Текст книги "Дом для демиурга Том 2: Реальность сердца (СИ)"

Автор книги: Kriptilia

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 48 страниц)

– Простите, а то, что вы сделали... – спросил Андреас у брата Жана. – Это надолго?

– Что именно? – удивился монах.

– Я видел в темноте Храма, и сейчас вижу почти как днем.

– Действительно! – до Саннио только сейчас дошло, что середина ночи кажется ему необычно светлой, скорее уж, похожей на пасмурный день.

Брат Жан изумленно покачал головой, потом потер глаза и задумчиво обозрел окрестности.

– Я ничего подобного не имел в виду. Я хотел только остановить вашу драку, – признался он.

– Да вы чудотворец! – рассмеялась Ханна. – Как забавно вышло. Я даже не заметила, пока господин Ленье не спросил. А ведь должно быть темно, как в погребе!

– Надеюсь, никакого вреда вам от этого не будет, – Блюдущий хмурился, и Саннио его прекрасно понимал: хочешь сделать одно, а получается совсем другое, да еще и такое, последствия чего можно обнаружить только после того, как все сделано. – Признаться, я не знаю, что на меня нашло.

– Полагаю, что на вас нашло весьма верное суждение о том, что могло бы случиться, – проговорил Альдинг, ставя точку в сожалениях чудотворца. – Не можете ли вы рассказать, что вас всех сюда привело?

– А вас? – девица Эйма второй раз уже переплетала косу и убирала ее под сетку для волос. Коса, толщиной с предплечье Саннио, не собиралась оставаться в плену, и никакие шпильки ее не укрощали.

– Госпожа Эйма, не знаю, учили ли вас, что отвечать вопросом на вопрос невежливо. Позволю себе об этом напомнить, на всякий случай, – Альдинг едва ли не шипел разъяренной рысью. Девица, державшая в зубах шпильки, а на коленях рапиру, ему явно не нравилась. – Также позволю себе напомнить, что именно вы первой обнажили оружие в Храме. Лучше бы вам объяснить свое поведение.

– А то что? – невинные голубые глаза смерили сидевшего напротив Литто. – Господин барон Литто, вы тоже не образец вежливости.

– Довольно, – поднялся брат Жан. – Не ведите себя подобно детям. Вам всем уже достаточно лет, чтобы не устраивать глупых перебранок, когда мы оказались в подобном положении!

– Я хочу знать, чему обязан нашей встрече, – холодно сказал Альдинг. – Полагаю, я в своем праве.

– Я мог бы задать вам тот же вопрос, господин барон Литто, – у монаха тоже хватало ледяной язвительности. – Однако, поскольку именно мои спутники первыми взялись за оружие, нам и отвечать первыми. После нашего рассказа я хотел бы выслушать вас, после этого мы решим, что делать. Я не вижу причин скрывать от вас цель нашего пребывания на этих землях. У нас есть причины думать, что герцог Гоэллон решил совершить некое весьма опасное действие на основе неверного суждения. Мы хотели встретить его, дабы отговорить и предостеречь. В Храм мы поднялись, поскольку госпоже Эйма показалось разумным обследовать его. Сам я отвлекся на некоторое время и не уследил за тем, как мои спутники решили устроить потасовку. Собственно, я просто решил подойти к ручью за водой – мы устроили привал, – обезоруживающая открытая улыбка. – Теперь ваша очередь.

– Вы не объяснили, что за действие и каковы основания так думать, – покачал головой Литто.

Брат Жан протянул кружку за настоявшимся травяным отваром, дождался, пока Саннио наполнил ее до краев, сел и... рассказал. Подробно, детально и весьма выразительно.

Где-то на середине повествования младший Гоэллон от изумления едва не расплескал травяной чай себе на ноги. Господа соратники почти угадали, в чем дело, почти вычислили, что происходит, но попутно понавыдумали глупостей – и ухитрились же... Больше всех нафантазировал брат Жан, конечно – пришло же такое в голову! Вот с кем нужно познакомить дядю, чтобы перестал дразнить племянника за чрезмерно развитое воображение...

