Текст книги "Дом для демиурга Том 2: Реальность сердца (СИ)"

Автор книги: Kriptilia

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 48 страниц)

Королевская власть оказалась тяжким бременем. Временами Араон думал о том, что Элграсу сильно повезло, когда самозванец узурпировал престол. Теперь этот противный мальчишка может позволить себе развлекаться, как угодно, а юноша вынужден выслушивать доклады и подписывать указы, в которых ни рыбьего хвоста не понимает...

Араон начал догадываться о том, что его прежние мечты о власти не имели никакого отношения к истинному положению дел.

Возлюбленная супруга Рене Алларэ никогда не умела писать толковые письма. Она вообще писем писать не умела, хотя грамоте обучена была ничуть не хуже прочих девиц из благородных семейств. Однако ж, собственноручно начертанные ей послания были так бестолковы, что сама Кари смеялась, когда их перечитывала; а ворох сведений, тщательно приведенный в порядок секретарем, тоже связностью и последовательностью не блистал.

Сейчас из длинного, на десяток оборотов, свитка Рене внятно смог уяснить лишь одно: в отсутствие и герцога, и его наследника дражайшие родственники принялись делить власть. Страстно, вдохновенно, и, разумеется, из лучших побуждений – на благо рода и герцогства. Двадцатитрехлетний Жан-Ив, младший брат Рене, выбранный им в замену наспех и в той кипящей суматохе, что царила в замке в седмицу перед отъездом, не устроил добрую половину семьи. Зато Жан-Ив вполне устраивал Люсьена, третьего из отпрысков Клер и Этьена Алларэ – что и неудивительно, ибо братья с детства были не разлей вода. Парочка почти законных наследников наследника считала, что вполне способна со всем справиться без помощи старших родственников. Родственники не соглашались – тоже немудрено: до сих пор двадцатилетний Люсьен прославился на поприще охоты и ухаживаний за девушками, но вовсе не в делах управления огромными родовыми владениями.

Рене покосился на свиток, брошенный поверх десятка других, полученных за последние два дня. Сперва ему захотелось позвать слугу, чтобы тот отнес письмо Реми – вот пусть герцог сам и решает, что делать с веселым семейством; вообще стоило вызвать всех, кроме Жана-Ива в столицу. К вящей пользе и для умиротворения. Брат, конечно, вспыльчив, но еще обладает необходимой долей педантизма и занудства, дабы справиться со всеми обязанностями...

Тут Рене обнаружил, что начал вполне привычным образом решать эту, в сущности, сиюминутную неприятность сам, не отвлекая лишний раз Реми. Разгонять по углам свою деятельную, веселую и непредсказуемую семейку он давно привык. Родственники легко ссорились, еще легче мирились, сколачивали коалиции друг против друга – правда, ни одна больше девятины прожить не смогла, по мелочи и без особого ущерба интриговали, забывая обо всех интригах, как только случалась беда...

Алларэ – это Алларэ, что с них взять.

Черноволосый мужчина, с отвращением глядевший на ворох писем, даже не слишком удивлялся тому, что глава семейства не больно-то стремится вызывать всех в Собру. Некоторое количество алларцев – исключительно полезно, а большее уже, пожалуй, превратит в столицу в тот веселый приют безумцев, которым исстари служил родной замок. Только этого сейчас и не хватает, чтобы волчок, застывший на краю стола, покачнулся и рухнул вниз.

В кабинет всунулось робкое недоразумение. Бывший подмастерье лекаря ходил тише тени, молчал больше рыбы, с радостью служил мальчиком на посылках, шныряя с одного этажа на другой, когда Реми хотел кого-то видеть, а остальное время проводил в восхищенном созерцании своего герцога, который все меньше и меньше нуждался в заботе медиков.

Владетель Ленье с удовольствием примкнул к Алессандру и Сорену. Трое ровесников моментально спелись и образовали стайку, где Кесслер был самым нахальным, младший Гоэллон самым рассудительным, а Ленье – надежной опорой для первых двух. Сие разбойничье племя вызывало у Рене то желание спрятаться куда подальше от шустрых и дерзких юнцов, то нестерпимый зуд в руках. Всем троим хотелось надрать уши.

