мраморной лестнице старинного фамильного замка Бедфордов, они то и дело останавливались для коротких поцелуев-укусов. С портретов строгими неодобрительными взглядами их провожали предки герцога. Лестница никак не кончалась.

– Вы уж простите, мой господин, – сказал герцог, когда они, распалённые до предела, ввалились в его спальню на втором этаже, – но камердинера у меня тоже нет. Так что раздевать вас тоже буду я.

4.

Алистер проснулся в лондонском особняке герцога с видом на Холланд-парк и с удовольствием скользнул взглядом по собственным отражениям. В спальне не было зеркал – им они были без надобности: Алистер закрывал глаза, а герцог смотрел только на него, – но стены её украшали двенадцать портретов кисти герцога. С портретов холодной надменной улыбкой одаривал зрителя гордый и властный молодой пэр – наследный принц, нет, король, раз у него в вассалах был сам герцог! Молодой король был величествен и великодушен, милостив и снисходителен, спокоен и уверен – таким, каким Алистер не видел себя даже в самых дерзких мечтах и каким, оказывается, видел его наяву его придворный художник. Король мог себе это позволить – у него был надёжный тыл: в вассалах у него был герцог, служивший ему верой и правдой, верный и преданный ему беззаветно, как и надлежало истому аристократу. И все те силы, что раньше уходили на борьбу с внутренними демонами и саморазрушение, теперь могли быть направлены на великие свершения, как и подобало настоящему королю.

Герцог был мирным художником, но в жилах его текла кровь великих правителей и полководцев – лавры завоевателя ему были по душе, но бремя многовековой власти слишком давило. Его сюзерен, его муз и повелитель, решал эту дилемму: его благосклонность надо было постоянно завоёвывать, и он охотно брал на себя верховенство, снимая с плеч своего вассала его непосильный груз. И все те силы, которые прежде распылялись на метания и терзания, теперь могли быть направлены на чистое созидание, как и полагалось истинному творцу.