...а дяде стоило бы сказать Фиору то же, что он сказал Саннио. Тогда девица Эйма не подняла бы переполох, который привел всех троих сюда, а мирно готовилась бы к свадьбе. Бедняга герцог Алларэ – сейчас, наверное, по стенкам бегает...

– Вы и правы, и не правы, – Саннио задумчиво заглянул в свою кружку, выловил листик мяты и стряхнул с пальца на землю. Рассказывать или не рассказывать? Эти трое искренне хотели помочь, не побоялись ни разбойников, ни дальнего пути, ни пролития крови. Но – поведать им, едва знакомым и почти чужим?.. – То, что на самом деле – оно и сложнее, и проще. Ладно, слушайте.

Троица непрошенных соратников слушала, открыв от изумления рты. Когда рассказ дошел до формулировки пресловутого проклятия, брат Жан едва не вскочил – но сдержался, принялся слушать дальше. Второй сюрприз поджидал его на рассказе о двух богах-самозванцах, один из которых – столь милый сердцу Церкви Противостоящий, злобный разрушитель, а вот другой – существо посложнее и куда более коварное.

Монах стоически перенес все известия; и то, что на самом деле мир создан не Сотворившими, а Противостоящим, и то, что королевская династия и впрямь проклята. Лицо все больше вытягивалось, но он молчал и только изумленно качал головой.

– Во всем этом мне непонятно только одно, – сказал, дослушав, Блюдущий. – Как именно тот, второй, сумел обмануть закон Сотворивших. Слово той несчастной, дай ей боги покоя, попросту не могло быть услышано...

– Услышано оно было, – пожал плечами Альдинг. – Я не знаю, как исполняется этот закон, но знаю, что любой закон можно обойти. Но это не так уж важно. Может быть, монахи вашего ордена сочтут этот случай достойным всестороннего изучения и лет через сто найдут ответ.

– Альдинг, перестань... – негромко сказал Саннио.

– Не вижу к тому ни малейшего повода, – все с той же холодной жесткостью бросил Литто. – Мать наша Церковь хранит множество тайн и скрывает огромное число важнейших вещей. Будь в проповедях и книгах чуть меньше лжи, мы понимали бы, с чем имеем дело, могли бы противостоять этому с развязанными руками, не путаясь в слухах и догадках. Заветники, выродки, владеют знанием, в котором отказано всем нам – не смешно ли?.. Как творятся чудеса, ваше преподобие? Почему умирают все девицы, взмолившиеся о каре для насильника? Почему чудотворцы почти всегда умирают? Почему множество молитв остается без ответа? Вы, брат ордена Блюдущих Чистоту, вы – знаете?

– Сотворившие отвечают лишь на искреннюю молитву...

– Что же, вы думаете, что я был неискренен, когда молил уберечь от смерти своего отца, мать, братьев и сестру?!

– Вы готовы были принести в жертву за них свою жизнь? – брат Жан спросил тихо, но услышали его все.

Барон Литто осекся, отшатнулся. Саннио захотелось отвесить монаху хорошую, тяжелую оплеуху – нашел о чем спрашивать!..

– Нет, – одними губами ответил Альдинг. – Я хотел жизни для всех нас. Но почему, почему нужно платить собой?..

Монах то ли не нашелся с ответом, то ли мирянам не полагалось знать ответ на него. Он отвернулся, не сказав ни слова. Повисла длинная тягостная пауза, которую Саннио не знал, как придавить. Любой вопрос, любое замечание казались бы сейчас бестактными. Впрочем, девица Эйма так не считала...

– Господин барон Литто, я вам очень сочувствую, – мягко сказала она. – Только вы упрекаете совсем не того человека. Брат Жан – не архиепископ Жерар, и не он решает, что кому знать. Давайте все-таки решим, что будем делать мы.

– Мне хочется еще раз осмотреть Храм, – ответил Саннио. – Возможно, мы что-то упустили или не заметили.

– Опять шарахаться в потемках? – спросила Ханна. – Ну, не в потемках, но там же Противостоящий ногу сломит... Ой, ну я и сказанула, – добавила къельская воительница, когда все остальные нервно засмеялись. – Но все-таки, зачем опять идти? Там же пусто.