Господину Гоэллону, правда, в последнюю очередь – бывший секретарь и нынешний наследник Старшего Рода обладал способностью уничтожать противников одним взглядом или словом, и, кажется, сам того не замечал. По крайней мере, Лебелф был растоптан в прах одной-единственной репликой, ибо оказался слишком дурным, чтобы с первого раза не понять, с кем имеет дело.

– Кажется, в Тамере подобное называют гаремом, – кивнул он на стоявших у окна в большой гостиной мальчишек.

– Кажется, в Тамере подобных называют евнухами, – не поворачиваясь, заметил Алессандр. Сказано это было лишь чуть громче, без кивка, без малейшего повода заподозрить, что фраза посвящена именно Лебелфу, а не кому-то за окном; однако ж, ее услышали все, кто находился в гостиной.

Через полчаса эта короткая пикировка была пересказана Реми. Что именно он сказал своему вассалу, не узнал никто – вот только надоевший всем щекастый олух, за которым тянулся липкий шлейф запаха розового масла, вылетел из кабинета герцога, словно ошпаренный. У него даже локоны развились.

Алессандр же, которого похвалили за остроумие и меткость, изумленно хлопнул глазами и произнес фразу, которую еще пару дней передавали из уст в уста, как лучший анекдот:

– А я сказал что-то смешное?

Рене улыбнулся, потом прикусил губу – получилось, что он улыбнулся Андреасу Ленье, а при виде этого юноши у него на глаза разве что слезы не наворачивались. Тихое, запуганное донельзя, путающееся в правилах и обычаях создание, старавшееся слиться со стенами и мебелью – и это алларский владетель?! Да он выглядит так, словно его продержали на леднике половину суток, потом выпустили и даже огненного вина не налили, чтоб согреться...

– Да, Ленье?

– Господин герцог просит передать мне выписки.

– Подвизаетесь на секретарском поприще? – не удержался Рене.

Андреас ничего не ответил, просто прошел к столу и застыл перед ним. Эта манера – молчать в ответ на любую подначку, терпеливо принимать и крик, и оскорбления, – тоже раздражала. Худшего оскорбления сословию благородных людей, чем Ленье, придумать было затруднительно. То, что годится для лекаря, не годится для владетеля. Тихим и кротким место в монастырях, если уж не в аптеках.

– Вы не считаете нужным отвечать?

– Что я могу ответить на подобный вопрос? – тихо промолвил юноша. Бледные губы едва шевелились. "Малокровный он, что ли?" – подумал Рене. Теперь уж слов не нашлось у него. Надо понимать, Ленье явил пример той самой превозносимой Церковью кротости, которая преодолевает силу сильных и гнев гневных.

– Хотите, прокатимся верхом? К вечеру похолодало...

– Благодарю, господин Алларэ. Мне нужно спросить позволения у герцога и мэтра Беранже.

– Особенно у второго. Андреас, проснитесь! Вы... – Рене негодующе взмахнул рукой. – Это просто неприлично!

– Меня никто не освобождал от обязанности помогать ему.

– А вы тому и рады! – подмигнул Рене.

– Вы правы.

– Надеетесь превзойти герцога Гоэллона?

– Вы видите в этом нечто неприличное? – Андреас казался искренне озабоченным, только где-то в уголках губ таяла смутная улыбка.

Загнанный в ловушку Рене только качнул головой. Очередная попытка подначить воплощение тихой покорности пошла прахом. И так – каждый раз. От такого впору и с ума сойти...

– Так подите и спросите! – не выдержал Алларэ. – У обоих.

Разумеется, никто не собирался держать Андреаса под замком, и через полчаса он опять заглянул в кабинет. Успел переодеться – хоть что-то. К тому времени Рене сам не понимал, зачем же ему взбрело в голову выгуливать мальчишку, от одного вида которого ему хотелось плеваться, но что сказано – то сказано. Слово, как известно, не ласточка, да и ту – поди поймай, если выпустишь.