– Думаю, что вам туда идти как раз необязательно, – отсмеявшись, сказал монах. – Довольно будет и троих. Вы же с господином Ленье останетесь здесь, с его высочеством.

– Вот, конечно, вы непременно найдете там герцога Гоэллона! – обиженно возопил его высочество. – Он там прячется, по-вашему? Сходили уже один раз...

– Не исключено, что герцога Гоэллона найдете именно вы, – с улыбкой ответил брат Жан. – Если он выйдет к нашему костру, берите его в плен.

– Ну-ну, – усмехнулся Саннио. – Поймал охотник медведя, кричит об этом на весь лес, а ему другие охотники отвечают – ну так тащи его сюда! Не могу, говорит, он меня тоже поймал... Ладно, пойдемте. Это даже интересно, посмотреть все заново...

До рассвета еще было часа четыре, но всем троим казалось, что уже давно наступило утро, пусть туманное и сумрачное, но достаточно светлое. Только по глухой сонной тишине, царившей над немногими палаточными лагерями, можно было догадаться, что на самом деле – ночь, самые сладкие ее часы, которые все добрые паломники предпочитают проводить в глубоком невинном сне, вместо того, чтобы шарахаться в кромешной тьме по местам, куда подобает входить только в благочестивом настроении и с должным сопровождением.

Теперь оказалось, что изнутри Нерукотворный Храм красив той же дикой красотой, что и снаружи. Человеческие руки не могли бы создать подобную, а человеческий разум – задумать. При взгляде вверх, к высоким сводам, кружилась голова. Здесь не было ни одной прямой линии, ни одной законченной дуги – каждая плавно переходила в другую. Переплетение искривленных плоскостей, сложные узоры граней, неожиданные углы и застывшие посреди биения каменные фонтаны – все это повергало в легкий трепет; в первую очередь своей чуждостью, и только потом уже приходила в голову мысль о невероятной мощи, которая понадобилась для воплощения подобного чуда.

Человек, осмелившийся спорить с теми, кому по силам воздвигнуть Храм – либо герой, либо безумец, лишенный страха.

Если только история Храма – не очередная ложь...

Ханна Эйма оказалась права – ничего нового они не увидели. Осматривать Храм можно было до бесконечности, а спрятаться в нем – легче легкого. Сколько здесь одних пещер? Наверное, больше тысячи. Саннио посочувствовал паломникам, которым нужно было подняться до самого верха; а когда брат Жан рассказал, что путь занимает время с рассвета до полудня, посочувствовал вдвойне.

На слово "рассвет" он обратил внимание лишь десяток минут спустя: до того больше прислушивался к окружающему. Все время казалось, что в тишине звучат лишние шаги, порой выбивающиеся из общего ритма, а к спине приставлено острие чужого недоброго взгляда.

– Если нас тут найдут...

– Господин Гоэллон, вы не заметили, что ворота открыты и ночью? Вход в Храм открыт всегда. Никто вас не выгонит.

– Странно, что здесь еще "заветники" гнездо не свили, места-то полно, а надзора никакого!

– Что им здесь делать? – удивился брат Жан. – Сама земля не позволяет обращаться к любым силам, помимо Сотворивших. Ваш друг носит частицу этого камня, и она надежно защитила его...

Помянутый друг, прищурившись, покосился на монаха, но промолчал. Саннио перехватил этот взгляд и насторожился. Если бы глазами можно было убивать...

– В чем дело?

– Его преподобие или ошибается, или умалчивает, как это свойственно его собратьям.

– Господин барон, соблаговолите продолжить, – устало вздохнул монах. Он остановился за очередным поворотом, оперся на стену. – Мне хотелось бы вас понять.

Саннио все это удивляло с самого начала. С чего обычно тихий и безупречно вежливый Альдинг так взъелся на расследователя, что не счел нужным скрывать свои чувства? Для барона Литто это было свойственно не больше, чем для кошки – любовь к прогулкам по луже; но в каждой реплике звучала настоящая ярость, тем более страшная, что очень хорошо чувствовалось: литец стремится удержать ее в узде.

– Это не земля Сотворивших. Это ничья земля. Здесь можно обращаться к кому угодно, но никто не может проявить полную силу.

– Знаешь, Альдинг... – покачал головой Саннио. – По-моему, больше всех умалчиваешь здесь ты. И хорошо бы тебе объясниться!

Блюдущий, тоже прищурившись, внимательно смотрел на обоих молодых людей и одновременно вслушивался в некую мелодию, доступную лишь его слуху. Вплотную сведенные брови, напряженные скулы...

Литто отвернулся, поднося руку к тугому воротнику камизолы, потянул шнуровку. Другой рукой он опирался на стену. Рядом открывался проход в очередную пещеру, оттуда доносилось тихое журчание ручья, сейчас казавшееся слишком громким. Оба спутника стояли друг напротив друга, Саннио поочередно разглядывал обоих, ожидая продолжения. Он тоже положил ладонь на прохладный скользкий камень, который казался необыкновенно приятным на ощупь. Словно морская вода сгустилась, затвердела, но стала не льдом, а воплощенной стихией, тревожной и ласковой одновременно...

– Мне трудно разделить то, что я знаю, чувствую и когда-то слышал, – начал Альдинг. – Но я по...

Продолжения Саннио не услышал. Нарисовавшаяся в проходе темная фигура, похожая на призрак, но до отвращения быстрый призрак, проскользнула между Альдингом и монахом, походя сделав с обоими что-то быстрое и вредоносное, а в следующее мгновение уже самому господину Гоэллону пришлось прочувствовать все на своей шкуре. Он успел увернуться от летящего в лицо кулака, но больше – ничего. Рука, скользнувшая к кинжалу, онемела от удара по плечу.

Несколько ударов в грудь, слившихся в один, потом увесистая оплеуха, от которой помутилось в глазах, и еще одно неуловимо быстрое двойное движение, от которого лязгнули зубы, а Саннио обнаружил, что летит навзничь куда-то очень далеко...

...приземлился он головой на камень. Из глаз посыпались искры, а подняться казалось совершенно невозможным, хотя вроде бы все кости были целы, и ни капли крови не пролилось. Юноша с трудом встал на четвереньки, чтобы увидеть, как сапоги Альдинга – носами вверх – скрываются за углом.

Сие противоестественное зрелище наводило на мысли о том, что головой Саннио повредился куда сильнее, чем сперва подумал; миг спустя до него дошло, что друга попросту тащат куда-то на спине.

Брат Жан, надо понимать, получил удар под дых: он сполз по стене и судорожно пытался вздохнуть, прижимая руки к животу. Саннио поднялся, бросился вперед, одновременно думая, что делает чудовищную глупость – уж если похититель за краткий миг расшвырял троих, то преследователя, которого шатает от стены к стене, по этим самым стенам и размажет, даже не отвлекаясь от своего дела. Но не бросать же Альдинга?..

К его удивлению, он сумел догнать человека в темном платье, уже перекинувшего жертву на руки. К его десятикратному удивлению, лицо похитителя было Саннио знакомо.

– Господин Далорн?.. – юноша на всякий случай держался в паре шагов, приняв защитную стойку. – Зачем вы...

Едва ли вопрос Саннио вдруг вызвал у алларца острые угрызения совести, однако ж, Альдинга он сбросил на землю и двинулся вперед; перешагнул прямо через свою ношу. Гоэллону мучительно не хотелось поднимать оружие на человека, которого он знал, который спас его из унизительной и гадкой ситуации... но намерения Далорна были вполне очевидны...

...а лицо у него было совершенно, абсолютно гипсовым: словно кто-то снял посмертную маску, в точности повторявшую черты человека, но не хранящую в себе ни единой капли жизни.

Защищаться от алларца было – все равно, что пытаться победить лавину или морскую волну. Единственный выпад прошел в пустоту. Далее Саннио успел только издать придушенный писк, пытаясь понять, как же вышло, что Эмиль уже сзади и давит ему на горло предплечьем, а шпага перекочевала в другую руку господина Далорна. Потом навершие эфеса ударило в висок, и мир померк.