Из троих юных оболтусов в седле нормально умел держаться только Алессандр, да и то Рене, который в три года впервые сел на пони, а в десять – на коня, недовольно кривился при виде его посадки. Андреас же – ох, сущие слезы...

– Это не сказочный дракон. Это всего-навсего Русалка. Смирная, хорошая девочка... – мужчина потрепал лошадь по шее, успокаивая. Агайрская красотка скорбно поводила головой при виде бестолкового седока, который явно ее боялся. – Она не кусается... ну, почти.

Яблоневые сады за Бруленскими воротами пламенели в вечернем свете. Яблоки еще не налились, в Собре они созревали лишь к началу осени, но уже источали головокружительный аромат. Тонкий, едва уловимый – кажется даже, что чудится, что придумываешь его, а на самом деле воздух пуст и прозрачен, но потом ноздри щекочет ни на что непохожий пронзительный запах...

Конвой, без которого Реми запрещал выезжать из дому, держался чуть поодаль. Гвардейцы, как им и положено, зорко оглядывали окрестности на предмет нахождения злоумышленников, а Рене со спутником ехали по аллее.

– В Алларэ яблонь почти нет...

– Вы скучаете по дому? – спросил Андреас.

"Да какое ж тебе дело, по чему я скучаю?!" – хотел ответить Рене, но вместо этого кивнул. Бывший лекарь попал в яблочко. Скучал – и по родному замку, и по родичам, но больше всех – по жене и детям. Пятилетний Антуан, рыжий баловень, был уже в том возрасте, когда сын больше тянется к отцу, чем к матери. Только что в этом мог понимать Ленье...

Тьерри подъехал поближе, молча указал рукой на едущую навстречу пару. Эти тоже без охраны не выезжали, и немудрено: желающих продырявить насквозь герцога Скоринга в столице было немало, а его спутница... о да, эта дама была вполне достойна немедленного похищения! Миниатюрная женщина, удивительно белокожая, с густыми пепельными волосами, уложенными в высокую прическу. Верхом без головного убора – такое даже столичные дамы себе редко позволяли...

Костюм для верховой езды был ивово-зеленым, и Рене отчего-то подумал, что – под цвет глаз.

– Кто это? – спросил Алларэ у гвардейца.

– Кларисса Эйма.

Настроение моментально испортилось. Легендарную Клариссу, единственную и неповторимую, он еще никогда не видел, но наслышан был от души. Дама, получившая из рук короля орден, не могла не стать объектом пересудов на добрый год даже в столице, где герои менялись от седмицы к седмице. Однако ж, до сих пор Рене слышал о ней весьма лестные отзывы, в том числе и от Реми. И вот, извольте видеть – оная Кларисса премило щебечет с первой скотиной всея Собраны!

– Какая прелесть! – сквозь зубы процедил Алларэ.

– Ее падчерица – старшая фрейлина при дворе самозванца, – с удовольствием поведал Тьерри. – А сама она каждый день проводит с герцогом Скорингом время. Приятно проводит же...

– А-а... – Рене мигом сообразил, кто кому кем приходится. О новой старшей фрейлине он слышал. Значит, она падчерица Клариссы, ну да, яблочко к яблочку... но сюрприз, тем не менее, пренеприятный. – Герцог Алларэ знает?

– Наверняка, – пожал плечами Тьерри.

Андреас молча слушал разговор, в котором он наверняка ничего не понимал – это ж не клистиры и аптекарские склянки, – но вопросов не задавал. Прищуренные глаза равнодушно смотрели на пару всадников неподалеку, остановивших лошадей под яблоней. Герцог Скоринг что-то весьма увлеченно рассказывал, Кларисса кивала и улыбалась.

– Голубки...

Рене посмотрел на арбалет, притороченный к седлу Тьерри. Одна стрела – и можно радоваться. Правда, Реми этого не одобрит... и это если выражаться куртуазно. Ближе к истине будет "убьет на месте". У брата и герцога хитроумные планы, о которых известно лишь ему. Поэтому он согласен сидеть сиднем в своем особняке, пока герцог Скоринг прогуливается с красотками под яблонями.

Наследнику герцога Алларэ мучительно захотелось домой. Поймав себя на этом постыдном желании, он решительно двинул коня вперед...