7. Церковные земли – Собра – Беспечальность

Тишина и полное отсутствие посторонних на добрых полмили вокруг несказанно радовали.

Керо еще раз оглядела окрестности. Вдалеке – лагерь паломников, десяток шатров, может быть, чуть больше. Горел один-единственный костер, разглядеть сидящих вокруг него было нельзя – значит, и оттуда заметить ее было трудно. Спутники, не пожелавшие доверить госпоже Далорн самостоятельно пройти путь от монастырской гостиницы до ворот Храма, уныло волочились следом. Виктор ворчал себе под нос, что не время нынче, посетить святое место можно и поутру, а за час до рассвета ломать ноги в темноте, да еще и госпоже – опрометчиво, и не стоит.

За две с лишним седмицы совместного путешествия Керо привыкла и к постоянному ворчанию, и к осторожной ненавязчивой заботе нанятых ей охранников. Оба знали свое дело, а еще, наверное, знали жизнь и не слишком-то стремились перечить хозяйке, особенно, когда та была в дурном настроении.

В таковом Керо пребывала куда чаще, чем в хорошем. Дни в дороге летели почти незаметно, казалось, что только-только выехали, а уже и смеркается, пора становиться на ночлег; но каждую ночь ей снились тяжкие сны, вспомнить которые поутру не получалось. Женщина предпочла бы ехать и по ночам, лишь бы не подниматься разбитой, усталой куда хуже, чем после долгих часов скачки – но тут уж Виктор и Рино были неумолимы. "Госпожа должна отдохнуть! – упирался Рино, и сдвинуть его с места было не проще, чем голыми руками повалить вековой дуб. – Извольте проследовать в свою комнату..."

До Кальросо доехали даже не за семь – за шесть дней. Хороши были и лошади, и дороги. Сухая ясная погода, слишком уж тихая даже для третьей седмицы девятины святой Иоланды, была в пути лучшим подспорьем. Ни слишком жарких полудней, ни утренних дождей, которые обычно приносило с Четверного моря. Дорога сама стелилась под копыта лошадей легким шелком, цветными атласными лентами; вот только следов Эмиля путники не нашли, хотя в каждом городке, в каждой деревне расспрашивали о нем.

Дядюшка Павезе оказался не менее гостеприимен, чем ожидала Керо, и еще более участлив, чем в прошлое знакомство, хотя казалось бы – больше попросту некуда. Через четверть часа от начала разговора у молодой супруги "дорогого Эмилио" пропало всякое желание стесняться и умалчивать о деталях происшествия, а огандский дядюшка внимательно выслушал ее, велел ждать и к вечеру вернулся со странного вида монахом в черной сутане. На груди был вышит свиток. Об ордене Ищущих, существовавшим только в ноэллианской церкви ("Истинной Церкви Сотворивших", вспомнила Керо давнишний казус на уроке), она слышала пару раз в жизни. Подобного ему ни в Собране, ни в Тамере не было, хотя три остальных – Милосердных Сестер, Блюдущих Чистоту и Бдящих Братьев – существовали во всех державах. Даже на островах Хокны у орденов были миссии, хотя островитяне по большей части были еретиками, поклонявшимися всем на свете, от предков до духов стихий.

Ученый брат ордена Ищущих оказался примерно таким, как Керо себе и представляла, опираясь на название. Сухонький деловитый старичок, с первого взгляда ясно – завзятый книжник и любитель просиживать сутками напролет в библиотеках и скрипториях. Повторять перед ним свою историю было уже легко и нестрашно, тем более, что монах только слушал, изредка кивая. Потом он начал задавать вопросы, и это оказалось испытанием посерьезнее. Певучий говор Оганды не слишком-то годился для быстрых страстных реплик, которые казались Керо заливистыми соловьиными трелями. Сам "соловей" был увлечен услышанным до крайности; можно подумать, впервые в жизни столкнулся с подобным.

Через час женщина начала злиться: она приехала к дядюшке Павезе не для того, чтобы обогатить своей историей какие-нибудь ученые труды монахов ордена Ищущих, а за советом и помощью, а брат-соловей все допытывался о сущей ерунде. Интересовало его все – и погода в тот давешний день, и судьба сестер Керо, и каждая деталь ночного разговора с супругом.