«Уведомляю вас, любезный брат, о том, что в ближайшее время прибуду в столицу, дабы снять с вас тяготы управления...»

Флэль Кертор ожидал подобного письма с весны, а когда оно пришло – только равнодушно пожал плечами. Филип, наследник барона Кертора, приедет через пару седмиц. Гонец на словах передал, что двоюродный брат явится не один, а со всеми вассалами, откликнувшимися на призыв барона. Это хорошо, и, главное, вовремя. Герцог Алларэ будет исключительно доволен. Филип – разумный и покладистый малый, и это тоже хорошо, потому что от него не придется ждать неприятных сюрпризов.

Будущий барон Кертор толков, спокоен, умеет поладить с любым горячим вассалом, но вот его прославленная осторожность порой напоминает лень. Если можно чего-то не делать, Филип и не будет, хотя если нужно – то сделает, в этом можно не сомневаться. Весь последний год Филип, отец и дядя весьма интересовались происходящим в столице и требовали подробнейших писем, но ни один не счел нужным приехать в Собру, чтобы увидеть все своими глазами, а уж действовать-то они собрались, только окончательно уяснив себе расстановку сил. Хорошо еще, что со слов Флэля, а не с чьих-то чужих.

С Филипом приедут и братья Флэля. С одной стороны, это хорошо. Скоро на счету будут каждые руки, владеющие палашом и арбалетом, а младшие, хоть еще и совсем молоды, надежно хранят семейные традиции. С другой стороны – три пылких обалдуя из далекой, и, признаться, весьма провинциальной Керторы окажутся в столице. Их непременно потянет на подвиги. Николае только пятнадцать... может, заранее спрятаться в подвале? Братец и в десять способен был поставить на уши весь замок. Мариан с Корнелиу ему если в чем и уступали, так это в изобретательности, но не в темпераменте.

Ах, почему отец не женился, по примеру старшего брата, на рассудительной скорийской девице? Лентяй Филип характером пошел в мать, а у Флэля с братьями выбора не было. Когда батюшка с матушкой изволили ссориться, дрожали стены и даже привычные ко всему слуги прятались по углам, пока благородная чета не удалялась для примирения в опочивальню. Плоды шумной страсти удались под стать родителям, особенно трое младших. Флэлю еще повезло: препираться на собственной свадьбе батюшка и матушка не решились.

"То-то герцогу Алларэ будет счастье, – усмехнулся Кертор. – Он уже и так слова "младшее поколение" произносит, словно богохульство...".

Семейство Алларэ совершенно напрасно задавалось, считая себя самыми завзятыми безумцами во всем обитаемом мире. Это просто Керторы не слишком жалуют столицу, с ее холодами и снегами, с затяжными дождями и тесными улочками, а то слава золотых герцогов давно бы потускнела.

Впрочем, Рене... его позавчерашняя выходка лежала за гранью разумного. Он начал ссору с герцогом Скорингом, попутно надерзил его спутнице, после чего вызвал господина коменданта на поединок, как труса, не способного вступиться за честь дамы. Все это – вопреки прямому запрету герцога Алларэ, разумеется.

К чести Скоринга, вызов он принял.

Дама же оказалась несказанно умнее дуэлянтов, и, пользуясь своим правом оскорбленной особы, прекратила поединок своей волей прежде, чем оба успели обнажить оружие.

Слова, сказанные ей после того, как она согласно обычаю, бросила между Рене Алларэ и Скорингом платок, пересказывала вся столица.

– Господин Алларэ, вы не сумели задеть мою честь. Я не стыжусь своего прошлого, как не стыдился его король Собраны.

Рене пришлось проглотить эту горькую пилюлю и убраться прочь. Реми, выслушав подробности от спутников двоюродного брата – Андреаса и лейтенанта гвардейцев, – некоторое время молчал, что предвещало бурю. Уж коли у герцога Алларэ не находится слов, значит, дела совсем плохи. Потом герцог коротко приказал взять нарушителя запрета под арест, и теперь Рене сидел в собственной спальне, как малое дитя, наказанное гувернером. Правда, детей не охраняли вооруженные гвардейцы.

– Когда бы я хотел подобного, то Скоринга уже бы отпели, – позже, уже ночью, объяснил Реми. – Но мне нужны победа, суд и казнь. Именно в таком порядке. Любой, кто вмешается в эту очередность, будет наказан.

Флэль, которого герцог Алларэ права наказывать не имел, вполне был согласен, что выбранная Реми стратегия наиболее разумна и обоснованна. Брулен и Скора не выстоят в открытом противостоянии всей стране. Главное – дождаться ответов от тамерского кесаря и огандской королевы, заручиться их гарантиями невмешательства во внутренние дела Собраны. С позором проигравший войну Тамер не станет упираться, а Оганда традиционно предпочитает мир в соседских землях и водах. К тому же ноэллианцы нетерпимы к ереси "заветников" так же, как и паства Истинной Церкви Собраны, если не больше.

Вот ссора с вызовом на дуэль – вовсе уж неразумна, хоть и составляет предел мечтаний едва ли каждого члена коалиции герцога Алларэ. Многим по ночам вместо прекрасных дам и девиц снится клинок собственной шпаги, вонзающийся в горло мерзавца. Даже юный Алессандр высказал нечто подобное, чем несказанно умилил Кертора. Зимой "секретарь" не проявил никаких особых талантов. Руку и движения ему поставили мастера, но бойцом нужно родиться, а жажду победы – носить в крови, растворенной, неотделимой, как пузырьки в игристом вине. К тому же наследник эллонского герцога не был ни азартен, ни честолюбив.

– Господин Гоэллон, вы обладаете многими достоинствами, но советую вам все же придумать иной способ мести, – подытожил Флэль после недолгого поединка во дворе. -Скоринг не выиграл бы ежегодный турнир, но боец он не худший. Вам же еще нужно учиться.

– Сначала фехтовать, а потом грести? – улыбнулся юноша.

– Именно так, – Кертор расхохотался, даже уронил платок, которым промокал лоб. – Ваш сиятельный прадед не оставил нам иного выбора.

– В данном случае меня это не слишком печалит, наверное.

– Наверное? Вы не уверены?

– Новые королевские указы весьма дельны. Жаль, что к подобному уму прибавлена такая подлость...

Флэль изумленно тряхнул головой. Неудачливый фехтовальщик Алессандр, даже незнакомый лично со Скорингом, выдал тому удивительно точное описание. "Герцог Гоэллон хороший воспитатель, – подумал керторец. – Мальчишки-северяне тоже часто говорили дельные вещи, а ведь им еще и семнадцати не исполнилось..."

– Не прибавлена, а перемешана, как варенье в каше.

Алессандр кивнул, потом заправил за ухо прядь волос. Прямо обрезанная челка делала его похожим на послушника. Вообще по мнению Флэля из молодого человека вышел бы отменный служитель Церкви. Не будь он единственным наследником герцога Гоэллона, мог бы стать годам к сорока епископом, если не больше того. Рубаха из тонкого светло-серого полотна своим аскетизмом напоминала одеяния Блюдущих Чистоту, хотя Кертор и знал, сколько стоит подобная простота. Серебряная с чернью цепь старинной работы тоже казалась очень скромной. То ли изысканный вкус можно было воспитать за несколько девятин, то ли он передавался по наследству.

Впрочем, скорее всего у наследника были хорошие советчики.

– Скоро будет война, – не то спросил, не то сообщил несостоявшийся епископ.

– Все к тому идет, – согласился Кертор. – Вас это воодушевляет?

– Я выгляжу настолько глупым? – прищурился Алессандр.

– Помилуйте, разве мой вопрос обиден?

– Господин Кертор... Кого может воодушевлять война на своей земле? Разве лишь того, кто никогда ее не видел...

– Я помню, что вы были осенью на севере.

– Я смотрел на нее из седла. Но и это зрелище было тошнотворным, – Флэля удивила искренняя горечь в голосе юноши. В его возрасте большинство радовалось бы возможности отличиться. Вот у кого стоит поучиться младшим братьям...

– Вы видите иной выход?