Даже о некоторых перипетиях общения с герцогом Гоэллоном пришлось рассказать; огандского монаха нисколько не интересовали не освященные Церковью любовные приключения, проповедей он читать не собирался, а вот о том, чему эллонец учил троих подростков, и как именно учил, пришлось говорить много и подробно.

Потом Керо пришлось показать обе ладони, вытерпеть щекотку от прикосновения сухих шершавых пальцев, следить за их движением и пытаться разглядеть то, что ускользнуло от ее собственных глаз. Если верить тому же герцогу Гоэллону, то в искусстве гадания по руке она вполне могла с ним сравняться – неужели брат Ансельмо надеялся увидеть что-нибудь новое?

День и час рождения, погода при рождении, наличие и отсутствие дурных предзнаменований – все, решительно все интересовало брата-соловья.

– Моя мать умерла родами, это сойдет за предзнаменование?

– Увы, увы, очень вам соболезную, но предзнаменованием это никак считаться не может, и это определенно к лучшему, не так ли, синьора?

– Не знаю! – разозлилась Керо. – Я не понимаю, что вам нужно! Я просто хочу вернуть мужа!

– И только?.. – лукаво прищурился огандец.

– Нет. Но разве тут можно что-то сделать?

– Видите ли, синьора Далорн, что-то делать нужно с чем-то существующим, а то, понимаете ли, действие, совершенное ради борьбы с тем, чего нет и не было на свете, оно определенно пустое, вы согласны со мной?

– Что вы хотите сказать?!

– Сказать я хочу, любезная синьора, – Керо покраснела. – Что не вижу ни одного повода к тому, чтобы вы считали, что сказанное той дурной женщиной, содержит в себе зерно истины. Хотя бы маленькое, просяное зернышко. Даже не так... – старичок задумался. – Несомненно, та ведьма обладала некоторой способностью прозревать будущее, но, будучи злобного и гнусного характера, использовала ее совершенно непозволительным, недолжным образом...

Керо остолбенело слушала соловьиные трели.

– В словах ее, конечно же, была толика правды, и в некотором роде это можно считать за предсказание, к тому же, оно ведь отчасти сбылось, но ни о каком проклятии не может быть речи. Сказанное вам, конечно же, правда, но правда лишь в том смысле, что пресловутое обещание рано или поздно исполнится. Все люди смертны, синьора Далорн, и синьор герцог Гоэллон, понимаете ли, не исключение, но связи между тем, что было вам сказано и этим событием нет и быть не может.

– А... а что же тогда Эмиль?

– Вот это, синьора, вопрос интересный, я бы сказал, преинтереснейший, но найти на него ответ нам с вами, наверное, не удастся. Возможно, синьору Далорну приснился некий дурной сон, может быть, даже и вещий сон, как-то связанный с вашим опекуном, но он не вполне запомнил его или не понял, ваши же выводы сбили его с толку и подтолкнули к некоему неверному решению...

– То есть?! – Керо и раньше слышала, что беременные женщины склонны глупеть до степени невозможной и непозволительной, но на себе подобного еще не ощущала. Вот, ощутила.

– Вполне возможно, что синьору герцогу и впрямь угрожает некая опасность, которую мог бы предотвратить ваш супруг, однако ж, лично с вами эта опасность никаким образом не связана.

– Вы уверены? Вы уверены в том, что говорите? – вскочила синьора.

– В каждом своем слове. Видите ли, синьора Далорн, проклятия не берутся из ниоткуда и не могут не оставлять на проклятом отпечатка, ясного опытному взгляду. Должен быть и источник, и причина, и примета. Ни одной из ведомых мне примет на вас нет. – "Как странно! О подобном Руи не говорил ни слова. Он вообще не говорил о проклятьях..." – Та ведьма должно быть, стремилась по злобе своей напугать вас и смутить, но решись вы раньше рассказать обо всем служителю Сотворивших, ваше предубеждение было бы развеяно.