– Нет, – Алессандр пожал округлившимися в последнее время плечами. Ежедневные упражнения со шпагой и верховые прогулки превратили его из худого нескладехи во вполне изящного и хорошо сложенного молодого человека, правда, на взгляд Кертора это было единственной пользой. – Но вы знаете, что Церковь говорит о меньшем зле?

– Никогда не интересовался...

– Меньшее зло остается злом, и совершающий его не должен забывать об этом. Победителям этой войны придется долго замаливать грехи.

– У вас приступ меланхолии? – изумился керторец.

– У него приступ дури, – голос герцога Алларэ звучал резко и зло. – Уже не первый день.

Флэль и Алессандр одновременно развернулись к Реми. Тот стоял под росшим во дворе ясенем, и, видимо, уже не первую минуту слушал беседу. Вид у алларца при этом был возмущенный донельзя, даже покоившиеся на груди скрещенные руки выражали только негодование и ничего иного.

– Благодарю вас, господин герцог, – эллонский наследник криво усмехнулся.

– Воин и Мать, – вздохнул Реми. – Кертор, сделайте милость, прогуляйте эту бадью с закваской по Кандальной улице, пока от него весь дом не скис.

– Я могу отказаться от этой чести?

– Не можете.

– Господин Гоэллон, не спорьте с герцогом. А то вы рискуете прославиться, как первый человек, отправленный к веселым девицам под конвоем, – усмехнулся Флэль.

– Ну, отчего бы конвою не развлечься...

– Вы дали обет целомудрия? – поинтересовался герцог.

– Не могли бы вы оставить меня в покое? – Гоэллон побледнел.

– Не мог бы. – Зрелище было редкое: первый красавец Собраны с покрасневшими от возмущения ушами. Герцог Алларэ невольно стал родоначальником новой моды на коротко остриженные волосы, которые раньше считались уделом больных и тамерских рабов, но самому ему эта мода была не к лицу.

– Господа! – вскинул руки Кертор. – Зачем эта ссора? Если господин Гоэллон не хочет...

– Господин Гоэллон хочет, чтобы от него отвязались!

– С вашего позволения, я вас покину, – Флэль коротко поклонился и вернулся в дом.

Быть крайним в объяснении невесть с чего впавшего в покаянное настроение юноши и упрямого герцога Алларэ ему не хотелось. Чем закончился разговор, он не знал и не интересовался. Нашлись более важные дела. Бывший маршал Агро, не согласившийся с отставкой, негодовал и требовал немедленной сатисфакции. Мерский здоровяк, конечно, был разумнее своего покойного предшественника, но, надо понимать, маршальская должность накладывала свой отпечаток на любого. Грубоголосый здоровяк так буйствовал, заливая горе вином из запасов герцога Алларэ, и так настаивал на срочном, именно сейчас и ни часом позже вооруженном восстании, что Кертору хотелось треснуть его по голове пустой бутылкой, которых на столе громоздилось уже множество.

– Я оскорблен! – ревел маршал в отставке, вымещая гнев на столешнице. – Разве я заслужил подобное поношение? Почему все бездействуют?!

– Господин маршал, разумеется, вы ничем такого не заслужили. Но не думали ж вы, что самозванец простит вам и Ассамблею, и все прочее?

– Мои заслуги перед отечеством...

– Никто их не забудет, господин маршал. Мы все разделяем ваше негодование, – утешал его Флэль, стараясь не намекать на то, что войну все-таки выиграл не Агро. Маршал проспится и сам вспомнит, кому обязан званием. Сейчас же важно, чтобы он, признанный лидер мерских владетелей, не натворил лишнего. – Очень скоро вы сможете воздать обидчикам по заслугам.

– Я поеду во дворец! Я выскажу этому сопляку в лицо все!

– Давайте еще выпьем? – не без испуга предложил Кертор – вот еще чего не хватало, так это скандалов во дворце! Маршал с радостью согласился; через некоторое время лакеи перенесли сонное тело в гостевую спальню.

"Почему мы бездействуем?" – этот вопрос звучал в особняке уже не раз, пусть каждый знал на него ответ. Керторец слегка позавидовал братьям, которые прибудут как раз к началу войны. Им не придется томиться в ожидании, изображать из себя бездельников и пустословов. Из родного баронства – сразу к делу, просто и удобно.

"Может быть, юный господин Гоэллон попросту заскучал от безделья? – вспомнил Флэль недавнюю сцену во дворе. – Немудрено, в общем – но нужно же уметь ждать..."

– Вас прислал герцог Алларэ?

– Нет, я приехал по собственному желанию, – у королевского бастарда был, как всегда, прозрачный взгляд святого заступника или отшельника. – Если мое общество вам в тягость, то прошу меня простить.

– Нет-нет, что вы... Ни в коем случае! Я очень рад...

– Алессандр, вы не обязаны принимать меня лишь ради соблюдения законов гостеприимства.

Саннио покраснел. Ларэ попал в точку: хозяин думал в первую очередь о правилах приличия, которые требовали достойно принять и развлечь гостя, даже нежеланного. Гость же оказался проницателен, даже слишком, наверное. Выражение лица Саннио, спустившегося в гостиную, рассказало ему все, и теперь оставалось только заглаживать очередную неловкость.

Поссориться с Фиором – вот только этого не хватало! Бернар и остальные гвардейцы хмуро косятся на молодого господина и молчат, алларцы удивляются и подшучивают, Реми же постоянно цепляется к каждому слову; единственный из всех, еще не высказавшийся на счет поведения Саннио – Ларэ. Если еще и его оттолкнуть, остается одна дорожка: прыгнуть в Сойю с моста.

– Простите, пожалуйста. Я в последнее время только и делаю, что... – Саннио безнадежно махнул рукой, не зная, как определить свою бесконечную дурость. – Приглашаю вас отобедать.

– Благодарю.

Аппетита у обоих не было, так что предстояло огорчиться еще и Магде. Голуби под сливочным соусом, печеные карпы и пряная свинина были донельзя хороши, но Саннио лениво отковырял по кусочку от каждого блюда, тем и ограничился, гость же съел все, что подкладывал ему слуга, но с видом безразличным и унылым.

Вино Саннио приказал подать в свой кабинет.

– В последнее время вы не жалуете нас своим присутствием, – заметил Фиор.

– Накопились дела, которые требуют моего внимания. Скоро пятая девятина. Подати, выплаты, пожертвования... Герцог не успел объяснить мне все, что я должен знать. Приходится учиться на скаку.

– Это единственная причина?

– Нет, – Гоэллон слегка рассердился: почему он должен давать отчет каждому, кто спросит? Разве приведенного объяснения недостаточно? – Я не желаю лишний раз огорчать господина герцога Алларэ своим видом, своими словами и прочим...

– С чего вы взяли, что это так?

– У меня была возможность в этом убедиться.

– Алессандр, что с вами происходит? – Ларэ отставил бокал.

– Что бы со мной ни происходило, это касается только меня, и я справлюсь с этим сам! – отрезал Саннио; благие намерения пошли прахом – и кто просил гостя лезть к нему в душу? Реми выразился вполне внятно: молчи, не подавай виду... – У герцога Алларэ есть для меня поручения?

– Я привез письмо для господина капитана Кадоля, но это было только поводом посетить вас, – Фиор терпеливо улыбнулся.

– Передайте герцогу Алларэ, что все его распоряжения будут выполнены в точности и в срок.

– Я передам. Что мне ему ответить, если он будет о вас спрашивать?

– Что я неукоснительно следую данному им совету!

– Алессандр, вы уверены, что верно поняли этот совет? – господина Ларэ, оказывается, тоже можно было рассердить. Глаза потемнели, как небо перед грозой. – Вы чудите, как мой брат-принц, но ему-то и пятнадцати еще нет!

– Что опять не так? – Гоэллон неторопливо встал с кресла, расправил манжеты и поднял со стола бокал и поднял его на уровень груди. Вино билось в стенки. – Я говорю – и неугоден, я молчу – я вновь неугоден? Чего изволите желать от меня вы, герцог Алларэ, все прочие? По какому праву, хотел бы я знать?!

– Послушайте меня, Алессандр...