– Вот так... – Керо вновь присела на стул и закрыла лицо ладонями. – А я...

– Не пеняйте на себя, синьора, вы ни в чем не виноваты. Возвращайтесь домой и ожидайте своего супруга, молитесь за благополучие его и вашего опекуна. А если вы все же тревожитесь, посетите Нерукотворный Храм. Молитвы в нем достигают слуха Сотворивших быстрее прочих, а Мать Оамна покровительствует верным женам и миру в семье...

Теперь женщина созерцала Нерукотворный Храм, в котором собиралась вознести молитву. Каким словом назвать это... это нечто. Не сооружение, ибо оно не дело рук человеческих, и не творение природы, а застывшее воплощение вышнего могущества. Храм пугал; пугал и вместо восхищения вызывал дурные неподобающие мысли. Те, кому хватило сил на возведение – или рождение? – этого чуда, почему они не пресекали войны, убийства, несправедливости? Ведь для этого достаточно было куда меньших усилий. Поразить молнией безумного короля, да и все. Сколько тысяч не погибло бы?

Ответ Керо знала с детства: Сотворившие даровали каждому свободу распоряжаться своей душой. Но – разве они не вмешивались в ход вещей по множеству менее важных поводов? Карали и исцеляли, посылали откровения и знамения; так почему никто не послал вещий сон графу Къела? Почему не остановил Алви? Почему?..

На равнине вокруг Храма было странно тихо, словно те люди у костра двигались безмолвно и бесшумно. Даже голоса спутников звучали приглушенно. Ворчание Виктора едва достигало ушей женщины, шедшей в шаге впереди. Сухая ломкая трава пружинила под ногами. Теплая ясная ночь, очередная по счету. Ни птичьего пения, ни шелеста листвы, ни даже ржания лошадей. Тихо, мучительно тихо – так, что хотелось закричать.

На минуту показалось, что вся затея – чистая дурь, а нужно дождаться утра и отправляться с паломниками и сопровождающими монахами. Огромные ворота – пять, шесть человеческих ростов? – были приоткрыты и звали войти внутрь. На теле гигантского черного нарцисса они казались пылинкой, крошкой пыльцы, и от этого было страшно. Основание Храма было уже, чем вершина, он раскрывался навстречу небу, и стоять, чувствуя над головой каменную громаду неисчислимого веса казалось нестерпимым.

– Я пойду внутрь, – сказала Керо. – Ждите меня здесь.

– Это неразумно, госпожа! – взвился на дыбы Виктор. – Мы будем сопровождать вас. Мы не помешаем вашей молитве!

– Нет.

Внутри было темно – хоть глаз выколи. Керо, встав на цыпочки, вытащила из шандала факел, обнаружила, что его потушили недогоревшим и обрадовалась. Ей предстоял долгий путь наверх, и, хотя в липкой густой тьме она разбирала дорогу, хотелось света. Надо было взять в гостинице свечу, было бы лучше. Жаль, что паломники ставят свечи только на самом верху, у алтаря. Впрочем, может быть, кто-то обронил хоть огарок?

Пройдя пять или шесть кругов, паломница не нашла ни единого огарка, зато споткнулась о некий предмет. Ощущая, как за считанный миг распухает колено, женщина с возмущением подняла оброненное – и изумилась; потом обрадовалась, что всего лишь набила синяк, а не порезалась. Шпага даже выглядела острой. Еще она выглядела старой, почтенной и сделанной искусным мастером. "Семь колец", – вспомнила госпожа Далорн уроки Кадоля. Интересно, кто ухитрился потерять по дороге оружие, которое украшало стены в парадных залах Старших Родов?

– Есть здесь кто-нибудь? – громко спросила северянка, предполагая, что подобные шпаги сами собой с потолка не падают; где оружие, там должен быть и владелец.

Никто не отозвался. Керо задумчиво огляделась. Она стояла на очередной развилке. Широкий ход вел дальше, наверх. Узкий – в очередную пещеру. Шпага лежала гардой к узкому; это, разумеется, ничего не значило. Трудно было предположить, что кто-нибудь станет швыряться подобным оружием, однако ж, любопытство тянуло внутрь. В конце концов, ей давно хотелось умыть лицо, да и колено смочить холодной водой не помешает...