Через пять минут Саннио сидел в кресле, красный как рак и мокрый, как мышь. Фиор говорил недолго, но в два десятка фраз он ухитрился уложить отповедь, подобную которой юноша не слышал и от дяди. При этом ни одного обидного слова, ни одной ядовитой колкости не прозвучало.

– Мы носим свое горе, тревоги и боль в себе. Мы служим – своей земле, своему королю, своему сюзерену. Мы несем свою ношу безропотно и гордо, – закончил Ларэ. Слова, уместные в проповеди или книге, в устах королевского бастарда звучали и буднично, и просто, без напыщенной торжественности. Старший брат по крови говорил с младшим...

– Я только не хотел никому досаждать! Не более того... – после долгой паузы прошептал Саннио; до него начало доходить, насколько неприличным и постыдным выглядело все его поведение в последние дни. Позор и для девицы на выданье, а уж для наследника Старшего Рода... – Я дурно себя чувствую в последнее время.

– Вы больны? – встревоженно спросил собеседник.

– Едва ли. Я просто не могу спать...

– Отчего же?

– Мне снятся дурные сны. Мне кажется, что меня кто-то хочет подменить во сне. вытесняет из тела... – раз проговорившись, остановиться было трудно. – Мне снится один и тот же сон, я не могу его запомнить, а ведь всегда запоминаю сны. Темный, тошный... Словно змея обвивает и душит!

– Сколько вы уже не спали?

– Седмицу, наверное. Не помню... Мэтр Беранже сказал, что я совершенно здоров и посоветовал мне пить травы. Это я и сам бы мог сделать. Я знаю все сборы. Но сны не уходят, только проснуться тяжелее.

– Когда это началось?

– В тот день, когда вас ранили. Герцог Алларэ просил меня сделать что-то непонятное. И я будто бы призвал по свою душу всех демонов!

– Собирайтесь, – поднялся гость. – Поедем к герцогу Алларэ.

Через пару часов Саннио, все существо которого упиралось против поездки и тем более против исповеди, сидел в кабинете Реми и, под двумя такими разными, но одинаково пристальными взглядами, рассказывал все заново. Господин Ларэ оказался отменным доносчиком: он не только запомнил каждую фразу, но и повторил все перед алларцем слово в слово.

– Реми, я не знаю, чего вы хотели, но вижу, к чему это привело, – подвел итог бастард. – Извольте что-нибудь с этим сделать.

Алларэ молчал долго, очень долго – Саннио даже показалось, что он заснул в кресле. Взгляд был устремлен к холодному камину, но для Реми там, наверное, плясали языки пламени, синие тени играли на белой облицовке, а уголья вспыхивали и гасли, притягивая к себе. По каминной плитке вились виноградные листья, узор, который в этом доме был повсюду. На гербе герцогов Алларэ была ветвь с золотыми цветами и девиз "Радуйся!", но гроздья винограда сгодились бы куда лучше.

– Не знаю, смогу ли, – сказал герцог наконец. Губы едва двигались. – И я должен объяснить, почему. Есть сила, что Бдящие братья зовут волшебной, колдовской... Она позволяет многое. Убеждать и привлекать, подчинять и исцелять. Нас было трое, владеющих ей. Было... Скоринг знал, что делает, сила узнает силу. А я тогда очень хотел бежать... – Реми осекся, потом продолжил уже ровным голосом. – Большая часть прежних умений мне недоступна.

Саннио вспомнил шелковую паутину прикосновений, которой оплетал любого собеседника Реми. Ладонь на запястье, узор, который танцуют пальцы перед глазами во время разговора, блики изумрудов в кольцах... колдовская пляска жестов и касаний, чарующая и завораживающая. Угадал ли он, или Реми имел в виду нечто другое? Как догадаться? И кто третий? Альдинг Литто?

– Что же делать Алессандру? – продолжил Ларэ. – Вы...

– Я все помню. Без защиты вы не останетесь, – на туго обтянутых кожей скулах проступили желваки. – Вы заставили меня задуматься, Сандре. А теперь хорошо бы задуматься вам. То, что преследует вас во снах – оно и впрямь вам незнакомо?