Должно быть, молитва Керо была услышана задолго до произнесения вслух – и впрямь из Нерукотворного Храма они быстрее достигают слуха Сотворивших!

Воссоединение разлученной семьи состоялось, едва паломница сделала пяток шагов от входа в пещеру; однако ж, счастливым его назвать было нельзя: возлюбленный супруг в первый момент показался Керо мертвым. В следующий миг она уже ловила щекой дыхание, неглубокое, но достаточно размеренное, нащупывала пульс на шее и понимала – жив, жив, но без сознания, и не заметно ни единой раны, и крови вовсе нет, но в чем же дело, и лицо – белый мрамор, и застывшие ледяные руки...

– Эмиль? Эмиль, ну очнись, ну пожалуйста... – упрямый супруг на все призывы, пощечины и щипки никак не реагировал, на нюхательную соль – тоже.

Нужно было подняться и бежать вниз, наружу – за помощью, но женщине казалось: она отвернется, и муж умрет, тихо испустит последний вздох, а помощь, конечно же, опоздает!

Отчаяние пульсировало в висках, выворачивало душу. Перед глазами запестрили цветные искорки, женщина испугалась, что сейчас лишится чувств – и от чего, от крайней, нестерпимой ярости!..

– Будь проклят тот, кто в этом повинен, принадлежи он тому или этому свету, будь он бог или демон, разумное существо или безмысленная тварь! Да не будет тебе покоя, пока я не встречусь с тобой лицом к лицу!!! – получилось неожиданно громко, даже слишком.

Слова сами слетели с губ; мгновением позже Керо поняла, что забрала уж слишком лихо – а вдруг во всем виноваты Сотворившие? – но отступать от своего слова не собиралась. Да хоть сам Воин с мечом! Пусть держит ответ...

«В горе и в радости, в достатке и бедности, во время мира и во время войны!»

Противника Керо не то услышала, не то спиной почуяла. Сгустилась в дальнем углу пещеры тьма, еще пуще, еще тягостнее, чем во всех прочих местах. Пахло оттуда кровью, дождем и гадкой сыростью, плесенью, наверное.

Рука сама сомкнулась на рукояти.

Керо встала и развернулась лицом к тьме.

То, что надвигалось на нее, отчего-то различимое, несмотря на то, что факел уже потух, ничуть не походило на статуи Воина. То ли скульпторы врали, то ли существо в ореоле синеватого мерцающего света все-таки было иной природы. Керо тянуло шагнуть навстречу, приблизиться к человекоподобной фигуре.

Лицом к лицу...

Выползшее из тьмы тоже было тьмой, но – светилось, вопреки здравому смыслу и всем законам природы. Высокое существо в широком одеянии, стекавшем каменными складками. Черный мягкий камень струился, очерчивая силуэт, гротескно и грубо схожий с человеческим. Можно было различить контуры плеч, рук, головы. Оно оглядывалось назад – а за ним клубилось серебряное пламя, рвавшее воздух на клочья, вымораживавшее его так, что сводило горло.

– Что же ты, – заговорила Керо. – И в глаза мне взглянуть боишься?

Существо медленно повернуло голову. Оно не было, не могло быть человеком – скорее уж, куклой из черной ртути, лишь чудом удерживавшей форму. На том месте, где у смертных полагалось быть лицу, сияли два синеватых расплывчатых пятна; и все же оно видело... или принюхивалось. Так или иначе, но оно двинулось навстречу женщине, застывшей со шпагой в руке.

"Беззвучно, совершенно беззвучно, – застонала про себя Керо. – Что же это такое? Сотворившие, видите ли вы? Что это?!"

Боги молчали, словно и не в их Храме творилось подобное непотребство.

Сначала странный гость казался безоружным, но стоило женщине подумать об этом, и еще о том, выдержит ли сталь соприкосновение с черным камнем, как оказалось – и у него есть оружие: рука обернулась клинком. Существо двигалось медленно, плавно скользило, и, кажется, даже не собиралось нападать.